Грузились утром с веселой решимостью — близость дома весьма этому способствовала. Даже я, не слишком любящий Таншер, поддался общему настроению, и невольно подгонял время. Утро же выявило и первых счастливчиков: смущенного Брендона, в куртке, украшенной небесно-голубой россыпью, вечно мрачного мизантропа Йена, непривычную, кривую улыбку которого оттеняли рыжие всполохи на куртке, и конечно же, красавчика Миста, который отказался отдавать свою куртку и половину ночи раскладывал и пришивал бусины темно-синего и малинового цветов в изящном узоре. Когда в его ладони перекочевали еще и бусины цвета охры от девушки, судя по лицу решившей биться за Миста до конца, он, произнеся положенную ритуальную фразу благодарности, повернулся к нам с Терри и подняв взгляд к небесам кокетливо вопросил:

- За что, Мать-Прародительница?

- За красивые глаза, — традиционно откликнулись мы с Терри хором.

Я внимательно оглядел остальных: нет, больше никого. Что же, трое — это неплохой результат. Жаль, конечно, что ничья куртка не может похвалиться металлическим отливом брачных бусин, но я, как никто, знал о том, как опасно полагаться на чувства. И все же за парней было немного обидно: возможно уже сегодня в Таншере кто-то еще получит бусины этих же цветов, и тогда потребуется доказывать, что ты единственный достойный.

Остаток пути удалось преодолеть без происшествий: мы даже опередили график, и приехали в Таншер несколько раньше, чем предполагали. Оказалось, что если Поезд Невест двигается к центральной площади по свободным улицам, то скорость его движения гораздо выше, чем когда автобусы, словно усталые черепахи, буквально протискиваются сквозь возбужденную толпу.

Времени мы выгадали совсем немного — вскоре на площади воцарилось привычное для дня прибытия Поезда Невест столпотворение. Я столько раз стоял в этой толпе, что прекрасно знал, на что смотрят и о чем говорят сейчас между собой воины, на что надеются и какие заключают пари, в общем — чем сейчас живет и дышит центральная площадь.

Согласно церемониалу, безупречно выглядящий Эвард вышел на порог Общинного дома встречать Поезд. Я поймал себя на том, что судорожно пытаюсь пригладить растрепавшиеся волосы и поморщился, вспомнив, что в ближайшее время мне предстоит пережить целую череду неприятных разговоров. Я вздохнул, подавил совершенно детское желание спрятаться в машине и решительно распахнул дверь. В последний момент Терри сунул мне в руки куртку, о которой я от волнения совсем забыл. Послышался слаженный шум открывающихся дверей, восторженный гул толпы. Я привычно нашел глазами Птичку, подошел и крепко взял её за запястье: с её умением находить неприятности, лучше было держаться с ней рядом. Неожиданно гвалт на площади начал затихать и стало слышно, как подошвы девичьих туфелек касаются мостовой. Когда девушки чинно выстроились парами, гул на площади начался с новой силой.

- Прошу следовать за мной, — я сделал приглашающий жест, и, крепко держа Птичку за руку, пошел ко входу в Общинный дом, превратившийся на время в Дом Невест.

Я знал, что девушки идут следом, парни из моей десятки сопровождают их колонну с двух сторон и поэтому удивился, когда отец, двинувшийся нам навстречу, неожиданно сбился с шага и ломая канон сказал совсем не то, что был должен.

- Сайгон… успел, — я скорей угадал по губам, чем услышал сказанное.

Я нервно оглянулся, пытаясь понять, что происходит, нашел глазами улыбающегося Терри. Тот жестом показал, что все в порядке. Поворачиваясь обратно к отцу я заметил, как Терри скользнул по мне взглядом: с его лица сползла улыбка, и он удивленно и встревожено посмотрел на Соню. Чувствуя, что закипаю, я внимательно осмотрел себя, ожидая чего угодно: расстегнутых брюк, дыру на колене, пятна на самом видном месте. В общем, всего, кроме того, что увидел. Это было невозможно, немыслимо, и я успел испугаться, что из-за приближающегося дня рубежа у меня начались видения. Но реакция отца, Терри, внезапно наставшая на площади тишина… Части паззла легли на место, подтверждая увиденное: на моей груди, напротив сердца, были нашиты серебряные брачные бусины. Я разжал пальцы, освобождая Сонино запястье из плена, чувствуя, как заходится сердце от радости и холодея от догадки: приметного браслета из темных серебряных бусин, который Птичка так старательно прятала всю поездку под одеждой, на её руке больше не было.

