1 Свет в конце туннеля

На Зону спустился кровавый непроглядный сумрак, сквозь пелену которого было сложно что-то рассмотреть. Вокруг царила пугающая мертвая тишина, что было совсем не свойственно для тех мест, где постоянно кто-то кого-то убивал, рвал на части или поливал свинцом. Неужели произошло чудо, и вездесущая Смерть покинула эти края? Возможно, кто-то бы так и подумал, случись ему окинуть взглядом ту спокойную умиротворяющую атмосферу, что царила вокруг — невысокие скинувшие листву деревья высились над серой землей, которая была покрыта белым ослепительно ярким снегом, искрившимся при свете полной луны. Одинокие, непонятно отчего возникшие сугробы образовывали небольшие холмики, и из далека казалось, будто сама земля на манер настоящего моря покрылась волнами, которые то вздымались, то опадали, разбрызгивая во все стороны капли воды — мерцающие искры света. Природа прекрасна, и она способна рисовать чудесные картины даже в таких ужасных местах, как Зона. И неважно, что еще всего пару дней назад здесь умирали люди, а земля, покрытая сейчас девственно чистым белым снегом, впитывала кровь. Искатели приключений наравне с ужаснейшими монстрами Зоны приходят и уходят, они вновь рождаются и гибнут, истинный же свидетель и творец всего происходящего — природа — всегда остается неизменной.

Царящую вокруг сказочную тишину нарушил сначала хруст снега, после чего послышался звук сломанной сухой ветки. Еле заметный непрозрачный черный силуэт медленно двигался в полутьме вдоль одиноких деревьев. На секунду он останавливался, будто сверяясь с неведомым маршрутом, после чего возобновлял свой путь. Разобрать, что это за существо, было практически невозможно — неведомому путнику каким-то невероятным образом удавалось сливаться с царящей вокруг непроглядной тьмой, будто он был всего лишь частью ее, неведомой бесплотной тенью, которой каждый раз удавалось ускользать от взора, как только кто-то пытался сфокусировать на ней свой взгляд.

Миновав два огромных старых дерева, силуэт замер, будто почувствовал что-то. Существо медленно согнулось, припав к земле, словно охотничий пес, пытающийся уловить запах своей жертвы. Послышался странный не то рык, не то клекот, и необычный путник, резко выпрямившись, бросился к ближайшему огромному дереву. Его движения были резкими и молниеносными — сомнений не оставалось, подобное поведение было за гранью человеческих возможностей. Обогнув дерево, неведомая тварь вновь замерла. Поведя в сторону длинной тонкой шеей, монстр запрокинул голову вверх и издал истошный холодящий душу вопль. Несколько одиноких воронов, до этого мирно дремавших на соседних деревьях, взметнулись вверх. Почти одновременно с криком твари прогремел выстрел, и с одной из толстых веток, располагавшихся почти над самой землей, полыхнул свет. Дробь, вылетевшая из обоих стволов обреза, попала монстру точно в голову, изуродовав податливую плоть и превратив ее в сплошное кровавое месиво.

Сталкер, не дожидаясь, пока поверженный противник прекратит биться на земле в предсмертных конвульсиях, поспешно спрыгнул с дерева и кинулся туда, откуда только что пришла тварь. На ходу переломив обрез и выкинув две пустые гильзы, мужчина трясущимися руками зарядил последний патрон. Перехватив ружье правой рукой, левой сталкер достал из кобуры пистолет. Судя по всему, больше оружия при нем не было.

Мужчина почти не разбирал дороги, прорываясь напролом сквозь деревья, ломая сухие ветки, будто костлявые руки Смерти, тянущиеся к нему. Риск угодить в аномалию был велик, но попадаться в лапы неизвестным тварям хотелось еще меньше. Пытаться скрыться было бессмысленно, судя по всему, преследователи обладали отменным чутьем и на порядок лучше ориентировались на местности. Шанс убедиться в этом не заставил себя долго ждать.

Стоило сталкеру в очередной раз подумать о призрачной надежде на спасение, как откуда-то справа, словно из-под земли, взметнулась очередная Тени — именно так прозвал про себя мужчина этих странных невиданных ранее тварей. Обитатели северной Зоны были явно не рады незваному гостю. Более того, они прилагали все усилия, чтобы наглядно доказать свою неприязнь одинокому искателю приключений, отважившемуся забрести на их территорию.

Тень тем временем не стала долго раздумывать над своей тактикой и, сделав огромный нечеловеческий прыжок, кинулась на бегущего сталкера. Вскидывая обрез, мужчина успел поспешно подумать, что будь оружие зажато в другой руке, то он был бы уже сто процентным трупом — пытаться остановить тварь, стреляя из девятимиллиметрового пистолета, было просто абсурдно.

Прогремел выстрел, но вместо привычной отдачи сталкер почувствовал, как обожгло правую ладонь, а острая пронзающая боль заставила невольно зажмурить глаза, из которых брызнули слезы. Подобного мужчине еще не приходилось испытывать. Казалось, будто у него в руке взорвалась граната. Он не до конца осознавал происходящее, все вокруг было словно в зыбком тумане. Сталкер помнил, как повернулся, выкидывая вперед левую руку со сжатым в ней пистолетом, как первый раз нажал на спусковой крючок, целясь в нечеткий размытый силуэт, и как впервые, за казалось бы прошедшую бездну времени, раздался предательский сухой щелчок, оповещающий о том, что в обойме закончились патроны. Все это произошло за какие-то доли секунды. А потом пришел страх — всеобъемлющее неконтролируемое чувство, которое захлестнуло сталкера полностью, овладев его чувствами, мыслями и сознанием. Неудачному искателю приключений казалось, что весь окружающий мир сжался до размера пылающих злобой огненно-красных глаз твари. Возможно, это был всего лишь бред, помутнение рассудка, игра воображения или еще что-то, но сталкеру было плевать на голос разума. Он буквально кожей чувствовал леденящий душу холод, исходящий от Тени, а еще он ощущал слабую, но усиливающуюся с каждой секундой головную боль. Это не было похоже на воздействие контролера, который буквально за секунду ломал волю человека, подавлял и сминал любые внутренние барьеры, вскрывая разум, словно нож консервную банку. Но мужчина отчетливо понимал, что ему все равно не выдержать, как вода медленно, но верно точит камень, так и этот монстр рано или поздно одержит над ним верх. И тогда сталкер сделал то, чего всегда боялся, запрещал себе даже думать об этом, но в глубине души знал, что это когда-нибудь произойдет, этим все и должно было закончиться — мужчина повернулся и побежал. Заложенный в каждом из нас природный инстинкт взял верх над разумом. Сталкер бежал, не оглядываясь, он даже не смотрел по сторонам.

«Пусть нападают сзади. Не хочу, чтобы их оскаленные пасти были последним, что я увижу в этой жизни» — пронеслось у него в голове.

Однако убежать удалось недалеко — уже через пару шагов мужчина почувствовал, как правую лодыжку пронзила острая боль. Беглец попытался удержать равновесие, но лишь беспомощно повалился в снег, выставив перед собой руки, чтобы смягчить удар. Подняться ему не удалось, вместо этого сталкер вдруг понял, что он катиться вниз с отвесного склона, безуспешно пытаясь затормозить падение. А внизу не было ни одиноких деревьев, ни кустов, ни даже земли. Там не было ничего, кроме ослепительно яркого режущего глаза света. И это было мало похоже на искрящийся снег…

Свет… он заливал все окружающее пространство. Был повсюду, и кроме него ничего не было. Даже маленького спасительного темного пятнышка, на котором мог бы отдохнуть истерзанный взгляд. Глаза горели, из них ручьем бежали слезы, но опустить веки, закрыться и погрузиться в спасительную темноту было нельзя… Потому что здесь не было ни век, ни рук, ничего кроме света. Все вокруг состояло из него. Все появилось благодаря ему. Все когда-нибудь вернется в него… Абсолют… истина… последняя черта…

 

2 Пробуждение от грез

Сталкер вскрикнул. Точнее, ему это показалось, потому что вместо душераздирающего вопля раздался хрип, плавно переходящий в стон. По горлу словно провели наждачной бумагой. Стоило мужчине только открыть глаза, как он тут же вздрогнул всем телом и вновь попытался закричать — по многострадальным органам зрения ударил яркий слепящий свет. Это походило на кошмар, которому никогда не суждено было закончиться…

— Чего кричишь, как ошалелый? Слышу я, слышу! Иду уже! Чай не девочка бегать туды-сюды кажный раз, как тебе пить захочется. Свалился на мою голову. Да еще и чумной какой-то. Как бы хворь какую не подхватить…

Мужчина не сразу осознал, что слышит нормальную, внятную человеческую речь. Лишь когда совсем рядом послышались шаркающие шаги, а на лоб кто-то заботливо положил смоченный холодной водой платок, сталкер наконец понял, что кошмар, кажется, закончился. Осторожно приподнявшись, он с интересом осмотрел окружающее его пространство, правда, сил хватило всего лишь на пару минут, после чего неудачный искатель приключений обессилено упал на подушку. Да-да, именно на подушку. Он находился в маленькой, тесной, но теплой и явно обитаемой, комнате. Предметы мебели были старыми и дешевыми, но видеть подобный уют в условиях Зоны приходилось нечасто. Мягкая кровать, на которой лежал сталкер, стояла в самом углу; чуть поодаль, у окна, располагался крепкий стол с парой стульев; напротив, у противоположной стены, находился шкаф, на полках которого помимо аккуратно сложенных вещей были замечены несколько книг. Сквозь дверной проем можно было разглядеть огромный, немного грубо сделанный трельяж — колоритный гость давно минувший советской эпохи. Собственно, уют комнате придавала не мебель, а те мелкие детали, на подобии выцветших занавесок, треснутой, но умело заклеенной вазы с высушенными цветами, стоящей на шкафу, и мягкого не раз штопанного, но все равно греющего душу пледа, которым был укрыт сталкер. Мужчине и вправду стало казаться, что он, наверное, сошел с ума. Тот странный ослепительный свет, который казался продолжением недавнего кошмара, на деле оказался лучами солнца, падающими через окно.

