— …Барменша выделяла его из всех, даже самых престижных, посетителей.
Она сразу поняла, из каких он, когда за рюмку коньяка получила такую бумажку, какой другие расплачиваются за бутылку. К тому времени мы уже не раз выпивали вместе. Платил за коньяк всегда он. «Сдачи не надо!..» Вскоре мы разговаривали обо всем довольно откровенно. Сходились в одном: «Нужны деньги!..» Но разговор, который все решил, состоялся уже перед самым отъездом. Я уезжал вечером, он оставался еще до утра. Мы сидели в углу за столиком, одна стена бара была стеклянной — по ту сторону был декоративный каменный грот, по дну сухого водоема шла кошка. Я слушал своего нового знакомца и не знал, что думать… Я исхожу из того, что в этой жизни мне уже ни с кем не съесть пуда соли. И основательно я никого не узнаю. «Есть дело, — сказал он. — Большой куш. К тебе деньги придут сами — делать ничего не придется… Нужно еще примерно месяцев восемь — десять, чтобы все подготовить…» Потом я узнал, что он начал готовиться к этому еще в колонии. «Это предложение?» — «Да». — «Надо подумать», — ответил я.
Следовательно, согласился.
Он знал, что я соглашусь. Люди, подобные ему, зря не рискуют. Вечером я стоял один на пляже. По обе стороны белел туман, а впереди на полнеба поднималась чернота и нависала над светлым морским песком. Я решил подняться в номер, записать свои впечатления. Позади над пустым пляжем шумели деревья, на кирхе ударил колокол. О деле я тогда не думал. «Вот и кончилась легкая пансионатская жизнь, — пожалел я. — Съеден последний ужин, собраны вещи. Осталось сдать номер. Все надо делать поэтапно. Беря билет в самолет, не думать, какая погода будет в день отлета, что будет через час, через год…» А надо мной уже загоралась крыша} Я продолжал заботиться о пустяках и не думал о главном — о том, что, как говорили еще не так. давно, продал свою душу дьяволу…
В регистратуре пансионата Денисов никого не застал.
Дверь в кабинет Гилима оказалась запертой. Теперь Денисову предстояло отыскать Кучинскую, но через минуту она нашла его сама.
— Ах, у нас гость! — протянула она, неожиданно появляясь за его спиной.
Она была уже не в форменном белом халате — в юбке и кофточке, с круглой янтарной брошью на груди. Черные глазки-пуговки смотрели на инспектора с любопытством.
— Ну, как ее состояние? — сразу спросила Кучинская. — Не лучше?
— Без изменения.
— Мы тут жалеем ее.. — отношение к замкнутой, державшейся особняком библиотекарше на глазах у Денисова изменялось к лучшему.
«Вернись она сейчас на работу — встретили бы как общую любимицу…»
— Иван Ефимович будет? — Денисов кивнул на кабинет Гилима.
— Вряд ли. Он уехал на базу.
— Давно?
— С полчаса. Вы к нему?
— К вам тоже. Мне бы хотелось кое-что уточнить.
— Пожалуйста. Только я теперь не наверху, а в библиотеке. Директор попросил меня вернуться туда.
Они свернули в боковой коридор. Длинная цепь кактусов, на которую Денисов еще в первый приезд обратил внимание, тянулась вдоль стен до самой библиотеки. По ту сторону круглого окна, в начале коридора, были видны отдыхающие.
— Скоро у вас новый заезд? — спросил Денисов.
Этот вопрос он намеревался задать Гилиму.
— Через несколько дней.
— Этот был ничего?
— Пока никто не отличился, — Кучинская замедлила шаг. — Никого не отослали за нарушение режима и писем на предприятие никому не писали.
— Так тоже бывает?
— А как же! Иван Ефимович в эхом отношении крут.
Хочешь культурно отдыхать — отдыхай!
Кучинская открыла дверь, пропустила Денисова вперед.
На пороге он остановился. За время отсутствия Белогорловой помещение в чем-то неуловимо изменилось, стало словно светлее, шире.
Поняв его удивление, Кучинская улыбнулась:
— Новые шторы. А стол я переставила ближе к окну.
И убрала стеллаж. Все обращают внимание, как и вы, и не могут понять, в чем дело.
— Удачно.
Денисову стало жаль незадачливую библиотекаршу, лишенную чувства уюта.
«О ней будут вспоминать как о человеке, который чего-то не сумел, подумал он. — Не выпросил у завхоза новую штору, не сломал старый стеллаж».
— Сейчас мы с вами выпьем кофе, — сказала Кучинская, — заодно поговорим.
Позади книжных полок оказалась розетка, Кучинская налила в турку воды из чайника, включила кипятильник.
— О чем вы хотели спросить? Садитесь, пожалуйста.
Денисов сел за журнальный столик, поправил разбросанные по столешнице тростниковые салфетки. «В прошлый раз их не было. Должно быть, Кучинская принесла из дому…»
— В этом году вы встретили Леониду Сергеевну в Калининграде, — начал он.
— В феврале.
— Точно не помните?
