Только теперь, когда прошло достаточно много времени, я начинаю эти записки, не предназначенные для посторонних глаз, начинаю исключительно желая приоткрыть хотя бы для самого себя завесу тайны, которая покрывает исчезновение Роберта Хэммита. Именно попытаться, ибо эта тайна (в чем у меня нет ни малейших сомнений) связана с силами и сущностями, находящимися за пределами нашего привычного мира и потому непостижимыми для ограниченного человеческого разума.

Роберт сумел заглянуть за грань, отделяющую наш заурядный мир от мира непостижимого, ужасного и неименуемого, — и поплатился за это жизнью. Возможно, его участь была много страшнее милосердной смерти. Кто я такой, чтобы гадать о том, что выше моего понимания? Мне остается лишь молиться, чтобы участью моего друга там, где он пребывает ныне, оказалась именно смерть, как наименьшее из возможных зол…

Однако, обо всем по порядку.

Мы с Робертом были знакомы с детства, поскольку жили по соседству на восточной окраине Провиденса, штат Род-Айленд. Учились в одной школе, играли в одни и те же игры. Уже с ранних лет между нами была заметна разница в характере, в темпераменте и наклонностях. Роберт был тихим замкнутым мальчиком, предпочитавшим шумным компаниям сверстников уединение с книгой. Читал он много. Кое-кто из взрослых (в том числе родители самого Роберта) считал, что даже слишком много. Причем, в то время как наши ровесники если что и читали, так разве что книги о Гарри Поттере, Роберт отдавал предпочтение совсем не детской литературе — начиная с Эдгара По и Лавкрафта (который, как не раз с особым удовольствием повторял Роберт, тоже жил в Провиденсе), и заканчивая «ужастиками» Стивена Кинга. Взрослые говорили, что такой круг чтения влияет на не сформировавшуюся детскую психику не самым благоприятным образом. Возможно, они были правы, потому что Роберт, сколько я помню, всегда выглядел болезненно-худощавым, без тени загара на нервном лице. У него была какая-то редкая форма аллергии, из-за которой врачи запрещали ему долго находиться на солнце, и от контраста с черными волосами кожа его казалась еще бледнее. Темные глаза за стеклами очков скрывали лихорадочный блеск. В общем, типичный облик отличника. Роберт действительно хорошо учился. У него были лучшие оценки в нашей школе, и учителя в один голос пророчили ему большое будущее.

Что касается меня, то я те годы едва ли являл собой образец успеваемости и примерного поведения.

И тем не менее, как ни странно это выглядело со стороны, мы с Робертом были друзьями. Настоящими друзьями. И наши родители утверждали, что мы положительно влияем друг на друга. Отчим Роберта (его настоящий отец погиб в автомобильной катастрофе) не раз повторял, что Роберту стоит поучиться у меня, что значит быть нормальным двенадцатилетним мальчишкой, а не сухарем-вундеркиндом. Мой же старик твердил, вытирая промасленной тряпицей мозолистые руки: «Ну, коли водишься с таким умным парнем, может, и у тебя немного ума появится в той тыкве, которая у тебя вместо головы…»

Да, мы были друзьями. Сначала лазали в наше «секретное убежище» — игрушечный домик, который мой отец соорудил на ветвях старого дерева на заднем дворе нашего дома. Потом, когда немного подросли, стали кататься на велосипедах на пустырь за заброшенными складами мистера Догерти. Роберт делился со мной тем, что прочел в книгах — о древних египтянах, о мрачных культах ацтеков и прочих зловещих тайнах, которые притягивали его. Я слушал его вполуха. Мне в те годы куда интереснее было прокатиться на скейтборде или поиграть на компьютере… Я был не самым лучшим слушателем для Роберта, но других приятелей, которые бы не высмеяли его, у него попросту не было.

Мы росли, и с каждым годом росло различие между нами, становясь все более заметным. Но мы по-прежнему оставались друзьями.