«Может, еще не все потеряно?» — усмехнулся сталкер своим невеселым мыслям.

— Чего глазами-то лупишь по сторонам? Али увидал что-то?

Мужчина с опаской поднял взгляд на старушку, сидящую на стуле рядом с кроватью. Бабушка, закутанная в шаль, с явным интересом разглядывала своего гостя и даже не думала отводить взгляда. Ее большие карие глаза были на удивление красивы и выразительны, они отражали солнечный свет, отчего казалось, будто в них пляшут безумные огоньки.

«Может, она и впрямь того… сумасшедшая? Нормальный человек так таращиться не будет. Да и неужели она не понимает, что мне это, по меньшей мере, неприятно?» — сталкер вновь попытался подняться, чтобы хоть как-то ускользнуть от изучающего взгляда старушки, но вместо этого гулко застонал, лишь только пошевелив правой рукой.

— Не дергайся, милок, лежи смирно, чай не в санатории, — старушка силой заставила сталкера положить голову на подушку, после чего вновь села на свое прежнее место. — Ох, и бледный же ты… Грешно, конечно, так говорить, но я уж думала ты так и преставишься, ни разу глаз-то и не открыв. Ты ж только и мог, что мычать что-то невразумительное да пить. Ну, еще порой кричал про свет какой-то там. Я вот и подумала, может твою душу черти туда… ну, в смысле к себе тащат. — Старушка быстро перекрестилась, повернувшись к висящей в углу иконе.

— Где я? — прохрипел сталкер, удивляясь собственному голосу. — И кто ты… вы такая?

— Ну, надо же! Впервые за кой-то веки воспитанный кавалер попался. К старой дряхлой старушке и на вы обращается, — странная собеседница засмеялась, и сталкеру было странно слышать ее звонкий смех. Будто перед мужчиной сидела не старушка, а молодая женщина, зачем-то устроившая подобный маскарад.

— Так вы не ответили на мой вопрос.

— Матреной меня соседки кличут, ну, а для молодой детворы, примерно твоего возраста, я вроде как баба Маша… — улыбнувшись, старушка вопросительно посмотрела на сталкера, — Ну а тебя мне как называть, а, хлопец?

— Эээ… — мужчина на секунду задумался, растерявшись и не зная, что и ответить на такой, казалось бы, простой вопрос. — Друзья зовут мня Художником, стало быть…

Договорить сталкер не успел — комнату опять наполнил заливистый хохот старушки. Перестав смеяться, странная собеседница поднялась, и не говоря ни слова, проследовала к столу. Наполнив кружку непонятным раствором из кувшина, она вернулась к кровати сталкера.

— На вот, выпей, — старушка поднесла кружку к губам мужчины, пресекая его попытки на самостоятельность. — Пей, пей давай и без разговоров!

Художник сделал один большой глоток, проглатывая тягучую коричневую жидкость, один только отвратный запах которой выворачивал наизнанку. Сталкеру казалось, что стоит ему выпить эту дрянь и его тут же вырвет, но ощущения оказались несколько иными — по пищеводу будто прошел столп огня.

— Воды, — прохрипел мужчина, закрывая рот ладонью и тем самым мешая старушке влить в него оставшийся «целебный отвар».

— Ан нет, милок, ты уж будь добр потерпи. По ночному лесу ползать да с различными тамошними тварями чуть ли не голыми руками драться, так ты горазд, а как лечиться, так тут ты сразу на попятную. Не для того тебя баба Маша в чувство приводила, чтобы ты у нее от воспаления легких или еще какой проказы издох.

Сталкер понял, что спорить с этой, с позволения сказать, бабушкой — божьим одуванчиком бесполезно, однако и засиживаться у нее не стоило. Чего доброго еще залечит до смерти. Он лучше доберется до знакомых мест и там отваляется пару деньков, приводя себя в чувство старыми добрыми сталкерскими способами — правильное сочетание энного количества беленькой в купе с лечебными свойствами некоторых артефактов способно поставить на ноги любого, даже самого тяжелобольного искателя приключений.

— Где я нахожусь? — наконец смог спросить Художник, когда действие целебного отвара немного поутихло, и он вновь смог нормально говорить.

— В поселке ты. Он у нас не шибко большой, однако в последнее время сюда все чаще путники навроде тебя заглядывают, — старушка усмехнулась, смерив сталкера лукавым взглядом. — Я это о том, что места вокруг опасные, вот иногда и забредают к нам еле живые путники, а кого-то и мужики наши местные в лесу находят. Как тебя, например. Иных удается на ноги поставить, ну а кто уж совсем плох, так извиняйте. Видно, на роду у них так написано.

— Подожди, я не совсем понимаю, — Художник встряхнул головой, будто пытаясь прийти в себя и собраться с мыслями. — Поселок? Здесь, в Зоне?

— А мне откуда знать в зоне аль нет. Но те, кто выживают, чаще всего наши места именно так и кличут. Но мне все одно, деревня она и есть деревня.

— Погоди, ну а Чернобыль-то отсюда далеко? Чернобыльская атомная электростанция?

— Это та, чьи трубы облака сквозь пронзают, что ли? Да не шибко. Однако, мне все одно, я чай не молодуха, чтобы бегать на эти ваши електо…тьфу ты язык сломаешь! Это вон пусть наши деревенские пустобрехи, ежели им делать нечего, ходют, а мне теперь лишь бы помереть спокойно. Я свое уже отбегала.

Художник осторожно сел на кровати, не отводя вопросительного взгляда от странной старушки. Могло ли так случиться, чтобы в северной зоне отчуждения и впрямь уцелел поселок с мирными жителями, которые даже не слышали о Зоне и ужасах, которые происходили здесь в последнее время? Неужели ни разу сюда не забредали монстры на манер кровососа или еще какой твари похуже? Исключено. Да и не могли люди оставаться в неведенье, когда сюда, если верить бабкиным словам, все же приходили одинокие сталкеры. А как же связь с внешним миром? Ведь не могли же жители этой деревушки не предпринимать попыток выбраться за пределы их мирной территории! Да хотя бы в город или к родственникам в соседний поселок! Нет, это больше походило на фантастику…

«Или на бред, который является результатом работы воспаленного мозга. — промелькнуло в голове у Художника. — Вот только осталось понять, кто из нас двоих — я или милая, но от этого еще более странная старушка — все же сошел с ума»

— Ты говорила, меня нашли, — произнес сталкер, собравшись с мыслями, — Где и когда?

— Ну ты и болтун. Устала я уже языком-то ворочить, чай не молодуха какая. Сашка Филатов тебя нашел. В лесу, уж не знаю, какого лешего он там делал, да только припер тебя на своем горбу ко мне. Говорит, мол, выхаживай. А я что, помирать тебя брошу? На кой мне грех в конце жизни на душу брать. Вот и нянчусь с тобой уже третий день как с дитем малым. А у меня что, дел других нету? — старушка вопросительно уставилась на Художника, будто тот вправду мог ответить что-то разумное.

В соседней комнате хлопнула дверь, и за считанные секунды помещение наполнилось холодным воздухом, который заставил сталкера непроизвольно поежиться и чуть ли не с головой забраться под теплый плед. В дверном проеме мелькнул силуэт, но, к удивлению Художника, человек входить не стал, задержавшись у двери. Раздался сухой кашель. Он прозвучал немного громче, чем то было необходимо — таким своеобразным образом гость извещал о своем приходе и пытался привлечь внимание хозяйки.

Сталкер не без интереса отметил, как за эти короткие несколько секунд на лице старушки сменилась целая гамма эмоций — от легкого раздражения, до растерянности и даже испуга. Сейчас же добродушной хозяйке удалось взять себя в руки, но легкое беспокойство, отражающееся в бегающих глазах, скрыть было тяжело.

