Глава I

Таинства историографии, или Как сформировалась украинскаяисторическая школа. Основные черты украинской исторической науки

Едва ли не на всем протяжении XVIII-в. история Южной Руси еще оставалась на уровне авторского летописания. Оно осуществлялось в среде гетманской старшины, и наиболее известными примерами такого летописания были «Самовидец» неизвестного автора, «Сказания» Самуила Величка, «Действия…» Грабянки, и др. Собственно, научные исследования по истории Украины (Южной Руси), как и по истории России, были начаты европейцами. Но если в случае с Россией это были немцы (Миллер, Шлецер, Фишер), приглашенные русскими императрицами, то украинской (южнорусской) начали заниматься поляки. Среди последних ранее всего– на рубеже XVIII–XIX-вв. граф Ян Потоцкий и Фаддей Чацкий. Правда, их взгляды на историю Украины и происхождение украинцев лишь по видимости были научными, а в действительности крайне тенденциозными. Так, Потоцкий отрицал связь с русским корнем населения Южной Руси и называл его украинцами, а Чацкий даже считал, что украинцы произошли от особого племени «укров», якобы обитавших за Волгой как орда и оттуда пришедших.

Логика их рассуждений была проста. Пространство Южной Руси в Польше называли Украиной (пограничьем), а значит, населять ее должны украинцы. В-такого рода логике была доля истины. На юге Руси действительно и неоднократно менялось население. Так, фактически 200 лет (середина XIII– середина XV-в.) эта территория была опустошена, затем в конце XV-в. новые опустошения принесли набеги крымских татар. Но волна нового заселения с середины XVI-в. шла, по преимуществу, из западнорусских, белорусских, великорусских земель. То есть, территорию, называвшуюся поляками Украиной, снова заселяли выходцы из пространства бывшей Руси, а значит, русские. Интересно, например, что Галичина, находившаяся намного западнее Киевщины, Брацлавщины и Черниговщины («Украины» в польских терминах), в составе Речи Посполитой продолжала сохранять старое административное название– Русского воеводства. В-Великом княжестве Литовском сохранилось старое название Белой Руси. Еще более интересно, что в период Гетманщины, например, по тому же Гадячскому договору 1658-г., возрожденная южнорусская государственность должна была именоваться Русским княжеством.

Причины тенденциозности польских исследователей украинской истории были вполне понятны. Как раз в конце XVIII-в. был завершен раздел Речи Посполитой между Россией, Австрией и Пруссией. Причем почти вся территория нынешней Украины вошла в состав России как исконно русская, ранее захваченная поляками. Неудивительно, что польские исследователи стремились доказать извечную нерусскость южнорусского населения, чтобы обосновать необходимость воссоздания Речи Посполитой в прежних границах. Правда, была и объективная причина попыток польских исследователей выделить южнорусское население в отдельный этнос, а Южную Русь превратить в Украину. Она состояла в длительном политическом разделении Южной и Северной Руси, начатого монголо-татарским нашествием (середина XIII-в.), а позднее экспансией Литвы. В-результате 300-летнего раздельного развития Южная Русь приобрела черты буферного пространства между европейской и мусульманской цивилизациями. Так что новый термин названия Южной Руси– Украина (буквально: пограничье)– соответствовал ее геополитическому положению в XIV–XVII-вв. В-те же века Северная Русь также перешла в новое геополитическое состояние, превратившись в евразийское царство, охватившее к середине XVII-в. всю северную Азию до Тихого океана.

Но парадокс состоит в том, что как раз в конце XVIII-в. Российская империя полностью вытеснила из северного Причерноморья мусульманскую Османскую империю и захватила Крымское ханство. Соответственно, Южная Русь перестала быть Украиной, так как изменилось ее геополитическое положение. Южнорусские земли перестали быть пограничьем между европейской и мусульманской цивилизациями, которые Россия воссоединила в пределах своих границ. При этом исчезло и европейское государство, владевшее южнорусскими землями,– Речь Посполитая.

Так что именно в конце XVIII-в. произошли такие геополитические сдвиги, которые, казалось, делали неактуальным само определение юга Руси как Украины. Ибо с исчезновением таких политических образований, как Крымское ханство и Речь Посполитая, исчезло и пограничье, их разделявшее, то есть Южная Русь теряла значение буферной территории. Неудивительно, что в это же время на рубеже XVIII–XIX-вв. формируется другое направление украинской (южнорусской) историографии– малороссийское, представленное «Историей Руссов», авторство которой приписывают отцу и сыну Полетика. Как и работы польских историков, «История Русов» не являлась в полном смысле научной. Однако для нас важна ее главная идея, которая выражала претензии на политическую обособленность Южной Руси, и отражала взгляды казачьей старшины Гетманщины, переходившей в новое состояние– дворянского сословия имперской России. Неудивительно, что автор «Истории Русов» отвергал название «Украина», навязанное поляками. «История Русов» имела переходные черты: была и завершением летописания малороссийской старшины, и попыткой создания особой истории, претендовавшей на научность, но с точки зрения малороссийской. Но малороссийское направление в истории не получило развития в первой половине XIX-в. Некоторые идеи «Истории Руссов» использовались Бантыш-Каменским в «Истории Украины» (1822-г.) и Маркевичем в «Истории Малороссии» (1840-г.). Однако, малороссийское направление почти на протяжении всего XIX-в. так и не выделилось из общего русского развития исторической науки. Следовательно, явной была политическая, а не научная причина появления двух направлений в украинской (южнорусской) историографии: польского и малороссийского. Тем более что именно в XIX-в. и большая часть Польши, и большая часть Южной Руси находились в составе Российской империи. Естественным и главенствующим было третье направление исторической науки, которым являлась собственно история России, разрабатываемая русскими историками. Фактически уже с середины XVIII-в. Ломоносовым и Татищевым, но особенно со времени Карамзина. Для русского направления было характерно игнорирование различий Северной и Южной Руси, причем в самом широком смысле. В-политическом, этническом, историческом, языковом, религиозном, культурном. Это была государственная историческая школа в чистом виде, выражавшая также имперский подход в понимании прошлого Руси и России.

Несомненно, для нее также была свойственна тенденциозность. Например, сведение исторических исследований к изучению государства как института. Нередко игнорировалась собственно история народа.

Однако в русской школе были собраны лучшие научные силы империи и на протяжении XIX-в. именно она развивала историческую науку в лице своих крупнейших представителей: Карамзина, Погодина, Соловьева, Ключевского и др., и абсолютно доминировала. К-тому же, историческая школа государственников достаточно адекватно отражала процессы именно русской (великорусской) истории, где государственная власть в виде монархии деспотического типа– самодержавия, действительно была главной консолидирующей и цивилизующей силой.

Поражения польских восстаний 1831-г. и 1863-г.г. с одной стороны, и интеграция малороссийского общества в государственные и социальные структурами Российской империи с другой, привели к полному преобладанию русской исторической школы. И-как мы знаем, это было также следствием того, что южнорусские земли перестали быть буферной территорией, то есть, приобрели новое геополитическое состояние. Вместе с тем, к середине XIX-в. начинается формирование нового состояния малороссийской исторической школы, которая однако, изначально восприняла немалое число идей, выдвинутых польскими историками. Реально происходил синтез польской и малорусской школ, из которых впоследствии и сформировалась украинская школа. При этом собственно польская школа переместилась в Краков, передав выработанные идеи украинской.

Однако этот процесс синтеза охватил длинный период времени: с середины XIX-в. и до сегодняшнего дня. Даже сегодня украинская историческая школа не получила завершения, ибо не существует обобщающих работ уровня «Истории Украины-Руси», которая сама по себе, как концептуальный труд, безнадежно устарела. Естественно, что зарождение малороссийской школы с середины XIX-в. могло протекать как процесс формирования особого направления в русской исторической школе. И-действительно, мы видим это на примере крупнейших представителей этого направления: Костомарова, Кулиша, Антоновича, Грушевского, творчество которого и завершило процесс. Все они, кроме последнего, имели двойственные черты в своем научном творчестве. С-одной стороны, эти историки еще находились в научном и административном поле русской школы, но с другой стороны, путем синтеза малороссийского и польского взглядов на историю Южной Руси в их творчестве формировались взгляды украинской исторической школы.

Так, Костомаров еще оставался преимущественно на почве малороссийской и даже русской исторической школы, что прекрасно видно по его последней крупной работе «Мазепа». Пантелеймон Кулиш уже гораздо дальше продвинулся в сторону украинизации. Хотя к концу жизни обнаружил сильные колебания во взглядах на историческую судьбу Малороссии. Неудивительно, что над вторым изданием своего крупнейшего труда «Истории воссоединения Руси» он трудился почти до конца жизни.

Особенно интересен для понимания процесса формирования украинской исторической школы пример Антоновича. Причем сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, в эволюции его самосознания как неполяка, что было зафиксировано в известной «Исповеди». Хотя все же по происхождению Антонович был поляк. Затем в том, что Антонович умудрялся вести не только двойную политическую, но и двойную научную жизнь. Так, он длительное время оставался профессором русской истории Киевского университета, и в то же время вел у себя на квартире тайные курсы уже украинской истории для избранной группы слушателей, одним из которых и был М. Грушевский.

Наконец, последний окончательно вышел из русской исторической школы, создав во Львове свою, украинскую школу. Как мы увидим далее, для нее свойственно было совершенно необоснованное перенесение термина «Украина» и «украинцы» на всю, даже самую начальную стадию русской истории. Разделение истории Южной и Северной Руси также с самого начала русской истории, отказ от признания значения прихода дружин варягов для основания Руси и многие другие положения, явно отдающие фальсификацией истории ради политических целей. Нетрудно увидеть, что в этом явно прослеживаются идеи польской школы.

На территории собственно России украинская школа не могла получить сколько-нибудь значительное развитие. Как по политическим мотивам, ибо несла в себе идеологию украинского сепаратизма, так и по научным, ибо невозможно согласиться, находясь на научной точке зрения, что Киевской Русью правили украинские князья, и что это было украинское государство. Зато некоторое время украинская школа имела возможность развиваться в СССР. Как известно, и сам М. Грушевский с 1924-г. жил в СССР. Но уже в 30-е-гг. украинская школа была разгромлена, а ее представители уничтожены физически.

Развитие украинская школа получила в исторических трудах историков-эмигрантов: Дорошенко, Винниченко, Мазепы, Полонской и др., многие их которых сами были непосредственными участниками революционных и военных потрясений 1914–1920-гг. Эти работы излагали видение авторов событий тех лет и были достаточно объективны. В-частности, работы Винниченко, Мазепы, Дорошенко. Однако даже в работах этих авторов многие важные вопросы или замалчивались, или искажались.

Например, степень зависимости украинского движения от Австрии и Германии, марионеточный характер правительств Центральной Рады и Гетманата, безразличие широких масс Малороссии к украинской государственности, глубокие противоречия между Директорией и руководством ЗУНР и т. д. Работы других историков-эмигрантов отличались еще большим субъективизмом. В-том числе и обобщающие работы по всей истории Украины. Для них характерны все те же явные элементы фальсификации: отрицание или искажение факта прихода в Киев варягов-русов и основания ими Руси; отделение истории Украины от истории России уже с периода Киевской Руси; игнорирование буферного характера пространства Южной Руси; замалчивание практически полного ополячивания социального строя, культуры, языка южнорусского населения в XVI–XVII-вв. (не говоря уже о Галицкой Руси), явное преувеличение и приукрашивание феномена казачества и т. д.

Безусловно, историки-эмигранты внесли большой вклад в изучение украинской истории. Среди них выделяется такой видный исследователь, как Лысяк-Рудницкий. Он, работая в конкурентной и здоровой научной среде Северной Америки, достаточно объективно подходил к пониманию украинской истории, в том числе к варяжскому вопросу и геополитическому месту украинского пространства. Но Лысяк-Рудницкий так и не написал обобщающей работы. Его исследования представлены отдельными статьями.

Несколько восполнили этот недостаток работы Ореста Субтельного. Он не скрывает важности варяжского фактора для становления Киевской Руси, довольно объективно исследует процесс становления украинства на рубеже XIX–XX-вв. Но и в его работах, хотя с меньшей навязчивостью, звучат все те же ноты тысячелетнего украинства, которого не было.

Можно отметить также интересные работы З. Когута, О. Прицака и других современных историков диаспоры.

После 1991-г. украинская историческая школа возродилась и на Украине, но многие работы современных украинских историков по-прежнему тяготеют к сохранению прежних подходов, свойственных Грушевскому. Снова корни украинцев находят едва ли не в палеолите, замалчивается роль варягов в основании Русского государства, древняя Русь подменяется Украиной, русская история отделяется от украинской и т. д. Многие подобные фальсификаты в XXI-в. просто смехотворны и свидетельствуют о низком профессиональном уровне повторяющих их историков, ибо игнорируют общеизвестные источники и факты.

Вместе с тем целый ряд историков создает действительно серьезные работы, что и неудивительно, ведь сегодня далеко не 1900-й и не 1920-г. и на одном фальсификате далеко не уедешь. Тем более, что в Европе появился целый ряд историков, занимающихся украинской историей, не говоря уже об историках Польши, России и Северной Америки.

Среди современных историков на Украине следует отметить работы таких авторов, как М. Коваль, В. Солдатенко, Д. Багалий и др. Но, вероятно, наиболее значительным современным историком можно назвать известного политика В. Литвина. Он авторов серии работ по истории Украины XX-в. Причем его более поздние работы отличаются большей объективностью и научностью. В-то же время, наиболее выдающимся научным исследованием последнего десятилетия правильно будет считать работу Михаила Коваля «Украина во Второй мировой и Отечественной войне» (1999). Ее отличительные черты: высокая степень объективности и научности, широкий охват сложнейших вопросов, порожденных на Украине трагической реальностью Второй мировой войны.

Тем не менее основная масса работ украинских историков начала XXI-в. продолжает нести на себе печать идеологического субъективизма. Все то же противопоставление истории России и Украины, то же замалчивание происхождения украинцев из малороссов и русинов, игнорирование огромного влияния внешнего фактора на украинскую историю и т. д. Неудивительно, что украинские историки (и целые их институты) не в состоянии создать общую и целостную концепцию украинской истории.

 

Глава II

Актуальность исследования. Критика концепции Украины-Руси Михаила Грушевского. Ненаучность смешения истории племен (первобытности) и цивилизации. Научная недостаточность истории Украины как причина ееидеологизации и мифологизации. Концепция истории Украины (Южной Руси) как буферногопространства

Уже не одно столетие (как минимум с XVII-в.) история Украины (Малороссии) является предметом острых политических, научных, культурных споров, часто перераставших в ожесточенные идеологические полемики. Ими был охвачен весь XX-в., во многом накал идейного противоборства теперь перенесен в век XXI. Причем конца этим по большей части околонаучным спорам не видно. Причина весьма неудовлетворительного (мягко сказано!) состояния истории Украины проста– отсутствие строго научного подхода в процессе исторических исследований. И-неудивительно. Уже с начала зарождения этой истории как научной дисциплины, со времени Костомарова и Антоновича, она представляла собой, прежде всего, орудие идеологической борьбы. В-подавляющем большинстве целью украинских историков было доказательство необходимости создания украинской государственности, поиск аргументов в историческом прошлом в защиту идеи украинской государственности. Причем, государственность эта могла мыслиться чрезвычайно широко. От умеренной автономии в составе России или Австро-Венгрии с упором на культурную самобытность до обширной националистической империи («от Сяну до Дону»).

История, публицистика, политика, идеология, литература тесно были связаны с идеей украинской (южнорусской) государственности и самобытности. Так, крупнейшие украинские историки, например, Грушевский и Дорошенко, в то же время были крупнейшими политиками. А-многие видные политики (Винниченко, Мазепа и др.) занимались осмыслением украинской истории. Естественно, уже такое единение истории и политики не могло содействовать научности, наоборот, породило крайнюю тенденциозность в исторических исследованиях.

Установление большевистского режима на большей части Украины и присоединение к воссозданной Польше западноукраинских земель еще более укрепило у историков-эмигрантов взгляд на историю как на орудие борьбы за украинскую государственность. Наоборот, в СССР история оказалась полностью под контролем другой идеологии– марксизма-ленинизма.

Казалось бы, обретение Украиной независимости в 1991-г. должно было изменить отношение к истории как к идеологическому орудию. Ведь независимая украинская государственность существует почти два десятилетия. История должна, наконец, обрести полноценный статус науки. Но целый ряд особенностей возникшего украинского государства, которых мы коснемся далее, привел к консервации функции истории как вспомогательного орудия, идеологического придатка к системе государственной власти. Преобладающей стала концепция украинской истории как вековой борьбы за государство и европейский выбор. Совершенно безосновательно Украина объявлена неотемлемой частью Европейской цивилизации, едва ли не ее центром. На этой почве расцветает мифотворчество и фальсификации истории, мало общего имеющие с подлинной наукой.

Поэтому целью данного исследования является целостное осмысление украинской (южнорусской) истории, а также ее связь с современными событиями, то есть, процессом становления украинской государственности и общества в начале XXI-в. Принципиальный отказ от идеологических догм как советских времен, так и державнонационалистического взгляда на историю Украины (Южной Руси). В-процессе исследования этой истории автор в полной мере использует сравнительно-исторический метод, считая его единственно эффективным для столь общей работы.

В-частности, проводится сравнение хода эволюции Европы и Украины (Малороссии), сравнение влияния на украинскую историю Запада и Востока. Благодаря этому определяется историческое и геополитическое место Украины как буферной территории между Европой и Евразией, мусульманской и европейской цивилизациями. Важнейшей задачей исследования автор считает осознание воздействия крупнейших событий на эволюцию Украины (Южной Руси). Недопустимым является игнорирование и преуменьшение значения целого ряда событий и фактов. Как, например, столкновения гуннов и готов на территории будущей Руси и Украины, роли скандинавов в создании Киевской Руси, буферный характер пространства Малороссии, лишь в последние 90 лет называющейся «Украина», и т. д. Игнорирование этих и других важнейших фактов истории Украины как раз и обрекает ее на существование как полумифа, идеологии, орудия государственной политики.

В-то же время преувеличивается значение других фактов или искажается их содержание. Так, Киевская Русь рассматривается как исключительное явление украинской истории, а сама она принципиально отделяется от русской, хотя создание киевской государственности происходит по оси «из варяг в греки», то есть, из Новгорода. Причем теснейшая политическая связь между Киевом и Новгородом существовала до середины XII-в., фактически, до начала упадка киевской государственности, таким образом, более 250 лет. Только с середины XIII-в. действительно происходит разделение Южной и Северной Руси, но в результате тяжелейшего внешнего удара– нашествия монголо-татар.

Центральное место в превращении истории Украины в идеологию и в национальный миф занимает концепция Украины-Руси Михаила Грушевского. Важно заметить, что она была создана на рубеже XIX–XX-вв., то есть, 100 лет назад, а задумана была учителем Грушевского Антоновичем еще ранее. Естественно, она несет на себе печать времени, в котором создавалась. Как раз именно на рубеже XIX и XX-вв. крайне остро в среде формировавшейся украинской интеллигенции встал вопрос о национальной самоидентичности, бывший решающим стимулом к разработке концепции Украины-Руси. Для этого складывалась и благоприятная внешнеполитическая ситуация. Этнические земли Южной Руси входили с конца XVIII-в. в состав двух империй: России и Австро-Венгрии. Причем, со второй половины XIX-в. правительство Австрии с целью ослабления России и отторжения из ее состава южнорусских земель, целенаправленно поддерживало усилия украинской интеллигенции по развертыванию национально-культурного, а затем и сепаратистского движения украинцев. Несколько позже активную поддержку, в том числе и финансовую, это движение начинает получать и от другого, еще более опасного противника России– Германской империи. Нетрудно понять, что в столь политизированных условиях рубежа XIX–XX-вв. историческая концепция Грушевского не только несла на себе родимое пятно национальной идеологии, но и прямо была задумана как теоретическое обоснование для поддерживаемого и даже провоцируемого извне сепаратистского движения на юге России. Показательно, что для создания своей концепции Грушевский, будучи подданным России и даже плохо зная малорусское наречие (т. к. вырос на Кавказе, где служил его отец), переместился во Львов (с 1894-г.), т. е. на территорию Австро-Венгрии, где и прожил с перерывами до Первой мировой войны. Объективности ради следует подчеркнуть, что развертывание украинского движения происходило вовсе не на пустом месте. Действительно, историческая эволюция всей Руси на протяжении более чем тысячелетия со времени ее основания протекала весьма противоречиво. И-южнорусское население имело определенные отличия, на западных землях (Галичина, Буковина, Волынь, Холмщина) весьма существенные, в языке, хозяйственной деятельности, религиозной ментальности и др. К-тому же существовала историческая традиция южнорусской государственности, как со времени Киевской Руси, так и со времени более близкого: середины XVII–XVIII-вв. (Гетманщины).

Так что почва для роста южнорусского сепаратизма, особенно культурного, на рубеже XIX–XX-вв. была весьма благоприятна. Тем более трансформация сначала европейской цивилизации, а затем и России в индустриальное общество в XIX-в. привела к стремительному росту слоя интеллигенции, который на южнорусских землях стал претендовать на право быть южнорусской элитой. Последняя, с целью обособиться от общей русской государственности и культуры, начала переход от этнического имени «русские» (точнее, малороссы) и «русины» к этническому имени «украинцы».

Нетрудно понять, что как раз историческая доктрина Украины-Руси Грушевского представляла собой ничто иное, как историко-идеологическое обоснование претензий новой южнорусской элиты на культурную, а в перспективе и политическую обособленность. Уже в силу этих культурно-политических условий и задач Грушевский должен был во главу угла своих исследований ставить не столько научные принципы, сколько этнополитические цели. Поэтому сегодня, в XXI-в. вызывает неподдельное удивление стремление подавляющего большинства украинских историков неуклонно придерживаться более чем столетней давности идеологической доктрины Украины-Руси. Это все равно, что ехать на упряжке волов по современному скоростному автобану.

Ко всему заметим, что концепция Грушевского уже в момент своего написания не вызвала большого интереса в исторических кругах России. И-не только из-за ее явной идеологической подоплеки. Сам факт превращения вдруг Южной России в Украину, да еще именование даже Древней Руси Украиной, термином, который вообще появляется не ранее XIII-в., для историков начала XX-в. представлялся абсурдом. Тем более что к этому времени уже прошло несколько десятилетий как были написаны и читаемы работы Карамзина, гигантский труд Соловьева, концептуально-исторические исследования Ключевского и т. д.

Но не только совершенно ненаучная «украинизация» истории Руси сразу бросается в глаза. Сама трактовка ранней русской истории, по меньшей мере, вызывает удивление. Так, совершенно не обоснованы поиски «древних» корней украинцев. Эта идея, намеченная еще Антоновичем, сегодня, в XXI-в. породила просто бредовые «находки» предков украинцев чуть ли не в палеолите(!). Она уже выработана Грушевским в его концепции Украины-Руси, является частью ее. Ясно, что попытки вопреки не то что научному методу, но даже здравому смыслу отыскать украинцев там, где их и быть не могло, иначе как грубой фальсификацией истории назвать нельзя.

Именно это весьма широко осуществлял Грушевский. Уже в первом томе, написанном весьма непонятным языковым суржиком (так как Грушевский параллельно с созданием украинской истории создавал и украинский литературный язык на основе предгорного диалекта Галичины), видим упорные попытки удревления истории украинцев.

Это осуществлялось за счет привязки истории славянских племен юга Руси к истории достаточно неопределенной группы племен: антов. Хотя последние видимо были близки славянам (их даже можно назвать протославянами), но не только лишь юга Руси. К-тому же анты могли включать в свой состав и неславянские племена. То есть, если они и были предками украинцев, то с таким же успехом они могли быть предками и других славянских и даже соседних неславяских народов. Во всяком случае, и сегодня, по прошествии более чем 100 лет, не выяснено окончательно не только «украинство» антов, а даже их славянство.

Так, немногочисленные исторические источники об антах (Иордан, Прокопий Кессарийский, Менандр, Феофилакт Симокатта) свидетельствуют об их связи с племенами гуннов и готов. Например, Прокопий Кессарийский писал, что анты живут к северу от гуннского племени утигуров, кочевавших на южном Дону. Тогда как Иордан (летописец готов) относил расселение антов к побережью Черного моря между Днестром и Днепром. К-тому же уже к концу VI-в. анты исчезают из исторических источников. Причем Симокатта свидетельствовал, что где-то в конце VI-в. хан аваров приказал своему войску уничтожить антов за союзничество с Византией. Вероятно, это и было сделано.

Возникает вопрос: если история антов так малоизвестна и очень рано обрывается, а каких-то точных данных об их близком родстве даже с южнорусским населением (не говоря уже об украинцах) нет, то зачем Грушевский объявлял антов предками украинцев? Ответ все тот же. С-целью резко удревнить историю украинцев и отделить ее от истории русских! При этом главным аргументом является то, что термин «анты»– переводится как «живущие на краю». Украина тоже вроде «с краю» или «у края»! Вот и вся логика! Значит, анты – это украинцы, а украинцы – это анты.

В-действительности, мы не находит какой-то точной увязки с антами племен, из которых формировалась Киевская Русь. Так, названия южнорусских племен дулебы, поляне, древляне, севера и т. д., никак не увязываются с названием– анты. Хотя не исключено, что остатки разгромленных аварами антов и могли влиться в состав южнорусского населения. Но с такой же, и даже большей вероятностью, можно предположить, что остатки антов влились в состав южных славян. Например, протоболгар, которые уже в VII–VIII-вв. находились в тесных отношениях с Византией и были развитее, чем проторусские племена.

Еще более абсурдными являются попытки увязывания украинской истории то с ираноязычными сарматами и скифами, а то и вовсе с праиндоевропейцами и даже с трипольцами(!). Хотя еще несколько десятилетий назад такой крупный лингвист, как Дюмизель, показал, что потомками скифов являются современные осетины, напрямую этнически не связанные не только с украинцами, но и со славянами в целом. Их язык относится к западноиранской группе индоевропейских народов. Не говоря уже о трипольцах, других якобы «предках» украинцев. Эти самые трипольцы не были даже европейцами. А-центр их расселения находится на территории современной Румынии.

То же касается индоевропейской древности украинцев. Она не более и не менее глубока, чем истории десятков других индоевропейских народов. А-такие из них как иранцы, эллины, армяне, германцы и даже литовцы, не говоря уже об индоариях, и вовсе далеко превосходят украинцев в праве претендовать на древность. Особенно абсурдность доказательств древности украинцев видна на историческом фоне формирования Киевской Руси. Ведь последняя возникает тогда, когда уже 2–3 тысячелетия существовали ближневосточная, китайская, античная цивилизации. Тем более, что важнейшие элементы религии, культуры, хозяйствования, дипломатии, и т. д. Киевская Русь непосредственно восприняла от Византии– настоящей исторической наследницы и продолжения античной цивилизации. Как при такой исторической реальности можно говорить о «сверхдревности» украинцев, просто непостижимо. Наоборот, Древняя Русь (не говоря уже об украинстве, формировавшемся как этнокультурное движение лишь с середины XIX-в.) была одним из позднейших государственных образований на восточной периферии Европы.

Например, даже само определение «древняя Русь» не несет такой же смысловой нагрузки, что и «древний Рим», «древний Китай», «древняя Индия», не говоря уже о «древнем Египте» или «древнем Вавилоне». Ведь «древняя Русь» в действительности существовала в Средние века. То есть, была явлением средневековой истории, а не древней по хронологии мировой истории.

Удревления «истории Украины», как мы видим, Грушевский достигает с помощью очередного ненаучного приема. Он отождествляет племена с государствами и народностями, т. е. первобытные этносы с цивилизацией и цивилизованными этносами. Очевидно, будь то поляне, древляне, дулебы, дреговичи, кривичи или другие племенные этносы, они еще не перешли полностью грани между первобытностью и цивилизацией. Они только стояли на этой грани. Еще в большей степени это касается антов. Экспансия варягов-руси важна именно в этом отношении. Консолидация Древней Руси как раз и представляла собой переход племен, ее населявших, из первобытности в цивилизацию. Следовательно, сама эта Киевская Русь была явлением переходным. А-именно: конфедерацией племен под главенством двух государствообразующих центров: Киева и Новгорода. Именно поэтому в Киевской Руси мы видим конвергенцию государственного, цивилизованного начала и племенного, первобытного. Грушевский с идеологической целью полностью игнорирует столь важный аспект русской, а теперь и украинской истории.

Очевидно, что история Украины не может удревляться за счет истории племен, которые имели свою племенную историю, а не историю украинцев. Это со всей очевидностью видно и на примере антов, история которых прослеживается лишь 200 лет. На истории древлян, которых подчиняют киевские князья, и т. д. Естественно, что когда появляется история Руси, тогда, начинает исчезать история племен. то есть, украинцы принадлежат к цивилизованной истории, их предки-племена к истории первобытной. Уже в XIX-в. европейские историки вполне осознавали, что первобытность, или, как они называли ее,– варварство, недопустимо отождествлять с цивилизацией. И-вызывает неподдельное удивление, что сегодня, в XXI-в. украинские историки до сих пор игнорируют эту истину.

Именно поэтому нужно признать, что формирование русской, белорусской, малорусской (украинской) народностей происходило лишь после разложения племен, то есть, в XIV–XVI-вв. и позднее. Причем Украины это касается особенно, ибо она несколько веков подвергалась тяжелым опустошениям, превращаясь, по признанию самого Грушевского в 7-м томе «Истории Украины-Руси», в пустыню. Особенно в центральной части– Поднепровье. Так что смена народонаселения была здесь куда более интенсивной, чем в России и особенно в Белоруссии. Неудивительно, что формирование украинской народности получило более интенсивное развитие только с конца XIX-в. А-объединены были украинцы, точнее малороссы и русины, в одно административное целое лишь в середине XX-в.!

Не менее странным, если не сказать прямо– ненаучным, являлось отношение Грушевского к источникам. Прежде всего, к «Повести временных лет». Этот фундаментальный источник, без которого мы вообще мало что знали бы о Древней Руси, украинский историк потрошил как хотел. Так, он тщательно повторял местоположение восточнославянских племен, прежде всего южных, вслед за летописью. Но без всяких оснований отвергал решающее значение для возникновения Киевской Руси прихода варягов, вытекавшее из той же летописи. И-причина у него была. В-«Повести временных лет» совершенно однозначно показана теснейшая связь Новгорода и Киева именно в связи с экспансией варягов-скандинанов. Назван путь «из варяг в греки» как пространственная и политическая ось, вокруг которой и формировалась Киевская Русь именно как конфедерация племен. Естественно, что «норманнская теория», которая является единственно научной, ибо опирается на важнейший исторический источник, а не высасывается из пальца, как концепция Украины-Руси, совершенно не устраивала Грушевского, а потому была им отброшена. Ведь теснейшая связь Новгорода и Киева, существовавшая в действительности несколько веков, на корню подрывала концепцию Украины-Руси, ибо оказывалось, что «украинский» Киев и «русский» Новгород были теснейшим образом связаны между собой с самого зарождения Древней Руси. Причем связующим звеном между двумя важнейшими центрами Древней Руси согласно летописи был еще один современный русский, а не украинский город– Смоленск!

Грушевский непревзойденно решил проблему. Он просто забыл о Новгороде в I томе «Истории Украины-Руси»! В-результате, Киев остался один и можно было смело отделить Южную Русь от Северной и придумать Украину-Русь. А-заодно и доказывать, что государство в Киеве, то есть, по Грушевскому, на Украине, появилось раньше, и намного раньше, чем в России. Хотя упрямая «Повесть временных лет» повествовала обратное: именно в Новгороде стали княжить первые варяжские князья. И-прежде всего, родоначальник всех русских князей, в том числе и киевских, Рюрик. Именно из Новгорода варяги пришли в Киев. Сначала Аскольд и Дир, а затем Игорь и Олег с дружиной. Впрочем, не исключено, что варяги-русь появились в Поднепровье даже еще несколько раньше.