Школу Роберт закончил на отлично, с лучшими оценками во всем графстве. Такие отметки позволяли ему самому выбирать колледж для дальнейшего образования — его с радостью принял бы любой Гарвард или Оксфорд. А Роберт, неожиданно для всех выбрал мало кому известный Мискатоникский университет в Аркхэме.

Так наши жизненные пути разошлись на несколько лет. Роберт уехал в Аркхэм, а мне пришлось оставить планы относительно дальнейшего образования. Отец тяжело заболел, и я был вынужден взять на себя его бизнес — гараж и авторемонтную мастерскую. Не скрою, это было нелегко для восемнадцатилетнего парня, но кто-то же должен был заняться этим, чтобы поддержать семью, в которой, кроме меня, были еще две младшие сестры?.. Приходилось крутиться как белка в колесе, набивая шишки и приобретая опыт, однако не прошло и года, как я с немалым удивлением обнаружил, что мастерская не только держится на плаву, но и приносит стабильный, хотя и небольшой, доход. Год спустя я сделал предложение Дженнифер Дженнингс, с которой мы встречались еще со школьных времен, мы поженились, а еще через год у нас родился первенец, Джек-младший…

Впрочем, я ушел в сторону. Этот рассказ не обо мне, а о Роберте Хэммите. С Робертом все эти годы мы практически не виделись. Разумеется, я слышал от общих знакомых, что он успешно окончил университет, поступил на аспирантуру и теперь занимается научной деятельностью или что-то вроде этого. Мы встречались три или четыре раза, когда Роберт приезжал в Провиденс навестить родителей, но все наше общение сводилось к посиделкам за стаканчиком виски в баре «У поворота», да обмену воспоминаниями типа «А помнишь, как…»

Потом мать Роберта с отчимом вышли на пенсию и переехали во Флориду, и Роберт перестал появляться в наших краях.

Что ж, время безжалостно ко всему, в том числе и к дружбе.

Тем больше я был удивлен, когда две недели назад в каморку на втором этаже мастерской, которую принято называть моим кабинетом, заглянул Фрэнк Гордон, один из работающих у меня механиков. Я как раз пытался свести концы с концами в финансовой отчетности, и с трудом оторвал взгляд от компьютерного монитора и вороха бумаг на столе.

— В чем дело, Фрэнк?

— Там это… — Механик неопределенно ткнул большим пальцем себе за спину. — Там приехал один тип, спрашивает тебя.

— Что еще за тип?

— Говорит, что он твой друг. Роберт Хэммит.

— Роберт?!

Мгновенно забыв о бумагах и налогах, от которых пухла голова, я поспешил вниз, к приятелю, поджидавшему меня у ворот мастерской.

Да, это действительно был Роберт. Правда, заметно изменившийся за годы, что мы не виделись. Он завел короткую профессорскую бородку, которая делала его заметно старше. В бороде, как и на висках, серебрилась первая седина. Хороший костюм, хорошая машина, которую я профессионально оценил краем глаза… но сам Роберт выглядел неважно. Еще бледнее, чем я помнил, худой и осунувшийся, будто после продолжительного недуга. Глаза за стеклами очков ввалились и казались еще темнее.

Мы обменялись крепким рукопожатием.

— Ну, привет, старина! Каким ветром тебя занесло в наши края?

Роберт бледно, вымученно улыбнулся и искоса бросил взгляд на моих механиков, которые глазели на нас из глубины мастерской.

— Слушай, Джек, давай выберемся в какое-нибудь тихое местечко, где мы сможем спокойно поговорить?..

Я, несколько сбитый с толку таким началом разговора, пожал плечами.

— Ладно. Давай.

Мы заехали в ближайшее кафе, взяли по чашке кофе, и тогда я сказал:

— О'кей, старик, так в чем дело?

Несколько секунд Роберт смотрел на меня сквозь свои стекла, как будто делал окончательный выбор — доверять мне или нет. Наконец, чаша незримых весов склонилась в мою пользу.

— Мне нужна твоя помощь, Джек.