Отец откашлялся, и церемония потекла дальше, но я ничего не слышал: в голове была звонкая пустота. Я смотрел на Сонин профиль рядом с собой, и старательно отгонял все мысли, кроме одной: 'Зачем?' Не знаю, как я вытерпел до конца церемонии, как смог сохранять все это время спокойное выражение лица, когда все мои чувства, планы, надежды и страхи разом переплелись в тугой комок из облегчения, радости и вины. Как только девушки переступили порог общинного дома, я почти насильно затащил Птичку в пустующее подсобное помещение, притиснул ее спиной к стене, и, как в бункере, уперся руками по обе стороны от её плеч, не давая сбежать.

- Ты хоть понимаешь ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА? — я знал, что мне не следует кричать, что я пугаю этим Соню, но бурлившие во мне эмоции требовали выхода.

Соня вскинула глаза, и я увидел, что они начали подозрительно блестеть…

- Перестань орать! — потребовала она, и тут же закусила губу, пытаясь не расплакаться, — Да! ДА!!! Это я нашила эти чертовы бусины! Я помочь тебе хотела, понимаешь?! Ну давай, наори, ударь, что ты там еще хочешь со мной сделать?

Я отшатнулся от нее в ужасе, не понимая, как она могла предположить такое: пусть я полукровка, но вырос на Кериме, и никогда не смог бы поднять руку на женщину.

- Терри сказал, что тебе нужно, чтобы бусины… Шесть дней — слишком мало… Ты заботился, когда я… От меня одни неприятности… — она говорила быстро, короткими, рваными фразами, и, вдруг, неожиданно всхлипнула и закрыла лицо руками.

Женские слезы — страшное оружие, особенно когда оно нацелено на тебя. Я беспомощно топтался возле Сони, не зная, что сказать или сделать, чтобы успокоить Птичку.

- Уходи, — глухо сказала она, не отнимая рук от лица, — оставь меня одну!

И я позорно сбежал, казня себя за собственную несдержанность. Не знаю, откуда в этой хрупкой на вид девушке оказалось столько мужества, чтобы принять подобное решение? Она действительно решила выйти за меня замуж, чтобы спасти, посчитав, что должна это сделать в благодарность за мою заботу. В других обстоятельствах я, возможно, был бы даже горд и принял её выбор, как и положено мужчине, если бы… Если бы Керима не была для нее смертельно опасна, если бы где-то во внешних мирах не остались её родители, если бы я был достоин этого дара…

Отец перехватил меня на крыльце: просто подошел, взял за локоть и указал кивком головы в направлении своего дома. Идти с Эдвардом не хотелось — я не любил дом, в котором долгих пять лет чувствовал себя ненужным и нежеланным, и всеми силами старался избегать посещений. Вот и сейчас, увидев знакомый силуэт здания, я невольно поежился, словно от холода.

- Не волнуйся, я предупредил Найну, — видимо, отец заметил мою реакцию, — она не будет выходить из своих покоев, так что вы вряд ли столкнетесь где-нибудь на лестнице.

Я лишь досадливо вздохнул: став старше я начал понимать, что Найне наши встречи доставляют не меньше неприятных минут, чем мне. Между нами даже установился нейтралитет: мы делали все возможное, чтобы не попадаться друг другу на глаза не только в доме отца, но и за его пределами, а когда все же Праматерь сводила нас в одном месте — вежливо здоровались и спешили разойтись в разные стороны.

