Глава 3. Необыкновенный фашист
1904 год, Лозанна, Швейцария.
За столом в гостиной небольшой квартиры сидит женщина и читает газету «Искра». Дверь открывается, входит молодой человек.
— Ну наконец-то! — восклицает она. — Таки я уже начала волноваться!
— Проклятые империалистические милитаристы выпустили ордер на мой арест за уклонение от призыва. Пришлось усилить конспирацию. Нет войне!
— Миру — мир!.. — машинально подхватывает женщина. — Но не будем отвлекаться, продолжим наши уроки. Итак, как сказать по-немецки «пролетарии всех стран, соединяйтесь»?..
Её зовут Анжелика Исааковна Балабанова. Она из Чернигова, убеждённая феминистка и социалистка, большая подруга Клары Цеткин и Ленина. Впрочем, товарищ Балабанова — лишь эпизодический персонаж нашего рассказа.
А вот молодой человек… Что ж, знакомьтесь: несгибаемый борец за дело рабочего класса, потомственный пацифист, воинствующий атеист и начинающий журналист на пороге блестящей карьеры. Бенито Амилькаре Андреа Муссолини.
В социалисты Бенито подался не по своей воле. Его покусал собственный папаша. Он, папаша, трудился кузнецом в деревне Довиа, что в Эмилии-Романье, и любил встречать клиентов словами: «Добрый день, уважаемый эксплуататор-мироед, чем могу быть полезен?» Местная буржуазия не умела по достоинству оценить этот пролетарский порыв и спешила воспользоваться услугами других кузнецов. Поэтому семейство Муссолини жило бедно.
Сказывалось это и на юном Бенито. Одноклассники в школе дразнили и обижали его. Однако тот не унывал и уже с десятилетнего возраста обучился при всяком удобном случае втыкать в обидчиков нож. За это учителя его ругали и даже оставляли на второй год.
При виде такого несовершенства мира Муссолини не закрыл очи. Наоборот: решил исправить систему изнутри и по окончании школы возжелал избрать карьеру учителя младших классов, дабы нести детишкам разумное, доброе, вечное. Но итальянскому государству не нужны были хорошие учителя. Ему требовались хорошие солдаты. Ни в одну школу на работу Муссолини не взяли, зато прислали рекрутскую повестку.
В Бенито боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, служба в армии претила его твёрдым пацифистским убеждениям. С другой же — горячая итальянская душа требовала подвигов. В качестве компромисса Муссолини сформировал из себя армию одного человека и в июле 1902 года, без объявления войны, вторгся в Швейцарию. Швейцарские миграционные власти грудью встали на защиту рубежей родины. Но силы были неравны. Не успевали они в очередной раз выставить настырного гастарбайтера за дверь, как тот уже влезал в окно.
В перерывах между беготнёй от полиции и занятием вакансий дорожного рабочего и официанта Муссолини исхитрялся отправлять в газеты статьи, в которых обличал тяжёлое положение рабочего класса в целом и мигрантов в частности, требуя предоставления последним субсидий, дотаций и преференций. Бойкое перо начинающего журналиста привлекло к нему благосклонные взгляды местной интеллигенции. Профессорствовавший в Лозаннском университете Вильфредо Парето обучал его закону имени себя.
— Так это получается, — спрашивал у него Бенито, — что если каким-нибудь образом избавиться от бесполезных восьмидесяти процентов людишек, оставив лишь полезные двадцать, то наступление светлого социалистического будущего окажется уже не за Альпийскими горами?
— Слова не мальчика, — отвечал Парето, — но великого государственника!
Товарищ же Балабанова преподавала Бенито основы феминизма и немецкий язык, попутно разбив ему сердце. Придерживайся Анжелика Исааковна более традиционных взглядов на брак и семью, — история Италии, да и всего мира, могла бы сложиться совсем иным образом. Но увы… Огорчённый Бенито попытался найти утешение в тяготах и лишениях военной службы, с каковой целью в декабре 1904 года вернулся в Италию, где присоединился к берсальерскому полку.
Пару лет спустя, уволившись в запас, Муссолини наконец-то получил вожделенную должность школьного учителя. Деятельность его на этом поприще вызывала полярные оценки. С одной стороны, он пользовался большим успех у детишек, которых учил атеизму и прочим запретным — но оттого не менее интересным — словам. С другой же — встретил горячее неодобрение родительского комитета. Тем паче что журналистику он вовсе не забросил, мало того, бумагомаранием не ограничивался, но активно участвовал в акциях прямого социалистического действия, типа организации забастовок и проведения несанкционированных митингов, периодически присаживаясь за это в тюрьму на пятнадцать и более суток.
По этой причине он был вынужден часто менять школы и переезжать с места на место. До тех пор, пока в феврале 1909 года судьба не занесла его в Тренто. Где мировоззрение Муссолини в первый, но далеко не последний раз сделало крутой поворот. Ибо там, в Тренто, водились ирредентисты.
Тут нужно пояснить политико-географическую ситуацию. Как мы уже знаем, Италия — государство очень молодое. На момент описываемых событий было ему всего-то около пятидесяти лет от роду. Ещё живы были те, кто воочию видел дней Гарибальдивых прекрасное начало. У остальных же — имелись даже не деды, а отцы, воевавшие за освобождение от иностранной оккупации. Потому национально-патриотические настроения в итальянском обществе, как, думается, и в большинстве новорождённых государств, были крайне сильны. Что же до Тренто, то его Гарибальди, увлечённый идеей фикс об освобождении Рима от пап, присоединить к Италии то ли не успел, то ли позабыл. А посему область Трентино — Альто-Адидже всё ещё входила в состав Австрийской империи под названием Южный Тироль.
Во времена приезда Муссолини бо́льшая часть тамошнего италоязычного населения хоть и ворчала слегка на австрийцев, но присоединятся к Итальянскому королевству не рвалась, полагая, что при австрийском владычестве есть какой-никакой орднунг и стабильность. Имелась, однако, пусть и малочисленная, но весьма шумная группа активистов, которая размахивала итальянскими триколорами и заявляла, что Тренто — это terra irredenta — «неискупленная», то есть не освобождённая ещё исконно итальянская земля. Вот они-то и именовались «ирредентистами».
Интересно, что сорок с небольшим лет спустя ситуация развернётся на сто восемьдесят градусов. По теперь уже итальянскому Тренто с криками: «Отдайте наш Зюдтироль!» — будут бегать другие активисты, немецкоязычные. И не просто бегать, а устраивать маленькую партизанскую войнушку со взрывами, перестрелками и трупами. Собственно, они и до сих пор там бегают, правда, стрелять прекратили в конце 80-х годов. Короче, не везёт как-то этому Тренто. Но вернёмся к нашей истории.
