Я открыла глаза. Оказалось, что уже совсем стемнело, и торжествующая луна победно пялится с угольного неба.
Денис протянул мне бокал вина, придвинул поближе садовое кресло и плюхнулся в него.
– Ох, прав старик Гумилев, – вздохнул он. – Если б ты была со мной, голуба моя, все было бы по-другому…
– Ты что, стал бы тогда президентом Соединенных Штатов? – усмехнулась я.
– Ну, зачем ты так, Алекс? – с укоризной произнес Шмаков. В его голосе прозвучали трагические нотки. – Просто я был бы тогда счастливым.
– Ты неисправим! – окончательно развеселилась я. – Прибереги лучше свой пафос для сцены.
– Ох, какая ты стала! – восхитился Денис. – Колючая, злая. Такой ты мне даже больше нравишься…
– Я польщена.
Ему не удалось застать меня врасплох. Я справилась с собой, и была чрезвычайно рада этому обстоятельству.
– Расскажи, как ты жила все эти годы? – предпочел Шмаков сменить тему.
– Шикарно! – Я допила вино и поставила опустевший бокал на землю.
– Ну, это понятно, – протянул Денис. – Роскошный дом в роскошном месте. Я не об этом.
Он повернулся и вплотную приблизился ко мне так, что я почувствовала на своей коже его дыхание. Ночь была полна звуков – шороха ветвей, шелеста листьев, далекой соловьиной трели. На миг мне показалось, что возвращение в прошлое вполне реально. Обманчивые чары мгновения опутали меня, я закрыла глаза и обвила его шею руками. Ощутила прикосновение его губ…
Но… Ничего не произошло. В моей душе ничего не шевельнулось. Я резко отстранилась. Пустой бокал опрокинулся и с грохотом покатился по тротуарной плитке.
– Что случилось? – нежно прошептал Шмаков и вдруг хлопнул себя по лбу. – Ах, Господи! Я понял. Ты наверняка замужем.
– Не угадал, – устало сказала я и порывисто поднялась с кресла. – Просто ты опоздал, Шмаков. На пятнадцать лет.
Я шагнула в сторону, но он догнал меня и схватил за руку.
– Послушай, Алекс. Это же смешно. Ведь ты любила меня! А для настоящей любви время не преграда, – с надрывом произнес он и тряхнул головой. Угольно-черная прядь упала ему на глаза.
Шмаков озадаченно замолчал, но тут же снова кинулся в атаку.
– Вот видишь, любила все-таки! – торжествующе воскликнул он. – Так почему бы нам не попробовать сначала?
– Пока, Шмаков. Приятно было увидеть тебя снова.
– Но… – начал он.
– Дэн! – раздался от дверей дома Норин голос. – Ты куда подевался?
– Я здесь, голуба моя! – отозвался Шмаков.
– У тебя мобильный разрывается.
– Бегу! – крикнул он. – Алекс, прошу тебя, не уходи, я сейчас вернусь.
Я неопределенно пожала плечами в ответ. Давнишняя обида всколыхнулась в груди.
Мы с Денисом встречались около двух лет. Причем «встречались» – слишком мягко сказано. Мы практически не расставались. Я, например, не сомневалась в том, что в один прекрасный день для нас сыграют марш Мендельсона.
Правда, мои родители вовсе не разделяли моего оптимизма. Они, напротив, были уверены в том, что Денис преследовал исключительно корыстные цели и что, кроме московской прописки и квартиры в престижном центре, ему от меня ничего не было нужно. Отчасти в этом имелась доля истины, так как Денис родом с Урала и жить ему после окончания института действительно было негде. Но меня этот факт ничуть не волновал. Поэтому реальность, обрушившаяся на меня одним холодным февральским вечером, оказалась сродни Тунгусскому метеориту. По размеру воронки, оставшейся в моем сердце.
– Поздравь меня, Алекс, – сказал тогда Шмаков, – я женюсь.
Честно говоря, в первый момент я подумала, что он таким оригинальным способом делает мне предложение.
– Не на тебе, – равнодушно добавил он, развернулся и исчез из моей жизни.