— Шестого или седьмого. Мы с мамой возвращались к ее брату в Междуречье.
— В Калининградскую область?
— Да. Там, знаете, много маленьких приятных поселков с поэтичными названиями. Подгорное, Заовражное…
Междуречье один из них. В нем, между прочим, установлен памятник в честь двухсотлетия битвы при Гросс-Егерсдорфе, где отличились русские войска.
Денисов тактично ни разу не прервал. Словно догадавшись, что у него мало времени, Кучинская перешла непосредственно к встрече с библиотекаршей:
— У дяди своя машина. Из Междуречья он отвез нас в Калининград… — Кучинская достала из стола чашки, сахарницу, банку кофе «Максвелл». — Мы приехали днем, часов примерно в одиннадцать. Подъехали к гостинице, вижу знакомый «Запорожец»!
— Рядом с гостиницей…
— «Калининград». Бывали в тех краях?
— Недолго. Когда служил, — Денисов не стал уточнять.
— Сейчас вы бы города не узнали! — Она заварила кофе в чашечках. — Вы любите покрепче?
— Средний.
— А насчет сахара?
— Немного.
Она помешала ложечкой:
— Удивительный город. Огромный ботанический сад.
Двадцать видов, которые вообще не встретишь в стране…
— Белогорловой не было в машине, когда вы подошли?
— Она была в гостинице, но как-то сразу вдруг появилась. Возможно, она увидела меня из вестибюля.
— Как Леонида Сергеевна объяснила свой приезд?
— В двух словах. Она ведь всегда не очень объяснялась. Туризм или экскурсия… Не помню. Мне показалось, что в тот раз она была скорее растеряна, чем обрадована.
— Почему?
— Не знаю, такое ощущение.
— Вы говорили с ней?
— Недолго. Я спросила: «Вы остановились в этой гостинице?» — «Нет, сказала она, — у знакомых». — «Хотите перейти в гостиницу?» — «Да нет. Сегодня я уезжаю».
— Вы не договорились о встрече?
— Нет.
— По-вашему, она была одна?
— Я видела ее одну.
— В машине было что-нибудь? Не помните? Может, покупки и прочее?
— Несколько коробок, сумка. Сзади, у стекла, помню, лежала кукла.
Раньше я ее в машине не видела.
— Кукла?
— Довольно оригинальная. Раскрашена в два цвета — синий и красный.
— Скоморох! — догадался Денисов.
Несколько дней кукла лежала в его кабинете в ожидании решения своей судьбы: быть приобщенной к делу в качестве вещественного доказательства или быть отринутой. Теперь участь ее была решена.
— В шутовском колпаке, — припомнила Кучинская. — Еще кофе?
— Благодарю, — с протоколом было покончено. Он показал на стол: — Бумаги Белогорловой все пересмотрели?
— Как же! Когда принимала, в присутствии комиссии… Внесли в опись каждый отчет, каждую ведомость.
— Личных вещей Белогорловой было много?
— Очень мало, — Кучинская открыла стол, из-под газеты достала конверт.
— Две фотографии дочери, страховая квитанция, записка.
— Покажите, пожалуйста.
Фотографии девочки были любительские, серые, с крупно выпавшим зерном, из тех неудачных, что особо дороги родителям.
— А это страховка, — сказала Кучинская.
Денисов ее тоже внимательно рассмотрел.
— Сейчас мы составим небольшой протокол, все это я возьму с собой, сказал он. Инспектор узнал все тот же уже знакомый размашистый почерк на записке. — А что с похищенными книгами?
— Всех горничных предупредили. Пока ничего не слышно…
Кучинская проводила его до дверей.
Денисов пошел к выходу. Записка жгла ему карман — он не стал читать ее до конца ни при Кучинской, ни в коридоре.
«Что там еще может быть?»
Внезапно, уже пройдя регистратуру, Денисов остановился. Точнее, что-то остановило его. Спеша к выходу и думая о записке, он словно мимо чего-то прошел.
Существовал лишь один известный способ воспроизведения обстоятельств происшедшего. Денисов вернулся в коридор, снова направился к регистратуре.
Благо, рядом никого не было. Все было тщетно. Осталось только ощущение чего-то верного, что пришло к нему и чем он не сумел воспользоваться.
Денисов мог лишь указать место, где это случилось.
«При выходе из коридора в вестибюль. У киоска толпились отдыхающие.
Справа было круглое окно на площадку перед входом в здание, в раскрытую дверь регистратуры был виден телефонный аппарат. Регистратура была пуста.
На площадке перед окном шофер — молодой парень — садился в пансионатский автобус…»
Ничего не установив, Денисов прошел вестибюль, вышел на дорогу.
Автобусная остановка была пуста. Денисов направился к ней, на ходу прочел записку.
Как и в других своих описаниях, автор был сосредоточен на узколичном.
Послание оказалось длиннее остальных — чем-то вроде эссе.