— Ага! — сказал себе свежеприехавший Муссолини. Сел за стол и в промышленных масштабах принялся строчить корреспонденции, в которых его обычные абстрактные и интернациональные капиталисты-эксплуататоры вдруг превратились во вполне конкретных «австрийских капиталистов-эксплуататоров».
— Ага! — сказали ирредентисты, ознакомившись с муссолиниевской писаниной. — Движение наше за национальное освобождение велико и обильно, но так хорошо ругать оккупантов в нём никто не умеет. Приходи, Бенито, и будь нашим вождём!
— Да я как бы не претендую, мне за державу обидно… — скромно шаркая ножкой, отвечал Муссолини. — Ну ладно, уговорили… Побуду немножко вашим Дуче, так уж и быть.
В общем, идея эта страшно понравилась всем заинтересованным сторонам. Кроме австрийских властей. Которые в сентябре всё того же 1909 года последовали доброму примеру швейцарских коллег и вышвырнули Муссолини из Тренто за антиправительственную агитацию. Тут уж возмутилась вся Италия. Негоже, мол, с нашими гражданами так обращаться! Что эти австрияки себе позволяют?!.. Дело о депортации Муссолини дошло аж до парламентских слушаний.
Из скромного заштатного журналиста Бенито в одночасье превратился в имеющего всеитальянскую известность патриота-государственника. На волне этого успеха он усилил свою антигосударственную деятельность, приобретая всё больший вес и влияние в Итальянской социалистической партии. Так, например, осенью 1911 года Муссолини активно участвовал в манифестациях против итальяно-турецкой войны за Ливию, которую именовал не иначе как, цитирую, «актом международного бандитизма», а итальянский государственный флаг обзывал «тряпкой, которую следует воткнуть в кучу навоза».
Такого отношения к государственной символике власти не стерпели и на год упекли его в каталажку. Но поскольку Муссолини был един в двух лицах — одновременно и антипатриот (см. «флаг») и патриот (см. «Тренто»), — суд высшей инстанции сократил срок наполовину. Да и вообще, из отсидки Бенито извлёк сплошные выгоды, ибо его антипатриотическая ипостась, а именно её, ипостаси, способность столь цветисто выражаться, — вызвала бурные восторги коллег-социалистов. Настолько бурные, что едва освободившегося Муссолини уже ждало тёплое местечко главного редактора газеты Avanti! — «Вперёд!», официального печатного органа всея Социалистической партии. Первым же распоряжением на должность своего заместителя свеженазначенный главред выписал из Швейцарии товарища Балабанову. Увы, но исторический шанс был вновь упущен. К тому моменту Бенито уже пару лет как сожительствовал со своей будущей женой, Ракель Гуиди. Так, в духе тихой семейно-рабочей идиллии, оно бы и продолжалось, если бы июльским днём 1914 года Гавриле Принципу не захотелось поохотиться на эрцгерцогов.
С началом Первой мировой войны в итальянском обществе развернулась широкая дискуссия на тему «стоит ли в неё, войну, влезать?» Будучи пацифистом старой закалки, Муссолини в статьях и высказываниях последовательно отстаивал тезис «мир хижинам — война дворцам!» Что вполне соответствовало общей политической линии социалистов. Пускай, мол, капиталисты там друг друга поубивают, нам, пролетариям, потом больше достанется.
Всё изменилось в октябре 1914 года. В «Аванти» появилась статья за подписью главреда Муссолини. Суть её была такова: «Вы знаете, я передумал. Война — это модно, прогрессивно, молодёжно! Глупые капиталисты дадут нам оружие, которым мы сначала поубиваем всех иностранных врагов, а потом, чтобы два раза не вставать, поубиваем и самих капиталистов». Социалистическая партия такому переобуванию на ходу страшно удивилась, все бегали и вопрошали друг друга: «Что это за ерунда в нашей собственной газете?» Адресовать вопрос им стоило бы человеку по имени Шарль Дюма, французскому депутату, который по поручению французского правительства и вручил Муссолини ту самую ерунду в размере десяти миллионов франков, дабы тот слегка порекламировал вступление Италии в войну на стороне Антанты.
Но спросить Шарля никто не догадался, хотя упорные слухи, что Муссолини купили, ходили уже тогда. Всё ограничилось его вылетом из редакторского кресла «Аванти». Впрочем, расстроило это Муссолини не сильно, ибо предприниматель Филиппо Нальди, ещё один французский эмиссар, выдал ему денег на открытие собственной газеты Il Popolo d’Italia — «Народ Италии». Вас всё ещё удивляет, что итальянцы французов недолюбливают?..
В новой газете Муссолини продолжил с увлечением расписывать прелести и радости войны, а заодно — обрушился с критикой на недавних коллег-социалистов-пацифистов. Настолько обидной, что ещё один бывший главред «Аванти», Клаудио Тревес, не выдержал и вызвал его на дуэль. Состоялась она в марте 1915 года. Рубились на саблях, аж целых двадцать пять минут. Тревес получил ранение предплечья, Муссолини — ранение уха. Обеспокоенные состоянием этого жизненно важного органа будущего Дуче, секунданты их растащили, хотя оба дуэлянта выражали горячее желание продолжать. Что характеризует их как мужественных, но совершенно не умевших фехтовать людей. С целью повышения фехтовальных навыков расстроенный Муссолини добровольцем записался в армию. Благо в мае 1915 года Италия всё же объявила войну Австро-Венгрии. Пусть он там пока повоюет, а мы ненадолго вернёмся в октябрь 1914 года.
Когда речь заходит об этимологии слова «фашизм», традиционно вспоминают древнеримские ликторские фасции. Да, это верно. Но лишь отчасти. В итальянском языке слово fascio означает «связка, пучок, охапка». В более же широком смысле — «союз (людей), группа, ячейка». Впервые в этом значении fascio начали употреблять ещё в XIX веке. Так, например, существовали Fasci siciliani dei lavoratori — «Сицилийские союзы трудящихся» — организация, боровшаяся за права пролетариата. Сомнительно, что нищие сицилийские землепашцы испытывали пиетет перед древнеримской имперской эстетикой. Позднее термин стал общеупотребительным для обозначения радикальных групп вне зависимости от их политической ориентации и принадлежности.
