Леха, едва заметил Олесю, сразу к ней подвалил с покаянным видом:
– Лесь, извини. Ну, что я вчера не смог. Совсем из головы вылетело, что мы уехать собирались. А родители, они же такие. Семейные традиции для них святое, не свернешь.
Егор стоял чуть в отдалении и смотрел совсем в другую сторону.
– Ты ведь не расстроилась, правда? – продолжал Леха. – Гор тебя не обижал?
– Нет. – Олеся отрицательно замотала головой.
– Ну, я исправлюсь. Вот в следующий раз… честное слово. В кино. Как обещал.
Сейчас должно получиться возразить ему, как Олеся и хотела с самого начала. Не надо следующего раза. Ни кино, ни обещаний.
– Не…
И опять перебили. Но теперь – Лара.
– Леша, привет! – воскликнула нарочито громко и заставила Олесю умолкнуть.
Даже не столько словами, сколько пронзительным, тяжелым взглядом. Обращалась к Томилину, а смотрела на Олесю. Еще и замерла на месте на несколько мгновений, прежде чем двинуться дальше по коридору.
– А, привет! – бросил Леха ответное, торопливое, равнодушное, как бы между делом, и опять развернулся к Олесе.
Но тут рядом возник Егор, хлопнул друга по плечу, кивнул головой в сторону распахнувшейся двери кабинета:
– Пошли. – И добавил уже на ходу: – Ты бы все-таки поговорил с Ларой. Объяснил, что ей ничего не светит.
– Да ну, – поморщился Леха. – С ней связываться… Лучше подожду, когда ей самой надоест. Особо же не напрягает.
– Это тебя не напрягает, – бросил Егор. – Но ты и о других подумай. – И прибавил шаг.
Томилин запоздало рванул следом:
– Гор, ты это про что сейчас? Ну скажи! Я не понял.
А Олеся так и осталась с набором непроизнесенных слов.
Она и раньше чаще молчала, и это ее не тяготило. Потому что не хотелось говорить и не требовалось: никто не обращался, не ждал ответа. От ее слов ничего не зависело. Наверное, поэтому Олеся и не успевала их произносить даже теперь, когда это стало необходимо.
Фразы, которые обязательно надо было сказать, но которые так и остались невысказанными, накапливались и накапливались, связывались в непрерывную нить, опутывали все сильнее, сковывали, мешали.
После уроков Олеся отправилась в школьную библиотеку. В учебнике по алгебре не хватало нескольких страниц, как раз тех, по которым сейчас занимались. Библиотекарь выслушала ее, сочувственно качнула головой.
– Я, конечно, посмотрю, но не уверена, что еще остались.
Прошла между стеллажами и будто пропала, исчезла в одной из книг. Олеся стояла, ждала, от нечего делать глазела по сторонам.
В библиотеке было хорошо: безлюдно и тихо. А в коридоре – толчея и гомон. Такой огромный контраст. Здесь был словно совершенно другой мир, уютный и неторопливый, со своим пространством и временем. И тоже хотелось попробовать вот так же пройти между стеллажами. Вдруг попадешь еще куда-то, в неведомую историю, и в ней непременно найдется что-то особенное.
– Вот! – Олеся не заметила, как библиотекарша вернулась, положила на стойку потрепанную книжку. – Откопала в списанных. Выглядит жутковато, но нужные страницы есть. Можешь даже не возвращать. Все равно пойдет в макулатуру. А вообще пошарь в интернете. Наверное, там можно учебник скачать. Ну, или почитать.
– Так удобней. – Олеся подхватила книгу, засунула в сумку. – Спасибо!
Вышла из библиотеки, направилась к лестнице.
– Соколов! – донеслось из-за угла, и почти сразу оттуда вывернула женщина, скорее всего учительница, тащившая за руку мальчишку.
Совсем маленького, класса, наверное, из первого. Он тянул назад, крутил рукой, стараясь вывернуться. Растерянный и испуганный.
Олеся замерла.
У женщины лицо было сосредоточенное, губы сжаты. Она старалась не обращать внимание на болтающуюся позади помеху, упрямо волокла туда, куда хотелось ей.
Еще бы! Мальчишка против нее – никто. Хоть вырывайся, хоть ори – слушать не будет. И он это понимал, молчал, и только в глазах его плескалось отчаяние.
– Не надо! – крикнула Олеся и сама поняла, что слишком тихо.
Не крик вовсе – слова, которые прозвучали не намного громче, чем обычно. Но их услышали. Учительница остановилась, строго глянула на Олесю, поинтересовалась:
– Что не надо?
Только не промолчать бы в очередной раз, не накопить еще больше непроизнесенных слов, которые и так уже давят тяжким грузом.
– Тащить его не надо.
