Денисов посмотрел вслед: выехав из рощицы, «жигуль» Богораза проследовал мимо девятиэтажки, свернул в проулок.
«В обоих случаях убийца не пощадил свои жертвы. Почему? Даже если женщины проснулись, что они могли сделать? Преступник пригрозил бы топором. Они лежали бы молча, закрыв глаза. Как неживые… В комнате матери и ребенка никто не слышал никакого крика…»
Краем рощи Денисов вышел к домам. По периметру их тянулась нарезанная участками, захваченная под картошку и клубнику земля. Их огораживали ржавые трубы, проволока, спинки старых кроватей. «Неосознанный вызов владельцам казенных дач и престижных садовых кооперативов…»
«Жертвы знали своих убийц!… Преступник боялся оставлять их в живых».
Когда Денисов снова вернулся в штэтл, он не заметил во дворе никаких перемен.
Старик Нейбургер — длиннорукий, в залоснившемся галстуке и вельвете — по-прежнему курил рядом с сараем, отбрасывавшем тень к нему во двор. Поодаль, в тени другого сарая стоял «жигуль»; ни Шейны, ни ее мужа видно не было. Чуть дальше, у заборчика, виднелся сваленный набок детский велосипед.
— Излюбленное ваше место. — Денисов кивнул на тень у сарая. — А, Мойше-Герш Лейбович? — Имя-отчество он выговорил не очень уверенно.
— Так пишут в документах, но так не говорят… — старик оставил излюбленную — без фильтра, кубинскую сигарету. -С еврейскими именами сложно. — Он не прочь был поболтать. — Вы говорили с Шейной? — Старик все знал: дом был проницаем изнутри, как ушная раковина. — А этого бандита, ее мужа, мобутовца, — он кивнул на «жигуль», — вы тоже уже видели?
Денисову не пришлось самому начинать разговор о Богоразе.
— Кооператор! «Руководитель промышленности»! Он так себя представляет… — Нейбургер пыхнул сигаретой. — Завпроизводством в еврейском кафе.
— «У Мейше»?
Кафе отделяло от вокзальной комнаты матери и ребенка, где произошло убийство, не больше трехсот метров.
— Вы знаете, где это? — Нейбургер был удивлен.
— Конечно!
Был даже день, когда Мейше — хозяин кафе приходил к нему — искал защиту от рэкетиров; он подключил первое отделение милиции. Все как-то обошлось. Мейше — коренастый, с золотой цепочкой и шестиконечной звездой на шее, -во всяком случае, больше к нему не обращался.
— …Делает фаршированную рыбу и шейку по-еврейски… Стоит, говорят, баснословно дорого. Но люди платят! Лишь бы название… Спрашивается, откуда Богоразу знать, как готовить рыбу? Он что — умеет это делать?
— Может, от родителей…
— А что родители? — Нейбургера понесло. — Мои дети всю жизнь видели, что мать делает манную кашу. А когда сын женился — не этот, второй — он пришел к ней за рецептом: «Я буду записывать. Раньше надо поджарить крупу или нет?»
Денисов дал ему выговориться.
— …Как он бросился на меня с топором, дер бандит, когда я сказал, чтобы он не ставил этот тамбур! — Старик показал на уродливый придел, выступавший рядом с окном. — Нам же из-за него до обеда нет солнца!…
— Когда это было?
— Когда убили Сусанну… Перед тем, как он наладился ехать. Может, на месяц раньше. Или позже. Еле отобрали топор…
— Он собирался уехать?
— Подал заявление. В Эрец. Там у него два брата двоюродных, сестра.
— В Эрец?
— Ну да. В Израиль. А сейчас не знаю. Увидел, что и здесь можно драть три шкуры. Теперь вряд ли уедет… — Старик принадлежал к непримиримому довоенному поколению, чей сформировавшийся стереотип противился любой перестройке. Они заблуждались почти во всем. Благо ослепление прошлым было у них искренним, а их положение сегодня лишало возможности активно сопротивляться. Денисов уважал их право иметь собственное мнение, но в дискуссии предпочитал не вступать.