Вскоре он действительно сочетался законным браком с известной артисткой, стареющей примой одного из московских театров. «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно с молодым!» – таков был ее девиз. Шмаков стал ее шестым официальным мужем, и думаю, что на нем она не остановилась бы, если бы не умерла от остановки дыхания во время операции по липосакции.
Но это все случилось гораздо позже, а тогда актриса распахнула перед молодым мужем все двери. Он стал активно сниматься в кино и довольно быстро прославился.
А я через две недели после его ухода выяснила, что беременна…
Внезапно налетел сильный порыв ветра.
Луна скрылась за рваным косматым облаком, и стало совсем темно. Я поежилась, подумав о том, что мне предстоит пробираться до дома через кусты.
Словно в подтверждение моих мыслей от черной стены деревьев отделилась тень. Сердце учащенно забилось, и я отступила назад, к раздвижным дверям. Но что толку, они все равно закрыты, чтобы в помещение не летели комары.
Тень тем временем приблизилась и приобрела очертания женской фигуры. Лиза!
– Ох, – выдохнула я, – вы меня напугали. А вам самой не страшно бродить по лесу в ночи?
– Мне не страшно, – холодно ответила Лиза. – Здесь некого бояться. – В кромешной темноте ее бледное лицо светилось странным зеленоватым светом. – Здесь все свои, а бояться нужно чужих, – с нажимом произнесла она и наградила меня тяжелым взглядом.
– Ну да, конечно, – промямлила я, обескураженная откровенной Лизиной неприязнью. – А мы вас ждали, ждали… Там Денис Шмаков приехал, – зачем-то сообщила я. – Знаете такого артиста?
– Нет, не знаю, – отрезала Лиза.
– Шмакова не знаете? – обиженно произнес лично сам Шмаков, материализовавшийся из-за моей спины. – Безобразие! Народ обязан знать своих героев. Алекс, – обратился он ко мне, обняв меня за плечи, – просвети девушку.
– Алекс? – переспросила Лиза и неожиданно улыбнулась. – Вам идет это имя.
Интересно, с чего такая метаморфоза? Сзади послышался торопливый стук каблучков. Я обернулась и увидела Галу.
– Друзья мои, – вскричала она, – ну что вы тут комаров кормите? Пойдемте скорее в дом, пить кофе с мороженым.
Тут она заметила Лизу.
– Как я рада, что ты все-таки пришла, девочка моя, – она нежно погладила Лизу по голове.
Жест показался мне настолько интимным, что я почувствовала неловкость.
– Ой, Саша, смотрите! – воскликнула вдруг Гала, – У вас от ветра окно распахнулось. Видимо, вы неплотно его прикрыли.
Я перевела взгляд и похолодела. В спальне горел свет, а из раскрытого окна вырывались белые языки тюля.
Рим, октябрь 1947 года.
В течение последующих нескольких дней им с Дюком ни разу не выпало возможности побыть наедине. Стертый не оставлял Кару ни на минуту, следовал за ней повсюду, как тень.
Даже во время ее выходов на сцену он стоял в кулисах и наблюдал.
Дюк приходил на каждый концерт, сидел, не шелохнувшись, в первом ряду, задаривал ее цветами.
Ее артистическая комната стала похожа на цветочную лавку. Розы, орхидеи, лилии, хризантемы… И в каждом букете – записка. И в каждой записке – одни и те же слова.
«Я люблю тебя!!! Выходи за меня замуж!!!»
Кара бережно складывала их и прятала в косметичку. Благо, у Стертого не было доступа в гримерную, он стоял на страже у двери.
– Что ты творишь, что ты творишь… – ворчала Вера.
В последний день перед возвращением в Москву они гуляли по вечному городу. Втроем. Кара, Вера и Стертый.
Их узнавали на улицах. Здоровались, улыбались, просили автографы. Какой-то уличный музыкант, игравший на пьяцца Навона на гитаре, упал перед Верой на колени.
– Bellissima! – вскричал он. – Bellissima!
Вера расхохоталась и бросила в его шляпу несколько монет.
– Grazie, signora.
Стертый бледнел и потел, то и дело снимал шляпу и проводил несвежим носовым платком по лбу и поредевшим волосам.