Признаться, чего-то подобного я и ожидал.

— Помощь? Какого рода помощь?

Роберт ответил не сразу. Достал сигареты, закурил, и только сделав пару нервных затяжек (от моего внимания не ускользнуло, как при этом дрожали его пальцы), заговорил, глядя не мне в лицо, а чуть в сторону.

Многое из того, что он рассказывал мне тогда глуховатым, нарочито бесстрастным голосом, я уже знал раньше. Что Роберт заканчивал аспирантуру под руководством знаменитого профессора Алана Джарвиса. Что там же, на кафедре антропологии Мискатоникского университета занимался исследованием пограничных состояний человеческой психики. И, разумеется, Роберт не был бы Робертом, если бы не связал эти эксперименты со своими потусторонними увлечениями.

Когда он рассказывал мне об этом, голос его ожил, зазвенел энтузиазмом истинно увлеченного человека.

— Видишь ли, Джек, — вещал он, иллюстрируя слова жестами руки с зажатой между пальцами сигаретой, — человеческое сознание находится в плену окружающего нас обыденного мира, словно мошка в окаменевшем кусочке янтаря. Мир держит нас всех в плену при помощи наших же органов чувств, заставляя каждую секунду нашей жизни видеть, слышать и осязать то, что окружает нас — мир грубой материи. Наши органы чувств подобны путам, сковывающим наш разум, не дающим ему раскрепоститься, отрешиться от непрерывных потоков информации, чтобы увидеть то, что лежит за пределами нашего материального мира… А ведь там скрывается другой мир — мир непознанного и неименуемого!.. Ты спросишь, почему я так в этом уверен? Я много лет пытался понять, представить, что находится там, за пределами нашего мира грубой материи. По крупицам собирал свидетельства, разбросанные по различным древним книгам. В древние времена, когда человеческая цивилизация была молода, незримые стены, отделяющие нас от Мира Неименуемого, еще не представляли собой непреодолимую преграду, разум подготовленного человека мог проникнуть за них — с помощью длительных медитаций или наркотического транса. И в разбросанных по миру манускриптах и тайных книгах сохранились свидетельства о том. В Мискатоникском университете прекрасная библиотека, хранящая множество редчайших книг. Именно там я нашел рукописные отрывки из «Некрономикона» Аль-Хазреда, повествующие о временах невообразимой древности, о Древних Богах и демонах, об ужасных войнах между ними за власть над Землей и Вселенной… И эта книга подтолкнула меня провести новую серию экспериментов…

Насколько я, человек далекий как от биологии, так и от науки вообще понял, новая серия экспериментов Роберта Хэммита заключалась в том, чтобы заблокировать органы человеческий чувств, оградить их от потока поступающей извне информации, и тогда разум сможет уловить отголоски иного мира, лежащего за пределами ведомой нам реальности. Подобные эксперименты неоднократно проводились в прошлом и НАСА, и русскими во время подготовки к первым полетам в космос. Тогда ученые пытались понять, что ждет людей в безбрежном океане черной пустоты за пределами земной атмосферы. Испытателей помещали в сурдокамеры, поглощавшие малейшие звуки, погружали в ванны с температурой воды, равной температуре человеческого тела, в полном безмолвии и темноте. Человек в такой ванне терял ощущение верха и низа, ощущение хода времени и даже своего тела. Через некоторое время начинались галлюцинации — как зрительные, так и слуховые. Испытатели якобы видели некие пейзажи, необычные настолько, что никак не могли принадлежать Земле, слышали как бы отдаленные, смутно различимые звуки, складывающиеся в неземную же музыку…

Методология таких экспериментов была достаточно проработана, и никто не предвидел каких-либо осложнений. Тем не менее, Роберта постигла неудача. Впрочем, «неудача» — это еще мягко сказано.

Один из студентов-добровольцев, участвовавших в эксперименте, впал в кататонию, другой… (Роберт на секунду запнулся, будто ему трудно было подобрать нужные слова) другой сошел с ума. Его поместили в клинику, где он неделю спустя покончил с собой, перерезав вены осколком стекла от собственных очков.

