Волков перебирал в памяти: Шерлок Хомс, Эркюль Пуаро, Каменская, Колька. Все это были люди, которые занимались расследованиями громких и запутанных ситуаций. Как они это делали? Методы какие-то, дедукции.
Никаких методов Волков не знал, не помнил и вообще не обращал на это внимания. Вот бы сейчас, в камере хоть одну книгу про Шерлока Хомса почитать, может быть мозги бы зашевелились.
Вместо этого в голове всплывала зарплатная таблица: «Иванов не был на дежурстве 8 числа – пропуск, Костылев болеет, значит, определяем расчетный период за 24 месяца, а это значит, 730 дней… 730 дней помножить… помножить… черт, я же Елагину убил, какой тут расчетный период?! О чем я?!»
Мысли хаотично блуждали в голове Волкова.
«И все, расчетный период, делим начисленный заработок за расчетный период на 730, то есть 960 тысяч делим на 730, получается… Опять! Не то, не то», – нервничал Волков.
В их маленьком городе последнее убийство совершалось в 1943 году. В полдень 13 марта осмелевшая баба Нюра заколола оккупанта фашиста. Поэтому то, что произошло сейчас, возымело целую бурю последствий.
Утром дверь камеры заскрипела, Волков увидел бледное лицо Кольки с лихорадочно выпученными глазами.
– Давай, Волков, пошли, – сказал он.
– Куда?
– Поедем на квартиру Елагиной. Может, вспомнишь чего. Журналисты будут, – как будто даже обрадовался Колька.
Ехали недолго.
– Выходим, – подчеркнуто грубо рявкнул Колька.
Рядом с ним, на шпильках бодро вышагивала журналистка.
– Здравствуйте, гражданин убийца, – поприветствовала она Волкова и протянула руку, – Я – Олеся из «Рабочей Правды».
– Не убийца я, – буркнул Волков.
– А, ну да, – улыбнулась Олеся, – а вы знаете, я вот тут вопросики набросала, пока идем, давайте я вам поспрашиваю, хорошо? Вот, например, чем же Вам помещала убиенная? Скверная баба была, да? Все говорят. Ой, простите, сейчас диктофон включу. Так вот, скверная она была что ли? Раздражала Вас?
– Да не раздражала она меня, я ее вообще не знал, – оправдывался Волков.
– А, ну это такая метафора, понятно. То есть, знать ее не хотели. От любви до ненависти как говорится, один шаг.
– Какой еще любви? Что вы там несете? – удивился Волков.
– Как? Убийство на почве ревности, ясно же. У Елагиной же сосед тоже любовником был… Ой! Ну вы, извините меня, наверное лишнего наболтала. Сейчас расстроитесь еще. Ну не так уж она его и любила, можно сказать!
– Да мне нет дела до ее любовников, – отмахивался Волков и пытался собраться с мыслями.
Он все думал. Вот этот дом, желтый, старый. Строился военнопленными немцами. Двухэтажный старый дом. Космодемьянской, 7. Помнит ли он этот дом? Может ли быть такое, что никаких туфелек вовсе не было, а он взял и пошел вот сюда?
– Скажите, а это правда, что вы за ней еще в школе ухаживали? Цветы носили? – не унималась корреспондентка.
– Я?!
– Ну да, ваша одноклассница поделилась. Терентьева, помните такую?
– Таня? – удивился Волков. Причем тут Таня Терентьева? Девочка, которая списывала у него химию в 9 классе?
– Ну да, Таня. Говорит, вы всегда были такой рассеянный, пенал могли в классе оставить, а в нем записка, люблю, обожаю, цветы кому-то в школе все время приносили.
Корреспондентка продолжала щебетать. А Волков думал. Подъезд. Стены исписаны «Коля + Маша». Нет, не помнит он этих стен. Квартира с деревянной дверью №41. Ничего этот номер ему не говорил. Не мог быть он это, не мог. Мир сошел с ума. И, собственно, главное – кто вообще такая Елагина?
Колька легко толкнул дверь, и они вошли. В коридоре пахло чужой квартирой, старой мебелью и немного пылью.
«Кто же она такая», – думал Волков.
В комнате стоял старый советский диван, кресло, почерканный коричневый столик, на нем телефон, перевернутый стакан, блокнот и ручка. В другом углу импортный телевизор и сервант.
– Ну что, вспоминаешь? – безучастно спросил Колька.
Волков подошел к серванту. В вазочке лежала фотография 3x4.
– Это кто? – спросил Волков.
– Известно кто, – бросил через плечо Колька, – Елагина.
– Как??! – вскрикнула корреспондентка. – Вот черт! Вся версия рушится!
Олеся всплеснула руками, Волков успел заметить, что от обиды у нее раскраснелся нос.
С фотографии 3*4 на них смотрела старая женщина восьмидесяти годов от роду, с большой бородавкой над верхней губой. И Волков ее не знал.