Если бы в 1978 году, во времена похищения Альдо Моро, кто-нибудь сказал студенту последнего курса юридического факультета Миланского университета Антонио Ди Пьетро, что через четырнадцать лет восторженные толпы по всей Италии будут скандировать его имя, а подростки начнут писать на заборах не «cazzo» и «Челентано жив!», а «спасибо, Ди Пьетро!» — он бы посмеялся. Он и сам любил пошутить.

Если бы этот кто-то сказал ему затем, что он практически в одиночку и без единого выстрела воплотит в жизнь мечту Красных бригад — совершит революцию, которая уничтожит политическую систему страны, и что с его, Антонио, именем будет неразрывно связан бесславный конец Первой итальянской республики, — он бы, вероятно, этого подозрительного провокатора на всякий случай скрутил и поволок в квестуру. Он уважал закон и был патриотом Италии, этот наш студент.

Короче, не поверил бы. А зря.

Впрочем, и в тот февральский день 1992 года никаких революций и подвигов в расписании обычного миланского прокурора Ди Пьетро не значилось. Ему предстояло важное, но рутинное, в общем-то, дело. Незадолго до того в полицию обратился мелкий предприниматель Лука Маньи, обладатель подряда на уборку в структурах «Пио Альберго Тривульцио», государственного предприятия, осуществляющего управление миланскими домами престарелых. Он утверждал, что за продление контракта с него требуют откат в размере семи тысяч евро.

Разумеется, никаких евро тогда ещё не было, и речь шла о лирах. Но здесь и далее я с небольшим округлением пересчитал все суммы в евро, поскольку вряд ли большинство неитальянцев, включая меня, способно с ходу понять: четырнадцать миллионов лир — это вообще много или мало? Для справки, официальный курс в момент перехода на евро в 2002 году: 1 евро = 1936 лир.

Дело поручили Ди Пьетро. Тот оснастил Маньи пачкой меченых купюр, микрофоном и скрытой камерой. И предприниматель отправился с визитом к президенту «Пио Альберго» инженеру Марио Кьезе (не путать с генералом Далла Кьезой, усмирителем Красных бригад, они даже не однофамильцы). Маньи передал ему половину суммы, попросив о небольшой отсрочке второй части платежа. Кьеза легко согласился. В этом не было ничего необычного, Маньи платил ему давно и на регулярной основе. Просто в тот раз у него, видимо, стало плохо с деньгами, а, может, настроение не очень было. Через минуту в кабинет зашли карабинеры и надели на Кьезу наручники. Рутинная операция, ничего нового. Если бы не одно «но». Инженер Марио Кьеза был видным функционером Социалистической партии и кандидатом на пост мэра Милана от социалистов.

Тут надо сделать пояснение. Политические партии, как мы уже знаем, в Италии играют роль значительно более важную, чем в некоторых других странах. Достаточно сказать, что там не существует прямых выборов главы государства… хм… Тут требуется пояснение пояснения. Формальным главой Италии является президент Республики. Однако его функции по большей части сводятся к тому, чтобы не спать на рабочем месте. Истинным же главой государства выступает Presidente del Consiglio, которого традиционно называют премьер-министром, но который на самом деле им не является, поскольку… Так, стоп. Иначе я сейчас впаду в рекурсию пояснений.

Короче говоря, смысл в том, что всех самых важных начальников в стране избирает парламент, состоящий из политических партий. Партии, дабы избрать этих начальников, вынуждены вступать друг с другом в коалиции. С 1962-го по 1993 год у власти бессменно находилась левоцентристская коалиция, сформированная блоком Христианско-демократической и Социалистической партий. Плюс к ним иногда присоединялась всякая политическая мелочь. Сорок четыре раза главой кабинета был христианский демократ, три раза — социалист, два раза — случайно затесавшийся в эту компанию представитель Республиканской партии, чему он сам каждый раз очень удивлялся.

А посему инженер Кьеза был довольно важной шишкой. Особенно с учётом того, что через месяц с небольшим, в начале апреля 1992 года, должны были состояться парламентские выборы. Вот они-то вполне себе прямые.

Арест Кьезы стал для левоцентристов неприятным сюрпризом. Но даже и близко не смертельным. Генсек Соцпартии Беттино Кракси заявил, что Кьеза — сам себе злобный Пиноккио и паршивая овца в социалистическом стаде.

— Как-как он меня назвал?.. — переспросил инженер, когда Ди Пьетро ему об этом сообщил. — Ах вот оно, значит, что… Ну, тогда записывайте!

И Кьеза начал говорить.