В-действительности, в период Киевской Руси не было деления на Южную Русь и Северную. Во всяком случае, до времени усиления Владимиро-Суздальских князей с конца XII-в. главным было направление север– юг, Новгород– Киев, т. е. путь «из варяг в греки». Наоборот, полоцкие князья, представлявшие будущую белорусскую ветвь Руси, выделились со своим княжеством уже в конце X-в. Причем, достоверность фактов, изложенных в «Повести временных лет» подтверждается практически всеми другими историческими и археологическими источниками. Например, византийскими, арабскими, скандинавскими. В-частности, «Поучением Константина Багрянородного», фактически второго по важности исторического источника по истории Киевской Руси. Об этом же свидетельствует присутствие варягов (византийский вариант «варанги») в XI-в. в гвардии византийских императоров, куда они попадали, несомненно, через территорию Руси. И-вероятно, прямо из Киева. Соответственно, и древнерусский термин «варяг» трансформировался в византийский «варанг».

Следовательно, путь «из варяг в греки» сохранял свою важность не только в X-в., но и на протяжении XI-в. Это заключение полностью подтверждает способ захвата власти самыми могущественными киевскими князьями: как князем Владимиром, так и Ярославом. Они оба княжили в Новгороде и именно благодаря этому захватили власть в Киеве, так как опирались в борьбе со своими братьями именно на новгородцев и варяжские отряды, приводимые ими из Скандинавии. Они повторили военные походы с севера– Новгорода, на юг– Киев, ранее совершенные сначала варягами Аскольда и Дира, а в 883-г. Олегом и Игорем.

О-присутствии и привилегированном положении в Новгороде варягов свидетельствует и «Русская правда» Ярослава, изданная около 1015-г. О-широкой экспансии варягов по пути «из варяг в греки» говорят и археологические раскопки. Например, на острове Готланд, где были найдены в значительном числе арабские и византийские монеты.

Особенно очевидно соответствие исторической действительности фактам, изложенным в «Повести временных лет», при сравнении с историей Западной Европы IX–XI-вв. Последняя также подверглась широкой экспансии скандинавов (норманнов) в те же самые века, что и была основана Древняя Русь. Казалось бы, уже перечисленных фактов, большинство из которых были хорошо известны Грушевскому, предостаточно для признания истинности «норманнской теории», которая только и может быть единственно научной, ибо подтверждается этими историческими фактами. Но признание этого для Грушевского недопустимо, ибо тогда получалось, что киевские князья были не «украинцами», а скандинавами-русью. Нужно было выбирать между научностью истории и концепцией-идеологией. Но выбор для украинского историка был предопределен уже самим его украинством. Впрочем, кому-то могло показаться, что в концепции Украины-Руси есть и рациональное зерно. Грушевский стремится его найти в отождествлении южнорусских племен, прежде всего полян, живших вокруг Киева, и собственно его население с украинцами, что само по себе весьма проблематично. Хотя бы потому, что язык русских летописей, написанных в древнем Киеве, не ближе к современному украинскому, чем к современному русскому, а скорее даже дальше. Следовательно, древние киевляне не говорили и не писали на украинском языке. К-тому же, по крайней мере в X–XI-вв., язык, на котором говорили киевляне, скорее всего не был идентичным языку племени полян, а имел как раз черты общерусского. Эта вероятность весьма велика, если учесть как транзитный характер Киева, так и этническую пестроту населения. Например, разноплеменный состав княжеской дружины и достаточно тесную связь Киева с Новгородом и Смоленском, а также подчиненное положение собственно полян, основная масса которых относилась к социальным низам Киева и его округи.

Именно таким было положение с городами Южной Руси в следующие периоды истории: польско-литовский и русско-австрийский. Например, даже в начале XX-в. Киев был заселен русскими и евреями, а не малороссами, хотя земледельческие территории вокруг Киева были заселены будущими украинцами– малороссами. То же самое можно сказать о Львове, основную массу населения которого составляли поляки и евреи. Хотя вокруг Львова жили русины– другие будущие украинцы. Причем, как в этих городах, так и в других: Харькове, Екатеринославе, Одессе и т. д. в общении преобладали русский или польский языки, но не малороссийский и не галицкий предгорный диалект русинов.

Не менее интересно положение с Черниговским княжеством. На его пространстве впоследствии сложились политические центры как украинские, так и русские: например, Рязань, Брянск и т. д. Уже поэтому изучение Черниговского княжества как «украинского» выглядит вдвойне необоснованно.

Не меньшее число вопросов в концепции Украины-Руси вызывает историческая преемственность Киевской Руси и последующих периодов истории южнорусских земель. Грушевский по вполне понятным причинам пытался доказать историческую преемственность населения во все периоды русской истории. Но общеизвестные факты середины XIII-в. свидетельствуют об обратном. Это описание южнорусских земель Плано Карпини, папского посла к великому монгольскому хану. Киевская земля им описывалась как пустынная, а сам Киев по размеру не превосходил крупное село. То же подтверждает другой важный источник того же времени– Рубрек.

Вскоре Киев покинул и митрополит, переместившийся сначала на Волынь, а затем и вовсе в Москву (1300-г.). И-это при том, что и Северо-восточная Русь начала XIV-в. тоже была в тяжелейшем положении, испытывая почти непрерывные вторжения татарских грабительских отрядов. А-Москва только начала возвышаться из многих других мелких городков, и едва переросла на рубеже XIII–XIV-в. в размеры большого села, каковым была во второй половине XII-в. как вотчина бояр Кучковичей. Следовательно, положение Южной Руси на рубеже XIII–XIV-вв. было просто катастрофическим: она обезлюдела. Причем, упадок пережила не только Киевская, но и Черниговская земля.

Можно ли утверждать, что население Южной Руси при смене ее киевского периода литовско-польским не изменилось? Такое утверждение как минимум спорно. Так, можно говорить не только об уходе части населения Южной Руси на север, но и о последующем приходе нового населения с западных русских, особенно белорусских и даже польских земель на киевские и черниговские земли. Например, общеизвестно, что в XVI–XVII-вв. Левобережье и Слободская Украина как раз были заселены преимущественно выходцами из Волыни и Подолии, то есть, потомками древлян, волынян, дулебов и т. д., западнорусским населения, но никак не потомками полян, которые в столетия татарских нашествий и набегов были просто рассеяны как этнос вместе с почти полным упадком их древнего племенного центра– Киева.

Закономерно, также, что в новый, литовско-польский период появляются и закрепляются и новые термины в названии южнорусских земель: Малая Русь и Украина. Причем первый использовался вполне официально уже в начале XIV-в. галицко-волынскими князьями и введен был греками. Второй не был официальным, но точно указал изменение геополитического положения Южной Руси, превратившейся из политического центра большой федерации племен в почти безлюдную окраину. Сначала окраину Великого княжества Литовского, а затем в пограничье Польши, колонизируемое польскими магнатами.

Важнейший источник первой половины XVI-в. Михалон Литвин описывает киевскую землю как неосвоенный, пустынный край с дикой природой, население которого подвергается почти непрерывным набегам крымских татар. Тысячи и тысячи южнорусских невольников сгоняются в Кафу на рабский рынок. Причем сам Михалон Литвин лично видел массы этих несчастных людей, будучи в Крыму. В-соответствии со своим принципом замалчивания невыгодных фактов украинские историки игнорируют столь важный исторический источник.

Неудивительно, что на протяжении литовско-польского периода южнорусской истории полностью исчезает политическая система, существовавшая в Киевской Руси– княжеств и княжеской власть. Причем если в XIV–XV-вв. ее преемником в некотором отношении можно считать литовских князей и Литовское княжество, то с переходом управления южнорусских земель под контроль Польши исчезает даже эта призрачная преемственность. Зато укрепляется польская административная система и социальная терминология вроде: повет, гетман, пан и т. п. Следовательно, можно говорить о глубоком различия в истории двух периодов Южной Руси. Настолько глубоком, что происходила смена политического, социального, геополитического ее положения, а значит и этнического состава населения. Именно в литовско-польский период южнорусские земли окончательно превращаются в буферную территорию, со всеми вытекающими из этого последствиями: неустойчивым и полукочевым типом заселения, слабостью политической организации, неопределенностью границ, полиэтническим характером населения, постоянно существовавшей опасностью внешних вторжений.

Сам Киев и киевская земля в литовско-польский период неоднократно подвергались тяжелым разрушениям. Особенно в 1482-г., что и описывает самыми яркими красками Грушевский с привлечением большого исторического материала. Причем, жесточайшим нашествиям причерноморских татар и турок подвергались не только центральные районы Украины– Поднепровье, но и восточные и западные. Например, Галичина и Подолье в 1524-г. и 1526-г. были настолько разрушены, что местами обезлюдели.

Тем не менее вопреки множеству фактов неоднократного, почти полного опустошения Южной Руси, которые сам же украинский историк и приводит, он упорно отождествляет полян и северян с украинцами. Хотя совершенно очевидно, что на территории будущей Украины, особенно в Поднепровье, неоднократно происходила смена населения. Причем, очевидны и направления, откуда приходили новые переселенцы в центр и на восток Украины. Это, прежде всего, Галиция и Волынь, Белоруссия, Польша, Молдова и Валахия. Немалой в среде южнорусского населения была тюркская примесь, особенно в среде казачества.

Наконец, важно обратить внимание на еще один негативный аспект концепции Украины-Руси– ее этнографичность, на который обращали внимание уже историки начала XX-в., например, профессор И. Линниченко. Действительно, стремясь показать, что южнорусский (украинский) народ имел свою, отдельную от других народов историю, Грушевский приводит большую массу бытового материала, часто совершенно незначительного. При этом даже важный этнографический материал просто констатируется и не делается его исторический или сравнительный анализ. Следовательно, Грушевский не применял сравнительно-исторический метод, без чего этнографический материал превращался в большую, неупорядоченную массу мелких фактов. В-то же время, после упадка государственной жизни в Киевской и Галицкой Руси, то есть, с середины XIV-в., Грушевский уже не исследовал в органической связи развитие государств, в которые вошли южнорусские земли, и населения этих земель. В-результате, концепция Украины-Руси еще более стала похожа на историческую этнографию, со всеми присущими ей недостатками.

Так, вне поля внимания украинского историка оказываются такие важнейшие вопросы, как сравнение эволюции Южной Руси (Украины) с европейскими и неевропейскими государствами, оценка уровня ее социального развития, огромное влияние государственных структур Литвы, Польши, России на эволюцию южнорусских земель и т. д. В-результате, концепция Украины-Руси предстает как явление вне государственного и международного времени и пространства. Она предстает как идеология для внутреннего пользования самих украинцев, как обоснование необходимости украинизации малороссов.

Закономерно, что концепция Украины-Руси не может быть признана научной не только историками России или Польши, но и европейскими исследователями других стран. Например, такие видные французские историки как Ле Гофф или Поньон, однозначно видели в Киевской Руси одно из направлений норманнской экспансии, другими направлениями которой были западная Франция, восточная Англия, северная Германия.

Но явные противоречия концепции Грушевского возникли не на пустом месте. Они– результат самой действительной истории Южной Руси как буферной территории. Более того, в самом термине «Украина-Русь» отражается это особое геополитическое место южнорусского (украинского) пространства. Так что Грушевский в своей концепции косвенно отразил историческую действительность. Неудивительно, что в VI томе при исследовании процесса полонизации Галицкой Руси, историк даже меняет местами термины, и уже говорит о Руси-Украине. В-последнем названии юго-западных русских земель точнее отражен их буферный характер. Хотя и он применим только как факт исторической эволюции, а не как причина подмены одного исторического термина другим.

Тем более, что как раз этой главной причины превращения Руси в Русь-Украину Грушевский совершенно не понимал. Он в упор не видел, что Южная Русь как раз потому и превращалась в Украину, что была буферной территорией по отношению к Европе, к той же Польше как восточному региону европейской цивилизации. Соответственно, и концепция Украины-Руси имела у украинского историка совершенно другую, ненаучную, а идеологическую цель: доказать древность и непрерывность Украины, хотя последняя формировалась почти из пустыни, возникшей после гибели юга Древней Руси. Но, несмотря ни на что, название «Русь» сохранялось даже в наиболее ополяченной Галиции, не говоря уже о Поднепровье.

Естественно, что одной из главных причин появления такой «украинской» истории-идеологии был остро ощущаемый украинскими (малороссийскими) интеллектуалами комплекс неполноценности. Южнорусская народность, столетиями не имевшая государственности, история которой едва ли не полностью прерывалась в XIV–XV-вв., в XIX-в. оказалась сильно интегрирована в недра Российской империи и нуждалась уже не в истории, а скорее в мифе. И-Грушевский его создавал.

Так что уже из критики концепции Украины-Руси крупнейшего украинского историка ясно, насколько тема исследования актуальна. До сего дня логика украинской истории не была написана. Понять же настоящее состояние Украины без фундаментального научного исследования ее истории невозможно. Ибо прошлое сокрыто в нас, в наших делах и мыслях.

 

Глава III

Географическое и геополитическое место Украины (Южной Руси) в мире как не-Европы

Сегодня в официальных и неофициальных представлениях украинского населения насаждается точка зрения об исконной «европейскости» Украины и украинцев. Как истина в последней инстанции навязывается мнение об Украине как неотъемлемой части Европы, даже как о ее центре! На основании такого бездоказательного убеждения делается вывод о безальтернативности для Украины европейского выбора и интеграции как естественного соединения с родственной цивилизацией.

Повторяемые много раз, эти тезисы уже давно (еще в годы президенства Кучмы, а может, и Кравчука) превратились в политические и идеологические штампы, которые новая власть Ющенко лишь обновила. Никто из теоретиков украинизма даже не подумал о необходимости обоснования единства Украины с Европой, а политические круги, ориентированные на Россию, привычно используют в своих высказываниях советские аргументы, не пытаясь или боясь, подняться до геополитической высоты проблемы. Но принадлежность Украины к Европе никем не доказана и не доказывалась. Очевидно, украинские научные круги и политики даже мысли не допускают об обратном. А-зря. С-географической точки зрения Европа– это полуостров, который где-то имеет границу с огромным материком Азия, часто именуемым Евразией. Где же эта граница? Автор десятки раз всматривался в карты Европы и Украины (географические, геологические, исторические и т. д.). Вывод из этих карт можно сделать один: полуостров Европа заканчивается на востоке по линии Калининград– Карпаты– Одесса– Черное море. Причем, Восточные Карпаты есть главная географическая граница Европы на востоке. Восточнее этой линии начинается равнина, которую часто называют Восточноевропейской. Но у нее есть и другое название– Русская, куда более соответствующее географическому принципу.

Ведь нельзя же эту огромную равнину, доходящую до гор Урала, также считать полуостровом. Тогда оказывается, что Москва, Самара, Астрахань и даже Оренбург, не говоря о Киеве и Донецке, расположены на полуострове!

Т.е., если исходить из чисто географического фактора, то ни Украину, ни западную часть России причислять к Европе нельзя. Ибо Европа это полуостров, а Россия и Украина– материк, с которым полуостров граничит! С-этой точки зрения лишь Закарпатская Украина и часть Одесской области являются крайними восточными анклавами полуострова Европа.

Но на каком же основании границы Европы были отодвинуты до Уральских гор? И-чем является Украина, если не Европой?

Отвечая на первый вопрос, можно сказать, что нет никакого основания считать Уральские горы восточной границей Европы. Это в высшей степени абсурдное утверждение закрепилось в советское время с целью сокрытия того, что Россия, а с ней и Украина, Европой не являются. Делалось это (как и в настоящее время на Украине), с идеологическими целями. Для доказательства того, что коммунистический режим не чисто русское явление, а, как минимум, общеевропейское. Именно с этой целью вся Русская равнина, на которой расположена и Украина, объявлялась Европой. Очевидно, абсурдом является повторение этого идеологического приема. Но оказалось, что такая, с позволения сказать, «география», не менее, чем советским идеологам, была выгодна украинскому политикуму и обслуживающим его научным кругам. И-восточную границу Европы оставили на Урале! Но что же в таком случае есть Украина? С-точки зрения географии, это юго-западная часть Русской равнины, которая даже геологически находится на отдельной от полуострова Европа геологической платформе. Эта равнина является обширным материковым пространством Азии, к которому и примыкает полуостров Европа. Сходное положение по отношению к материку «Азия» занимает полуостров Индостан, границей которого являются горы Гималаи. Было бы верхом абсурда называть этой границей, например, Кавказ или реку Янцзы.

Следовательно, географически Украина не является Европой, а занимает пространство у ее восточных границ.

Для дальнейшей конкретизации положения Украины обратимся к более общественной дисциплине, чем физическая география,– к геополитике. Последняя учитывает уже не только географический фактор, но и положение той или иной территории, региона или страны к другим пространственным образованиям, например, цивилизациям или субцивилизациям. Очевидно, что на западе Украина граничит с европейской цивилизацией и даже чуть-чуть в ней присутствует. Но также Украина граничит с другими обширными пространствами, в частности, с мусульманской цивилизацией. Более того, часть ее территории, а именно: Крым и прилегающие к нему степи, были многие столетия буферным пространством мусульманской цивилизации. До сего дня в Крыму живут представители этой цивилизации– татары. Следовательно, пространство Украины содержит и элементы мусульманской цивилизации. То же можно сказать о физическом типе южных украинцев, в которых немало тюркской крови: половецкой, черных клобуков, монголов, татар и др.

Наконец, третьим важным фактором геополитического положения Украины является близость России и протяженная граница с ней и Белоруссией. Россия еще более определеннее, чем Украина, не является Европой. Ее положение было определено в 20-е-гг. XX-в. русскими мыслителями Савицким, Трубецким и другими представителями евразийской геополитической концепции. Ближе к нашему времени Гумилевым.

Они определили геополитическое положение России как Евразии. Савицкий называл Россию особым континентом («континент Евразия»). Интересно, что по своему этническому происхождению Савицкий был малорос и даже преподавал в Праге украинский язык.

Развивая идеи евразийцев (прежде всего, Савицкого) автор этого исследования в двухтомнике «Философия русской истории и мировые цивилизации» (2001-г.) определил геополитический статус России как субцивилизации. Таким образом, находящаяся в Евразии Россия не входила и не входит ни в одну из мировых цивилизаций: ни в европейскую, ни в мусульманскую, ни в китайскую. Хотя и граничит с ними. По своему историческому и геополитическому значению Россия не равна мировым цивилизациям, но далеко превосходит регионы, из которых эти цивилизации состоят. Именно поэтому наиболее правильно определить ее геополитический статус понятием «субцивилизация». Отсюда ясно, что Украина граничит с двумя цивилизациями: европейской и мусульманской, одной субцивилизацией (Россией) и Белоруссией, которая, как и Украина, является буферной территорией между Европой и Россией. Для пояснения можно добавить, что США, как и Россия, субцивилизация, а, например, Египет и Германия регионы, то есть части мусульманской и европейской цивилизаций соответственно. Другими регионами, из которых состоит европейская цивилизация (всего 9), являются Франция, Италия, Пиренейский и Скандинавский полуострова и т. д.

Мы видели, что Украина имеет также некоторые европейские черты, и несколько меньше она содержит элементы мусульманской цивилизации. Но как это ни противоречит официальной доктрине украинского политикума, особенно после 2004-г., более всего геополитически Украина близка к евразийской России и Белоруссии как буферной территории. И-неудивительно. Ведь народы ныне независимых России, Украины и Белоруссии не только имеют единое происхождение из пространства Киевской Руси, но и многие столетия составляли общие государственные образования: Киевскую Русь, Великое княжество Литовское, Российскую империю, наконец, совсем недавно распавшийся СССР. Да и называлась на протяжении многих веков (вплоть до XX!) Украина самим же ее населением не иначе как Русь или Малая Русь. Буферный характер территории Украины очевиден. Ведь она находится на крайнем западе Евразии, местами переходя границу с Европой, так же, как и Белоруссия, расположенная севернее, или Эстония с Латвией, находящиеся на крайнем северо-западе Евразии. Но в этих последних в силу мизерного населения и территории и длительного господства немцев, датчан и шведов европейские структуры давно прижились.

Самым верным способом определения отношения Украины к соседним цивилизациям и, конкретно, к Европе, является сопоставление их исторического развития. Ведь настоящее это итог всего прошедшего, прошлого. Через сопоставление истории Украины (Южной Руси) и Европы мы можем не только лучше понять, что такое Украина сегодня, но и увидеть, имела ли она европейские структуры: социальные, экономические, военные, религиозные и т. д. Что общего в украинской и европейской истории и что является противоположным. Если окажется, что у украинской истории очень мало общего с европейской, то очевидно, что Украина (Южная Русь) Европой не была никогда, а только должна стать ею в XXI-в., как пытается 100 лет это сделать Турция.

 

Глава IV

Логика истории Украины (Южной Руси) и логика истории Европы: сравнительный аспект. Общий взгляд на ход истории Украины (Южной Руси) и Европы. Решающее воздействие «ритмов Евразии» на историю Украины (Южной Руси)

История Украины (Малороссии) вполне определенно подразделяется на три больших периода: Киевской Руси (с конца IX-в. до середины XIII-в.), литовско-польского (XIV–XVIII-вв.) и российско-австрийского (вторая половина XVII-в.– 1991-г.). Между этими большими периодами существовали промежуточные, или переходные. Монгольский занял вторую половину XIII-в. и первую половину XIV-в. и отделил период Киевской Руси от литовско-польского. Второй переходный период пришелся на середину XVII-в., когда на несколько десятилетий возродилась южнорусская государственность в виде Гетманата. Он разделил литовско-польский период и российско-австрийский.

Наконец, четвертый период украинской истории начался с 1991-г. и, собственно, еще не стал по-настоящему историей. Его-то мы и называем современностью, в противоположность первым трем как истории. И-одна из наших задач как раз состоит в осознании современности. Например, не ясно, большой ли это период, вроде киевского или литовско-польского, или переходный. Но если переходный, то тогда что последует за ним? Закрепление буферной природы Украины, интеграция с европейской цивилизацией или возращение в структуры Евразии? Не исключен и крайний вариант: распад Украины на Запад, тяготеющий к Европе, и Восток, тяготеющий к Евразии. Хотя три больших периода украинской (южнорусской) истории весьма и весьма отличны друг от друга, но именно их несхожесть объединяет эти периоды в единое целое, как ни парадоксально это может звучать. Как мы увидим, очень важными звеньями в исторической цепи являются промежуточные периоды. Именно они соединяют крупные периоды украинской (южнорусской) истории воедино. К-тому же, сами большие периоды внутренне неоднородны. Например, литовско-польский делится на литовский и польский, российский на русский (имперский) и советский (коммунистический проект). Это весьма усложняет осознание и понимание логики украинской истории.

Неудивительно, что само пространство этой истории также имеет несколько исторических наименований, возникавших как раз при смене одного ее периода другим. Так, в период Киевской Руси территория нынешней Украины, и прежде всего ее центр, именовалась Русью. Но уже в начале литовского периода появляется два новых названия этой территории: Малая Русь и Украина. Причем последнее– как чисто географический термин, означавший край расселения южнорусского этноса. К-тому же имелись и другие наименования населения и территории. В-частности, в Московской Руси широко использовался термин «черкасы», означавший население тогдашней Украины. В-европейских кругах, особенно начиная с эпохи Возрождения, продолжали называть Причерноморье Скифией или Сарматией, то есть, античными этногеографическими терминами.

Современное же название территории, населения и страны закрепилось окончательно лишь в XX-в. Еще в середине XIX-в. в Западной Украине (прежде всего в Галиции) безраздельно господствовали такие ее названия, как Галицкая Русь, Галиция, Рутения, русины– самоназвание галицкого народа. В-Надднепрянской Украине преобладало официальное название территории в составе Российской империи– Малороссия и малороссияне, или даже просто русские (руськи). Вместе с тем продолжал сохраняться и термин «украинцы», превратившийся в самоназвание местного населения в эпоху коммунистического глобального проекта и заменявший в XX-в. термин «русский».

Эти весьма сложные процессы были тесно связаны со становлением украинской народности со второй половины XIX-в. в составе двух империй и борьбой этих империй и будут рассмотрены далее.

Так что, когда мы говорим об истории или логике истории Украины, то имеем в виду именно территорию и население, пришедшее сюда и жившее здесь примерно с VI–VII вв. н. э. Оно могло называть себя и свою территорию и государственность несколько иначе, но быть предками современных украинцев и русских. Следовательно, применение термина «Украина» к событием X, XIII или XVII веков вовсе не означает, что автор считает, что современная Украина тождественна, например, Древней Руси или Русскому княжеству, которое пытались основать Богдан Хмельницкий или гетман Выговский. Это делается для того, чтобы в спорах о терминах не затерялась нить, логика настоящей живой истории. На самом деле, выделение отдельной истории Южной Руси из истории Древней Руси противоречит реальной исторической эволюции.

Здесь же следует подчеркнуть, что столь сложный и весьма поздний процесс самоопределения украинцев и Украины как раз отразил ее буферное положение как в истории европейской цивилизации, так и в мировой истории.

Первое крупное отличие европейской истории от украинской (южнорусской) состоит уже в том, что началась она на много столетий раньше. Европейская история совершенно четко делится на историю античной (средиземноморской) цивилизации, закончившуюся с падением Западной Римской империи в 476-г., и на историю собственно европейской цивилизации, началом которой можно считать утверждение варварских королевств в VI–VII-вв. и возникновение на рубеже VIII–IX-вв. империи Карла Великого. Очевидно, что сравнение европейской истории с украинской возможно как раз с этого времени. Ведь в эпоху античности не существовало ни украинской, ни русской государственности, как и народности, то есть не было ни Руси, ни Украины как субъектов мировой истории.

В-целом, история европейской цивилизации подразделяется на большее число периодов, чем украинская. Так, нужно выделить период становления основ этой цивилизации, который занимает VI–IX-вв. и представляет собой переход от античной цивилизации. Империя Карла Великого как раз и завершает этот переходный период (или цикл) в более чем 300 лет. Затем можно выделить не менее продолжительный цикл феодализма, с середины X по XIV-в. Именно в этот период складывается пространственная и социально-экономическая структура европейской цивилизации, и она достигает зрелости как земледельческая цивилизация.

Далее наступает эпоха позднего феодализма (или позднего европейского Средневековья), приходящаяся на XIV–XV-вв. С-этого времени феодальные институты и феодальная структура европейской цивилизации интенсивно трансформировались в сословные, а отдельные регионы переживали сложные процессы консолидации. Об этом свидетельствует такое эпохальное явление, как Столетняя война между Францией и Англией. Позднее Средневековье в истории европейской цивилизации сменяется Новым временем, охватившим период в 300 лет (примерно, 1500–1814-гг.). В-Новое время в Европе происходили исключительно важные процессы, сделавшие ее сверхцивилизацией. К-концу этого времени происходит разложение сословного строя и возникновение элементов гражданского общества и демократии. Наконец, последний период истории Европы приходится на XIX–XX-вв. На протяжении этого времени европейская цивилизация трансформировалась сначала из земледельческого в индустриальное состояние, а в конце XX-в. начала переход от индустриального к постиндустриальному обществу.

Уже самое общее сравнение перечисленных этапов истории Украины (Южной Руси) и Европы приводит к двум серьезным выводам.

Во-первых, бросается в глаза несовпадение больших этапов украинской истории и циклов европейской истории. Так, этап Киевской Руси начинается позже эпохи империи Каролингов и заканчивается раньше цикла европейского феодализма. Причем, если последний органически переходит в эпоху позднего Средневековья, то монгольские завоевания вообще прерывают эволюцию украинской государственности. То же самое несоответствие логики украинской (южнорусской) и европейской истории мы видим при завершении литовско-польского периода. В-то время как после окончания Тридцатилетней войны (1648-г.) Европа переходит в завершающую фазу Нового времени и здесь возникают элементы индустриальной цивилизации, Украина (Южная Русь), наоборот, на протяжении второй половины XVII– XVIII-в. почти вся оказывается в составе российской неевропейской империи. В-состав европейской Австрийской империи переходят западные земли нынешней Украины, слабонаселенные, и притом наполовину поляками, румынами, венграми, евреями и т. д.

В-результате, история основной части Украины (Южной Руси) 200–300 лет протекала вообще вне пределов европейских государств. Сначала в составе Российской империи, а затем в составе СССР, бывшем ядром коммунистического глобального проекта и вторичной индустриальной цивилизации.

Естественно, возникает вопрос: если Украина изначально была частью Европы (как утверждают украинские историки и политики), почему ее историческая эволюция не совпадает с европейской, а имеет свою особую логику? Ответ на этот вопрос вытекает из предшествующего сравнения. Истории Украины и Европы имеют различную последовательность потому, что их большие этапы формировались на принципиально различной основе. Логика украинской истории в решающей мере формировалась под внешними воздействиями. Так, пространство будущей Южной Руси освободилось для славянской колонизации в процессе вытеснения гуннами германских племен: готов и гепидов, расселившихся в Причерноморье в III-в. А-возникновение Киевской Руси связано с захватом пришлыми военными кланами скандинавов власти сначала в Новгороде, а затем в Киеве. То есть, внешнее вторжение послужило толчком к началу формирования древнерусской государственности. Несомненно, внутри территории будущей Руси также росли силы, готовые создать государство. Например, институты племенных княжений. Но именно приход варяжских дружин положил начало русской истории и, вероятно, намного ускорил медленно протекавшие процессы вызревания государственности. Ускорил переход от первобытности к цивилизации.

Прекращение эволюции этих государственных институтов также во многом связано с внешним воздействием. На этот раз с вторжением монголо-татар, нанесших тяжелейший удар ранней русской государственности с юго-востока. Особенно южным и центральным княжествам. Второй удар, и на этот раз смертельный, был нанесен в середине XIV-в. Литовским княжеством с северо-запада. Хотя конец литовско-польскому периоду был положен внутренним движением украинцев, внешний фактор также сыграл немаловажную роль. Сначала это была поддержка движения Богдана Хмельницкого крымским ханом, а затем Россией, определившей ход южнорусской (украинской) истории на последующие 300 лет. Наоборот, европейская история не могла быть подчинена внешним воздействиям, как это было с историей южнорусской (украинской). Европа– одна из четырех мировых земледельческих цивилизаций, наряду с китайской, индусской и мусульманской. Циклы ее эволюции почти в исключительной степени были обусловлены внутренним экономическим, интеллектуальным, военно-политическим, религиозным, социальным развитием.

Так, в основе 300-летнего цикла феодализма лежало укрепление землевладельческих хозяйств– феодов (ленов), а в них отдельных семейных хозяйств. Развитие пространственной структуры европейской цивилизации состояло в том, что она интегрировала территории, ранее имевшие племенное устройство. Из них формировались регионы европейской цивилизации.

Например, Карл Великий, включив в состав своей империи будущую Францию, Германию, Италию, положил начало формированию региональной структуры европейской цивилизации. Затем, в течение XI–XIII-вв. в пространственную структуру цивилизации вошли британский, пиренейский, скандинавский (или северный), центральный (венгерский), балканский (византийский), восточный (польский) регионы. Фактически, в первой половине XIV-в. процесс пространственного формирования европейской цивилизации был завершен.

И, как мы видим, места для Руси, тем более подчиненной монголами в середине XIII-в., в этой структуре не было. И-неудивительно, она занимала буферное пространство между Европой и Евразией. Лишь Галиция вошла во второй половине XIV-в. в состав Польши, но с разрешения ханов улуса Джучи (Золой Орды) как колонизуемая поляками территория. За владение ею поляки вносили дань Орде во второй половине XIV-в. Развитие европейской цивилизации в Новое время также протекло, преимущественно, в силу внутренних причин: экономических, военно-политических, религиозных, интеллектуальных. Даже экспансия соседней мусульманской цивилизации хотя и оказала определенное влияние на Европу, к концу XVII-в. была не только остановлена, но и обращена вспять.