Больше мы не сказали ни слова, пока не дошли до дома и не поднялись, сталкиваясь плечами, по узкой для двоих мужчин лестнице в отцовский кабинет, ничуть не изменившийся со времен моего отрочества. Маленькая, мрачная комната была обставленной мебелью темного дерева, и я, пожалуй, впервые задумался — почему отец так упорно отказывается что-либо менять в её интерьере? Впрочем, отец быстро переключил мое внимание на более насущные проблемы.

- Поздравляю, сын, — Эдвард протянул руку, словно желая убедиться в том, что серебряные бусины на моей груди не плод воображения. И, признаться, я слишком хорошо его понимал. Но он так и не позволил себе прикоснуться ко мне: пальцы замерли, словно наткнулись на невидимую преграду, и рука отца бессильно упала вниз. — Я никак не могу поверить, что все-таки дождался этого дня.

- Я и сам никак не могу поверить, — признался я, и почти застонал от отчаяния: глупая, добрая Птичка! Понимает ли она, в какую западню она невольно попала? Сознает ли все возможные последствия своего сострадательного жеста? Что именно сказал ей Терри, и сказал ли что-либо? В том, что Терри приложил к случившемуся руку я нисколько не сомневался. Я все крутил в голове сложившуюся ситуацию, пытаясь понять, как выбраться из нее с наименьшими потерями, поэтому прослушал, что сказал отец, и очнулся, только когда он окликнул меня по имени.

- Прости, задумался… — повинился я, — так что ты сказал?

- Свадьбу сыграем вечером.

Я нашарил за спиной кресло и впервые сел в отцовском кабинете без приглашения.

- Ты с ума сошел, — констатировал я.

- Ничуть, Сайгон, ничуть. Я не буду спрашивать тебя откуда родом твоя невеста, как говорится: "То, о чем не знаешь — не сможешь разболтать". Я просто попрошу тебя хорошенько подумать вот о чем: сегодня вечером жрицы Матери Прародительницы посетят с визитом Дом Невест. Это значит, завтра с утра подробный доклад будет в главном храме. А защита, которую я МОГУ обеспечить жене воина, особенно если этот воин — мой единственный наследник, не идет ни в какое сравнение с тем, что я должен буду сделать для одной из двух десятков невест.

Я перевел отцовское высказывание на человеческий язык: Эдвард догадался, что Соня не керимка, но не собирается выдавать ее жрицам Праматери. Более того, он почти открытым текстом предлагает сыграть на опережение и заставить жриц благословить мой брак до того, как они доложат об иномирянке в главный храм. Мир между Старейшинами и Храмом весьма непрочен, и стоит только Храму покуситься на жену воина с её особенным статусом, Старейшины не преминут припомнить Храму все прошлые обиды.

- У меня нет выбора, да, отец?

- Сай, выбор есть всегда. Правда, он почти никогда нам не нравится…

Отец вытащил бук, покрутил его в руках, потом раздраженно бросил на стол.

- Решено, сегодня на закате. Торжество по случаю прибытия невест перенесем на завтра: думаю, что никто не станет возражать, — отец как-то зло усмехнулся, — Поторопись, у тебя много дел и не слишком много времени на подготовку.

Я понял, что аудиенция окончена, и постарался как можно быстрее покинуть этот негостеприимный дом. Отец был прав — у меня внезапно появились неотложные дела, требующие моего внимания.

Из-за глупой сцены, устроенной Саем, я чуть было не осталась без обеда: когда я, наконец, успокоилась и выбралась в коридор, меня уже разыскивала встревоженная Мия. После обеда мы заняли выделенную нам с Мией на двоих комнату, и блаженно упали на кровати прямо в одежде. Все это время было заметно, что Мия хочет что-то сказать, но никак не решается. Я решила не облегчать ей задачу. Наконец Мия решила зайти издалека.

- Вечером будет праздник, — мечтательно протянула она, — надо подготовиться…

- Даже пальцем не пошевелю, — буркнула я в ответ, пребывая в мрачном расположении духа.

Как бы я ни успокаивала себя, приходилось признать: реакция Сая меня сильно задела. Да, не спорю, в этой поездке я была не слишком удобным попутчиком, но все же я надеялась хотя бы на капельку благодарности за помощь с бусинами. А что в итоге?