Разумеется, было проведено расследование. Ни полиция, ни специально приглашенные эксперты не обнаружили в экспериментах Роберта каких-нибудь преступных промахов, однако руководство Мискатоникского университета решило перестраховаться. На всякий случай. В конце концов, ученые живут по тем же законам, что и все остальные люди, и среди них всегда найдутся желающие подсидеть и утопить менее удачливого коллегу…

— Короче, меня выгнали из университета. — Роберт посмотрел на зажатую в пальцах забытую сигарету, успевшую уже истлеть почти до фильтра, потом с силой раздавил ее в пепельнице, словно ставя таким образом последнюю точку в своем рассказе.

Повисла тяжелая пауза.

— Мне очень жаль, Роберт, — сказал я, чувствуя всю фальшь своих слов, но других у меня все равно не было. — Действительно жаль. Но чем я могу тебе помочь в сложившейся ситуации?

Он снова смотрел на меня оценивающим взглядом, явно взвешивая в уме pro и contra.

— Я должен довести свой эксперимент до конца, Джек, — произнес он, приняв решение. — Должен. Я чувствую… нет, черт побери, я уверен, что подошел уже совсем близко! Я как тот монах со старинной гравюры, который вышел к краю света. Осталось лишь пробить дыру в спускающемся к земле небесном своде и выглянуть наружу, чтобы увидеть то, что лежит там, вовне…

Разумеется, он все продумал до мельчайших деталей, все просчитал. Наследство, полученное после смерти родителей, плюс некоторые собственные сбережения позволили Роберту закупить все необходимое оборудование и приборы.

— Трейлер с оборудованием должен прибыть завтра. — Роберт раскурил новую сигарету. — Я уже арендовал один из складов мистера Догерти.

— Ты хочешь, чтобы я…

— Совсем не то, что ты подумал. Я вовсе не предлагаю тебе стать подопытным кроликом. Мне всего лишь нужен человек, который присматривал бы за оборудованием.

— Но ведь я ни фига не понимаю в этих ваших ученых приборах!

Он ответил раньше, чем я успел договорить.

— Во-первых, в этом оборудовании нет ничего сложного. Ты справишься, Джек. А во-вторых, мне нужен человек, которому я мог бы доверять целиком и полностью. Потому что в саркофаг на этот раз пойду я сам.

Трейлер с заказанным Робертом оборудованием прибыл на следующий день. Еще пару дней занял его монтаж и настройка, но к концу недели все было готово. Техники, монтировавшие оборудование, уехали, и мы с Робертом остались вдвоем при куче электроники ценой в несколько десятков тысяч долларов.

Роберт арендовал одну из секций склада мистера Догерти, гулкое мрачноватое помещение, напоминавшее мне пещеру. Саркофаг, контрольные приборы, компьютеры и все прочее было установлено в центре склада, но даже это немалое нагромождение приборных стоек, кабелей и ящиков как-то терялось в темном пространстве. Последние отсветы заката погасли в пыльных окнах под самым потолком склада, верхние лампы не горели, и свет давали лишь люминесцентные трубки двух переносных фонарей да мерцающие компьютерные мониторы.

Круг света казался таким маленьким в окружении сгущающихся сумерек.

Роберт повесил свою куртку на спинку вращающегося стула на колесиках, начал расстегивать рубашку.

— Ты все запомнил, Джек?

Я кивнул, стараясь задавить в себе нервное напряжение, от которого никак не мог избавиться.

— Конечно, приятель, но… может, ну ее на фиг эту затею?.. Признаться, мне этот эксперимент нравится все меньше и меньше.

Уверенность в глазах Роберта мои слова не поколебали ни на йоту.

— Нет, Джек. Если уж идти, то идти до конца.