Баба Маша поспешно вскочила со стула и кинулась к столу, по пути расплескав половину содержимого кружки, которое она так и не успела влить в сталкера. Убрав немногочисленную посуду, она наспех накинула на себя какую-то старую шубу и, повязав голову платком, кинулась в прихожую, не обращая внимания на пораженного сталкера, провожающего ее удивленным взглядом. Гость, тактично ожидающий, когда на него обратят внимание, наверное, был удивлен поведением старушки, по крайне мере, судя по их диалогу, он всячески пытался задержать и расспросить о чем-то хозяйку дома. Разобрать, о чем именно шла речь, Художник не смог, ему удалось услышать лишь ставший привычным веский аргумент бабы Маши: «Чай не молодуха какая!» После чего хлопнула дверь, и в доме воцарилась относительная тишина.

Однако томиться долгим одиночеством Художнику не пришлось — уже через секунду порог комнаты переступил человек, очевидно, тот самый, который пытался поговорить о чем-то со старушкой. При ближайшем рассмотрении вошедший оказался немолодым мужчиной одетым совсем не по канонам Зоны — в старую телогрейку, валенки и выгоревшую лисью шапку. Гость медленно прошелся по комнате, осматриваясь так, как будто очутился здесь впервые. Он ненадолго задержался у стола, изучая содержимое той самой кружки, из которой баба Маша поила Художника. Неодобрительно покачав головой и поставив кружку на место, мужчина, наконец, повернулся лицом к лежащему в кровати сталкеру и подошел достаточно близко, чтобы тот сумел хорошо его рассмотреть.

— Ну, здравствуй, что ли, — произнес гость, не без интереса наблюдающий за тем, как сталкер меняется в лице.

Художник поспешно вскочил с кровати, делая шаг навстречу мужчине, но не рассчитал свои силы и оступился. Его ноги подкосились и он бы, наверное, упал, если бы не гость, который бережно подхватил сталкера под руки.

— Здравствуй, Филин, — Художник обнял мужчину. В его глазах блеснули слезы. — А я ведь думал…

— Я тоже брат… я тоже…

Филин осторожно усадил сталкера на кровать, сам же сел рядом на стуле. Около минуты оба мужчины молча разглядывали друг друга, будто пытались вспомнить и сравнить сидящего перед собой человека с мысленным образом, что казалось навсегда останется запечатлен лишь в их памяти.

— Ты изменился, — наконец произнес Филин, нарушая царящую тишину.

— В Зоне время пролетает с такой скоростью, что ты даже не замечаешь, как дни сменяются неделями, а потом и месяцами. Тебе ли этого не знать?

— Да, но кажется совсем недавно…

— Два года… ровна два года назад ты отправился в свой абсурдный рейд! — последние слова Художник произнес не со злобой, а скорее с давней обидой, которая, казалось бы, уже прошла, но теперь, когда появился шанс выговориться, она навалилась с прежней силой.

— Ты все еще не можешь простить мне того, что я не взял тебя с собой?

— Ты даже ничего не сказал мне! Бросил, словно я был для тебя обузой!

— Извини, если сможешь. Но ты прекрасно знаешь, что это было не так. Этот рейд… он был слишком рискованным, — Филин смахнул с глаз слезы, не отводя взгляда от сидящего напротив брата. — И вот ты здесь… Ты всегда был упрямым. Весь в отца.

— А что мне было делать? А ты бы поверил во всю ту чушь, что говорили мне? В то странное сообщение, что пришло на мой ПДА с недельным опозданием, извещая о твоей смерти где-то в северной Зоне? Это все было похоже на жестокий розыгрыш…

— Однако, это правда…

— Абсурд, — Художник не смог сдержать истерический смех, рвавшийся наружу, — Да, мы где-то в пределах северной Зоны, но ты жив! Ты сидишь передо мной! Я тебя вижу, чувствую и слышу твое дыхание!

— А что если я скажу, что это все всего-навсего плод твоей фантазии? — с издевкой в голосе произнес Филин.

— Я дам тебе в морду.

Братья искренне рассмеялись, утирая выступившие слезы, будто ничего и не было. Ни обиды, ни преследующего повсюду чувства вины, ни страшной давящей боли, которая даже если порой и исчезала, то оставляла вместо себя холодящую и сводящую с ума пустоту. Все было как раньше… Почти.

— Где мы? — спросил Художник, и смех тут же утих. Братья обменялись внимательными изучающими взглядами — оба они знали, что рано или поздно этот вопрос все же прозвучит, но каждый из них, как мог, оттягивал этот момент.

— Я… это тяжело объяснить, а еще сложнее принять на веру, — Филин встал и, пройдясь по комнате, остановился у окна, — Ты еще не любовался местными красотами? Нет? Тогда и не стоит. Я сам устрою тебе экскурсию. Одевайся. Возьми вещи в шкафу, я приносил сюда кое-что специально для тебя.

— А моя экипировка?

— У нас есть здесь один местный умелец, он взялся кое-что подлатать. Жаль, что врачей здесь толковых нет, — Филин кивнул на Художника и тот не сразу понял, что он имеет ввиду. Лишь теперь сталкер заметил, что его правая рука туго перебинтована, начиная от локтя и заканчивая пальцами. Осторожно пошевелив ей, он почти не почувствовал боли. Ощущения были какими-то странными — будто конечность онемела и теперь плохо слушалась хозяина.

— Что со мной? — спросил Художник, замечая, как брат упрямо избегает его взгляда. — Говори, черт бы тебя побрал! Ну же!

— У тебя серьезно повреждена кисть руки. Ожог. Не знаю, как так получилось. Кроме того, ты лишился трех пальцев… Сожалею, но мы не смогли ничего сделать… местная медицина…

— Беспалый художник, не получивший признания, — усмехнулся сталкер, внимательно разглядывая поврежденную руку. — Обрез… он будто взорвался в моей руке. Оружия совсем не осталось. Я отлично подготовился, но… Этот рейд должен был быть намного легче. Будто сама Зона сопротивлялась, нежилая пропускать меня сюда.

Филин так и не смог посмотреть в глаза брата, продолжая все также стоять у окна. Художник подошел к шкафу и, отыскав заранее приготовленные вещи, стал медленно одеваться. С непривычки у сталкера все буквально валилось из рук и приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы справляться одной рукой. От помощи брата мужчина поспешно отказался.

— Ну, пойдем? — произнес Филин, поправляя на брате не по размеру большой пуховик. — У нас тут стрелять не принято, так что можно обойтись без бронежилетов и прочей военной амуниции.

Художник первым покинул комнату и, толкнув казавшуюся непомерно тяжелой утепленную дверь, вышел на улицу. Уже давно наступила вторая половина дня. Солнце, столь непривычное для Зоны, светило уже не так ярко, однако достаточно, чтобы заставить сталкера зажмуриться после сумрака, царящего в помещении. Но стоило только мужчине прикрыть рукой глаза, как он тут же почувствовал неладное — что-то ослепительно яркое, напоминающее молнию, которую испускает «Электра», пролетело совсем рядом в паре дюймов от лица сталкера. Рефлекс, заложенный где-то глубоко в подсознании, сработал мгновенно, не дожидаясь реакции медлительного мозга — Художник резко присел и, чуть-чуть подавшись всем телом, перекатился в сторону. От таких резких движений взбунтовался весь организм — раненую руку будто вспороли ножом, ее пронзила адская боль, которая тут же отозвалась в глазах ослепительной вспышкой.

А дальше произошло то, что заставило сталкера содрогнуться всем телом — одна из молний ударила мужчину в лицо. Сердце екнуло, все случилось настолько быстро, что осознание происходящего пришло лишь потом, спустя несколько секунд. По лицу будто провели наждачной бумагой, кожу обожгло, но эти ощущения были далеки от того, что должен чувствовать человек, когда в него попадает молния.

На мужчину обрушился шум и гвалт, царящий вокруг, словно кто-то прорвал невидимую завесу вакуума, отделявшую Художника от внешнего мира. Крик, смех, одобрительные возгласы и просто чья-то неразборчивая речь — весь этот хаос был чужд для Зоны и обитающих в ней людей. Пораженный сталкер осторожно смахнул с лица остатки снега, который уже начал таять. Затравленно оглядевшись по сторонам, он рефлекторно зацепился взглядом за знакомое лицо — Филин стоял буквально в двух шагах от него и смеялся, даже не пытаясь скрыть обуревавшие его эмоции. А Художник, наконец, понял, что происходящее вокруг не плод его больной фантазии — их окружали люди! Огромное количество, по меркам Зоны, мужчин, женщин и детей сновало вокруг — кто-то просто бродил от дома к дому, кто-то оживленно переговаривался или просто дурачился, а кто-то уже ощутимо покачивался, мечтая поскорее добраться до дома. Они были в деревне! В настоящем ЖИВОМ поселке. Судя по всему, люди здесь рождались и умирали, радовались и грустили, да что там, просто жили, не обращая внимания на тот хаос, что царил за чертой их спокойного мирного существования. Стоит ли говорить, что подобные вещи были чужды проклятой Зоне.

