Было поздно, когда Денисов снова подъехал к вокзалу.

Боковые улицы казались совершенно пусты. Встречные лавины такси замерли на перекрестке. Выше, над машинами, перечеркнутые Дубниковским мостом, в несколько ярусов поднимались громады серого камня — дома, выстроенные в начале тридцатых годов, угловатые, прямолинейные, напоминающие друг друга своею непохожестью.

Новое здание Астраханского вокзала было в чем-то сродни этим домам и в то же время отличалось от всех. Сквозь стекло отчетливо виднелись люди.

Астраханский жил ночью той же необычной жизнью, что и днем. Люди приезжали и уезжали, сидели за никелированными столиками кафе, брились, знакомились, завтракали, разговаривали на десятках языков, давали телеграммы, встречались и провожали. Ни на минуту не умолкало радио, вращались турникеты. Подкатывали машины с утренними выпусками газет, мелькали знакомые трафареты — «Известия», «Гудок», «Литературная газета».

«Не люблю вокзалы» — называлась книга, которую Денисов как-то увидел в киоске. Название удивило и запомнилось. Как можно не любить вокзалы?

Из центрального зала навстречу Денисову толпой выходили французы, он узнал их по красным заплечным сумкам фирмы «Франс-Вояж», комбинезонам и беретам с помпонами у мужчин, брюкам и очкам — у седовласых дам.

Переговариваясь, французы шли к автобусам.

Еще издали на стоянке служебного автотранспорта Денисов заметил много легковых машин.

«Ого! — подумал он. — Кто-то из гостей МВД уезжает! Холодилин определенно здесь — вон его машина!»

Под крытые своды перрона Денисов вышел с первыми звуками марша. Обстановка была праздничная. Впереди странно маячил последний вагон только что отошедшего поезда. Денисов не сразу решил, движется состав или еще стоит: весивший десятки тонн вагон, казалось, плавал над рельсами со скоростью парящей пылинки.

В начале платформы с недавних пор была установлена привлекавшая к себе внимание ярко-желтая тумба с кнопкой и четко выведенными надписями: «Милиция», «Кратковременно нажмите кнопку» и «Говорите!».

Денисов нажал кнопку. Тотчас беспокойно замигал световой маяк, подзывая ближайшего постового.

— Говорит Денисов. Кто уезжает?

— Гость из Республики Южный Йемен, — ответил в микрофон оперативный дежурный, — ты рацию получил, Денисов?

— Я уезжал отдыхать, начальник розыска знает.

На призыв светового маяка спешило сразу два милиционера. Денисов махнул им рукой: деловой разговор — помощь не требуется, и пошел по платформе.

В группе провожающих, стоявшей особняком, он увидел нескольких дипломатов, сотрудников министерства во главе с министром и невольно подтянулся. В это время поезд, набрав наконец более или менее заметную скорость, выполз из-под стеклянного свода. Провожающие надели шляпы.

Пропустив вперед министра и представителей дипломатического корпуса, стараясь не попасть на глаза полковнику Холодилину, Денисов прошел в дежурку и получил рацию: за выход на службу без нее строго взыскивали. Затем Денисов спустился в автоматическую камеру хранения.

Условия, в которых он, как «блуждающий форвард», находился, открывали простор для собственных версий, фантазии, и Денисову это нравилось.

У боковой стены камеры хранения, рядом с эскалатором, стояла молодая пара. Денисов прошел мимо, потом обернулся — ему вдруг представилось важным увидеть их лица — кто вот так стоит вдвоем на виду у всех и смотрит в глаза другому.

Однако он ничего не увидел: парня и девушку заслонили другие пассажиры.

В камере хранения все оставалось без изменений, в том же состоянии, как и до его ухода, несмотря на важные сведения, полученные уголовным розыском. Вдалеке, в самом крайнем отсеке, Антон Сабодаш и младший инспектор розыска продолжали поиск базовых ячеек. Инспектор шел впереди и последовательно пробовал шифры — 1881, 2727 и 5555. Если дверца не открывалась, он переходил к следующей ячейке, а шедший сзади Сабодаш убирал пятерки — перекручивая рукоятки шифраторов в разные стороны. Дело продвигалось споро, было приятно смотреть за их слаженными действиями.

— Становись, Денис, — подмигнул Антон, — принимай работу!

Когда Сабодаш своею огромной ладонью поворачивал рукоятку вправо, вместо пятерки, остававшейся после младшего инспектора, появлялась восьмерка или девятка. Когда же Антон с той же силой налегал влево — двойка, реже — единица. На всех ячейках, осмотренных ими, уже не оставалось ни одной пятерки, не было ни четверок, ни шестерок.

Денисов в растерянности прошел по отсеку.

— Что вы делаете?! У вас ведь все шифраторы как близнецы!

— Вот еще! А пассажиры как делают?! Думаешь, они присматриваются? — огрызнулся Антон. — Крутанут рукоятку и уходят. И не обращают внимания, что там, снаружи! Им главное — внутри! Уот!

— Святая простота! — Денисов чуть не застонал от злости. — Взгляни на свою работу.

Сабодаш, набычившись, отошел в сторону. Когда он вернулся, вид у него был смущенный.

— Да… Приходится держать ушки топориком. — Денисов не удержался, посмотрел на его плотно прижатые мясистые уши борца. — Сейчас все переделаем. Уот! Будет в лучшем виде…

* * *

По восьмеркам и двойкам можно узнать, что вначале на их месте были пятерки… Не по тому ли принципу преступник находит ячейки, в которых зашифрован год рождения? Но как? Почему? Ведь шифр пассажиры набирают изнутри и никогда снаружи.

Денисов сбросил куртку, вдвоем с Антоном начали перекручивать рукоятки в разные стороны.

А мысль его сосредоточилась на одном, еще не осознанном до конца и с которым нужно было обращаться очень бережно, чтобы оно не рассеялось как мираж, — колеблющаяся связь цифр внешнего и внутреннего шифраторов.

* * *

Преступник каким-то образом устанавливает ячейки, в которых набран год рождения, в том случае, если тот же год рождения по какой-то причине ранее набирали на наружном шифраторе.

Денисов думал об этом и потом, когда они покончили с рукоятками, когда, отдыхая, сидел в удобном кресле посреди зала и глядел, как на экран, в огромное электрическое табло.

«Но зачем пассажирам набирать свой год рождения снаружи? Для чего?»

Перед ним была стена, сквозь которую никак не удавалось пробиться.