Таким образом, в Зинины сложные отношения со смертью была посвящена бабушка Тоня. Поздно ночью они с мамой перенесли тело из овчарни в дом. Чтобы не попадаться на глаза пьяной дачной молодёжи, они сделали большой крюк через рощу, подступавшую почти вплотную к их участку. Тропинка была узкая и давно не хоженая, а Зина за последние полтора гола заметно прибавила в весе. Через каждые пятнадцать-двадцать метров приходилось останавливаться.

- Ну надо же, – мечтательно сказала бабушка Тоня во время одной из передышек.

- В смысле? – спросила мама.

- Вот уже не думала, что буду тащить мёртвую внучку по лесу... А ты ещё и говоришь, что она оживёт через четыре дня. Интересно-то как.

Мама с некоторой завистью посмотрела на чёрный силуэт бабушки Тони. Ей никогда не приходило в голову, что самоубийства и воскрешения Зины можно описать словом «интересно».

Бабушка осталась на даче вместе с телом. Когда она заметила, что тело начинает подрагивать, она перенесла радиоприёмник с «Маяком» в комнату и, отвлекаясь только на сон и приготовление картошки в мундире, в течение четырёх суток предавалась наблюдениям. Уже под конец ей пришло в голову взять с Зининого стола чистую тетрадку и последовательно описать все метаморфозы. До ухода на пенсию бабушка Тоня тридцать шесть лет проработала геологом: сначала полевым, причём нередко в Сибири; затем кабинетным в Ленинграде. На исходе седьмого десятка её ум был по-прежнему пытлив и по-прежнему любил обстоятельность.

Год спустя Зина предоставила бабушке Тоне прекрасный шанс расширить и дополнить записи в тетради. Она повесилась прямо в её квартире на Улице Уточкина.

У Зины был свой ключ от квартиры. После августовского самоубийства они с бабушкой Тоней заметно сблизились; иногда Зина несколько дней подряд жила в комнате покойного деда Андрея, в окружении желтеющих книг о машиностроении и фотопортретов людей в касках и защитных очках. Сам дед Андрей, прежде чем умереть от рака, успел прожить в этой комнате чуть больше года. Зине, впрочем, казалось, что он прожил там несколько столетий. В день смерти деда время в комнате остановилось – об этом свидетельствовал даже отрывной календарь, на котором выцветало 13 сентября 1987-го года.

13 сентября 1999-го года Зина приехала на Улицу Уточкина в два тридцать пять. Она включила телевизор на кухне и принялась тушить картошку. Бабушка сидела в гостях в доме напротив, у своей бывшей сотрудницы и лучшей подруги. Происходил одиннадцатый мемориальный разговор про деда Андрея.

В три часа по телевизору начались новости. Здесь нелишне отметить, что к тому моменту Зинино эмоциональное состояние неуклонно ухудшалось уже больше месяца – с тех пор, как она попыталась работать вожатой в лагере в Приозерском районе и четырьмя днями позже была снята с отряда и отправлена обратно в Петербург, к большому сожалению детей, которые только-только вошли во вкус и готовились издеваться над ней по-настоящему. Третьего сентября на это потрясение наложилась новая преподавательница английского Жанна Васильевна. Уже к середине первого занятия она сказала Зине: I think you’re just wasting everyone else’s time here, my dear. Что было особенно чувствительно, поскольку на первом и втором курсе Зинин аграмматичный, но относительно быстрый английский удовлетворял и временами даже радовал преподавателей.

После удара Жанны Васильевны Зина уже балансировала на грани. Однако за очередную последнюю черту её вытолкнули именно новости. В новостях показали руины многоквартирного жилого дома в Москве и сказали буквально следующее:

– ... в том числе тела десяти детей. Кроме того, извлечены тринадцать фрагментов тел, не поддающихся идентификации. По уточнённым данным МЧС России, во взорванном доме на Каширском шоссе были зарегистрированы сто сорок четыре жильца. На месте трагедии уже вывешен так называемый "список живых". Он содержит имена тридцати девяти человек, прописанных во взорванном доме. По разным причинам, минувшей ночью эти люди не ночевали в своих квартирах. Госпитализированы на данный момент девять человек, в том числе двое детей. Состояние здоровья детей оценивается медиками как удовлетворительное. Амбулаторная помощь оказана...

Ещё утром Зина слышала, как одногруппники говорили что-то о взрыве в Москве, но была слишком зациклена на предстоящем занятии с Жанной Васильевной, а Жанна Васильевна, в свою очередь, вообще никогда не смотрела новости, чтобы не портить себе нервы. Теперь, узнав о масштабах случившегося, Зина забыла о тушении картошки и пошла плакать в комнате деда Андрея. Невыносимость жизни в шестой раз оглушила её. Прорыдав несколько минут на табуретке у письменного стола, Зина подняла глаза и увидела на стене выцветающее 13 сентября 1987-го года. День дедушкиной смерти.

- Значит, так уж заведено в нашем роду, – сказала она и целеустремлённо повесилась на карнизе, привязав к нему комбинацию дедовского ремня и полосатого шнура от старого утюга.

