Максим выждал три недели. И появился на пороге с тихой улыбкой и внимательным взглядом. По случившемуся замешательству она поняла, что заготовленные фразы в миг вылетели из его головы, и молча отступила в сторону, впуская его в квартиру.

Хотя не хотела никого видеть.

— Был неподалеку? — спросила Анна, нависнув над полкой и неотрывно следя за тем, как Макс расшнуровывает кроссовки.

— Не совсем.

Он выпрямился и как-то странно посмотрел… будто не собирался задавать вопросы или верить ответам, а хотел прочитать всё по ее лицу.

— Чай? — Анна резко развернулась, ускользая от рентгена, и побрела на кухню.

Его шаги тут же застучали за спиной. И он опередил ее в приготовлениях, пока она наливала воду в чайник, достал чашки из верхнего шкафа, безошибочно открыв нужную дверцу.

— Как у тебя дела? — спросила Анна. — Прости, я не звонила…

— Я сам не решился звонить. Почему-то это сложнее.

Она кивнула. На отдалении легче соскользнуть на фальшивые интонации и потеряться в ворохе вежливых замечаний. Барьер из пустых фраз и больше ничего. Глаза в глаза такой фокус провернуть намного сложнее, почти невозможно…

— У меня, в принципе, ничего нового, но всё в норме.

— Это хорошо, — улыбнулась Анна.

Хотя чувство неловкости нарастало, что-то безнадежно сломалось и она боялась даже задерживаться на нем взглядом. Макс же напротив, казалось, был расслаблен и спокоен, хотя он умел не подавать вида.

— Ты выглядишь уставшей.

Черт, вот оно. Его голос стал мягче и в нем прорезалась пронзительная тревога.

— Макс, не надо.

— Что не надо?

— Вот этого, — она резко взмахнула руками, словно капризный ребенок.

Затаенное глубоко внутри и ставшее уже привычным раздражение вдруг вырвалось наружу, и она со злостью посмотрела на него, можно было подумать, что отыскался виновник всех бед. Да, отлично. Теперь он накрутит еще больше. Но у нее и правда не осталось сил. Совершенно. Даже на такую малость, как увернуться от непрошенной заботы.

Спасительный щелчок электрического чайника подарил ей предлог отвернуться и занять руки. Она налила чай, попутно сделав миллион лишних движений с перекладыванием посуды и протиранием чистого стола, и, наконец, вернулась к столу. По лицу Максима она угадала, что он хочет извиниться, но опасается, что этого тоже "не надо".

— Ты закончил проект на удаленке?

Ничего другого она не придумала.

— Да, уже отпраздновали, — он взялся за ручку чашки и прокрутил ее вокруг оси пару раз. — Я не хочу говорить, будто мы соседи по лестничной площадке.

Лучше бы она позвонила. Потому что сейчас…

— Я беспокоюсь о тебе, Анна, — надавил он, — как друг. Поговори со мной.

— О чем, Макс? — она шумно выдохнула и вновь уколола, оказавшись не в силах совладать с собственным тоном. — О том, как мне паршиво без него?

Она все-таки произнесла это, хотя хотела остановиться. Он не заслужил и капли из всего произошедшего. Случайный попутчик в ее судьбе, которому чертовски не повезло с маршрутом. Она и так была виновата перед ним, и вот добавляла еще слов… узоров для памяти, хотя и так уже не унести.

— Ты выходишь из дома?

Он просто-напросто решил проигнорировать ее выпад.

— Я не отстану, Анна. У тебя никого нет, и тебе нужна помощь.

— Я уже взрослая, — устало произнесла она, — и я скоро приду в себя.

Лучше не спорить. Мягкость и смиренность, усыпить его и распрощаться.

— Этого я и хочу, — настоящий шелк, он умел говорить вкрадчиво и доверительно.

Так что оставалось цепляться взглядом за его одежду. Светлая рубашка с черными матовыми пуговицами, закатанные до локтя рукава, часы на широком кожаном ремне и темные джинсы.

— Я знаю, что виновата перед тобой, — сказала Анна, чувствуя, что спрятаться все же не удастся. — Так сильно, что даже извинения звучат издевкой.

Макс промолчал, и стало ясно, что эти слова были ему нужны.

— Ты многое сделал для меня, ты помог, когда мне было трудно. Наверное, у тебя уже привычка, — усмехнулась она и посмотрела на него.

