Во второй половине Гена вошёл в историю. И чем больше я эту историю пересматриваю в ютюбе, тем сильнее мне кажется, что я погорячился с определениями. Что главный герой у нас всё-таки не Митя.
Но судите сами.
Познакомившись с ведущей (её, как обычно, звали Ульяна), Гена жадно осушил бутылку минералки. Семьдесят пять секунд рекламы на этом истекли. Свет в студии посинел и задёргался. Экраны погасли. Совсех сторон опять посыпалась телемузыка. Диван дрожал. Упитанный бас бубнил по-английски, с карикатурной американской гнусавостью.
Когда весь этот балаган достиг желаемого эффекта, т. е. привёл Гену в благоговейный ступор, ведущая огласила имя второго гостя:
- Княжна Мери!
Балаган оборвался.
Гена покосился вправо и не поверил своим выпученным глазам.
На другом краю дивана сидела Княжна Мери. В перчатках до локтя. Бледные плечи с родинками били по глазам ещё сильней, чем загорелая плоть редактора Чистовой. Декольте открывало допустимый максимум. Красный сатин полыхал меж матовой чернотой дивана и мерцающей чернотой волос. Но ничто не могло сравниться с перчатками. Гена обмяк. Он столько раз мастурбировал на мысленный образ этих перчаток, надетых на (гораздо менее отчётливый) мысленный образ мысленно раздетого тела Княжны Мери, что теперь, увидев перчатки воочию, рефлекторно засунул правую руку в карман штанов.
Ведущая представила его Княжне.
Чёрные глаза боязливо посмотрели на Гену. Губы сжались в подобие улыбки. Перчатка оторвалась от сатинового колена и протянулась в его сторону.
С запястья свисал сложенный красный веер.
- Здра… здравствуйте, – Гена вынул руку из кармана и бережно пожал кончики пальцев Княжны.
Это было единственное слово, сказанное им за первые семь минут. Ведущая как будто забыла о его существовании. Гена, впрочем, не обиделся. Сидя на одном диване с Княжной Мери, он сам с трудом помнил о своём существовании.
На Княжну, тем временем, обрушилась кёнигсбергская журналистика.
- Стало быть, пожаловали к нам? – начала ведущая после многозначительной паузы.
- Да.
- Какая приятная неожиданность, – оскалились ведущая. – Мы здесь, грешным делом, опасались, что никогда боле не увидим вас.
- Почему же… – прошептала Княжна.
- Нуууу, как бы вам сказать…
Ведущая щёлкнула пальцами.
- …поддерживаю решение оргкомитета, решение нашего президента, – отчеканила Княжна Мери со всех экранов сразу. – Не пристало нам покорно сносить оскорбления от тех, кто предал наше Отечество, кто продолжает предавать его и поныне. Я имела наивность надеяться, что моё участие в конкурсе – что участие России в конкурсе будет принято с благодарностью, как готовность простить, готовность протянуть руку дружбы. Но в протянутую руку положили камень. Нам плюнули в лицо. Сегодня я клянусь Богом и Отечеством, клянусь перед всеми русскими людьми, что не ступлю на землю Калининградской области, покуда там правит бал клика предателей…
- Ваша пресс-конференция в Москве три недели назад, – напомнила ведущая, отворачиваясь от экранов. – Бал в Кёнигсберге правит всё та же клика предателей. Вы, однако, здесь. Великосветское лицемерие? Или как прикажете это понимать? Княжна?
Княжна молчала.
- Впрочем, Господь вам судья, – ведущая откинулась на спинку кресла и смягчила ястребиный взор. – Вы позвонили нам сегодня утром… Когда вы, кстати, приехали в Кёнигсберг?
- … Третьего дня.
- Позавчера? Вы уверены? – ведущая подняла руку для нового щелчка.
- Пощадите! – взмолилась Княжна. – Ради всего святого… В понедельник. Мы с папенькой приехали в понедельник.
Рука медленно опустилась.
