В спальне я стянула футболку и на миг приложила ее к лицу. Она еле уловимо пахла хвоей, дорогим табаком и еще чем-то очень мужским.

– Прекрати, – приказала я себе, бросила футболку на кровать и подошла к зеркалу.

То, что я увидела, повергло меня в шок. Платье оказалось рваным не только снизу, но и сверху. Тонкая марлевка буквально расползлась, выставляя напоказ обнаженное тело в синяках. Неплохо я скатилась в кювет!

Я приняла душ, обернула волосы полотенцем. Шагнула из ванной и похолодела – Монахов поднимался по лестнице, ведущей на чердак. Причем абсолютно беззвучно. Я отпрянула назад и привалилась спиной к косяку. Сердце моментально заколотилось.

Черт! Что все это значит?

В голове метались мысли, одна страшнее и нелепее другой. Стараясь не шуметь, я скользнула в спальню, прикрыла дверь и быстро оделась. Двумя пальцами подхватила монаховскую футболку. Теперь она буквально обжигала.

Вышла в коридор и остановилась. Я не знала, что мне делать.

– Саша, это вы там? Идите сюда, – раздался снизу голос Монахова. Значит, он уже успел спуститься.

– Иду, – хрипло ответила я и не сдвинулась с места. Меня вдруг обуяла страшная злость.

Я сжала кулаки и каким-то непостижимым образом перенеслась в то время, когда лежала в больнице с травмой позвоночника и глубочайшей депрессией. Я не спала, не ела, потеряла интерес к окружающему миру. Даже подумывала о самоубийстве. Мама тогда привела ко мне в палату врача-психотерапевта, специалиста по выходу из экстремальных ситуаций. Своего однокурсника.

– Во сколько лет планируете умереть? – огорошил он меня с порога.

– Да как-то пока не планировала, – промямлила я.

– А по-моему, вы уже включили свою «программу смерти», – радостно сообщил он и уселся на мою кровать. Мне почему-то запомнилось, что у него дергался левый глаз. – И если вас не сдвинуть с этой программы, то вы скоро умрете.

– Я не хочу умирать, – солгала я.

– У вас на лице написано: «я никому не нужна», «я не востребована», «жизнь закончилась и впереди меня не ждет ничего хорошего». Вы же так думаете, я прав? – Он навис надо мной, беспрерывно подмигивая.

– У вас тик, – сообщила я ему.

– Вы думаете так, я спрашиваю? Отвечайте! – не терпящим возражений голосом приказал он.

– Ну, в общих чертах, да.

– Потрясающе! – восхищенно причмокнул он и повернулся к маме: – Классическая клиническая картина. Ощущение собственной никчемности, и, как следствие – суицидальные мысли. Желание умереть. – Он вскочил, заложил руки за спину и принялся кружить по палате. – Такие пациенты не хотят жить, потому как жизнь для них скучна. В прошлом – пустота, в настоящем – рутина, в будущем – беспросветная тоска. Какой смысл жить?

– Неправда! – воскликнула я. – В прошлом у меня все было прекрасно!

– Ну, хорошо, – легко согласился психиатр, – зато в будущем – никаких перспектив! – Он нервно потер руки и, весело рассмеявшись, повторил: – Ни-ка-ких! И вы сделаете все для того, чтобы отправиться на тот свет. Вы выработали свой внутренний ресурс. Разве не так?

Мама извинилась и вышла в коридор, оставив меня наедине с сумасшедшим. В том, что он абсолютно безумен, я не сомневалась. Я начала злиться.

– Вы не понимаете! – со слезами на глазах крикнула я. – У меня действительно рухнула жизнь. Все, что я любила, к чему стремилась, за что боролась и страдала, все это теперь для меня недостижимо!

– «Вот в чем трудность; Какие сны приснятся в смертном сне…»? – Он неожиданно перестал подмигивать и плюхнулся на кровать, хотя рядом стоял стул. – Вильям Шекспир. «Гамлет».

– Что вам нужно от меня?