— Кстати, — старик поманил Денисова, зашептал: — какой он еврей? Такой, как вы! Мать — русская. Не знает ни слова на идиш! — Нейбургер замахал руками, словно собирался войти в воду. — Выпивает!
— И это есть? — спросил Денисов.
— Недавно дома не ночевал. Боялся, видно, сесть за руль…
— Давно?
— В эту субботу. На другой день, в воскресенье, Горбачев принимал Рейгана…
— Где он был?
— А я знаю? Жене, видно, это нравится. Сестричке ее -тоже. Неплохо устроились, а? Они повыходили замуж, как только квартира Сусанны освободилась…
— А какие взаимоотношения были у Богораза с убитой?
— Я же вам сказал: родственники строили дом, чтоб вокруг были все свои. А потом годами не хотели друг друга видеть… Вот вы говорили с Лидой-Зельдой… — Старик знал все. — Но Лида могла что-то и не сказать… Почему? — Подумав, он сам же и ответил: — Потому, что у них с Сусанной были свои проблемы. Лида-Зельда поддерживала Богоразов! А Сусанна, представьте, нет!
— А Вайнтрауб? Как он ладит с обеими?
— Каждая сестра хотела показать, что она любит брата больше, чем другая… Вам интересно?
— Очень…
Пока невозможно было решить, что окажется важным.
— Моисей, — раздался низкий женский голос. Дверь ближайшей террасы отворилась на ширину ладони.
— Иду… — Старик обернулся к Денисову. — Вы можете зайти? Мне надо коринфар принимать… Там я вам все спокойно объясню.
В длинной комнате единственное окно оказалось зашторенным. Света хватало на первые половицы, дальше стоял полумрак. На столе поверх чистой, жестко накрахмаленной скатерти сохла мелко нашинкованная домашняя лапша.
— …Перед тем как тому случиться с Сусанной — не про нас будет сказано! — Нейбургер остановился, ожидая, когда ему предложат лекарство. В глубине комнаты хлопнула дверца холодильника, послышались легкие старушечьи шаги. — Их брат — Ёся — был в Риге, на взморье. Жена его, как всегда, была рядом… А в это время Сусанна видит сон… Что она там видит? Мухомор или пепельницу…
— Она видела, что Ёся моется под душем… — Жена Нейбургера — сухая маленькая старушка передала мужу лекарство.
— Короче, очень плохой сон! — Нейбургер не глядя сунул таблетку в рот. — А Лида-Зельда — вторая его сестра — в это время ничего не видит. Или видит, что все хорошо. Отсюда неприятности! Сусанна считает, что она должна срочно поехать к Ёсе на взморье… Хотите домашнего гриба? -спросил он неожиданно. — Нет? А я попью… — Откуда-то из темноты появилась банка. Он нацедил сквозь пожелтевшую марлю в стакан жидкости и, отдуваясь, выпил. — И вот уже ссоры и ревность! «Куда ты поедешь?…» — «Я должна поехать!» Короче, она побыла там с ним. Привезла ему баночку икры… Мало они получают икры в своих больницах! Говорят, только птичьего молока не хватает! У каждой кровати -телефон! А здесь, чтоб вызвать «скорую», нужно бежать аж во-он к тем домам! Ну, что вам говорить? Ёсе от икры стало легче или от чего-то другого. Сусанна вернулась, а у Лиды-Зельды нижнее давление сразу стало выше, чем верхнее… А еще через неделю, как Сусанна вернулась, ее не стало… Сестры, по-моему, так и не начали разговаривать…
На терраске неосторожно скрипнула дверь, кто-то тихо поднялся по ступеням.
— Кто там? — крикнула жена Нейбургера.
— Я-а!… — Денисов узнал резкий фальцет сестры погибшей — Лиды-Зельды. — Хочу взять ключ от сарая. По-моему, черная курица опять подлезла к вам под дверь.
— Пожалуйста! Вы же знаете, где он висит! У окна… -отозвалась хозяйка.
Действительно ли одна из кур забралась в сарай или сестре убитой было интересно, о чем говорит розыскник с соседями?
