– Привет! – я почувствовала лёгкий толчок в спину. – Помнишь меня?

Я оглянулась. Передо мной стояла миниатюрная рыжая девочка с серыми, почти прозрачными глазами. По сравнению со мной, она настоящая карлица, выглядит бледной и болезненной, точно всё лето просидела в подвале.

– Конечно, – отвечаю я. – Ты – Симона Кауффельдт, да?

– Да, это я, – ответила рыжая. – Не видела ещё никого из наших?

– Да где там… Я ж от силы пятерых помню, – ответила я.

В это время опять с неба начал срываться дождь. Тяжёлые капли с шумом падали на мостовую и разлетались мелкими брызгами.

– Может пойдём, а? – Симона поморщилась, почувствовав, как тяжёлая капля упала прямо ей на темя.

– Да ладно, – отмахнулась я. – Не сахарные – не растаем.

В передней настоящее столпотворение из учениц. Тесно, яблоку негде упасть. Протискиваясь сквозь толпу, мы вышли к кабинету, где красовалась позолоченная табличка с именем начальницы гимназии. Самой её нет на месте, я встречалась с ней на экзаменах, она показалась мне достаточно терпеливой женщиной.

Между вешалками снуют женщины в полосатых холщовых платьях. Они помогают девочкам-ученицам раздеваться, вешают их пальто и шляпы. К нам подскакивает Ирма Нойманн, наша будущая одноклассница.

– Привет! – на радостях она даже приобняла Симону, – однако тотчас встрепенулась, завидев издали идущую по коридору пожилую женщину в учительском платье. – Это наша Жаба, – шепнула она.

Вроде бы и не такая толстая у нас классная дама, чтобы иметь такое нелестное прозвище. Хотя её вполне могли прозвать так из-за стервозного характера. Позже я не раз убеждалась, что прилипшая к фрау Дюрр кличка, более чем справедлива. Но тогда я как-то по-детски верила в людскую доброту.

– Так-так, ну конечно, только пришли, уже тут переполох устраиваем, – укоризненно покачала головой классная дама. – Где остальные?

– Не знаю, – пожала плечами Симона. – Подойдут ещё. А может, уже в классе.

Классная дама не стала с нами дальше разговаривать и скрылась за углом. Мы поднялись по чугунной лестнице и направились к своему классу. Дверь была открыта, однако сама комната пустовала. Несколько учениц разговаривали в сторонке, столпившись у окна, и Ирма тотчас отправилась знакомиться со всеми. Тут-то я и заметила, что я выше ростом большинства своих одноклассниц. Над некоторыми я возвышалась, как пожарная каланча. Даже немного неуютно было, чувствовала себя Гулливером в стране лилипутов.

И как раз в эту минуту начинается пронзительный звон. Оглушительный, непрерывный звон заполнил всё здание. Ученицы вскочили и метнулись в класс, занимая понравившиеся им парты. Я села на предпоследнюю парту среднего ряда и стала терпеливо ждать классную даму. Ученицы шумели, в этом гаме тонули все звуки. Когда вошла Жаба, мы притихли. Встав в знак приветствия, мы вытянулись в струнку.

– Сядьте тихо, – велела классная дама. – Аккуратно, не шумите!

Мы сели. Вот уж кто истинный Цербер в юбке.

– Достаём дневники, – последовала команда.

Она нас будто дрессировала. Мы выполняем приказание, но делаем это с сильнейшим стуком и грохотом. Стучат откинутые половинки пюпитров на партах, кое у кого падают книжки на пол. Вынутые нами дневники громко стучат, ложась на парты. Жаба тотчас начинает читать нам нотации, что мы – приличные девочки и обязаны соответствовать правилам и не шуметь, потому нам надо повторить доставание дневников, но уже «правильно». Меня это потихоньку начало раздражать, и теперь возникало желание сделать всё с точностью, да наоборот – слишком уж противно было от каждого шороха перекладывать свой дневник. Наконец, когда мы всё же сделали всё так, как хотела классная дама, мы стали записывать расписание. Сегодня у нас будет фора в один урок, необходимый классной даме, чтобы познакомиться с нами поближе и разъяснить правила.

Начинается перекличка. Фрау Дюрр зачитывает наши имена по списку, каждая ученица отвечает «здесь», после чего по команде встаёт. Каждая стояла пару секунд, достаточных, чтобы классная дама запомнила нас, после чего следует равнодушное «садитесь» и дальше по списку.

– Милица Гранчар!

Нет ответа. Классная дама оглядывает класс, но не найдя никого, повторила вопрос. Снова молчание.

– Её нет, наверное, – робко подала голос Хельга Мильке.

– Безобразие! – воскликнула Дюрр. – Мало того, что её по доброте душевной приняли, так ведь она ещё и опаздывает.