Мою меланхолическую задумчивость прервал властный стук в дверь. Мы с Мией переглянулись, и она отправилась открывать дверь. Я с интересом разглядывала неожиданных гостей: женщину в черном, по лицу которой нельзя было определить возраст и высокого властного мужчину. Мужчину я вспомнила — это именно он приветствовал нас на площади. Тут же всплыло и имя: Эдвард, сын Эвана, глава рода песчаных котов. Интересно, что потребовалось им в нашей скромной комнатке? Пришлось встать на ноги и изобразить приятную улыбку.

- Это последние из приехавших, — мне показалось, что в голосе Эдварда проскользнула ирония.

- Добрый вечер, девочки, — женщина в черном привычно улыбнулась одними губами, в то время как глаза обшаривали нас с Мией, будто раздевая. Удивительно мерзкое ощущение, — я Юстимия, Старшая Дочь родового храма Песчаных котов.

Я напряглась: кланяться незнакомой женщине, а уж тем более целовать ей руки, перстень или еще какой-нибудь артефакт, заботливо припрятанный в черной хламиде, совершенно не хотелось. Однако Мия ограничилась тем, что прижала к сердцу раскрытые ладони, одну поверх другой. Я повторила маневр.

- Подтверждаете ли вы в присутствии главы рода и жрицы родового храма что стали невестами добровольно, по собственному желанию и без какого-либо принуждения? В случае, если ваше решение было продиктовано иными причинами, или вы считаете его ошибочным — скажите об этом сейчас, или молчите до Грани. Милость праматери безгранична: покровами своими она укроет бегущих от несправедливости, длань её простирается над обиженными и обездоленными, вера ее оградит страдающих, — по мере произнесения жрица стала скатываться в религиозный экстаз.

- Старшая Дочь Храма хотела сказать, что если вам или вашей семье угрожали или выдвигали какие-либо другие условия, и именно поэтому вы решили стать невестами воинов, то сейчас у вас есть последняя возможность рассказать об этом и получить помощь. — оборвал её Эдвард, — В этом случае вас заберут в Храм, ваша семья попадет под Храмовую защиту, а на старосту поселка или главу города, допустившего подобное, наложат штраф, равный сумме выкупа за невесту, которую определит опять же Храм. И вы будете вправе сами решать свою дальнейшую судьбу — оставаться жрицей в Храме праматери или выйти замуж действительно по своему выбору.

- Я приняла решение добровольно и подтверждаю это Старшей дочери храма Юстинии и Эдварду сыну Эвана, Главе рода Песчаных котов, — с готовностью откликнулась Мия.

Я произнесла ритуальную фразу за ней следом, успев прикинуть, что жрицы это новое неизвестное в моей и так уже запутанной системе уравнений, и, пожалуй, лучше держаться стороны, от которой ты хотя бы знаешь, что можно ожидать.

- Эдвард, ты же не случайно привел меня сюда в последнюю очередь? — неожиданно спросила жрица, продолжая есть нас с Мией глазами, — В чем дело? И, кстати, почему невест двадцать одна?

— О, ты их сосчитала, моя дорогая Юстимия? — жрица сделала раздраженный жест рукой, показывая, что шпилька Эдварда не осталась не замеченной, — Этому есть простое объяснение: невест, как и положено, двадцать. Просто Сайгон решил привезти еще одну вместе с общим поездом, чтобы избежать очередной волны пристального внимания к собственной жизни. Соня, не могла бы ты подойти поближе?

Я машинально сделала пару шагов вперед, и буквально наткнулась на заледеневший взгляд жрицы:

- Вот как? — скривилась она, — Это удивительная новость. Пожалуй, мне стоит вернуться в Храм, и вознести благодарность Матери-Прародительнице!

- И покинуть девушек в такой ответственный момент? — Эдвард уже откровенно усмехался, — Думаю, что мы вознесем хвалу Праматери вместе, например, завтра утром. А пока я, как гостеприимный хозяин, провожу тебя в мой дом: мы прекрасно проведем время до вечернего праздника за долгими разговорами, не правда ли?