Лишь с XVIII века начинается усиливающееся неевропейское воздействие на ход европейской истории со стороны евразийской России. Уже в начале XVIII века, добившись победы над Швецией (1721-г.), Россия серьезно изменила ход истории Восточной Европы. Еще более мощное воздействие на ход европейской истории со стороны России мы видим на рубеже XVIII–XIX-вв. Эта евразийская империя стала главной силой, разрушившей общеевропейскую империю Наполеона.

Но даже в случае с Россией мы не можем считать внешнее воздействие определяющим на ход европейской истории. Во-первых, Россию как великую державу во многом создала сама Европа. Говоря языком Тойнби, это был ответ со стороны России на европейский вызов. Во-вторых, Россия не настолько была чужда европейской цивилизации, как, например, мусульманской цивилизации или Китаю. Превращаясь в XVIII-в. в империю, она становилась одновременно европейской субцивилизацией, а не мусульманской или китайской. В-России сложился сословный строй, напоминавший европейский, но внутренне существенно отличный, что и вскрыли события 1917–1920-гг. В-третьих, Европа не только останавливала и ограничивала экспансию России («ритм Евразии»), но и обращала вспять, как это было в ходе Крымской или Первой мировой войны.

Наоборот, Южная Русь (Украина) не оказала значительного влияния в Новое время ни на Европу, ни на Россию. И-была последней практически полностью поглощена на протяжении XVIII-в. Даже внутренний строй Малороссии, возникший в ходе казацких войн второй половины XVII-в., претерпевает существенные изменения под воздействием России. Если во второй половине XVIII-в. на Украине только завершается формирование сословного общества, то Европа в это время переживала период антисословных революций. Из этого можно заключить, что Украина (Южная Русь) отставала в своей исторической эволюции от Европы на целую эпоху (цикл): лет на 300!

Продолжая общее сравнение хода истории Украины (Малороссии) и Европы, важно обратить внимание на следующий факт. Эволюция нынешней Украины шла по исторической спирали. Это хорошо видно из характера сменявшихся периодов украинской истории. Так, если период Древней Руси можно назвать тезисом, то в соответствии с развитием по спирали литовско-польский период будет антитезисом, а российско-австрийский – синтезом.

Возможно, такое восприятие логики истории Украины покажется надуманным и ненужным. Но в действительности развитие по спирали через отрицание отрицания впервые открыл крупнейший мыслитель поздней античности Прокл. И-неудивительно. Ведь античная цивилизация также развивалась по спирали и Прокл это развитие увидел в живом историческом процессе. То же можно сказать о другом величайшем мыслителе– Гегеле, который в «Науке логики» детально исследовал диалектику отрицания отрицания, и в то же время был автором знаменитых «Лекций по философии истории».

Но если история Украины (Южной Руси) развивалась по спирали, то что означал период Древней Руси как тезис?

Очевидно то, что в это время на ее территории возникла и существовала независимая государственность. Соответственно, литовско-польский период был антитезисом киевскому периоду потому, что древнерусская государственность исчезла на пространстве Южной Руси. Хотя некоторые остатки южнорусских княжеских родов сохранились, полностью исчезли княжества, в структуре которых и развивалась государственность Киевской Руси. Эти остатки княжеских кланов затем просто интегрировались в высшее польское сословие, как, например, князья Вишневецкие.

Наконец, российско-австрийский период вполне закономерно можно назвать синтезом. Так, Малороссия соединилась с Россией, и это было возвращение к единству, существовавшему при Киевской Руси. Вместе с тем, это было такое единство, при котором Малороссия оказалась подчиненной, зависимой территорией. И-эта сторона русско-австрийского периода сближает его с предшедствующим польско-литовским. Таким синтез был во времени.

Но синтез русско-австрийского периода явно виден и в пространственном отношении. Основная часть украинских земель оказалась в составе евразийской России, меньшая, западная часть вошла в состав европейской Австро-Венгрии. Следовательно, здесь синтез европейского и евразийского влияния был зафиксирован в территориальном разделе Украины как следствии воздействия на нее внешних геополитических пространств.

Но в чем состояла причина того, что история Украины (Южной Руси) развивалась именно по спирали, через отрицание отрицания?

Ответ на этот вопрос мы находим в «ритмах Евразии», которые вполне были осознаны выдающимися русскими мыслителями: Трубецким, Савицким и Гумилевым, уделившим «ритмам Евразии» существенное внимание. Сейчас и здесь мы покажем, что для истории Украины они сыграли не меньшую роль, чем для истории России. Действительно, в философии истории, как и в геополитике, под понятием «Евразия» имеется в виду громадное пространство, охватывающее территорию от Карпат и Балтийского моря до Тихого океана, то есть, до границ современного Китая. Ранее всего, уже в III тысячелетии до н. э., это пространство занимали племена индоевропейцев. Значительная часть их, в том числе предки славян, где-то во II тысячелетии до н. э. ушли в Европу. Исход индоевропейцев из Евразии сыграл огромное значение для формирования античной, а затем европейской цивилизаций.

Последние представители индоевропейской общности (сарматы, аланы) были вытеснены из Евразии уже около IV-в. н. э. хунну– передками новой тюрко-алтайской племенной общности. Эта общность и была разрушительным потенциалом «ритмов Евразии».

Нетрудно увидеть, что, находясь на западе Евразии у восточных границ Европы, территория будущей Украины не могла не испытывать мощного воздействия «ритмов Евразии». Причем настолько мощного, что эти ритмы как раз и предопределили деление украинской истории на три главных периода. Так, важнейшей предпосылкой первого– Киевского периода, то есть, вообще начала истории Руси, был «ритм Евразии», вызванный вторжением гуннов в Европу. Уместно заметить, что гунны не случайно появились в степях Евразии. Этот пограничный с Китаем этнос (хунну), разделился в I-в. после поражения от империи-цивилизации Хань, и часть его ушла далеко на запад, и в IV-в. появилась в Западной Евразии.

Но здесь же, на пространстве будущей Украины, еще ранее в III-в. появляется совершенно иная племенная группировка– готов. Причем так же, как и гунны, готы (вестготы и остготы) ушли (а точнее, будучи частью германской группы племен, возвратились) в Евразию после военных столкновений с другой громадной империей-цивилизацией– Римской.

Следовательно, мы обнаруживаем очень важный момент. Не только Евразия воздействовала своими ритмами на мировые цивилизации, но и последние оказывали такое обратное влияние, что в значительной степени сами порождали «ритмы Евразии». В-результате, на востоке современной Украины где-то в 370-г. столкнулись две группировки племен, получившие толчок от двух величайших цивилизаций древнего мира– Римской и Хань. Готы потерпели в этом столкновении поражение и вынуждены были под давлением гуннов возвращаться на запад, в Европу. Так античная цивилизация испытала разрушительное воздействие гуннского «ритма Евразии», ставшего смертельным для ее западной части. Постепенно затухая, этот ритм приведет к вторжению на европейское пространство аваров, затем венгров. Об их движении уже помнит русская летопись (обри и угры), ибо в VIII–IX-вв. уже подспудно формировались основы будущей Киевской Руси. Вне всякого сомнения, эти столкновения и перемещения больших масс племен оказали большое воздействие на антов, которые были уничтожены аварами, и венедов, родственных славянам. Под их воздействием часть славянских племен выдвинулась, вероятно, в VIII-в. на территорию будущей Киевской Руси. При этом огромное значение для истории Украины сыграло вытеснение готов в Европу, в результате которого освободилось жизненное пространство для последующего расселения славян. Насколько важно было вытеснение готов, видно из того, что протославяне анты были союзниками гуннов и боролись с одной из групп готов. Так что если бы не было гуннского вторжения, то будущая территория Южной Руси могла бы иметь другое этническое лицо– германское.

Наоборот, вторжение венгров прошло почти бесследно для генезиса русской государственности.

Именно между двумя «ритмами Евразии»: гуннским («переселение народов») и монгольским (монголо-татарское завоевание) происходила эволюция Киевской Руси, то есть, первый период истории Южной Руси. Гуннско-готский ритм подтолкнул славянские племена к выдвижению в Западную Евразию, следующий, монгольский ритм подавил и обратил вспять это движение.

Важно подчеркнуть, что этот второй, монгольский «ритм Евразии» начался значительно раньше собственно нашествия Бату на Русь и Европу. Его первыми проявлениями было движение половцев (кипчаков), а может, и печенегов. Эти кочевые этносы, особенно половцы, подрывали непрерывными набегами государственность Киевской Руси. В-то же время, часть кочевников– берендеи, черные клобуки– даже интегрировались в нее.

Таким образом, мы видим, что начальный период древнерусской государственности прямо и непосредственно развивался в соответствие с «ритмами Евразии». Киевская Русь возникает, когда происходит угасание ритма, вызванного нашествием гуннов, и исчезает, когда достигает максимальной силы ритм, вызванный экспансией монголо-татар.

Интересно заметить, что даже последний всплеск южнорусской государственности этого периода– Галицко-Волынское княжество, был подчинен «ритму Евразии» и стал его прямым следствием. Виднейший представитель династии Даниил Галицкий укрепился в Галиче исключительно благодаря монгольскому нашествию. Ведь монголы улуса Джучи, которые во главе с Бату осуществляли нашествие на Европу через юг Руси, главным своим противником считали венгерского короля Белу IV.

И-не случайно. Венгрия была в первой полине XIII-в. одним из сильнейших королевств Европы и главной силой на юго-востоке и востоке европейской цивилизации. Ее союзниками были половцы, которых Бела IV даже пригласил в Венгрию. Именно венгерский король в 1228-г. после Мстислава Удалого контролировал Галич. Только нашествие монголов заставило венгров уйти из Галиции.

Таким образом, монгольский «ритм Евразии» вновь остановил экспансию европейцев на будущую территорию Украины, по существу, закрепляя буферный характер ее геополитического положения. Неудивительно, что после ослабления власти монголов в Прикарпатье, в начале XIV-в., происходит ослабление и упадок Галицкого княжества и возобновляется европейская (теперь польская) экспансия. Причем, подчиняя Галицкое княжество (1348-г.), Польша предварительно получила согласии ханов Золотой орды, выплачивая за это значительную компенсацию. Следовательно, ханы улуса Джучи и в середине XIV-в. считались сюзеренами Галицко-Волынского княжества.

Совершенно очевидно, что и начало литовско-польского периода украинской истории непосредственно связано с монгольским «ритмом Евразии». Разгром главных русских княжеств позволил Литве осуществить глубокую экспансию на территорию Киевской Руси. При этом сама Литва, находясь в глубине лесного пояса на границе Европы и Евразии, оказалась недоступна для монгольского завоевания. Примечательно, что монголы в своих походах на Литву использовали галицких князей и их дружины. В-частности, сыновей Даниила Галицкого. Но эффект этих походов в глубь дремучих лесов и топких болот был невелик.

Так что Литовское княжество формировалось как типичное буферное образование, причем в него вошли почти все княжества, существовавшие ранее на территории Южной Руси, будущей Украины. В-частности, в момент формирования наиболее опасным противником Литовского княжества, наряду с монголами, был Тевтонский орден– ударная сила европейской христианской цивилизации. Оказался этот орден в Прибалтике с одобрения духовного, а часто и политического главы Европы– римского понтифика. Целью ордена была борьба с язычниками-пруссами, этнически близкими литовцам. Таким образом, Литовское княжество действительно формировалось как буферное: между силами Евразии (монголами) и Европы (крестоносцами).

Изменение геополитического положения этого княжества происходило весьма медленно. Приняв к концу XIV-в. католичество и заключив Кревскую унию с Польским королевством Литовское княжество с ним окончательно объединилось лишь почти через 200 лет: по Люблинской унии 1569-г. Естественно, что столь долгая интеграция двух государств была неслучайна. Польша, например, в середине XV-в. состояла в унии с Венгрией. Но после поражения польско-литовского войска от турок в 1444-г. эта уния распалась.

Очевидно, что кроме наличия общих внешнеполитических интересов объединение Польши и Литвы стало возможно во второй половине XVI-в. потому, что только тогда сложилась социальная сословная структура в Литовском княжестве, существовавшая в Польше уже давно. Например, заключение Люблинской унии активно поддерживала выросшая и усилившаяся шляхта, тогда как литовские магнаты стремились не допустить полного соединения Польши и Литвы. Таким образом, только после 1569-г. буферное Литовское государство интегрировалось в восточный (польский) регион европейской цивилизации. В-то же время происходили глубокие сдвиги в Евразии, обусловленные затуханием монгольского «ритма Евразии». Вся вторая половина XIV-в. сопровождалась ожесточенной внутренней борьбой в Золотой орде (улусе Джучи) и разрушительным столкновением с государством Тимура. Этот завоеватель стремился возродить улус Чагатая в Средней Азии и поставить в зависимость от него улус Джучи. В-результате, уже в первой половине XV-в. от былого могущества Золотой орды, раздробившейся на несколько политических образований, мало что осталось. Эти мелкие ханства во второй половине XV-в. оказываются в зависимости от Османской империи. В-частности, в 1475-г. вассалами этой империи стали ханы возникшего в Крыму татарского ханства. Затем, влияние османов усилилось в других осколках улуса Джучи: в Казанском и Астраханском княжествах.

Таким образом, впервые в истории одна из мировых цивилизаций– мусульманская– начинает контролировать политические процессы в кочевой Евразии. Но решающее воздействие на ее эволюцию оказала Московская Русь. Еще одним претендентом на экспансию в глубины Евразии являлась Речь Посполитая, возникшая после Люблинской унии Польши и Литвы. Следовательно, после распада монгольских улусов и окончательного угасания монгольского «ритма Евразии», развертывается борьба новых сил за контроль над громадной Евразией.

Нетрудно понять, что победитель в этой борьбе и должен был определить характер нового «ритма Евразии». В-связи с этим возникает важный вопрос: почему именно Московская Русь захватила всю Евразию, оказав огромное влияние на ход истории Украины (Южной Руси)?

Ответ может показаться очевидным. В-отличие от других претендентов на контроль за Евразией: Османской империи, Речи Посполитой, позднее Швеции – Московская Русь сама находилась в Евразии. Тогда как Османская империя занимала западную половину мусульманской цивилизации, Речь Посполитая и Швеция были центрами регионов европейской цивилизации (восточного и северного). Уже в домонгольский период Новгород, а затем Владимиро-Суздальское княжество начали экспансию в восточном направлении, в глубь пространства Евразии. В-частности, в Поволжье, где в XIV-в. усиливается Нижегородское княжество. В-то же время экспансия южнорусских (украинских) княжеств была крайне затруднена, а с приходом монголов на несколько столетий стала невозможна. Московская Русь, даже в условиях подчинения улусу Джучи продолжала укрепляться на севере Евразии. Закономерно, что после освобождения от ордынской зависимости Московская Русь превращается в евразийское княжество, а затем и царство.

Решающий прорыв на восток, в глубь Евразии был осуществлен в годы правления первого и самого жестокого русского царя Ивана IV Грозного. При нем в остром противоборстве с Крымским ханством и Османской империей были подчинены Казанское и Астраханское ханства и совершено вторжение в Сибирское ханство, подчиненное уже после смерти Ивана IV. В-результате, опорные центры мусульманской цивилизации в Евразии, осколки монгольского «ритма Евразии», населенные кочевниками и полукочевниками, перешли под контроль земледельческой Московской Руси. Уместно подчеркнуть, что кочевые государства степей и полупустынь Евразии вполне соответствовали структуре мусульманской цивилизации и куда меньше почти исключительно земледельческой России. Хотя главные регионы этой цивилизации были земледельческими (Египет, Ирак, Анатолия, частично, Иран) практически повсеместно на ее пространстве проживали кочевники. А-само земледелие имело оазисно-ирригационный характер. Неудивительно, что Крымское ханство, будучи полукочевым государством, 300 лет оставалось форпостом мусульманской цивилизации в западной Евразии. Закономерно, что России пришлось вести упорную борьбу с Турцией и Крымом после захвата евразийских ханств.

В-1562-г. по приказу султана турки совместно с татарами пытались захватить Астрахань, а в 1571-г. татары даже сожгли Москву.

Третий претендент на проникновение в Евразию– Речь Посполитая– стремился этого достичь путем военного разгрома и подчинения Московской Руси. Этого поляки почти добились в начале XVII-в., в правление Сигизмунда III, когда Речь Посполитая достигла наивысшего могущества. Хотя Московской Руси удалось сохранить независимость, ее экспансия на запад была остановлена на несколько десятилетий. Но в восточном направлении она продолжалась, и к середине XVII-в. русские землепроходцы и казаки достигли восточных пределов Евразии.

Таким образом, огромные пространства Евразии впервые были объединены земледельческим государством. Это был колоссальный пространственный ресурс, которым овладела Россия. Именно он должен был послужить основанием для нового, чрезвычайно мощного «ритма Евразии» в западном направлении.

После Люблинской унии политически Южная Русь входила в состав Речи Посполитой, которая представляла собой восточный регион европейской цивилизации с буферными территориями в Евразии. Именно Украина продолжала оставаться буферной территорией. Причем как на юге по отношению к мусульманской цивилизации, так и на востоке по отношению к России, превращавшейся в огромное евразийское царство. В-результате, реальное положение Южной Руси как буферной территории оказывалось мало совместимо с европейскими социально-экономическими структурами, которыми обладала Польша и которые она стремилась внедрить на юге Руси. В-частности, с сословным строем, сложившимся в европейской цивилизации и в Польше уже в XII–XIV-вв. Постоянные набеги крымских татар делали необходимым существование в южнорусском обществе промежуточного, полувоенного-полукочевого слоя– казаков, число которых росло по мере усиления давления сословных структур. Неудивительно, что именно в польский период начинает закрепляться за Южной Русью и другое название– Украина, как раз и отражавшее буферное, пограничное ее положение в XV–XVIII-вв.

Оставались напряженными отношения Речи Посполитой и России, правители которой также претендовали на южнорусские и белорусские земли, как части ранее единой Древней Руси.

Так что восстание Богдана Хмельницкого и его первые успехи стали результатом взрыва накопившихся противоречий: геополитических, религиозных, социальных, национальных и даже межцивилизационных.

Важно заметить, что Россия вступила в казацко-польскую войну, когда она шла уже более пяти лет. Вначале эта война вроде бы протекала вне прямых интересов России. Но с течением времени не Речь Посполитая, и не Османская империя с Крымским ханством, и даже не сама Украина (Южная Русь), а именно Россия превращается в господствующую силу на всем пространстве северного Причерноморья, а затем и на всех буферных территориях.

Такой итог вовсе не случаен. Южная Русь сама дала толчок новому «ритму Евразии», который и предопределил ее историческую судьбу на последующие 300 лет. Таким образом, вступление России в казацко-польскую войну в 1654-г. стало началом развертывания ее нараставшей территориальной экспансии. Но теперь уже не на восток, как в XVI– первой половине XVII-вв., а на запад.

После присоединения Левобережья и Киева центр экспансии России переместился в Прибалтику, и не случайно. Она, как и Южная Русь, была буферной территорией между Европой и Евразией, то есть, Россией. Контролировала эту территорию Швеция, являвшаяся центром северного региона европейской цивилизации. Как и восточноевропейский регион (Польша), Швеция стремилась расширить свои владения в Евразии. Поэтому глубоко закономерно, что апогеем борьбы России и Швеции стали события на Украине, и прежде всего, переход гетмана Мазепы на сторону шведов и Полтавская битва (1709-г.).

Из экспансии Швеции видно, что силы европейской цивилизации не только стремилась подавить «ритм Евразии» и вытеснить Россию с буферных территорий, но и, в свою очередь, проникнуть в Евразию. Но европейский ответ лишь усилил потенциал земледельческого «ритма Евразии». Со времени Петра I (ум. 1725-г.) Россия из евразийского царства превращается в империю и европейскую субцивилизацию. Это проявилось в утверждении ряда европейских институтов или схожих с ними структур. Но в глубинных социально-экономических пластах России сохранялась евразийская основа. Ими были территориально-клановые отношения, закрепившиеся в крепостничестве и общинном землепользовании.

Однако для развертывания земледельческого «ритма Евразии» синтез евразийских и европейских структур оказался чрезвычайно плодотворным. Неудивительно, что экспансия России во второй половины XVIII– начале XIX-в. оказалась предельно успешной. Ею были захвачены все буферные территории, и в XIX-в. началась экспансия в собственно пространство европейской и мусульманской цивилизаций (в Польшу, Финляндию, Закавказье, Иран).

Закономерно, что к концу XVIII-в. большая часть территорий современной Украины (в том числе и Крым) вошли в состав Российской империи. Ведь эти территории являлись буферными, и прежде других были охвачены «ритмом Евразии». Этот ритм был остановлен европейской цивилизацией лишь в середине XIX-в. в ходе Крымской войны (1853–1856-гг.). В-тот момент участвовавшие в войне Франция, и особенно Англия, уже осуществляли переход в индустриальное состояние и обладали явным превосходством в вооружении над продолжавшей оставаться земледельческой Россией.

Из выше изложенного возникает естественный вопрос: можно ли говорить, что история Украины является частью истории Европы? Автор не дает положительного ответа на этот вопрос. Правильно будет сказать обратное: Украина имела отличную от Европы историю. Попросту говоря, она не входила в европейскую цивилизацию, а была буферной территорией, пространством, отделявшим Европу от Евразии.

Даже меньшая часть Южной Руси (Галиция), вошедшая после разделов Речи Посполитой в состав европейской империи– Австрийской, имела немало признаков переходной территории. Так, она была самой отсталой частью этой империи. Ее население практически повсеместно было смешанным. Наряду с русинами, в Галиции, Буковине, Закарпатье проживало много поляков, венгров, румын, немцев, не говоря уже о евреях. В-городах этих земель, как правило, преобладало нерусинское население. После начала индустриализации русинские земли оставались аграрным придатком Австрии, Чехии, Венгрии. Сельские русины едва ли не до конца XIX-в. в своей массе причисляли себя к русским, а жители городов нередко к полякам.

Последний «ритм Евразии» пришелся на середину и вторую половину XX-в. и имел индустриальную основу. Этот «ритм Евразии», как коммунистический глобальный проект, осуществлялся СССР, в который превратилась пережившая социально-экономическую трансформацию в ходе Первой мировой войны Россия. Одним из первых актов экспансии нового «ритма Евразии» как коммунистического глобального проекта, стало поглощение СССР в 1939-г. западной части Украины. Это привело, наконец, к объединению всех украинских и части неукраинских земель в административно-политических границах коммунистической Украины.

Отметим очень важный момент. Именно в составе Евразии (СССР), в ходе развертывания коммунистического глобального проекта произошла территориальная консолидация Украины как политически и административно целостностной территории.

Чем стала Украина после распада СССР, означавшего завершение индустриального «ритма Евразии» и крушение глобального коммунистического проекта? Как нетрудно догадаться, вновь буферным государством между той же Европой и Евразией. Причем, соотношение сил этих двух геополитических пространств принципиально изменилось. Европа предстала теперь как экономически и политически объединенная цивилизация. Наоборот, Россия как ядро Евразии, потеряла из своего территориального состава все буферные территории. Причем, не только на границе с Европой (например, Украину или Прибалтику), но и на границе с мусульманской и китайской цивилизациями (Закавказье, Туркменистан, Монголию, Киргызстан и т. д.).

Отсюда ясно, что перед Украиной стоит задача не вернуться в Европу, а стать Европой. И-в этом принципиальное отличие между ней и, например, Польшей, Чехией или Венгрией. Последние были частью европейской цивилизации с XI или даже с X-в. Они просто возвратилась туда, откуда их временно вырвал очередной «ритм Евразии», вылившийся в коммунистический глобальный проект.

Для Украины задача стоит совсем иная. Она должна поменять свою геополитическую сущность: из буферной территории в Евразии стать восточноевропейским пространством. Но события последних лет свидетельствуют, что это вряд ли ей удастся в нынешнем пространственном состоянии, которое имеет внутренние геополитические границы на Днепре.

 

Глава-V

Логика истории Украины (Южной Руси) и логика истории Европы: сравнение социально-экономических и политических структур. Архаичность Киевской Руси. Исторические изменения геополитической природы Киевской Руси, Малой Руси и Московской Руси. Пространственные сдвиги этноимени «Русь»

Теперь от достаточно общего, геополитического взгляда на рассматриваемую проблему перейдем к более детальному ее анализу.

Это необходимо потому, что после четвертой главы может создаться впечатление, что исследователь преднамеренно игнорирует широкое историческое влияние на историю Украины (Южной Руси) Европы. Действительно, невозможно отрицать такого влияния европейской цивилизации на ход истории юго-запада Руси. Сначала Византии, как малоазийско-балканского варианта этой цивилизации, ставшего затем ее гиперрегионом, а чуть позже Венгрии и Польши как юго-восточного и восточного регионов европейской цивилизации.

Но оценить степень воздействия европейских политических и социально-экономических структур на средневековую Русь и Украину (Южную Русь) в Новое время можно лишь в процессе детального анализа.

Прежде всего, сравним структуру раннего периода европейской цивилизации и Киевской Руси. Цикл становления этой цивилизации приходится на VII–X-вв. Второй цикл– феодальный, приходится на конец X–XIII-вв. Очевидно, время возникновения и эволюции Киевской Руси приходится на конец первого европейского цикла и на почти весь феодальный цикл. Если бы Киевская Русь была частью (регионом) европейской цивилизации, то в ней если не в X–XI-вв., то, во всяком случае, в XII–XIII-вв. также должны были бы господствовать феодальные отношения. Такое предположение и даже утверждение было почти всеобщим в советской историко-философской науке. Более того, уже и после крушения марксизма с его теорией социально-экономических формаций продолжают издаваться работы советского времени без всяких коррективов. Например, «Киевская Русь» (1996-г.) академика Толочко, в которой полностью сохранена советско-марксистская концепция о господстве феодализма в Киевской Руси.

В-действительности, первый период истории Украины в лучшем случае следует сопоставить с предфеодальным циклом истории Европы. Для специалиста, знающего историю Европы и историю Киевской Руси, такой вывод очевиден. Но проблема состоит в том, что подавляющее большинство историков стремится не заниматься такими сравнениями, ссылаясь на сложность вопроса. Хотя вряд ли кто будет отрицать важность и продуктивность сравнительно-исторического метода. На самом деле, вопрос не такой и сложный. Главное здесь признать очевидный, но тщательно замалчиваемый факт архаичности Киевской Руси. Признать то, что это политическое образование вовсе не было ни империей, ни царством, ни даже централизованным княжеством в пору своего расцвета в XI-в. В-действительности, это была весьма аморфная конфедерация племен без достаточно определенных границ, общих законов, денежной системы и социальной структуры. Причем племен и этносов не только славянских, но и угро-финских, тюркских, литовских.

Как уже подчеркивалось при рассмотрении концепции Грушевского, в период Киевской Руси происходил переход от племенной структуры к государственной (от первобытности к цивилизации).

Начало Киевской Руси было положено утвердившимися в Новгороде и Киеве в конце IX-в. военными группировками скандинавов– варягами-русью. Они-то и дали название всей обширной, заселенной преимущественно славянскими племенами, стране– Русь. Об этом совершенно однозначно говорит главный исторический источник– «Повесть временных лет», который по своей важности далеко превосходит все остальные источники вместе взятые: арабские, византийские, скандинавские и т. д. Последние лишь дополняют и подтверждают достоверность фактов, изложенных в «Повести временных лет».

Но основавшие Киевскую Русь варяги по своему социальному развитию находились почти на том же уровне, что и окружавшие их племена. Так, первые 100 лет после утверждения варягов в Киеве (883-г.) и до начала княжения Владимира (980-г.) киевские князья главную цель видели не в консолидации местных племен в прообраз единого государства, а в осуществлении захватнических походов: в Закавказье, Хазарию, Византию, Болгарию.

Предельного развития эта политика достигла при Святославе, который и погиб в Болгарии (975-г.), стремясь там закрепиться и создать государственное образование. Аналогии деятельности Святослава мы можем найти в эпохе Меровингов и лангобардов, когда германские конунги основывали варварские королевства, лет за 300–400 до Святослава.

Деятельность преемников этого князя на киевском столе, сына Владимира и внука Ярослава, уже имела своей целью политическую консолидацию территорий к западу и востоку от оси Новгород– Киев (путь «из варяг в греки»). Именно в это время складывается конфедерация племен под главенством Киева и Новгорода, то есть, собственно Киевская Русь. Но и в XI-в. Русь вряд ли превзошла по уровню развития Галлию Меровингов.

Если мы сравним законодательство франков этого времени– «Салический закон», составленной в VI-в., с «Русской правдой», составленной в XI-в., то обнаружим явное превосходство законодательства франков, особенно в области земледельческих отношений. К-тому же «Русская правда» была предназначена лишь для Новгорода и Киева с округой, но отнюдь не для всей Киевской Руси. Племена (например, те же вятичи) продолжали жить по законам племени, о чем совершенно однозначно говорит летописец Нестор в «Повести временных лет», датируемой началом XII-в. А-это уже спустя 100 лет после княжения Владимира I.

Не менее существенно отставание Руси в развитии от Византии. Хотя в ней феодализм сложился под влиянием западноевропейской экспансии в XIII–XIV-вв., уже в VIII–IX-вв. здесь существовал фемный строй, весьма схожий со структурой общества «Салического закона» и других варварских правд. Важнейший документ Византии этого времени– «Земледельческий закон» отразил сложившуюся структуру семейных хозяйств, свойственную фемному строю. Киевская Русь, с ее племенной структурой населения, с точки зрения социально-экономической имела очень мало общего с Византией.

Неудивительно, что византийцы не выделяли Русь из общей массы полуплеменных образований, окружавших Византийскую (Ромейскую) империю даже и в XI-в. (например, Михаил Пселл). Весьма тесные культурно-религиозные связи между Византией и Русью фактически имели одностороннее направление: из Византии на Русь. Лишь в конце XI-в. появляются элементы структуры семейных хозяйств, да и то на территории вокруг Киева. Это нашло отражение в пространной редакции «Русской правды». В-частности, к такого рода хозяйственному слою можно отнести смердов и рядовичей.

Поэтому, только с XI-в. можно говорить о переходе Киевской Руси к предфеодальному периоду, да и то к его началу. Этот переход был обусловлен формированием вотчинного хозяйства князей и бояр. Хотя вотчины возникают где-то в середине XI-в., распространяются они в XII-в. При этом основная масса населения продолжала жить вне вотчинных территорий и платить князьям полюдье и дани. Позднее формируются волостные территории, получившие широкое распространение в Белоруссии, на севере и востоке Руси, на юге их уменьшенным эквивалентом были громады.

До формирования вотчинных хозяйств основным источником доходов князей были различные виды кормлений: дани, уроки, полюдья, а также прямые нападения на племена, захват и продажа людей (челяди), организация военно-торговых экспедиций. А-так как одним из главных товаров, поступавших из Руси, например, в Византию, были рабы, то киевских князей вполне можно назвать работорговцами. Вотчинные хозяйства были намного прогрессивнее простых сборов дани, полюдья, захвата челяди и т. п. Но развитие княжеских вотчин вело к хозяйственному обособлению отдельных частей Киевской Руси, а значит, ослабляло военно-административное значение Киева. Неудивительно, что на протяжении всего XII-в. происходит стремительное политическое дробление Киевской Руси и падение экономического, торгового и политического значения Киева. Этому же способствовал политический упадок Византии после смерти императора Мануила I (1176-г.). Вскоре Византию вообще подчинили европейские рыцари (1204-г.).

Но и вотчинное хозяйство далеко не было началом феодализма. Прежде всего, его можно разделить на вотчинное хозяйство князей и вотчинное хозяйство бояр. Представляется, что важнейшим отличием Южной Руси– будущей Украины (особенно Галичины и Волыни), от Северной Руси– будущей России, было преобладание в первой боярских вотчин, а во второй– княжеских. Промежуточное положение занимали черниговские князья, которые настолько раздробились, что превратились в вотчинников боярского типа.

Нетрудно понять, что различие в типе вотчин сыграло огромную роль в исторической судьбе Украины и России. В-первой не возникло мощного политического центра. Особенно остро борьба бояр против княжеской власти протекала в Галиции. В-конце концов, она завершилась в середине XIV-в. потерей Галицко-Волынским княжеством государственности. Очевидно, именно экономической мощи не хватало князьям Южной Руси для создания устойчивого государства.