Он улыбнулся и кивнул.

— И я благодарна, Макс, искренне… но сейчас не надо.

Мягкую улыбку с его лица она стерла с легкостью. И внутри, она знала, он уже злился на ее упрямство. Но он вновь не подал вида, сделал пару глотков чая, пересчитав складки на бежевой шторе, а потом поднялся.

— Звони мне, — попросил он, — хоть иногда.

— Хорошо.

— И еще…

Он полез в задний карман джинс. Достал визитку, которая легла перед ней на стол, красуясь яркой глянцевой поверхностью из красных и синих полос.

— Тут телефон, я договорился, им нужен редактор…

— Макс.

— Техническая литература, скукота, — и он отмахнулся, сделав вид, что пресек ее благодарности, а не протесты. — Нужен срочно, поэтому не тяни.

Странно, глядя на него и его искренние старания, она едва узнавала себя. Она же другая, он сам сказал ей тогда. Неужели со всей своей скрипящей на зубах проницательностью он не видит, что был прав, когда произнес лишнее из-за препаратов? Она оставалась там по своей воле, она понимала, что происходит вокруг и даже не оправдывала ничего. Просто перещелкнула тумблер и забыла, что любое действие отдается злым прибоем вокруг. Досталось и Максу. И вот он здесь. Почему? Он словно видел другого человека перед собой, ради которого стоит стараться и что-то делать, несмотря ни на что. Который достоин, который лишь запутался… Да, у Макса большое сердце, черт, оно огромное, но, когда тебе настойчиво делают хорошее, начинаешь вспоминать, что сам сделал хорошего. Чем заслужил.

Почти год она просыпалась рядом с ним, год воспоминаний из прикосновений и слов. Она помнила безмятежность, может быть, их счастье выцвело под палящим солнцем последних дней, но она не забыла суть, самое главное. Она была искренна и щедра с ним, столько дней… она не позволяла любить себя, она любила в ответ. И он знал это.

— Уйди в работу, — добавил он со строгими родительскими нотками.

После чего развернулся и шагнул в коридор. У двери он замер на мгновение, будто давал ей последний шанс проявить эмоции. Сказать что-то, обнять… Чужое тепло целебное, но она сдержалась.

Проводив его, она осталась одна, и вскоре стало хуже. Пришел вечер и начал переставлять тени, сгущая их в углах и старательно вырисовывая угрожающие силуэты. Анна села на диван, подобрав под себя ноги, и смотрела, как противоположная многоэтажка зажигается огоньками чужого быта. Одним за другим. Слишком далеко, чтобы разглядеть хоть что-то, но сам огонек уже обещание.

Телевизор неразборчиво бубнил устаревшую глупость, не в состоянии отвлечь хоть на секунду. Анна прекрасно понимала, что так нельзя… больше нельзя. И визитка с телефоном — это выход, только еще надо набрать номер, подобрать слова и справиться с голосом. И потом так каждый день, когда простой недолгий разговор с Максом буквально выжал ее. Хотя она справилась, не показала лишнего.

Она сегодня обедала?

С экрана что-то громыхнуло, и Анна нервно дернулась. В спешке найдя пульт, она выключила телевизор и замерла, пытаясь успокоиться. Но мысли все же побежали по неверным тропам. Телеэкран врал со звуком, в жизни взрыв оглушает и придавливает собственной беспомощностью. Особенно второй взрыв, она почему-то запомнила его ярче, глубже… Они уже въезжали в соседний бокс, когда фургон повело от накатившей сминающей волны. Задние колеса занесло, как будто им в бок ударила другая машина, тяжелая и мощная, а не поток, пусть и разогнанного огненной силой, но воздуха. Водитель резко крутанул руль и смог выровнять фургон, заскочив в распахнутые створки бокса. И он не остановился, хотя она стучала и кричала, ведь Марк остался там…

Потом в какой-то момент вновь появились костюмы. Тесный хоровод из цепких взглядов и холодных командирских голосов. Несколько допросов с одними и теми же вопросами и сальными ухмылками. Ее пытались подловить на лжи, но она говорила, как есть, как и попросил Марк. Ее же вопросы никого не волновали, ее грубо обрывали или одаривали непробиваемым молчанием.