- Ааа. Так это у нас, значит, папенька, – взгляд ведущей скользнул по экранам, на которых тут же нарисовался импозантный мужчина с проседью в бороде и отблеском больших денег в глазах. – Итак, вам с папенькой было высочайше позволено поступиться принципами. Я правильно понимаю?
- Нам… Мы… Мы приехали…
- БЕЗ соизволения? – ведущая зацокала языком. – Княжна! Это же административное правонарушение. Чтобы не сказать предательство Родины…
Перчатки сложились в умоляющий крест на декольтированной груди.
- Молю вас, не говорите так!
- Молю вас, говорите по-человечески, Маша! – прикрикнула ведущая с продуманной дозой брезгливости. – Или вы по-человечески разучились уже?
Княжна не ответила. Чёрные глаза заволокло слезами.
- Ну полноте, Княжна, – осадила себя ведущая. – Помилуйте. Зачем же нам плакать. Грим потечёт. Давайте-ка лучше вернёмся к вашему звонку.
- … Давайте, – голос Княжны дрожал, но перчатки легли обратно на сатиновые колени. – Я постараюсь по-человечески... Я хотела прийти к вам, чтобы сказать... Я первый раз встретилась с Ребеккой Линдберг год назад. Мы с па... Я ездила в Вену на ежегодный фестиваль. В прошлом году он был посвящён Гайдну, это мой любимый композитор... Меня пригласили на благотворительный приём в кёнигсбергском посольстве. Ребекка вела вечер. Мы познакомились. Я не могу сказать, что мы стали подругами, но... Мы весь год оставались на связи, регулярно общались, виделись в Москве, в Мальмё, здесь... – на мгновение Княжна зажмурилась, словно ожидая новой взбучки от ведущей. Ведущая молчала. – Я бы очень хотела стать... Подругой Ребекки. Очень. Она совершенно удивительный человек. С удивительным обаянием, в котором нет решительно ничего наносного, которое исходит из самой глубины души... – Княжна осеклась. – Извините. Вы всё это знаете сами, конечно. Не моим пародийным языком её описывать. Когда мы в Янтарной арене услышали об аварии... – Княжна невольно посмотрела на Гену, всё с той же боязливостью. – Было начало четвёртого, люди начинали расходиться, но никто особенно не торопился. Когда музыка умолкла – когда сказали, что Ребекка в реанимации, в критическом состоянии…
На экранах появилась Янтарная арена: сначала общий план, затем нарезка лиц – озадаченных, ошарашенных, раздражённых, улыбающихся по инерции, слишком пьяных, чтобы адекватно воспринимать информацию. Последним промелькнуло лицо Княжны в маскарадной маске-бабочке. Из-под левой половины маски стекала слеза. Перчатка прикрывала дрожащие губы, раскрытые в немом ужасе.
- … невозможно было поверить. Было чувство полной беспомощности. Мы вернулись в гостиницу. О сне, конечно, не могло быть и речи. Только одна мысль в голове: что я могу сделать? Можно ли сделать хоть что-нибудь? Рано утром, вы знаете, пошли слухи – информация, что финал переносится на неделю или даже вовсе отменяется. Нет, я не поверила. Ребекка… Она ещё не вернулась в сознание, но я абсолютно уверена, она не хотела бы такого исхода. Ни в коем случае. К счастью, её отец сделал заявление – вы знаете – попросил организаторов ничего…
Экраны заполонило лицо Рогера – бледное и вытянувшееся, с тяжёлой синевой под глазами. Губы нехотя шевелились.
- … они подтвердили, что финал будет в воскресенье, – забывшись от волнения, Княжна распустила веер и принялась загонять воздух в декольте. – И внезапно я поняла, что я могу попытаться – что есть одна вещь, которую я могла бы сделать для Ребекки, для её страны, в меру своих …
- Это для какой страны, позвольте спросить? – сдвинула брови ведущая.
Веер застыл в воздухе.
- Для… вашей страны…
- А поточнее?