Судя по недомолвкам и взглядам — эти двое играли в какую-то игру, правила которой были известны только им, и игра началась задолго до сегодняшнего дня. К чести жрицы, проигрывать она умела достойно. Бросив на Эдварда надменный взгляд, она гордо вздернула подбородок, и бросив: "Ну раз ты настаиваешь", царственным лебедем проплыла к выходу, где её уже ожидали два воина возраста главы рода, быстро пристроившиеся к ней по бокам. Эдвард задержался на пороге, обернулся ко мне и неожиданно сказал: "Спасибо… дочка".

Как только за ним закрылась дверь мы с Мией заговорили разом:

- Мия, объясни мне!

- Ну Соня, ты даешь!

- Ну, рассказывай! — Мия приплясывала вокруг меня в нетерпении, — Вроде тихоня-тихоней. Я глазам своим не поверила: как ты ухитрилась-то? Столько лет ни у кого не брал бусины, а уж чтобы такие! Только и разговоров на обеде было, что о тебе и Сайгоне. Да, Соня, умеешь ты удивлять! И главное — мне даже ни словечка не сказала! Ни намека!

- Погоди, — попросила я Мию, припомнив её "бусный ликбез" и медленно холодея от догадки, — а что, кого-то удивило, что я Сайгону брачные бусины нашила?

- Удивило? — Мия аж задохнулась от избытка чувств, — Да нас чуть не разорвало от любопытства! Имей в виду, что сегодня вечером, на празднике, ты только и будешь, что отвечать на вопросы.

Я лишь вяло отмахнулась — сейчас меня больше беспокоило совсем другое: Мия не стала меня поправлять, а это значит, что моя догадка была верной. То, что мои бусины оказались брачными, многое объясняло и в реакции Сайгона. Столько лет не желать связывать себя какими-либо узами, и в одночасье стать женихом неизвестной, чужой девицы, которая, помимо всего прочего, не вызывает у тебя теплых чувств и постоянно вляпывается в неприятности, — от этого взбесится даже святой. Хуже всего в этой ситуации было то, что разорвать нашу так называемую помолвку без серьезных последствий не удастся. Я поняла, что мне надо срочно переговорить с Саем, извинится, объяснить ему, что эта ситуация — глупое, случайное стечение обстоятельств, что у меня не было никаких задних мыслей и корыстных целей. А самое главное — надо было договориться о том, как мы будем выпутываться из этой ситуации.

Мия сердито дернула меня за рукав.

- А? Что? — встрепенулась я.

- Замечталась о женихе, никак? — хихикнула Мия, — я с тобой разговариваю, а ты не слышишь. Так что — тебе Сайгон правда нравится?

- Конечно, — удивилась я, — а зачем бы я еще ему бусины нашивала?

- Так он же единственный наследник Эдварда! — в ответ удивилась Мия, — погоди, так ты что, не знала что ли? Точно, тебя в Нашере еще не было, когда он представлялся. Так ты просто потому, что он тебе нравится?

Мия хохотала так заразительно, что я невольно присоединилась к ней.

Отсмеявшись, Мия решительно ткнула меня локтем в бок:

- Пойдем-ка приведем себя в порядок к празднику, невеста!

Выделенная нам комнатка была удивительно уютной: неяркие стены, покрашенные в бежевый, серо-коричневая обивка мягкого диванчика и пуфиков, расположившихся вокруг стеклянного 'кофейного' столика, две широкие кровати под балдахинами, прикроватные тумбочки и ночники — все было подобрано со вкусом. Но больше всего меня обрадовала отдельная ванная комната. Просторное, светлое помещение, отделанное бело-голубой мозаичной плиткой, сверкающая латунь кранов и стилизованной 'под старину' раковины, белоснежная ванна на изогнутых 'кошачьих' лапах, шкафчики из темного дерева, все это словно приглашало не торопиться, наслаждаясь тихими земными радостями. И только сейчас я поняла, как все эти несколько дней мне мучительно хотелось принять душ в одиночестве.

- Ты только в рыбу не превратись! — крикнула мне Мия, которая великодушно пустила меня в ванну первой, занявшись выбором наряда.

