Из двух доступных направлений Митя уверенно выбрал то, что вело к Торчку и оставленной там машине.

В Аллее по-прежнему было полно аромата и фоновой музыки, но людей уже не осталось. Все, кто хотел уйти, ушли; кто хотел войти, вошли. Велосипедисты разъехались по домам и спали на своих эргономических матрацах. Только у памятника Винни-Пуху на треугольной плитке тротуара сидели, вяло целуясь, две босые девушки в блузках от H&M, коротких юбках и чёрных лосинах. В трёх шагах от девушек Митя застопорился и пытливо наблюдал их поцелуи, пока одна из них не сказала go fuck yourself, wanker. Разобрав ключевое слово, Митя послушно отвернулся и пошёл дальше.

Вскоре он достиг фонаря, у которого стоял давешний милиционер Володя.

Бедный Володя! Угораздило же его не придать Мите особого значения. Дёрнула же его нелёгкая вернуться к просмотру архива MMS-сообщений в своём телефоне. Не поймите меня неверно: я ни в коем случае не оправдываю халатности при исполнении служебных обязанностей. Милиционер должен держать ухо востро и нос по ветру в любое время суток и на любой улице Кёнигсберга, не говоря уже об Аллее, где обкуренных жителей и гостей балтийской столицы всё ещё запросто могут обобрать недобитые трясуны. И даже то, что 80% эмэмэсок в архиве были от Володиной девушки, которая его за десять дней до того бросила, Володю не извиняет. Антимилиция поступила совершенно правильно, настояв на его увольнении.

Но заголовки! Эти вопящие, глумливые заголовки, которые двое суток спустя чернели вокруг Володиных фотографий во всех городских таблоидах! Эти «разоблачительные» статейки, смешавшие его не только с грязью, но, хуже того, с российскими спецслужбами и какими-то героиновыми картелями! Кажется, никто, кроме «Вражеского радио» и КТВ, не потрудился ограничиться фактами.

А когда Володя, не выдержав медиа-травли, сбежал в Латвию, каким подленьким комментарием проводила его «Балтийская жизнь»? Стыдно, стыдно должно быть, господа журналисты. Неделя прошла, прежде чем вы задались нужными вопросами: зачем городскому УВД урезали бюджет? Кто в УВД додумался экономить на патрульных нарядах? Кого пропесочить за то, что милиционер Володя оказался на посту без напарника?

Но я отвлёкся. Поравнявшись с фонарём, Митя застыл. Милиционер Володя поднял глаза, увидел российского туриста во власти сорняка и опустил глаза обратно. Митя, однако, простоял напротив него ещё не менее минуты. Он словно ожидал, что представитель закона схватит его за рукав и оттащит от края пропасти.

- Ну что стоите, молодой человек? – спросил Володя, не отрываясь от телефона. – Перетянули?

Митя не ответил.

- Рано вы вскочили, – Володя с замиранием сердца разглядывал снимок, на котором его бывшая девушка показывала объективу язык. – Давайте, гуляйте обратно. Полежите на кушетке ещё часик-полтора.

Мысль о кушетке показалась Мите невероятно здравой. Он решил попросить Рогера подвинуться. Забыв про откровение, он повернулся 50 К онстантин Смелый – КЁНИГСБЕРГ ДЮЗ ПУА

вокруг своей оси и пошёл обратно в кафе, и всё было бы замечательно, да только повернулся он не на триста шестьдесят градусов, а на те же триста пятнадцать, что и четырьмя часами ранее.

Эта роковая ошибка направила Митю по улице Огарёва. Мгновения спустя он уже проходил мимо голубой тойоты. Остановился на линии переднего бампера. Что-то резало глаз. Он наклонился и вытащил из-под левого дворника квитанцию за неоплаченную парковку. Квитанция предлагала ему в недельный срок уплатить 640 рублей. Под суммой находились банковские реквизиты.

- Шессот сорок, – фыркнул Митя.

Он сложил квитанцию вшестеро и, сев за руль, бросил на пассажирское сиденье. Потом вырулил на середину улицы.

Фары, загоревшиеся впереди, убедили Митю, что движение на улице Огарёва двухстороннее. Он аккуратно вильнул вправо. С удовольствием отметил, что держит ситуацию на дороге под беспощадным контролем. Казалось, что часть его мозга, отвечающая за вождение, обрабатывает информацию в два раза быстрее; руки и ноги стали продолжением машины, и потому она шла как никогда легко и подчинялась как никогда охотно.

На втором светофоре он свернул направо и вскоре пересёк-таки Каштановую аллею, хотя и не заметил этого, увлечённый абсолютной властью над машиной. В её подчинении его приказам, в том, что она ехала именно туда, куда он хотел, было что-то невероятное и таинственное, что-то от пятиметровых атлантов с третьим глазом во лбу, которые до поры до времени спали в пещере под Гималаями, сокрытые от всех, кроме специального корреспондента газеты «Аргументы и факты».

Таинство единения Мити с тойотой нарушила Митина любимая песня. Сначала он просто слушал её, со смесью радости и разочарования, но так как звучала она не откуда-нибудь, а из мобильника, он счёл своим долгом засунуть руку в карман и извлечь оттуда зудящую нокию.

- Здорово, Гена! – сказал Митя, любуясь экраном, поперёк которого читалось имя «Крокодил».

Однако вместо голоса Гены раздались автомобильные сигналы. Завизжали тормоза. Митя повернул голову и увидел, что находится в центре перекрёстка. Справа, со стороны горящего зелёным светофора, в его бок медленно въезжал чёрный пежо с фарами-каплями и панорамной крышей. Женщина за рулём смотрела на Митю огромными, открытыми до отказа глазами. Её рот был перекошен; руки бесконечно выкручивали руль, принуждая машину неторопливо разворачиваться влево. Постепенно одна из слепящих капель, которые очень нравились Мите, скрылась из его поля зрения, затем начала пропадать вторая, и когда пропала и она, ход времени грубо изменился. Непристёгнутого Митю швырнуло мордой в пассажирское сиденье и на излёте стукнуло об дверь. Последовал ещё один взрыв лязга и грохота; ещё один толчок, теперь под зад. Секундой позже ударило спереди. Тойота замерла на мгновение и тут же схлопотала четвёртый удар – скользящий по заднему бамперу.

Нокия, погребённая где-то под скрученным Митей, продолжала играть его любимую песню. Тут, по инерции, я чуть не набрал «…но он её уже не слышал», что было бы и логично, и правдоподобно, и позволило бы мне скорее перейти к самому интересному. Загвоздка лишь в том, что Митя слышал. Он даже попытался найти телефон, чтобы ответить на звонок, но было как-то больно, неудобно и не видно. В итоге, песня заглохла сама.