Над Россией струится черемухи дух, Все плотней белокурые кисти. Не стесняйтесь веселых друзей и подруг, Оглянитесь и ветви приблизьте. В невесомом дожде лепестковой воды Лишь заботу нечаянно смоешь — И надежды в глазах остаются следы, И любви, если ты того стоишь. Белым цветом весна к нам легонько стучит — Не беда, что черемуха малость горчит. Пусть у запаха слишком короткая власть, Уверяю – с ним льется свобода. Я весной презираю любую напасть, Налетевшую с прошлого года. Я весной вдохновенен и прост, как дитя, В ожиданье заветного лета, В сотый раз ее нежную повесть прочтя По дурманящим веткам букета. Будто новую жизнь я читаю с листа, Сам не знаю, откуда ее чистота. Так, пока в нас огонь новизны не потух, Окунайтесь в листву и соцветья! Над Россией струится единственный дух, Признаваемый в это столетье. От него во дворах – тишина и покой, Между нами – согласье и споры. От него я сегодня беспечный такой — Не помогут ничьи уговоры. Скоро явится зной, беспощаден и сух, Но покуда – струится черемухи дух.

Я родился весной. Я люблю, когда сохнет и тает, И, устав отдыхать, Разметает берлогу река, И шевелится жизнь, И все радостней солнце взлетает, И все выше и выше Громоздятся вокруг облака… Разве можно забыть Это чудо волшебных инерций! Пусть уходят они Безвозвратно – зови, не зови… И робеет земля, Как впервые задетое сердце, Перед светлой порою Пока невозможной любви.

Я люблю этот летний пейзаж На сухом берегу Ашкадара: Над водою дрожащий мираж — Испаренье полдневного жара. Тополей колоннада стеной, Между ними – сплошные сюжеты: Вон, гляди, в рубашонке одной Мальчик хочет надеть сандалеты. У реки на припеке тепло. Там лодчонка желтеет боками. На осине скворец. Там дупло, Вот корова, как бочка с рогами. Там – заросший осокою мыс, Там – две елочки, мостик, береза. Как прекрасна ты, сельская жизнь! Как прекрасна июньская проза.

Россия, моя Родина — Старинные края, Былинная мелодия, Да трели соловья. Церквушки, да скворечники, Да ветер низовой, Да вороны-кромешники Над самой головой. Россия, моя Родина — Суровая стезя! Тобою столько пройдено, Что выдумать нельзя: Война, да революция, Да за войной – война. Хочу с тобой очнуться я В другие времена. Россия, моя Родина — Роднее не найду. Рябина да смородина У дома на виду, Озера ясновзорые, Полей живая медь Да песни, за которые Не жалко умереть!

Утро в полусумраке прохлады, Радуга над ласковой водой… Все мне откровенье и награда — Все прошло когда-то чередой. Глиняный отвал на косогоре, Спутанные гривы ковыля, Жерди на конюшенном заборе, Ровные, далекие поля… Родина! С тобою мне не больно! Неба голубая полоса Вьется, как платок прямоугольный Женщины, сощурившей глаза. Все – мои любимые мотивы. Да за то ли память укорять, Что приходит в голову счастливо Это повторять и повторять?

Дыханье живых человеческих слов — Не это ли было вначале, Когда, не имея названья стихов, Обычные песни звучали? Народные песни – работы родня, Да отдыха вольные дети… Им сладко и больно в душе у меня, Вполне заурядной на свете. Народные песни. Простые слова Смеются и горестно плачут. Заслышишь их только, припомнишь едва — Берут нас и разом иначат. И сердце стучит – не пустой барабан, И родина с ними – чудесней. Они никогда нас не вводят в обман — Старинные русские песни.

На дворе еще – Ах! — Сон. На столе и часах — Сон. У тебя еще сонно припухли глаза, Да и вся ты пока — Сон. Но взгляни, за окном — Май. На часах, над столом — Май. И твои удивленно-большие глаза, Да и вся ты давно — Май Просто это такой День. Удивленно-один День. Улыбаются в зеркале чьи-то глаза, Потому, что и ты — День!