Впрочем, расстроили инженера не столько обидные слова Кракси, сколько то, что Ди Пьетро обнаружил два секретных кьезовских счёта в Швейцарии. Было на них всего-то ничего — пяток миллионов (нет, я не забыл о собственном примечании и не перепутал евро с лирами). Вот и получилось: сам в тюрьме, деньги уплыли, а тут ещё Кракси ругается… Ну и психанул слегка. Решил, раз уж помирать, так с музыкой.

Кьеза рассказал, каким образом определялись победители конкурсов на подряды в «Пио Альберго». Который был не просто домом престарелых, а огромным комплексом учреждений с кучей недвижимости и более чем внушительным бюджетным финансированием.

Вот вам задачка на сообразительность. Подряд разыгрывается в лотерее. Бумажки с именами потенциальных подрядчиков вкладываются внутрь полых шаров. Затем один из них под наблюдением строгой комиссии вслепую вытягивают из общей корзины. Вопрос: как сделать так, чтобы внутри этого шара оказалась бумажка с нужным именем, при условии, что шары не отличаются по цвету, размеру и весу? Правильный ответ: заранее положить нужный шар в холодильник, затем, нащупав в корзине единственный холодный объект, согреть его в руке.

Но фокусы с шарами — это лирика. Гораздо важнее, что Кьеза назвал Ди Пьетро некоторые имена. Имена предпринимателей, которые давали откаты, и партийных функционеров, которые откаты брали. Среди последних были два бывших мэра Милана. Ди Пьетро начал понимать, какое осиное гнездо случайно разворошил. Потому до апрельских выборов всё держал в секрете.

К счастью для него, Палермский максипроцесс в этот момент был в самом разгаре. Возмущённые засильем мафии избиратели поспешили выразить своё недовольство: голоса потеряли и христианские демократы, и социалисты, и даже коммунисты, традиционно считавшиеся парламентской оппозицией. Зато в парламенте оказались, пусть и с количеством мест, крайне далёким от того, чтобы составить реальную конкуренцию правящей коалиции, две совершенно новые партии.

Во-первых, La Rete, среди основателей которой был Фернандо Ромео далла Кьеза, родной сын однофамильного генерала. Что как бы подсказывает нам: это была хорошая, правильная партия. Сильно недолюбливавшая мафию любых разновидностей.

Во-вторых, Lega Nord — «Лига Севера». Ну… так себе партия. Популисто-сепаратисто-националисты, главным пунктом программы которых выступает отделение северной Италии от южных мафиози и создание нового государства — Великой Падании. Но и они люто ненавидели левоцентристов. А в Ломбардии, в том числе и в Милане, легисты и вовсе набрали 55 % голосов, на время превратившись в ведущую региональную политическую силу.

Наш прокурор слегка перевёл дух и уже на следующий после выборов день начал рассылать повестки предпринимателям и чиновникам из списка Кьезы. Ди Пьетро бросил на стол всё, что у него было. Пошёл ва-банк. И — только тс-с-с!.. никому не говорите! — он блефовал.

Ибо были у него лишь показания Кьезы, жалкого воришки, от которого с презрением и негодованием отвернулась собственная партия. Против же него стояли репутации лучших и достойнейших мужей Милана, обладавших практически неограниченным влиянием и финансовыми возможностями. Так обстояли дела в реальности. Если бы эти мужи дружно над Ди Пьетро посмеялись, всё бы на этом и закончилось, скорее всего.

Но попробуйте поставить себя на их место. Представьте, что вы крупный откатодатель или откатобратель. Об этом знают десятки ваших коллег, деловых партнёров и просто знакомых. А вы знаете, что все эти люди прямо сейчас вместе с вами находятся под следствием. И вы не знаете, что у этого следствия на вас действительно есть. Что будет, если любой из тех, кого в этот момент допрашивают в соседних кабинетах, решит говорить и вас сдаст? Правильно. Плохо будет. А что надо сделать, чтобы минимизировать возможные потери и избежать тюремного заключения? Правильно. Нужно сдать их первым, превентивно.

Бизнесмены и партийцы заговорили наперебой. Ди Пьетро сорвал банк.

И чем больше говорили одни коррупционеры, тем больше желания говорить появлялось у других. То, что изначально было лишь мелким завихрением на глади итальянской политики, постепенно разрасталось до масштабов гигантского водоворота. Втягивая в себя всё новых предпринимателей и чиновников, он уже не умещался в пределах миланской кольцевой автодороги и грозил захлестнуть всю страну.

Ди Пьетро уже физически не мог управиться с таким потоком информации в одиночку. И в конце апреля был создан прокурорский пул, в который, помимо него, вошли Герардо Коломбо — тот самый, первым обнаруживший в своё время существование «Пи Дуэ» — и Пьеркамилло Давиго.