«…Я проводил своего друга до места, откуда на бугре начиналось уродливо вытянутое двадцатиподъездное здание. Он бодро топал, маленький, чуть ссутулившийся, оборачиваясь ко мне через каждые тридцать — сорок шагов, возвращаясь в свой образ и в свою жизнь, где мне не было места. Я кивал ему, пока он не свернул под арку. Он еще уходил, а у меня уже щемило сердце и слезы были совсем близко. Я оставался со своими проблемами, для которых не знал решений.
„Такой, в сущности, старый, — подумал я о себе. — Ласковый. И совсем несчастливый“.
Слезы наконец пролились, словно в глазах сверкнули ясные прозрачные линзы. Сквозь них я увидел очень четкое и необыкновенно отчетливое изображение окружающего: белые дома слева и пустырь по другую, сторону дороги. Все было резко: и выведенные, как по линейке, абрисы окон, и огромная, выкрашенная в два цвета труба, и крыши домов, и платформа. То, что я принимал за отблески солнца, оказалось огнями. В окнах уже зажгли свет, шел снег на краю горизонта. Несколько человек ждали на остановке автобуса. Я оставался один на один со своею судьбой, не зная — на роду ли все это мне было написано или, не довольствуясь тем, что есть, сам глупо испортил то, что у меня было…»
— Старков Олег. Муж Белогорловой… — у вошедшего было красивое, с крупными правильными чертами лицо, под одеждой угадывался классический торс. Кожаная кепка игриво сбита набок.
Он не поздоровался, только мельком оглядел Денисова, который звонил в клуб служебного собаководства.
Женщины-инструктора, которую он просил проверить аббревиатуру РР, на месте не было. Ее коллега из кабинета «Немецкие овчарки» пыталась найти причину отсутствия:
— Может, приболела? Или с собаками что-нибудь…
Вы звонили домой?
— Не отвечают.
— Может, в аптеку вышла? Она ведь одна живет. Вы позвоните попозже.
Во время разговора Старков демонстративно рассматривал арочный свод кабинета, стрельчатое окно, колонну.
— Садитесь, — Денисов положил трубку, показал на стул. — Мне сказали, что вы в Москве. Вам передали, что я хотел вас видеть?
— Просто работу вашу знаю, — Старков держался заносчиво. — Все равно будете вызывать… — Он вынул пачку «Столичных», подвинул ногой стул. Сел.
— Я виню машиниста с помощником: опасное место, кругом люди! Почему не убедиться в безопасности движения?
— Когда вы узнали о несчастном случае?
— На третий день.
— Случайно?
— Позвонила ее сестра… Я ведь здесь в командировке. На курсах усовершенствования.
— Понятно, — Денисов кивнул. — Вы работник военизированной охраны?
— И это известно!
— На курсах сказали, что вы уехали.
— Пока нет… — он поискал пепельницу, Денисов помог — поставил на край стола. — Положение Леониды крайне тяжелое. Врачи предупредили: счет пошел на часы… — выражение лица его не изменилось. — «Уедешь — и снова приезжать! Решать с ребенком. Похороны…»
— Курсы усовершенствования… — спросил Денисов. — Они, видимо, по грузовой работе? — Он представлял, чем занимаются стрелки ВОХР.
— В основном, конечно. Вопросы сохранности перевозимых грузов, — Старков охотно сменил тему. — Охрана контейнеров, рефрижераторов…
Пломбы, закрутки.
И свои темы, конечно.
— Оружие?
— Это уже повседневность. Материальная часть, правила применения.
— Стрельба из пистолета…
— И карабин. Мы больше недели здесь.
— Выходит, несчастный случай произошел при вас?
— Выходит. Только в тот день меня в Москве не было, — Старков вздохнул, задержал взгляд на игрушечном скоморохе, лежавшем у Денисова на сейфе.
— Уезжали домой?
— Летал в Калининград, матери было плохо.
— Вы живете вдвоем с матерью?
— Теперь да.
— А соседи?
— Соседей нет. Это на старой квартире, где мы жили с Леонидой. Там были, — красивое лицо его сразу напряглось.
«Парень ей попался отличный, — вспомнил Денисов характеристику, данную Щасной. — За ней всегда бегали самые симпатичные ребята».
— Почему вы разошлись? — спросил Денисов. — Могли бы вы мне сказать?
— Не знаю… — он улыбнулся. — Воскресенье как раз было. Двадцать четвертого августа. Как сейчас помню.
Проснулся поздно: ночью дежурил. Лежу. Окно открыто.
Хорошо… Котенок шторой шуршит. Леня говорит: «Завтрак в кухне, Олег».
Она всегда меня полным именем.
«В шкафу деньги, квитанции от прачечной. Я уезжаю». — «Куда?» — «В Москву». — Старков помрачнел. — А до этого и разговора не было о поездке.
Вижу: девочка одета. Не шутит… — Конец истории Старков скомкал: — Так и разошлись.
— Уехала?
— Сразу нет, конечно. Отложила на неделю — я настоял. А большего не добился. Даже ночевала у соседей.
— Но что за причина?
Старков поднял глаза к арочному своду!
— И не ругались. Она вообще не ругается. Только молчит!
— А как было накануне того дня?