Свежо и чисто в сумрачном бору. Подмокший мох еще лежит на гриве. Слетела шишка с кедра поутру, Десницей ветра сбитая в порыве. К реке спешит извилистый ручей, Преодолев непрочную запруду. Какое счастье знать, что мир – ничей И с громом бьет небесную посуду.

Счастья в жизни – хоть отбавляй! Выливается через край. Словно вывешенный на радуге Чуть покачивается трамвай. Рельсы прыгают вверх и вниз, Из травы торчит острый лист, И дрожит в небе, рядом с жаворонком, Чуть правее – парашютист. Это – пригород. А вдали, На ладони самой Земли, Белый город, как белый памятник Тем, кто ведали и могли.

Две синички под окном На зеленой ветке — Распушило ветерком Жёлтые жилетки. Не Весна ли то сама Солнышком пригрета? Ждать ли скорого письма — Верная примета? На березе под окном Тенькают синички. – Извините, вы о ком, Милые сестрички?

– Речка, речка, отчего ты не прозрачна? — Удивленно реку спрашивал ручей. И ответила волна, тихонько плача: – Я давно таких не слышала речей! Отчего твой взгляд на мир не замутился? Оттого, что ты берёг его, берёг. Оттого, что помнишь место, где родился — А река забыла, где ее исток.

Ночи звездный поясок Высоко сияет. Месяц – легкий обласок В облаках ныряет. Отражение в реке Дробится на части — Это я на обласке Догоняю счастье.

Хорошо на Урале по осени — Настоящий березовый рай. Столько золота с неба разбросано, Хоть корзиной его собирай! А в долине – рябинка заветная С алой гладью по краю листа. Обняла ее дымка рассветная, Словно белого шелка фата. И смущенно лесная красавица Прижимается кедра к плечу. Ей бы только со счастьем управиться, А другого – желать не хочу.

Горланят петухи по Юрюзани — Едва не разрываются гортани! Вокруг меня все горы, горы, горы, Далеких сосен ровные узоры. А вдоль реки дома да огороды, Здоровые картофельные всходы. Там родники из сердца гор струятся. Хотят от сосен тучи оторваться, И с каменистой кручи непрестанно Струится пар волокнами тумана. Там жители просты, немногословны, Друг к другу и к приезжему любовны. Закончив сенокос, поют частушки — Со стариками слушают старушки. Дружок, задравши ухо, громко лает, Он, сумасброд, опять цыплят гоняет. Там индюки степенно, как павлины, До улицы гуляют середины, И за город, беря заборы с бою, Бредет козел с ужасной бородою. За ним игривым стадом козы ходят, А петухи мелодию выводят. Какая чистота! Какая сила! Вот, наконец, и утро наступило!

Полдень. Вдоль дороги – плоский дым, Словно кистью тонко прочертили. На опушке ровный купол пыли, Стадо волочится перед ним. Ящерка застыла на камнях, Зацепилась пальцами за грани, И трава как бы сильнее вянет, Отражаясь в выпуклых глазах. Время словно спрятано в стволы Сосен, что стоят у поворота, И с необъяснимой неохотой Вытекает каплями смолы. Вся природа бредит желтизной, И в чертах, дрожащих и неполных, Как гигантский зреющий подсолнух, Наклонилось небо надо мной.

К мостовой прижалась летняя жара, На газоны льется нежная прохлада. Незакатные в Сургуте вечера, Хоть читай, и электричества не надо. Стань в рябиновые, влажные кусты, От небес не отводя в восторге взора. Сколько вечной и щемящей красоты В белом облачке над синей кромкой бора!

Жизнь бедовая берет подъемы круто, На пределе напряженье и надлом. Нынче лебеди повеяли Сургуту Белоснежным, цвета Севера, крылом. Знак надежды – нам он только помогает, А иначе, кто бы выдумал тогда, Будто птицы к людям сами прилетают Только в добрые, родные города. Презираю справедливые приметы, Но зимою будут помниться светлей Ночи белые, навеянные лету Белоснежными крылами лебедей.