По коже сталкера пробежали мурашки. Этого просто не могло быть. Проще было поверить в то, что он сошел с ума, чем в то, что где-то совсем рядом, в повсеместном аду Зоны, могла сохраниться настоящая жизнь.

Стайка ребятишек, до этого с успехом обкидывающая снежками двери дома бабы Маши и залепившая парой удачно вылепленных снарядов в Художника, с радостным криком разбежалась, не дожидаясь, пока странный валяющийся в снегу дядька придет в себя и кинется драть им уши. Лишь один мальчик лет восьми задержался около Филина и, потупив глаза, произнес:

— Дядя Саша, вы ведь не расскажете маме, что мы тут… ну, мы больше так не будем! Честно-честно!

Дядя Саша усмехнулся, но тут же придал лицу строгое выражение и с напущенной серьезностью в голосе сказал, потрепав ребенка по щеке:

— Сам ведь понимаешь, что нельзя, а все туда же. Лучше бы матери по дому помог. Да ладно, что это я. Праздник все-таки. Беги, веселись, но пакостить больше не смейте, иначе… — Филин погрозил мальцу пальцем.

— Не будем! Честное слово! — ребенок уже было повернулся и собрался бежать к друзьям, как вдруг задержался. По его поведению было понятно, что он хочет что-то спросить, но никак не решается озвучить вопрос.

— Ванька, ты давай не темни и не мямли. Хочешь что-то спросить — говори, — Филин присел на корточки и, щелкнув мальчугана по носу, с улыбкой подмигнул ему.

— Дядя Саша, а это правда ваш брат? — с серьезным видом спросил Иван, кивая в сторону Художника.

— Правда.

— Тот самый, которого вы так долго ждали и про которого не любили рассказывать?

— У меня только один брат, значит, получается, что тот самый.

— А он уйдет или останется? — спросил Иван, на лице читалось непомерное любопытство. Так и не дав Филину ответить, он вдруг добавил: — Ну как все… вы же рассказывали…

— Маленький ты еще, такие вопросы задавать. Захочет, уйдет, а нет, так его гнать никто не будет. Он взрослый человек и сам может принимать решения. Ну, все? На этом допрос, считаю, закончен.

— Нет, я еще хотел спросить. Вы… мама просто волнуется. Вы скоро к нам придете?

В этот момент Художник не смог сдержаться и улыбнулся, борясь с желанием засмеяться в голос. И плевать ему было на то, что его брат, вмиг покраснев, окинул его испепеляющим взглядом.

— Так, Ванька, иди к друзьям, иначе я прямо сейчас отведу тебя к матери и пожалуюсь на твое поведение, — Филин, не слушая оправдания Ивана, повернул его и подтолкнул в направлении стоящих неподалеку друзей.

— Просто я боялся, что ваш брат за вами пришел! — все-таки выкрикнул мальчуган перед тем, как раствориться в толпе своих сверстников.

Филин с недоумевающим видом пожал плечами, будто говоря: «Ну, что мне с ним делать?»

— А ты, я смотрю, время зря не терял, — произнес Художник, легонько ткнув брата в плечо. — И как зовут эту прекрасную леди?

— Марина, и она не леди! И хватит лыбиться! Она одна растит двух детей и ей нужна помощь. У этого охламона еще младшая сестра есть и она ничем не лучше его. Как думаешь легко одной воспитывать двоих детей? Муж Марины умер совсем недавно, прошлой весной, и она еще до конца не оправилась от потери…

— От чего он умер?

— От ничего, как и все живущие здесь. Об этом поговорим позже. Давай вернемся к делу. Я много тебе могу рассказать про это место, но для начала осмотрись по сторонам. Что ты видишь?

— Деревня. Поселок расположенный где-то в северной Зоне…

— Нет, ты не прав. Я готов поклясться, что это единственное подобное место, которое уцелело в этом аду. Здесь сохранилась жизнь, тут люди даже не подозревают о том кошмаре, что творится там со всем нами. Последний оплот существования…

— Ты правда так считаешь?

— Так считает каждый, кто попадает сюда из той Зоны, которую мы каждый день привыкли видеть вокруг себя. По крайне мере, первое время… Позволь, я покажу тебе кое-что, — Филин махнул рукой, приглашая следовать за ним, и двинулся вдоль домов.

Художник шел за братом строго след в след, как того и требовали правила, привитые Зоной. Он даже не задумывался над тем, что здесь это излишне, действуя словно строго запрограммированный робот. Однако, при всем при этом, сталкер не забывал поглядывать по сторонам. Он видел детей и взрослых, весело барахтающихся в снегу, людей, беззаботно шагающих между домами, и даже домашних животных, то и дело проскальзывающих под ногами. Художник вдруг начал осознавать, что с каждой секундой он все сильнее любит это место, оно будто проникает в его душу и занимает там законное, достаточно большое место, становясь частью его самого. Пробыв здесь еще какое-то время, он просто не сможет вернуться назад.

«А надо ли? — промелькнуло у него в голове. — Что ждет тебя там? Кровь и слезы? Завистники, готовые порвать глотку даже за дешевый артефакт, который не стоит дороже бутылки водки да пачки патрон? Зачем возвращаться? Чего здесь не хватает для спокойной и беззаботной жизни? В конце концов, всегда можно будет вернуться… потом… когда тишина и покой надоест…»

— Вот, взгляни, — произнес Филин, выворачивая из-за угла дома и указывая куда-то вперед. — Сегодня мы празднуем Рождество.

Художник встал рядом с братом и взглянул перед собой. Там, где деревня немного возвышалась над другими домами, была видна небольшая деревянная церковь, в которой, похоже, было полно народа. Рядом во дворе, огороженном невысоким забором, стояла высокая ель, украшенная игрушками и самодельными тусклыми гирляндами, сделанными из разукрашенных простых лампочек. Вокруг сновали дети — они кричали, катались с невысоких горок, лепили снеговиков и водили хороводы вокруг новогодней красавицы. При первом же взгляде на происходящее сталкер почувствовал, как у него защемило сердце. Это было последней каплей…

— Если ты сейчас скажешь мне, что хочешь, чтобы я здесь остался, то перечить не буду, — Художник, улыбнувшись, посмотрел на брата.

— Нет, я наоборот хочу, чтобы ты убрался отсюда, — произнес Филин, и его слова прозвучали подобно грому среди ясного неба. — Тебе ведь нравится то, что происходит вокруг?

— Да, — Художник с недоверием посмотрел на брата, не понимая, куда он клонит.

— Ты веришь ведь, что если ты упадешь в этот снег, то почувствуешь холод, а если дотронешься до окружающих тебя людей — тепло? Если обидишь тех детей, они заплачут, а их родители прибегут защищать их?

— Но…

— Отвечай на мой вопрос!

— Да!

— А если я скажу, что под ногами у тебя лишь слякоть, церковь, располагающаяся впереди — обгоревшие развалины, а люди, окружающие тебя, лишь бездушные оболочки, мумии, из которых медленно высасывают жизнь?

— Ты спятил… — Художник непроизвольно попятился назад.

— Отвечай на мой вопрос!

— Нет! Ты сошел с ума…

— Я подозревал, что ты поймешь не сразу. Но у нас нет времени. Пожалуйста, Олег, послушай меня. Все, что я сказал об окружающей тебя действительности — правда!

— Нет!

— Да! Да, черт бы тебя побрал, — Филин сделал шаг навстречу брату, и тому показалось, что он сейчас ударит его, чтобы хотя бы силой попытаться доказать свою правоту.

— Даже Марина? И Иван? — дрожащими губами произнес Художник.