Так вот, в октябре 1914 года появился манифест под названием Fascio rivoluzionario d’azione internazionalista — «Революционный союз интернационального действия». Ни к собственно фашистам в современном понимании этого слова, ни к фашистской эстетике он отношения не имел. Муссолини перестанет быть пацифистом лишь через две недели после его выхода в свет. Манифест был провоенным, а среди подписавших его находились представители левых профсоюзных и социалистических организаций. Отдадим Муссолини должное: он не был единственным переобувшимся. На основании этого программного документа в декабре 1914 года родилась организация под названием Fascio d’azione rivoluzionaria — «Союз революционного действия». Вот к её созданию уже активно подключился и осваивающий французские деньги Муссолини. Но это были всё ещё не фашисты, а социалисты и синдикалисты, только за войну. Да, позднее, в 1919 году, они практически в полном составе перетекут в Fasci italiani di combattimento — «Итальянский союз борьбы», переобувшись ещё раз, теперь уже в истинных фашистов, о чём мы поговорим ниже. Этим же запутанным абзацем я лишь пытаюсь сказать, что фашисты подогнали свою будущую эстетику под уже имевшееся слово, а не наоборот — придумали самоназвание исходя из эстетики. Ладно, вернёмся к нашему герою. Как-то ему там воевалось с австрийцами?
А воевалось ему весело и задорно. Во всяком случае, такой вывод можно сделать из его собственных фронтовых корреспонденций. Стиль и содержание которых способен с лёгкостью представить любой из читавших «Бородино» Лермонтова. Есть там и «да, были люди в наше время…», и «не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры…», и «полковник наш рождён был хватом…», и «вам не видать таких сражений…», и даже «забил заряд я в пушку туго», поскольку Муссолини был миномётчиком. Увы, но миномёт его, как и соответствующая мина, были сделаны в Италии. И потому кончилось это плохо: туго забитый заряд рванул прямо в стволе.
Раненный итальянской промышленностью в ногу (буквально) и в сердце (фигурально) Муссолини оказался в госпитале. Там поверженный герой удостоился визита короля Витторио Эмануэле Третьего. Внимание, не путать с его дедом, Витторио Эмануэле Вторым, которого мы встречали в главе о Гарибальди! Этот новый Витторио — мало того что не обладал столь же замечательными усами, так и вообще был плохим, никудышным королишкой. Приезжал он не лично к Муссолини, а просто в госпиталь и потому вряд ли запомнил ту первую встречу. Но вот Бенито встречаться с монархом понравилось, и он решил предпринять все возможные шаги к скорейшему возобновлению знакомства.
В июне 1917 года излеченный и демобилизованный Муссолини вернулся к руководству «Народом Италии». И принялся штамповать статьи о том, что лишь раненные на германских фронтах герои достойны называться будущей элитой и правящим классом страны. Впрочем, отдадим должное: жадным он не был и стремился предоставить место в элите как можно большему числу соотечественников. Читай: отправить их всех на фронт. Для этого же война должна была продолжаться так долго, как это вообще возможно.
— Йес, йес! — соглашался с ним глава римской резидентуры английской разведки МИ-5 и будущий министр иностранных дел Великобритании Сэмюэл Хор. — Вы есть рекламировать война, а мы есть давать вам за это сто английский фунт в неделя!
— Хочешь мира — готовься к войне! — поддакивали жиреющие на военных контрактах итальянские промышленники и вытаскивали из карманов бумажники.
Необходимость как-то оправдаться перед собой за то, что он эти деньги охотно брал, вынудила Муссолини переобуться в очередной раз. В либерала и ревнителя свободы слова. Он писал, цитирую: «Прежде всего, мы — либералы, то есть люди, которые любят свободу для всех, в том числе и для противников. … Мы сделаем всё возможное, дабы предотвратить цензуру и сохранить свободу мысли и слова, кои представляют собой одно из величайших достижений человеческой цивилизации». Конец цитаты.
Красиво сказано, да. Но чего-то подобного — это вам любой заштатный либералишка легко наплетёт с три короба. Матёрый же либералище Муссолини — не просто говорил. Он действовал.
В марте 1919 года в Милане, на площади Сан-Сеполькро, состоялась презентация организации под названием «Итальянский союз борьбы», которую мы уже мельком упомянули выше. По подсчётам самого Муссолини, в тот день на сходке присутствовало человек пятьдесят. Впрочем, цифра эта имела тенденцию каким-то магическим образом постоянно расти. К 30-м годам уже несколько сотен человек клятвенно заверяли, что и они тоже вышли на площадь в тот назначенный час. Статус «сансеполькриста» стал очень модным. Ибо там, на Сан-Сеполькро, и родился итальянский фашизм в том виде, в каком мы его знаем и не любим. На стражу демократии и гласности встал созданный Муссолини легион боевиков-чернорубашечников. Защита свободы слова началась с нападения на редакцию «Аванти» и её разгрома. Под предлогом же опасности «красной контратаки» Муссолини принялся в промышленных масштабах завозить в редакцию «Народа Италии» оружие и взрывчатку.
В ноябре 1919 года прошли парламентские выборы. Участвовавшие в них фашисты не смогли провести ни одного депутата. Даже в Милане, где баллотировался сам Дуче, они получили только четыре тысячи шестьсот семьдесят пять голосов. По зрелом размышлении Муссолини пришёл к выводу, что народ просто не улавливает разницу между ними, фашистами, и социалистами. Собственно, в этом не было ничего удивительного. В январе 1921 года от Социалистической партии откололось самое левое крыло, образовав Итальянскую коммунистическую партию. Заметно поправевшие в результате раскола социалисты теперь могли смотреться в фашистов буквально как в зеркало. Да и от коммунистов, честно говоря, фашисты отличались в основном лишь источником финансирования. Сила ночи, сила дня… Ну, вы в курсе.
Нужно было что-то менять. И Муссолини переобулся ещё раз. Он заявил:
— Не хочу больше защищать интересы немытых пролетариев, а желаю отстаивать интересы крупного, среднего и мелкого капитала!
— И каких же образом ты нам собираешься помогать? — поинтересовались крупные, средние и мелкие капиталисты.
— А вот, скажем, будут у вас проблемы с профсоюзами, — отвечал Муссолини, — забастовки там, всё такое… Так мои парни подъедут и…
— Заткнись и возьми наши деньги! — сказали капиталисты.
Как известно, лучший надсмотрщик — бывший раб. Ядро же сансеполькристов состояло из бывших профсоюзных активистов и синдикалистов. Уборщицы не успевали сметать в кучи выбитые левацкие зубы, а деньги в партийную кассу потекли рекой.