Наоборот, на севере Руси княжеская вотчина очень рано превращается в основу для деспотического государства. Это вполне проявилось уже в деятельности Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, княживших во второй половине XII-в. Важно заметить, что владимиро-суздальские князья утверждали свою власть в жесткой борьбе как с боярами, так и с городами. В-этой борьбе Андрей Боголюбский даже был убит. Северные князья сосредотачивали в своих руках не только политическую, но и экономическую власть. Тогда как южным это не удалось. Причина такого различия, вероятно, в том, что боярские хозяйства и громады Южной Руси вырастали непосредственно из племенных структур при их разложении и представляли собой хозяйственные, территориальные кланы. Как, например, упоминаемый в летописи клан бояр Жирославичей в начале XIII-в. в Галиции. Тогда как ядро северо-восточной Руси формировалось за непосредственными пределами территории славянских племен, к востоку от них. Население его, соответственно, было разноплеменное: кривичи, вятичи, новгородцы, выходцы с юга, угрофины, незначительное число скандинавов (варягов). Оно входило в единый княжеский удел-клан или вотчину.

Это же проявилось в военной организации. У-северных князей роль дружины была меньше, чем у южных. Зато большую роль играло ополчение, чего мы не видим на юге. Однако, несмотря на различия вотчинных структур на севере и на юге Руси, ни те ни другие не были явлениями феодализма. Нетрудно понять почему. Они были архаичны.

В-современной европейской исторической науке весьма основательно исследованы процессы феодализации. Представители школы «феодальной (сеньориальной) революции» Фоссье, Тубер, Дюби показали, что уже во второй половине X-в. в Италии, Испании, Франции сельское население попадало под контроль шателенов. Их замки покрывали обширные пространства Европы. Шателены остановили беспорядочное движение населения. Очевидно, подавляющая его часть занималась земледелием и была привязана к земле.

Несомненно, наличие структуры семейных земледельческих хозяйств один из важнейших признаков феодлализма. Эту-то структуру как раз и упорядочили шателены. Зададимся вопросом: была ли «феодальная (сеньориальная) революция» на Украине? И-если была, то когда?

Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Такого рода «сеньориальная революция» не могла быть на Украине не только в X–XI-вв., то есть, одновременно с Францией и Италией, но и в XIII–XIV-вв. Дело в том, что боярские вотчины не остановили движения населения, не сделали его однородным земледельческим. Просто потому, что в Галиции, на Волыни, и даже на Киевщине продолжали играть значительную роль охота, собирательство, бортничество и др., фактически первобытные промыслы. Начавшая формироваться во второй половине XI-в. в киевской земле структура семейных хозяйств была сначала подорвана все более частыми набегами половцев и борьбой князей за Киев и окончательно уничтожена нашествием монголо-татар.

Неудивительно, что оставшаяся часть населения жила в составе громад или волостей, напрямую подчинявшихся татарам, а позже великим князьям Литовским. В-них земледелие носило весьма архаический характер. Например, преобладали дворища– разновидность земледельческих кланов.

Другими словами, структура семейных хозяйств на юге Руси так и не достигла зрелости. Тогда как в соседней Польше уже в XIII–XIV-вв. такая структура существовала, как и феодальные отношения.

Правда, и польский феодализм был весьма далек от французского. Тем не менее уже в XIV–XV-вв. мы находим в Польше, как и в других европейских регионах, весьма развитое сословное общество. Оно состояло из землевладельцев-шляхты, земледельцев-кметов, католического духовенства, городских торговцев и ремесленников. Последние, правда, по большей части были не-поляки (немцы, евреи). Наоборот, состояние Южной Руси в XIII–XIV-вв. было не только весьма далеким от феодализма, но и почти катастрофичным. Очередной «ритм Евразии» почти уничтожил и те весьма неразвитые элементы государственности и цивилизованности, которые были созданы за первый период русской истории.

Тяжелые погромы и господство татарских орд на юге дополнялось экспансией Литвы с севера. Но и литовские князья: Гедемин, Ольгерд и даже Витовт не могли привнести в Южную Русь феодализм, т. к. сами литовцы едва вышли из племенного состояния. Их вожди, например, Миндовг, то принимали христианство, то возвращались в язычество. Даже после Кревской унии 1385-г., когда литовцы перешли в католичество, одна их этногруппа– жимайты, оставалась в язычестве и была покорена в 1413-г. Тевтонским орденом.

Так что литовцы сами нуждались в феодализации, что и осуществляли поляки, включая литовскую элиту в сословные структуры. Так, в том же 1413-г. на Городельском съезде Ягайло, Витовта и польско-литовской знати, несколько десятков семейств литовцев получили гербы польских панов, приобщаясь к сословно-феодальным структурам Польского королевства.

В-этой связи важно обратить внимание на борьбу в 30-е-гг. XV-в. после смерти Витовта между Свидригайлом и Сигизмундом. Она продолжалась несколько лет и закончилась поражением старшего по возрасту Свидригайло. Последний опирался на прорусскую аристократию, тогда как Сигизмунд на формировавшуюся литовскую шляхту и мещанство, а также на поляков.

Отсюда можно заключить, что поражение Свидригайло не случайно. Он опирался на более архаичные, дофеодальные силы, возникшие еще в Киевской Руси. Тогда как Сигизмунд Кейстусович опирался на формировавшиеся в Литве сословные слои, более близкие не столько к феодализму как государственно-сословному строю.

Поэтому можно утверждать, что не только в XIV-в., но и в XV-в. в южной и западной Руси преобладали дофеодальные структуры и отношения. Лишь в Галичине сословно-феодальные слои получили более интенсивное развитие, но за счет простого перемещения польской шляхты в местное землевладение, а также ополячивания возникавшей украинской шляхты.

В-не меньшей степени это замечание относится к сословию мещан, которое почти полностью формировалось из неукраинцев: немцев, евреев, поляков, армян, литовцев.

Даже для XVI– первой половины XVII-в. можно лишь условно говорить, что на юге Руси сложилось сословное общество. И-действительно, это был не только этносословный строй, но и результат польской колонизации, то есть, насильственное внедрение социальных отношений и структур, ранее выработанных в Польше, а еще ранее в западных регионах европейской цивилизации.

Очевидно, что формирование этносословного строя не было большим социальным и политическим достижением для южнорусского населения. Последнее составляло в этносословном обществе не все сословия, а лишь низшее. Не только шляхта и горожане были в своей массе нерусские, но и церковное сословие после Берестейской унии 1596-г. было сильно полонизировано. В-чем же состояла причина столь сильного процесса польской колонизации, охватившего Украину в XVI– первой половине XVII-в., а Галичину еще ранее? Очевидно, в европеизации Украины в эти века. Точнее, в европейской экспансии и даже оккупации. Как, например, захват Галичины Польшей и Венгрией.

Но почему именно так развивалась история Южной Руси? Ответ снова очевиден: потому, что она была буферной территорией. Как и Литва, подчинившая ее. Во всяком случае, в XIII–XVII-вв.

Другими словами, в исторический период, когда в Европе завершилось формирование феодализма и начался переход в Новое время, то есть, в XIV–XVI-вв., Южная Русь была буферной территорией, которую стремились интегрировать в Европу Польша и Венгрия. Но не как почти равноправную территорию, как это было с Литвой, а путем жесткого подчинения и колонизации.

В-предшествующей главе уже было показано огромное влияние на ход истории Южной Руси (Украины) «ритмов Евразии». Несколько повторяясь, можно в деталях проследить, как определилось геополитическое место Южной Руси под воздействием мощнейшего ритма кочевой Евразии в ходе монгольского завоевания. Геополитический статус Киевской Руси был достаточно неясным. Причем, как потому, что еще формировалась пространственно-европейская цивилизация, особенно в XI–XII-вв., так и потому, что сама Киевская Русь длительное время пребывала в полуцивилизованном состоянии– конфедерации племен. К-тому же она находилась под сильным влиянием Византии, геополитическое положение которой в VIII–XI-вв. также было весьма неопределенным. Более тесно с европейской цивилизацией Византия начинает интегрироваться после начала крестовых походов в самом конце XI-в. (1097-г.), когда она превращается в гиперрегион этой цивилизации.

Поэтому Киевскую Русь можно считать и буферным европейским анклавом, выдвинутым в Евразию, но можно считать и уже просто евразийским княжеством. Эта двойственность ее геополитического положения затем привела к тому, что после монгольского нашествия Южная Русь, будущая Украина, приобрела буферный статус, а Северная Русь превращается в евразийское Московское царство. Последний факт лишь подчеркивает тенденциозность концепции Украины-Руси, в соответствии с которой современная Украина является наследницей Киевской Руси. Ведь тот же Новгород очень рано, едва ли не с IX-в., развертывал экспансию на северо-востоке. В-частности, на Волге, по которой шел торговый путь из Каспия, восточный аналог пути «из варяг в греки». Очевидно, Московская Русь в XIV–XVI-вв. продолжила это наступление Новгорода, будучи его политическим, а во многом и историческим преемником.

Тенденциозность украинской исторической школы в вопросе об исторической преемственности наследия Киевской Руси как раз основана на разделении истории Киева и Новгорода. А-это, как уже говорилось, совершенно противоречит общеизвестным историческим фактам. В-действительности сам термин «Киевская Русь» искусственный и введен историками спустя много веков после упадка Киева. Нечто подобное термину «Византия» по отношению к империи со столицей в Константинополе, которую сами ее жители называли Ромейской, то есть, Римской. Себя, соответственно, они называли не византийцами, а ромеями.

То же самое в нашем случае. Здесь господствовал просто термин «Русь», причем смещавшийся по территории. До сих пор недалеко от Новгорода стоит городок Старая Русса. Понятно, что термин «Русь» пришел в Киев с Новгорода вместе с князьями-варягами. И-хотя в X-в. термин «Русь» (а вовсе не «Украина»!) закрепляется за Киевской землей, затем он распространяется и на земли, подконтрольные киевским князьям. Причем не только на северные, но и на западные (отсюда, например, термины «Галицкая Русь» и «русин»).

После ослабления политической власти Киева на Руси, а затем почти полного опустошения Южной Руси манголо-татарами этноним «Русь» естественно закрепляется на севере и западе пространства Древней Руси. А-с потерей государственности Галицкой Русью, превращением ее в польскую провинцию и многовековым ее ополячиванием этноним «Русь» в полной мере своего значения сохраняется на северо-восточных русских землях. Так что этноним «Русь» смещался по территории, и попытка его монополизировать отцом украинства Грушевским и его современными последователями просто еще одна грубая фальсификация истории. Это тем более выглядит абсурдом, что именно Грушевский и «украинцы» уже в XX-в. отказались от этноимени «Русь», «русский», «русин», тем самым лишний раз подтвердив факт исторического смещения этнонима «Русь» с юго-запада на северо-восток. Чуть ниже мы более детально рассмотрим этот вопрос.

В-целом, монгольский «ритм Евразии» резко усилил евразийские черты всей Руси и южнорусских земель в том числе. Не случайно как раз на период нашествия и господства монголо-татар пришелся подъем двух государственных образований: Галицко-Волынского княжества и Великого княжества Литовского. Они как раз и явились типичными буферными образованиями, по времени последовательно сменяя друг друга. Действительно, до начала нашествия монголо-татар ни Галицкое, ни Волынское княжество, ни тем более Литва не представляли собой нечто значительное. Как уже говорилось, Галицкое княжество находилось под управлением короля Венгрии Белы IV, сильнейшего правителя не только восточной, но и, возможно, всей Европы того времени. Очевидно, что если бы не нашествие монголов, главной целью которого как раз был разгром короля Венгрии, князю Волыни Даниилу никогда не удалось бы занять галицкий стол. Уместно вспомнить, что Беле IV подчинялись половцы, принявшие христианство и ушедшие в Венгрию.

После вторжения в Европу армии Бату дали два крупных сражения, разгромив при Легнице 60-тысячное польско-немецкое войско, а затем такую же по численности армию венгров. Это были очень крупные армии для того времени. Именно за Белой IV шли основные силы монголов, преследуя его до Адриатического побережья. Поэтому усиление Даниила Галицкого как правителя Западной Руси было бы невозможно без нашествия монголо-татар. Они остановили, как евразийская сила, экспансию венгров и поляков (то есть, европейцев) на 100 лет. Неудивительно, что значение Галицко-Волынского княжества как буферного образования вполне проявилось именно при Данииле.

С-одной стороны, этот князь получил весомые преимущества от нашествия монголов, то есть, при развертывании «ритма Евразии». С-другой– Даниил, как и прочие подвергшиеся вторжению правители, попал под жесткий контроль татарских ханов. Так, уже в 1243-г. он вынужден был отправиться в монгольскую ставку для изъявления покорности и получения ярлыка на княжение. Это означало установление вассальной зависимости от монгольских ханов, которая в последующие годы вполне проявилась. Следовательно, рост авторитета Даниила Галицкого в Европе зависел в исключительной степени от монгольского фактора. Лишь как правитель, который хоть как-то может сдержать монголов и, в то же время, как их вассал получить поддержку у завоевателей, Даниил мог интересовать Европу и римского понтифика. Но попытка проводить самостоятельную политику, периодически оказывать отпор монголам, закончилась новым их наступлением. В-1259-г. по их требованию были разрушены крепостные стены городов княжества. В-дальнейшем галицко-волынские князья по приказу татар вынуждены были неоднократно воевать в Литве и Польше.

Тесная связь истории Галицко-Волынского княжества с господством татар подтверждается и тем, что под самый конец его существования выдвиженец боярства Дмитрий Детько обратился за помощью к татарам (1340-г.). Это на некоторое время продлило существование княжества. Но в 1349-г. польский король Казимир I захватил Галицию, однако с согласия татар и за ежегодные выплаты. Таки образом, по мере ослабления власти татар буферная территория Западной Руси переходила из-под их контроля как сил Евразии под контроль европейских сил: Польши и Венгрии.

Очень сходным было положение Литвы. Как уже подчеркивалось, ее подъем также тесно связан с монгольским «ритмом Евразии». Так же, как и Галичина, Литва испытывала давление со стороны сил европейской цивилизации: Тевтонского ордена, завоевавшего родственных ей пруссов. Вместе с тем положение Литвы было выгоднее, чем положение Галичины. Монголы не могли нанести ей такого жестокого разорения, какому подверглись южнорусские земли. Выгодное положение в глубине лесной зоны сыграло решающую роль в укреплении Литовского княжества.

Его роль как буфера Европы и Евразии совершенно очевидна. Но в отличие от Галичины Литва не была поглощена Польшей, а вступила с ней в унию и значительное время сохраняла свою геополитическую специфику. Еще в большей степени это относится к Надднепрянской Руси, которую Литва включила в состав своей государственности. Следовательно, нашествие монголо-татар, то есть, «ритм Евразии» более ясно определили геополитическое место Южной Руси как буферной территории. И-не случайно. Монгольский ритм совпал по времени со зрелостью европейской земледельческой цивилизации, пришедшейся на рубеж XIII–XIV-вв. В-Восточной Европе это проявилось в укреплении достаточно централизованных королевств: Венгрии и Польши.

Особенно ярко видно геополитическое значение монгольского ритма на примере исторической судьбы России.

До него деление территории Киевской Руси на южную и северо-восточную (если оставить в стороне Белоруссию) лишь намечалось. Оно проявилось, как мы видели, в формировании разного типа вотчин. На юге они носили больше хозяйственное значение, на севере хозяйственно-политическое.

Однако уже в домонгольский период достаточно быстро протекал процесс политической дезинтеграции. Особенно после разгрома Киева в 1169-г. коалицией князей во главе с Андреем Боголюбским. Этот разгром и следует считать началом открытой политической дезинтеграции, тогда как ранее, со второй половины XI-в., она шла скрытно. Таким образом, Русь трансформировалась из конфедерации племен в конфедерацию княжеств. Но политическая дезинтеграция, продолжавшая углубляться в начале XIII-в., далеко не была завершена.

С-одной стороны, Киев потерял свое значение как политический и экономический центр. Но и региональные центры: Чернигов, Владимир, Галич, Смоленск, Новгород не стали «новым Киевом». Хотя старшие князья переместились во Владимиро-Суздальское княжество, они не имели достаточных сил для поддержания своей гегемонии. Им успешно противостояли черниговские и смоленские князья. Наиболее влиятельным князем после смерти Всеволода Большое Гнездо стал князь торопецкий Мстислав Удалой, представлявший смоленскую ветвь Рюриковичей. Неудивительно, что он был приглашен княжить в Новгороде, а затем занял стол в Галиче, то есть, был влиятелен во всей Руси. После его смерти (1228-г.) более не было авторитетного князя для всей территории русских княжеств.

Хотя традиция княжения на всех столах русских княжеств клана Рюриковичей сохранялась, она уже нарушалась. Так, после смерти Мстислава Удалого Галичем стали управлять венгры. И-все же, даже после монгольского нашествия в 1245-г. владимиро-суздальский князь Ярослав Всеволодович пытался укрепиться в Киеве, но вскоре покинул его, очевидно, по причине крайнего упадка. Неудивительно, что вскоре Киев покинули и митрополиты, переместившиеся сначала на Волынь, а затем в Москву. По свидетельству Плано Карпини, в то время в Киеве оставалось 200 дворов, а в его непосредственной близости кочевали орды татар.

Поэтому, можно говорить об огромном воздействии монгольского нашествия на политическое единство русских княжеств. Причем, это сразу же привело к размежеванию стратегических интересов выживших княжеств. Как мы видели, галицко-волынские князья Даниил, Василько, Лев немедленно переориентировались на отношения Европа– Орда (улус Бату). Используя буферное положение своего княжества, они пытались играть роль посредников в европейско-ордынских отношениях. В-то же время другие южные княжества: Киевское, Переяславское, Черниговское, практически исчезли. Северо-восточные княжества: Владимирское, Рязанское, возникшие позднее Московское, Тверское, Нижегородское, также почти полностью переориентировали свои отношения на сотрудничество с Ордой. Причина этого была проста: жесточайший террор со стороны завоевателей. Жестокие карательные экспедиции против непокорных, чему способствовала близость северо-восточных княжеств к центру Золотой орды, не прекращались несколько десятилетий.

В-итоге территория бывшей Киевской Руси разделилась на два геополитических пространства: буферную территорию Южной Руси, вошедшую в XIV-в. в обширное буферное образование– Великое княжество Литовское, и все более смещавшиеся в глубь Евразии северо-восточные княжества. В-процессе пространственного смещения и упадка улуса Джучи (Золотой орды) эти княжества консолидировались в Московскую Русь или собственно Россию. Тогда как именно Великое княжество Литовское после распада Орды становилось политическим образованием, отделившим Московское княжество, а затем и царство, от европейской цивилизации.

В-результате, в момент появлении объединенного Московского княжества оно уже было евразийским. Но до правления первого русского царя Ивана IV, то есть, до середины XVI-в., Русское царство было одним из государств Евразии, наряду с ханствами– осколками улуса Джучи: Крымским, Астраханским, Казанским и др. В-Средней Азии существовали узбекские ханства. Иван IV развернул активную экспансию в восточном и южном направлениях, положив начало превращению Московского царства в евразийскую империю.

Нетрудно увидеть, что в ходе экспансии на юго-восток Московская Русь становилась преемником монгольских улусов Джучи, а позднее и Чагатая. Поэтому, очевидно, что монгольский «ритм Евразии» сыграл огромную роль в превращении относительно небольших и весьма аморфных русских княжеств северо-востока в громадную евразийскую субцивилизацию. Тогда как Южная Русь окончательно превратилась в буферную территорию.

Но монгольское нашествие еще и усугубило буферное положение последней. Оно привело к тому, что в XIV-в. резко усилилась экспансия в отношении остатков Византии на Балканском регионе мусульманской цивилизации. В-результате в XVI-в. Южная Русь оказалась уже буферной территорией не только, и даже не столько по отношению к занявшей место улуса Джучи евразийской России, сколько по отношению к форпосту мусульманской цивилизации в Евразии– Крымскому ханству. Теперь складывалась совершенно новая геополитическая ситуация, и положение Украины (Южной Руси) в ней было крайне уязвимым и неустойчивым.

Причем, экспансия европейских регионов в Евразию не привела к улучшению ее геополитического положения. Польское королевство постепенно поглощало южнорусские земли, но они не становились Европой, а продолжали выполнять буферные функции, то есть, находились у края– границы, а потому и закрепляли за собой геополитическую роль и название «Украины». Это поглощение Южной Руси (Украины) Польским королевством происходило в процессе втягивания в унию всего Литовского княжества, и продолжалось почти на два столетия.

Столь длительное поглощение Польшей Литвы объяснялось весьма просто. В-Литовском княжестве слишком долго формировался присущий европейской цивилизации сословный строй, достигший определенной зрелости лишь в XVII-в. Это хорошо видно по развитию литовского законодательства. Так, еще судебник Великого князя Казимира (1468-г.) в основном фиксировал вотчинное и уголовное право. Лишь в XVI-в. последовательно составляются три Литовских статута (1529, 1568 и 1589-г.), в которых все более укреплялись сословные права шляхты и ограничивались права земледельцев. Следовательно, окончательное вступление в унию с Польским королевством как регионом европейской цивилизации Литовского княжества и формирование в нем сословного строя по времени абсолютно совпали. Очевидно, что в течение 200 лет от Кревской унии до третьего Литовского статута в княжестве шло формирование близких к европейским социальных структур.

Но и это далеко не означало завершение становления сословного строя, то есть, европеизацию буферного княжества Литовского. Здесь длительное время сохранялось не только обширное княжеское землевладение, но и волостной строй. Особенно в восточных воеводствах. Даже введение в 1557-г. «Уставы на волоки» не вело к ускоренному переходу к сословному строю. Южная Русь по-прежнему оставалась буферной как по отношению к евразийской России, так и по отношению к чрезвычайно агрессивной мусульманской цивилизации. Неудивительно, что здесь формировались особые неевропейские социальные слои, присущие буферной территории. Ими были магнаты-землевладельцы и казаки.

Впрочем, землевладение магнатов никогда и не исчезало на территории Южной Руси, а было прямым продолжением расширявшихся княжеских и боярских вотчин, возникших еще в Киевской Руси. Причина их устойчивости заключалась в слабости центральной власти в Литовском княжестве после смерти Витовта. Им реально управляли магнаты, входившие в состав Рады (паны-рада).

Особенно показательно то, что Люблинская уния не только не привела к уменьшению землевладения магнатов, но и даже к его росту. В-этой связи можно говорить, что европейские структуры, например, тот же сословный строй, в Южной Руси приобретали евразийские черты вотчинного хозяйства. Ведь фактически магнатские владения таковыми и были.

Владения польских и ополячившихся магнатов Вишневецких, Потоцких, Жолкевских, Концепольских, Калиновских, Ружицких и т. д., занимали огромные территории. Их называли «корольками», т. к. их власть над приобретенными территориями фактически заменяла государственную, что и было характерно для вотчинного землевладения. Магнаты сами организовывали оборону от набегов татар, имели значительные вооруженные силы, владели целыми городами, контролировали торговлю и т. п. Для обозначения землевладельцев южнорусского происхождения использовался термин «дедичи», практически идентичный термину «вотчинник». Он известен уже в киевский период, например, в Галичине.

Другой вполне евразийский слой– это казачество. Его возникновение ярко отражало буферное положение Украины. С-одной стороны, казачество являлось необходимым слоем для отражения частых нападений татар. С-другой, казачество возникало как продукт сословных противоречий из разных сословий: мелкой шляхты, горожан, селян и даже духовенства. Так, существовала целая прослойка городового казачества. Более того, в середине XVI-в. представителем магнатского рода Михаилом Вишневецким-Байдой была основана Запорожская Сечь, своего рода столица южнорусского казачества.

Уместно заметить, что Россия была единственным государством, где казачество имело такое же широкое распространение, как и на Украине. А-так как Россия была крупнейшим государством Евразии, то очевидна евразийская природа казачества как социального явления и на Украине.

Эта природа хорошо видна из этнического состава украинского казачества, которое было насыщено не только тюркскими элементами, но в нем значительным был слой людей балканского происхождения. Есть свидетельства, что в конце XVI-в. казачество было преимущественно тюркоязычным. В-результате в эволюции самого казачества было две тенденции. Одна состояла в превращении его в сословие воинов степного пограничья. К-ним можно отнести реестровое и городовое казачество. Эта тенденция проистекала из первой причины возникновения казачества– необходимости обороны южной границы. Но эта первая тенденция то и дело сталкивалась со второй, в основе которой была антисословная борьба. В-результате наряду с казачеством-сословием практически всегда существовало казачество антисословное. Причем, хотя между ними была весьма зыбкая грань, реестровое казачество весьма тесно переплеталось с украинской шляхтой. Достаточно сказать, что два самых выдающихся казацких гетмана: Петро Канашевич-Сагайдачный и Богдан Хмельницкий были южнорусскими шляхтичами. В-последнем факте видна незрелость сословного строя на Украине и в первой половине XVII-в. Даже шляхта здесь являлась весьма неустойчивым слоем общества. Особенно это относилось именно к малороссийской шляхте, которую во многих районах почти полностью вытесняла польская или ополяченная. Например, в Галиции, Холмщине, Подляшье и т. д. Сохранявшаяся южноруская шляхта была часто настолько обедневшей, что неспособна была снаряжаться в военные походы. Следовательно, не могла выполнять свои сословные функции. Неудивительно, что южнорусская шляхта оказывалась достаточно тесно связана с казачеством как явлением межсословным. Сложным было положение южнорусского селянства. На Брацлавщине, Киевщине, Черниговщине, Левобережье их хозяйства были не только неустойчивыми, но и находились под угрозой татарских набегов. Положение южнорусского селянства было намного тяжелее, чем польского. Французский инженер Боплан, находившийся на польской службе в 30–40-гг. XVII-в., отмечал крайнюю бедность южнорусских земледельцев. К-тому же тысячи, если не десятки тысяч их, ежегодно захватывались татарами и превращались в невольников. Работорговля русскими невольниками составляла важную, если не главную, часть экономики Крымского ханства.

 

Приложение к главе V

Кто является историческим наследником Древней Руси? Отношение в истории терминов «Малая Русь», «Россия» и «Украина». Пространственное значение термина «Украина» (аналогия: «Прибалтика»)

Из предшедствующих глав понятно, что одним из важнейших направлений пересмотра русской истории украинские историки избрали объявление Украины наследницей Киевской Руси. Хотя этот взгляд на русскую историю уже был высказан задолго до Грушевского в «Истории русов и Малой Руси» отца и сына Полетика на рубеже XVII-в., но именно Грушевский и украинская историческая школа пытались это обосновать научно. Если, конечно, «украинскую историю» можно назвать наукой.

Основной и главной посылкой, служащей якобы доказательством того факта, что история Древней Руси едва ли не всецело принадлежит к украинской истории, служит географическое положение Киева южнее территории современной России, ее главных политических и культурных центров. А-также то, что эти центры возникли якобы позже, чем Киев, Чернигов и др. центры Южной Руси (Украины, на языке украинских историков).

Такого рода аргументы могут показаться убедительными лишь дилетантам, не знающим тонкостей отечественной истории. И-научными назвать их никак нельзя. Впрочем, Грушевский и украинские историки в своей массе никогда глубокой научностью и не отличались. Как мы уже видели, украинская история изначально создавалась как идеология.

К-этому главному аргументу добавляется еще несколько, якобы полностью опровергающих претензии на наследие Древней Руси, и Российской империи, и современной России. Эти аргументы также восходят к более раннему периоду и были высказаны польскими деятелями. Например, Духинским. Их суть заключается в том, что Московская Русь не только произодная от Киевской Руси, но и результат колонизации севера украинкими киевскими князьями. Утверждается, что нынешние русские просто переняли имя Руси, чуть ли не украли его у Киева. А-в действительности, это не русские, и не славяне, а финны: черемисы, мещера, мурома и т. д.

Более того, утверждается, что в Европе Россию долго называли Московией, не признавая за ней имени Русь. Что в период монголо-татарского ига эти финны, незаконно присвоившие себе имя русских, еще и смешались с татарами. Так что претендовать на наследие Киевской Руси такая помесь финнов и тюрок-татар никак не может. Московия изначально была глубокой Азией.

И-дореволюционные русские историки, и современные считают подобные измышления не нуждающимися в опровержении, ибо они плод грубой фальсификации действительной русской истории. Однако сегодня положение таково, что просто игнорировать измышления украинской школы скорее признак интеллектуальной слабости, чем силы. Тому есть ряд причин. Например, появление гипперкритического воззрения на ход и хронологию мировой истории, в том числе и в России (Фоменко и его группа), представители которого подвергают сомнению всю периодизацию мировой истории.

Еще один негативный фактор: формирование и господство постмодернизма и его методологии, в соответствии с которой допускается несколько точек зрения на один и тот же вопрос. Таким образом, оказывается невозможным достижение истины, ибо точка зрения дилетанта или фальсификатора как равноправная может противостоять точке зрения серьезного ученого-исследователя.

Так, сегодня можно среди западных истриков встретить такое мнение, что Киевкая Русь действительно была ближе к современной Украине, чем к России, хотя и принадлежит к истории и России, и Украины (Например, Эндрю Вилсон). Следовательно, налицо примирительный тезис равноудаленности, хотя с некоторым преимуществом Украины. Ведь сегодня Киев ее столица, а не России! Для Вилсона оказывается важным не обидеть украинизаторов истории. И-такой подход вполне уживается и в России. Например, в ведущих научных журналах, в тех же «Вопросах истории» или «Вопросах философии» невозможно встретить статьи с критикой фальсификации украинской исторической школы. Как можно обидеть украинских коллег, пусть и грешащих против исторической истины!

Но как же быть с наследием Древней (Киевской) Руси?

Вопреки измышлениям школы Грушевского и его современных последователей, все исторические факты свидетельствуют, что именно северо-восточная, Московская Русь и стала истинным наследником Руси Древней. Вот главные и очевидные доказательства этого утверждения.

Так, Украина не может быть наследницей Киевской Руси потому, что появилась в XX-в., еще в XIX-в. на ее месте существовали Малороссия, русинская Галиция, Закарпатская Русь и т. д. Пусть мне объяснят в Киевско-Могилянской академии или на расплодившихся кафедрах украинской истории, где была Украина 900 лет, прошедших со времени упадка Киевской Руси? Почему она не возникла в XII или XIII-вв. вместе с Владимиро-Суздальским княжеством?

Пусть мне объяснят, почему русские Великие князья уже в середине XII-в., начиная с Юрия Долгорукого, сына Владимира Мономаха Киевского, переносят свою столицу во Владимиро-Суздальскую землю, а не в мифическую «Украину»? А-ведь Русью правил разросшийся клан русских князей Рюриковичей (на что обратил внимание еще Сергей Соловьев), главой которого были именно Великие князья. Быть русским означало зависеть, служить или принадлежать русским князьям. Соответственно, Русь была там, где сидели Великие русские князья. Лишь со временем этот принцип ранней Руси теряет силу. Отсюда и возможность пространственного перемещения самого этоназвания «Русь». То же мы видим во Франции, получившей свое название от подчинивших ее франков. Причем название «Франция» распространялось с севера на юг, по мере укрепления власти французских королей.

Пусть мне докажут, что киевские князья в X–XI-вв. разговаривали на украинской мове, а не на русском языке «Повести временных лет». Ведь если киевские князья были украинскими, то разговаривать они должны были на мове, а не на русском языке. Общеизвестно, что украинскую мову начал создавать собственно сам Грушевский в самом конце XIX-в. (при написании «Истории Украины-Руси»), а ее письменной знаковой основой послужила кулишовка– творение Пантелеймона Кулиша. Неужто эти два пророка украинства конца XIX-в. были современниками княгини Ольги и князя Владимира?