— Даже они, — ни секунды не колеблясь, произнес Филин, — Я не могу это объяснить, ты должен это почувствовать. Взгляни себе под ноги, на этот белоснежный искрящийся снег. А теперь на секунду представь, как он выцветает у тебя на глазах, как сквозь него становятся видны камни, обгоревшие палки и кости некогда живущих здесь людей. Взгляни на этих детей, в их улыбающиеся лица. Они ведь прекрасны, правда? А теперь посмотри в их ослепительно яркие блестящие глаза и попробуй увидеть за этим светом ту серость и черноту, что так умело скрывается в них. Они совсем другие. Заметив это, ты почувствуешь, как все вокруг выцветает. Будто громадное серое пятно наползает на царящий вокруг свет, и все меняется. Мираж отступает, грезы остаются в прошлом, и ты остаешься один на один с возможно самым опасным порождением Зоны — с воплощенными в жизнь беспочвенными мечтами…

Филин все говорил, не умолкая ни на секунду, а Художник не мог понять, чего он от него требует. Он смотрел и на снег, и на веселящихся беззаботных детей, но ничего не менялось. Он не знал, возможно ли вообще нечто подобное. И вот в какой-то момент сталкер вдруг понял, что уже совсем не слышит своего брата — тот продолжал стоять рядом, его губы шевелились, но звуки будто вязли в невидимой стене, что разделяла их. Художник посмотрел на снег. Он был все таким же белым, рыхлым и пушистым. А еще девственно чистым, будто свежевыпавшим. Сталкер глянул на свои сапоги, в которых он прошел пол Зоны. Возможно, его одежду почистили, но вот до обуви заботливые руки явно не дошли. Проведя подошвой сапога по снегу, он не заметил отличия — тот был девственно чистым. Художник усмехнулся. Нагнувшись, он зачерпнул горсть белоснежной массы. Что он чувствовал? Холод? Возможно… Мужчина не отводил взгляда от снега, мирно лежащего на его руке, будто желал увидеть в нем нечто очень важное, что-то, что дало бы ответы на большинство терзающих его вопросов. Сталкер не закрывал глаза, но ему удалось отчетливо представить, что произошло бы, покинь на секунду этот мир краски. Он огляделся — вокруг было тускло и серо, будто непроглядный густой туман опустился на землю, и сквозь него совсем ничего не было видно.

«Чтобы человек во что-то поверил, надо придать этому соответствующую обстановку, создать нужную атмосферу и декорации. И вот уже убогая стекляшка в свете тысячи слепящих ламп кажется нам драгоценным камнем, и мы уверены, что вправду видим, как свет отражается на его гранях, как он рисует завораживающую для глаз картину. Но что будет, если на ту же стекляшку взглянуть, держа ее на ладони в простой серой и убогой комнате?»

Художник перевел взгляд на ладонь, где еще секунду назад лежал белоснежный искрящийся снег — сейчас там был лишь слой грязи. Будто прах, оставшийся от прежней сказки, что еще секунду царила вокруг.

— Я вижу! — прокричал сталкер, надеясь, что брат его услышит. В следующую секунду он почувствовал на себе чей-то взгляд. Туман вдруг рассеялся, а мир снова обрел краски. Искрящийся снег вновь ударил по глазам, только сейчас исходящий от него свет был нестерпимо мучительным, будто кто-то намеренно решил сделать так, чтобы сталкер ослеп от огненного калейдоскопа цветов царящих вокруг.

Художник почувствовал, как его подхватывают под руки и как силой заставляют отвести ладони от глаз. Вместе с этим сталкер ощущал, как его затягивает небытие, как разум совсем не сопротивляется и отключается. Там, где-то глубоко-глубоко внутри, было темно и… спокойно.

 

3 Время собирать камни…

Художник вскрикнул и резко сел. Он еще не до конца пришел в себя, поэтому, почувствовав на себе сильные руки, пытающиеся повалить его, сталкер попытался высвободиться. Однако, увидев обеспокоенное лицо брата, мужчина сразу же успокоился и упал на подушку.

— Тише, тише. Ты еще слишком слаб, чтобы расходовать силы понапрасну, — Филин вытер испарину со лба брата и приложил к его губам кружку с водой, давая вдоволь напиться.

— Что это было?

— Тебе удалось увидеть это место в его истинном обличии, и кое-кому это не понравилось.

— Кому? О ком ты говоришь?

— Возможно, мы ошибаемся, но у подобного места должен быть создатель или как минимум смотритель, обеспечивающий порядок. Иногда, когда кто-то из нас слишком сильно сомневается в правдивости происходящего, мы слышим Его голос. Он звучит у нас в голове.

«Зачем возвращаться? Чего здесь может не хватать? В конце концов, всегда можно будет вернуться… потом… когда тишина и покой надоест…» — вспыхнули воспоминания в памяти Художника. Ведь именно тогда он и принял решение остаться. Тогда ему казалось, что эти мысли и умозаключения принадлежат ему.

— Почему вы до сих пор здесь? Что мешает вам уйти? — Художник посмотрел в усталые серые глаза брата. Ему показалось, или в них промелькнул страх?

— Мы не можем. Большинство обитателей поселка это те, кто жили здесь еще до второй катастрофы. Скажу даже больше, они о ней совсем ничего не слышали. Единичные старожилы могут припомнить день, когда в стороне ЧАЭС что-то громыхнуло, а небо вдруг стало кроваво-красным. Но на этом их познания о Зоне заканчиваются. Жители деревни будто слились с этим местом, и любая попытка… хм… скажем так, открыть им глаза заканчивается плачевно. Они призраки этих мест и, к сожалению, мы ничем не сможем им помочь.

— Ну а вы? Те, кто пришли сюда после?

— Зрячих, как мы себя называем, всего двое — это я и тот самый парень, который в данный момент чинит твою амуницию. Остальные пришедшие сталкеры… это трудно объяснить. Человек, которому сообщают дату его приближающейся смерти… он может покончить жизнь самоубийством, прервать мучения, но у него всегда остается возможность продолжать жить. Проживать каждый день как последний и радоваться любой лишней секунде выпавшей на его долю.

— И большинство пришедших выбирают второй вариант?

— Да, и не нам их за это судить. Прожить последние дни своей жизни в тишине и спокойствии, не боясь опасностей Зоны — возможно именно этого им и не хватало. Большинство просто сдались. И они боятся говорить на эту тему с кем-то еще.

— Плевать на остальных! Что же здесь делаете вы — ты и этот твой зрячий друг?

— Мы… просто живем, — с усталостью в голосе произнес Филин. — Пойми, мы все увязли в этой паутине, мы растворились в ней, стали ее частью. Прошло слишком много времени. Мы даже не можем просто умереть… Мы призраки. Это место… оно словно вампир, а мы его доноры, которым по праздникам дают время отдохнуть и восстановить силы…

— Почему ты так говоришь? Что, черт возьми, здесь вообще происходит?! — Художник обессилено упал на подушку. Голова не просто шла кругом, она раскалывалась. Хотелось вернуться в то забытье, из которого его так нагло вырвали в ужасную реальность.

— Мы не живем привычной для тебя жизнью. Я не знаю, как это объяснить… Мы помним только короткие промежутки своей жизни с первого по седьмое января. Понимаю, это звучит фантастически. Накануне, как правило, происходит ужасной силы выброс, по крайне мере, таковым он ощущается в этих краях. После него это место будто теряет силы или наоборот ослабляет защиту, чтобы сюда могли проникнуть новые доноры. Все прибывшие сюда, как и ты, очутились в деревне в этот строгий промежуток времени…

— Я знаю, — произнес Художник, отмечая, как вздрогнул всем телом брат и теперь с интересом смотрел на него. — Когда ты ушел, тогда, в канун Нового года… бросил меня и пропал, я долго узнавал, куда ты мог направиться. В течение следующего года были потрачены все наши сбережения, и всё ради одной цели — найти путь на север Зоны. Я… я не знал, смогу ли найти тебя живым, но мне необходимо было знать, достиг ли ты того Поля артефактов, которым грезил большинство времени, проведенного здесь. Я должен был знать точно! — голос Художника сорвался, и пришлось приложить немалое усилие, чтобы сдержать слезы, которые наворачивались на глаза.

— Прости… я… я не хотел…

— Я был в этих местах! Я точно помню, как проходил мимо, но не видел никакого поселка! А потом меня подтолкнули, указали верный путь…

— Шухов, — одними губами произнес Филин.

— Да, это был Черный Сталкер. Я раньше не сталкивался с ним, но те байки, что травят у костров сталкеры… они оказались правдивы. Дух Зоны, карающий и вознаграждающий случайных путников по только лишь ему ведомым причинам, согласился мне помочь. Он дал мне примерные координаты и указал на строгие временные рамки. Дальше медлить было нельзя. Тридцать первого декабря я предпринял свою первую попытку пробраться сюда, но потерпел неудачу. Было сложно, и я предпочел сделать несколько тайников с амуницией по пути следования и предпринять вторую попытку. Может быть, если бы я тогда не вернулся… — Художник мимолетным взглядом окинул свою изувеченную руку. — Второй раз все оказалось намного сложнее. Аномалии и монстры будто лезли прямо из-под земли, они словно плодились у меня на пути. Наверное, со стороны это было похоже на Апокалипсис. Не помогли ни тайники, ни та убийственная амуниция, что я тащил на себе. Однако, я здесь, и ничто не смогло мне помещать. Я нашел тебя… — сталкер перевел дыхание, внимательно следя за своим братом. — А теперь позволь мне задать один вопрос. Откуда ты знаешь про Шухова?