– Ничего! – Он поднял ладони вверх и хихикнул. – Просто убедился, что вы неудачница, бесхарактерная и бесхребетная.

Я окончательно разозлилась и попросила его уйти. Но, что удивительно, мысли о самоубийстве покинули меня, и после этого случая я пошла на поправку.

Позже выяснилось, что психиатр именно этого и добивался. Это была его методика, его способ лечения, своего рода шоковая терапия. Разбудить во мне здоровую злость и с ее помощью вырвать из равнодушных лап депрессии.

– Саша! С вами все в порядке? – раздался встревоженный голос Монахова.

– Со мной все отлично! – ответила я и решительно направилась вниз, размахивая желтой футболкой, как флагом, и проговаривая про себя пламенную обвинительную речь. Внутри все клокотало от ярости.

– Послушайте! – начала я грозным тоном и швырнула в Монахова футболкой. – Мне надоело, что все делают из меня идиотку…

Лежавший у ног Монахова Пафнутий вскочил и навострил уши.

– О чем вы, Саша? Какая муха вдруг вас укусила? Монахов удивленно на меня смотрел, в его глазах искрился смех. Этот факт еще сильнее меня раззадорил. Я набрала в легкие побольше воздуха и приготовилась высказать ему все, как вдруг в гостиную влетели Нора со Шмаковым.

Шмаков стремительно бросился ко мне и порывисто обнял. Я с благодарностью прижалась к нему.

– Слава Богу, ты жива! – пробормотал он и погладил меня по волосам. – Ты не ранена, Алекс?

– Алекс не ранена, не волнуйтесь, – усмехнулся Монахов и медленно натянул футболку. – А мне вот интересно, откуда вы узнали про инцидент на дороге? Вроде в новостях пока не передавали.

– Не ваше дело, господин герой, – парировал Шмаков и уткнулся мне в шею.

– Дэн проезжал мимо и все видел, – ответила за Шмакова Нора.

– Да? – Монахов скептически поднял бровь. – Странно, что-то я не заметил никаких посторонних машин. Так, может, вы сидели за рулем той, которая пыталась сбить Александру?

Шмаков оттолкнул меня и повернулся к Монахову. На скулах заходили желваки. Он угрожающе выпятил нижнюю челюсть, нервно хрустнул пальцами. Потом глубоко вздохнул и резко выбросил правую руку в область живота Монахова. Тот успел увернуться и в свою очередь направил удар в солнечное сплетение противника. Через две секунды они уже сплелись в единый клубок и с остервенением катались по полу. Пафнутий носился вокруг них и оглушительно лаял. Нора визжала. Одна я застыла, как истукан, не в силах вымолвить ни слова.

Наконец я опомнилась и заорала что есть мочи:

– Прекратите немедленно!

На мой крик отреагировал только бульдог. Он виновато прижал уши и поспешно ретировался за кресло. Я изловчилась и схватила Монахова за шиворот. Раздался треск рвущейся ткани, я не удержалась на ногах и отлетела к двери. В руках остался кусок желтой материи.

Тут пришла в себя Нора и вступила в бой. Она стянула со ступни стильный, расшитый бисером, шлепанец и хлопнула им Шмакова по плечу. Денис охнул и откатился в сторону. Я воспользовалась моментом, ринулась в центр потасовки и оказалась между Шмаковым и Монаховым. Оба уже поднялись на ноги и тяжело дышали, с ненавистью глядя друг на друга.

– Убирайтесь вон! – тихо потребовала я. – Оба.

– Зря только надевал, – пробормотал Монахов и стянул с себя остатки футболки. Осторожно пощупал разбитую губу, вытер струйку крови, стекающую из угла рта, и медленно направился к выходу. Пафнутий вылез из-за кресла, с опаской осмотрелся и потрусил за хозяином.

Я рухнула на диван. Нора дрожащими руками извлекла из сумки «Яву», прикурила и судорожно затянулась. Шмаков продолжал стоять на месте.