— Я же говорю: ночью работал, с вечера ходили в ресторан, — Старков смял сигарету, положил в середину пепельницы. — Проводили в гостиницу ее подругу.
— Щасную?
— Знаете ее? — Старков смутился. — Да, Свету. Перед рестораном втроем были в кино. Нормальный фильм: «Синьор Робинзон». Женщина, секс. Ничего серьезного.
— Может, было письмо? Телеграмма?
— Не знаю, — в голосе Старкова не было уверенности. — Никогда не интересовался, кто ей писал и о чем. Жили дружно, — он вздохнул.
— Виделись потом? — спросил Денисов.
— Не раз. Брак не расторгнут. Никто не подает на развод. Ни она, ни я, — он снова взглянул на лежавшего на сейфе скомороха.
— Эта кукла не Белогорловой? — вскользь поинтересовался Денисов.
— Не видел. При мне не было.
— Еще вопрос: вы водите машину?
— Права имею, — упоминание о машине словно было ему неприятно.
— Говорили, что вы — профессионал.
— Был, — Только очень давно… — Старков больше не смотрел на Денисова, заметно тяготился беседой. — Мы ведь с Леонидой познакомились на соревнованиях… Хорошее время было! — он невольно улыбнулся.
— Где вы остановились в Москве?
— У знакомых.
— Запишите, пожалуйста, — адрес, — Денисов подал лист чистой бумаги.
— Пожалуйста.
Старков взял со стола шариковую ручку, написал несколько слов. Денисов проследил, как на бумаге возникали угловатые, с малым числом скорописных упрощений знаки.
«Непохожи», — подумал он.
Старков положил ручку на стол, посмотрел на Денисова: он словно почувствовал, что инспектору для исследования необходимы экспериментальные образцы его почерка.
— Если понадоблюсь, здесь вам скажут, где меня можно найти.
Денисов проводил его взглядом: безукоризненно прямая спина, решительная походка, внутреннее дрожание и неразбериха.
«Письма, несомненно, писал не Старков…»
После его ухода Денисов позвонил в Расторгуево:
— Что нового?
Начальник линпункта был на месте, он докладывал обстоятельно, долго, некоторые слова повторял дважды, чтобы не было пауз в предложениях:
— Со всеми разговаривал… Со всеми. В резиновых сапогах никого не видели. Еще участковый остался. Участковый инспектор Видновского ОВД. Он сейчас в санатории…
Младший лейтенант докладывал долго, пока в углу, где находился телефон прямой связи с дежуркой, не раздался требовательный резкий зуммер.
— Все! Извини… — крикнул ему Денисов и тут же схватил трубку прямого провода: — Слушаю!
— Денисов? — привычно удостоверился помощник дежурного, потом сказал кому-то третьему: — Соединяю.
Говорите.
Третьим могла быть женщина-инструктор клуба служебного собаководства у Денисова екнуло сердце.
— Алло!
Звонил младший инспектор:
— Я был у свидетеля, который не являлся по повестке, — сказал Ниязов. — Взял объяснение.
— У Дернова? — спросил Денисов. — Что он?
— Говорит, что ему ничего не известно.
— Как ничего?
— «Не видел», «не знаю».
— Многого он действительно не мог видеть: пришел на место происшествия почти одновременно со мной.
— Дернов сказал, что он вообще там не был.
— Любопытно! — Денисов заинтересовался. — Какой он из себя? Высокий?
Лицо словно чуть продавленное у переносья…
— Высокий, — подумав, сказал Ниязов.
— Очень странно. А какое у тебя впечатление?
Ниязов снова подумал:
— Мне показалось, что он говорит правду.
— Тогда выходит, я ошибаюсь? Хорошо! — Он принял решение: —Вызови его ко мне повесткой, Младший инспектор вздохнул.
— А что Близнецы?
— Как сквозь землю провалились… — Ниязов считался из невезучих, Денисов это знал. — Каждый день дежурю на платформе с двадцати до двадцати двух. И безрезультатно!
— Они очень нужны, Миша, — напомнил Денисов.
— Я все делаю.
— Я знаю. Есть и еще поручение: двадцатиподъездный дом… — Денисов достал письмо-эссе, которое он привез из библиотеки. — Запиши. — Он продиктовал — Недалеко от железнодорожной платформы и автобусной остановки. По другую сторону пустырь…
Ему пришла в голову смелая мысль: подвергнуть эссе не только смысловому исследованию, но и топографическому.
— Все понял?
Вслед за Ниязовым позвонила Лина, все последние дни они встречались и разговаривали урывками.
— Я нашла, откуда были те строчки из стихотворения, — сказала жена.
— Не понял!
— Я была в библиотеке, — терпеливо объяснила она. — И нашла то стихотворение Андрея Вознесенского.
Тебе это по-прежнему важно?
— Очень, — он достал блокнот. — Спасибо. Записываю.
— У вас в записке две строчки: «…прошлой любви не гоните, вы с ней поступите гуманно…» А вот весь текст:
«Вы прошлой любви не гоните, вы с ней поступите гуманно, — как лошадь ее пристрелите. Не выжить. Не надо обмана…» Жестоко, правда? — спросила Лина.