Особенно необъективным выглядит утверждение о финно-татарском происхождении населения России. Безусловно, финский, а затем и тюркский этнический элемент сыграли значительную роль в этногенезе современных русских. Но разве они не сыграли ту же роль в этногенезе современных украинцев?? Ведь изначально этнический состав Древней Руси отнюдь не был чисто славянским. Уже в X–XI-вв. здесь присутствовали и угро-финские этносы, и тюркские, и литовские. И-если первых было больше на севере и востоке Руси, то тюркские этносы: хазары, печенеги, половцы, торки, берендеи едва ли не с IX-в. принимали прямое участие в этногенезе южнорусского населения. До сих пор остались названия населенных пуктов с именами этих этносов. Например, Бердичев (т. е., Бередичев от берендеев), Печениги и др.

Однако и угро-финский компонент, несомненно, присутствовал на юге Руси. В-частности, в Черниговском княжестве, в которое входили первоначально и Муром, и Рязань. Более того, вероятно, расселение угро-финских племен в раннее Средневековье доходило до Днепра. Так что двигавшиеся с запада поляне также пришли не на пустое место. Историк готов Иордан называл племена эстов как занимавшие в V-в. верхнее Поднепровье. Примечательно, что самым известным древнерусским богатырем, служившим в Киеве князю Владимиру, был Илья Муромец, явно имевший угро-финские корни. Причем пространства, заселенные финскими этносами, особо не отделялись в Киевской Руси от территорий, заселенных славянами.

В-то же время украинская историческая школа всегда стремилась отделить историю Владимиро-Суздальской Руси, затем московской государственности от других даже северо-восточных земель Руси. Особенно это относится к Новгороду, частично к Смоленску, даже к Твери и Рязани! Такого рода потуги выглядят крайне абсурдно, особенно в свете данных археологии. А-она свидетельствует, что владимирско-суздальскую землю, и Московское княжество в частности, заселяли именно смоленские кривичи и новгородские словене. Очень рано сложилась тесная экономическая связь между производившей зерновые владимиро-суздальской землей и нуждавшимся в продовольствии Новгородом. Причем важную роль в этих торговых отношениях играл находившийся на полпути к Новгороду Торжок. Используя это, владимирские, а затем московские князья нередко захватывали Торжок и останавливали поставки хлеба, оказывая политическое давление на Новгород.

Понятно, что именно кривичи, а также переселенцы, приходившие с юга Руси под давлением половцев, а затем татар, вероятно составляли основную массу земледельцев Владимиро-Суздальского княжества. Тогда как угро-финское население могло и далее вести преимущественно охотничий образ жизни, лишь со временем переходя к земледелию. Следовательно, славянская колонизация северо-востока Руси была осуществлена благодаря более высокому уровню хозяйствования в сравнении с заселявшим территорию угро-финским населением.

Особое удивление вызывает приписывание Московской Руси исключительного влияния татаро-монгольского ига, которое якобы оказало решающее воздействие как на эволюцию государственности в России, так и на этническое формирование русских. Как будто предки нынешних украинцев– малороссы, испытали это влияние в меньшей степени! Как мы уже видели, тюркское влияние было очень значительным на юге Киевской Руси. А-после нашествия монголо-татар это влияние стало всеобъемлющим. Само исчезновение южнорусских княжеств, в том числе и Киевского, непосредственно связано с господством монголо-татар, особенно хана Ногая во второй половине XIII-в.

Причем вхождение южнорусских земель в состав Литовского княжества в XIV-в. вовсе не избавило их от постоянных татарских набегов. В-то время как земли Московской Руси во второй половине XV-в. постепенно освободились от татарской зависимости, Южная Русь уже будучи частью Литовского княжества, а позднее и Речи Посполитой, по-прежнему разорялась почти непрерывными нашествиями. Причем не только Поднепровье, которое до середины XVI-в. оставалось почти пустынным, но и Галиция. В-1526-г. был жестоко разграблен Львов.

В-XV–XVI-вв. Южная Русь оставалась важнейшим источником поступления рабов на рынки всего Средиземноморья. Об этом свидетельствуют документы города Русильона в южной Франции, где в XV-в. было много русских рабынь. В-то время как Московской Русью были разгромлены и завоеваны Казанское и Астраханское ханства, Крымское ханство и в XVII-в. продолжало терзать Южную Русь.

Особенно ярким документом, всячески замалчиваемым украинскими историками, является работа Михалона Литвина «О-нравах татар, литовцев и москвитян» середины XVI-в. В-ней Литвин как непосредственный свидетель рассказывает об огромном числе рабов, захватываемых татарами именно в литовских, то есть южнорусских землях. Причем пленники из Московской Руси, по свидетельству Литвина, ценятся низко из-за их способности сопротивляться порабощению.

Причем польско-казацкая война даже усилила угон южнорусского населения в рабство. Особенно с Правобережья, которое в очередной раз во второй половине XVII-в. превратилось в пустыню. Турецкий географ Чилиби, посетивший в середине XVII-в. Крым, был поражен обилием южнорусского населения в нем. Следовательно, смешение его с татарами продолжалось и несколько столетий спутя после падения монголо-татарского ига на Руси.

Естественно, что особенно большое значение тюркский элемент имел для формирования южнорусского казачества. Многие исследователи считают, что само это казачество начиналось как тюркоязычное. Неудивительно, что ряд видных полковников Гетманщины имел тюркские корни: Джелалий, Кочубей и др. Неудивительно, что немало слов вошло из тюркских языков сначала в южнорусское наречие, а затем и в украинский язык: казак, кош, майдан, атаман и т. д.

Так что если татарское иго на северо-восточной Руси продолжалось более 200 лет и завершилось во второй половине XV-в., то на польско-литовской Украине крымские татары продолжали грабить, убивать и захватывать рабов до 1768-г., то есть, до первой русско-турецкой войны 1768–1774-гг. Именно Россия, разгромив Османскую Турцию в ходе длительных войн, освободила территорию нынешней Украины от позорного ига татар, продолжавшегося на 300 лет больше, чем на северо-западе Руси.

Вышеназванная работа Михалона Литвина ценна и во многих других отношениях. Например, в ней нет упоминания термина «Украина», зато везде и многократно используется термин «Русь» и «Руссия». Так, о Киеве и Киевской земле Литвин говорит: «Она была владением князей Руссии и Московии, в ней они приняли также христианство» (с. 102). В-то же время, говоря о природном богатстве киевского Поднепровья, о торговых путях, проходящих через Киев, Литвин пишет об этой земле как о пограничной, даже дикой. А-вот и причина такого положения. «При всех удобствах города есть у него и свои неудобства… Ведь жители его не защищены от татар, нападающих на границы его из засад» (с. 102.).

Не менее интересно замечание Литвина о письменности и языке «Мы изучаем московские письмена, не имеющие ничего, что бы побуждало к доблести, поскольку рутенский язык чужд нам, литвинам…» (с. 86). Так что еще в середине XVI-в. язык в Литовской и Московской Руси отличался несущественно. Что же тогда говорить о Руси древней? Более того, как и другие честные исследователи, мы можем заключить, что в самой Литовской Руси еще не произошло очевидного отделение белорусского этноса от малорусского (будущего украинского). Они просто назывались русинами. И-это в середине XVI-в.!

О-какой же древности украинцев может идти после этого речь?? Естественно, работа Михалона Литвина крайне неудобна для фальсификаций украинских историков, а потому просто замалчивается. Вот вам пример их работы с историческими источниками!

Но уже у Боплана, написавшего свое «Описание Украины, нескольких провинций Королевства польского…» ровно через 100 лет после Михалона Литвина, мы находим термин «Украина» как основное название пространства Южной Руси. Что же произошло за эти 100 лет? Ответ очевиден. Сменился хозяин этого пространства. После Люблинской унии 1569-г. им становится Польша.

В-результате, белорусские земли, оставшиеся в составе Литовского княжества, были отделены от южнорусских, которые поляки и стали называть Украиной. Следовательно, хотя этот термин появился намного раньше, заменителем термина «Русь» «Украина» стала только при польском господстве. Причина такого поворота весьма проста. Если в Литовском княжестве русские составляли большинство населения и его вполне можно назвать литовско-русским, то в Польском королевстве южнорусские земли действительно являлись далеким пограничьем, то есть, Украиной.

К-тому же Литовское княжество с точки зрения геополитической целиком являлось буферной территорией между Европой и Евразией. Окраинной территорией по отношению к Европе. Тогда как Польское королевство было восточным регионом собственно европейской цивилизации.

В-этой связи уместно рассмотреть и оспорить еще один широко пропаганируемый как украинскими, так и западными исследователями тезис: о Литовском княжестве как наследнике и правопреемнике Древней Руси.

Исследователи, которые поддерживают этот вывод, основываются почти исключительно на географической, и частично на правовой приемственности. Более того, нередко сам термин «Русь» привязывается исключительно к землям, находившимся в составе Литовского княжества. Дело представляется таким образом, что литовскте князья просто сменили русскую династию Рюриковичей.

В-действительности, вопрос здесь не только в династии. Хотя, как мы уже подчеркивали, первоначально русская земля была там, где были именно русские князья из клана Рюриковичей. Уместно подчеркнуть, что притензии московских князей и царей в XV–XVI-вв. на владение Литовской Русью обосновывались именно принадлежностью к русской династии.

Но вопрос не может быть ограничен лишь сменой русской династии князей литовской. В-том-то и дело, что произошло крушение всей организации древнего русского общества на юге Руси. Нашествие монголо-татар привело к почти полному опустошению земель бывших Киевского, Переяславского, Черниговского, а частично и Галицко-Волынского княжеств. Исчезли не только князья, но и население, а с ним и церковная организация, переместившаяся во Владимирскую Русь. Вполне точно крупнейший русский историк Сергей Соловьев называл Южную Русь XIII–XIV-вв. «прежде погибшей».

Так что упадок, вызванный монгольским «ритмом Евразии», здесь был всеохватывающий. Пространство Южной Руси контролировалось Ордой, и Литовская власть могла распространиться здесь только путем отвоевания этого пространства у татарских ханов. Но и в этом случае Орда весь XIV-в. продолжала считаться верховным собственником южнорусских земель. Так что и Литва, и Польша, укрепившись в Поднепровье и Галиции, продолжали выплачивать татрам дань.

В-результате, не Южная Русь, где находились основные центры Древней Руси: Киев, Чернигов, Переяслав, Любечь, стала территориальной основой Литовского княжества, а менее развитые белорусские земли, которые в X–XII-вв. имели второстепенное значение. Например, Полоцкое или Турово-Пинское княжества. Более того, неоднократные новые заселения Южной Руси преимущественно осуществлялись с севера и запада, то есть из Белоруссии, Галиции и Польши.

Следовательно, с упадком Киевской Руси сменяется не только династия князей, но и население. Центром Литовской Руси была, прежде всего, собственно Литва (Вильна, Трокай) и земли нынешней Белоруссии. И-совершенно непонятно, почему эти территории, а не Владимирско-Суздальское и Москоское княжества, куда переместились Великие князья и митрополиты Киевские, должны считаться наследниками Древней Руси. Ведь Литва вообще не являлась ее частью, а белорусские княжества были весьма отсталой окраиной Древней Руси.

И-самое главное. Именно Владимирская и Московская Русь сохранили и развили как русскую государственность, так и православие и русский язык. А-в лице князей Рюриковичей, православного духовенства и боярства – правящую элиту. Просто поразительно поэтому, как могут претендовать на историческую приемственность земли все это частично или полностью потерявшие: русскую государственность, правящую элиту, православие, после принятия Берестейской унии, язык, подвергшийся со второй половины XVI-в. сильной полонизации. Особенно в Галиции и на правобережье Днепра. Здесь язык превратился в русско-польский суржик. Ныне в украинской мове можно насчитать сотни польских слов! Но их не было в языке Древней Руси! Нет их и в современном русском языке. Поистине, в чужом глазу соринку видят, а в своем не видят бревна!

Так кто же должен называться Русью? Мощнейшее государство, в котором до самого конца XVI-в. правила династия Рюриковичей, то есть русских князей и царей, и которое на протяжении всего XVIII и XIX-вв. непосредственно воздействовало на ход всей мировой истории? Или ничтожные буферные территории, потерявшие правящую и церковную элиту, на которых несколько раз менялось население и хозяевами которых были татары и литовцы, поляки и австрийцы, венгры и румыны?

Соответственно, чистой воды фальсификатом является утверждение, что Московская Русь не была Русью, и в Европе она именовалась Московией. А-также то, что только Киевскую и затем Литовскую Русь называли Русью. Что лишь позднее Московия стала именоваться Россией, чуть ли не с XVIII-в. Следовательно, и термин «Малая Русь» придуман для Украины Москвой, чтобы украсть и присвоить название «Русь» и «Россия».

Но вот что было в действительности. Термины «Россия», «Малая Русь», «Великая Русь» впервые были введены византийцами, и «московиты» с «Московией» тут совершенно ни при чем! Это давно известно, а украинские историки и их западные коллеги просто выдают желаемое за действительное с помощью фальсификаций.

Так что обвинения «воровитых московитов» и русских историков просто смехотворны. Вот факты. Впервые термин «Русия» был использован еще Костантином Багрянородным в середине X-в. в известном поучении, а затем в XI-в. киевскими митрополитами греческого происхождения. Например, Феопомптом в 1039-г. Но самое интересное, что уже в XII-в. термин «Россия» (Rossia) мы встречаем в переписке византийского императора Иоанна Комнина и германского императора Конрада (1142-г.).

А-вот еще более интересный факт. Известна карта барселонского мореплавателя Анжелино Дульсерта от 1339-г. На ней изображена большая страна с названием Rossia и городами Ростовом, Москвой, Рязанью. На другой, каталонской карте от 1400-г. изобржена Москва и ее государь с надписью rex Rossia. то есть, король России! То же касается и термина «Малая Русь». Так, в 1305-г. его использует для обозначения своего княжества Галицкий князь Юрий, вероятно, под греческим влиянием. И-действительно, на протяжении XIV-в. византийские императоры в переписке активно использовали термины «Великая Русь» и «Малая Русь». При этом Великих князей византийцы называли королями! Нетрудно понять, что в противоположность Малой Руси Великой Русью должна была называться Владимиро-Суздальская и Московская Русь.

Интересен и такой факт. В-самой Московской Руси вплоть до XVI-в. термин «Россия» практически не использовался. Везде встречается термин «Русь». И-только с середины XVI-в. название страны «Россия» становится более употребляемым.

Вот еще более известные факты. В-10–20-гг. XVI-в. при Великом князе Василии III в России побывал посол германского императора Герберштейн и оставил интереснейший материал «Записки о Московии». В-них мы находим следующее. «Руссией владеют ныне три государя; большая ее часть принадлежит князю московскому, вторым является великий князь литовский, третьим король польский».

К-приведенным фактам трудно что-то добавить. Они говорят сами за себя. Здесь лишь уместно подчернуть, что называние Южной Руси Украиной в XVI–XVII-вв. имело не этнический, а пространственный харктер. На Украине жило не только южнорусское население, которое к тому же поляки стремились ассимилировать, но этнические поляки, евреи, молдаване, армяне, татары. Для сравнения можно привести другие пространственные термины. Например, Прибалтика, в которой живут литовцы, эстонцы, финны и т. д. Балканы, на которых проживают болгары, греки, боснийцы и т. д. Или Средиземноморье, населенное еще большим числом народов. Понятно, что не может быть нации «средиземноморцев», «балканцев» или нации «прибалтийцев». Эти термины имеют региональный, пространственный смысл.

Неудивительно, что пространственное назание «Украина» в XVII-в. и позже сочеталось с сохранением прежнего этнического названия южнорусского населения. Оно продолжало называть себя и называться соседними народами русским, малороссами, русинами. Вышеупомянутый Эндрю Вилсон в своей работе «Украинцы: неожиданная нация» приводит обращение Б. Хмельницкого к полковнику Пушкарю, в котором гетман говорит о погибающей Украине, но в то же время о малороссийском народе (но не украинском!). Лишь в XIX-в. по политическим соображениям и с подачи антирусской пропаганды поляков, мечтавших воссоздать Речь Посполитую, поглощенную Российской империей, отдельные группы малороссийской интеллигенции и еще менее дворянства, начинают называть себя «украинцами».

 

Глава VI

Феодализм– отсутствующее звено в цепи южнорусской истории. Семейные земледельческие хозяйства как основа цивилизованности. Неевропейская социально-экономическая структура Великого княжества Литовского. Значение введения Сигизмундом-Августом II «Уставы на волоки»

Итак, сравнительное исследование истории Европы и Украины (Южной Руси) позволяет сделать ряд важных выводов.

Во-первых, их крупные исторические периоды не совпадают.

Во-вторых, на историю Украины огромное воздействие оказывала Евразия, тогда как Европа как целостная цивилизация развивалась на собственной основе.

В-третьих, в истории Украины отсутствует целое важное звено– эпоха феодализма. Из вотчинно-волостного строя форсированно, под воздействием европейских структур осуществляется переход к сословному строю.

В-четвертых, форсированное развитие не сделало Украину частью европейской цивилизации. Она оставалась буферной территорией не только в XIV–XVII-вв., но и в XVIII-в.

Но все эти выводы имеют одну общую причину. Она коренится в структуре украинского общества, прежде всего в его экономическом фундаменте. А-именно: в позднем формировании системы семейных земледельческих хозяйств, которая к тому же еще и неоднократно разрушалась.

Семейные земледельческие хозяйства были в основе всех мировых цивилизаций. Но в империях-цивилизациях древнего мира: Ахеменидов, Римской, Хань, Маурьев эти хозяйства были неустойчивы, что и было главной причиной распада этих цивилизаций. В-пришедших им на смену в раннем Средневековье зрелых земледельческих цивилизациях: европейской, дальневосточной, мусульманской, индусской семейные хозяйства достигли устойчивого состояния. Именно это обусловило почти непрерывное развитие зрелых цивилизаций. Неудивительно, что эти цивилизации в политически объединенном виде, как Европа или Индия, или неинтегрированном виде, как дальневосточная или мусульманская цивилизации, существуют до сего дня.

Действительно, любое общество, если оно не первобытное или кочевое, должно прежде всего обеспечивать себя земледельческими продуктами питания, то есть иметь обширную и достаточно развитую структуру семейных земледельческих хозяйств. И-мы действительно ее находим уже в Египте и Вавилонии начала II тысячелетия до н. э. (см. «Законы Хаммурапи» или «Историю» Геродота).

Но с особой чистотой структура семейных хозяйств складывается в раннем Средневековье. Причем, во всех мировых цивилизациях действовал принцип обеспечения продуктами семьи самой себя. Это был ключевой момент в эволюции земледельческих цивилизаций. Классическим примером являлся, несомненно, Китай эпохи империи Суй и Тан. В-это время (VI–VIII-вв.) сформировалась так называемая «система равных полей», целью которой было уравнительное (подушное) распределение земли. Схожие системы мы находим в Японии (кубунден) и Корее («солдатские поля»).

Как уже говорилось, очень схожие хозяйственные структуры имели место в Византии этого же времени (фемный строй) и Европе (по варварским правдам). Абсолютное преобладание семейных хозяйств было свойственно и мусульманской цивилизации, а несколько позднее и индусской. В-развернутом виде теория семейных хозяйств дана автором в недавно изданном двухтомном исследовании «Логика всемирной истории и перспективы человечества» (2006-г.).

В-Европе процесс становления семейных хозяйств протекал неравномерно в различных регионах, раньше в Италии, Франции, Испании, позднее в Скандинавии и на Балканах. Структура самодостаточных семейных хозяйств и была основанием для европейского феодализма. Причем, земледельцы имели вполне определенные социальные наименования, например, вилланы во Франции и Англии, кметы в Польше, крестьяне в Московской Руси и т. п.

Как уже говорилось, в Киевской Руси, несмотря на ее очевидную социально-экономическую архаичность, к концу XI-в. также появляются схожие структуры семейных хозяйств, которые можно связать со смердами и рядовичами «Русской правды». Но проблема состоит в том, что эти слои были тесно связаны с Киевом и вотчинными хозяйствами князей и бояр. Его упадок, как и всего киевского княжества, а затем монгольское нашествие привели к деградации едва наметившейся структуры семейных хозяйств. Так, еще Грушевский обратил внимание на такое интересное явление как борьбу Болховских громад западнее Киева против княжеской власти в первой половине XIII-в. Она началась еще до монгольского нашествия. Но особенно интенсивно эта борьба протекала после разгрома южных княжеств. Так, Даниил Галицкий совершил несколько карательных экспедиций против непокорных громад.

Гибель Киевского княжества вела к разложению социальной структуры, в нем возникшей. Правда, термин «смерд» достаточно долго сохранялся на пространстве бывшей Киевской Руси, но он не обозначал какого-то массового социального слоя. Зато весьма широким был слой холопов, большая часть которых как раз и занималась земледелием. Особенно это относится к Московской Руси, хотя термин «хлоп», обозначавший земледельцев, встречается и в документах Галицкого княжества второй половины XIII-в. Понятно, что позднее встречавшийся термин «хлоп» – это то же самое. В-то же время вплоть до XVI-в. широко были распространены территориально-клановые объединения земледельцев, в частности, громады, волости и особенно «дворища». Им на смену постепенно приходили сябрины, в которых, вероятно, и происходило выделение отдельных семейных хозяйств из объединений типа «дворищ».

Неудивительно, что даже в XVI-в. мы встречаем в Южной Руси целый ряд терминов, обозначавших земледельца, ведшего семейное хозяйство. Употребляемым был термин «тяглый селянин», но наряду с ним использовался польский термин «кмет», в литовском законодательстве «тяглый» и «данник», и продолжалось также употребление старого– «хлоп». К-тому же в хозяйствах Великого князя продолжал широко применяться земледельческий труд рабов– челяди невольной. Причем, этот слой сохранялся даже в середине XVI-в., когда вступил в силу при непосредственном участии Сигизмунда-Августа II важнейший документ– «Устава на волоки» (1557-г.).

Значение последнего чрезвычайно велико для оценки уровня развития Литовского княжества в середине XVI-в. и сравнения этого уровня с европейским. Так, достаточно широкое применение труда рабов (челяди невольной), получавших за свой труд месячные пайки (месячину), явно говорит об архаичности социально-экономического строя Литовского княжества. О-том же свидетельствует основной смысл «Уставы на волоки», по которой укреплялись путем нарезания наделов, семейные хозяйства. Ведь сам термин «волока» был эквивалентен польскому лану, то есть, семейному участку. Причем, на белорусских землях введение и нарезка «волок» растянулась на всю первую половину XVII-в.

Столь позднее создание устойчивой структуры семейных хозяйств в сравнение не только с наиболее развитыми регионами европейской цивилизации, но и с Китаем или мусульманской цивилизацией (Египет, Иран, Ирак, Сирия), лишь подтверждает вывод об архаичности Литовского княжества, а вместе с ним и Южной Руси, не говоря уже о Киевской. Более того, «Устава на волоки» ранее всего вводилась в Литве и Белоруссии, а из украинских земель в сильно полонизированных Галичине и Волыни. И-меньше затрагивала основные земли, в частности, Поднепровье.

То же касается сословного строя, который вводится упоминавшимися «Литовскими статутами». Дело в том, что сословный строй не может быть тождественен феодализму. Так, во Франции XVII–XVIII-вв. существовал сословный строй, но никто не может утверждать, что это был феодализм. Последний, как уже говорилось, утверждался здесь в X–XI-вв. и в XVI–XVII-вв. уже становится историей. Следовательно, хотя при феодализме люди делились на сословия, но сословный строй продолжал развиваться и после упадка феодализма, в условиях централизованной сословной монархии.

Нетрудно увидеть, что и в Литовском княжестве в XVI-в. форсированно, под влиянием Польши, формируется сословный строй. Несомненно, в нем были элементы феодализма, но в нем были, в не меньшей степени, куда более архаические отношения: рабовладельческие, клановые, волостные, некоторые из которых были прямым наследием Киевской Руси (например, полюдье, холопство и т. п.). Особенно бросается в глаза преобладание даже в начале XVI-в. княжеского землевладения и неразвитость частного. В-этом отношении Великое княжество Литовское было скорее ближе к поземельным отношениям средневековой Византии и мира ислама, чем к Европе.

Следовательно, можно говорить, что Литовское княжество, и Южная Русь в особенности, переходили от вотчинно-волостного строя к сословному не пройдя стадии феодализма. Уместно подчеркнуть, что еще в XIX-в. один из крупнейших украинско-русских историков Антонович отстаивал именно такую точку зрения, хотя и называл сословный строй «немецким феодализмом». Позднее, в 30-е-гг. XX-в. к близким выводам пришли польские историки. Так, И. Яворский заключил, что Литовское княжество, минуя феодализм перешло к сословному строю от патриархального социального устройства.

Во многом схожие, нередко идентичные процессы протекали в Московской Руси. Правда, здесь исключительное развитие получили территориально-клановые структуры в пределах княжеств и вотчин. Но эти же отношения большое значение имели и на землях Южной Руси. К-тому же в Московской Руси более определенно формировалась структура семейных земледельческих хозяйств, то есть сословие земледельцев. Оно было представлено крестьянами, впервые упоминающимися в документах конца XIV-в. (1391-г.). Если учитывать тот факт, что сословие крестьян просуществовало едва ли не до середины XX-в., то можно без преувеличения сказать, что оно было не только фундаментом государственности России, но и ее цивилизованности.

Именно этой исторической стабильности не хватало южнорусскому земледельческому сословию, а значит, и всему малороссийскому (украинскому) обществу на протяжении многих веков. Едва начинала формироваться структура семейных земледельческих хозяйств, как внутренние и внешние потрясения взрывали эту структуру и отбрасывали южнорусское общество назад. Так было с Киевской Русью, где появляется и исчезает слой смердов и рядовичей, так произошло во второй половине XVII-в., когда освободительное восстание под главенством Хмельницкого привело к Руине. Последним трагическим ударом было разрушение структуры семейных хозяйств в годы коллективизации, что повлекло за собой страшный голод 1932–1933-гг. Очевидно, что главной причиной исторической и хозяйстенной неустойчивости Южной Руси и Украины было ее буферное геополитическое положение. События середины и второй половины XVII-в. особенно ясно выявили эту черту украинской истории.

 

Глава VII

Казацкое восстание Богдана Хмельницкого и возникновение гетманско-казацкой государственности. Разрушение структуры семейных хозяйств. Переяславская Рада и начало российского «ритма Евразии»

Из предшествующих глав вполне ясно, что украинское общество середины XVII-в. было пронизано острейшими противоречиями.

С-одной стороны, после Люблинской унии ускорилась полонизация как европеизация, носившая колониальные черты. В-частности, усилился процесс сословной стратификации украинского общества. Но протекал он как формирование этносословий, где собственно южнорусское население оказывалось в низших структурах сословной иерархии.

С-другой, сохранялось не европейское, а буферное положение Украины, препятствовавшее жесткой консолидации сословий, характерной, например, для внутренней Польши. Поэтому неизбежно на Украине сословия приобретали аморфные черты. Причем, это касалось как низших сословий, так и высших. Крупнейшие землевладельцы– магнаты, часто игнорировали любые общегосударственные нормы, обладая не только экономической, но и частично политической властью. В-свою очередь, земледельческое сословие не только было бесправно, но и плохо защищено от постоянных набегов татар. Неудивительно, что южнорусские селяне были важным источником для пополнения группировок самочинных казаков. Последние определенно стояли вне сословий, неся на себе черты маргинального слоя. Причем, не только в социальном, но и в этническом смысле.

Неудивительно, что столь хрупкое социально-этническое равновесие было легко взорвано выступлением в начале 1648-г. казаков в Запорожье, под руководством казацкого сотника Богдана Хмельницкого.

Многие исследователи этих событий чрезвычайное внимание уделяют личности Хмельницкого, оценивая его воздействие на ход украинской и даже европейской истории. Зная драматизм личной судьбы гетмана, это трудно отрицать. Но в то же время, совершенно очевидно, что казацко-польская война, в которой участвовало едва ли не все население Южной Руси, была историческим событием, захватившим в свой круговорот сотни тысяч личных судеб, то есть, была глубоко общественным явлением.

Учитывая острейшие социально-этнические противоречия на Украине (Южной Руси) середины XVII-в. в событиях, подтолкнувших Хмельницкого к восстанию, нетрудно увидеть, как тесно связано личное и общественное. Столкновение Хмельницкого со шляхтичем-поляком Чаплинским, невозможность законным путем через суды восстановить справедливость отразили приниженное положение украинской шляхты и реестрового казачества. Вслед за магнатами украинские земли захватывала польская шляхта. И-неудивительно, ведь польская шляхта и без русской шляхты была чрезвычайно многочисленна, достигая едва ли не 10 процентов населения. Соответственно, в ее рядах не было места для нового пополнения– казачества, численность которого также могла составлять несколько десятков тысяч.

В-результате, сословный строй на юге Руси еще в большей степени приобретал характер этносословного, где южнорусское население вытеснялось из всех привилегированных структур. Поражение в 1637–1638-гг. казачьих выступлений Павлюка, Острянина и Гуни привело не только к подавлению стихийного казачества и усилению контроля за реестровым, но и к общему наступлению польской шляхты и магнатов на все южнорусские слои. В-частности, сильнейшему давлению подвергалась православная церковь, особенно после Берестейской унии 1596-г. Неудивительно, что казацко-польское противостояние воспринималось современниками как борьба православных и католиков.

Поэтому, столкновение Чаплинского и Хмельницкого можно рассматривать как частный случай нарастания общего южнорусско-польского противоборства.

Вместе с тем, оно свидетельствовало, что в середине XVII-в. на Украине этнорелигиозные противоречия оказались важнее, чем чисто сословные и социальные. Южнорусская шляхта нередко оказывалась ближе к казачеству, чем к своему польскому аналогу. Выявилось, что польское господство, носившее колониальные, а в последние десятилетия перед хмельниччиной даже оккупационные черты, становилось препятствием на пути социального развития южнорусского общества. Его интеграция в состав Польши все более приобретала черты колониальной экспансии в глубь Евразии. Об этом же свидетельствовала попытка группировок польской шляхты и короля Сигизмунда III в 1605–1612-гг. оккупировать Московскую Русь. Показательно, что польские политики сравнивали эту экспансию с колониальными завоеваниями испанских конкистадоров в Америке.

Нетрудно понять, что себя поляки приравнивали к испанцам, а русских к индейцам. Неудивительно, что такая колониально-оккупационная политика польских правящих кругов вызвала всеобщее противодействие всех южнорусских слоев. Поэтому, в объединении части южнорусской шляхты, реестрового и самочинного казачества, горожан, селян и в поддержке движения православным духовенством и состоит успех восстания Богдана Хмельницкого. Так, по одним данным, в его армиях были сотни, а по другим – тысячи шляхтичей. Например, такие видные полковники как Богун, Мразовецкий, Кричевский, Нечай. Есть также данные о предварительной подготовке выступления Богдана Хмельницкого в 1647-г.

Следовательно, начало и ход антипольской войны под главенством Хмельницкого принципиально отличались от выступлений казаков первой половины XVII-в. Об этом же говорит и международный аспект подготовки восстания и его первого периода, о котором обычно умалчивают украинские историки прошлого и настоящего. А-он сыграл важную роль в начатой Хмельницким войне.

Украинские историки обычно говорят о «союзе» Хмельницкого с крымским ханом Ислам-Гиреем III. В-действительности гетман скорее был вассалом хана, а Запорожская Сечь, ставшая базой восстания, переходила в подданство татар. Закономерно, что в дальнейшем татарский фактор играл слишком важную роль в украинско-польской войне и вылился, в конечном итоге, в широкомасштабное вторжение на территорию Южной Руси армии Османской империи и полное опустошение Правобережья.