Дела шли столь успешно, что в преддверии следующих парламентских выборов фашисты получили приглашение вступить в электоральный антисоциалистический «Национальный блок», состоявший из либералов, националистов, представителей некоторых других правых сил, а теперь ещё — и фашистов. На выборах 1921 года блок продемонстрировал неплохие результаты: сто пять избранных депутатов, из них тридцать пять — фашисты, включая и самого Муссолини. Обретя депутатскую неприкосновенность, тот стесняться перестал и окончательно спустил чернорубашечников, получивших к тому времени имя «сквадристы» (от squadra — «команда»), с цепи. Градус уличного насилия резко вырос. Поскольку же всегда приятнее быть среди тех, кто бьёт, чем среди тех, кого бьют, — ряды сквадристов стремительно множились.
Количество, впрочем, не всегда соответствовало качеству. В своей предыдущий реинкарнации Муссолини слишком уж заигрался в либерализм и свободу слова, предоставив её в том числе и собственным последователям. Чернорубашечное войско начало роптать — мол-де, Дуче-то ненастоящий, нету в нём истинной силы — и даже частично взбунтовалось. К счастью, инцидент удалось замять путём переговоров. Дабы такого не повторилось в будущем, Муссолини провёл масштабную реорганизацию своего хозяйства: в ноябре 1921 года «Итальянский союз борьбы» был преобразован в Partito Nazionale Fascista — «Национальную фашистскую партию».
Не ограничиваясь административными мерами, Муссолини перешёл к наглядной демонстрации того, что он действительно Дуче, а не тварь дрожащая. Переформатированные согласно принципу единоначалия отряды чернорубашечников росли, обучались и вооружались. Началась подготовка к фашистской революции. Благо в феврале 1922 года премьерский пост занял Луиджи Факта, правитель слабый и даже не лукавый. Сквадристские отряды беспрепятственно заходили в муниципалитеты итальянских городов и выкидывали обитающих там чиновников на улицу. Не видя адекватной реакции правительства, левые пытались отвечать акциями протеста. Это не только не помогало, но даже скорее мешало. Так, например, в разгар забастовки миланских трамвайщиков сквадристы ворвались в депо и силой заставили бастующих выйти на маршруты, снабдив трамваи табличками «Бесплатно. Подарок от фашистов».
В октябре 1922 года, принимая в Неаполе парад из сорока тысяч чернорубашечников, Муссолини заявил о праве правых править Италией. И пришёл к выводу, что настала пора возобновить столь приятное его сердцу знакомство с королём. Начался Марш на Рим. Со всех концов страны к столице выдвинулись походные колонны фашистов. По разным оценкам, от тридцати до трёхсот тысяч человек. Путь был неблизким, потому шли они почти неделю. Сам Муссолини в это время отсиживался в глубоком тылу, в Милане.
Король был поставлен перед необходимостью принимать какое-то решение. Премьер-министр Факта и генерал Пьетро Бадольо советовали ему объявить военное положение. Бадольо утверждал, что вся история закончится с первым же ружейным залпом, и запрашивал соответствующих полномочий. Вряд ли генерал ошибался. Войска были верны королю. Народ был верен королю. Мало того, даже сами чернорубашечники были верны королю. То, что они были фашистами, вовсе не мешало многим из них, включая представителей командной верхушки, по совместительству быть ещё и монархистами. Если бы король даже не приказал стрелять, а хотя бы просто сказал «баста!» — велика вероятность, что все развернулись бы и спокойно пошли по домам.
Вместо этого Витторио Эмануэле — Третий, не Второй, не путайте! — начал торговаться с Муссолини, предлагая тому пост министра иностранных дел. Я же предупреждал, что это был плохой, негодный король. Предыдущий Витторио Эмануэле — Второй, не Третий! — не испугался силой оружия остановить аж самого маршировавшего на Рим Гарибальди. Вот какое влияние размер усов может оказать на судьбы державы. Отсюда мораль: будете выбирать короля — выбирайте как можно более усатого.
Иностранными делами Муссолини заведовать не пожелал. Тут, как назло, к королю прибежали крупные, средние и мелкие капиталисты и зашептали тому на ухо: мы, мол, Бенито, давно знаем, он порядок в стране наведёт. Старательно обходя вниманием тот факт, что едва ли не основной причиной текущего беспорядка являлся всё тот же Бенито. Короче говоря, Витторио Эмануэле поручил Муссолини сформировать коалиционное правительство.
Не поймите неправильно. В тот момент Муссолини ещё не достиг абсолютной власти. Хотя сам он и похвалялся, что не присвоил диктаторские полномочия исключительно в силу огромной личной скромности, но фашистская революция власть не взяла. Её фашистам просто подарили, поленившись связываться. Разумеется, уже и одно это являлось колоссальным успехом. Однако в тот момент в Италии всё ещё сохранялся работоспособный парламент. При утверждении кандидатуры Муссолини на должность премьер-министра депутатские голоса разделились в пропорции триста шесть «за» на сто шестнадцать «против». Другими словами, о единодушной поддержке речи не шло.
Осознавая недостаточную устойчивость своего положения, Муссолини начал готовиться к следующим выборам. Для чего приступил к развлечению итальянского народа маленькими — даже скорее крошечными — победоносными войнушками.
В августе 1923 года на границе Греции и Албании греками была по ошибке расстреляна итальянская военная миссия, занимавшаяся, в соответствии с международным соглашением, демаркацией границы. В ответ Муссолини послал в Ионическое море четыре броненосца, которые после непродолжительной бомбардировки оккупировали остров Корфу. Греческое правительство выплатило репарации и контрибуции, и победоносная итальянская эскадра отбыла восвояси.
В январе 1924 года был подписан договор между Италией и Югославией, закреплявший аннексию в пользу Италии города Фиуме (современная Риека). Собственно, заслуги Муссолини в этом не было, поскольку ещё в 1919 году Фиуме захватили дезертиры из итальянской армии под предводительством поэта Габриэле Д’Аннунцио. Так что было достаточно просто зафиксировать этот факт на бумаге.
В июле того же года Муссолини одержал новую победу. Джубаленд вышел из состава Занзибара вошёл в состав Сомали. В переводе с дипломатического языка это означало следующее: маленькая и дремучая британская колония превратилась в колонию итальянскую. По правде сказать, никто за неё даже не воевал, её просто купили за двадцать пять тысяч фунтов сразу и тысячу в год сверху. Но какая разница? Ведь никто не мешал Муссолини сообщить вверенному народу, что держава-то наша — ого-го! Растёт и ширится!
Вверенный народ, в свою очередь, был приятно удивлён столь очевидными международными успехами нового энергичного лидера. Настолько приятно, что на выборах в апреле 1924 года блок Муссолини получил 64,9 % голосов избирателей. Правда, этому способствовал ещё и некоторый административный ресурс, включавший избиения оппозиционных кандидатов, погромы в газетных редакциях и типографиях, разгоны собраний и манифестаций, а равно и другие продукты трудовых фашистских будней.