— Я видел его лишь однажды, когда еще без тебя бродил по Зоне. Но той встречи мне хватило с лихвой. Если честно, то в глубине души я подозревал, что ты предпримешь ряд безрассудных попыток найти меня, но я надеялся, что ты никогда не догадаешься о временных рамках, сковывавших наше существование. Однако совсем недавно я говорил с Черным Сталкером. Это был сон, но… пожалуй, он был правдоподобнее даже этого проклятого места. Шухов расспрашивал о тебе, но ему нужны были не слова, а… словно воспоминания о тебе. Я не знаю, как это объяснить, он словно вытащил необходимую ему информацию у меня из головы. Однако в ответ Черный Сталкер пообещал мне позаботиться о тебе и не дать погибнуть… по крайне мере, в ближайшее время.

— Я был ему нужен, и он помог мне добраться до этого гиблого места, откуда еще никому не удавалось вернуться? Абсурд… — Художник усмехнулся, однако, было видно, что Филин не разделяет его радости.

— Олег, я не знаю его планов, и если честно, мне плевать на них. Сейчас нас должно волновать только одно — твоя жизнь. Надо найти способ вытащить тебя отсюда, и, кажется, мы наконец знаем как.

— А не пойти ли вам… В общем, далеко и надолго! Я не брошу тебя здесь!

— Хорошо, давай умрем оба, геройской смертью! Идиот! — Филин вздрогнул. В это было сложно поверить, но еще ни разу он не оскорблял своего брата и сейчас, кажется, был удивлен тому, что только что произнес. — Пойми меня, если ты вырвешься, возможно, тебе удастся вытащить всех нас и раз и навсегда покончить со всем этим.

— Как?! Если скажешь хоть что-то осмысленное, я обещаю, что попытаюсь.

— Ты требуешь от меня невозможного. Я не могу ничего гарантировать, но если тебе удастся выбраться отсюда…

— Бросив вас на растерзание неизвестной твари! — перебил Художник брата, начиная выходить из себя. — За кого ты меня принимаешь?!

— Успокойся. У нас есть план. Если тебе удастся выбраться, ты сможешь предупредить остальных и прекратить этот кошмар.

— Как?! Блокировав эту территорию? Предложить военным выстроить новый кордон? Ты ведь прекрасно знаешь, что запретный плод будет всегда сладок, а значит, после моих запретов сюда ринуться сотни сталкеров, которым плевать на опасности!

— Вот именно поэтому ты и должен кое-что доставить в бар «Сто Рентген», — Филин снял с плеч небольшой рюкзак и вытащил из него аккуратно заклеенный большой прямоугольный конверт. — Здесь бумаги… Все, что нам удалось достать и узнать про это место. Здесь изложены все наши доводы и опасения. Мы должны остановить эту заразу.

— Кому я его передам? Кто это? Военные? ФСБ? ФБР? Или ребята покруче? Неужели ты и вправду думаешь, что заразу Зоны можно просто вот так взять и уничтожить?

— У нас нет времени на споры и дрязги. Я вижу только один выход, и было бы абсурдно не попытаться что-нибудь исправить. У тебя есть на то все шансы. Ты наша единственная надежда. Это место еще не успело изменить тебя, подчинить себе, и, возможно, с твоим уходом у нас появиться хоть крохотная, несоизмеримо маленькая, но все же надежда. Самое жестокое, что ты можешь сейчас сделать, это продолжать и дальше сидеть, сложа руки, — Филин положил ладонь на плечо брата. Казалось бы, это был простой жест, но вместе с тем Художник почувствовал, как на его плечи лег непомерно тяжелый груз, сбросить который было невозможно. Его надо было пронести независимо от своего желания. Выбор есть всегда? Вранье, самообман слабых людишек, которые привыкли верить в счастливый конец… Чаще приходиться из двух зол выбирать меньшее и не задумываться о чистоте рук. Порой, все решают за нас…

— Хорошо, — произнес Художник, отводя глаза в сторону, но продолжая чувствовать на себе взгляд брата, — Только давай поторопимся. Чертовски хочется поскорее со всем этим закончить.

Сталкер снял автомат с предохранителя и бодро зашагал вперед. Со стороны могло показаться, что дела у него шли просто отлично. Словно это не он оставлял у себя за спиной целую деревню призраков, среди которых был его родной брат. Но это было уже в прошлом, сейчас его цель была где-то впереди, и от того, сможет ли он до нее добраться, будет зависеть многое.

«Две жизни уж точно» — промелькнуло в голове у Художника.

Сейчас, шагая по хрустящему снегу, сталкер вспоминал события, произошедшие с ним всего пару часов назад, которые теперь казались полным абсурдом. Как не старался Художник, он не мог до конца понять и осознать случившееся с ним в этой с виду приятной и спокойной деревушке. Тяжелее всего поверить именно в правду.

Вот и сейчас, покидая это место, сталкер был уверен, что если обернется, то увидит умиротворяющую картину — небольшой деревенский поселок, состоящий из небольших, обособленных друг от друга домиков. Лучи заходящего солнца отражаются от окон и рисуют еще более завораживающую картину. В подобные моменты у Художника будто начинали зудеть, руки ему поскорее хотелось взять в руки блокнот и карандаш и сделать хотя бы набросок будущей картины. Природе не свойственно ждать людишек, занятых своими мелкими делами, она с легкостью рисует на их глазах прекраснейшие картины и с такой же беззаботностью уничтожает свои творения…

«А порой в этом помогаем ей мы…» — усмехнулся Художник, хотя повода для веселья не было. Когда тебя что-то гложет изнутри и когда ты не можешь с уверенностью решить, правильно ли ты поступаешь, всегда легче сбежать от терзающих тебя мыслей. Так проще…

Художник вдруг резко остановился, прислушиваясь к своим ощущениям. В голове нарастал еле различимый гул, природу которого сталкер, как ни старался, не мог объяснить. Кроме того, он не мог понять, почему буквально с каждой секундой крепло желание вернуться. Будто что-то незримое тянуло назад.

«Обернуться… ведь это так… просто…» — Художник встряхнул головой. Казалось, будто он находится в странном сне, где мысли приобретают медленный и тягучий характер. Не хотелось думать, взвешивать и просчитывать. Сейчас в нем осталось лишь одно желание — вернуться туда, где ему были рады, где не нужно беспокоиться за свою жизнь и где можно было просто радоваться жизни.

Глаза резанула яркая вспышка, и тут же в голове промелькнула череда неясных образов, словно призраков его прошлой жизни — брат, деревня, гостеприимные люди и веселящиеся дети с серыми пустыми глазами, в которые совсем не хотелось смотреть… будто в них можно было увидеть отражение чего-то такого, что потом всю жизнь будешь пытаться забыть.

Художник сделал неуверенный маленький шаг вперед и будто почувствовал, как рвется незримая связь, словно натянутая до предела струна. Наваждение исчезло, он вновь был свободен. Однако ощущение волнения и опасности не покидало его. Теперь ему хотелось как можно скорее покинуть это место и больше никогда сюда не возвращаться.

«Все? Вот так просто? Может быть, все же стоило переубедить брата? Попытаться бежать вместе? А что теперь?» — сталкер поймал себя на мысли, что непроизвольно стал думать о попытке вернуться и попытаться спасти Филина. Ведь теперь это было так просто. Надо всего лишь рассказать ему об этом.

«Нет уж! Второй раз это место меня уже не отпустит!»

Словно прочитав мысли и намеренья сталкера, незримый кукловод решил, что больше ждать не имеет смысла — Художник услышал, как где-то совсем рядом раздался едва различимый вой, словно призыв к действию. По коже пробежали мурашки, и почему-то стало невыносимо холодно, словно мужчина окунулся в ледяную воду. Крепче сжав в руках автомат, сталкер побежал.

«Не оглядываться… главное не оглядываться… Филин говорил, что все будет хорошо… они не достанут… они не смогут… не догонят…» — мысли эхом отдавались где-то в подсознании в то время, как Художник прикладывал все силы, чтобы не упасть и не сбиться со спасительной тропы.

Всего в нескольких шагах откуда-то со стороны взметнулась черная Тень и кинулась наперерез сталкеру. Рефлекторно мужчина повел стволом автомата в сторону приближающейся опасности, но не выстрелил, хотя вероятность промахнуться отсутствовала.

«Не стрелять! — мысленно отдал приказ сам себе Художник. — Твари не способны причинить мне никого вреда. Я… они хотят лишь вернуть меня. Нельзя… вступать в бой… все неправда… нельзя!»

Художник резко взял в сторону, минуя Тень. Либо твари не хватило сноровки, чтобы настигнуть свою жертву, либо Филин все же оказался прав и эти странные порождения Зоны, охраняющие это место, и вправду не могли причинить никакого вреда. Однако…

Сталкер почувствовал, как что-то холодное резануло левую бровь. Боль была терпимой, но неожиданной, от чего Художник чуть было не оступился и не упал. Из рассеченной брови побежала струйка крови, заливающая глаза. Продолжать бежать было практически невозможно и даже опасно.

Закрыв ладонью кровоточащую рану, Художник только и смог разобрать очередную Тень, появившуюся прямо перед ним. Бок пронзила адская боль, заставляющая сталкера вскрикнуть и, выронив автомат, от которого сейчас было мало проку, упасть на землю, закрыв живот руками.