– Тебя это тоже касается, – устало произнесла я. – Уходи.

Не обращая внимания на мои слова, Шмаков, пошатываясь, побрел на кухню. Налил минеральной воды из стоящей на столе бутылки и жадно выпил.

Нора затушила сигарету и присела рядом со мной.

– Не гоните его, – прошептала она, – он не виноват. Это Монахов его спровоцировал.

– Монахов прав, – вполголоса ответила я, – откуда Денис узнал про машину? Там никого не было, даже, кстати, Монахова. Только Пафнутий, но он вряд ли смог бы рассказать.

– Я следил за тобой, – сказал вдруг вернувшийся с кухни Шмаков.

– Следил за мной? – сглотнула я. – Но… Зачем?

– Ну да… – Денис откинул упавшую на лоб прядь. – После нашей с тобой ссоры…

– Разве мы ссорились? – удивилась я.

– Ну, ладно, – кашлянула Нора, – вы тут побеседуйте, а я пока на крылечке покурю.

Она поспешно подхватила свою сумку и вышла из гостиной. Шмаков плюхнулся на ее место рядом со мной. Я инстинктивно отодвинулась.

– О'кей, я не так выразился. Конечно, ссоры не было. Ну, просто осадок какой-то в душе остался. Честно говоря, не так я представлял себе нашу встречу.

– А ты представлял? – с горечью усмехнулась я.

– Алекс, ну чего ты к словам цепляешься, а? Короче, шел я к тебе, чтобы поговорить, объясниться. И тут гляжу, ты с этим питекантропом…

– С кем?

Шмаков метнул в меня молниеносный взгляд:

– С Монаховым этим. Вот ревность и взыграла. Решил проследить, куда вы с ним направляетесь.

– То есть ты все видел.

– А было на что посмотреть? Между вами что-то было? – взметнулся Шмаков и хрустнул пальцами.

– Ты видел, как меня пытались сбить? – повторила я.

– Нет, я только слышал звук удара. Выскочил из кустов, а ты в канаве лежишь. Я так испугался, так испугался. – Он закрыл лицо ладонями и затряс головой.

– И что же ты не подошел? – резонно спросила я. – Не помог?

– Знаешь, меня словно парализовало. Я шагу ступить не мог, клянусь. Вся жизнь промелькнула перед глазами. Я как будто со стороны нас с тобой видел. Нас с тобой и нашего сына. Или нет, – мечтательно улыбнулся Шмаков, – лучше, дочку. Ведь ей сейчас было бы уже четырнадцать, да?

– Что? – сдавленно произнесла я. – Повтори…

– Что повторить? – удивленно моргнул Шмаков.

– Ты что, знал про ребенка?

– Конечно, знал. Мне же твоя маман звонила тогда.

– Значит, ты знал и ничего не сделал…

– Я не мог, ты пойми… У меня все расписано было, просчитано на два года вперед.

Я открыла рот, но потом передумала говорить. Встала и молча вышла из дома.

– А что я такого сказал? – донеслось мне вслед.

Я опустилась на крыльцо рядом с Норой. Она вопросительно посмотрела на меня.

– Дайте сигарету, – буркнула я. – Она протянула мне «Яву», я прикурила и тут же закашлялась. – Как вы курите такую гадость?

Нора пожала плечами.

– Случилось что-то, о чем мне не следует знать? – через паузу спросила она.

– Да, нет. Просто прощание с иллюзиями.

На самом деле, где-то в тайниках души я всегда верила в то, что, скажи я Денису правду о ребенке, все сложилось бы по-другому. Теперь розовые очки спали.

– Может, это и к лучшему, – пробормотала я и выбросила окурок.

В дверях появился Шмаков, я отвернулась и встала, скрестив руки на груди.

– Что не так? – вполголоса поинтересовалась у него Нора.

– Я и сам хотел бы узнать, – театрально провозгласил Шмаков и нарочито громко вздохнул. – Норик, голуба моя, дай ключи. Я поехал.