Когда ее, наконец, отпустили, всё исчезло. Ту жизнь подтерли ластиком, не оставив и разводов. Машина слежки успокоилась через неделю, перестала провожать ее до продуктового и обратно. И она была рада и, пожалуй, благодарна, что ее оставили в покое. Чувствовать чужой взгляд становилось невыносимой пыткой, хотелось спрятаться ото всех и закопаться под землю.

В момент отчаяния она все-таки набрала знакомые номера, но они молчали. После Анна проехалась по некоторым адресам. Дом Марка, как она и ждала, был опечатан и показался заброшенным с добрый десяток лет. Угрюмым и выхолощенным что ли… Клубы, какие-то работали, какие-то нет, нацепив на двери запрещающие таблички. Те, что по-прежнему прожигали ночную жизнь, не дали ни одного узнавания, одни незнакомые лица, даже смутная догадка не кольнула. Охрана, персонал, ей показалось, что привезли совершенно новых людей, и поменяли форму, хотя она могла и ошибаться. Она всегда смотрела на них мутным взглядом, стараясь не запоминать. Она видела только Марка.

Ресторан же Севера открылся в центре, яркими атласными лентами встречая первых посетителей. Анна решилась заглянуть внутрь на третий раз, первые порывы заканчивались в соседней кафешке, что окнами выходила на площадь с новым заведением.

Ее проводили за столик на двоих в центре огромного зала. На столе раскрыли меню, одно их тех самых, что стопками валялись на полу, когда она впервые приехала сюда с Максимом. Следом она вспомнила бордовую плитку в уборной. И сдержанный кабинет управляющего. "Андрей". Табличку с его именем, скорее всего, уже сняли и выкинули прочь или задвинули в какой-нибудь шкаф подальше пылиться.

— Анна.

Знакомый голос наплыл откуда-то сверху. Она подняла голову и заметила у столика Олега. Он положил ладони на белую ткань, облокотившись и нависнув над ней неумолимым воспоминанием.

— Это дорогое место, — добавил он, и в его тоне легко считывалась вторая фраза: "По карману ли теперь?"

Анна лишь кивнула. Она вдруг поняла его. Конечно, он презирает ее, как он еще может относиться к ней?

— Я на минуту, — и он отодвинул стул напротив и присел.

— Я думала, мы закончили с допросами.

— Это не тебе решать.

Да, это она уже выучила.

— Нашли нового хозяина? — она обвела зал рукой.

— Сговорчивых людей больше, — кивнул он и отточенным движением, выдающим многолетнюю привычку, достал смятую пачку из внутреннего кармана пиджака, а следом выудил сигарету.

Курить было нельзя, и он начал постукивать фильтром по столу.

— Рёф или Марк? — вдруг спросил он.

Она уловила перемену в его голосе, он заговорил тише, но серьезнее. Лед, который вот-вот треснет от собственной скованности.

— Я уже говорила…

— Скажи мне. Правду, — надавил он. — Здесь только я.

Он отбросил сигарету, которая закатилась под салфетки, и едва поймал собственное раздражение, которое с радостью перевернуло бы и стол.

— Мне нужно знать.

— Кто-то погиб? — догадалась она. — Из твоих в ту смену…

— Рёф или Марк? Ты была там.

— Рёф. Марк ничего не знал.

— Не врешь?

Это не уходит. И не отпускает. Рёф уже мертв, Марк… они растоптали его. Но он по-прежнему зол и ищет виновного. И был бы рад, если бы она назвала третье имя, того, кого еще можно заставить заплатить. Смерть Рёфа не принесла успокоение и Марку, как и ей.

— Нет, — она поймала его воспаленные глаза, — я не врала на допросе, не вру и сейчас.

— Хорошо, — кивнул он и отвел испытывающий взгляд, — хорошо…

Олег подобрал сигарету и поднялся, шагнул прочь, но Анна выставила руку и поймала его крепкую ладонь.

— Что с ним? — спросила она и внезапно остро ощутила, насколько боится ответа.

— Мы нашли его тело, — он рывком вырвал свою руку, — были взрывы, много кто погиб.

Четвертый этаж соседней многоэтажки прочертил линию из освещенных окон, которая представлялась стрелкой, указывающей куда-то вперед. Анна встала с дивана и подошла к окну. По-прежнему ничего, шторы надежно прятали даже силуэты. И от этого стало так невыносимо, так душно, как в июльский день в переполненном автобусе. А ехать до конечной. В груди скреблось и рвалось наружу. Она резко отворила окно, подставив лицо под вечернюю прохладу. Хотя нет, нет никакой прохлады.

