Воскресенье оказалось пасмурным, небо нависало грязной серой ватой. Мама велела навести порядок в комнате, и Олеся стояла у окна, сжимая в руках трубу пылесоса, и прикидывала: если поднять ее, навести на небо и засосать всю эту скучную серость, сколько ее уместится в контейнере аквафильтра?
А содержимое его, наверное, окажется примерно таким же, как и при обычной уборке: вода и мокрые комки пыли. Ну, еще случайно прихваченный кусок радуги.
Олеся уже собралась включить пылесос, когда затрезвонил мобильник. Опять незнакомый номер, и никаких предположений. И полное замешательство, когда из телефона прозвучало:
– Это Егор.
Долгие секунды растерянного молчания, прерванные вопросом:
– Ты слышишь?
– Слышу.
– Сможешь прийти через два часа? – Он назвал место, добавил: – Только обязательно приходи.
– Ладно. Приду.
– Я буду ждать.
Нет, он не ждал. Олеся решила, что, наверное, явилась слишком рано. Она же специально вышла с запасом. А вдруг не сразу отыскала бы нужное место. Но она заметила еще издалека, пока шагала вдоль тротуара, маленький скверик на углу квартала.
Несколько раскидистых старых лип, засыпанный гравием пятачок земли, две скамейки по краям, а посередине – большая клумба, засаженная низкими розовыми кустами. Те еще пестрели цветами, насыщенно-алыми, такими яркими, будто в каждом сияла лампочка.
На одной скамейке сидела молодая мамочка, катала перед собой коляску, другая была свободна, только несколько желтых листов липы устроились на сиденье. Но Олеся не стала составлять им компанию, остановилась с краешку, осмотрелась.
Люди шли по тротуарам с обеих сторон улиц, но все не те, и даже в дальней перспективе ничего знакомого. Дома поблескивали оконными стеклами, поглядывали украдкой, а листья тихонько шелестели, шептались, обсуждали: «Когда же он появится?» И время тоже шло. Наверное, назначенное уже наступило. Или нет еще? Почему-то точно узнавать не хотелось. И казалось: ну вот сейчас, всего через минуту, он обязательно придет.
Минута, минута, еще минута. Солнце выглянуло на миг – полюбопытствовать, что творится, и ветер затих, замер в ожидании.
Егор же сам позвонил, сам. Хотя обижался и демонстративно игнорировал. А сегодня вдруг взял и позвонил. И голос у него был… нет, не печальный, не несчастный, не встревоженный. Глухой какой-то, странный. Это от него рождалась тревога. И беспокойство.
А вдруг с ним что-то случилось? Потому и не идет. Еще тогда случилось, когда позвал, а теперь стало намного хуже.
Олеся достала из кармана телефон. На цифры, показывающие время, не обратила внимания, сразу отыскала последнее соединение, ткнула пальцем в номер, скорее приложила мобильник к уху.
Заунывная песня гудков тянулась в бесконечность, пока не оборвалась тонким писком. Телефон сам прервал вызов. Посчитал, что уже достаточно, что дожидаться дальше не имеет смысла.
Не отвечает. Почему Егор не отвечает? Не может? И что делать? Искать его? А где? Вернуться домой и там маяться от неизвестности? Нет уж. Лучше здесь. Стоять, ждать, верить, что все хорошо. Что он придет. Обязательно. Он обязательно придет.
Надо позвонить еще раз.
Капля воды упала на экран телефона. Дождь. Весь день собирался, а пошел именно сейчас. Но ничего, он мелкий и редкий.
Олеся спряталась под липу. Листьев на ней осталось не так уж и много, но зато ветви густо переплетены. Почти и не каплет. Нажала на значок соединения.
Опять гудки. Безнадежными вздохами.
Ну как же? Ну! Пусть он ответит. Пожалуйста!
И пусть все будет хорошо. Только пусть все обязательно будет хорошо.
А дождь стал сильнее. Уже не капает, а льет, часто и густо. И веток над головой словно не существует больше. Не спасают. Будто стоишь под открытым небом.
Но Олеся все равно не уйдет. Потому что уходить никак нельзя. Уйти – это значит поверить в худшее. А в него верить не надо. Не на-до. Тогда оно и не случится.
* * *
Егор сидел за столиком в кафе и смотрел сквозь оконное стекло. Специально выбрал место, чтобы хорошо было видно и скверик, и лавочки, и деревья, и стоящую с краю девушку. Она притащилась раньше времени. Хорошо, что он тоже появился заранее, успел.
Ей и в голову не пришло заглядывать в окна кафе, пялилась в перспективу улиц: то одной, то другой.
Полчаса прошло. Не всякий парень остался бы стоять дольше, а уж девушка и подавно. Надулась бы и ушла. Но то нормальная девушка. У этой – ни обиды, ни разочарования, ни возмущения, только прежнее ожидание на лице. На что и решилась, так всего лишь позвонить.
Мобильник в кармане нервно задергался и замычал, словно немой, пытающийся что-то объяснить, – звук-то отключен, – но Егор проигнорировал его стенания.
На стекле появился тонкий прозрачный штрих. «Кажется, дождь собирается».
Новый звонок, и опять он не ответил. Хотя на этот раз мычание телефона раздражало. А дождь становился все сильнее. По стеклу побежали маленькие ручейки, искажая изображение.