- Для Кёнигсберга… – веер сложился и упал обратно на колени. Мокрые глаза сверлили ведущую в надежде на одобрение. – Для Западной России… Для Янтарной республики…
- Ага, – равнодушно кивнула ведущая. – И вы хотите? в меру ваших сил?
- … Я – я, конечно же, позвонила отцу Ребекки. Заручилась его согласием прежде, чем связаться с вами – я имею в виду, выйти на связь. Он поддержал меня и… Даже не могу представить, как ему тяжело сейчас. Он ведь винит себя в том, что случилось. Совершенно, совершенно напрасно! – Княжна метнула на Гену такой взгляд, словно он только что пытался доказать обратное. – Я от всего сердца благодарю – я очень благодарна ему за поддержку. Но даже с его поддержкой, я понимаю, моя просьба может показаться чудовищной наглостью. Чудовищным, циничным пиаром… И всё же прошу у вас – у всех, кто живёт в – в этой прекрасной стране, дать мне шанс – позволить мне выступить за вашу страну в финале «Евровидения» в это воскресенье…
- Да! – взвизгнул Гена, шлёпая себя по ляжкам.
Княжна и ведущая посмотрели на него.
- В смысле, это – ну, хорошая идея… – Гена завертел головой, словно пытаясь спрятать своё пунцовое лицо. – По-моему…
- Хорошая идея? – глухо переспросила ведущая. – Гена? Вы отдаёте себе отчёт? В том, что говорите?
Гена облизнул губы.
- А что? А что такое?
Ведущая закатила глаза.
- Вам перечислить? Вы самовольно приехали в Калининградскую область. Раз. Вы появились на кёнигсбергском телевидении без согласования с господином Рыбаковым. Два. Вы сделали целый ряд заявлений, которые порочат моральный облик российских граждан и наносят прямой ущерб международному имиджу России. Три. Российский МИД и лично господин Рыбаков прямо сейчас расхлёбывают кашу, которую заварил ваш обкуренный приятель. Четыре. Как минимум трое агентов службы безопасности «Янтарьгаза» караулят вас в радиусе трёхсот метров от этой студии, – она щёлкнула пальцами, и по экранам пронеслись неприметные мужчины на остановке/в кофейне/в неподвижном рено с польскими номерами. – Пять. Но вам этого, судя по всему, мало. Вы сидите и на голубом глазу объявляете, что намерение Княжны плюнуть в душу российскому народу, который за неё голосовал…
- Никакой народ за меня не голосовал! – встряла Княжна, отняв веер от заплаканного лица. – Никто за меня не голосовал! А если даже и голосовал, то никто этого не считал! Вы же прекрасно знаете! Всё было заранее решено! Как обычно! Зачем вы молодому человеку дурите голову?
- Я за вас голосовал… – сказал Гена, чуть не плача.
- Спасибо! – крикнула Княжна. – Спасибо вам большое от операторов мобильной связи! – она снова повернулась к ведущей. – Никому я в душу не плюю! Никому, кроме «Первого канала»!
Несколько секунд ведущая сохраняла суровое лицо. Затем сломалась и прыснула.
- Что вы смеётесь? – возмутилась Княжна. – Что здесь смешного?
Она повернулась к Гене, ища поддержки.
И тут Гена сокрушил все механистические теории сознания. Разнёс детерминизм вдребезги.
- А чего, – прорычал он, отводя взгляд. – Я б тоже смеялся. Если б с клоунами разговаривал…
Глаза ведущей округлились. Нос сморщился от щелчка по профессиональному самолюбию. Она думала, что видит Гену на десять реплик вперёд, с погрешностью в один смешок или одни покрасневшие уши. А Гена ни с того ни с сего оказался непредсказуем.