Она спустилась с терраски. Сквозь неплотно прилегающую штору Денисову был виден ее толстый, расплывшийся под платьем таз.
— Я хотел вас вот о чем попросить, — Денисов поднялся. Предстояло небольшое оперативное действо, и было хорошо, что Нейбургер предложил ему зайти в дом. — У меня есть фотоснимки. — Денисов достал несколько фотографий, в том числе и фото убитой на вокзале, сделанное сразу после туалета лица. — Никого из них вам не приходилось раньше видеть? Взгляните.
— Минутку… — Старик зажег свет, достал очки, долго сучил их подкладкой пиджака, наконец, водрузил на нос. -Где?
Он медленно осмотрел фотографии, потом задумчиво поскреб подбородок.
— Какие-то старухи… Я плохо запоминаю. Лучше покажите кому-нибудь из женщин. Они лучше помнят.
— А ваша жена?
— Перл? Она же совсем слепая!
— Вы считаете, что никого из них раньше не видели? -уточнил Денисов.
Нейбургер подумал:
— Может, вот эту…
Он неуверенно показал на фотографию потерпевшей из вокзальной комнаты матери и ребенка.
— А где, когда?
Что-то было в его голосе, потому что слепая жена Нейбургера окликнула его с дивана:
— А вы присядьте.
Денисов подвинул стул. Садясь, он коснулся скатерти, полотно действительно оказалось жестко накрахмаленным, стояло колом. Нейбургер вернул фотографии, прошел в глубину комнаты, к дивану, сел и, должно быть, сразу задремал. Денисов услышал его ровное сиплое дыхание.
— Вы не показали карточки Лиде-Зельде? — спросила Перл.
— Нет пока.
— Может, Шейна или ее сестра тоже кого-то узнают…
— Сестра еще не вернулась с работы… А что Вайнтрауб? -спросил Денисов. — Я смогу ему показать?
— Он совсем плох. Ему даже не сказали, что сестра убита.
— Вайнтрауб не знает об убийстве Сусанны Маргулис?!
— Нет.
— А его жена?
— Влада знает. Ей вы тоже можете показать. Но она приезжая… Из Латвии. В Москве у нее мало знакомых. И вообще… Ёся то в больницах, то в санаториях для старых большевиков, она с ним…
Коротким всхрапом Нейбургер обозначил с дивана момент своего внезапного пробуждения. Сразу поднялся.
— Положение такое… — Он поправил заправленные в сапоги брюки, прошел к дверям. — Пойдемте?
Где-то Денисов уже видел эту манеру носить сапоги поверх штатских брюк. Но у кого? Может быть, в старых картинах?
— …Богораз должен вам помочь. Бандитская память! Как у его деда — Мордехая! Его и назвали Менлин в честь деда…
— Менлин? — У еврейских имен была странная трансформация. — Не Мордехай?
— Кто знает, тот не спутает, — солидно объяснил Нейбургер.
«Нужен ли этот экскурс в жизнь чудом сохранившегося под Москвой старого еврейского местечка, этого штэтла, состоящего из одного-единственного дома», — подумал Денисов.
Розыск преступника, совершившего зверское убийство на Павелецкой, ни на йоту не продвинулся оттого, что он обрабатывал версию о связи между обоими нераскрытыми убийствами.
— …Мулим — от Мейше, а Менлин — обязательно от Мордехая. Так было… — старик продолжил. — А теперь моего внука зовут Рамон — отцу, видите ли, захотелось; он с женой ездил в Испанию. А дочь — Наташа…
— Менлин… — Денисов удержал в памяти имя кооператора. — И в паспорте так же?
— Этого я не ведаю, я не милиция. Откуда я знаю, что записано у Лиды-Зельды? Для меня она все равно Зельда, пусть там будет Прасковья или Елизавета… Какая разница?
Имя, однако, имело значение, и Нейбургер тут же это подтвердил:
— Если у человека еще до его рождения умер отец, то его обязательно называют в честь умершего…
В прогоне показалась молодая женщина в юбке, в майке на тонких, скрученных в шнурок бретельках.