Ну сейчас-то она точно уйдет. Ну!
Ну вот чего она? Совсем чокнутая?
И хоть бы кто-то из прохожих удивился, обеспокоился, подошел: «Девочка, у тебя все дома? Сходила бы, проверила. Гораздо больше смысла, чем под ливнем торчать». Но никому дела нет, бегут мимо. А может, и не видят вовсе.
Ду-ра. Какая же она дура! Даже полный идиот уже догадался бы, что его тупо развели. А она до сих пор ждет.
И он ждет, словно приклеился к стулу, сидит и повторяет про себя: «Сейчас она уйдет. Вот сейчас она обязательно уйдет».
У нее куртка без капюшона, и капли дождя долбают по макушке. А волосы слиплись в сосульки, приклеились к щекам и лбу. Но это почему-то совсем не уродливо. И не смешно.
Вот ведь черт!
Егор выскочил на улицу, едва не налетев на кого-то, искавшего спасения от дождя. Даже капюшон не стал надевать. Наплевать. И словно назло, одна капля, какая-то нереально крупная (наверное, свисала с края крыши, набирала объем, специально поджидая, когда кто-нибудь пройдет), угодила прямиком за шиворот, побежала вниз по позвоночнику, гоня мурашки.
Олеся не смотрела в сторону кафе, не заметила, откуда он появился. Но в последний момент – Егору несколько шагов до нее осталось – повернулась, встретила взглядом. Глаза широко распахнулись. Неужели от радости?
– Интересно, а если бы я совсем не пришел, ты бы так и ждала?
Она сначала беззвучно шевельнула губами, а потом все-таки произнесла:
– Но ты же пришел.
Егор только хмыкнул. А что тут скажешь?
– Я звонила, но ты не отвечал, – доложила добросовестно. Голос какой-то странный. Будто Олеся только что от стоматолога и ей вкалывали заморозку. – Я подумала, а вдруг с тобой что-то случилось.
– Не случилось.
Она согласно кивнула:
– Тогда… я домой пойду.
Ага. Еще двадцать минут под дождем. Хотя для нее это уже не принципиально, давно сравнялась по влажности с окружающей средой. И по температуре. Капля висит на бледном кончике носа, даже ресницы мокрые. А губы синие. По-настоящему синие – почти насыщенный ультрамарин. Потому и голос странный. Действительно замороженный, но не уколом, погодой.
– Нет. Не домой. Ко мне. Я живу тут в двух шагах. Идем.
Олеся не шевельнулась. Кажется, даже наоборот – намертво вкопалась в место. Или правда примерзла. Хотела возразить, уже начала говорить что-то вроде:
– Но…
– Я сказал идем.
Аккуратно двумя пальцами ухватил ее за рукав, дернул за собой. Послушалась.
Бабушка обрисовалась в прихожей, стоило щелкнуть замку, и застыла в дверном проеме. Брови у нее медленно поползли на лоб, а когда достигли возможной наивысшей точки, мгновенно вернулись на место, и лицо приобрело невозмутимое выражение, в вопросе не прозвучало особого удивления:
– Вы что, купались?
– Так дождь же, – Егор махнул рукой в сторону входной двери, – на улице.
– И вы специально стояли под ним и мокли?
– Ну вроде того.
– А… – начала бабушка, но продолжать не стала, красноречиво смотрела на нежданную гостью.
– А, это? – Теперь Егор указал в ее сторону. – Это Олеся. Одноклассница. Ей до дома далеко. Ну-у, в общем… пусть у нас обсохнет.
– Ну да, конечно, – согласилась бабушка. Егор и не сомневался, что она адекватно среагирует. Бабушка подошла ближе: – Олесь, ты снимай курточку. Я ее рядом с батареей повешу. И чайник сейчас согрею. И полотенце принесу, вытрешься. И… ох! – Она всплеснула руками. – Да у тебя и свитер насквозь мокрый. И джинсики. – С упреком глянула на внука.
А он-то при чем? Он же никого насильно под дождем не держал. Могла уйти в любую секунду.
Бабушка задумалась, еще раз осмотрела гостью, потом опять повернулась к внуку, распорядилась:
– Принеси Олесе одежду.
Егор уставился озадаченно:
– Какую?
– Выбери что-нибудь свое.
Новое распоряжение смутило еще сильнее.
– Так, может, лучше твое. У меня же… мужское.
– А у меня на двадцать размеров больше! – воскликнула бабушка с такой интонацией, будто выиграла соревнование. – С тем же успехом Олесю можно в простынку заворачивать. – И, видя, что внук по-прежнему нерешительно топчется на месте, пояснила: – Принеси футболку какую-нибудь и штаны. Спортивные. Ну те, которые тебе уже коротки. Они как раз на завязках.
– Ага, – кивнул Егор, поморщился недовольно и поплелся в комнату.
А эта Олеся стояла, даже слова за все время не выдавила. Словно зверушка безгласная. И тряслась. От холода, само собой. Но слишком уж она напоминала соседскую чихуахуа, маленькую, тонконогую, на нормальную собаку совсем непохожую. Та тоже вечно дрожала и пялилась на мир огромными испуганными глазами.