Правда, в начале восстания отношения крымского хана и Хмельницкого не выходили за пределы личных договоренностей. Тем не менее важен сам факт того, что татары содействовали началу восстания и их конница непосредственно участвовала в сражениях. Таким образом, изначально Хмельницкий для освобождения от Польши вынужден был опираться на внешние силы, искать сюзеренов. Следовательно, речь шла не о полной независимости Южной Руси, а об изменении степени зависимости или смене сюзерена. Но как мы знаем, такая опора на внешние силы в конечном итоге привела Малороссию не только к разделу и «Руине», но и к свертыванию возникших структур южнорусской государственности. Однако принципиально неверно видеть причину этого в грубых ошибках Хмельницкого или его приемников: Выговского, Тетери, Дорошенко или Мазепы. Их действия, хотя нередко и были аморальны, были предопределены геополитическим положением Южной Руси как буферной территории между европейской и мусульманской цивилизациями и Евразией.

Следовательно, блестящие победы Хмельницкого в первый период казацко-польской войны вовсе не были чудом или счастливым стечением обстоятельств. Это был закономерный итог развития Речи Посполитой, и прежде всего Польского королевства и Южной Руси, которую это королевство фактически колонизировало. Не имея стройной и жесткой государственной структуры, Речь Посполитая, потерпев ряд военных поражений от Хмельницкого в 1648-г. (при Желтых Водах, под Корсунем, под Пилявцами) сразу оказалась в сложном положении. На большей части Украины начались массовые восстания, погибли десятки тысяч шляхтичей, военных и церковных слуг, евреев. Так уничтожался этносословный строй, насаждавшийся Польским королевством на юге Руси.

В-следующем 1649-г. уже сам новый король Ян Казимир, вступивший на престол после смерти Владислава III, едва не оказался разбит Хмельницким вместе с 25-тысячной армией под Зборовом. Но здесь-то и проявилась изначальная зависимость гетмана от татар. Хан потребовал заключить с королем перемирие и в августе 1649-г. был подписан Зборовский мир, по которому Киевщина, Брацлавщина и Черниговщина получали самоуправление, а реестровое казачество увеличивалось до 40 000 чел., что превращало его во второе военное сословие наряду с шляхтой. Это было начальное состояние казацкой государственности.

Хотя администрация на этой территории должна была быть из малороссов (православных), польская шляхта возвращалась в свои владения, а южнорусские селяне должны были вновь становится ее хлопами. Следовательно, предполагалось восстановление этносословного строя. Но мы видели, что этот строй насаждался поляками, по существу, оккупационным режимом, то есть, вооруженной силой. Но теперь ею становились на территории самоуправления 40 000 реестрового казачества, возникшего в ходе антисословного восстания. Очевидно, что восстановление господства польской шляхты при наличии многочисленной казацкой армии было уже невозможно.

К-тому же, в ходе военных действий 1648–1649-гг. с обеих сторон допускались страшные зверства, которые и у поляков, и у русского населения (православных) вызывали неискоренимое чувство мести, делавшее невозможным примирение. Особенно ужасными были еврейские погромы, нередко завершавшиеся массовыми убийствами тысяч людей всех возрастов и обоих полов.

В-то же время возникшая казацкая государственность (Гетманщина) не могла в полной мере защитить даже южнорусское население. Хищные орды татар продолжали угонять в рабство тысячи украинцев почти на глазах у «союзника» хана Хмельницкого. Такова была страшная плата за военную поддержку рождавшейся гетманско-казачьей государственности со стороны кочевых варваров. Женщины и дети как плата за попытку создания южнорусской державы. Позднее такая политика уничтожения собственного народа ради эфемерной казацкой державности с особым цинизмом проводилась Петром Дорошенко.

Следовательно, казацко-польская война вела к разрушению хозяйственной системы южнорусских земель, и прежде всего к уничтожению структуры семейных хозяйств, сложившейся под контролем магнатского землевладения в Поднепровье.

Как уже говорилось, во многом это было следствием геополитического положения Украины (Южной Руси) как буферной территории. Но была и другая причина, весьма тесно связанная с первой. Казачество, во главе с Хмельницким захватившее власть на части Украины, воспринимало себя как привилегированное этносословие. Основная масса южнорусского народа, и прежде всего селяне, считалась окружением гетмана извечно зависимым, тяглым населением, частичная гибель которого неизбежна и восполнима.

После заключения казацко-польского перемирия уже с согласия Яна-Казимира татары по дороге в Крым захватывали в рабство тысячи малороссов. До этого такая же участь постигла тысячи, если не десятки тысяч, поляков и евреев. К-тому же, из-за огромных разрушений начался голод, от которого умирали десятки тысяч людей.

Таким образом, уже первый период украино-польской войны, несомненно справедливой и освободительной для южнорусского населения, позволил не только возродить государственность, но и принес огромные жертвы.

И-такой итог начавшейся войны был неотвратим. Внутреннее противоречие Речи Посполитой быстро приобретало не только международный, но и межцивилизационный характер. И-это было глубоко закономерно и только подтверждало тот неоспоримый факт, что Украина (Южная Русь) являлась буферной территорией. В-этом заключалась ее роль в мировой истории, периодически превращавшаяся в трагедию.

Итак, начало и сам ход казацко-польской войны, изначальное присутствие в ней мусульманского фактора в лице Крымской орды как союзника и даже сюзерена Хмельницкого уже предопределяло чрезвычайную жестокость борьбы, широту принимавших участие в ней сил.

В-целом, события 1649-г. обозначили три силы: татар как силу мусульманской цивилизации, Речь Посполитую как европейский регион, проникший в Евразию, и собственно Малороссию во главе с гетманом Богданом Хмельницким. Причем особенно важно подчеркнуть, что возникшая Гетманщина боролась как раз с европейским государством, причем в союзе с силами мусульманской цивилизации и даже под их покровительством. Этот факт совершенно однозначно свидетельствует о буферном характере воссозданной и пытавшейся самоопределиться южнорусской государственности и ее политической элиты, которая тоже еще формировалась.

Но вместе с тем, как сам Хмельницкий, так и окружавшая его южнорусская военная и церковная элита сразу же заявила о себе как о преемнике южнорусской княжеской государственности и власти. Об этом однозначно свидетельствовал акт въезда в Киев Богдана Хмельницкого.

Закономерно, что, возникнув вдруг, южнорусская государственность сразу оказалась перед необходимостью искать союзников, и вообще определить свое место в окружающем ее международном политическом континиуме. Неудивительно, что объектом политических контактов Хмельницкого стали практически все соседние государства и более отдаленные возможные союзники. При этом, весьма сложное и тяжелое внутреннее и внешнее положение воссозданной южнорусской государственности порождало хаотичность в ее внешнеполитической деятельности.

Сложное геополитическое положение Украины, находившейся между мусульманской и европейской цивилизациями и Россией как Евразией, а также на границе с Балканским регионом, с одной стороны позволяло выбирать союзников и менять их (до смерти Хмельницкого). Но с другой стороны, существовала серьезная опасность превращения южнорусской территории в арену борьбы крупных государств: Польши, Османской империи, России и даже Швеции. В-дальнейшем эта угроза стала реальностью, усилив внутреннюю дезинтеграцию и породив «Руину».

Зборовский договор не означал, что Южная Русь перешла к миру. Внутреннее положение было тяжелым. Голод, гибель населения, прогрессирующеее разрушение структуры семейных земледельческих хозяйств, слабость государственного аппарата, неразвитость системы налогообложения, необходимость содержать весьма большую армию толкали гетмана к активной внешней политике. В-частности, к подчинению и ограблению более слабых соседей. Так, в 1650-г. Хмельницкий активно вмешивается в дела Молдавии, которая, как и Украина, была буферной территорией между оккупированным Османской империей балканским регионом и Польшей.

Другими словами, в условиях начавшегося разрушения структуры семейных хозяйств армия должна была частично кормить сама себя, что она и пыталась делать. Эта милитаристская черта гетманской государственности вскоре превратится в ее основной признак, но существовала изначально, проявившись уже в начале восстания в разгроме польских и еврейских поместий и городов и захвате ценностей. Затем, во вторжении в Молдавию и Белоруссию, где также захватывались продовольствие и различные вещественные богатства. Наконец, в стремлении проникнуть в глубь Польши с целью захвата добычи.

Правда, такая жестокая политика была типична для первой половины XVII-в. и в Европе. Здесь ее проводил в годы Тридцатилетней войны полководец австрийского императора Валенштейн, а также и шведский король. В-частности, при вторжении в Польшу («Потоп», в терминологии польских историков). И-в Европе грабительская война несла за собой катастрофические последствия. В-ходе Тридцатилетней войны в Германии погибла треть населения, часть северных земель превратилась в пустоши. И-это в центре Европы. Естественно, что для Украины как буферной территории с прямым на нее воздействием сил сверхагрессивной мусульманской цивилизации, грабительская война влекла за собой еще более обширное опустошение и катастрофу.

Правда, в 1651-г. в результате дипломатических переговоров Украина становилась вассалом Османской империи, что могло несколько стабилизировать ее военно-политическое положение. Но в отличие от Валахии и Молдавии, для которых вассальная зависимость от мусульманской империи была весьма действенной, для Украины такого рода вассалитет при Хмельницком оказался совершенно формальным.

Неудовлетворенность Зборовским мирным договором обеих сторон и невозможность его выполнения повлекли за собой новый, не менее масштабный виток военного противоборства. Летом 1651-г. под Берестечком произошло самое большое сражение казацко-польской войны, в котором с обеих сторон участвовало до 300 000 человек. Тяжелое поражение гетманской армии сопровождалось бегством союзной конницы татар, захвативших Хмельницкого. Погибли десятки тысяч казаков.

В-результате, был заключен тяжелый Белоцерковский мир, резко сокращавший территорию южнорусского самоуправления и численность реестровых казаков, лишавший гетмана права сноситься с другими государствами. Но, как и Зборовский договор, это было лишь временное перемирие. Уже весной 1652-г. после победы казаков над поляками под Батогом вновь укрепилось положение гетманской государственности в противоборстве с Речью Посполитой.

Все же внешнеполитическое положение Гетманщины оставалось крайне сложным. Война с европейской Речью Посполитой то вспыхивала, то затухала. В-то же время Малороссия не могла перейти окончательно под протекторат сил мусульманской цивилизации, и тем более интегрироваться в нее. Это еще больше грозило потерей этнической и религиозной самобытности южнорусского населения. Так, если в Речи Посполитой существовала сословная монархия весьма либерального типа, то Османская империя была ярко выраженной азиатской деспотией. К-тому же, последняя в западной Евразии имел свой форпост– Крымское ханство, почти непрерывно совершавшее хищнические набеги на Украину и захватывавшее в рабство тысячи и десятки тысяч людей. Даже совместные военные действия против поляков не остановили варваров. Торговля рабами являлась важной отраслью их экономики.

Таким образом, реинтеграция Южной Руси в европейскую или интеграция в мусульманскую цивилизации в середине 50-х-гг. XVII-в. оказывалась невозможна. Изнурительная борьба в течение 5 лет, ее тяжелые последствия для Гетманщины и Польши, варварские набеги татар, пользовавшихся упадком политических структур Речи Посполитой, толкали Хмельницкого к поиску третьей силы, способной поддержать Малороссию. Было очевидно, что украинская государственность не сможет укрепиться без внешней поддержки, внутренние ресурсы для этого были исчерпаны. Тем более что попытки далее проводить агрессивную политику и подчинить Молдавию закончились тем, что в 1653-г. погиб старший сын Хмельницкого Тимош.

Поэтому заключение в начале 1654-г. Переяславского соглашения с русским царем, которое нужно оценивать как вассальное, было не столько естественным, сколько вынужденным. Хотя самого договора не сохранилось, и стороны его трактовали по-разному, вряд ли подлежит сомнению именно вассальный характер этого соглашения. При этом, учитывая сложнейшие перспективы последующей борьбы, кажется бессмысленным исходить исключительно из буквы этого договора. Ведь впоследствие и Гетманщина, и Москва при Выговском, Юрии Хмельницком, Тетере, Дорошенко и т. д. то отказывались от соглашения, то возобновляли его.

Можно даже сказать, что Россия стала очередным сюзереном для Украины после Польши и Османской империи, и Переясловское соглашение само по себе отнюдь не означало окончательное определение хода украинской истории. Решающее значение играл военный и экономический потенциал, которым обладал новый сюзерен Хмельницкого. Поэтому, чтобы понять дальнейший ход событий важно оценить как этот потенциал, так и геополитическое положение России в середине XVII-в.

Так, Речь Посполитая, несомненно, являлась восточным регионом европейской цивилизации. Во всяком случае, ее ядро Польша и европеизировавшаяся Литва. Османская империя была западной субцивилизацией мусульманской цивилизации. Вопрос же о геополитическом положении Московской Руси в середине XVII-в. весьма сложен и в то же время важен. Для философии украинской истории в особенности. Выше подчеркивалось, что монголо-татарская экспансия как очередной «ритм Евразии» превратила северо-восточную Русь в пространство Западной Евразии. В-дальнейшем, по мере ослабления и распада монгольских государств и с объединением северо-восточной Руси Московским княжеством, в середине XVI-в. возникло уже Московское государство, с точки зрения геополитической являвшееся евразийским царством. Стремительная экспансия этого царства на восток уже в середине XVII-в. превратила его в гигантское пространственное образование, границы которого достигли Дальнего Востока и Тихого океана.

Таким образом, де-факто, евразийское царство превращалось из регионального государства в евразийскую субцивилизацию. Оно не входило ни в одну из существовавших мировых цивилизаций, но охватывало пространство, превосходившее территории каждой в отдельности мировой цивилизации (мусульманской, европейской, дальневосточной). Но для того чтобы стать полноценной субцивилизацией, Российское царство должно было добиться успехов в борьбе с мировыми цивилизациями.

В-частности, отвоевать и возвратить буферные территории, важнейшей из которых и была Южная Русь. Другими важными буферными территориями, на которые могла распространяться экспансия формировавшейся субцивилизации, являлись Прибалтика, Кавказ, близкое к Украине Причерноморье, и собственно Крым. Как мы знаем, все эти территории и были присоединены Россией на протяжении XVII–XIX-вв.

Первая попытка развернуть экспансию в западном направлении была предпринята царем Иваном IV во второй половине XVI-в., вторгшимся в Прибалтику и Белоруссию. Она закончилась серьезным поражением от польского короля Стефана Батория и заключением мира (1583-г.). Затем, в начале XVII-в. глубокие внутренние противоречия, в частности, распад структуры семейных земледельческих хозяйств, привели к крушению московской государственности и оккупации центральной России польско-казацкими отрядами (около 1610-г.). В-результате Россия была отброшена еще дальше на восток в глубь Евразии. Как в военном отношении, так и по социальному устройству и экономическому потенциалу Россия образца XVI-в. была не готова бороться с мировыми цивилизациями за буферные пространства.

Нетрудно понять, что казацко-польская война открыла исключительно благоприятные возможности для возобновления борьбы за эти территории московским царем. Неудивительно, что уже в 1654-г. русские войска и казаки Хмельницкого вторглись в пределы Литовского княжества. Царь стремился присоединить и Белоруссию.

Очевидно, московские правители воспринимали процесс, начатый Переяславской радой 1654-г., как собирание всех бывших земель Киевской Руси под властью русского царя.

В-этой связи, мы должны оценить Переяславскую раду уже не только с точки зрения правовой, то есть, из содержания текста договора, но и с точки зрения этноисторической. В-частности, нужно ответить на вопрос: можно ли считать Переяславсквую раду воссоединением Руси или же это было начало подчинения одного народа другим? При этом важно избегать политизации данного вопроса, ибо это подрывает научные принципы исследования.

С-точки зрения формально-исторической, Переяславскую раду можно было бы считать воссоединением Руси. Действительно, существовало когда-то единое государственное образование Киевская Русь, часть которого затем захватили Литва и Польша. Но на другой его части выросло мощное государство Россия, которое теперь стремилось воссоединить другие части Руси.

Но как мы видели, историческая Киевская Русь вовсе не была развитым централизованным государством с единым народом. В-действительности, Киевская Русь сначала была конфедерацией племен под главенством Киева и Новгорода (X–XI-вв.), а затем еще более аморфной конфедерацией княжеств (середина XII-в.– середина XIII-в.). Так что ни этнически, ни политически Киевская Русь не представляла собой консолидированной общности. Вместе с тем, нельзя отрицать факта как близкой родственности славянских племен, живших на территории Руси, так и того, что управлял все этой территорией единый княжеский клан– Рюриковичей.

Более чем 300-летнее правление этого клана содействовало распространению по территории Киевской Руси сходных социально-экономических институтов, православного христианства, зачатков права, административного устройства и т. д.

Как было показано, нашествие монголо-татар открыло новый период русской истории, в результате чего Северная и Южная Русь оказались разделены политически на такое же время, сравнимое по продолжительности со временем существования Киевской Руси– на 300 лет. С-середины XVI-в. по середину XVII-в. эти две основные части бывшей Киевской Руси развивались раздельно. В-результате, за 300 лет сформировались два родственных этноса. Они сохранили схожесть языка, вероисповедания и тип ведения хозяйства, но у них сложились разные представления о государственно-правовом устройстве, отношении индивида и общества, церковных институтах, образовании и т. д.

Московское государство имело немало архаических черт, оказавшихся законсервированными в условиях его изоляции от европейских влияний. Так, большое значение продолжали играть клановые отношения, сохранились со времен Киевской Руси такие слои, как бояре и холопы. Лишь в 1649-г. было принято Соборное уложение, окончательно закреплявшее сословный строй. И-в то же время клановые отношения продолжали сохраняться.

Но самой важной чертой российской государственности была деспотическая власть царей, имевшая явно неевропейскую природу. Ее основы коренились в хозяйственной структуре, сохранявшей значительные элементы вотчинных отношений. Это сближало Россию с деспотиями восточных цивилизаций: османской, сефевидской (Иран), китайской, могольской (Индия).

Поэтому Переяславское соглашение должно было восприниматься по-разному в возникшей Гетманщине и в России как с государственно-правовой точки зрения, так и с этноисторической. Казацкая верхушка, да и южнорусское население, видели себя отдельным этносом, имевшим право на широкую автономию и даже государственную обособленность в пределах Переяславского соглашения. Тогда как уже сама организация Русского государства как евразийской деспотии предполагала постепенную унификацию. Особенно столь близкого по происхождению этноса, как малороссы, в соответствии с политической концепцией собирания Руси считавшегося частью единого народа– русского. Да и сам Богдан Хмельницким считал себя главой Русского княжества.

Неудивительно, что между участниками Переяславского соглашения были серьезные различия интересов во внешнеполитических приоритетах, которые со временем еще и углублялись.

Так, после вторжения шведов в пределы Польши в 1655-г. положение последней выглядело настолько катастрофическим, что Хмельницкий в союзе с трансильванским князем Ракоци пытался участвовать в разделе уже собственно Польши, но потерпел поражение. Не менее острые противоречия между казаками Хмельницкого и Москвой открылись в Белоруссии, где казаки, игнорируя приказы русских воевод, грабили не только католическую шляхту, но и православных. Жестокий принцип: армию кормит война, действовал и здесь. Причем чем дальше продолжалась война, чем сильнее разрушалась на Гетманщине структура земледельческих семейных хозяйств, тем в большей степени южнорусское общество должно было жить войной. Так что вторжения в Польшу и Белоруссию были переходом к наступательной войне с Речью Посполитой.

В-итоге можно сказать, что русско-гетманский Переяславский договор был лишь одним из целой серии межгосударственных договоров, заключавшихся Хмельницким и другими гетманами после него. Другое дело, что Переяславское соглашение было самым важным, оказавшим наибольшее влияние на ход истории Южной Руси (Украины) в последующие десятилетия и столетия. Но в конкретно-исторической ситуации 50–60-гг. XVII-в. это было еще далеко не определено.

Уже события ближайших лет привели фактически не только к ревизии Переясловского договора, но и отказу от него. В-1656-г. сначала Россия заключила перемирие с Польшей без ведома Хмельницкого, стремясь не допустить утверждения в ней шведского короля Карла X и объединения Польши и Швеции. Затем, после смерти Хмельницкого, ставший гетманом шляхтич Выговский, воевавший в начале войны на стороне поляков и взятый казаками в плен, заключает в 1658-г. Гадячский договор с Польшей о вступлении в унию. По этому договору Гетманщина становилась Великим Русским княжеством и должна была получить те же права в составе Речи Посполитой, что и Литовское княжество.

Но и этот договор оказался одним из серии договоров, наряду с Переяславским. Даже несмотря на тяжелое поражение сначала промосковских сил казаков Барабаша и Пушкаря, а затем и собственно крупной русской армии князя Трубецкого при Конотопе (1658-г.). Гетман в этих сражениях опирался на военные силы татар и отряды поляков. Но после их ухода, одержав столь значительные победы, Выговский вскоре (октябрь 1559-г.) лишился гетманства и бежал в Польшу. Именно татары, выйдя в тыл русской армии, обеспечили победу Выговского при Конотопе. Естественно, ни поляки, ни татары не горели желанием укреплять гетманскую власть.

Немало украинских историков придавали и придают Гадячскому договору исключительное значение, противопоставляя его Переяславским соглашением. Они видят даже возможность иного исторического пути развития Гетманщины в составе польско-литовско-южнорусской федерации, который не привел бы к поглощению южнорусских земель деспотической Российской империей.

Но более детальное исследование событий показывает, что одной из важнейших причин падения Выговского как гетмана и его политики была опора на узкую прослойку высшей старшины в казачестве и на внешние военные силы. Как мы видели, в разгроме казачьих сил Барабаша и Пушкаря принимали участие крупные силы татар, в битве при Конотопе– татар и поляков. Даже постоянная гвардия Выговского– корпус сердюков, также преимущественно состояла из выходцев с Балкан. Неудивительно, что после возвращения татар в Крым, а отрядов поляков в Польшу, Выговский быстро теряет власть.

Эти события чрезвычайно важны для понимания логики истории Южной Руси (Украины). Прежде всего потому, что они вскрывают важнейшую ее особенность: неустойчивость и слабость власти главы возникшего государства– гетмана, то есть, центральной власти. Оказалось, что центральная власть была тесно связана с ее основателем– Богданом Хмельницким. Его смерть означала конец устойчивости центральной власти. Причем это проявилось как в социальном, так и в территориальном аспекте.

Уже пример Выговского, а затем Юрия Хмельницкого свидетельствовал об этом. Уничтожение этносословного строя в ходе украино-польской войны означало социальную и экономическую дезорганизацию и всеобщую милитаризацию населения Украины, что проявилось в превращении в казаков большей части ее населения. Была очевидна ненормальность такого положения. Отсюда стремление старшины уже при Выговском к восстановлению сословного строя, что противоречило интересам широких слоев казачества и селянства. Следовательно, Гадячский договор устраивал гетмана и старшину, часть которой получала шляхетство, сохранял структуры государственности, но не устраивал широкие массы собственно южнорусского населения, которые опять должны были превращаться в низшее этносословие.

Ведь очевидно, что верхушка казачества постепенно слилась бы с польской шляхтой и ополячилась. Причем, это могло произойти очень быстро, т. к. прошло лишь 10 лет с начала хмельниччины. Тем более что изначально военное положение Выговского как гетмана было шатким, так как он опирался на военные силы извечных врагов Южной Руси: поляков и татар. Проявившаяся военная слабость Гетманщины должна была привести к несоблюдению Гадячского договора Польшей и Литвой. Букву договора должна была подкреплять военная сила. Это было нормой для середины XVII-в.

Итак, Гадячский договор соответствовал лишь интересам верхушки казачества. И-то не всей, а только Правобережья, где сословный строй имел гораздо более глубокие исторические корни, чем на недавно заселенной Левобережной и Слободской Украине, и тем более в Запорожье.

Неудивительно, что именно на Левобережье новая государственная система получила завершенное развитие в виде Гетманщины. В-ее основе было деление территории на полки, что означало синтез военного и гражданского уклада жизни. Закономерно, что первым гетманом Левобережья был Брюховецкий, избранный в Запорожье и не связанный с сословием шляхты. Также незнатного происхождения был следующий гетман Левобережья– Многогрешный.

В-дальнейшем имевшие различную социально-экономическую структуру Правобережье и Левобережье оказались окончательно разделены Андрусовским (1667-г.) договором между Польшей и Россией. Раздел еще более усилил значение внешнего фактора. Стремясь его преодолеть, ставший гетманом в 1667-г. Дорошенко вновь заключил вассальное соглашение с Османской империей, что лишь углубило внутренний раскол и привело к еще большему разорению Правобережной Украины. Туркам удалось ненадолго захватить практически обезлюдевшее Подолье, но гетманская власть на Правобережье была окончательно дискредитирована действиями Дорошенко и особенно Юрия Хмельницкого, казненного самими турками в 1681-г.

В-то же время казаки и русские войска удержали Левобережье, отразив два мощных наступления турецко-татарской армии (1675–1676-гг. и 1677–1678-гг.).

 

Глава VIII

Характер возникшей гетманско-казацкой государственности

и причины ее упадка

В-предшествовавшей главе достаточно детально были рассмотрены события казацко-польской войны и условия ее вызвавшие. В-данной главе мы подведем ей итог, уделив особенное внимание логике и значению этой войны и последующим событиям для всей истории Украины (Малороссии).

Прежде всего, эта война имела даже большее значение, чем просто освободительное и государствообразующее.

Во-первых, восстание Хмельницкого открыло переход истории Малороссии из литовско-польского периода к российско-австрийскому.

Во-вторых, освободительная война и последовавшие за ней события второй половины XVII-в. представляли собой тяжелейший процесс отрицания старого этносословного и возникновение нового, сословного строя, растянувшийся на столетия.

В-третьих, война вскрыла факт буферного положения Южной Руси и невозможность создания устойчивого государства на буферной территории.

В-четвертых, выявилась невозможность создания казацкого государства из-за присущих ему милитаристских и архаических черт и крайне слабого хозяйственного фундамента в виде разрушенной структуры семейных хозяйств.

В-пятых, эта война стала импульсом для начала нового, российского «ритма Евразии», который в конечном итоге поглотил все южнорусские земли, в результате чего и сформировалось современное территориальное пространство Украины.

Следовательно, казацко-польская война стала одновременно отрицанием этносословного строя с возвратом к еще более архаичному общественному устройству, которое через определенное время трансформировалось в сословный строй.

Что же представляло собой государство, формировавшееся в ходе хмельниччины? Его можно определить как военизированное, а строй Гетманщины как военно-территориальный, с элементами клановых отношений. Поэтому сближать его с устройством королевства Польша, как это нередко делается украинскими историками, значит выдавать желаемое за действительное. Наоборот, хмельниччина была разрушением социально-государственных институтов, насаждаемых из Польши.

Архаичность казацкого устройства легко устанавливается при выявлении его сравнительно-исторических аналогов. А-аналоги эти мы находим не в Новом времени, и даже не в феодализме, а в раннем Средневековье. Например, схожий строй существовал в Византии в VII–IX-вв., который обычно называют фемным. Он сформировался также в условия ожесточенного военного противостояния Византии наступлению Арабского халифата, продолжавшемуся на протяжении двух столетий. Военизированные черты носил социальный строй империи Тан в Китае, особенно в VIII–IX-вв. То же можно сказать о строе Кореи того времени, в основе которого лежала система «солдатских полей». И-неудивительно, Корея находилась почти в перманентном состоянии войны. Военизированный строй существовал у франков времен Карла Великого (рубеж VIII–IX-вв.), у саксов в годы правления Генриха Птицелова и Оттона I в X-в. и т. д. Главным содержанием такого рода военно-социальных организаций, присущих раннему Средневековью, было соединение в одном лице воина и земледельца. И-казаки с военно-уравнительным социальным строем вполне соответствовали этой модели. Поэтому закономерно, что его прообразом и колыбелью стала Запорожская Сечь. Тогда как сословный строй Речи Посполитой, разрушенный казаками, вполне соответствовал социальной структуре Европы начала Нового времени.

В-более ранний период внешне схожую аналогию хмельниччине мы находим в Европе: в движении гуситов в Чехии в первой половине XV-в. Здесь был и свой аналог Богдана Хмельницкого– Ян Жижка. Причем мотивы антисословного восстания казаков и войны чехов (таборитов) также были схожими– борьба против засилья немцев. Очевидна аналогия с засильем поляков в Южной Руси.

Но итоги борьбы гуситов и таборитов были иными. В-Чехии очень быстро, уже в середине XV-в. был восстановлен сословный строй при возросшем влиянии чешских дворян. Это и неудивительно, ведь Чехия была в центре Европы, а не буферной территорией, как Украина, подверженная почти непрерывным вторжениям не только европейских, но и мусульманских сил. Соответственно, в Чехии не было столь глубокой милитаризации всей территории и всей общественной жизни, как на Украине, а сословный строй был более развит и более устойчив. В-целом гуситские войны обозначили переход Чехии от феодального (т. е., раннесословного) к более зрелому сословному строю Нового времени.

Естественно, что в условиях столь глубокой милитаризации правитель должен был быть военным диктатором, каковым и являлся основатель казацкой государственности Богдан Хмельницкий. Военным же был и его титул «гетман», который можно приравнять к маршалу (главнокомандующему). Также военным было и правительство Гетманщины, состоявшее из высших военных чинов, именовавшихся Генеральной старшиной (генеральный писарь, генеральный хорунжий, генеральный бунчужный и т. д.). Опиралась диктатура гетмана на вооруженные массы казаков, то есть на армию.

Отсюда неограниченная власть гетмана как военного диктатора в военное время, лично создавшего такую систему власти. Ибо военное время означало действие военных законов. Неудивительно, что в порыве гнева Хмельницкий мог лично зарубить даже высокопоставленных чинов старшины. Его правительство представляло собой одновременно и военный штаб.

Закономерно, что приход к власти после смерти Богдана его сына Юрия или Выговского уже означал резкое ослабление диктатуры гетмана. Ибо власть Хмельницкого фактически была личной. Оба претендента не могли быть военными диктаторами. Выговский был писарем, который в начале войны (под Желтыми Водами) был взят в плен, а Юрий Хмельницкий был юношей, вообще не обладавшим ни военным искусством, ни военным авторитетом.

Естественно, что смерть диктатора положила начало процессу разложения Гетманщины, ибо последняя держалась и могла держаться только на жесткой военной иерархии. Неудивительно, что против не совсем военного Выговского выступают старые военные соратники Богдана: Пушкарь, Джелалий и др. В-результате Выговский вынужден был искать новую военную опору своей власти. Так, он пытался создать гвардию гетмана– корпус сердюков, а также использовал внешние военные силы: татар и поляков.

Как уже говорилось, административное устройство Гетманщины также носило военизированный характер. Ее территория делилась на полки. Местное управление, возглавлявшееся полковниками, представляло собой правительство Гетмана в миниатюре и состояло из полкового писаря, полкового есаула и т. д. Полки, в свою очередь, делились на сотни, причем в них входило все население.

Очевидно, что это было исключительно военизированное государственное устройство, и возникло оно вовсе не случайно, а потому, что Южная Русь была буферной территорией. Из вышеизложенного очевидна несуразность поисков демократии и даже гражданской свободы в государственном устройстве Гетманщины и на Украине вообще. За признак демократичности украинские историки пытаются выдавать выборы гетманов казаками на казацких Черных радах и т. п. явления.

При этом игнорируется тот факт, что казаки были воинами, а гетманы полководцами, военными предводителями. К-тому же в выборах гетманов обычно участвовали элитные части казачества, и прежде всего казацкая старшина. Поэтому избрание гетмана преданной частью армии скорее напоминало провозглашение императорами римских полководцев преторианской гвардией в эпоху античности, чем современную европейскую демократию. Демократия чужда военизированному обществу. Ибо в основе власти в подобных обществах лежит грубая военная сила, то есть военная диктатура, чем и была власть гетманов.

Этот вывод подтверждается последующим развитием как Левобережной, так и Правобережной Украины. Так, даже после хмельниччины, закончившейся на Правобережье «Руиной», в 1684-г. при Яне Собеском польский сейм разрешил восстановление казачества. Причем, именно с целью борьбы с турецко-татарской агрессией. Но после подписания мира с Османской империей в начале XVIII-в. поляки уничтожили казачество Правобережья и деление на полки как выполнившее свою функцию.