Снова звонок:
— Товарищ инспектор!.. — В первую секунду незнакомый взыскательный тон его насторожил. — Звонят из клуба служебного собаководства. Разыскали вашего PP.
Слышите? Прекрасный экземпляр… — голос в трубке потеплел: женщина-инструктор искренне радовалась за Денисова. — Чудесная родословная: Дельфи Ф. Ойленхорст, Флинт… Сплошная элита!
Денисов сидел, держа трубку перед собой. Было хорошо слышно. Инструктор торжествовала:
— Курс общей дрессировки второй степени! Караульно-защитная служба первой. Третье место в Люблинском филиале прошлой весной. Все утро убила, но не жалею!
«Как получается? — думал Денисов. — Чистая гипотеза… Вывод, сделанный из двух посылок: местоположение владельца с собакой и женщины, садившейся в такси…» — Он все еще не верил в удачу.
— Крупный пес? — спросил он невпопад.
— В пределах стандартов… Прекрасная растянутость. Собака отличная по всем статям.
— Как ее кличка? — он все еще ходил вокруг главного.
— Полное имя Реррикер ф, Штаатс-Фертрагг. Но пес зарегистрирован не вблизи метро «Варшавская»!
— А где?
— Басманная, двенадцать.
— Это же другой конец Москвы!
— Я объясню. У них еще однокомнатная квартира в районе Булатниковской.
Хозяин проживает там, а семья на Басманной. Собака привыкает к одному месту, потом едет в другое… — инструктор говорила что-то жалостливое. — Вы можете прочитать выдержку из письма?
Денисов достал блокнот, прочитал:
— «Бедный пес! Сердце его, должно быть, разрывалось… Он даже не подошел к хозяйке!»
Денисов наконец решился:
— Как фамилия владельца?
— Шерп. Шерп Игорь Николаевич. Работал адвокатом… Сейчас я разговаривала с его женой.
— Вы знакомы?
— Несколько лет назад я готовила их собаку к выставке.
— Вы сказали — «работал адвокатом»…
— Он ушел из консультации. Вот телефон…
Судя по АТС, абонент жил в районе места происшествия: первые цифры были 110.
— Но сейчас его нет в Москве. Он уехал.
— Давно?
— Несколько дней назад.
— В связи с чем? Куда?
— Жена не сказала. Я поняла, какие-то неприятности. Пришлось экстренно ехать, — она о чем-то знала или догадывалась. Пыталась охарактеризовать проблему в целом. — Все сложно… Когда дети уже выросли, центр тяжести перемещается на взаимоотношения. Происходит перепроверка взаимного уважения, чувств…
Через несколько минут Денисов навел первые справки:
«Шерп Игорь Николаевич, пятидесяти пяти лет, уроженец Куйбышева, адвокат юридической консультации, уволен полгода назад по собственному желанию…»
Из картотеки МУРа сообщили:
— Не привлекался. Не состоял. Не значится.
Перед тем как выехать по месту жительства адвоката, Денисов позвонил в юридическую консультацию, но заведующего на месте не оказалось.
— Фесин? — переспросила секретарь. — Занят в процессе. Будет в конце дня.
Бахметьев тоже отсутствовал.
Денисов собрал бумаги, надел куртку. Оглядев кабинет, перед тем как закрыть, пожелал себе; — Удачи, инспектор.
Дом был из обжитых, со скамейками, у подъездов, с садиками под окнами.
Денисов не стал интересоваться соседними домами, сразу направился в подъезд, не вызывая лифт, поднялся вверх.
Подъезд был шумный, снизу до площадки доносились неясные шорохи.
Искаженные лестничным колодцем звуки внизу казались деформированными, уродливо расплющенными.
Кроме двери Шерпа на площадку выходили еще три, Денисов выбрал соседнюю — обитую дерматином, с куском яркой циновки на полу и дверным глазком.
«Должно быть, живет несколько человек, — подумал он. — Возможно, что кто-нибудь занимается только хозяйством».
Соседкой Шерпа по лестничной клетке оказалась моложавая пенсионерка в брючном костюме, в фартучке, она сразу узнала Белогорлову по фотографии.
Красное пальто, берет… — соседка все пристальнее вглядывалась в снимок. — Видела ее здесь… — она показала на дверь, за которой жил адвокат. — Мы еще говорили о ней с женщинами… — Она не стала уточнять.
— С какими женщинами? — спросил Денисов.
— Из нашего дома. Что же мы здесь стоим… Пожалуйста. А как домой идти, он ее всегда провожал.
О-о! — в кухне пахло горелым. — Машина у нее красного цвета… — она подбежала к плите, что-то поправила. — «Москвич» или «Запорожец». Не разбираюсь…
— Когда она стала бывать здесь?
— Не так давно. С месяц, наверное, после Нового года.
— А жена Шерпа?
— Она здесь не бывает.
— Интересный человек ваш сосед… — подкинул Денисов.
