Это было очень кстати, что у Степки быстро заживала рука. Нам предстояла поездка в заповедник «Столбы» около Красноярска, где должны были проводиться соревнования по скалолазанию среди школьников. В заповеднике мы не бывали, но слышали о нем много интересного.

И вот желанный день настал, и мы идем по душистой пихтовой тайге заповедника к таинственным скалам, где состоятся соревнования. Сквозь ветви деревьев в тумане появляется серая громадина. Подходим ближе к скале — перед нами огромная голова старика в фуражке. Длинная борода, суровый взгляд. И все это высечено природой из камня, крепчайшего сиенита. Очень интересно. Словно все это сделано древними мастерами. Я читал про индийские храмы, как их высекали в скалах. А тут никто не высекал, все само сделалось. Называют эту скалу «Дед».

Идем дальше. Подходим к другой скале. Здесь из земли торчат гигантские каменные перья. Каждое перо метров в пятьдесят высотой. И лезть на эти «Перья» нужно особым способом, который здесь называется «шкуродер», потому что лезешь, спиной опираясь об одно перо, а ногами упираясь в соседнее. Пока до верху долезешь, от рубашки один пшик останется.

Но соревнования проходили не на «Деде» и не на «Перьях», а на самой знаменитой скале заповедника, которая называется «Второй столб». Это самая высокая скала, сто метров высотой. На половине высоты растет сад. Скалолазы называют его ласково «Садик». Это природный сад-лесок, его никто не садил. Птицы занесли семена, и там выросли деревья. Но добраться до «Садика» очень трудно.

«Второй столб» знаменит не только «Садиком». У этого «Столба» боевая история. Когда-то, еще при царизме, отважный скалолаз написал на половине высоты белой краской слово «Свобода». Узнали об этом жандармы и решили смыть краску. Но как ни пытались они взобраться на «Второй столб», так и не забрались. И сейчас слово «Свобода» все так нее красуется над тайгой, напоминая о славных делах старых революционеров.

И мы полезли как раз тем ходом «Свобода», которым не смогли забраться жандармы. Когда вступили на вершину скалы, то даже дух захватило. Внизу пропасть глубиной в сотню метров, и кажется, что вот скала сейчас накренится и упадет. Но так только казалось, потому что скала стояла миллионы лет и никуда не падала. Обратный путь наш лежал не через «Свободу», потому что инструктор сказал: «Свободой» вниз трудно спускаться. Жандармов на веревках спускали с завязанными глазами, чтобы не было так страшно. А вам лучше спускаться «Сарачевкой».

Что такое «Сарачевка»? Это особый довольно легкий ход вниз. А название ему дано по имени одной девушки, Нины Сарачевой. В 1923 году она тоже спускалась этим ходом. Вместо обычных галош, которые не скользят на камне, она полезла на скалу в кожаных туфельках. Были и у нее конечно галоши, да только решила она похвалиться своей храбростью. И там, где нужно было спокойно спуститься с камня на камень, она прыгнула лихо. Кожаные подошвы скользнули по камню, и она сорвалась в пропасть. Только каблучки ее туфель прочертили две черты в лишайнике, покрывающем камни.

Две черты на камне! Мы долго смотрели на белесые бороздки, отметившие последние две секунды в жизни девушки по фамилии Сарачева. Это было так давно, сорок с лишним лет назад, но следы от туфелек, содравших лишайник, были столь свежими, точно она сорвалась со скалы только вчера.

— Тебе не кажется это странным? — спросил вдруг Степка, — что лишайник до сих пор не вырос в этих бороздках? За сорок лет лишайник не вырос ни на миллиметр!

Я отщипнул от скалы жесткий черный листок лишайника. Это была гирофора, лишайник, который я хорошо знал еще с пятого класса. Но мне и в голову тогда не приходило задуматься, почему лишайник так долго растет и сколько лет он растет, чтобы получилась маленькая черная корочка. Если следы Сарачевой не заросли за сорок лет, то весь лишайник рос здесь, может быть, тысячу лет. А может быть, десять тысяч лет?

Я вспомнил об американских мамонтовых деревьях, возраст которых, как считают, превышает три тысячи лет, и подумал, что эти лишайники на камнях не моложе, а старше мамонтовых деревьев! Но никто не обращает внимания на эти лишайники, будто это совсем ненужные и никудышные растения.

А в том, что эти лишайники страшно нужные растения и нужные именно сейчас, в наш двадцатый век, мы со Степкой убедились очень скоро. Но тогда, сидя на «Втором столбе» и разглядывая следы Сарачевой, мы еще не знали, что нас ждет через несколько дней в Иркутске и какую роль мы можем сыграть в жизни нашей планеты в ближайшее время.