— Добрый день, — она обошла Денисова и старика, колыхнулась разгоряченным телом, теплый воздух вокруг нее тоже колыхнулся.
— Добрый день, — старик проводил взглядом ее выступавшую из майки, открытую спину.
— Это сестра Шейны Полина… Вы о ней спрашивали. Она жена второго брата Богораза.
«Люди, обосновавшиеся в доме еще с «до войны», — подумал Денисов, — строили дом, как корабль или крепость. Как Ноев ковчег, куда забрались все родственники, чистые и нечистые. Старики умирали, дети рождались в пути. А корабль плыл, то есть стоял… И такой Мафусаил, как старик Нейбургер, мог еще перечислить весь экипаж и всех пассажиров с самого отплытия…»
— Полина — это единственное имя? Или… для домашнего употребления… — Денисов продолжал упорно цепляться за все, что могло в дальнейшем пригодиться.
— Родители назвали ее Идес… Вы уже идете к ней?
— Я думаю, успею еще позвонить.
— Это за теми домами!
У девятиэтажного здания на скамье коротали время пенсионеры. Рядом с телефонной будкой в коляске спал ребенок, его мать звонила по телефону.
Денисов присел на край скамьи и тотчас почувствовал, что его клонит в сон.
Женщина в телефонной будке все время двигалась, не стояла на месте, голова с трубкой была в кабине то слева, то справа, разговор, казалось, вот-вот прервется, а он продолжался и продолжался.
Денисов поднялся.
— За домом еще телефон, — сказал какой-то старик в очках, в шляпе. — Эта будет звонить, пока ребенок не проснется.
По другую сторону дома телефонная кабина оказалась пустой, Денисов набрал номер Бахметьева. От трубки стойко пахло духами.
— Слушаю, — сказал Бахметьев.
— Это Денисов… Пока ничего.
— У нас тоже.
Взаимоинформация не заняла и минуты.
— Вся Москва у телевизоров, смотрит визит президента… — посетовал Бахметьев. — Ни одного преступления по городу, кроме нашего. Вилов уже спрашивал о тебе: «Что он делает?»
— Я как на острове… — Денисов собрался с мыслями. -Никто отсюда не уезжал уже лет пятьдесят! Рождались, умирали… Есть тут один старик — он видел здешних прабабушек, поэтому все может сказать о правнучках…
Бахметьев вздохнул:
— Какой смысл в этом? — ему не приходилось раскрывать преступления самостоятельно.
— Мы мало знаем о потерпевших, а об одной вообще ничего. А ведь они прожили жизнь.
Он возвращался мимо того же крыльца. Коляска с ребенком все стояла у телефонной будки. Денисов возвращался, а женщина все еще говорила…
Полина успела переодеться — вместо майки с перекрученными узкими бретельками на ней теперь был халат, под ним черный купальник, который просвечивал, пока она стояла на пороге террасы.
— Заходите. Только у меня не убрано… — Руки женщины были заняты — она закалывала на затылке иссиня-черную толстую косу. Во рту торчали шпильки. — Сейчас…
— Я из милиции.
— Шейна, сестра, мне сказала… — Женщина потянулась лениво-кокетливо. Она была босиком, звонко прошлепала в комнату. — Пожалуйста!
Он прошел внутрь.
Две небольшие комнаты, кухня. Из-за жары все было завешено, плотно укутано. Чтобы охладить дом, хозяйка вылила на пол не меньше ведра — вода еще стояла у порога.
«Значит, тут все и произошло».
Денисов обратил внимание на дверь. Цилиндровый замок выглядел довольно старым.
— Вы его меняли?
— Нет.
— Выходит, эксперты не брали на исследование…
— Брали. Потом вернули.
Он обнаружил накладку, допущенную следствием. В цилиндровых замках возможность отпирания зависела от поворота цилиндра в патроне. Ключи, отмычки этой конструкции лишь контактировали со стенками скважины и со штифтами. Чтобы установить следы, цилиндр требовалось распилить вдоль скважины и произвести осмотр и микроскопическое исследование. Этот замок распиливанию явно не подвергался.