Когда он разделся, его кожа, никогда не знавшая загара, при резком ртутном свете казалась мертвенно-белой. Я начал помогать Роберту укреплять на коже с помощью пластыря медицинские датчики, контролирующие частоту пульса, температуру, давление и еще кучу различных параметров. Это было похоже на подготовку астронавтов к полету, про которых любит смотреть по каналу «Дискавери» мой сынишка…

Последним мы закрепили на шее Роберта ларингофон — единственную ниточку, которая во время эксперимента будет связывать его с внешним миром.

Он начал подниматься по приставной дюралевой лесенке к саркофагу.

Это громоздкое сооружение, вокруг которого группировалось все прочее оборудование саркофагом назвал сам Роберт. Оно и впрямь здорово смахивало на саркофаги из древних захоронений. Высотой почти в человеческий рост, с толстенными стенками, не пропускающими извне ни звука, ни света, с трубками, по которым должна закачиваться вода.

Я поднимался следом за Робертом, следя, чтобы не запутались провода от датчиков на его теле, которые шлейфом тянулись за ним к стойкам с приборами.

Роберт перелез через край саркофага, повернулся ко мне, чтобы взять дыхательную маску, через которую ему будет подаваться воздух.

— Не передумал? — Я снова попытался отговорить друга от этой затеи.

Он лишь отрицательно мотнул головой, надел маску и погрузился в ванну, уже наполненную водой. Вода сомкнулась над его лицом.

— Порядок? — спросил я.

Роберт поднял руку и показал мне большой и указательный пальцы, сомкнутые вколечко: все о'кей.

Мне оставалось только уложить провода и шланги в специальные углубления, задвинуть массивную крышку и закрутить фиксирующие зажимы.

Сделав это, я поспешил к своему месту за панелью управления. Торопливо натянул наушники, поправил гибкий микрофон у угла рта.

— Хьюстон вызывает «Аполлон». Проверка связи. Прием.

— Все в порядке, Хьюстон. Слышу тебя отлично, Джек. Запускай стартовую программу.

Голос Роберта был искажен маской и ларингофоном, но в нем явственно слышалась усмешка. Видимо, моя неказистая шуточка помогла ему немного расслабиться… как и мне самому.

Я положил руки на клавиатуру, застучал по кнопкам, запуская программу «Погружение». На мониторе передо мной одно за другим открылись несколько окон, по-комариному заныли сервомоторы, приглушенно загудели насосы. Программа пошла. Теперь она автоматически уравняет температуру воды в саркофаге с температурой кожи Роберта, возьмет на себя слежение за десятками параметров, обеспечивающих его полную изоляцию от внешнего мира. С этой минуты он не услышит даже моего голоса — связь в ходе эксперимента будет работать в одностороннем режиме.

Я попытался представить его сейчас там — в полной темноте, в безмолвии, плавающим в стальном гробу, — и ощутил что-то вроде приступа клаустрофобии. По коже пробежали мурашки. Бр-р-р!

Теперь мне оставалось лишь отстраненно наблюдать за ходом эксперимента. Все остальное взяла на себя разработанная Робертом программа. Только в самом крайнем случае, если датчики покажут угрозу его жизни, я должен вмешаться в ее ход… но не раньше.

Время тянулось медленно. За пределами неверного круга света, очерченного вокруг нашей аппаратуры, сгустился непроглядный мрак глубокой ночи, и мне начинало казаться, будто этот мрак растворил в себе не только пустое пространство склада, но и лежащий за его стенами город, и вообще весь мир… Меня окружала гулкая тишина, нарушаемая лишь тихим гудением сервоприводов, мерным писком датчиков, регистрировавших пульс Роберта, да его искаженным электроникой почти до неузнаваемости голосом, что время от времени шелестел в наушниках.

Будто загипнотизированный, сидел я перед пультом, не отрывая взгляда от компьютерного монитора, по которому ползли зеленые зубчатые кривые линии, и вслушивался в этот странно обесцвеченный ларингофоном голос, ронявший короткие фразы.