Они побродили по Колизею, по Римскому форуму, выпили кофе с мороженым в маленьком кафе в самом сердце Рима – напротив пьяцца Венеция.
– Я, кажется, забыл кошелек, – заявил Стертый, когда официант принес счет.
– Я не сомневалась, – хмыкнула Вера и полезла в сумочку.
Но тут из дверей кафе выскочил пузатый человечек в длинном фартуке в красно-белую клетку.
– No, по!.. – воскликнул он, замахал пухлыми ручками и затараторил что-то по-итальянски.
– Что он говорит? – спросила Кара у Стертого. Предполагалось, что тот знает итальянский язык.
– Слишком быстро, я не разбираю слов.
– Он говорит, что не смеет брать деньги у столь уважаемых гостей. И что он почтет за честь, если вы согласитесь отведать его фирменное блюдо – пасту «Венеция» – спагетти в рыбном соусе. За счет заведения, конечно. Он хозяин.
Кара ощутила, как краска заливает лицо. Рядом с их столиком стоял Дюк и пожирал ее глазами.
– За счет заведения? – оживился Стертый. – Я – за!
Казалось, он один из всех присутствующих чувствовал себя вольготно. Вера натужно закашлялась и пожала плечами:
– В принципе, можно.
– Я не буду есть, спасибо, – поспешно отказалась Кара. – У меня вечером спектакль.
– И не ешьте, вас никто насильно не заставляет, пока … – ухмыльнулся Стертый и растянул тонкие губы в подобии улыбки, глазки его загорелись алчным блеском, – а я лично проголодался.
– Как вы нас нашли? – спросила Вера Дюка.
– О, это случайность. Я проезжал мимо и увидел вас. И это очень удачно, потому что я как раз хотел завтра пригласить вас на виллу моей семьи. Это совсем рядом, в окрестностях Рима.
– Я в случайности не верю, – пробормотала Вера, – и, вообще, мы завтра уезжаем.
– Но ведь ваш поезд вечером?
– Да, вечером, поздно, – подтвердила Кара, почувствовав, как сильно заколотилось сердце. – Послушай, Вера, мы вполне успеем, если отправимся утром.
– Так давайте сначала закажем эту вашу, как ее, пасту рыбную, – встрял Стертый. – А потом решим.
– А вы-то тут при чем? – не удержалась Кара. – Вы что, тоже хотите ехать?
Стертый одарил ее тяжелым взглядом и промолчал.
Хозяин кафе тем временем так и застыл в почтительном поклоне рядом с их столиком. Дюк что-то коротко бросил ему, хозяин расплылся в широкой улыбке и покатился на кухню.
– Дуэ? Вы сказали «дуэ»? – подозрительно спросил Стертый, подняв два пальца вверх. – То есть – два? А вы что, не будете с нами обедать?
– Нет, благодарю, я сыт. Если позволите, я украду у вас Кару. Мы с ней побродим тут, чтобы не портить вам аппетит.
– Как это украдете? – занервничал Стертый и заерзал на стуле. – Зачем?
– Успокойтесь, никуда она не денется, я вам обещаю, – низким поставленным голосом проговорила Вера и вздохнула.
Кара поднялась с места. Услужливый официант тут же подскочил и отодвинул ее стул.
– Prego, signora.
– Grazie, – улыбнулась Кара.
– О, ты делаешь успехи в итальянском, – шепнул ей Дюк, когда они отошли на достаточное расстояние.
– Да уж, – рассмеялась Кара.
– Начало положено, а это уже много. Санта-Ма-рия! Наконец-то мы вдвоем! Как я счастлив, что могу быть рядом с тобой, смотреть на тебя, касаться. – Он схватил ее ладонь и сжал в своей руке.
– Осторожно, – испугалась она. – Увидят…
– О-о-о, я готов убить этого… – простонал Дюк и заскрежетал зубами.
Кара снова рассмеялась. Она ощущала себя так легко и непринужденно рядом с ним, словно знала его долгие-долгие годы.
Ей, привыкшей выражать свои чувства только на сцене, нравились его эмоциональность и открытость.
Они пересекли площадь и поднялись по широкой лестнице к памятнику Виктору Эммануилу II, воздвигнутому в честь объединения Италии. Здесь они находились в поле зрения Стертого, и в то же время могли свободно общаться, не боясь быть услышанными.