«Бесславный финал безумного рейда. Что ж, наверное, этого и следовало ожидать…»

Художник поднял голову, намереваясь увидеть того, кто нанесет последний удар. Нет, чуда не произошло, и монстры все еще были здесь. Обступив раненого сталкера, черные, плохо различимые Тени не шевелились, будто решая, кому из них выпадет честь прикончить бедолагу. Затянувшаяся сцена длилась уже достаточно долго, но ничего не менялось. Художник медленно дотянулся до автомата и потом также осторожно поднял оружие с земли. Ничего не изменилось.

«Черт возьми, это и вправду походит на сумасшествие!» — Художник, все еще зажимая рукой кровоточащий бок, осторожно поднялся, опираясь на автомат как на костыль. А потом он вдруг понял, осознание происходящего пришло в голову одной связной мыслью, словно вспышка, которая рассеяла царящий вокруг хаос. Сталкер помнил это чувство, всего один единственный раз он испытывал подобное, тогда, в деревне, он ошибочно принял его за голос разума, собственного ангела-хранителя, который убеждал его бросить все и остаться.

Художник вгляделся в неясные размытые Тени и только теперь понял, что они не окружают его, нет, твари расположились полукругом, отрезая путь к отступлению. Выход был всего лишь один и именно к этому исходу сейчас и подталкивал незримый «разум».

Сталкер резко развернулся, откидывая предрассудки и забывая все предупреждения, о которых не раз твердил Филин перед тем, как с тревогой во взгляде отпустить брата в обратную дорогу. Когда выхода нет… что ж, тогда самое время начать играть по чужим правилам.

Художник нисколько не удивился, когда понял, что он находится в деревне неподалеку от церкви. Вот только самого поселка как такового не было — обугленные, завалившиеся строения лишь отдаленно напоминали о той радости и благополучии, что царили здесь совсем недавно. Конечно же, нигде не было ни детей, ни их родителей, лишь грязь, копоть и боль от воспоминаний той жизни, что совсем недавно царила здесь. Это место умерло уже давно, оставив лишь паразитов, тварей Зоны, которые теперь устроили здесь свое логово и каждый год собирали кровавый урожай.

Деревня не просто видоизменилась, появилось кое-что еще. Внимание сталкера привлек огромный шар чуть выше человеческого роста, который располагался всего в нескольких метрах от него. Чтобы лучше его разглядеть, мужчине пришлось приблизиться к странной находке. С каждым шагом Художника все сильнее начинала бить мелкая дрожь. Из чего точно состоял этот шар, понять было сложно, он был словно окружен странным ореолом, похожим на тот, из которого состояли Тени. Но сквозь это препятствие Художнику все-таки удалось разглядеть то, что раньше было сокрыто от его взора.

Сталкер почувствовал, как все его тело буквально наливается свинцом, руки и ноги словно онемели, но сердце… его ритм стал настолько быстрым, что казалось, оно вот-вот разорвется в клочья. Дыхание перехватило, легкие начало ощутимо жечь, но Художник никак не мог заставить себя вдохнуть, будто боялся отравиться окружающим его воздухом.

Сквозь зыбкую пелену, окружающую огромный шар, были видны тела людей. Неведомый скульптор будто облепил ими этот невероятный чудовищный клубень. Больше всего на свете сталкеру хотелось отвести взгляд и больше никогда не смотреть на этот кошмар. Но он не мог, Художник непроизвольно искал глазами в этом ужасе до боли знакомое лицо, не переставая при этом надеяться, что этого все же не произойдет…

Узнать мертвенно-бледного Филина было практически невозможно. Его руки были вывернуты под невероятным углом к телу, а на лице навсегда застыла гримаса боли. В этот момент Художник почувствовал, как мир вокруг меркнет, а земля в буквальном смысле уходит из-под ног. Удушливый спазм, сдавивший горло железной хваткой, не отпускал, перед глазами все поплыло.

— Отпусти… — донесся хрип, и глаза Художника расширились от ужаса, когда он заметил, как двигаются губы брата. — Хватит… ты не смог… отпусти… ты не сможешь помочь… отпусти…

Сталкер плохо понимал, что происходит, в голове не было ни одной мысли лишь боль и страх. Вскинув автомат, который, казалось, жег кожу ладоней, Художник нацелил оружие в единственного человека, который ему был дорог. За ним он и пошел в Зону, ради него и предпринял эту безрассудную и опасную вылазку. Все было кончено.

Художник не помнил, как нажал на спусковой крючок, он осознал это лишь когда почувствовал привычную отдачу в плечо, но автомат вдруг резко повело в сторону. Удар был не сильным, но сталкер сейчас был в таком состоянии, что даже легкий толчок обладал для него чудовищной силой. Он выпустил оружие из рук и почувствовал боль, сковавшую все тело. Разум сталкера просто не выдержал, казалось, где-то внутри, там, где было сердце, что-то надорвалось и сломалось. Проваливаясь в бездонную темноту, Художник все же смог разобрать знакомое лицо склонившегося над ним человека и донесшиеся до него сквозь ватную пустоту слова:

— Идиот! Тебе же говорили… тебе повезло, что я держу слово, данное твоему брату…

 

4 Помню… верю… жду встречи…

Художник содрогнулся всем телом и открыл глаза. Казалось, что боль проникла в каждую клеточку его тела, и вытерпеть подобное было просто невозможно. Осторожно подняв голову, сталкер внимательно осмотрелся по сторонам, не понимая, где он находится. Все было таким знакомым, но… это невероятно!

— Да, знатно вы ребятки вчера покутили! Неплохо Рождество отметили! — раздался бас над самым ухом, заставляющий Художника поморщиться. — Я тебя уже дважды пытался растолкать, но бесполезно! Почти все уже разбрелись по берлогам, а ты…

Сталкер повернулся к своему собеседнику, с трудом узнавая в нем бармена из бара «Сто рентген». Голова шла кругом. Как Художник не старался, он не мог сопоставить то, что произошло с ним в деревне, с тем, как он вдруг очутился в баре. Это не было сном и не могло просто привидеться, но объяснить случившиеся, он был не в силах. По крайне мере, пока…

— Художник, ты какой-то странный? Отравился, что ли? — все не унимался бармен. — Может тебе налить чуток, чтобы собраться с мыслями, а? Только учти — халява закончилась, так что за счет заведения больше не…

— Наливай уже, — отмахнулся сталкер, готовый продать душу Дьяволу, лишь бы его надоедливый собеседник наконец заткнулся.

— Во дела! — бармен схватил Художника за правое запястье, внимательно разглядывая перебинтованную руку. — И где это ты уже успел?

Сталкер промычал что-то неопределенное в ответ, но бармен почему-то отстал, ну или по крайне мере решил повременить с расспросами.

«Рука… это не могло быть сном. Значит, все случилось на самом деле… Филин, деревня, моя неудачная попытка вернуться…» — Художник с рассеянным видом осторожно поднялся и направился к выходу.

— Эй, эй, постой, а выпивка? — прокричал бармен, явно намериваясь остановить ускользавшего клиента.

Даже не пытаясь ничего возразить, Художник остановился и осторожно расстегнул куртку, намереваясь достать те немногие деньги, что у него еще остались. Больше всего на свете ему хотелось попасть на свежий воздух, а потом… найти какое-нибудь необитаемое, давно заброшенное место, где можно было собраться с мыслями.

Сталкер нисколько не удивился, когда из внутреннего кармана прямо в руки выпал огромный прямоугольный пакет. По коже пробежали мурашки.

«Возможно, еще не все потеряно…» — промелькнула в голове Художника спасительная мысль, за которую хотелось ухватиться как за спасительную соломинку. Нечеткий призрак того, что все еще будет хорошо, вдруг стал обретать материальность.

Резко развернувшись, Художник вернулся в зал и помахал пакетом перед лицом бармена.

— У меня послание для Шмеля. От Филина, — зачем-то уточнил сталкер, хотя, брат об этом и не говорил.

Приветливая улыбка на лице хозяина заведения испарилась без следа, уступив место удивлению.

— Он за дальним столиком. Там, в углу, — бармен кивнул куда-то вглубь помещения. В блестящих глазах читалось непомерное любопытство, однако, вместе с этим, его что-то сдерживало от соблазна задать очередной вопрос.

Художник осторожно прошел мимо полупустующих столиков и остановился около неприметного мужчины, одетого в серый сталкерский комбинезон с надвинутым на глаза капюшоном.

— У меня для тебя послание, — сталкер положил пакет на стол перед человеком, от которого сейчас зависела жизнь десятков людей.

— Что ж, значит случилось худшее, — сухо произнес Шмель, быстро вскрывая пакет и вытаскивая из него несколько листов, испещренных мелким почерком. Просмотрев полученные данные, он лишь неопределенно кивнул головой. — Я все сделаю, как он просит, но… Надеюсь, Филин понимает, что он делает. Ты же его брат, верно? Прими мои соболезнования. Я думаю, он был счастлив, что вы все же встретились.