Но избранный парламент всё ещё не был чисто профашистским. В мае 1924 года депутат от социалистов Джакомо Маттеотти выступил с докладом, в котором изобличал злоупотребления фашистов во время выборов и требовал отмены их результатов. Десять дней по этому поводу шли жаркие парламентские баталии. Затем повестка дня изменилась. Социалисты больше не спрашивали, куда делись украденные у них голоса. Теперь они интересовались: а куда делся Маттеотти? Тело пропавшего депутата обнаружилось лишь через несколько недель. Покрытое многочисленными ножевыми ранениями. И это едва не стоило Муссолини карьеры. Мёртвый Маттеотти оказался на порядок более опасным противником, нежели Маттеотти живой.
Совет на будущее: если вдруг доведётся вам стать фашистским диктатором — никогда не приступайте к политическим убийствам, не задушив предварительно оппозиционные средства массовой информации. В противном случае — рискуете нажить кучу проблем на свою голову. Что и произошло с нашим героем.
Причина убийства Маттеотти была столь очевидна, что никто даже не пытался её скрывать. Более того, довольно быстро поймали и убийц, троих членов Фашистской партии, которые клятвенно заверяли, что действовали по собственной инициативе. Чему не поверил никто, включая самих фашистов. Умеренные партийцы массово сдавали партбилеты. Отставки попросили даже некоторые министры собственного муссолиниевского кабинета. Оппозиционные депутаты в знак протеста ушли из парламента. Коммунисты с криками «за Маттеотти!» убили фашистского депутата Казалини. Радикальное крыло фашистов возмутилось: чего это, дескать, коммунистам теперь можно, а нам нельзя? И снова завело старую шарманку про «Дуче-то ненастоящий!» Начались массовые уличные столкновения. Вся Италия, от мала до велика, целыми днями бегала, орала и чего-то беспрестанно требовала от бедняги Муссолини, у которого от расстройства при виде такого бедлама даже открылась язва. Король же вместе с вверенными ему вооружёнными силами, напротив, взял на себя традиционные функции народа. А именно: безмолвствовал.
Муссолини, впрочем, тоже выжидал. Дождавшись же, пока все набегаются, выпустят пар и выдохнутся, в январе 1925 года выступил в парламенте с речью о том, что если кто-либо всерьёз считает его виновным в убийстве Маттеотти, то пусть возьмёт верёвку и повесит его, Муссолини, прямо здесь и сейчас, в этом зале. Вешателей, однако, не нашлось. Откуда ж им было взяться, если оппозиция парламент покинула? Постановив таким образом считать себя оправданным по всем пунктам обвинения, Муссолини дал отмашку к началу широкой кампании по контролю над прессой и посадкам различного рода активистов. Под замес по наведению порядка попали все, без разделения на своих и чужих. Нельзя сказать, что это далось Муссолини так уж легко. В 1925–1926 годах на его жизнь покушались как минимум четырежды. Наиболее тяжёлое ранение нанесла ему англичанка Виолет Гибсон, умудрившаяся с близкого расстояния поразить из револьвера выдающийся нос диктатора. Что даже не отбило у него политического нюха. Остальные же горе-террористы и вовсе стреляли и бросали бомбы чуть ли не в противоположную от цели сторону.
Но именно в те года — не во времена Марша на Рим, не под «хрум-хрум!» ботинок чернорубашечников, не на улицах, а под скрип перьев чиновников в тиши кабинетов — и свершалась настоящая фашистская революция. Муссолини, как опытный любовник, завоёвывал Италию не силой, а лаской.
Энцо Бьяджи, один из величайших итальянских журналистов XX века, человек, которого даже злейший враг не смог бы обвинить в излишних симпатиях к фашизму и фашистам, писал:
«Муссолини был гигантом. Я расцениваю его политическую карьеру как шедевр. Если бы он не увлёкся войной бок о бок с Гитлером, то спокойно умер бы в своей постели, воспеваемым и почитаемым. Итальянский народ по единодушному согласию был счастлив жить под его управлением».
Весной 1925 года вышли в свет законы, предусматривавшие новый обязательный порядок заключения трудовых договоров и значительно расширявшие права трудящихся. Был введён строгий контроль за условиями труда женщин и несовершеннолетних. Появился специальный орган, призванный развивать физкультуру и массовый спорт, обеспечивать интеллектуальный досуг рабочих и служащих. Позднее, в 1933 году, впервые в итальянской истории возникнет и государственная пенсионная система.
Сейчас поверить в эту трудно, но до Муссолини Италия, аграрная страна с идеальным климатом, умудрялась жить впроголодь. Зависимость же от импорта продовольствия приводила к перманентному дефициту национального бюджета. В июне 1925 года Дуче объявил о начале «Битвы за пшеницу». Нет, никакой кампанейщины с распахиванием целины и охотой на воробьёв. Комплекс мер, базирующийся на передовых в тот момент разработках профильных научно-исследовательских институтов: проведение селекции, внедрение использования удобрений, техническое перевооружение отрасли, в том числе путём предоставления целевых кредитов мелким хозяйствам, обучение крестьян современным методам земледелия. Всего за семь лет от начала программы по сборам зерна с гектара Италия вышла на первое место в мире, в буквальном смысле догнав и перегнав Америку, предыдущего лидера по этому показателю. Справедливости ради чудом это не было. Муссолини всего лишь вывел урожайность на уровень, нормальный для природно-климатических условий страны. Другой вопрос, что до него подумать об этом никто не сподобился. В результате удалось почти вдвое снизить зависимость от импорта и заткнуть дыру в бюджете.
Были, впрочем, в фашистской аграрной политике и ошибки. Так, например, пшеница сильно потеснила в структуре производства другие зерновые культуры и мясо-молочные продукты. В том, что сегодня в меню итальянских ресторанов вы видите пасты и пиццы, а не супы и каши — отчасти виноват Муссолини. Но в целом, с точки зрения обычного итальянца, — еда стала дешевле, еда стала калорийнее.
В октябре 1925 года Муссолини отправил в Палермо спецуполномоченного Чезаре Мори, поставив перед ним задачу окончательного решения мафиозного вопроса. Тот, не особо заботясь о всяких мелочах, типа улик и доказательств, начал методично отправлять преступников в тюрьмы. Чего там доказывать, если на Сицилии и так каждая собака знает, кто тут мафиози, а кто нет? Существует, правда, мнение, что верхушка Коза Ностры благополучно поимки избежала, вовремя слившись в одно целое с высшим эшелоном фашистов. Но в любом случае это была самая эффективная антимафиозная операция в итальянской истории.