– Да я бы с радостью. Очень мне нужно это представление. – В голосе учительницы не было ни возмущения, ни сердитого недовольства, только совсем немного усталого раздражения, а еще – просьба о поддержке. – Но что делать? Ладонь ободрал, а рука грязнущая. В любом случае надо обработать, чтобы никакая инфекция не попала.
Услышав про «обработать» и «инфекцию», мальчишка опять дернулся и заголосил:
– Не хочу зеленкой! От нее еще больнее!
Учительница вздохнула, словно произнесла: «Ну вот. Только послушайте его».
– Соколов, да что ж ты как маленький? Там на площадке Тамара Павловна с двумя группами осталась, а я тут с тобой воюю. Давно бы уж до медкабинета дошли. Никто не собирается тебя зеленкой мазать.
– Ага, – насупился Соколов, – всегда так говорят. А потом все равно намажут. Сейчас-то почти и не больно, а будет только хуже.
– Не будет. Пойдем уж скорей.
Шагнула, потянула мальчишку за собой, но он опять уперся, расставил ноги, не желая двинуться с места.
– Соколов!
– А давайте я его отведу.
Учительница с недоверием посмотрела на Олесю, но потом, видимо, решила: а почему бы не попробовать?
– Пойдешь с девочкой? – спросила у мальчишки.
Тот тоже посмотрел на Олесю, оценивающе так. Кто знает, что он там подумал, однако согласно кивнул, а потом добавил:
– Если только зеленкой мазать не будут.
– Не будут, – пообещала Олеся. – Просто руки помоешь. В медкабинете мыло специальное – бактерицидное.
Учительница отпустила маленькую ладонь.
– Приведешь его потом, – сказала Олесе. – Мы за школой, возле стадиона, на площадке. – А потом обратилась к мальчишке, пригрозила шутливо: – Смотри у меня, Соколов.
Развернулась, зашагала торопливо, опять исчезла за углом. Мальчишка проводил ее взглядом, а потом вопросительно уставился на Олесю. Выражение лица подозрительное.
Мысль обожгла внезапно: а вдруг он сейчас удерет? Потому и согласился, чтобы избавиться от учительницы. Ну что ему девчонка-старшеклассница? Не догонит, не поймает.
Может, ухватить его, пока не сорвался с места? А потом – тоже тащить? Не спрашивая, не считаясь с ним.
– Идем? – Олеся осторожно протянула руку. Соколов кивнул, охотно взялся за ее ладонь, но не удержался и опять уточнил:
– А зеленкой точно мазать не будут?
– Не будут. Ею сейчас никто и не пользуется, – убежденно заявила Олеся. – Помоешь, и медсестра пластырем заклеит. С пластырем классно. Я тоже всегда им заклеиваю, если обрежусь или поцарапаюсь.
– Ага. Мне мама тоже клеит, – поддакнул мальчишка. – У нас такой прикольный, с динозаврами.
Домой Олеся добралась намного позже, чем обычно. Пообедала, села за уроки. А вот мама явилась, наоборот, раньше. Заглянула в комнату, поинтересовалась:
– Ты поела?
– Да.
– Чем занимаешься?
– Домашку делаю.
Мама удовлетворенно кивнула головой, ушла, и почти сразу затрезвонил мобильник. Олеся изумилась. Кроме родителей, звонить вроде бы некому. Но мама рядом. Если только случайно ткнула не в ту строчку? А номер незнакомый. Зато голос она сразу узнала. Или, скорее, слова, захлестнувшие неудержимым потоком. Не прервешь, не остановишь.
– Лесь, привет! Я же обещал исправиться. Вот. Исправляюсь. Так что выходи. Ты ведь дома? А я уже почти пришел.
Она ведь смогла сегодня в школе возразить учительнице, произнести «не надо». А сейчас похожий случай, и звучит не намного сложнее: «Нет. Я никуда не пойду».
Хватит копить непроизнесенное. Хватит послушно следовать за кем-то вопреки своим желаниям. Хватит молчать.
– Леша.
– Ага. – Томилин решил, что Олеся спрашивает, он ли это. Торопливо подтвердил, чтобы скорее говорить дальше: – Или давай я за тобой зайду. Ты ведь на втором этаже живешь?
– Нет! – вырвалось без труда, само.
– А на каком тогда? – Он опять все понял по-своему. – Ты вроде говорила, что на втором.
– На втором. Только не надо заходить. Я сама выйду.
– Да ладно. Мне не трудно.
– Не надо! Подожди. На… – Олеся судорожно вспоминала, что же там есть поблизости, невидимое из окон их квартиры, – …детской площадке.
– Хорошо. Как скажешь. В общем, я уже почти там. Жду.
Ждет. Олеся произнесла и «нет», и «не надо», но все зря. А сердце бешено колотилось, будто она не разговаривала только что, а испуганно металась, стараясь скрыться от чего-то ужасного. Да так и есть.