Операция получила официальное наименование: Mani pulite — «Чистые руки». Стараниями журналистов обрела имя и та система, с которой воевали прокуроры: Tangentopoli. Tangente — «взятка, откат». Poli — от греческого polis, «город». Танжентополис. Откатоград.

Тут вы вправе сказать: «Ну и что? Чиновники брали взятки. Так они ж их всегда берут. Подумаешь, удивил!» Однако, погодите, не спешите с выводами. Дело в том, что откаты партийные функционеры брали не для себя. Они были лишь посредниками. Деньги предназначались их партиям. И нет, это не означает, что социалист Кьеза отдал бы полученные от Маньи семь тысяч в чёрную кассу Социалистической партии.

Социалисты получили бы только тридцать процентов от этой суммы. Ровно столько же причиталось христианским демократам. Коммунисты были не такие. Они были за рабочий класс и презирали буржуев вместе с их деньгами. Поморщившись от отвращения, они взяли бы лишь скромные пролетарские пятнадцать процентов. Остальное ушло бы на прокорм республиканцам, социал-демократам и проч. и проч. в зависимости от заслуг и регалий. Ну и какую-то копеечку, конечно, отщипнул бы и сам Кьеза, за труды.

Другими словами, не имело значения, представитель какой именно партии получал деньги. Откаты в любом случае распределялись между всеми, в заранее оговорённой пропорции. И эта система касалась всех откатов по всей стране. Никакой предприниматель в принципе не мог получить государственный контракт, не заплатив мзды партиям. Существовал единый прейскурант на различные виды деятельности: три — четыре процента от суммы контракта — на строительные работы, до тринадцати с половиной процентов — на поставки оборудования. Существовало чёткое расписание, сверяясь с которым предприниматели заранее знали, кто и когда получит следующий подряд. Если бизнесмен видел интересный для своего предприятия проект, он, не теряя времени на участие в конкурсах и тендерах, просто шёл к другому бизнесмену, ближайшему в очереди, и перекупал у него этот ещё не подписанный контракт.

А теперь вспомним, что мы уже знаем об итальянских партиях. Партии принимали законы. Партии назначали президента, премьера и министров, каждый из которых, в свою очередь, был членом какой-нибудь партии. Партии контролировали местное самоуправление и все финансовые потоки в стране. Партии правили Италией десятилетиями. И на протяжении всех этих лет подавляющее большинство партийных функционеров — от мелкого деревенского чиновника до депутата парламента — было ворами.

Танжентополис представлял собой не просто неизменное место встречи взяткодателей и взяткополучателей. Он был мафией. Глядя на которую книжный дон Корлеоне плакал бы от зависти. Собственно, вся политическая система Первой итальянской республики и была не чем иным, как мафией.

Ну что, теперь удивил? Вот и граждане Италии в тот момент слегка так… охнули.

Впрочем, общегосударственный масштаб системы оказался и её ахиллесовой пятой. Если для классических мафиози периодические отсидки в тюрьме являются неизбежными издержками профессиональной деятельности, то для обитателей Танжентополиса это стало шоком. Ещё вчера ты был уважаемым гражданином, членом правящей элиты, тебя именовали «инженером», «доктором» и «вашей честью», а сегодня тюремщики раздевают тебя догола и проводят колоноскопию. Какая уж тут омерта!..

Перед дверьми кабинета Ди Пьетро уже с раннего утра, а то и с ночи, толпились бизнесмены и чиновники, желавшие немедленно дать признательные показания. Они составляли списки и разбирали номерки, дабы никто, не дай бог, не пролез без очереди. Те же, к кому прокуроры заявлялись на квартиру, начинали сознаваться во всём уже прямо по домофону.

Что же в это время делала остальная Италия? Италия нормальных, честных, добрых, весёлых и работящих людей? Эта Италия закупила тонны попкорна, расселась перед телевизорами и начала болеть так, как болеет, пожалуй, только лишь за национальную сборную по футболу. А это она делать умеет, уж поверьте.

Товарами года стали мыло марки «Чистые руки» и часы «Время правосудия». На тематических дискотеках молодёжь танцевала в футболках с надписью Milano ladrona, Di Pietro non perdona! — «Миланские ворюги, Ди Пьетро не прощает!». По вечерам у газетных киосков выстраивались длинные очереди из людей, желающих поскорее узнать, каких же ещё негодяев отловили сегодня наши доблестные прокуроры. На сторону этой бескровной революции перешла католическая церковь. Миланский архиепископ лично благословил Ди Пьетро на ратный труд.