— Как мне называть вас? — спросил Денисов. — Полина?
Идес?
— Как назовете… — Повторялась та же история с именами. — Тетка вообще меня зовет Лейбла. В честь деда…
Он не стал комментировать.
— Что-нибудь осталось тут от прежней владелицы?
Полина огляделась. Низкая широкая тахта, ковер, журнальный столик.
— Нет, пожалуй… — Она подошла ко второй комнате, там была детская.
— Тут тоже все наше. Кровать мы выбросили… — Полина отошла к двери. — Вообще навели порядок. Тут была одна рухлядь. Часть выбросили, часть сожгли. По-моему, ее ничего. Хотя…
Они вышли на террасу.
— Стол этот. Сто лет еще простоит.
— Крепкий…
Денисов не ошибся. Убитая и ее соседи, проживавшие в штэтле, не были людьми большого достатка. Совершая преступление, убийца не мог рассчитывать на то, что внезапно разбогатеет.
— Стол так и стоял здесь?
— Нет, — Полина вернулась в комнату. — Стол стоял против ее кровати, у окна. А сбоку был диван, черный, под кожу, с валиками и спинкой. Да… — Она вспомнила о чем-то. -Сейчас я вам принесу. — Откуда-то из террасы появилась недорогая стеклянная ваза, с четырехугольным раструбом. -Это возвышалось посреди стола. Тетка ставила в нее георгины…
Сбоку, за окном виднелась грядка с цветами.
— Я думал — тюльпаны… — Денисов не без умысла назвал сорт, луковицу которого он нашел в цветнике на могиле убитой. Полина никак не отреагировала. — Вы были у нее на кладбище?
— Мы приехали на другой день после похорон. Телеграмма запоздала.
— А потом?
— Нет, сначала все некогда было. Потом как-то забылось. -Полина поправила на шее под халатом купальник…
«Наверное, тоже собиралась на пруд», — подумал Денисов.
Заметив, что Денисов все еще смотрит на грядку, прилегающую к забору, она объяснила:
— Это Еси, ее брата…
У самой Полины под окнами не было ничего, кроме обильно разросшихся корней ревеня и нескольких кустов крыжовника.
— За садом Влада следит, его жена.
Они вышли на террасу.
— Дом этот записан на вас? На мужа?
— На меня, — она отчего-то покраснела. — Я вхожу в более близкий круг наследников как дочь сестры. Мой муж приходится ей внучатым племянником.
— Он не живет тут?
— Он служит, — она незаметно снова поправила купальник. — В Белоруссии. Скоро я с ребенком еду к нему в отпуск.
— У вас сын?
— Да, сейчас он на даче. С детсадом.
— Вам… здесь одной… — Денисов не сразу подыскал сло-| во. — Спокойно? После того, что произошло?
— Я ведь ничего этого не видела.
— Вы бывали тут при жизни погибшей?
— Два раза. Тетку я помню плохо… Чаю хотите? У меня жасминовый. Он уже заварен. — Полина прошлепала на кухню, крикнула оттуда: — Может, кофе?
— Лучше чай.
Она вернулась с заварным чайником; чашки, блюдца нашлись в стенном шкафчике. В нем же была и сахарница.
— Муж вашей сестры, Шейны, — спросил Денисов, — он заканчивал Институт народного хозяйства?
— Экономический… — Она разлила чай, принесла из кухни еще круглую хлебницу с печеньем.
— Он был дружен с покойной?
— Что вы! — Полина махнула обнаженной до белых полных подмышек рукой.
— Он бывает здесь?
— Сестра заходит часто.
— А Богораз?
— Теперь редко. Первое время, бывало, все говорил: «Лейбла, ищи Сусаннины деньги! Они где-нибудь в печке. Или в погребе… Давай переберем сруб…»
— Что, по-вашему, произошло тогда? — спросил Денисов. -И почему именно с ней?
Полина пожала плечами:
— Если даже вы не знаете…
Была ли и для нее дверь, которую он хотел вскрыть, так же заперта, как и для него, для уголовного розыска области, для Ваникевича, для всех других?