- Постараюсь, хотя искушение слишком велико! — отозвалась я. Мне выбирать было особенно нечего. Два комплекта с чужого плеча, один из которых уже грязный, да форма летной школы, которую, как что-то мне подсказывало, одевать не стоило.

Я стянула с себя одежду, и, с наслаждением ступая по теплому мозаичному полу, прошлепала в душевую нишу. Но насладится долгожданным одиночеством мне не дали: когда я, расслабившись, принялась напевать популярный ТриОНский мотивчик, в дверь ванной комнаты забарабанили. Пришлось выключить душ, нашарить полотенце и халат, заботливо разложенные на полотенцесушителе и отправится открывать дверь.

- Мия, у нас пожар? — ехидно осведомилась я.

- Хуже, — жизнерадостно откликнулась Мия, — нам принесли праздничные платья.

Мне было достаточно одного взгляда на кровати, на которых были аккуратно разложены наряды, чтобы понять и простить Мию. И нижнее, и верхнее платья были простого, свободного покроя, к ним прилагался тоненький поясок и шарф. Нижнее платье было сшито из плотного, тяжелого материала, ласкающего кожу при прикосновении. Удивительно консервативное, под горло, оно должно было закрыть все тело, оставляя на виду только кисти и щиколотки. Верхнее же платье, наоборот, было сделано из ажурной, легкой материи и казалось очень легкомысленным: короткие широкие рукава, смело обозначенное декольте, и разрез спереди, идущий от самого пояса вниз. Подол нижнего платья был щедро украшен затейливой вышивкой, а поясок сверкал камушками.

Я присела на кровать и неверяще погладила наряды, втайне опасаясь, что они вот-вот бесследно исчезнут, как и положено настоящим волшебным вещам.

Мой комплект был нежных золотистых оттенков, а вот Мие достался солнечно-рыжий с коричневым.

Наконец мне удалось оторваться от любования нарядами, и я решительно выставила Мию в ванную — судя по мужскому гвалту на улице, до начала праздника оставалось не так много времени.

Старшая Дочерь Храма Праматери Юстимия появилась в нашей комнате без всякого предупреждения: дверь просто открылась, пропуская её, и тут же закрылась за её спиной. По выражению лица жрицы было ясно, что она пребывает в скверном расположении духа, однако старательно пытается взять себя в руки.

- Чем обязаны Вашему визиту? — брякнула я от растерянности, не имея представления, как положено общаться с жрицами местного культа.

Юстимия неожиданно улыбнулась по-настоящему, и эта искренняя улыбка преобразила ее лицо: теперь передо мной стояла еще не старая и очень миловидная женщина.

- Что же, надо признать, Эдвард с возрастом научился добиваться того, чего он хочет. — и, заметив мой недоуменный взгляд, качнула головой, — Не бери в голову, девочка. Сейчас я помогу тебе подготовиться к сегодняшнему празднику.

- А Мия? — решилась я уточнить.

- Эд пришлет кого-нибудь из старших женщин и для нее.

Юстимия скользнула к стене, которая оказалась хорошо замаскированным встроенным шкафом, и начала вытаскивать оттуда щетки, баночки, бутылочки. Потом на секунду повернулась ко мне, скользнула взглядом по халату и тюрбану из полотенца.

- Раздевайся, — властно приказала жрица, и, заметив мое сомнение, досадливо поморщилась, — Соня, все Дочери Храма учатся врачеванию, и нам время от времени приходится самим принимать роды — ты думаешь, я вижу что-то новое? Снимай с себя эти тряпки.

Я послушно развязала халат, и постаралась стоять спокойно под взглядом Старшей Дочери. Та, кивнув каким-то своим мыслям, тут же нырнула в шкаф, и обернулась ко мне уже с двумя непрозрачными, шуршащими пакетами.

- Надевай, — и ловко кинула мне пакеты один за другим, — это белье. Оно новое. И не думай ничего плохого: вы не первые невесты рода, так что в какой-то момент воины догадались сделать небольшой запас необходимого.