Не желали отставать от всеобщего веселья и вышеупомянутые «новые» партии. Они использовали любую возможность, чтобы от души потоптаться на политических оппонентах. Северные легисты дошло до того, что организовали поставки в парламент мыла и верёвок, предлагая социалистам и демохристианам не теряя времени воспользоваться этим инструментарием по назначению. Те, однако, предпочитали иные методы.

Выше я сказал, что Ди Пьетро совершил революцию без единого выстрела. Не совсем так. Выстрелы звучали десятками. Стреляли коррупционеры, и стреляли они себе в головы. По стране прокатилась эпидемия самоубийств. Партии, размахивая предсмертными записками с жалобами на Ди Пьетро, попытались организовать контратаку. Миланскую прокуратуру начали терзать проверки и инспекции.

Партиям было за что сражаться. Бюджет Танжентополиса, общая сумма всех откатов в стране, оценивался в районе пяти миллиардов евро в год. Предпринимателям не очень хотелось извлекать эти деньги из собственного кармана и они перекладывали расходы на налогоплательщиков, завышая стоимость подрядов и контрактов. Так, например, строительство миланского метро в 1992 году обходилось бюджету в девяносто шесть миллионов евро за километр. Для сравнения: километр гамбургского метро в те же времена стоил двадцать два с половиной миллиона. После завершения операции «Чистые руки» затраты на строительство упали вдвое. Но метро, по крайней мере, штука сама по себе для граждан полезная. Гораздо печальнее дела обстояли в тех случаях, когда что-нибудь строилось исключительно ради самого процесса строительства… Но, думаю, пояснений давать не требуется, ибо технологии откатинга во всём мире работают одинаково.

Расследование меж тем всё ближе подбиралось к лидеру социалистов Беттино Кракси. Что делать, если тебя грозит смести революция? Правильно. Нужно попытаться её возглавить. Кракси обратился к депутатам парламента с речью:

— Посмотрите на себя! Вы же жалкие, ничтожные личности! Хватит воровать народные деньги! Вся власть Учредительному собранию!

И поскольку отныне речь уже вполне официально шла о кризисе самого итальянского государства, Кракси полагал, что далее расследованием должна заниматься не прокуратура, а… тадам!.. парламент. Красивое решение, согласитесь. В ответ на это Ди Пьетро хмыкнул, выслал Кракси повестку и предъявил кучу обвинений.

Развивая краксианскую идею, в марте 1993 года премьер-министр Амато издал указ, выводивший незаконное финансирование партий из сферы компетенции прокуратуры. Вечер резко перестал быть томным. Весёлые и добродушные итальянские граждане, прямо на глазах мрачнея и вызверяясь, дружно вышли на улицы и недвусмысленно дали понять: если Амато намерен продолжать в том же духе, то они, граждане, вспомнят славные партизанские традиции и откопают из виноградников дедовские пулемёты. И произошло немыслимое. Президент Республики поднял веки, проснулся и едва ли не впервые за всю итальянскую историю не стал подписывать указ премьера.

Однако партии не теряли надежды. В апреле парламент отказался снять с Кракси депутатскую неприкосновенности. Граждане молча взяли лопаты и решительным шагом направились к виноградникам. По зрелом размышлении депутаты всё же согласились Кракси пожертвовать.

Тем временем предварительные расследования завершались. Начались суды. Так, например, в ноябре 1992 Марио Кьеза получил семь лет тюрьмы с условием возврата похищенных сумм. Но судьба инженера уже мало кого интересовала. Всё внимание было приковано к главному событию — процессу «Энимонт».

Суть там была такая. Владелец крупнейшего частного итальянского нефтегазового концерна «Монтэдисон» Рауль Гардини желал захапать под себя крупнейший государственный нефтегазовый концерн ENI. Для этого по его задумке оба предприятия следовало преобразовать в единое акционерное общество. Сорок процентов акций — у него, Гардини, ещё сорок процентов — у государства, остальное — на свободном рынке. Гардини заслал партиям кучу денег, и они всё устроили. Новую структуру назвали «Энимонт». Однако вторая часть хитроумного гардиниевского плана заключалась в том, чтобы выкупить акции со свободного рынка, получив тем самым полный контроль над предприятием.

— Э!.. — сказали партии. — Мы так не договаривались. Вот мы тебя сейчас, проказника, да антимонопольным законодательством!

— А если мне очень хочется? — спросил Гардини.

— Ну… если очень хочется, — поразмыслив, отвечали партии, — то, конечно, можно. Ты знаешь, что нужно делать.

И вновь потекли деньги. Но время шло, а выкупить акции у Гардини так и не получалось. Он поинтересовался: что, мол, вообще происходит?