— Ты обещал, — крикнула она со злостью. — Ты обещал, черт возьми!

Сон смял остатки сегодня, закрутив привычный хоровод из отголосков дневного, но неожиданно расщедрился на дорогой подарок. Яркая картинка из минувшего, такая свежая и четкая… Марк тихо улыбался и перебирал рукой ее запутавшиеся волосы.

— Сколько уже? — спросила она, стараясь нащупать часы.

— Только шесть.

— Шесть? — Анна тут же оставила попытки и вернулась обратно на подушку. — Почему не спишь?

— Мне скоро вставать.

— Тем более, — буркнула она, подбираясь ближе и окутывая его тело своими руками, — и у меня есть расческа кстати.

— У тебя есть я, малыш.

Хорошее настроение. Значит дела идут спокойно, насколько это возможно, конечно. Он перестал посвящать ее даже в мелкие детали, в рассказы с обочины, в которых достаточно поменять пару моментов и подать как обычную историю. Нет, ничего, словно она не видела, как умирал Хотов, словно пришла с улицы и могла обмануться и успокоиться мыслью, что по утрам он уходит в офис.

— Ты такой довольный, — шепнула она и подняла лицо, чтобы поцеловать его губы, — прям излучаешь…

Он не дал договорить, смял в сильных руках и притянул к себе. Нежный поцелуй стер несвоевременные мысли и оставил только щедрую ласку и тепло. Когда он отстранился, Анна не смогла отвести глаза от его красивого лица. Тихий мягкий взгляд, даже грозные черточки будто разгладились, как случалось каждый раз, когда он позволял себе отдаться штилю.

— О чем думаешь? — спросил Марк, уловив, что она замерла.

— Что не ошиблась, — призналась Анна.

— Хотя были сомнения?

— Первые дни, самые первые, — она почему-то вдруг вспомнила, как разрезала ножницами его дорогую рубашку, чтобы осмотреть. — О чем подумал ты?

— Когда?

— Когда впервые увидел меня.

— Неделя и два дня.

— В смысле?

— Неделю добиваться, пару дней развлекаться.

Она вырвала руку из-под одеяла, чтобы хорошенько потрепать его по щеке. Но Марк оказался готов.

— Ты всегда высчитываешь издержки? — выдохнула Анна с улыбкой на губах, которую все-таки не удержала.

Он прижал ее руки к груди, не давая вырваться прочь. Впрочем, она и не старалась достаточно хорошо.

— Тут я просчитался, признаюсь.

— Да? — с наигранным удивлением бросила она.

— Это определенно не на пару дней, — и он перекатился, увлекая ее под себя, — это надолго…

— Я еще подумаю.

— После, малыш.

Он поцеловал жарче с обещанием зайти очень далеко. Анна хотела с насмешкой напомнить, что кому-то уже пора, но его руки… его бесцеремонные жадные руки…

Анна проснулась от будильника, который неведомым образом оказался заведенным на восемь утра. Пришлось вставать, потому что, глядя в потолок, можно свихнуться еще быстрее. В гостиной на столике лежала оставленная визитка… а рядом стопка неразобранных счетов, которые она вытащила из ящика еще позавчера. Она выбрала второе. После ванной вооружилась ноутом и ворохом бумаг и устроилась за столом.

Привычка всегда выручает. Обыденные заботы и рутина, Максим был прав. Он прекрасно знал ее, ее натуру и повадки. Да, она закроется и затаится, вспомнит, что чертовски упряма и горда от природы, и натянет маску безразличия, как бы плохо ей не было. Но помощь бывает разной, иногда достаточно толчка, осторожного, деликатного.

Она вновь посмотрела на визитку, потом на часы. Еще рано. Но Макс уже выиграл. Она с легкостью представила его радостное лицо, когда он успокоится, получив ответный звонок от знакомых. Объявился ваш пациент, не паникуйте.

Анна развернула очередной листок. Свет, месяц, графа "итого"… Да, ей нужна работа. Взгляд вдруг натолкнулся на черные чернила. Три начертанных слова под жирной чертой выделялись на машинописном фоне. Анна резко вскочила с места и рывком очутилась у окна. Там было немногим светлее, но она боялась ошибиться. Она судорожно изогнула лист и поднесла его ближе к лицу.

"Я в порядке". Его почерк, ровные буквы уверенной рукой.