Я развернула пакеты — там действительно оказалось белье. Несколько консервативного покроя, без привычного мне кружева, но очень удобное. Юстимия внимательно следившая за мной удовлетворенно кивнула.

- В самый раз. Все-таки не растеряла еще навыки. А теперь иди и садись сюда, — жрица легко повернула соседнюю панель, открывая небольшой косметический столик с зеркалом, и маленькой банкеткой, — я тебя причешу.

Все время, пока Юстимия сочиняла на моей голове сложную прическу из переплетенных прядей, драгоценных нитей, косичек и заколок, она беспрерывно напевала. Мелодии были разными, но такими пронзительными, что хотелось то ли расплакаться, то ли превратиться в птицу и улететь как можно дальше, они заставляли страдать и вызывали непонятное томление. Я попыталась вслушаться в слова — но так и не смогла их понять, казалось, что это не самое важное.

За спиной хлопнула дверь, Юстимия ответила на чье-то приветствие, прошуршали шаги и легкий стук, видимо в дверь ванной комнаты, ознаменовал присутствие еще одного человека. Юстимия закончила песню, удовлетворенно оглядела меня в зеркало, и сделала тот самый благословляющий знак.

- Поторопитесь, девочки, — послышался мягкий голос за спиной, и, наконец, говорящая оказалась в поле моего зрения.

Невысокая, круглая, пожилая женщина лет пятидесяти, с косой, щедро разбавленной сединой, одетая в простенький шальвар-камиз остановилась у соседней секции, внимательно разглядывая её содержимое. Лицо у нее было доброе, в сеточке морщин, разбегающихся от уголков глаз и губ, а улыбка искренней и открытой.

За спиной послышались шаги Мии.

- Меня зовут Тара, — представилась женщина, — я вдова, помогаю в Общинном доме, чтобы не сойти с ума от скуки. Как тебя зовут? — перевела та взгляд на Мию, и услышав ответ скомандовала, — Раздевайся!

Юстимия обернулась на Мию, после чего присоединилась к Таре, и вскоре в руки Мие полетели знакомые темные пакеты.

- Там белье — улыбнулась я отражению Мии в зеркале, — новое. Надевай, не бойся.

Меня турнули с банкетки, и я начала одеваться. Вернее — Юстимия принялась наряжать меня как куклу, суетясь вокруг и отдавая приказы сесть, встать, вытянуть руки. Я не сопротивлялась — прическа у жрицы вышла волшебная, и я боялась за ее сохранность.

Когда меня упаковали в праздничный наряд, затянули поясок, и выдали из заветного шкафа очередные золотистые матерчатые туфельки, такие нежные и тонкие, что было страшно, что они не доживут до окончания праздника, из недр все того же шкафа было извлечено зеркало примерно в половину моего роста. Юстимия легко держала его в руках, позволяя мне осмотреть себя в зеркале. Отражение было непривычным — платье прятало все изгибы тела, а затейливая прическа только помогала акцентировать внимание на лице.

Глядя, как я оглаживаю платье, натягивая его на груди, Юстимия тихо фыркнула:

- Соня, ты считаешь платье слишком простым? Поверь мне, в ближайшие пару дней тебе захочется, чтобы вместо него на тебя был надет балахон из мешковины. Ты новенькая, твоя внешность весьма необычна, и ты выбрала Сайгона — достаточно и одной причины, чтобы вызвать интерес, а уж три… Жизнь в воинском поселке — испытание для девушек: куда бы вы ни пошли, на вас будут смотреть мужчины. Да, они не посмеют причинить вам вред, или навязать свое общество, но запретить им смотреть не может никто.

В этот момент пришла очередь упаковывать в платье Мию, и я, осторожно присев на краешек кровати, с удовольствием посмотрела на этот процесс со стороны.

Критично оглядев нас обеих, Юстимия с Тарой довольно переглянулись и поклонились друг другу, прижав ладони к сердцу.

- Пусть благословит вас Праматерь, — Тара привычно очертила круг перед нами, и отступила в сторону, — Старшая Дочь Юстимия проводит вас.

И мы пошли за жрицей.