То же происходило после Северной войны на Левобережье и Запорожье. Российская империя, создав в начале XVIII-в. мощные вооруженные силы, способна была остановить агрессию турок и татар, не слишком считаясь с военным потенциалом украинских казаков. События Северной войны показали падение военного значения казачества в сравнение с регулярными армиями крупных государств. Но сохранение казачества как вооруженной силы Российской империи теперь было нужно для наступления на Крым, а в перспективе и на Балканах против Османской империи. Но была не только внешняя причина постепенного разложения и упадка Гетманщины. Как мы видели, в годы хмельниччины происходило разрушение структуры семейных хозяйств, не говоря уже о фольварках– крупных хозяйствах магнатов и шляхты. В-Южной Руси начало формирования семейных земледельческих хозяйств можно отнести к концу XI-в. В-частности, хозяйств смердов. Но буферное положение украинских земель, постоянные вторжения кочевников делали невозможным формирование целой пространственно-обширной структуры устойчивых семейных хозяйств.

Неудивительно, что вплоть до XVI-в. существовало общее ведение хозяйства группой родственников, фактически земледельческие кланы– дворища. Затем они трансформировалась в сябрины, в которых отдельные хозяйства играли более самостоятельную роль.

Но на большей части Южной Руси, где, собственно, и разворачивалось восстание Хмельницкого, структура семейных земледельческих хозяйств складывалась под непосредственным покровительством польских и украинских магнатов: Острожских, Вишневецких, Потоцких и т. д. Причем, последние не только организовали заселение обширных территорий в XVI– первой половине XVII-в., но и создавали оборонительную, хозяйственную, транспортную инфраструктуру на осваиваемых территориях. Соответственно, был создан фундамент для укрепления сословного строя на Поднепровье: на Брацлавщине, Киевщине, Черниговщине.

Но в ходе казацко-польской войны, сопровождавшейся террором поляков, набегами и угоном населения татарами, походами россиян, вторжениями турок, массовым оказачиванием селян была уничтожена формировавшаяся структура семейных хозяйств и другие элементы земледельческой цивилизации. Это и стало главной причиной невозможности создания достаточно независимого южнорусского государства. В-результате освободительной войны был разрушен его фундамент– структура земледельческих хозяйств.

Причем процесс разрушения этой структуры был положен самим южнорусским населением. Даже не только и не столько казачеством, сколько непосредственно земледельцами, начавшими изгонять и убивать шляхту и евреев-арендаторов.

Таким образом, уже в самом начале освободительной войны проявилась специфика социального строя юга Руси: этносословный его характер, наличие особого слоя населения– казаков. Последние, очевидно, занимали промежуточное положение между землевладельцами (шляхтой) и земледельцами (селянами, хлопами). Другими словами, сословный строй на Украине еще не сложился до конца и находился в состоянии становления. И-восстание казаков, земледельцев, части горожан было как раз свидетельством незрелости сословного строя. При этом огромное значение имело не только наличие казаков как особого, промежуточного слоя населения, но и слабость едва сформировавшихся земледельческих семейных хозяйств.

Важнейший источник по истории Южной Руси середины XVII-в. француз Боплан подчеркивал крайнюю бедность украинских земледельцев и невероятные богатства шляхты. Но причина бедности украинских земледельцев была вызвана не только поборами и отработками на фольварках. В-Поднепровье едва завершалась колонизация и хозяйства селян еще не приобрели достаточную экономическую устойчивость. Обычно для освоения новых земель переселенцы освобождались на 15–20 лет от несения повинности. Но этого, очевидно, было недостаточно. Как уже подчеркивалось выше, структура устойчивых земледельческих хозяйств на жизненных пространствах мировых цивилизаций складывалась веками.

Закономерно, что после начала восстания казаков сотни тысяч селян включились в борьбу против шляхты и арендаторов-евреев. Последние, а также администрация и многочисленные слуги магнатов также усиливали гнет земледельцев, ибо эти тысячи и тысячи слуг содержались за счет обнищания селян.

Вместе с тем чрезмерная эксплуатация земледельцев была отчасти вынуждена. Осваивая обширные территории, магнаты должны были нести немалые затраты. Так, крупный землевладелец Адам Кисель жаловался после начала восстания о наличии у него больших долгов, которые теперь будет трудно отдать.

Следовательно, не только формирование казачества было причиной начала казацко-польской войны, но и глубокие противоречия между преимущественно поляками-землевладельцами и малороссами-земледельцами. Расходы на освоение новых земель оказывались слишком велики, и землевладельцы перекладывали их на едва сформировавшиеся в процессе колонизации семейные хозяйства земледельцев.

Насколько последние стремились освободиться от поборов, слишком тяжелых для них, свидетельствует массовый переход южнорусского населения на территорию Российского государства, в результате чего возникла Слободская Украина. Прибывшее население, в массе своей свободное (до 70–80 %), вообще не платило налогов. Закономерно поэтому, что Левобережная Гетманщина предпочитала зависимость от России, чем возвращение в состав Речи Посполитой с восстановлением этносословного строя.

Именно в этом состоит причина крушения Гадячского договора и Выговского как гетмана. Еще более это относится к гетманству Павла Тетери.

В-результате возникшая казацкая государственность оказывалась в замкнутом кругу. С-одной стороны, был невозможен полный переход к казацкому государству. Ведь тогда бы пришлось приобретать жизненные ресурсы военным путем, что и пытался делать Хмельницкий, захватив богатства шляхты и евреев, получив огромную контрибуцию со Львова, затем вторгаясь в Молдову, позднее в Белоруссию и Польшу. Но военная добыча не могла быть сколько-нибудь надежным источником пополнения жизненных ресурсов. Другими словами, все население не могло быть казаками.

Отсюда стремление гетманов и старшин снова, хотя бы частично восстановить сословный строй. Безусловно, для развития казацкого государства это было необходимо. Но данная задача оказалась невыполнима во второй половины XVII-в. На Правобережье структура земледельческих хозяйств была сильно разрушена уже при гетманстве Хмельницкого, на Левобережье и Слобожанщине, гораздо менее пострадавших от военных действий, земледельческая структура только формировалась.

К-тому же даже многие земледельцы считали себя казаками и стремились избежать уплаты податей и выполнения трудовых повинностей.

Следовательно, хмельниччина не только подорвала сословный строй, но и земледельческую экономику Южной Руси. А-значит, сословный строй не мог быть восстановлен не только в ближайшие годы, но и в ближайшие десятилетия. Тем более что оказаченные массы не только стремились избежать податей и трудовой повинности, но претендовали на выплаты жалованья за службу. И-хотя численность казаков, внесенных в реестр (реестровых), все время возрастала и при Выговском достигла 60 тыс., все равно много больше казаков оказывалось за пределами реестра и представляло собой взрывоопасную массу, способную на свержение как неугодного гетмана, так и на борьбу со старшиной.

Факт невозможности восстановления сословного строя как раз и выявился в борьбе левобережных казаков и Запорожья против Выговского и заключенных им Гадячских соглашений с Польшей. Хотя выступление Пушкаря и Барабаша было с трудом подавлено, Выговский теперь вынужден был опираться, в основном, на внешние вооруженные силы, крайне ненадежные.

В-этом факте ясно проявилось обособление власти гетмана от казачьих масс. В-дальнейшем претенденты на гетманскую булаву начинают опираться на отдельные группировки казаков и все более на внешние силы.

Таким образом, причина гибели общеукраинского казацкого государства прежде всего заключалась в разрушении хозяйственного фундамента в ходе многолетних военных действий и вторжений польских, татарских, русских, турецких армий. Массы земледельческого населения гибли от военных действий, голода и болезней, десятки тысяч людей были уведены в рабство. Итогом длительной войны стала Руина. Причем ее главный признак украинские историки прошлого и современные видят в упадке Гетманщины как государственном образовании. На самом деле главным признаком Руины была массовая гибель населения и превращение Правобережья в безлюдную пустыню.

Следовательно, с точки зрения социально-экономической можно даже говорить о регрессивном характере казацкого государства.

Но с Руиной казацкая государственность не исчезла полностью. На Левобережье Гетманщина просуществовала еще не одно десятилетие после гибели в 1681-г. последнего гетмана Правобережья Юрия Хмельницкого.

Какова была причина сохранения казацкой государственности, хотя и под жестким контролем России?

В-основе этого явления лежал пространственный сдвиг в размещении южнорусского населения в десятилетия хмельниччины и Руины. Резко изменилось значение обезлюдевшего Правобережья и заселенного Левобережья. Этот сдвиг не был случайностью. Правобережье как буферная территория стало ареной жесточайших столкновений не только русских сил, но и армий мусульманской и европейской цивилизаций. Вторжения вооруженных сил этих цивилизаций и стало фатальным. Особенно страшно пострадало Подолье и южная Киевщина, снова, как и в середине XIII-в. или в конце XV-в., обратившиеся в пустыню.

В-результате уход и даже «сгон» южнорусского населения представлял собой изменение его жизненного пространства. На Левобережье не было того жестокого противостояния Польши и Литвы, с одной стороны, и Османской империи и татар – с другой. Хотя и Левобережье оставалось буферной территорией, все же оно было более удалено как от Крыма и владений Османской империи, так и от Польши и Литвы.

Но это была лишь одна сторона пространственного сдвига на восток. Вторая состояла в том, что Левобережная Гетманщина оказалась сильно связана с Россией как в хозяйственном отношении, например, обеспечении продовольствием, так и в военно-политическом. Гетманщина превращалась для России в пограничный заслон от татарских набегов, а также становилась плацдармом для борьбы на юго-западе с Польшей и Турцией.

Отсюда можно заключить, что Гетманщина на Левобережье выжила благодаря пространственному сдвигу, в результате которого южнорусское население вышло из непосредственного давления сил европейской (Польша) и мусульманской (Османская империя) цивилизаций. Гетманщина, соответственно, из государственного образования, претендовавшего на независимость, превратилась на Левобережье в пограничную, буферную территорию евразийской России.

Но этот пространственный сдвиг определил ограниченность существования Гетманщины во времени. Она могла сохраняться как этнополитическое образование до того времени, пока нужна была как пограничная, буферная территория. Как только в этом отпала необходимость, то Гетманщина была постепенно поглощена имперскими структурами России, активно развивавшимися в XVIII-в. И-прежде всего, военно-административной системой и сословным строем.

Процесс выделения Левобережья и превращения его в особую политическую структуру на юге России можно вполне точно проследить со времени Выговского. Он начался восстанием Пушкаря и закончился отречением от гетманства в 1674-г. Дорошенко в пользу Самойловича– гетмана Левобережья. Этапами этого процесса смещения Гетманщины на восток было гетманство Павла Тетери и Ивана Брюховецкого, представлявших собой своего рода антиподы: шляхетско-польскую ориентацию и московскую ориентации оказаченного Левобережья.

 

Глава IX

Гетманщина Мазепы и империя Петра I: историческая несовместимость. Развитие имперских и сословных структур и упадок казачества. Экспансия России и поглощение ею буферных территорий. Воздействие этих процессов на геополитическое положение Малороссии

Напряженные и во многом трагические события второй половины XVII-в. выявили многогранность связей между Южной Русью и Россией. Причем, далеко не всегда позитивных.

И-что важно подчеркнуть: эти взаимосвязи не были статическими. Как мы видели, именно южнорусская сторона своими действиями активизировала отношения между Гетманщиной и Россией. Через них Россия включилась в такие межгосударственные процессы, которые впоследствии сделали ее европейской субцивилизацией.

В-дальнейшем, несмотря на серьезные противоречия интересов, которые ярко проявились в заключении Выговским Гадячского договора, Россией– Андрусовского мира с Польшей, Дорошенко– договора с Османской империей и т. д., южнорусская государственность (Гетманщина) сохранилась именно под протекторатом России. Но положение в гетманско-российских отношениях все более менялось. Теперь уже Россия стала активной и доминирующей стороной этих отношений. И-не только потому, что она далеко превосходила Гетманщину по военному и экономическому потенциалу. На рубеже XVII–XVIII-вв. Россия переживала процесс завершения формирования сословного общества и превращалась в империю и субцивилизацию. Тогда как в Гетманщине оказался законсервированным милитаризированный, военно-административный строй.

Во второй половине XVII-в. этот строй Левобережья, выполнявшего функцию пограничного пространства на южной границе России, достаточно гармонично сочетался с интересами последней. Слобожанщина и Левобережье были буферной территорией, противостоявшей, главным образом, силам мусульманской цивилизации, но также и европейской (Польше). В-самой России хотя и сложился сословный строй, но с сильными элементами клановых отношений.

Положение изменилось в начале XVIII-в. Центр интересов России Петра I смещается на северо-запад. Это был закономерный процесс, ибо выход на Балтийское побережье, в акваторию Балтики давал России непосредственную возможность сноситься с наиболее развитыми регионами европейской цивилизации: британским, германским, западным (Франция, Нидерланды).

К-тому же захват Прибалтики у Швеции означал приобретение Россией буферной территории европейской цивилизации, ускорение трансформации евразийского царства, каковым была Россия в XVI–XVII-вв., в евразийскую империю и европейскую субцивилизацию.

В-новых условиях значение Гетманщины как буферного, пограничного государственного образования резко снижалось. И-не только потому, что Петр I заключил вслед за своими европейскими союзниками мирный договор с Османской империей. Но потому, что резко возросла военная мощь России. Создавая имперские структуры в ходе Северной войны, Петр I беспощадно использовал людские и материальные ресурсы Гетманщины, продолжавшей оставаться хотя и незначительным, но все же автономным государственным образованием. Естественно, это противоречило интересам едва ли не всех слоев южнорусского общества и не могло не выразится в антироссийском заговоре при благоприятной внешнеполитической ситуации.

Поэтому переход гетмана Мазепы и большей части старшины на сторону Карла XII был вполне закономерной реакцией на политику Петра I в отношении к Малороссии. В-ней проявило себя глубокое противоречие между интересами и состоянием Гетманщины и развитием имперских структур России. Было бы странным, если бы Мазепа и его старшина не перешли на сторону казавшихся непобедимыми шведов. Беспощадно используя ресурсы Малороссии, Петр I подрывал и всю военно-политическую структуру Гетманщины.

Десятки тысяч казков и селян Малороссии на протяжении всего царствования Петра I самым непосредственным образом использовались на тяжелых работах по строительству Петербурга, каналов, в походах на Кавказ и Прибалтику. В-этих военных походах и на тяжелых работах гибла большая часть участвовавших в них малороссов.

Таким образом, еще при сохранявшейся Гетманщине имперские структуры России начали не только широко использовать ее человеческие и материальные ресурсы за пределами Малороссии, но и активно разлагать военно-административную структуру украинской государственности.

Особенно интенсивно этот процесс протекал после Полтавской битвы (лето 1709-г.), что было следствием перехода гетмана Мазепы на сторону шведов, события весьма значительного в истории Гетманщины и, в особенности, в ее отношениях с Россией. Выше мы видели, что внешнеполитическое положение и русско-украинские отношения были таковы, что переход гетмана Мазепы на сторону Карла XII был вполне закономерен. Теперь важно рассмотреть следствия этого перехода, и не весьма отдаленные, а непосредственные. Ответ на поставленный вопрос важен по многим причинам.

Во-первых, он должен помочь не эмоционально, а прагматически оценить события 300-летней давности. Не секрет, что у многих историков преобладали крайние оценки этих событий. Украинские историки видели и видят в своем большинстве в Мазепе величайшего национального героя, нередко даже более значительного, чем Богдан Хмельницкий. Пророссийские историки нередко видели в Мазепе просто предателя, изменившего Петру I в наиболее критический момент Северной войны. Это явно упрощенный подход к сложным историческим событиям.

Поэтому обе точки зрения весьма далеки от истины. Причем, именно события, происшедшие непосредственно после перехода Мазепы на сторону Карла XII говорят об этом. Прежде всего, оказалось, что переход этот почти совершенно не повлиял на ход Северной войны, на исход борьбы ее главных участников: России и Швеции. Этот факт очень важен, ибо выявляет военную слабость Гетманщины в начале XVIII-в. И-не только военную, но политическую, и государственную.

Очевидность военной слабости проявилась в неэффективности помощи перешедших с Мазепой казаков Карлу XII. Полтавская битва, решившая судьбу не только Северной войны, судьбу Швеции, но и судьбу всей Восточной Европы, происходила без непосредственного участия сторонников Мазепы. Но на стороне Петра I малороссийские казаки принимали участие в борьбе, например, в обороне Полтавы, сыгравшей важную роль в ослаблении армии шведов. Также военная слабость вооруженных частей Мазепы проявилась в разгроме россиянами гетманской столицы Батурина и Запорожья. Причем, в разгроме жесточайшем, когда поголовно было уничтожено все население.

Политическая и государственная слабость Гетманщины после перехода Мазепы на сторону Карла XII проявилась не менее ясно. Как правитель и политик гетман Мазепа не смог управлять ею по-прежнему. Население, за исключением части подчиненных ему войск и запорожцев, отнеслось к выходу гетмана из-под власти России весьма пассивно.

Несомненно, сказалось присутствие в Малороссии большой армии Петра I, быстрая и жестокая его реакция на измену Мазепы путем уничтожения Батурина, а затем и Запорожья.

Но в целом такой важнейший политический акт оказался верхушечным. В-нем участвовало политическое руководство Гетманщины, то есть гетман и генеральная старшина (и то не вся), и меньшая часть вооруженных сил Гетманщины. Вместе с запорожцами около 20 000. Тогда как население Гетманщины и Слобожанщины к этому времени составляло не менее 1 млн. жителей. Следовательно, переход к союзу со Швецией не воспринимался населением как жизненно необходимая перспектива. Во всяком случае, мы не видим даже отдаленного сходства с восстанием Хмельницкого против поляков, когда движение охватило самые широкие слои населения.

Верхушечный характер перехода к союзу с Карлом XII был обусловлен полувековым развитием Гетманщины на Левобережье. Большие массы южнорусского народа, в том числе и рядовое казачество, были устранены из политической жизни. Сами гетманы теряли функции военных диктаторов и все более превращались в военных администраторов, получавших власть по воле Москвы.

Так было с Самойловичем, сменившим Многогрешного, так же получил гетманскую булаву и Мазепа, чью кандидатуру поддержал в 1688-г. всесильный фаворит царевны Софьи князь Голицын.

Несомненно, как военный администратор Мазепа управлял Гетманщиной весьма эффективно. Неудивительно, что до 1708-г. он пользовался полным доверием Петра I. Но он не был политическим лидером и полководцем, какими были Хмельницкий, Дорошенко или современник Мазепы полковник с Правобережья Палий. Соответственно, будучи военным администратором, Мазепа не имел значительного политического авторитета, не будучи полководцем, не мог быть военным диктатором.

И-как следствие, переход на сторону Карла XII выявил военную и политическую несостоятельность гетмана.

Важно заметить, что превращение гетмана Малороссии из военного диктатора в администратора, совершившееся за полвека после Хмельницкого, было вовсе не случайно. Этот процесс начался еще после смерти первого гетмана Малороссии, когда к власти пришел Выговский. Он был продолжен при Юрии Хмельницком и Павле Тетере. Затем новый виток вооруженной борьбы, связанный с противодействием разделу Украины Польшей и Россией по Андрусовскому договору, вновь превратил гетмана (сначала Дорошенко, затем Самойловича) в полководца. А-соответственно, и в военного диктатора.

Вне всякого сомнения, это и было одной из причин падения Самойловича. Самовластный военный диктатор не нужен был ни окружению гетмана, ни Москве. Неудивительно, что именно Мазепа, бывший генеральный писарь, то есть военный администратор, и получил булаву. Но его административные способности, в том числе умение быть полезным и нужным Москве, были причиной военно-политической слабости, что стало фатальным в 1708–1709-гг.

Мазепа был бы и далее военным администратором, но хотел сменить сюзерена, а для этого нужно было быть еще и политиком, и полководцем. Закономерно, что военное поражение нового сюзерена, которому не мог помочь в решающий момент Мазепа-полководец, стало концом Мазепы-администратора.

При этом важно подчеркнуть, что процесс превращения малороссийских гетманов из полководцев и диктаторов в военных администраторов и полугражданских правителей был необратим. Он был вызван необходимостью перехода от военного к мирному развитию Гетманщины. Это мы видим при Выговском, пытавшемся путем нового союза с Речью Посполитой, в соответствии с Гадячским договором, прекратить войну и перевести Малороссию к мирной жизни. Это же мы видим при смене Самойловича, произошедшей как раз после неудачного похода в Крым (1687-г.) князя Голицына. Самойлович проявил себя как недостаточно рачительный администратор и жесткий диктатор.

Военная и политическая слабость гетмана была результатом государственной ограниченности Гетманщины на Левобережье. По договору с Россией гетманское государство было лишено целого ряда важнейших государственных атрибутов. В-частности, права на внешнеполитические отношения, за исключением пограничных с непосредственными соседями: Османской империей и Речью Посполитой.

Сам военизированный строй Гетманщины тормозил развитие государственных и социальных структур. В-частности, замедляя восстановление структуры земледельческих хозяйств. К-тому же ряд важных вопросов, например, в отношении городов и городского управления, решался в Москве. Во многом неразвитость государственных институтов уже была обусловлена буферным, пограничным расположением Гетманщины по отношению к сюзерену– России.

Неудивительно, что и внутренние отношения в Гетманщине отличались острым противоборством. Причем как внутри правящего слоя, в частности, между гетманом и старшиной («значные»), так и между старшиной и основной массой казаков и селян. Здесь протекал неизбежный процесс сословного расслоения. И-если при Брюховецком он только начинался, то при гетманстве Мазепы уже достиг значительного масштаба. «У-казаков жалоба великая на гетмана, полковников и сотников, что для искоренения старых казаков прежние их вольности все отняли, обратили их себе в подданство, земли все по себе разобрали: из которого села выходило на службу казаков по полтораста, теперь выходит только человек по пяти или по шести». Так свидетельствовали очевидцы.

Причем, внутренняя борьба сопровождалась множеством доносов в Москву как гетмана на свое окружение («значных»), так и со среды старшины на гетмана. В-частности, выступление старшины стало едва ли не главной предпосылкой свержения Самойловича и смены его Мазепой. Гетманы стремились использовать свое положение для баснословного обогащения. Огромным состоянием обладал Самойлович, не меньшие богатства приобрел в годы гетманства и Мазепа, увозивший во время бегства с Карлом XII 12 бочонков, наполненных золотом.

Естественно, внутренние противоречия, наметившиеся глубокие имущественные и социальные различия еще более ослабляли Гетманщину перед лицом усиливавшейся императорской власти Петра I, наоборот, консолидировавшего социальные отношения в России на основе жесткой сословной иерархии и деспотической монархии.

Закономерно, что и в дальнейшем эволюция власти Гетманщины пошла по пути редукции ее военной функции и сохранения лишь административной. Например, уже при Скоропадском (1709–1722-гг.) ряд полковников назначался не из малороссийской элиты. Но даже малороссийские полковники и сотники теперь назначались с ведома царских резидентов при гетмане. Соответственно, нарушалась внутренняя субординация в военно-административном устройстве Гетманщины. Особенно этот процесс углубился после смерти Скоропадского (1722-г.), когда несколько лет гетмана не было вообще, пока с согласия Москвы в 1727-г. не избрали Даниила Апостола.

Именно с 1722-г. на Гетманщине был создан новый, по существу, имперский орган управления– Малороссийская коллегия. Причем он также имел военизированный характер и состоял из шести русских офицеров во главе с президентом-бригадиром. Это уже было начало изъятия из ведома гетманского правительства не только военных, но и административных функций.

Но до тех пор, пока сохранялось противостояние в Причерноморье между Россией и мусульманской цивилизацией, существовала и потребность в буферной территории с особым статусом и внутренним устройством, каковой продолжала в урезанном виде сохранять Гетманщина, особенно Запорожье. Это совершенно очевидно хотя бы потому, что почти абсолютно совпадают во времени победы России в войне с Османской империей и Крымским ханством и ликвидация Запорожской Сечи и Гетманщины.

И-наоборот, обострение отношений с силами мусульманской цивилизации подтолкнуло правителей России к выборам гетмана в 1727-г., после ряда лет его отсутствия. Но гетман Даниил Апостол стремился поддерживать и восстанавливать автономные структуры Гетманщины, что не могло быть незамеченным в Петербурге. К-тому же, после смерти Петра II (1730-г.) императрицей стала Анна Иоанновна, при которой в России установился полицейско-бюрократический режим– бироновщина, называемый по имени фаворита царевны прибалтийского немца Бирона.

Он, как и ряд других высокопоставленных немцев (Миних, Остерман), чрезмерное внимание уделял внешней политике, европейским политическим союзам. Заключив союз с Габсбургами, Россия в 1735-г. вступила в войну с Османской империей и Крымом. К-этому времени Апостол умер (1734-г.), но гетман не был избран, а была создана вторая Малороссийская коллегия. И-как показали события русско-турецкой войны, вовсе не случайно. Малороссия превратилась в базовую территорию для ведения боевых действий.

Были мобилизованы не только десятки тысяч ее жителей: казаков, погонщиков, но и огромное количество тяглого скота, в частности, волов. К-тому же, несмотря на неоднократные вторжения в Крым, русским армиям не удалось уничтожить военный потенциал крымских татар, и в 1737-г. они совершили набег, нанеся значительный урон Полтавщине.

В-конечном итоге русско-турецкая война, продолжавшаяся до 1740-г., привела к значительные людским потерям в Малороссии и нанесла тяжелый урон ее хозяйству. Вместе с тем она выявила упадок военного потенциала Гетманщины. Ее государственные структуры за первые десятилетия XVIII-в. все более превращались из военных в чисто административные. Шел неуклонный процесс демилитаризации Малороссии. И-с этой точки зрения сворачивание государственных функций Гетманщины и гетмана было естественным и закономерным. Ведь мы видели, что само появление титула Гетмана войска Запорожского было вызвано чисто военными потребностями. И-первый гетман– Хмельницкий– был, прежде всего, полководцем и военным диктатором.

Однако к середине XVIII-в. казацкое войско теряет свою боеспособность, а его старшина – полководческие свойства. Так, военное командование русских сил вторжения в Крым очень низко оценивало боевые качества казаков Гетманщины. Генерал Лесли презрительно называл их «мышами, зря евшими хлеб». Тогда как запорожские казаки, сохраняя военизированную внутреннюю организацию, действовали, в частности в Крыму, очень эффективно.

Падение военного потенциала Гетманщины имело две причины. Причем обе они свидетельствовали об изменении геополитического положения Малороссии.

Первая, и главная, состояла в том, что Гетманщина все более теряла свое значение как буферная территория между европейской и мусульманской цивилизациями и Россией как евразийской субцивилизацией.

Так, в первой половине XVIII-в. все более нарастало превосходство евразийской России над европейскими регионами: над северным (Швецией), восточным (Польшей и Литвой), а затем после Семилетней войны (1756–1763-гг.) и над германским (Пруссией).

Хотя вплоть до русско-турецкой войны 1768–1674-гг. Османская империя не терпела крупных поражений от России, тем не менее, уже в первой половине XVIII-в. она не представляла какой-то серьезной угрозы. Еще в большей степени это относится к Крымскому ханству. Татары хотя еще и совершали набеги, но как военная сила уже не представляли такой опасности, как в XVI–XVII-вв.

Наоборот, военный потенциал России, начиная со времени Петра I, чрезвычайно возрос. Война 1735–1740-гг. хотя и не дала каких-то серьезных результатов, тем не менее показала, что положение Крыма стало чрезвычайно уязвимым. Достаточно сказать, что русская армия доходила до центра Крыма и занимала его столицу– Бахчисарай. В-этих походах очень успешными были действия запорожских казаков, вернувшихся в состав России в 1731-г. после 25-летнего пребывания под протекторатом Турции в дельте Дуная. Следовательно, при таких обстоятельствах, росте военной мощи России и слабости ее главных противников: Швеции, Речи Посполитой, Османской империи, Крыма, падало значение Малороссии как буферной территории. А-значит, здесь становились не нужны как отдельные вооруженные силы, так и особый военизированный строй. То есть, военно-административное деление на полки, а не на губернии как собственно в Российской империи. Не было нужды и в поддержании в Гетманщине высокой боевой готовности в условиях наличия мощной регулярной русской армии.

Вторая причина снижения военного потенциала Гетманщины тесно была связана с первой. Демилитаризация Малороссии как результат падения значения ее буферного положения вели к вовлечению казаков в хозяйственную деятельность, а старшина все более стремилась укрепить свое имущественное и сословное положение.

Упадок Гетманщины как особого автономного государственного устройства вполне ясно проявился в личности и в образе управления последнего гетмана Кириллы Разумовского (1750–1764-гг.). Он был фактически назначен из Петербурга по указанию царицы Елизаветы Петровны и избран гетманом в возрасте 22 лет. Разумовский был совершенно далек от вопросов управления Гетманщиной. Реально, последняя была отдана ему как вотчина в кормление, как брату неофициального мужа императрицы Елизаветы.

Естественно, что такое «гетманство» можно вполне определить как исторический фарс. Гетманство Разумовского уже полностью потеряло свою важнейшую черту военной диктатуры, породившей этот институт в 1648-г. Поэтому правильно назвать последнего гетмана полностью зависимым от Петербурга администратором, находившимся в Гетманщине на кормлении.

При Разумовском на Гетманщине укрепилось сословное деление. Старшина все чаще называлась «шляхетством», а селяне все сильнее ограничивались в возможности перемены места жительства, то есть усиливалось их прикрепление к земле. Войска Гетманщины, по инициативе Разумовского, приобретали все более вид регулярной армии. Но в целом последний гетман был полностью зависим от Петербурга. И-когда там новая императрица решила окончательно ликвидировать Гетманщину, то Разумовский безропотно подчинился (1764-г.).

Следующим закономерным и конечным этапом эволюции государственности и социального строя Гетманщины, тесно связанным с изменением ее геополитического положения, стала третья по счету Малороссийская коллегия. Ее отличало от двух предшествующих то, что она не была временным институтом до избрания гетмана, а сменила его. В-нее входили 4 имперских представителя и 4 малоросса, но возглавил коллегию уже генерал-губернатор Румянцев. В-результате Гетманщина превратилась в генерал-губернаторство. За 20-летнее правление Румянцева произошли глубочайшие сдвиги, окончательно изменившие внешнее и внутреннее положение Малороссии. С-одной стороны, в ходе русско-турецкой войны 1768–1774-гг. Османская империя потерпела поражение и по Кючук-Кайнаджирскому мирному договору Крым получил независимость, но вскоре был присоединен к России (1783-г.). Причем, русские армии в войне возглавлял Румянцев. В-результате южнорусские земли перестали быть буферными по отношению к мусульманской цивилизации, так как было ликвидировано ее присутствие в Причерноморье.

Как следствие, сразу после окончания войны в 1775-г. русскими войсками под командованием Текели была разгромлена Запорожская Сечь, своего рода антипод Крымского ханства. И-это несмотря на активное участие запорожских казаков в войне против Турции и Крыма. Несомненно, на такое жесткое решение Екатерину II подтолкнуло едва подавленное восстание других казаков– яицких во главе с Пугачевым. А-также противодействие запорожцев заселению Причерноморья сербами, немцами, русскими.

Но для нас особенно важен геополитический аспект происходивших событий. Запорожье было ликвидировано сразу после победы над Османской империей, в результате чего Малороссия перестает быть буферной территорией по отношению к мусульманской цивилизации. Неудивительно, что через несколько лет (1781-г.) было ликвидировано и особое военно-административное деление Левобережья на полки. Вместо них были созданы Киевская, Черниговская и Новгород-Северская губернии.

К-этому же времени относится окончательное утверждение сословного строя в Малороссии. В-1783-г. были закреплены за местом проживания малоросские селяне, а старшина уравнивалась с русским дворянством по «Жалованной грамоте дворянству» в 1785-г. Тем не менее, бывшая Гетманщина сохраняла важное отличие в своем социальном строе. Более трети населения составляло особое сословие– казаки. Правда, оно имело сходство не столько со своим аналогом– русскими казаками, а и с однодворцами, и даже с государственными крестьянами России. Но в последней эти сословия и подсословия расселялись преимущественно на отдельных пространствах: государственные крестьяне на севере, крепостные в центре, однодворцы и казаки на юге, тогда как в Малороссии преобладало смешанное расселение.