— Маргулис с кем-нибудь переписывалась? Письма приходили на ее имя?
— Были вначале… — Полина принялась быстро убирать со стола. — В основном открытки. К праздникам. Потом прекратились. Между прочим, этой зимой опять было одно письмо…
— Давно?
— Перед Новым годом. Но я его не видела, кто-то говорил.
— Не помните, кто?
— Нет.
— А куда его дели? Мы можем найти?
— Вряд ли, — она провела рукой по клеенке, — наверное, порвали.
— А от кого?
— Без понятия.
Появившаяся было зацепка тут же исчезла. Впрочем, существовала ли она? Письмо от человека, который в течение пяти лет со дня гибели Маргулис продолжал думать, что старуха еще жива!…
Денисов отодвинул край шторы — на дворе по-прежнему стояло слепящее солнце. Было самое пекло. Сбоку, за террасой, он внезапно увидел не особо чистый халат Лиды-Зельды, старуха стояла за углом, на негнущихся больных ногах, думая, что ее никто не видит.
За деревянной стеной, в глубине дома послышался звук часов, они сначала зашипели, затем стали бить. Тяжело, громко, отрешенно. Денисов прислушался: казалось, ударам не будет конца.
Откуда-то из глубины его памяти возник образ старых, в деревянном черном футляре часов с маятником, с римскими цифрами на циферблате. Неожиданная мысль пришла в голову:
«Убийство мог совершить такой же старый, немощный человек, как и сами потерпевшие…»
— Это у Зельды, — Полина взглянула на свои пластмассовые часики. — Через минуты четыре начнут бить часы у Нейбургера. Они у него позади. А если бы тетя Влада была здесь, она завела бы и свои… — Полина уже изнывала в облегавшем ее синтетическом купальном чулке.
— Можно? — Дверь террасы заскрипела, Лида-Зельда все же решилась войти. — Я не помешала? Сидите, как ангелочки…
Через дверь Лида-Зельда бросила быстрый взгляд на тахту.
— Входите, — сказала Полина.
— Влада сегодня не приедет, — объявила Лида-Зельда. -Оказывается, она за неделю предупредила; к ним сегодня приедут чинить холодильник. Я только сейчас вспомнила.
— А садик? — огорчилась Полина.
— Что я знаю?! Останется неполитым… — Лида-Зельда потрясла огромными кулачищами. — У меня нет на это сил!
— И у вас тоже цветник? — Денисов обернулся к Лиде-Зельде.
— А-а… «Нежность», душистый горошек…
— Тюльпаны?
— Немножко тюльпаны.
— Вы высаживали их у сестры на могиле?
— Боже упаси! Кто сажает тюльпаны на могилах? Сколько времени уже? — Толстая женщина все время спешила. — Ого! Ты знаешь, Лейбла? Уполномоченный показал Нейбургеру фотографии… Так, знаешь, что сказал тот старый прохвост? «Какие-то старухи!…» Я говорю: «Вы хотели, чтобы вам показали голых девочек!» — Лида-Зельда захихикала. — Нам вы тоже покажете?
Весь дом тут же узнавал обо всем по тончайшим капиллярам, которыми были соединены все комнаты, террасы и даже соседи, как сообщающиеся сосуды. Что перегонялось по ним?
Он достал фотографии, которые перед тем показывал Нейбургеру.
— Может, кто-то из этих женщин бывал в вашем доме или был знаком с Сусанной Маргулис… Снимки, правда, не очень качественные. Но, может, вы кого-то узнаете…
Обе женщины подошли ближе.
— Действительно, уже немолодые… — Лида-Зельда взяла фотографии, принялась быстро их перебирать, пока не дошла до снимка, на котором изображена была погибшая в вокзальной комнате матери и ребенка. Фотография убитой вызвала в ней безотчетную тревогу, Лида-Зельда долго смотрела на нее, потом подняла глаза на Денисова.
— Знаете, кто это? — прокричала она куриным своим голосом. — Не про нас с вами будет сказано! Это же вылитая Влада Вайнтрауб! Жена Ёси! Лопни мои глаза, если я вру!