— Странное ощущение… Кажется, будто меня подвесили в пустоте. Не могу даже сообразить, где верх, где низ…

Еще почти через час:

— Такое впечатление, словно тело растворилось. Если бы не стук сердца, я мог бы решить, что у меня его больше нет…

Зеленые зубцы на мониторе становились выше и острее, но пока не выходили за критические значения, что не давало мне повода для вмешательства. С Робертом явно что-то происходило. Он все глубже и глубже погружался в состояние, подобное тому, какого достигали с помощью медитаций буддийские монахи.

Мои глаза слезились и слипались от напряжения, так что приходилось часто моргать и тереть их тыльной стороной ладони, чтобы отогнать застилающую поле зрения муть. Исподволь меня охватывала апатия — реакция на нервное напряжение этой бесконечной ночи.

На какую-то секунду я, наверное, даже уснул, потому что голос Роберта, раздавшийся в наушниках, заставил меня очнуться и резко вскинуть голову.

Голос звучал на удивление четко и внятно:

— Огни… Я вижу мерцающие огни!.. Они фиолетового и зеленого цветов и выглядят так, словно просвечивают сквозь толщу тумана…

Пульс Роберта подскочил до 150 ударов в минуту, кровяное давление тоже поднялось, но все же не достигло того уровня, когда я мог прекратить ход эксперимента. Скосив глаза в правый нижний угол монитора, я машинально отметил время. 3:41 ночи. Самое темное время суток…

Роберт тем временем продолжал торопливо пересказывать то, что видел там, в темном чреве саркофага.

— Огни приближаются… Они становятся ярче и танцуют вокруг меня, подобно светлячкам… Мне кажется, они… они зовут меня с собой… Мне кажется, я уже совсем близко…

Мои глаза метались по индикаторам и датчикам. Какие еще, к дьяволу, мерцающие огни? Куда они могут звать Роберта в герметично закрытом саркофаге?! Что это — галлюцинации?.. Или… или он добился того, ради чего затеял этот эксперимент — нашел путь за пределы нашего мира?..

Пальцы, лежащие на клавиатуре, готовые в любой момент оборвать программу «Погружение», слегка подрагивали. От сонной одури не осталось и следа, сердце мое стучало, как отбойный молоток, адреналин в крови явно зашкаливал.

— Эти огни… они ведут меня за собой. Я плыву… нет, лечу вверх, поднимаюсь в каком-то колодце. Вижу впереди свет… Он желто-зеленого странного оттенка, как будто солнце просвечивает сквозь слой воды, и разгорается все ярче…

Эйфория, звучавшая в голосе Роберта, видимо, каким-то образом передалась и мне, поскольку я на миг испытал что-то вроде приступа головокружения. Кровь стучала в висках. Мне даже показалось, что тьма склада озарилась тусклым, еле уловимым зеленоватым светом — будто отсвет далекого зарева за пыльными стеклами. Я встряхнул головой, прогоняя наваждение.

— Голоса! — воскликнул Роберт. — Я слышу голоса… Они… поют… зовут меня. О, эта неземная музыка становится громче по мере приближения…

Теперь и я слышал… вернее, мне казалось, что слышал. Это было похоже на отдаленный рокот прибоя, почти неслышный, набегающий на берег в ритме волн, но с каждой волной становящийся все отчетливее и громче. Идущие из ниоткуда и отовсюду голоса, в которых не было ничего человеческого, пели нескончаемую литанию на неведомом мне языке. Хорал, невыразимо прекрасный, завораживающий, равно как и ужасный, заставляющий озноб пробегать по коже, звучал все отчетливее в пустом пространстве склада. Теперь я даже мог различать слова, составлявшие эту литанию, хотя по-прежнему не понимал их смысла.

Фх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'Лайх вгах'нагл фхтагн! Фхтагн! Фхтагн!! Йа, йа, Ктулху Р'Лайх!

Что-то происходило вокруг меня. Пространство становилось зыбким, склад озарял смутный, призрачный пульсирующий свет оттенка сепии, льющийся ниоткуда.