В 1928–1932 годах была воплощена программа по осушению болот. Что, в комплексе с созданием эффективной государственной системы здравоохранения привело к существенному снижению заболеваемости туберкулёзом, оспой, бешенством и прочими пакостями.
Муссолини мы обязаны даже тем, что сегодня в Италии все говорят по-итальянски, а не на сотнях собственных диалектов, как предпочитали делать до него. Журналист по профессии, важнейшим из СМИ он полагал радио. А кинематограф, как социалист-ленинист по происхождению, — важнейшим из искусств. В результате, дабы понять, что же там лопочут дикторы и актёры, всей Италии пришлось садиться за парты и учить собственный язык.
Спросите любого современного итальянца, что он думает о Муссолини. Наряду с самыми полярными оценками, вне зависимости от политических убеждений вашего собеседника, вы практически неизбежно услышите одну и ту же фразу: «Это был человек, при котором поезда ходили по расписанию». И ежели доводилось вам пользоваться услугами тамошних железных дорог, думаю, согласитесь, что это весьма лестная для него эпитафия. В общем, жить при Муссолини действительно стало лучше, жить стало веселей. До поры, впрочем.
В этих же 1925–1926 годах были приняты и так называемые Leggi fascistissime. Дословно это означает… ммм… как образовать превосходную степень от прилагательного «фашистские»?.. Фашистейшие? Короче говоря, — сверхфашистсткие законы.
Во-первых, теперь Муссолини официально именовался Capo del governo primo ministro segretario di Stato, что по смыслу соответствует чему-то вроде «Наиглавнейший президент премьер-министр адмирал-генерал». Отныне он не подчинялся вообще никому, кроме короля. Поскольку же о профессиональных качествах этого короля мы уже наслышаны, обстоятельство это можно было смело не принимать во внимание.
Во-вторых, запрещались любые забастовки и профсоюзная активность в целом, за исключением официальных фашистских профсоюзов. Вводилась цензура средств массовой информации. Политические партии и общественные организации, представляющие опасность для государственного строя, подлежали роспуску и запрету. Поскольку же в стране имелась одна-единственная партия, которая априори не представляла опасности для фашистского режима — собственно Фашистская партия — она и осталась единственной разрешённой.
В-третьих, поменялось избирательное законодательство. Выборы в парламент теперь выглядели так: Большой фашистский совет под председательством Муссолини вырабатывал список кандидатов на весь парламент сразу, а гражданам предлагалось этот список либо одобрить, либо нет.
Ну и плюс всякое по мелочи: смертная казнь за антигосударственную деятельность, учреждение секретной полиции и тому подобное. Вот теперь Муссолини стал полноценным диктатором.
Народ, однако, вовсе не роптал: на выборах в марте 1929 года список кандидатов в парламент, утверждённый Большим фашистским советом, получил одобрение 98,4 % избирателей при явке в 90 %. Так некоторое время и жили. Детей растили, землю пахали, дома и заводы строили, Дуче любили. В общем, — хорошая жизнь. Живи, Бенито, да радуйся!
И всё бы хорошо, да что-то нехорошо. Лёг однажды, в декабре 1934 года, Муссолини спать. Но не спится ему — ну никак не засыпается. Вдруг слышит он на улице топот, у окон — стук. Глянул Бенито, и видит он: стоит у окна всадник.
— Эй, вставайте! Пришла беда, откуда не ждали. Вы только не смейтесь, но на нашу молодую фашистскую диктатуру вероломно напала Эфиопия.
А дело было так. Ещё в конце XIX века новорождённое Итальянское королевство в попытке обзавестись собственными колониями оттяпало у Эфиопии Эритрею и Сомали. Вообще-то, оно намеревалось оттяпать всю Эфиопию целиком, но с треском проиграло войну тамошним эфиопам.
На момент описываемых событий граница между Эфиопией и Итальянским Сомали проходила в двадцати одной миле от побережья региона Бенадир. Вот только итальянцы считали, что это морские мили. По мнению же эфиопов, мили были имперскими. То есть эфиопские мили были короче итальянских. Хотя речь шла об унылой пустыне, вопрос был жутко принципиальным, поскольку в перспективе Италия желала бы заполучить ещё кусок эфиопской территории, дабы иметь возможность объединить Эритрею и Сомали в единую колонию. Эфиопия же никаких земель отдавать не хотела, да и вообще не отказалась бы обрести выход к морю, предварительно скинув в него колонизаторов.
В 1930 году итальянцы построили в оазисе Уал-уал форт и посадили туда чернокожих солдат из Королевских колониальных войск. Через четыре года к форту явилась смешанная эфиопско-британская делегация и потребовала у его гарнизона отодвинуться туда, где, по их мнению, проходила граница. Гарнизон отодвигаться не пожелал. Британцы, почувствовав, что дело пахнет керосином, спешно ретировались, а эфиопы открыли огонь, убив пятьдесят афроитальянцев и потеряв убитыми сто пятьдесят своих, что заранее намекает на их боевые качества.
Муссолини потребовал у эфиопского императора Хайле Селассие извинений и компенсаций. «Только судом!» — заявил тот и обратился в Лигу Наций. Лига Наций долго тянула резину, затем, так ничего и не решив, предложила разбираться самим. Заручившись поддержкой и одобрением старых друзей французов, которые в обмен на свою помощь хотели получить гарантию создания франко-итальянской антигитлеровской коалиции, в октябре 1935 года Муссолини объявил Эфиопии войну. Тут Лига Наций проснулась и заявила: «Низзя! Щас мы тебя санкциями!» Причём громче всех кричали и возмущались предатели-французы. В этот момент у Муссолини зазвонил телефон. Кто говорит?.. Он. Гитлер.
— Бенито, я слышал, ты там эфиопов решил поубивать? Зер гут! Если тебе вдруг оружие нужно, ты дай знать, не стесняйся. Я пришлю.
— Спасибо, конечно… Вот только санкции…
— Да плевать на санкции. Мы ж никому не скажем.
— Знаешь, Адольфо… Мне кажется, это начало прекрасной дружбы!
На санкции, которые действительно ввели против Италии, было плевать не только Гитлеру, но и решительно всем. Да и вообще, через год их отменили.