Бабушка Тоня вернулась в шестом часу. В квартире стоял дым и запах гари. На плите дотлевала картошка. Бабушка выключила плиту, распахнула окна и сняла ремень с шеи Зины. Насколько она могла судить, Зина умерла не столько в петле, сколько от удара головой о стальную фигуру металлурга в треть человеческого роста, которую деду Андрею подарила заводская партийная ячейка в честь выхода на пенсию. Очевидно, карниз в какой-то момент не выдержал. Бабушка смыла кровь с виска и лица Зины, раздела её и положила на кровать. Потом позвонила Зининым родителям и пошла доставать из серванта прошлогоднюю тетрадь с наблюдениями.

- А на неё можно будет взглянуть? на эту тетрадь? – спросила Катя у Зининой мамы.

- Конечно. Антонина Устинна, к сожалению, умерла в этом, то есть в прошлом году. В её квартире Ваня сейчас живёт с девушкой своей. Тетрадка тоже там у них. На старом месте, в серванте. Я думаю. И Ванины фотографии – он тогда, на Уточкина, много фотографий сделал. Вы попросите его потом показать, если интересно...

- Очень. Безумно интересно, – закивала Катя. Профессиональная составляющая её личности очнулась ещё в середине рассказа.

- Ваня и в этот раз снимал уже. Он у нас главный энтузиаст... Говорит, надо подготовить материал как следует, задокументировать всё и на английский перевести. В Финляндию отвезти хочет. Он думает, им там интересней будет, чем нашим...

- А что наши? – не поняла Катя. – Почему нашим не должно быть интересно?

- Ну... Помните, когда она второй раз в больнице была? Вот... И ведь мы ещё потом, в девяносто девятом, когда она у бабушки повесилась, приглашали этих двух врачей, которые её случаем вроде интересовались тогда... Один – представляете? – он сказал, что ему не до того. Попросил не беспокоить больше... Другой, правда, подъехал. Вечером, на третий день. Чуть ли не до двенадцати сидел с Антониной Устинной и с Толиком. Потом ещё один раз приехал, когда она очнулась уже. Вопросы ей задавал. Я с ним тоже разговаривала. Он такой немножко ненормальный, как врачи часто бывают. Жук Роман Романович. Вы извините, Катя, что я так про вашу профессию...

- Ничего, ничего, – понимающе улыбнулась Катя. – Такая профессия.

- Да... В общем, он, главным образом, лоб потирал и плечами пожимал. Ничего не говорил толком. «Я займусь этим, я займусь этим.» Так ничем он и не занялся. Мы не в курсе, во всяком случае... Знаем только, что он в Москву переехал. В начале этого... в начале прошлого года. Звонил нам перед переездом. Сказал, что не забывает. Просил связаться с ним, если повторится ещё раз. Электронный адрес оставил...

- Вы уже написали ему?

Зинина мама наклонила голову и сжала губы. Она искала подходящие слова.

- Эээ... Мы подумали, бессмысленно это... Было бы кому действительно интересно, уже бы взялись за Зину давно. В институт бы забрали какой-нибудь, исследовали бы там. Что в таких случаях делают?... Мы подумали, наши нашими, Россия Россией, всё понятно, но, наверное, не только в этом дело... Может быть, Зина выпадает из общей картинки слишком сильно. В голове не укладывается. Даже в наших-то головах – и то не укладывается. Мы с Толиком ловим себя постоянно на том, что забываем напрочь про всю эту... чертовщину. Понимаете, да, что я хочу сказать?

- Ага, понимаю, – задумчиво кивнула Катя. – Понимаю... Но ведь это же нельзя так оставить... Это же... Это же фантастика, настоящая фантастика! Даже в кино такое не часто... Это же – если это исследовать – это может кончиться открытием покруче спирали ДНК. Если она действительно и полностью умирает, а после этого... А вы свитер повесили в ванной, да?

- Нет. Он в прихожей, на рогах.

Катя поднялась из-за стола и побежала за свитером. Мама Зины поднялась вслед за ней.

- Можно, я к вам сегодня ещё приду? – спросила Катя, торопливо застёгивая пальто на пороге Зининой комнаты. – Сегодня попозже, с одним знакомым? Он тоже врач. В смысле, почти врач – он в ординатуре сейчас, занимается судебной медициной. Он это должен увидеть. Ему будет очень интересно. Очень. Мы с ним пока зелёные, нам общие картинки по барабану... И его научный руководитель... Я объясню потом. Можно мы придём, да? – Катя взглянула на часы. – Часов в... часов в шесть?

- Приходите, конечно, – мама Зины отступила в сторону, пропуская Катю к входной двери. Взрыв Катиной активности немного ошарашил её.

На лестничной площадке, нажав на кнопку лифта, Катя обернулась и несколько секунд морщила лоб.

- И вы не могли бы ещё попросить Ваню привезти эти записи? – наконец поймала она ускользавшую мысль. – И фотографии? Пожалуйста. Если он сегодня собирался приехать. Пусть он захватит всё.

- Хорошо, Катя, я позвоню ему, – сказала мама. – Я думаю, он сразу же прискачет. Я же говорю, он главный энтузиаст.

- Ну, тем более... Тогда отлично! Спасибо! До встречи! Мы обязательно придём, скоро!

Катя страстно помахала Зининой маме рукой и вскочила в подъехавший лифт.

Вот так всё и началось.57 57 Константин Смелый ЭТО ДАЖЕ НЕ УМРЁШЬ