Перекличка продолжается, после чего нас просят встать. Классная дама хочет отобрать нас по росту, сажая самых низких за первые парты, тех, кто повыше, за следующие. Мне так хотелось сесть рядом с Симоной, но куда там – она по сравнению со мной просто карлица. А ведь к ней я немного привыкла, и могла бы запросто подружиться.

Она заражала меня верой в лучшее, я ведь последний месяц часто просто молчала, часами могла смотреть в окно, не двигаясь. Меня съедала невыносимая тоска, а в моём возрасте было крайне сложно прийти в себя и сосредоточиться на жизни, когда с промежутком в несколько дней на твоих глазах умирают люди. Родители сперва усиленно пытались вытащить меня из этой ямы, а потом похоже, просто махнули рукой, решив, что со временем я сама оклемаюсь. Позже они так поступали не раз, в конце концов, у них просто опустились руки, и они уже не обращали никакого внимания на меня и не интересовались моей жизнью.

– Фрау Дюрр, – я посмотрела на классную даму умоляющим взглядом. – Я бы хотела с Симоной сесть.

– Ах, вы хоте-е-ели? – насмешливо спросила Дюрр, передразнив меня. – Вот же новости! Запомните, Зигель: хотеть можно дома. А здесь надо слушаться. Слушаться и подчиняться, как обязывают правила. Здесь порядок должен соблюдаться. И больше ничего! Ни-че-го! – отчеканивает Дюрр, она будто вытирает ноги о мои детские протесты. – Вы меня поняли?

Я на секунду растерялась и так и застыла с приоткрытым ртом. Пропасть между мной и Жабой лишь усиливалась, но тогда многое было непонятно для моего детского ума. Школа с первых дней прививает своим ученикам инстинкты волчьей стаи – ты или безропотно подчиняешься, или становишься изгоем.

– Ну? Мне повторить вопрос?

– Поняла, – робко пискнула я.

– Полным ответом! – требует Жаба.

– Фрау Дюрр, я вас поняла.

У меня в голосе проскакивали нотки обиды и раздражения, что приходится уже вот так у всех на виду изображать послушную собачку, выполняя команды вроде «голос», «сидеть», «место».

По росту мне подошла Хельга Мильке, она как раз была самой высокой в классе. С виду неуклюжая и мужиковатая Хельга переросла свой возраст, выглядела она лет на двенадцать. Высокая, плотная, с длинными, как у гориллы, руками.

Я сама тоже выглядела старше своих лет. Похоже, у меня правда в роду были славяне – болгары, либо сербы. Я бывала в Хорватии один раз, и тогда я чувствовала себя Джеком, взобравшимся по бобовому стеблю в страну великанов. Мне казалось, что вот она, та самая сказочная страна, разве что здешние великаны дружелюбнее. Неудивительно, что и Мила Гранчар в свой столь юный возраст уже ростом выше остальных.

Тут скрипнула дверь и показалась растрёпанная ученица в небрежно выглаженном платье. Она на ходу вяло поправляла светло-каштановые волосы, стремясь как-то пригладить непослушные кудри. Она посмотрела на классную даму своими мутными заспанными глазами и спросила:

– Можно войти?

Дюрр недовольно поморщилась – она только-только рассадила учениц, а теперь из-за одной нерадивой снова всё перемешивать, точно карты в колоде?

– А-а, никак вы – Милица Гранчар? Мало того, что умом не блещете, так ещё и опаздываете?

– Простите, я проспала, – мямлит в ответ Мила.

– Да-а, проспала! А если пожар начнётся, вы тоже будете спать? Здесь порядок должен соблюдаться, вы меня поняли?

– Поняла…

– Полный ответ!

– Я вас поняла, фрау Дюрр…

– Господи, ну у вас и произношение – как в бочку говорите. Поработайте над ним серьёзно.

Дальше она заставила нас с Хельгой встать, после чего сравнила нас по росту. Вот ведь дотошная… Мила оказалась чуть ниже меня, потому Хельгу отсадили на другую парту, а мы с Милой остались здесь. Мила ещё долго клевала носом над дневником. Такую вечно усталую и ленивую ученицу я ещё не знала.

Почему-то когда классная дама отчитывала Гранчар, я почувствовала себя довольно гадостно, хотя эти язвительные комментарии адресовались не мне вовсе, а Миле. Жаба опять сделала акцент на её произношении, дескать смотрите, какой у неё чудовищный акцент. Некоторые ученицы захихикали над нерадивой хорваткой, чему классная дама не препятствовала вовсе. Нет, я всё, конечно, понимаю – Гранчар глупа сама по себе, но как, простите, ей избавиться от акцента? Для неё ведь немецкий язык не родной, а значит, у неё не будет идеального произношения. Ещё не раз и не два Дюрр продолжала науськивать одноклассниц на отстающую ученицу, чем добивалась, скорее, не улучшения её успеваемости, а полного падения всякого интереса к учёбе. Не то, чтобы я так уж жалела Гранчар, но когда я примерила её шкуру, я стала гораздо лучше понимать Милу и всё, что она чувствовала от этого.