Муссолини бросил в бой четыреста шестьдесят тысяч итальянских солдат, восемьдесят семь тысяч эритрейских, сомалийских и ливийских чернокожих аскари из колониальных войск и маршала Бадольо — того самого, что в своё время предлагал королю стрелять по фашистам, — снабдив его для верности сотнями тонн химического оружия, которое приказал не жалеть и применять вволю. Нет смысла описывать ход войны, поскольку однозначные выводы о нём можно сделать уже просто исходя из понесённых сторонами потерь. Италия: 8350 убитых, около 9000 раненых. Эфиопия: 275 000 убитых, около 500 000 раненых.
9 мая 1936 года Муссолини объявил, что отныне и впредь эта дата — не только День победы над Эфиопией, но и день, в который Италия стала Империей. А Витторио Эмануэле теперь, стало быть, именуется не королём, а Императором Всеитальянским и Всеэфиопским. Сам же Дуче взял себе скромный титул Первого маршала Империи. Народ ликовал. Больше всех ликовали производители календарей, ибо итальянское летоисчисление с того момента выглядело так и только так: «год 1936, XIV год фашистской эры, I год Империи», и они едва успевали справляться со срочными заказами.
В июле того же года, по договорённости с новым сердечным амико Адольфо, Муссолини послал ограниченный контингент войск в Испанию, на подмогу генералу Франко. Этот первый опыт совместного ведения боевых действий понравился обоим диктаторам настолько, что они без промедления начали переговоры о создании военно-политической оси Берлин-Рим.
В мае 1937 года состоялся парад в честь первой годовщины Империи. В нём принимали участие колониальные войска. По улицам Рима торжественным маршем шествовали чернокожие фашистские властелины Африки… Тут у Муссолини вновь зазвонил телефон.
— Вас ис дас?!.. Какие ещё «эритрейско-сомалийские вспомогательные части»?.. Доннерветтер! А дальше ты что, еврейской мотопехотой обзаведёшься?..
Строго говоря, предположение это столь уж фантастическим не выглядело. Убеждённым антисемитом Муссолини вовсе не был. Почти пять тысяч — 10 % от всей итальянской диаспоры — состоявших в Фашистской партии евреев тому свидетельством. Пришлось ему срочно вспоминать старый навык переобувания на ходу.
— Что ты, Адольфо!.. Никаких евреев, как можно!..
— Ну, смотри у меня! Через год приеду — проверю.
Вот как было отказать такому человеку?.. Хотя к визиту его подготовиться всё равно не успели. Гитлер посетил Италию в мае 1939 года, а расовые законы появились только в сентябре. Они устанавливали запрет на смешанные браки, запреты на профессии и занятие должностей, лишение итальянского гражданства евреев, получивших его после 1919 года и тому подобные ограничения. Однако, по сравнению с тем, что творилось в Германии, это была относительно мягкая форма расизма. «Расово чистые» итальянцы так до конца и не поняли, зачем им евреев ненавидеть. Даже чиновники, подавшись формально в антисемиты, помогали евреям эмигрировать в безопасные страны, а армейские офицеры отказывались передавать в руки немцев не только итальянских евреев, но, уже позднее, и проживавших на занятых итальянскими войсками территориях евреев иностранных. И не случись Республика Салó, — большой крови, возможно, удалось бы избежать. Однако она случилась. Увы. Но это тема следующей главы.
Как бы там ни было, Гитлер остался удовлетворён, и взаимная симпатия диктаторов получила юридическое оформление, превратившись в крепкий неравный брак по расчёту. Италия и Германия подписали «Стальной пакт», предусматривающий, когда начнётся, взаимную военную помощь. Вот только это самое «когда начнётся» они, как выяснилось, понимали по-разному. Муссолини предупреждал Гитлера, что это у него в первый раз, и просил не торопиться, дав ему ещё как минимум три года на подготовку. Гитлер рассеянно покивал, но уже 1 сентября 1939 года вонзил танковые колонны в Польшу. Вскрикнув от огорчения, Муссолини заявил, что, от продолжения отношений до поры воздержится. Без малого год проплакал он на груди у папы Пия XII, двоюродных европейских братьев Черчилля и Рейно́ и заокеанского дядюшки Рузвельта, которые хором убеждали его бросить жестокосердного партнёра. Может даже и уговорили бы, но к маю 1940 года Гитлер развил головокружительные военные успехи, заставляя Муссолини всерьёз опасаться, что всё успеет закончиться без него. И, переобуваясь в прыжке ещё раз, он вскочил на подножку уходящего, по его мнению, поезда: в июне 1940 года Италия объявила войну Франции и Великобритании. Едва ли не впервые в жизни Бенито ошибся с выбором обуви. Эти сапоги оказались не по размеру.
К войне Италия была не готова не только в материально-техническом смысле. На беду Муссолини, ему достался совершенно неподходящий для этого народ.
Если инженер говорит: «Эту гайку следует закрутить на три оборота!» — немецкий рабочий так и сделает. Итальянский же поинтересуется: «А зачем? Давайте обсудим!»
Если полицейский говорит: «Здесь парковаться нельзя!» — немецкий водитель переставит машину. Итальянский же спросит: «А почему? Давайте обсудим!»
Если офицер приказывает: «Стреляй в того парня, который отличается от тебя лишь формой другого цвета!..» Ну, вы поняли.
Маршировать по площадям и кричать «слава Дуче!», ощущая себя римским легионером, было весело и ни к чему не обязывало. Гнить же в окопах… Почему?.. Зачем?..
Не поймите неправильно. Итальянцы вовсе не трусы. В том случае, если речь идёт о защите своей семьи, своего города или своей страны. Причём строго в указанном порядке. Когда чуть позднее война пришла в их дома, оккупанты — забегая вперёд, в роли оккупантов к тому моменту уже будут выступать немцы — встретили ожесточённое партизанское сопротивление до последнего патрона и капли крови. По той простой причине, что ответ на вопрос «зачем?» был более чем очевиден. Но вот если интересы правительства твоей страны начинают угрожать благополучию твоей семьи… С какой стати эти интересы отстаивать? Да, возможно, это и недостаточно патриотично. А возможно, — и есть высшая форма патриотизма. Кто знает.
Короче говоря, войска в бой не рвались. От полной катастрофы в первые же месяцы войны Муссолини спасло лишь то, что французы оказались ещё менее бравыми вояками. Уже через две недели после вступления Италии в войну Франция подписала перемирие, читай: сдалась. Не итальянцам, а немцам, разумеется.
Боевые же действия против англичан начались и вовсе шедеврально. Муссолини приказал губернатору Ливии маршалу Бальбо наступать на Египет. Получилось это у маршала как-то не очень, поскольку самолёт с ним на борту сразу же сбили, перепутав с противником, собственные зенитчики. Наступление захлебнулось, даже не начавшись. Зато отлично удалось британское контрнаступление. Уже к ноябрю 1941 года англичане полностью вышвырнули итальянцев из Итальянской Восточной Африки.