— Он ждет меня!! — Голос Роберта, напряженный, как натянутая до предела струна, готовая лопнуть, хлестнул по нервам. — Он ждет меня в конце туннеля, Сам Владыка Неименуемого и Великих Древних! О, Великий Ктулху! О-о-о-о!..

Приборы на панели передо мной будто взбесились, запищав тревожными сигналами. Я протянул руки к клавиатуре, намереваясь немедленно прекратить этот безумный эксперимент… но опоздал на какую-то неуловимую долю секунды.

Все произошло в мгновение ока.

Хорал нечеловеческих голосов взвыл в оглушительном крещендо, желто-зеленый неземной свет вспышкой молнии залил склад, и пространство над саркофагом разодрала неведомая сила, с той же легкостью, с какой руки силача разрывают тонкую ткань. На краткое мгновение моему потрясенному взгляду предстало громадное существо, похожее одновременно и на богомола, и на осьминога. Облик его внушал безотчетный ужас, но вместе с тем от него невозможно было и отвести взгляд. Оно нависало надо мной, как гора нависает над муравьем.

Бесчисленные черные щупальца, усеянные жадно пульсирующими присосками, извивались в воздухе словно змеи. Они разорвали металлическую скорлупу саркофага, будто это была бумага, и выхватили из ванны обнаженное тело Роберта, опутанное проводами датчиков. Схваченное толстыми щупальцами, тело моего друга взлетело под потолок безвольной тряпичной куклой; до меня долетели только капли его крови и крик, исполненный запредельного ужаса.

Чудовище издало клокочущий звук, подобный гулу землетрясения, и в следующую секунду дыра в пространстве схлопнулась, свет погас, нечеловеческий хорал смолк, и я остался один в темноте — маленький человечек, парализованный пережитым, валяющийся на бетонном полу среди разгромленного научного оборудования…

Дальнейшее отложилось в моей памяти смутно. Вскоре на место происшествия прибыла полиция, ее вызвали жители домов, расположенных поблизости от складов мистера Догерти, встревоженные странными звуками и вспышками зеленого света. Полицейские повидали на своем веку немало, но и они были потрясены, увидев разгром и меня, буквально с ног до головы залитого кровью Роберта Хэммита…

Потом это дело перешло в руки ФБР. Меня много раз допрашивали, проверяли на детекторе лжи и подвергали гипнозу, но вряд ли поверили тому, что я им рассказывал. В конце концов, это дело отправили в разряд таких же таинственных случаев, которые невозможно раскрыть, а меня отпустили — скорее всего, просто потому, что не могли придумать, каким образом я мог расправиться со своим другом.

Ну, не принимать же в расчет бред насчет Древних Богов из-за незримых пределов нашего мира!

С тех пор прошло несколько лет. Я живу тихой-мирной жизнью, бизнес мой идет неплохо, а вскоре я смогу передать его своему сыну. Что еще нужно человеку, лицезревшему Самого Великого Ктулху и при этом оставшемуся в живых?.. Думаю, я остался в живым только потому, что он попросту не заметил меня. Разве мы замечаем копошащихся у нас под ногами муравьев?

Роберту повезло меньше. Он все-таки проник за грань Неименуемого, туда, где в сокровенном городе Р'Лайх спит Ктулху, видя сны… чем и навлек на себя гнев Великого Повелителя Древних Богов. Впрочем, не думаю, что Ктулху по-настоящему проявил Свой гнев. Мне кажется, он просто отмахнулся, как человек, не просыпаясь, отмахивается от надоедливой мухи.

Те страшные события не то чтобы потускнели в моей памяти, но как бы подернулись пеплом прошедшего времени. Воспоминания возвращаются ко мне лишь по ночам, когда я лежу без сна, и мне кажется, будто я слышу едва уловимые, как далекий прибой, голоса, сплетающиеся в неземном хорале:

Фх'нглуи мглв'нафх Ктулху Р'Лайх…

г. Запорожье,

13 августа 2005 г.