Через два дня Арина приехала к Борису забрать свои вещи, но в дом ее не пустили, сказав, что так распорядился хозяин.

Арина позвонила:

– Зачем ты так со мной?

Борис ответил немедленно, словно ждал звонка:

– Это не я с тобой, а ты со мной! Ты пришла в мой дом со злом! – Он подчеркнул слово «мой», как раньше подчеркивал «наш». – Между нами все кончено. Твои вещи соберут и привезут. Я рад, что ты была в моей жизни: теперь я знаю, что могу любить, и еще знаю, что у меня прекрасные друзья, которые спасают от роко– А как быть с ребенком?

– Разберемся позже! – и он отключил телефон.

Арина вернулась домой, а через час к ее дому подъехала машина, тот самый «Мерседес», салон которого напоминал яхту. Все сиденья и багажник были забиты коробками, шофер их выгружал прямо на улице, отказавшись заехать в ворота. Она попросила его занести вещи в дом, шофер, колеблясь, посмотрел на нее, на коробки, вновь на нее и, вздохнув, стал заносить вещи. Арина наблюдала за ним молча, а когда была поставлена на пол последняя коробка и водитель на прощанье пожелал ей удачи, спросила:

– Вы случайно не знаете, где моя машина?

– Приказано вам ее не выдавать, до дальнейших распоряжений.

Домработница Наташа, которую в свое время нанял Толик и которая, как и Борис, была родом из Караганды, вышла на зов Арины из своей комнаты, и они взялись за разборку вещей. Каждая новая коробка вызывала слезы, потому что все вещи, словно нарочно, были скомканы, как будто руки, бросавшие их в коробки, хотели на расстоянии причинить Арине боль. Белье лежало вместе с туфлями, чистые вещи – с предназначенными для стирки, фотографии Арины и Алеши были запачканы зубной пастой, у которой была неплотно закрыта крышка и которая вообще оказалась здесь непонятно как… Фотографий Бориса в коробках не было, зато завалялся одинокий носок, черный, тонкого шелка и несвежий. Это отрезвило Арину и, сидя над грудой вещей, не успевших найти свое место в доме, она подбадривала себя мыслью, что теперь, на третьей неделе беременности, у нее есть неплохое занятие. Было очевидно, что это не недельный тайм-аут, как ей представлялось, а окончательный разрыв. Она прижала руки к животу и зарыдала. Наташа побежала за водой, и Арина взяла себя в руки, ведь рядом находился чужой человек, который вовсе не должен видеть и знать, как ей больно и страшно.

Ночью она никак не могла уснуть. Звонить? Не звонить? Несколько раз брала в руки телефон, но передумывала, возвращала на место. Борис не звонит, а это значит, что ее звонок ничего не изменит. Решено: аборт, завтра же нужно позвонить врачу. Она села на кровати.

И вдруг четкая мысль: но ведь это убийство, убийство ребенка, о котором они мечтали те несколько счастливых месяцев, что были подарены им судьбой. «Никогда! – твердо решила она и перекрестилась: – Прости меня, Господи, и дай мне силы принять правильное решение». Она сама не заметила, как переняла у Бориса эту привычку – креститься и шептать молитвы. Он всегда говорил, что становится легче. Действительно, легче. Набрала номер. Был второй час ночи, но Борис ответил немедленно.

– Как ты? – тихо спросила Арина.

– Учусь жить без тебя, – ответил он и отключился.