В октябре 1940 года Гитлер завоевал Румынию. Муссолини, в свою очередь желая хоть кого-нибудь победить, решил вторгнуться в Грецию, в надежде, что уж с этими миролюбивыми лентяями как-нибудь справится. Гитлер аж лично приехал во Флоренцию убеждать его: это, мол, плохая идея. Но Муссолини слушать не пожелал и заявил, что несколько часов назад уже начал атаку. Сыны Эллады на некоторое время отвлеклись от бесед о футболе за чашечкой кофе и героически встали на защиту родины. В роли трёхсот спартанцев выступал семидесятитысячный британский корпус. В общем, идея и впрямь была плохая. Отброшенные в Албанию итальянцы с трудом закрепились на границе и перешли к позиционной войне.
— Ах вы так?!.. — плакал Муссолини. — Тогда я пожалуюсь Адольфо, он вас поколотит!..
Гитлер тяжело вздохнул, неразборчиво выругался по-немецки и отправил в Ливию фельдмаршала Эрвина Роммеля, фактически принявшего командование тамошними итальянскими силами. На продолжительное время британцы оказались заняты своим любимым национальным спортом — охотой на Лиса пустыни, — дав Муссолини передышку на африканском направлении.
В апреле 1941 года немецкие — и немножко итальянские — войска пошли в наступление на Грецию и уже через неделю с небольшим она сдалась. Немцы продвигались так стремительно, что Муссолини за ними не поспевал чисто физически. По его слёзной просьбе два дня спустя акт капитуляции пришлось повторять на бис, дабы у него была возможность там присутствовать. А чтобы больше не ныл и не надоедал, Гитлер милостиво разрешил Италии оккупировать острова и бо́льшую часть материковой Греции.
После такого Муссолини просто не мог отказать союзнику в ответной услуге. И в июле 1941 года шестьдесят тысяч итальянских солдат вошли на территорию СССР. Позднее их число возросло до двухсот тысяч. Выполняя в основном вспомогательные функции при немецких частях и будучи совершенно неподготовленным к войне в зимних условиях, итальянский корпус не снискал никакой славы. В тщетной надежде переломить ситуацию Муссолини назначил командующим генерала Итало Гарибольди. Но этой подделке под настоящего Гарибальди солдаты, вероятно, предпочли бы партию кроссовок Абибас. Их, по крайней мере, можно было бы надеть на босые и обмороженные ноги во времена Сталинградской катастрофы.
Меж тем в мае 1943 года немецко-итальянский Африканский корпус сдался на милость британо-американских войск. Моральный настрой нации, армии да и самого Муссолини упал ниже плинтуса. А в начале июля того же года десант Союзников высадился на Сицилии.
Если для Германии ещё, может, и сохранялись какие-то надежды, то фашистская Италия, как всем уже было очевидно, войну проиграла. Виновника поражения долго искать не приходилось. Генералитет и высшие функционеры Фашистской партии видели выход из ситуации в отстранении Муссолини от власти и начале переговоров с Союзниками. Понимал это и сам Дуче, который поспешил встретиться с Гитлером.
— Адольфо, мне кажется, нам следует расстаться. Ты ни в чём не виноват, но я должен подумать о детях! О своих неразумных итальянских детях. Ты же не сердишься, правда?
Но Гитлер не принадлежал к числу людей, склонных закрывать глаза на попытки союзников переобуться в критический момент. В общем, не прокатило.
Незадолго до того, в самом начале июля 1943 года, король Витторио Эмануэле Третий проснулся с утра, намазал бутерброд и вызвал к себе верного маршала Бадольо.
— Пьетро, — сказал король, — я тут вдруг обнаружил, что нас почти завоевали американцы. Ты, помнится, двадцать лет назад предлагал мне избавиться от Муссолини. Знаешь, а ведь это была не такая плохая идея… Короче говоря, разрешаю. Действуй!
— Никак не могу Ваше Величество! Вы ж сами передали Муссолини функции главнокомандующего армией. Так что я теперь ему подчиняюсь. Я старый солдат и супротив закону не пойду!
— Мда?.. Передал?.. Это я погорячился как-то. Ладно, иди пока. И Гранди мне позови.
Спикер парламента — точнее, того, что от парламента при Муссолини осталось, — Дино Гранди сразу же понял, к чему клонит король. Он провёл серию тайных консультаций с членами Большого фашистского совета, предлагая освободить Муссолини от полномочий главнокомандующего. Заручившись необходимой поддержкой, Гранди направил Муссолини просьбу о созыве Совета, который последний раз собирался ещё аж в 1939 году. Тот ответил отказом. Пару недель спустя мрачный как туча диктатор вернулся в Рим из той самой неудачной поездки к Гитлеру, меланхолично осмотрел последствия атаки нескольких сотен американских бомбардировщиков, отутюживших город за время его отсутствия, получил ещё один запрос от Гранди, вздохнул и согласился.
После бурной дискуссии Большой фашистский совет поддержал отстранение Муссолини от должности главнокомандующего войсками девятнадцатью голосами против семи при одном воздержавшемся. Тот был расстроен, но не сильно обеспокоен. По его мнению, документ не имел юридической силы без его собственной подписи, а он её ставить не собирался.
На следующий день Муссолини приехал на рабочую встречу с Витторио Эмануэле. Король принял его радушно, с сожалением констатировал, что Бенито плохо выглядит и порекомендовал ему отправиться в отпуск, подышать горным воздухом. В этот момент из-за кабинетной ширмы выпрыгнул маршал Бадольо, прямо на лету трансформируясь во врио главы государства, и две сотни верных монарху карабинеров. Муссолини усадили в санитарный автомобиль и окольными путями отвезли в горный массив Гран-Сассо, что в Абруццо. Там он и дышал воздухом — который ему не нравился до такой степени, что он даже пытался покончить жить самоубийством, — до тех пор, пока в сентябре 1943 года ему на голову не свалился оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени во главе десанта немецких парашютистов. Схватив Муссолини в охапку, он потащил его в Германию.
Нет, дело было вовсе не в том, что Гитлер так уж соскучился по средиземноморскому приятелю. Ровно наоборот: ему, как и итальянцам — но совсем по другой причине, — смертельно надоело терпеть необыкновенный муссолиниевский фашизм. Фюрер полагал, что непутёвому союзнику пришло время на своей шкуре испытать прелести иного общественного строя. Обыкновенного нацизма.