Кара присела на мраморную ступеньку. Камень был теплым, яркое южное солнце без устали прогревало его. Дюк, не отрывая от нее влюбленного взгляда, опустился на ступеньку ниже.
– Ты прекрасна, mia cara. Я не хочу отпускать тебя. – Он снова взял ее ладонь и поднес к губам.
– Я тоже не хочу, чтобы ты меня отпускал…
– Так останься!
– Я не могу, ты же знаешь.
– Но почему? Ты станешь моей женой, ты будешь счастлива, клянусь тебе!
– Пожалуйста, прошу тебя, не мучай меня.
– Я сделаю тебя счастливой, – упрямо повторил он.
– Я верю тебе. Но я не могу остаться, я должна уехать.
Дюк молча смотрел на нее, в его глазах читалась мольба.
Не в силах выдержать этот взгляд, Кара опустила голову.
«А может быть, это Его Величество случай?» – подумала она. Случай всегда играл в ее жизни большую роль.
Именно случай в 1916 году свел ее родителей – сочувствовавшую большевикам барышню из богатой дворянской семьи и нищего студента-вольнодумца. Они познакомились в Петербурге и буквально на следующий день тайно обвенчались. Бежали в Москву, где тот же самый случай вскоре разбросал их по разным странам. Студент укатил в Германию – проводить революционную агитацию, а его молодая жена осталась в России. Больше они никогда не встречались, а в результате их скороспелого союза на свет появилась Кара.
Именно случай привел ее и в балет. Мать, растившая Кару одна, вынуждена была много работать, и она попросила соседку, бывшую балерину, присматривать за девочкой. А заодно преподать ей несколько уроков танца.
Спустя месяц балерина заявила матери: «Мне нечему больше учить ее», – и отвела девочку в школу Большого театра.
Случай вывел Кару на сцену. Капризная прима-балерина сказалась больной, и Кара лучше всех в труппе исполнила партию Жизели.
Так, может быть, и сейчас…
Дюк прав, они любят друг друга и должны быть вместе.
Кара обхватила себя руками за плечи и посмотрела прямо в глаза Дюка.
– Я хочу быть с тобой, и я останусь, – решилась она. – Но мне надо подумать. Дай мне время до завтра.
Она заметила, как Дюк побледнел. Испугался? Передумал? Она почувствовала себя не в своей тарелке. Что она наделала?
«Не молчи, только не молчи!» – мысленно взмолилась она.
– Я ждал тебя всю жизнь, подожду еще немного, – спустя вечность произнес Дюк.
У нее отлегло от сердца.
– ЛпШа, любимая, – хрипло пробормотал он и вцепился в ее руку. Несмотря на жаркий день, его пальцы были холодны, как лед.
Проходивший мимо карабинер, римский полицейский, улыбнулся им и сказал: «Ciao». Дюк улыбнулся ему в ответ.
– Почему он с нами попрощался? – удивилась Кара.
– Ciao – значит «привет».
– Надо же, а я всегда думала, что «чао» – значит «прощай».
– O diavolo! – воскликнул вдруг Дюк. – Твой шпион. По лестнице неспешно поднимался Стертый. Он ковырял в зубах зубочисткой.
– Зря отказались, – радостно сообщил Стертый и смачно выплюнул зубочистку. Проследив за ее полетом, удовлетворенно добавил: – Отличная паста!
Дюк опустил голову, на его скулах заходили желваки.
– Ну что же, дорогие товарищи, – хихикнул Стертый, обнажив острые крысиные зубы, и погладил себя по животу; он явно забавлялся, – пора двигать в гостиницу.
Кара покорно поднялась со ступеньки и встала рядом с ним.
– Я подвезу вас, – обреченно вздохнул Дюк.
– Ну что вы! – воскликнул Стертый. – Не стоит беспокоиться. Мы уж как-нибудь сами. К тому же, согласитесь со мной, после сытного обеда полезно пройтись пешком – жирок растрясти.
Он повернулся и махнул рукой. Из-за фонтана, изображавшего Тирренское море и расположенного справа от главной лестницы, шагнула Вера и направилась к ним.