Складки долины заполнил туман. Лава рассвета струится в проран, У горизонта стекая. Вот-вот, Алое марево солнца взойдет. Нефтекачалки – лихой табунок! — Вышли гулять на луга вдоль дорог, В чудо-коней превратясь, наяву Голову клонят и щиплют траву. Сам на лихого коня я вскочу, В вольный поход его мчаться пущу. Крик молодецкий, лети на поля: – Как ты прекрасна, родная земля!

Здравствуйте, милые липки! Вам, дорогие друзья, Принадлежу без ошибки Всей моей нежностью я. В дни бесконечной печали, Жаркой полдневной порой Вы мою грусть отгоняли, Чуть прикасаясь корой. Стенами древнего храма, Где только небо – закон, Вы поднимали упрямо Облако свившихся крон. И, поселясь в эту груду Веток, что ветер заплел, Сонно гудели повсюду Крылья бесчисленных пчел.

Этот край бесконечен и прост. И под куполом выси нетленной На готовом стогу в сенокос Я как будто один во вселенной. Свежий запах медовой травы, Деловитых жучков стрекотанье, А вокруг – океан синевы Неделимый, как все мирозданье. В этой бездне теряется взгляд. Мир настроен на вечные ноты. Только мышцы тревожно гудят От азартной, тяжелой работы.

Ночью была гроза — Молнии в три ряда. Я закрывал глаза. Слышал – текла вода. Гром пробивал стекло, И рассыпался звон. В небе дышало Зло — Черное, как гудрон. Выдохлось наконец, Спрятано в глубину. Ночью кричал отец — Видел во сне войну!

Ночь – словно пропасть черная. Ни звезд, ни огонька. Дрожит, как иллюзорная, Передо мной река. То кажется огромною, То вовсе не видна, С громадой неба темною Сливается она. Безмолвное кипенье Невидимой воды. Во всем предощущенье Грозы или беды.

Прокатилися белые ночи По просторам сургутских болот. У затихшей площадки рабочей Колоннада тумана встает. И в ответ на мое бескорыстье — Не беда, что я зритель – один — Опадает в тайге мелколистье Золотых и багряных рябин. А на вымокшем краешке рощи, Прихотливой и грустной на вид, Сердце бьется по-зимнему проще, За прошедшее меньше болит. Здесь о судьбах ничто не пророчит, И приметы – знакомые все. Только дождик тоску мою точит На своем водяном колесе. Под ногой прогибаются кочки, Темно-бурый сочится настой. А вокруг – розоватые точки — Звезды влажные клюквы густой.

За облачной грядой идет еще гряда. За дальнею грядой – далёкая, другая… Ты в небо погляди, мечтою воздвигая Из белоснежной тьмы дома и города. Без счета, без числа толпится череда Высоких, кучевых, крутых, многоэтажных… Они сотворены для сильных и отважных, Для тех, кто смотрит ввысь… хотя бы иногда.

Вот август явился, то зелен, то ал, В урманы загнал холодок, И крупной картечью рябин расстрелял Он заросли возле дорог. И лес озарился по краю трясин, И радует очи до слез Багрово-малиновый трепет осин И золото русых берез.

Бабьим летом, в Сургуте, в субботу, Над домами, рекой и тайгой, Мне такого не помнится что-то, Удивительный льется покой. Всюду окна раскрыты и двери, Ранний вечер тягуч, словно мед, Из каких-то зеркальных материй Музыкальная фраза плывет. И блестит подрастающий месяц Из-за туч белизной молока, И с балкона, до пояса свесясь, Мальчик с девочкой кличут щенка.

Пятиэтажный дом с балконами, Скамейка, дерево, подъезд… Дожди прозрачными колоннами Поплыли с праздничных небес. Играет ветер чью-то музыку Столбам, веревке бельевой, И павший лист летит и кружится, Насквозь пронизан синевой. На край двора слетели голуби, Заполонили весь газон, И в облака возносит голову, Как телевышка, старый клен.