Она с радостью подхватила мысль:
— Что за жизнь? Муж здесь, жена там… — Соседка прислушалась: в комнате работал телевизор, слышались голоса. Она плотнее закрыла дверь. — Сам готовит, белье сдает в прачечную. Собака у них… Месяц здесь живет, месяц — на другой квартире.
— Давно его нет?
— С понедельника.
«Со дня несчастного случая!» — подумал Денисов.
— После обеда последний раз его видела.
— Считаете, что с тех пор он ни разу не появился?
А ночью?
— А ключи-то! Ключи от квартиры у меня.
— У вас?
— Расскажу, — она выключила плиту. — В понедельник днем звонит.
Открываю. «Разрешите, — спрашивает, — ключи у вас оставлю? На время…»
Лицо желтое, расстроенное. Я еще подумала: «Неприятности».
Соседка прислушалась. Голоса в комнате стали громче, там выключили телевизор. Кто-то громко протопал в туалет.
— У дочки подруги, — сказала женщина, — девишник.
Они — там, я — у плиты. Вот так.
— Никто с тех пор не спрашивал его?
— Кто-то звонил. Вчера, по-моему. Но я не вышла… — она заспешила: все общество, видимо, собиралось переходить на кухню. — Оставьте мне ваш телефон. Я позвоню…
По гулкой, уродующей звуки лестнице Денисов спустился вниз, постоял на крыльце. Впереди виднелась белая типовая школа-«самолет», окруженная пушистыми елками. У соседнего подъезда стояли женщины, у которых, несомненно, тоже было что рассказать инспектору о странном образе жизни адвоката, но он не стал подходить, вышел со двора.
Немногочисленные прохожие тянулись по направлению к Варшавскому шоссе, к остановке. Их обогнал разболтанный, громыхающий троллейбус. Денисов оглянулся: другого транспорта не было. Пустота улицы свидетельствовала: так может продолжаться и две минуты и десять. Троллейбус стоял, мигая боковым сигналом. По другую сторону перекрестка виднелась следующая остановка — стеклянное ограждение под узкой крышей.
Не раздумывая, Денисов выскочил на проезжую часть, побежал к перекрестку. Бокового движения не было — соревноваться пришлось все с тем же троллейбусом. Водитель заметил маневр, сразу же заложил размашистый вираж. Денисов услышал металлический стук — это ролики обеих дуг пересекли поперечные провода, затем началось их скольжение. Водитель троллейбуса включился в гонку.
Денисов успел пересечь перекресток первым, но в соревновании по прямой потерпел неудачу. Он подбежал к остановке, когда троллейбус уже отвернул неуклюжее туловище от тротуара. В боковом зеркале показалось лицо водителя — он вроде бы ничего не заметил.
«Придется ждать…» — подумал Денисов. Поражение настроило его на раздумья.
Он огляделся. От остановки были хорошо видны дома, прилегающие к месту, где произошел несчастный случай с Белогорловой. Ремонтирующееся здание видно не было, но, присмотревшись, можно было угадать площадку между домами, куда приезжал Гладилин и ждал библиотекаршу, а не дождавшись, уехал с клиентом в аэропорт. Недалеко отсюда, на стоянке такси, Шерп вместе с РР сажал Белогорлову в такси, а еще в метрах двухстах была злополучная тропинка, сбегавшая к железнодорожному полотну.
«Что вам дороже? Жизнь или…»
Денисов не стал спешить, прошел к следующей остановке. Под узким навесом стояло несколько женщин с сумками, рядом, у нового концертного зала, торговали апельсинами. Денисов снова огляделся. В концертном зале был аншлаг. Во всю длину витрин, виднелось привычное «Билеты проданы».
«На что?» — Денисов подошел ближе, прочитал: — «Концертный зал „Луч“».
Жорж Визе. «Кармен»… Луч, — вспомнил он. — «Мы остановились у луча, писал Шерп. — И глаз застыл на овальном окне над аркой…»
Подошел троллейбус, людей в нем тоже было немного.
«Связано ли исчезновение Шерпа с тем, что произошло с Белогорловой? — подумал Денисов. — Но что „произошло“? Как складывались их взаимоотношения?»
Он думал об этом и в троллейбусе, и потом, в метро.
Он не пошел через контроль, где пожилая женщина-контролер беседовала с дежурным милиционером. Направился к турникетам. Постоянный проход по удостоверению личности лишал автоматизма при пользовании пятаками.
«Когда-нибудь это сослужит плохую службу…»
Спустившись вниз, он прошел к скамье в конце перрона. Обычно она пустовала — крохотный островок, огибаемый людским течением. Иногда, размышляя здесь, он находил ответы на довольно трудные вопросы.
«Что имел в виду неизвестный автор, когда писал: „Как все случилось? Как жалко всех нас…“»
Одно было совершенно ясно: записи содержали как фрагменты, относившиеся лично к нему, так и касавшиеся третьих лиц, в том числе Белогорловой. Но как отделить одно от другого?
«Гигантский глаз, плывший по городу…» Это, безусловно, личное. А это?