- Итак! – сказала ведущая слишком громко. – Надеюсь, вы слышали! Дорогие друзья! Та самая Княжна Мери, которая собиралась представлять Россию на конкурсе «Евровидение»! Та самая Княжна Мери, которая недавно клялась, что ноги её не будет в Кенигсберге! Российская поп-княжна Мери хочет выступить за Кёнигсберг! Это, нужно ли говорить, не лезет ни в какие правила, никто этого никогда не разрешит, но правила нас сейчас интересуют меньше всего. Мне сообщают, – она приложила палец к уху. – Мне сообщают, что мы только что получили санкцию Минвола… И личное согласие госпожи Бухгальтер на активацию… Сегодня, с полудня до двадцати ноль ноль… ТГ будет активен в течение восьми часов! – по нижней части экранов побежала надпись «Твой Голос 12:00-20:00 СЕГОДНЯ СЕГОДНЯ СЕГОДНЯ». – С двенадцати до двадцати! Через ваш интернет-банк, через автоматы ТГ во всех отделениях связи и общественных учреждениях! Если вы хотите увидеть Княжну в воскресенье на Янтарной арене, если вы считаете, что она достойна быть дублёром Ребекки…
- Я ни в коем случае! Так – ни в коем случае! – в отчаянии всплеснула руками Княжна. – Не представляйте в таком свете…
- … за! Если не хотите, чтобы российская поп-княжна представляла вас на Янтарной арене, – голосуйте против! Начало голосования через шестнадцать минут, сразу после новостей в конце часа! Повторяю: сегодня…
- А чего, уже кончается? – встрепенулся непредсказуемый Гена. – Кончается программа?
Ведущая продолжала повторять.
- Кончается? Эй! – Гена вскочил с дивана и замахал руками перед лицом ведущей; та отпрянула в неподдельном ужасе. – Эй! Подождите! Не закругляйтесь! Дайте мне… – он напрягся, оформляя туманное озарение в слова. – Дайте мне слово молвить.
Его сознание, скинувшее ярмо детерминизма, так и не оправилось от близости Княжны.
- Ну, если только молвить, – ведущая выпрямилась в кресле и резким движением одёрнула свой пиджак.
Гена нашёл глазами ближайшую камеру. Облизнул губы. Сглотнул иссякающую слюну.
- Я что хочу сказать-то… Дорогие россияне! Соотечественники! Которые если вы здесь. В смысле, в Кёнигсберге. Тут такая фишка, что я же не Княжна. Мне же домой ни разу не вернуться будет. Мне у нас светит – меня у нас посадят же по полной программе. Может, это, конечно, и – но я ж ничего никому плохого не сделал! По-хорошему если. Я просто в Кёниг приехал с другом! По штрафу, как вы! Так я чего хочу сказать… Соотечественники! Спасите меня, пожалуйста! Я думаю, если мы все из тени выйдем – если объявим, что мы все здесь, в Кёниге! Все по штрафу! Нас же здесь одних туристов тысяч пятьдесят, как минимум! Столько народу сразу под суд не пустят! Давайте, а? Всех же достало погранцов кормить. Они в Таиланд летают на наши бабки, а мы тут все, как лохи, ходим виноватые…
Так говорил Гена.
И видит небо, как мне хотелось бы описать толпы соплеменников, которые бросились осаждать небоскрёб «Янтарьгаза», восклицая: «И я! И
я тоже здесь! И что вы, падлы, со мной сделаете? Руки прочь от Гены!» С какой гордостью за нашего человека воспел бы я костры из трусливых «Приложений к дорожному документу»! Как сладко было бы мне вспоминать гордые лица тех, кто, сжимая паспорта, стоял в решительных очередях за кёнигсбергским штампом!
Серёжка Петров из моего класса в таких случаях предлагал купить финский губомотатель.
И поделом. Никто ничего не восклицал, костров не жёг, и никакой решительности в очередях за штампами не было, я не говорю уже о гордости. Когда вы последний раз видели подхваченную инициативу снизу? Я имею в виду, если низ состоит из обладателей российского паспорта?
Так что повесим голову и признаем: в историю Гена вошёл не потому, что его мольбу услышали тысячи соотечественников. В историю он попал в связи с тем, что запись его выступления показали г-ну Рыбакову.