С листвы еще падают редкие капли, Но дождик закончился. В небе светло. Березки стоят, будто чуткие цапли, Готовые стаю поднять на крыло. Сквозь волны пырея глядит подорожник: На чудо-рябинке, задорно дразня, Горит жемчугами расшитый кокошник, Играя цветами предзимнего дня. В ветвях затаилась уютная сырость. И песенка птичья, забредшая в лес, Как будто по радуге, к нам опустилась Путями покинутых, мокрых небес.

Давно я не слышал их скорбного клича: Над парком осенним, опавшим вот-вот, Зовут журавли, так протяжно курлыча, К далекому югу российских широт. Они улетают, и впору сорваться — Так душу тревожит редеющий строй Отчаянных братьев пернатого братства, Дрожа над синеющей долгой горой. Лететь… Я готов разрыдаться, как школьник. Уходит, едва различим он вдали — Забытого детства живой треугольник С единственных в мире небес и земли. Прощается с нами, протяжно курлыча, Следа не оставив, не кинув пера… Как долго я ждал журавлиного клича Над рощей, опавшей как будто вчера!

Я не люблю промозглую погоду Сургутского начала октября. Все утро дождь набрасывает воду На дрогнувшие иглы фонаря, Как серое, тугое одеяло, Крутыми водостоками трубя. И скоро ночь, по прошлому скорбя, Опять раскинет звезды как попало. Закат осыплет облако малиной, Дыханье ветра станет погрубей, И жалкий лист на ветке тополиной Нахохлится, как старый воробей.

Вся осень – в пылу и расцвете, Как будто в последнюю треть Янтарной горе на рассвете, Как прежде, гореть и гореть. Вся осень – в биении листьев. И не было веры верней, Чем кедра кораблик ветвистый На якоре цепких корней. Вся осень дрожит в позолоте, Лишь он умудренно-велик. Один в суете и заботе О чем ты мечтаешь, старик? Молчат твои внуки и дети, И дождь распылил свою плеть… – О лете, мой милый, о лете. О чем еще больше жалеть!

В октябре на улице Островского Возле дома – желтая трава. Под лучами солнышка покровского На широком небе – синева. Там летит под облачные полосы Городской рабочий говорок, А вдали дождя густые волосы Раздувает свежий ветерок. Там береза ярко-золотистая, Цвинькает синица на стволе. И в груди моей настала чистая, Лучшая погода на земле.

Свежий ветер вьет и кружит Мимо нашего двора, На краю замерзшей лужи — Заводная детвора. Вечер нежностью пронизан, Окружен, как дивный лес. И слоится по карнизам Отсвет окон и небес.

Туман – как белая рубаха. Крахмально-розовая тьма Размыла вставшие из праха Монументальные дома, Легла на сосны сенью мглистой, Обводит изгородь кольцом. Один березки ствол безлистый Надежным вырезан резцом. В его штрихах миллиметровых Я вижу Дюрера листы… И сетью веточек лиловых Провисла крона с высоты.

Как ясно и просто, поняв небеса, Живут снегири, воробьи, свиристели. Сегодня синицы во двор прилетели, Играли под окнами четверть часа. Прозрачная роща на поздней заре Из желтых тонов перешла в голубые. Зима наконец-то пришла в ноябре, Березки надели платки кружевные. Сугроб у крыльца – будто сказочный зверь: По белому пуху – морозное пламя. И девочка, выпустив кошку за дверь, – Куда ты? Простудишься! – машет руками. Хватает покрепче ее за бока — Беглянка поводит усами жестоко: Ей дома сидеть чересчур одиноко, Хотя и терпимо. Возможно. Пока.

Зима. В Сургуте в это время День мимолетен, как мечта. Я на работу еду в темень, Обратно – та же темнота. И там, где трасса распрямилась, Великолепна и строга, На придорожные снега Ночное небо опустилось. Созвездья фар летят весь вечер, Обозначая поворот: Двойные белые – навстречу. Двойные красные – вперед.