«Я проводил своего друга до места, откуда на бугре начиналось уродливо вытянутое двадцатиподъездное здание…»
Грохот очередного поезда, ворвавшегося в границы станции, отвлек его.
Непонятная пара — мужчина без шапки, чубатый, с бегающими глазами и женщина в расстегнутой шубе — села рядом. Денисов исподволь наблюдал, присутствие незнакомых людей ему никогда не мешало, давало острее почувствовать обособленность. Женщина достала из сумки бутерброд, передала спутнику. Мужчина принялся есть, взгляд его блуждал вокруг; сама женщина погрузилась в чтение толстой растрепанной книги. Пока мужчина ел, она ни разу не оторвалась от листа. Потом они ушли, так и не перемолвившись между собой.
Денисов достал блокнот, принялся листать. Часть записей относилась к прошлым уголовным делам. Разгаданные ребусы выглядели тривиальными.
Особняком стояло несколько заметок, относившихся к криминологии.
«Ничего не жалея, ничего в прошлом не любя, — писал незнакомый автор, эта среда дала известное число людей, которым собственная жизнь не дорога, а чужая совсем безразлична. И тогда достаточно толчка — будь это рюмка водки, дразнящий взгляд бойкой девочки, оскорбление — и убийство совершается!..»
Наконец он нашел то, что искал, записи, относившиеся к объяснению очевидца несчастного случая — Малахова:
«…Вдруг вагоны дернуло, я сразу отпрянул. Стою. Вагона три прошло.
Вижу — женщина…»
Вместо странной пары к Денисову подсел студент с арабской газетой, он кого-то ждал. Денисов смотрел перед собой, на отправляющийся голубой экспресс.
— Двери закрываются… — объявило радио. — Следующая станция «Павелецкая»…
Пассажир, не успевший к двери, в последнее мгновение круто изменил направление, пошел вдоль перрона.
Экспресс двинулся.
«Так же двинулся рефрижераторный поезд, когда к нему подбегала Белогорлова, катили колеса… Только гораздо медленнее. Проплывали опущенные почти до шпал баки с дизельным топливом. Даже под стоящим вагоном-ледником подлезать неприятно и трудно. А уж под двигающимся! — он это знал. — Всему этому есть одно объяснение… Пуля! Кусочек покрытой томпаком стали, влетевший в вагон-ледник. В Белогорлову стреляли!»
В этом случае хотя бы часть происшедшего с Белогорловой становилась объяснимой, поддающейся логическому анализу.
«Зайдя в пансионатскую библиотеку, чтобы поменять книги, Гилим заметил, что библиотекарша торопится. Он не придал значения: пятница, конец рабочего дня… В пять часов ей должны были звонить, к этому времени она спустилась в регистраторскую, к телефону. Ей действительно позвонили.
„Все, отключаюсь…“ — сказала она абоненту: у них все было заранее обговорено…»
Денисов намеренно оставлял пока то, что поддавалось немедленному истолкованию: возвращение в библиотеку за хрустальной ладьей, протяженность телефонного разговора — похоже, что был не один звонок, а два — почти одновременно.
«Белогорлова вместе со всеми доехала на пансионатском автобусе до метро, затем поехала дальше — к платной стоянке, пересела в „Запорожец“, в машине приехала в Коломенское, где ее ждало лицо, назначившее свидание… Здесь между ними что-то произошло…» — Денисов представил рефрижераторный поезд, к которому в темноте, под дождем бежала Белогорлова. Стрелявший, должно быть, целил ей в голову, и, может, попал бы следующей пулей, если бы библиотекарша не решилась на отчаянный, достойный каскадера, шаг бросилась между колесных пар двинувшегося с места, но не успевшего еще набрать скорость рефрижератора.
Заведующий юридической консультацией принял Денисова подчеркнуто сердечно. Оба представляли две давно отпочковавшиеся, наиболее отстоящие друг от друга ветви одной профессии.
— Денисов, инспектор розыска.
— Фесин. — Узнав, кем интересуется Денисов, заведующий консультацией встревожился: — Игорь Николаевич? Что с ним?
— Вы хорошо его знаете?
— Конечно, — Фесин придвинул прямоугольную коробку с леденцами, которую Денисов не сразу заметил за книгами.
— Почему он уволился?
— Если говорить откровенно… Сильный склероз. Стало трудно. Решили, что он должен немного отдохнуть, прийти в себя, — Фесин снова дотронулся до коробки. — Я, между прочим, тоже был сторонником временного прекращения трудовой деятельности.
— А если подробнее?
— Мог не явиться в процесс, пропустить срок принесения кассационной жалобы… В быту это не бросалось особенно в глаза, но здесь!
— Как он отнесся — к этому?
— Переживал. Замкнулся. В конце концов решил начать все с нуля. Благо, у них была отдельная площадь на Булатниковской. Там он и остался.
— Вы говорили с ним?
Фесин взял несколько леденцов:
— Не раз. Решили: в будущем году, если он будет себя лучше чувствовать, вернемся к этому вопросу.
— А пока?