Если бы Леха зашел… Если бы мама открыла дверь, увидела его и спросила, зачем он здесь… А он бы честно выложил и про сегодня, и про вчера. Тогда бы мама сразу поняла, что Олеся соврала ей, что гуляла она вовсе не с одноклассницами. А с кем? Где?
Мама же уверена, что дочь ей никогда не врет. Да она и не врала. Раньше. Недоговаривала иногда, умалчивала, чтобы избежать лишних вопросов, лишнего беспокойства. А если теперь мама будет думать, что Олеся постоянно от нее что-то скрывает, и выспрашивать, чем она занималась поминутно в течение дня? Где? Когда? С кем?
Она может позвонить классной и выпытать у нее, кто такие Леха и Егор. И…
Еще мама может подумать, будто Олеся встречается то с одним, то с другим. Тогда уже ничего не объяснишь. Что Олеся ни с кем. Мама не услышит, ужаснется, расстроится. И…
Он же ждет! Томилин ждет. И если Олеся слишком задержится, все-таки припрется к ней сам. Запросто.
Олеся переоделась и, опережая непременные мамины вопросы, сама крикнула в кухню:
– Я погуляю немножко. Устала от уроков.
Опять соврала. Ну и ладно. Так меньше проблем.
Леха действительно торчал на детской площадке, сидел на качелях, но, как увидел Олесю, сразу поднялся навстречу, улыбнулся радостно.
Ну почему у него такая улыбка? От которой сразу перестаешь обращать внимание на его надоедливую приставучесть – она больше не кажется утомительной, и уже как дурочка радуешься вместе с ним. Чему? Самому простому. Тому, что тебя кто-то дожидается на улице и встречает улыбкой, что для тебя всегда найдется тысяча легко произносимых слов.
– Ну что? В кино? Как собирались.
– Нет, – решительно выдохнула Олеся. – Я на минутку вышла.
– Почему на минутку? – озадачился Леха. Улыбка погасла, и от этого стало немного неуютно.
– Уроки надо делать, – назвала Олеся первую пришедшую в голову причину.
– Уроки? – переспросил Томилин. – Да ладно тебе. Нашла тоже, на что время тратить. Кино намного интересней.
– Я не хочу в кино.
– Раз не хочешь, то и не надо. – Леха легко уступил, но окончательно не сдался. – Давай тогда погуляем. Должен же я свое обещание выполнить. Я так не могу, когда собирался и не сделал. Короче, пойдем. По ходу разберемся. Можно и недолго, если тебя так уроки заботят.
Проще согласиться, чем убедить его в чем-то. И наверное, не случится ничего особенного, если они просто пройдутся по улице. А минут через двадцать Олеся скажет, что ей точно уже пора, что дело не только в уроках, ее еще дома родители ждут. Она же заявила им, что быстро вернется. И что пошла погулять. Получается, сказала почти правду.
Они неторопливо брели по бульвару, и Леха беспрерывно болтал. Сначала Олеся вникала, а потом просто слушала голос. Такой живой, легко меняющийся в зависимости от интонации, наполненный эмоциями. Он гармонично и ненавязчиво накладывался на окружающий пейзаж: подкрашенное лиловым и оранжевым закатное небо, отраженный окнами блеск последних солнечных лучей, сыплющееся под ноги золото осенней листвы.
– Стой! – неожиданно воскликнул Леха.
Слово по громкости и экспрессии настолько выбилось из ровного течения его болтовни, что Олеся его сразу выделила и мгновенно уловила смысл. Застыла на месте, сбитая с толку.
– Подождешь минутку? – поинтересовался Томилин, просительно заглядывая в глаза. – Я очень-очень быстро.
– Ладно, – согласилась Олеся.
Он осторожно ухватил ее за плечи, развернул лицом к дороге:
– Вот так. Не оборачивайся. Хорошо?
И Олеся повторила еще раз:
– Ладно.
Но Леха, кажется, уже смылся.
Вот чего он еще придумал? Не получалось представить, совсем. Абсолютно никаких предположений. Только где-то в самой глубине сознания возникло что-то напряженно-тревожное – мысли о глупом розыгрыше, – и неприятно зацарапало в груди.
Но ведь Томилин, наоборот, всегда за нее заступался. Почему Олеся подумала о плохом? Наверное, потому, что не слишком любила сюрпризы. Чаще всего они оказывались неприятными или не оправдывали ожиданий, даже приносили лишние проблемы. Разочаровывали.
– Лесь! – прозвучало за спиной. – Теперь можешь оборачиваться.
Олеся на мгновение зажмурилась, вздохнула украдкой, только тогда развернулась.
Леха опять улыбался, даже не столько ртом, сколько глазами, лучившимися простодушной радостью, и протягивал Олесе цветок. Не банальную розу, а хризантему. Белую, с закрученными лепестками, похожую на шар. А еще на самого Томилина с его густой, светлой, чуть кучерявой шевелюрой.
– Лесь, это тебе.