— Подожди, но когда начнется операция?

— В самое ближайшее время. Больше я тебе ничего не могу сказать.

— Но когда я его увижу?

— Кого? — недоуменный Шмель вскинул голову так резко, что чуть было не скинул капюшон. — Ты Филина имеешь ввиду?

Художник молчал. Почему-то он не смог произнести ни слова. Вместо этого сталкер лишь кивнул головой.

— По-моему ты что-то не понимаешь, — Шмель вновь просмотрел полученные листы и отделил самый последний. — Вот, кажется, это тебе… И извини, если что-то не так…

Странный сталкер поднялся и поспешил удалиться. А Художник все так же стоял рядом со столом и не сводил глаз с помятого листка бумаги. Это был детский рисунок, который вряд ли мог сказать что-то сталкеру — юный художник с явным старанием как смог изобразил огромную новогоднюю елку и четырех людей, водивших вокруг нее хоровод. Наверное, ребенок изобразил свою семью — в непропорциональных высоких человечках угадывались мужчина и женщина. Мама и папа. Рядом с ними, наверное, юный художник изобразил себя и своего брата или сестренку. К сожалению, рисунок был настолько испорчен, что разобрать что-то еще было невозможно. Но почему-то сталкер был уверен, что два маленьких радостных державшихся друг за друга человечка являются непременно братьями.

В углу листа, прямо поверх рисунка, была надпись, и ее автор был явно намного старше юного автора. Этот почерк Художник не мог не узнать. И сейчас, вновь и вновь пробегая глазами по этим нескольким строчкам, сталкер чувствовал, как сердце переполняется тоской и болью. Он знал, что теперь подобные чувства навсегда останутся с ним, они заняли то место в его душе, где совсем недавно была любовь и надежда, порой сменяющаяся зияющей пустотой.

«Олег, я сразу хочу извиниться за то, что в очередной раз обманул тебя. Ложь во благо… не знаю, может ли это оправдать меня в твоих глазах. За последнее время я принес тебе слишком много боли и страдания. Прости меня. Я пишу эти строки, пока ты лежишь тут без сознания, совсем рядом. Я не могу сказать это тебе… я не могу даже написать тебе об этом! Знай лишь, что как только ты передашь бумаги нужному человеку, наши мучения прекратятся. Шмель… Мы ходили с ним в совместные рейды, когда тебя еще не было в Зоне, и вот теперь я вынужден просить его об услуге, за которую не смогу ничем отплатить… Я всегда советовался с ним, и моя последняя вылазка в северную Зону не стала исключением. Шмель знает не намного больше твоего, но он обладает необходимыми связями, чтобы реализовать задуманное. А главное, он сможет сделать то, чего ты никогда не простишь мне. По-другому просто и не могло быть… Не пытайся найти Шмеля, забудь обо всем, что связывало тебя с этой историей. Ты ни в чем не виноват. Помни это. Я люблю тебя. Если после смерти все же есть жизнь, то мы еще обязательно встретимся! Живи, помни, будь счастлив»

— Входите, входите скорее, я вас уже заждался! — Сидорович нетерпеливо потер руки то ли от холода, то ли от предвкушения приближающейся прибыли. — Ну, как дорожка?

— Без мата и не скажешь! — вошедший хмурый сталкер скинул рюкзак и принялся греться у камина, стоящего в углу. — Черти что творится в Зоне! Я же тебя предупреждал, что эта ходка будет опасной! Вести необученного человека с большой земли — абсурд!

— Ну, ты ведь вернулся, и как я вижу, еще и покупателя привел. Так что, все было не зря…

— Ага, как же. В нас дважды стреляли! Военные как с цепи сорвались! После этого их внепланового запуска…

— Так, все, хватит стонать. Ты не за это свои деньги получаешь!

Последний веский аргумент Сидоровича явно притушил запал проводника. Что-то пробубнив себе под нос, он затих около камина, лишь время от времени разминая озябшие руки.

— Позвольте вопрос, — нарушил повисшую тишину третий человек, до этого мирно стоявший у двери. — Что это за история с несанкционированным запуском? Я конечно знаком с этой историей из газет, но вам из «эпицентра событий», так сказать, видней, — мужчина ухмыльнулся, не сводя глаз с суетящегося Сидоровича.

— Да что там рассказывать, так, белиберда всякая. Вы вот лучше садитесь, — барыга указал на свободный стул. — Может по сто грамм? Выведем радиацию из организма!

— Нет, не стоит, я привык вести дела на трезвую голову, — произнес мужчина, садясь на предложенный стул. — Так что там с этой историей? Считайте, что я настаиваю.

— Да ничего интересного, тем более что все туманно. Рассказчики путаются, кто говорит, что с одной из военных баз произошел незапланированный обстрел территории, кто-то утверждает, что это были вертолеты, выполнявшие неизвестно чей приказ. Да мне эти сплетни как-то неинтересны. Лишь бы вояки на нас ядерную бомбу не вздумали скинуть! — Сидорович хохотнул довольный собственной шуткой.

— А куда стреляли?

— Да зачистили какой-то квадрат в северной Зоне. Говорят, там деревенька какая-то раньше была, а сейчас как бы руины. Жертв среди мирного населения уж точно нет.

— Да, странная история, — мужчина пожевал губами, будто хотел еще что-то добавить, но потом передумал. — Ну что ж, давайте перейдем к делу. Я, признаться честно, удивлен, что вам понадобились мои услуги.

— Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, у меня есть вещь, которая вас заинтересует, — с этими словами Сидорович открыл встроенный в стену сейф и достал оттуда огромное прямоугольное полотно, занавешенное черной тканью. — Скажите, вы любите живопись?

— Обожаю, тем более, что это является частью моей работы.

— Ну что ж, тогда мне интересно, что вы скажете на счет этого, — Сидорович скинул ткань и продемонстрировал мужчине скрытую под ней картину.

Рамка, в которую было вставлено полотно, выглядела убого и у настоящего ценителя искусства не вызвала бы ничего кроме отвращения. Но вот сама картина… На полотне в лучах заходящего солнца была изображена небольшая деревенька. Маленькие домики, ухоженные дворы и снующие повсюду люди. Чуть вдалеке виднелась возвышающаяся церковь и высокая, украшенная разноцветными игрушками ель. Казалось, будто картина была живая. Она не предавала одинокую запечатленную картинку, нет, казалось, все изображенное на ней буквально дышало жизнью. Понять, в чем заключался секрет, можно было лишь после нескольких минут внимательного созерцания. Подобный эффект движения создавал снег. Он будто и впрямь искрил, приобретая то ослепительно яркие, то багряные тона, будто на нем и впрямь играли лучи нарисованного солнца. Картина завораживала.

— Откуда?! — выдохнул мужчина, — Кто?! Кто ее написал?!

— К сожалению, этого я не могу сказать.

— Сколько вы хотите?!

— Дело не в деньгах. Я мог бы вас, конечно, обмануть, но я честный торговец. Художник, а его и впрямь так звали, к сожалению пропал. Бесследно. Он ушел куда-то вглубь Зоны, кто-то поговаривает, что на север. В любом случае, даже если он еще жив, то найти его почти невозможно.

— Вы хотите моей смерти!

— Отнюдь! Я вижу, вас так раздосадовало отсутствие автора… Ну а картина-то вам нужна?

— Вы шутите?! Я ее забираю прямо сейчас. Я не позволю ей храниться в этом… — мужчина на секунду оторвал взор от картины и огляделся по сторонам, — у вас!

— Полностью с вами согласен, — Сидорович усмехнулся, явно оставшийся довольный эффектом, который произвела картина. — О цене мы как бы уже договорились…

— Да, мы согласны.

— Но я не рискнул сильно завышать цену, пока вы не видели товар. Я думаю, если мы умножим нашу сумму, скажем, в два раза…

— Не шутите так.

— А кто шутит? Товар-то стоящий! Штучная работа! Разве она не достойна оказаться в коллекции какого-нибудь заграничного богатого ценителя искусства?

— Я не могу сам принимать подобные решения, — мужчина на секунду задумался. Правда, молчал он лишь до тех пор, пока Сидорович не начал убирать картину обратно в сейф: — В этот раз я сделаю исключение! Удваиваем цену!

— Ну и ладушки! — торговец поспешил закрепить соглашение рукопожатием, — может все-таки по маленькой? Нет? А я все же выпью!

Люди еще какое-то время обсуждали детали предстоящей транспортировки товара, на время забыв о лежащей на столе картине. А на ней все так же продолжал искрить снег, порой складываясь в вычурные узоры. Она словно жила своей жизнью.

Лишь спустя какое-то время, когда картину, наконец, доставят на большую землю и ее смогут детально изучить, кто-то обратит внимание на почти незаметную небольшую надпись в углу полотна: «Помню… верю… жду встречи…»