Нетрудно понять, что к концу XVIII-в. здесь произошло восстановление структуры семейных земледельческих хозяйств, которую составили не только селяне, но и основная масса казаков как занимавших промежуточное положение воинов-земледельцев. Масса казаков превращалась в обычных земледельцев, ведущих семейные хозяйства. Именно на основе восстановленной структуры семейных хозяйств происходило возрождение сословного строя.

Следовательно, сословный строй и крепостное право не были навязаны Малороссии русскими царями и императорами. В-том числе и Екатериной II. Этот строй сам восстанавливался по мере разложения военизированных порядков Гетманщины. Причем решающую роль в этом процессе сыграла казацкая старшина, «значковые», все эти Скоропадские, Лизогубы, Апостолы, Полетики и т. д. Они захватывали плодородные и удобные земли и превращали в зависимых людей селян и рядовых казаков.

Следующим важным событием, изменившим геополитическое положение Южной Руси, стали три раздела Речи Посполитой Россией, Пруссией и Австрией. В-результате, к концу XVIII-в. и Правобережье, и Волынь оказались в составе России, а ряд западноукраинских земель– Галичина, Буковина, Закарпатье– вошли в состав Австрийской империи.

Через непродолжительное время, после разгрома Наполеона, по решению Венского конгресса к России отошла и большая часть собственно Польши. В-результате основная часть южнорусских земель не только на юге, но и на западе перестала быть буферной территорией. Особенно это ясно проявилось в первой половине XIX-в., когда поделившие территории, входившие в состав Польши, Российская и Австрийская империи стремились поддерживать в Европе сложившееся статус-кво. Россия, поглотив почти все буферные территории (большую часть нынешней Украины, Белоруссию, Литву, Прибалтику), перенесла свои границы на пространство собственно европейской цивилизации: в Польшу и Финляндию.

 

Глава X

Изменение геополитического положения и сословный строй, экономическая и этническая интеграция южнорусских земель в евразийскую Россию в XIX-в. Индустриализация и разложение сословного строя во второй половине XIX в. Влияние этих процессов на формирование южнорусского самосознания. Начало украинизации

XIX век в истории южнорусских земель далеко нельзя считать временем упадка и деградации, как это может показаться, если подходить к истории лишь с одним критерием– наличия национального государства.

Действительно, южнорусские земли вошли в состав двух империй: Российской и Австрийской. Под их воздействием изменялась культурная и интеллектуальная идентичность южнорусского населения, были подвергнуты унификации самобытные государственные институты.

Население оказалось в жестких военно-бюрократических структурах сословных империй. В-полной мере это относится к Российской империи. Как ранее в Речи Посполитой, интеграция в имперские структуры, прежде всего, охватывала высшие южнорусские социальные слои: дворянство, духовенство, разночинцев. Этому способствовала языковая и этническая близость русских и малороссов, одинаковое этническое название («русские»), их приверженность православию, сходство социальной организации и др.

Положение западных русинов, чьи земли не вошли в состав Российской империи, было не менее, а то и более сложным. Наряду с давлением имперских структур Австрии, большинство их испытывало жесткую конкуренцию: административную, экономическую, культурную со стороны поляков в Галиции. Причем, положение усугублялось тем, что русины почти не были представлены в высших сословиях и не были жителями городов– важнейших политических, экономических и культурных центров. Фактически, здесь сохранялась структура этносословий, в которой русины были представлены лишь двумя: земледельцев, ведших по преимуществу семейное хозяйство, и сельских греко-католических священников. Причем, даже весьма радикальные реформы австрийского императора Йосифа II, предпринятые в конце XVIII-в., весьма мало изменили положение.

Вместе с тем включение в состав крупнейших империй имело и большое позитивное значение, что, по большей части, игнорируется украинскими историками. Особенно когда речь идет о Российской империи.

В-действительности именно в пределах этой империи произошло резкое расширение жизненного пространства южнорусского населения. В-частности, во второй половине XVIII-в., когда было уничтожено Крымское ханство и прекратились продолжавшиеся несколько столетий разрушительные набеги татар. И, наоборот, именно ограниченность жизненного пространства Галиции делала экономическое положение русинов особенно тяжелым, вызвав на рубеже XIX–XX-вв. их массовую эммиграцию.

Не менее важно и то, что именно XIX-в. оказался наиболее мирным в истории Южной Руси едва ли не со времен Киевской Руси. Почти непрерывные набеги татар в XIII–XVI-вв., потрясения XVII-в., военно-политическая неустойчивость XVIII-в., мировые войны, кровавые тотальные режимы и страшные голодовки XX-в., хозяйственный упадок, массовая эмиграция и острейшая политическая борьба начала XXI-в. На этом фоне исторических и современных потрясений именно XIX-в. был наиболее благополучным для масс южнорусского народа.

К-тому же, несмотря на политику русификации в Российской империи и жесткое противоборство русинов с поляками в Галиции за национальную идентичность, мы не можем говорить и об интеллектуальном застое на Малороссии и в Галиции в XIX-в. Деятельность Кирилло-Мефодиевского общества в 40-е-гг. и громад в 60—70-е-гг., Шевченко и Пантелеймона Кулиша, Костомарова и Антоновича, Драгоманова и Франко и многих других деятелей культуры и науки в буквальном смысле воссоздали южнорусскую научную мысль и культуру именно в XIX-в. Особенно в его второй половине, когда зарождается и приобретает организационные черты украинство.

Таким образом, интеллектуальные достижения малороссов и русинов тесно связаны с интеграцией их земель в империи. Последние создавали пространственные, экономические, социальные условия для формирования интеллектуальной элиты. Так, уже в первой половине XIX-в. были открыты Харьковский и Киевский университеты. Еще ранее в 1784-г. Йосиф II открыл университет во Львове, в котором, однако, абсолютно преобладали поляки.

Вместе с тем, в XVIII–XIX-вв. российскому самодержавию удалось выполнить задачу интеграции Малороссии в имперские структуры и полностью растворить в них украинскую государственность. В-России малороссы XIX-в. полностью утратили возникшие в XVII-в. и существовавшие в XVIII-в. политические институты. Но важнейшей причиной этого была архаичность государственной организации Гетманщины. К-тому же казацкая старшина в своем большинстве стремилась как можно скорее интегрироваться в господствующий слой Российской империи. Немало малороссов заняли высшие посты в империи.

Наряду с Разумовским, фактически супругом императрицы, можно назвать канцлера Безбородько, крупнейшего полководца начала XIX-в. Паскевича и других.

До 30-х-гг. XIX-в. продолжался процесс формирования малороссийского дворянства.

Русины Галиции приобрели на протяжении XIX-в. некоторые политические права. В-частности, представительство в австрийском парламенте. Но из-за конкуренции поляков в Галиции могли их реализовать весьма ограниченно. Не говоря уже о совершенно призрачных перспективах государственности русинов.

Наряду с растворением в России малороссийских государственных структур имперскими, решающим условием ее полной интеграции было изменение геополитических и социальных свойств южнорусских земель. Как мы видели, эти изменения произошли в результате экспансии евразийской России на юг и запад и поглощения ею буферных территорий. А-затем проникновения и в собственно европейские регионы. В-результате этой экспансии Южная Русь перестала быть буферной территорией не только по отношению к мусульманской цивилизации, но и во многом по отношению к европейской. Россия сама, захватив Польшу и Финляндию, стала частично играть роль восточноевропейского региона, оставаясь в действительности евразийской империей и европейской субцивилизацией.

Перестав быть буферной территорией, Малороссия потеряла и внутреннюю структуру, которая была присуща ей ранее. Теперь уже не нужен был военизированный социальный строй, деление на полки, сотни, большой слой казаков, военизированное правительство в лице генеральной старшины, «вольные войсковые поселения» земледельцев. Вместо всего этого в 80-е-гг. XVIII-в. вводился сословный строй. Малороссийская войсковая старшина вливалась в сословие дворян, а основная масса селян превращалась в сословие крепостных крестьян. Хотя больше трети населения оказалось в сословии казаков, реально они были близки к государственным крестьянам в России.

Отсюда проистекает и упадок политических институтов в Малороссии, практически полное отсутствие политических движений на протяжении всего XIX-в. В-отличие, например, от той же Польши, где в 1831-г. и особенно в 1863-г. вспыхивали достаточно опасные для господства России восстания. Можно даже говорить, что в XIX-в. роль буферного пространства между Россией и Европой стала выполнять Польша. Таким образом, к концу XVIII-в. большая часть Южной Руси оказалась непосредственно связана с исторической судьбой Российской империи, а в XIX-в. приобрела ее социальную и территориальную структуру. Она состояла из освоенных земель Левобережья (Черниговская, Полтавская, Харьковская губернии) и Правобережья (Киевская, Волынская и Подольская губернии). Следовательно, основная часть южнорусских земель, причем значительно расширившихся к востоку и югу, была сосредоточена в одной империи, в одной административной системе, в единых государственных границах.

К-тому же, после разгрома польских восстаний и ликвидации униатской церкви (1839-г., на Холмщине позже) на Правобережье падает значение польского влияния и польской культуры. Но русификация здесь оказалась намного менее действенной, чем на Левобережье.

Сложные процессы происходили в Причерноморье (Новороссии), впоследствии ставшем Южной Украиной, и в Крыму. Здесь были созданы три губернии: Екатеринославская, Херсонская и Таврическая (включая собственно Крым). Население этих территорий в этническом отношении было весьма пестрым. Наряду с малороссами и татарами в эти губернии переселилось немало русских, греков, евреев, сербов, немцев, молдаван и др. Причем во второй половине XIX-в. начавшийся процесс индустриализации в Российской империи и рост городов отнюдь не изменили этническую ситуацию. Вот данные, приводимые известным канадским историком Орестом Субтельным. В-1897-г. в Одессе, крупнейшем городе того времени на юге России, проживало около 400 000 человек, из них малороссы составляли лишь 5,6 %!

Таким образом, невозможно согласиться с переносом в историческое прошлое нынешних границ Украины и ее этнического состава населения. Даже в XIX-в., не говоря уже о ранних периодах ее истории, например, Киевской Руси, как это нередко сегодня делается. Украина как современное государственное пространство, прошла длительный путь становления, и XIX-в. был едва ли не решающим этапом его. Именно в этом веке как раз и шел активный процесс формирования будущей украинской территории, получивший свое завершение лишь в XX-в.

Это же совершенно относится к экономическому развитию и его количественным показателям. Когда читаешь Дорошенко, Полонскую-Василенко и особенно Субтельного, то удивляет непоследовательность исторического анализа. Субтельный очень объективно показывает, что индустриализация и рост городов удивительно слабо затронули малороссов даже на коренных их территориях. Основным населением в городах рубежа XIX–XX-вв., где и протекала индустриализация, были русские и евреи. Тем не менее, индустриализация рассматривается как исключительно достижение Украины, но не Российской империи, а неукраинское население именуется нацменьшинствами и «чужинцами». При том, что в таких регионах, как Донбасс или Таврическая губерния, во второй половине XIX-в. малороссы вообще не были большинством населения. Вышеприведенный пример Одессы об этом ярко свидетельствует.

Очевидно, налицо подмена научного анализа политическими пристрастиями. Также очевидно, что Донбасс был важнейшим промышленным центром именно Российской империи, а не Украины, Одесса крупнейшим портом также всей империи. То же самое можно сказать о Екатеринославе, Харькове и даже Запорожье, в котором даже в 1923-г., по данным того же Субтельного, проживало лишь 23 % украинцев.

Особенно смехотворно выглядят утверждения о колониальной эксплуатации Украины в процессе индустриализации. В-действительности, Донбасс был территорией, отвоеванной и промышленно освоенной Российской империей и по преимуществу русскими. Наоборот, появившаяся как административное образование в составе СССР Украина получила в свой состав те территории, которые никогда не составляли ни Малороссии, ни Украины. По составу населения они были смешанными.

Таким образом, индустриализация на территории Украины проводилась руками русских рабочих и инженеров, с привлечением французских, английских, бельгийских капиталов. И-работали индустриальные предприятия на территории нынешней Украины как раз на общеимперские рынки. Следовательно, индустриализация была процессом интернациональным, хотя нельзя отрицать значительного, а местами и весьма большого в ней участия малороссов.

Данные замечания показывают, насколько тесно была интегрирована Малороссия в экономические структуры империи, а начавшаяся во второй половине XIX-в. индустриализация еще и усилила эту интеграцию. Как мы увидим далее, уяснение данного вопроса не только важно для правильного представления о том, чем была Малороссия в XIX-в., но и для осознания хода событий истории Украины в XX-в. В-частности, событий 1917–1921-гг., то есть периода возрождения южнорусской государственности.

Почти то же самое можно сказать о Карпатской Руси, и прежде всего о Галичине. Совершенно недопустимо отождествление ее современного состояния (т. е. в XXI-в.) и положения на рубеже XIX–XX-вв., когда даже в центре восточной Галичины– Львове абсолютное большинство населения составляли поляки и евреи.

Оно тем более показательно, что вхождение Галичины в огромную европейскую империю, каковой была Австро-Венгрия, и возможность выхода на европейские рынки сбыта вовсе не привели к экономическому подъему и процветанию. Галицийские русины оставались едва ли не самым бедным населением Европы.

Не менее важен был для последующей истории Украины и другой аспект индустриализации: стремительное разложение сословного общества и развитие классов и классовых отношений.

Как мы видели, именно сословная консолидация во второй половине XVIII-в. привела к поглощению Гетманщины как южнорусской государственности, имперскими структурами России. Соответственно, следовало ожидать, что разложение сословного строя должно было возродить и активизировать политическое движение малороссов.

Хотя кризис сословного строя в России проявился уже в середине XIX-в., активный процесс его разложения начался лишь с 1861-г., когда было отменено крепостное право. Причем, внешним толчком к этому было поражение России в Крымской войне (1855-г.). Этим поражением заканчивался земледельческий «ритм Евразии», начало которому 200 лет назад было положено Переяславской радой и переходом Малороссии под протекторат России.

Разложение сословного строя после отмены в 1861-г. крепостного права протекало весьма интенсивно. И-неудивительно. Если в странах Западной Европы (Англии, Франции, Нидерландах) сословный строй разлагался в XVI–XVIII-вв., когда индустриализация еще не началась или только начиналась (конец XVIII-в.), то в Российской империи разложение сословного строя и индустриализация протекали одновременно. Взаимозависимость этих процессов была обусловлена тем, что начало формирования индустриального общества означало трансформацию земледельческой цивилизации в индустриальную.

Как мы увидим далее, смена цивилизаций сыграла противоречивую роль в истории Украины. Южнорусское население, причем как в России, так и в Австрии, оставалось, в своей массе в социальных слоях, присущих земледельческой цивилизации. В-частности, во многом сохранялась структура семейных земледельческих хозяйств, особенно после реформы 1861-г., а на Правобережье огромные латифундии польских землевладельцев.

Поэтому разложение сословного строя в единстве с индустриализациией не привело к немедленному национальному возрождению Малороссии. И-не только потому, что царское правительство осуществляло преследование украинского национального движения. Но как раз потому, что разложение сословного строя не привело к быстрому росту индустриальных слоев южнорусского населения. Бывшая элита Гетманщины– казацкая старшина– на рубеже XIX–XX-вв. по большей части обрусела. Малоросская интеллигенция составляла 2–3 %, рабочих также было вряд ли более 5 % от всей массы населения, незначительной была и прослойка предпринимателей. Причем все эти слои в той или иной степени также подвергались русификации.

Следовательно, разложение сословного строя Малороссии коснулось даже слабее, чем России. Хотя на малороссийских землях, особенно на Правобережье, сохранялись огромные латифундии польских землевладельцев, подавляющая масса украинцев по-прежнему оставалась мелкими и мельчайшими земледельцами. То же следует сказать о Галичине. Так, около 50 % земледельцев-русинов относились к беднякам, имевшим до 3 га земли. Следовательно, несмотря на отмену крепостного права и индустриализацию, сословный строй на южнорусских землях оказался очень устойчив.

Это, естественно, обостряло поземельные и социальные противоречия и тормозило развитие украинского национального движения. Так, Волынь оказалась одним из важнейших оплотов русских националистов. На выборах в Государственную Думу здесь большинство избирателей голосовало за крайне правые партии (черносотенцев). Очевидно, причина этого состояла в противостоянии на Волыни южнорусского населения и поляков.

Особенно остро сословные противоречия проявились в ходе революции 1905–1907-гг. Но как раз эти очень важные события выявили слабость политического развития малороссов, его зависимость от общероссийских процесссов. Хотя предвестником антисословной революции 1905-г. можно как раз считать выступления селян в малороссийских губерниях, прежде всего в Киевской и Харьковской в 1901–1902-гг. Они свидетельствовали о крайней остроте сословных противоречий на Украине.

Фактически именно эти противоречия, а не национальные были основными в революции 1905–1907-гг. Это же подтверждает развитие политического спектра партий. Украинские партии, по существу, повторяли структуру общероссийских партий, только спектр их был уже. Отсутствовали правые партии, что свидетельствовало об интеграции украинского дворянства и крупных предпринимателей в общероссийские хозяйственные и политические структуры.

Так, членами партии конституционных демократов (кадетов) были малороссийские деятели: Лучицкий, Василенко, Яснопольский и др. Первая украинская партия Революцийна Украинська партия (РУП, осн. в 1900-г.) в 1905-г. превратилась в Украинскую социал-демократическую рабочую партию.

Специфика партийного движения в Малороссии состояла в том, что украинские партии одним из важнейших пунктов своих программ вводили требование национальных прав Украины. Так, возникшая в 1904–1905-гг. Украинская демократическо-радикальная партия была близка российской партии кадетов, но выступала за развитие основ украинской культуры. В-нее входили такие видные деятели, как Сергей Ефремов, Дмитрий Дорошенко и др.

Вероятно, наивысшим достижением в политическом развитии украинского движения в революции 1905-г. можно считать образование в двух первых Государственных Думах достаточно больших украинских (малороссийских) парламентских групп численностью более 40 чел. каждая. Но, как мы знаем, обе Думы были последовательно распущены царем.

Поэтому, хотя в целом в революции 1905-г. основной была антисословная борьба, причем в Малороссии даже более, чем, например, в Польше, нельзя отрицать большой важности событий 1905–1907-гг. для развития национального движения украинцев. Хотя достижения этого движения и были весьма скромны.

Гораздо большего в политическом развитии добились украинцы (русины) Галичины. Но в этом был и негативный момент. Дело в том, что западные украинцы достигли этого в острой национальной конкуренции с поляками. Причем, при широкой поддержке правительства Австрийской империи, в том числе и финансовой. Неудивительно, что национализм, непримиримое противостояние в Галичине приобретали значение образа жизни. Настолько, что наиболее активные их слои произвели при всесторонней поддержке как австрийского правительства, так и польских властей края переворот в своей национальной идентификации.

С-подачи поляков они отказывались от столетиями употреблявшегося самоназвания «русины», называя себя «украинцами». Польские круги рассчитывали на отрыв от русских и России как украинцев Малороссии, так и галицких русинов. Именно с этой целью южнорусское население, едва ли не тысячу лет носившее имя русских (русинов), стали называть «украинцами». Термином, широко использовавшимся поляками как раз для того, чтобы сокрыть общность происхождения Северной и Южной Руси.

Но смена самоназвания русинов-украинцев не привела к примирению с поляками. Новоявленные украинцы противостояли не только русским и весьма значительным прорусским кругам в Австро-Венгрии, но в не меньшей степени и полякам. Это вело к замыканию украинцев в узких этнопрофессиональных группах: земледельцев, малочисленной национальной интеллигенции, греко-католического клира, формированию у западноукраинской элиты унизительной преданности монархии Габсбургов. Последние активно поддерживали противостояние в Галичине поляков и украинцев, а заодно и противостояние внутри галицких русинов, стремясь укрепить имперскую власть.

А-переход от самоназвания «русины» к самоназванию «украинцы» протекал весьма и весьма болезненно, приобретая временами трагический характер. Еще ранее (с первой половины XIX-в.) в Галичине сформировалось движение русинов, часть которого явно склонялась к ориентации на Россию и получила название «русофилов». Во Львове был построен Русский Дом (1863-г.), ставший культурным, а в некотором отношении и политическим центром русофилов в Галичине.

Именно в противовес этим тенденциям, действуя по принципу «разделяй и властвуй» австрийское правительство в 70–80-гг. XIX-в. стало активно поддерживать «украинофилов», стремившихся к сближению с украинцами Малоросссии. В-дальнейшем, с помощью мощной финансовой и административно-полицейской поддержки имперского правительства Австрии и Германии украинофилы развернули борьбу с русофилами, нередко насильно захватывая их учреждения и подвергая разрушению их организации.

Но первоначально элита «украинофилов» видела своей целью не столько достижение государственной независимости, сколько достижение равенства с поляками в Галичине, прежде всего восточной, как раз в пределах Австрийской империи и при поддержке имперских структур. Однако имперские власти лишь до определенной степени поддерживали украинцев, отдавая предпочтение более сильной в Галичине общине поляков. Так, было отвергнуто требование украинцев о разделе провинции Галичина на западную, где численно преобладали поляки, и восточную, с численно преобладавшими русинами. Несмотря на активизацию русинского и украинского движения поляки контролировали все важнейшие институты провинции.

Таким образом, мощь империй, поглотивших южнорусские земли и весьма слабо консолидированный этнос, казалась достаточным фактором для пресечения попыток возродить южнорусскую государственность. В-свою очередь, национальные стремления украинцев были весьма слабо выражены и недостаточно подкреплены силой действия. Так что одних внутренних предпосылок для возрождения южнорусской государственности было явно недостаточно.

Зато вызревали внешние предпосылки, состоявшие во все более нараставших противоречиях между самими империями. Между Российской и Австрийской, в первую очередь. Мир империй начал трансформироваться в глобальный мир. Как мы теперь знаем, этот процесс растянулся практически на весь XX-в. Поэтому закономерно, что столкновение империй оказалось для них фатальным и привело к крушению политических структур, препятствовавших национальной и государственной консолидации украинцев.

 

Глава XI

Этнотерриториальное состояние юга России во второй половине XIX-в. и начала XX-в. как следствие ее буферного геополитического положения. Полиэтничность. Сложности процесса национальной идентичности малороссов и русинов. Имперские воздействия

Изучение эволюции южнорусского пространства со времени разложения Гетманщины было бы неполным без анализа происходивших на Украине этнических процессов. Ликвидация в конце XVIII-в. Крымского ханства открыла возможность заселения обширных и достаточно плодородных пространств северного Причерноморья. Причем, этническое происхождение переселенцев было весьма пестрым. Так, сюда переселялись или были переселены греки, молдаване, сербы, немцы, болгары, армяне, не говоря уже о крымских татарах, русских и евреях, нередко составлявших основное население той или иной части Причерноморья и Приазовья. В-то же время значительным был компонент и собственно малороссов.

Другими словами, будущий юг Украины формировался как полиэтническая территория. С-тем же сталкиваемся мы и на других землях, сегодня являющихся Украиной. Причем, даже на основных. Так, полиэтничными были на рубеже XIX–XX-вв. практически все крупные города Правобережной и особенно Левобережной Украины, в том числе и Киев. Как уже подчеркивалось, во многих из них малороссы вообще составляли меньшинство населения, и Киев не исключение.

В-не меньшей, если не в большей степени это относится к современным западноукраинским землям. Даже в восточной Галичине русины составляли только 62 % населения. К-тому же в начале XX-в. их процент даже сократился в сравнении с XIX-в. Положение усложнялось еще и тем, что в обеих частях будущей Украины господствующими были другие этносы: русские, австрийцы, венгры, поляки. Причем, они оказывали самое непосредственное воздействие как на расселение южнорусского населения, так и на его национальную идентичность.

Полиэтничность украинских территорий складывалась на протяжении многих столетий, и направляли этот процесс как раз господствующие этносы: те же поляки и русские, венгры и австрийцы. Однако нередко он протекал и стихийно.

Нетрудно понять, что полиэтничность была прямым следствием исторического развития юга Руси как буферной территории. Поэтому процесс консолидации украинской народности приобретал крайне сложный характер. Причем имперские структуры России и Австрии оказывали на него на протяжении всего XIX-в. чрезвычайное воздействие. Но действовали они, в соответствие со своими имперскими интересами, в противоположных направлениях. Таким образом, даже войдя в состав империй, южнорусские земли сохраняли черты буферных территорий, но уже в политике противоборства этих империй.

Российская империя, ее правящие круги стремились растворить южнорусскую народность в русском населении, поэтому целенаправленно и жестко проводилась политика русификации. Политика империи была основана на официальном признании наличия одного народа– русского, состоявшего их трех частей: великороссов, малороссов и белорусов. Несомненно, продолжайся такая политика еще лет 100, и русификация могла охватить все слои населения Правобережья и особенно Левобережья, которое уже в начале XX-в. было сильно русифицировано.

При этом развитие малороссийской культуры и языка регулировалось. Можно указать на запрет (1863-г.) министра Валуева на публикацию на малороссийском наречии научной и образовательной литературы. Запрет на использование этого наречия был расширен указом 1876-г., по которому рекомендовалось не преподавать на малороссийском наречии даже в начальных школах, не использовать это наречие в театрах, не ввозить книги на этом наречии и т. д. Контролировалось создание украинских общественных организаций. Такое положение изменила лишь революция 1905-г.

Следует добавить, что в целом указы против малороссийского наречия выполнялись далеко не последовательно и украинская культура продолжала развиваться. Например, существовало немало украинских театров, разъезжавших по России. Но главное, само понятие русификации весьма некорректно. Ведь малороссы также были русскими. Естественно, абсурдно говорить о русификации русских.

Достаточно жесткое подавление украинского национального движения объяснялось не только деспотическим характером власти русских царей, выросшей на основании политических традиций Евразии и Византии. Важной причиной неприязни имперских властей ко всему украинскому была тень «мазепинщины», то есть боязнь украинского сепаратизма. Причем, приобретавшая вполне реальные черты из-за империалистических противоречий с Германией и Австро-Венгрией.

Последние, начиная уже со времени революции 1848-г., потрясшей «лоскутную» империю Габсбургов, стремились максимально использовать межэтнические противоречия для укрепления своей власти. А-затем и для борьбы со своими империалистическими противниками, прежде всего с Россией. Причем, как карпатские русины, превращавшиеся в начале XX-в. в западных украинцев, так и противостоявшие им поляки являлись одним из главных орудий Габсбургов в борьбе с империей Романовых.

Это и неудивительно. Ибо Россия также весьма эффективно использовала свое влияние на Балканах для подрыва позиций Австро-Венгрии (а косвенно, и Германии), поддерживая Сербию, Румынию, чешское движение, финансируя движение русофилов в Галиции. Фактически Россия возводила панславянизм и панрусизм в Галичине в политику наступления на Австро-Венгрию, большинство населения которой составляли славяне: чехи, хорваты, словенцы, словаки, боснийцы, поляки, русины (украинцы).

В-свою очередь, имперское правительство Австрии стремилось не допустить объединения усилий славянских народов для выхода из состава империи, фактического ее разрушения. С-этой целью имперская власть стремилась разжигать противоречия в отношениях между самими славянскими народами. Например, использовало хорватов как имперскую военную силу.

Особую роль в планах австрийцев сыграли как раз галицийские русины. Уже в ходе революции 1848–1849-гг. они были использованы для подрыва революционного движения поляков в Галиции, а затем для блокирования границ восставшей против Габсбургов Венгрии.

Однако в конечном счете, результатом «пробуждения» русинов от 500-летней этнической и политической спячки стала смена ими национальной идентичности. Это весьма противоречивый и сложный процесс также протекал под имперским давлением. Вытеснение из России украинофильского движения, а также разгром польских восстаний привели к перемещению в Галицию украинских и польских деятелей: Антоновича, Драгоманова, Стахурского (Свенцицкого) и др. Позднее во Львове работал крупнейший украинский историк М. Грушевский, написавший многотомную историю «Украины-Руси». Уже в 1863-г. при финансовой поддержке австрийского правительства стал выходить печатный орган украинофилов «Мета», обвинивший прорусские издания в Галичине в «московской агитации».

Переход русинов на позиции украинофильства особенно соответствовал интересам имперских кругов Австрии, опасавшихся, что отождествление русинов с русскими и Россией может создать почву для опасного сепаратизма, подерживаемого извне. Превращение же русинов в украинцев позволяло рассчитывать на экспорт сепаратизма в обратном направлении– в Россию, на пространство Малороссии.

Но, несмотря на мощное воздействие имперских сил на процесс возрождения украинского движения, важной его основой все же было наличие хотя и раздробленной, но развивавшейся южнорусской народности. Этот процесс возглавила формировавшаяся южнорусская интеллигенция, стремившейся к национальной идентификации. Результатом этого стремления, а также воздействия имперских структур и польского влияния, стало превращение пространственного термина «Украина» и «украинцы» в национальный для части южнорусской интеллигенции в Малороссии и русинской в Галичине.

Оказывалось, что быть украинцами значит не быть ни русскими (великороссами), ни поляками. Значит, быть отдельным народом, что особенно привлекало выходившую из глубин сельского населения и церковного сословия интеллигенцию, стремившуюся стать украинской национальной элитой.

Однако процесс украинизации как в Галичине, так и Малороссии, для которой термин «Украина» был уже несколько столетий одним из самоназваний, протекал в достаточно жесткой внутренней борьбе. Как мы видели, она была теснейшим образом связана с имперскими воздействиями. Так, в России довольно далеко зашел процесс русификации, и основная часть жителей Малороссии считала себя в той или иной степени русскими. Причем прежде всего это относилось к наиболее состоятельным и образованным слоям населения.

Тем более что и сам термин «Украина» потерял свой первоначальный смысл к началу XX-в. Южная Русь перестала к этому времени граничить с мусульманской цивилизацией, перестала быть окраиной освоенной территории.

Неудивительно, что даже такие зачинатели украинофильства, как Кулиш, Антонович, Костомаров, Драгоманов, испытывали колебания в вопросах национальной идентичности Малороссии и ее населения. Особенно под жестким контролем Российской империи.

В-Австро-Венгрии условия для развития украинофильства были несравненно лучше, но сам термин «Украина» и «украинцы» не имел исторических корней в Галиции и был привнесен в нее извне. Прежде всего польскими деятелями после поражения польского восстания 1863-г. Поэтому здесь развернулась борьба внутри самих галицийских русинов, одни из которых идентифицировали себя с большим русским этносом, другие с малороссами Южной России. Как уже подчеркивалось, и русофилов, и украинофилов активно поддерживали и финансировали имперские силы Австро-Венгрии, России и Германии.

Особой остроты противостояние укараинофилов и русофилов достигло около 1890-г. в связи с программой польско-украинского сотрудничества, получившей название «Новая эра». Однако, в дальнейшем (1899-г.) важнейшим пунктом программы украинофилов в Галиции становится создание независимого государства Руси-Украины от Карпат до Кавказа. Усиление антипольских настроений в среде украинских организаций в Галичине выразилось в переходе к террористическим методам борьбы. В-1908-г. был убит галицкий наместник граф Потоцкий. Однако даже обострение украино-польских отношений не привело к примирению украинофилов и русофилов.

Но, несмотря на все успехи, украинское движение перед Первой мировой войной не только в России, но и в Австрии не представляло сколько-нибудь серьезной политической силы для противоборства с имперскими силами. Оно далеко уступало по своему потенциалу польскому или чешскому национальному движению. К-тому же, слишком тесные и откровенные связи украинствующих группировок с австрийскими и немецкими правительственно-полицейскими структурами, активно финансировавшими эти группировки, создавало впечатление искусственности украинской проблемы и идеи.

События Первой мировой войны, вызванные ею революционные потрясения и распад империй как раз и выявили истинное место и значение украинского движения и возникшей государственности.