— Покой, чтение. Жена освободила его от всех забот по хозяйству, по воспитанию детей. Надо сказать, она оказалась на высоте.
«Ничего абсолютно не предвещало, что жизнь моя круто вдруг переменится…» — вспомнил Денисов.
— Но Игорь Николаевич, надо сказать, не оценил отношение жены. Уходу его из консультации предшествовали неприятные сцены. Приходилось разбираться. Это было тягостно… Особенно для тех, кто их обоих знал.
— Что он представлял собою как адвокат?
— У него хорошо шли дела, связанные с криминалистическими экспертизами.
Адвокат он не то чтоб известный, но с определенным именем. Клиентурой.
— Мне хотелось бы посмотреть какое-нибудь из его досье.
— Любое? — Фесин с любопытством взглянул на него.
— Любое.
Заведующий позвонил, через несколько минут девушка-секретарь внесла тонкую папку с бумагами.
— Почитайте пока, — Фесин достал из стола какую-то бумагу, положил перед собой.
Денисов открыл досье, перелистнул отпечатанное на пишущей машинке обвинительное заключение, подшитое первым. Нашел рукописный текст.
«Правонаклонный, левоокружной… — Денисов сразу узнал характерную разработанность почерка, знакомые соединения отдельных букв, рефлекторные штрихи. — Все точно!»
Он хотел вернуть досье, но фабула дела внезапна заинтересовала его — он мельком просмотрел обвинительное заключение — экземпляр был мятый, достаточно затертый, побывавший вначале у подсудимого. Подзащитный Шерпа человек в годах — обвинялся в убийстве из ревности молодой подруги.
— Подзащитный сам выбрал Шерпа своим адвокатом? — спросил Денисов.
Фесин отодвинул лежавшие перед ним записи:
— Обращался ли он за защитой непосредственно к Игорю Николаевичу? Нет, это чистая случайность. Я слежу за тем, чтобы нагрузка адвокатов распределялась более или менее равномерно. Я предложил ему на выбор несколько дел. Шерп выбрал это… — Фесин улыбнулся. — Как сейчас вижу его в процессе; нестарый еще, прямой, симпатичный…
— Он носит очки?
— Да, у него дальнозоркость. Большие очки в роговой оправе.
— Как он одевается?
— Весной — в куртке, в кожаной кепке, Зимой — в полушубке. Что все-таки произошло? — Фесин встал из-за стола, прошелся по кабинету. Он оказался неожиданно невысоким.
— Пока трудно сказать, — Денисов вернул досье. — К какому типу людей он относится?
— Эмоционален. Может заплакать… Обожает всякие талисманы. Общителен, добр. Обычно подзащитные к нему привязываются, пишут, звонят… Обидчив.
— Куклы-талисмана у него не было?
— Как же! Мы ее все знаем… Скоморох. В колпаке, с бубенцами. Шерп шутил: «Это я!»
Денисов решил, что может довериться!
— Эту куклу мы нашли на месте происшествия…
— Происшествия? — Фесин вздрогнул. — Какого?
— Мне кажется, стреляли в женщину, — Фесин сделал несколько шагов от окна к двери!
— Между прочим, кто-то из адвокатов видел его с женщиной.
— Давно?
— Недели две назад… Как говорят! «Седина в бороду — бес в ребро». — Заведующий помолчал. — Боюсь, не поставил ли Игорь Николаевич все на одну карту, Не подведет ли она., — То есть…
— В конце жизни чувства вещь не слишком надежная. Согласны? Лучшая старость — в семье. Мне передали, что женщина, с которой он был, достаточно молода.
— Кто его видел из адвокатов? Вы свяжете меня с ним?
— Обязательно. Мне надо только вспомнить.
Денисов оглядел Стены кабинета; в общему-то на них негде было задержаться взгляду, — Вы сказали, что у Шерпа хорошо шли дела, связанные с криминалистической экспертизой, — напомнил Денисов. — Почему?
— Очень просто, — Фесин снова зачерпнул из коробки. — Он ведь начинал свою деятельность как эксперт.
— Баллист?
— Именно. Специалист по оружию. Пистолеты, карабины, порох. Все это по его части.
— У самого Шерпа не было оружия?
— Может, и было. Не знаю.
— Он так и не устроился?
— На работу? Мне сказали, что он где-то подрабатывает в качестве юрисконсульта. На половине или на четверти ставки… У кого-то из наших был его телефон.
— Юрисконсульт. Это менее… — Денисов поискал слово: — Престижно?
— Безусловно! — Фесин кивнул. — Какая судьба! Все было у человека.
Карьера, семья, благополучие…
Оба помолчали.
— Если вы узнаете, где он, — Денисов поднялся, — дайте, пожалуйста, мне знать. Кроме того, мне нужна его фотография.
— Разве Игорь Николаевич исчез? — Фесин что-то заподозрил.
— Не знаю. Его нет в Москве. Кроме того…
Заведующий юридической консультацией посмотрел на Денисова и вдруг спросил с неожиданной в нем проницательностью:
— Он стрелял в свою знакомую? Когда?