Пока мы сидели у «Сарачевки» да размышляли, вся наша группа уже спустилась вниз. Мы тоже спустились, и тут обнаружилось, что одного человека не хватает. Пришлось снова лезть наверх. Но и там никого не было. Наверху была большая площадка, на ней пусто. Мы крикнули: «Эй»! И тотчас откуда-то снизу услышали слабый отклик: «Здесь я!» Наш товарищ попал в беду!

Мы подбежали к краю площадки и замерли от ужаса. Вниз на другую скалу была переброшена длинная бревенчатая лестница. Как мы узнали позже, лестницу поставили геодезисты. Раньше по ней поднимались на «Второй столб» и спускались оттуда туристы. Прошло много лет, и лестница стала ветхой, бревна подгнили и едва держались. Вот-вот она должна была рухнуть вниз в пропасть.

И на самой середине ветхого сооружения болтался наш друг скалолаз. Он побоялся спускаться «Сарачевкок» и решил, что спокойнее и безопаснее воспользоваться лестницей. Когда же бревна под его тяжестью заскрипели, он замер от страха и не мог сдвинуться с места. Никакие наши уговоры не помогали. Страх оказался сильнее рассудка и, казалось, ничто не могло оторвать его от ветхих бревен.

— Придется спускаться к нему, — сказал Степка, — иначе он устанет и оборвется.

— А если двоих лестница не выдержит?

— Может быть, выдержит! — как-то отчаянно махнул рукой Степка и сделал шаг в пропасть. — Если что, мой обед отдашь ребятам...

Степка старался спускаться вниз, чуть дыша, но под грузом двух человек бревна опасно выгнулись и скрипели еще больше. Но в общем все кончилось благополучно. Я тоже спустился по лестнице. Радостные, мы сели на нижних ступеньках немного отдышаться. И когда пришли в себя и могли что-то соображать, мы увидели изумительную картину. Прямо перед нами чернела отвесная громада «Второго столба», с которого мы спустились. Ничто не росло на этой отвесной скале кроме черных лишайников «гирофоры».

— Антарктида! — прошептал Степка, — Антарктида, вставшая на дыбы.

И действительно, перед нами на камне разрасталось огромное поле черных живых приборов для улавливания энергии Солнца. Это была миниатюрная Антарктида. Та Антарктида, которую мы нарисовали в своем воображении после рассказов учителя физики.

Но тут я подумал, что ведь в Антарктиде царствуют черные заросли сине-зеленых водорослей, а здесь черные лишайники. Какая же это Антарктида?

— А лишайник — это, по-твоему, что? — возразил Степка, нимало не смутившись. — Гриб плюс сине-зеленая водоросль. А к тому же лишайник улавливает свет солнца лишь благодаря водоросли. Значит, в основе лишайников — все же водоросли.

Снова вездесущие водоросли! На голом камне, где, казалось бы, ничто живое не может существовать без пищи, без воды и без тепла, водоросли отваживаются жить, хоть для этого им приходится изменять веселую зеленую окраску на мрачную черную. «Стань черным, — словно говорит им природа, — и получишь больше тепла и не погибнешь от холода». Мы пощупали ту часть скалы, с которой содрали лишайник скалолазы. Она была холодна и при летнем солнце, зато скала с лишайниками источала приятную теплоту.

Мы смотрели на черную жутко-мрачную скалу и думали, что вот такой же облик, наверное, имела и вся земля в ту далекую пору, когда жизнь на земле еще только зарождалась и когда царствовали на земле первенцы растительного мира — сине-зеленые водоросли!

— Ихтиозавры! — вдруг сказал Степка.

— Где? — удивился я.

— Да нет, это я о водорослях подумал. Ихтиозавры вымерли миллионы лет тому назад, а их современники, сине-зеленые водоросли, появились гораздо раньше. И выходит, что они — самые настоящие «растения — ихтиозавры». И никто об этом и не задумывается.

— А чего об этом думать? Ведь люди думают обычно о том, что им в жизни может пригодиться. Что делает их жизнь более красивой и интересной. А водоросли интересны только нам с тобой, потому что мы ими занимаемся. Наверное, Сарачева, когда лазила по скалам, не думала, что рядом с нею находятся древнейшие растения мира.

— Да, — согласился Степка, — сине-зеленые водоросли дали жизнь нашей планете, а теперь никто о них и не вспомнит.

Но думая так, мы сильно ошибались. И выяснилось это вскоре после того, как мы вернулись в Иркутск.