По Сургуту, Сургуту, Сургуту – тревожные сумерки. Ах, когда же грядущие белые ночи грядут? Полушубки не греют, и шутки до времени умерли Будто градусы холода рта разомкнуть не дадут. Даже та же луна, наша старая рыжая спутница — Словно маятник в небе дрожит от внимательных глаз: По Сургуту, Сургуту, Сургуту идет межуютица, И застывшей солярки не жжет на обочине КрАЗ. Словно жесть по щеке – не скупятся ветра на пощечины, Выжимая короткие слезы и долгую злость, Но для наших сердец никогда не найдется обочины, На которой бы им отдохнуть от работы пришлось. И краснеют в балках подключенные в сеть нагреватели, И сквозь двери двойные парит индевелый подъезд, И любому морозу мы все же друзья и приятели — Не об этом ли он и трещит, одичалый, окрест.

Не плачь, моя доченька, жизнь – она вечно упряма. Будь сильной, как папа, красивой и умной, как мама. До свадьбы забудутся ссадины и ушибы. Утри свои слезы, пусть воду возьмут себе рыбы. Ты вырастешь скоро, скорее, чем после захочешь. Все будет: прекрасные платья, веселые ночи. Ты будешь хозяйкой большого, красивого дома, Там солнце за окнами будет смеяться знакомо. Там будет светло и спокойно во время ненастья — И бури, и войны боятся остаться без счастья. Не плачь, моя доченька, пусть себе дождики плачут. Им, кажется, хуже – они не умеют иначе. Живи, словно солнышко, пусть тебе весело будет, И станешь счастливой, и счастья никто не осудит.

Глаза раскроет кот, И солнце в них зайдет. Глаза закроет кот, А солнце не уйдет. И вечером, когда Темно, и ночь близка, Гляди, в глазах кота Два солнечных куска!

С утра мело широкими кругами, А на рассвете падал наугад, Пространство размечая между нами, Душа зимы российской – снегопад. И город перед нашими глазами Раскинул феерический наряд С верандами, качелями, шатрами… И сказке вслед прохожие глядят. Прошел с лопатой грузный Дед Мороз. Корявый лист от клена прокатился, Продрогший и волнующий до слез. Густеет снег. Плотнее повалился На рыхлые громады тополей С каркасами старинных кораблей. Невозмутимый, вечный снегопад. Валит, валит растущими кругами! Под нашими неспешными шагами Тропою комья белые скрипят.

Солнце пышет ярче сварки. В ледяные зеркала Важно смотрятся подарки Новогоднего стола. Вон сугроб, как пряник ладный, Вон осинка вся в снегу, Как фольгою шоколадной, Шелестит на берегу. А в нетронутой низине Столько нежной белизны! Ты постой посередине, Ведь такому нет цены. Проходя под хрупкой аркой Индевеющих кустов, Не стряхни щекою жаркой Фантастический покров.

Низко стелется злая поземка, Вьются белые змейки у ног, Да гудят неестественно громко По ночам провода вдоль дорог. Не шевелится иней кудлатый, И застывший на холоде лес — Будто сборище гипсовых статуй На фарфоровом фоне небес. То бугром затвердевшая тропка, То сухая, как шорох, лыжня, Нас ведут неторопко и робко Перепутьями зимнего дня. Но прислушайся к этому снегу! Словно рифма нечаянных строк, Одолев надоевшую негу, Просыпается первый цветок.

У февраля – серебряные ноги, Вышагивая важно по дороге, Своей казны вельможа не считает, И где попало, горстью рассыпает. О том березки стукнули в оконце. А к середине дня восходит солнце, И в занавеску самую простую Вплетает нитку бледно-золотую.

Зря я завел себе моду Весь выходной – взаперти. Выйду взгляну на природу, Чтобы душой отойти. Возле застывшей протоки Высится белый обрыв. Долгие зимние сроки Будущий держит разлив. Скоро оттает полянка, Желтого плеса тесьма; Как надоевшая пьянка, Тянется наша зима. Всюду сугробы, сугробы… До горизонта, взгляни! Но уже веет без злобы Ветер в последние дни. Воздух и чист, и прозрачен, Солнце глядит веселей… Вот и предел обозначен Царству речных хрусталей.

По краю мартовского наста Румяный закатился день, И дышит сумрак безучастно Меж придорожных деревень. Темнеют ели, сосны редки; Стряхнули иней – вышел срок, Лишь кое-где на крепкой ветке Последний держится снежок.