— Ну не смогли мы, извини, — отвечали партии.

Гардини обиделся.

— Да и чёрт с вами! Тогда, по крайней мере, пусть государство выкупит — и подороже, подороже! — у меня мою долю акций, и покончим с этим.

Партии хитро улыбнулись и сделали характерный жест большим и указательным пальцем. Гардини печально вздохнул и в третий раз открыл бумажник. Вот на этом этапе ему и пришла повестка от Ди Пьетро. Магнат подумал-подумал да и самоубился от греха подальше. Достали мужика. Но Гардини, как несложно понять, при жизни был птицей очень высокого полёта. Речь шла о взятке в семьдесят — восемьдесят миллионов евро. А решением вопроса занимались непосредственно первые лица всех партий.

Процесс начался в октябре 1993 года. Его заседания транслировались в прямом эфире национального телевидения. Вся Италия прильнула к экранам. Там было на что посмотреть. Ди Пьетро жёг глаголом так, что умудрился значительно обогатить словари современного итальянского языка, прямо на ходу изобретая новые идиоматические выражения. Но главное, это был суд над всей итальянской политикой. И итогом его стала политическая катастрофа.

Были приговорены к различным срокам тюремного заключения шесть высших функционеров Социалистической партии, включая Беттино Кракси, трое христианских демократов, включая генсека партии Арнальдо Форлани, и куча более мелких сошек. Кстати, среди осуждённых фигурировали и представители «Лиги Севера» во главе с её основателем Умберто Босси. Я ж говорил, что это так себе партия.

Итальянская политическая система де-факто прекратила существование. А вскоре — и де-юре. Партии самораспускались, трансформировались и исчезали. Танжентополис пал. Революция победила.

Если бы в те дни кто-нибудь сказал Ди Пьетро, что через полтора десятка лет многие из праздновавших вместе с ним победу недобрым словом помянут его за то, что он натворил; если бы ему сказали, что долгими бессонными ночами он сам ещё не раз с тоской и нежностью вспомнит милого старину Краксичку, который так забавненько и деловитенько распихивал по карманчикам потыренные ми-ми-ми-миллиончики…

Он бы, наверное, не поверил. Он был идеалистом, наш прокурор. А зря.

«Я принял решение прийти в политику и заботиться о делах гражданского общества, поскольку не желаю жить в несвободной стране, управляемой незрелыми силами и людьми, двойным узлом привязанными к политически и экономически позорному прошлому».

В 1994 году эти слова произнёс человек, у которого не было ни малейшего политического опыта. Зато имелись лисье чутьё и бешеная харизма. Не говоря уж о такой мелочи, как личная карманная медиаимперия. Молодой, практически новорождённый политик безошибочно угадал момент, когда страна отчаянно искала того, кто мог бы предложить путь выхода из создавшегося кризиса. Звали его Сильвио Берлускони.

В марте 1994 состоялись парламентские выборы, убедительную победу на которых одержала коалиция, сформированная вокруг его партии Forza Italia — «Вперёд, Италия», совершенно новой политической силы. Девяносто процентов депутатов от неё никогда прежде не заседали в парламенте. В мае Берлускони стал премьер-министром страны.

Меж тем расследования Ди Пьетро подобрались к группе «Фининвест»… Упс!.. «Фининвест» был собственностью Берлускони. В июле 1994 года премьер-министр получил от Ди Пьетро повестку. А через пять дней его правительство выпустило указ, прозванный журналистами «вороспасательным». Он запрещал или резко ограничивал содержание под стражей во время следствия по делам, связанным с коррупцией. Другими словами, лишал Ди Пьетро его главного оружия.

Прокуроры пула объявили о готовности в знак протеста уйти в отставку. Италия вновь вышла на улицы. Но, скажем честно, уже далеко не с таким боевым настроем. Впрочем, закон отменили. Берлускони, медиамагнат по первой профессии, скорректировал тактику. На прокуроров обрушился шквал критики в прессе. В декабре 1994 года Антонио Ди Пьетро уволился из прокуратуры. А затем постепенно были свёрнуты и все расследования операции «Чистые руки».

Так завершилась история Танжентополиса, невидимого города, о существовании которого знали все, но никому не хватало мужества в этом признаться. Города, населённого тысячами маленьких дракончиков. Из-под руин которого выполз новый огромный дракон.

О нём, этом бронированном огнедышащем ящере, мы ещё подробно поговорим. Но прежде давайте ненадолго заглянем в Болонью. В те времена там произошли удивительные события. Не слишком, пожалуй, значительные с исторической точки зрения, зато отражающие дух той эпохи, когда Берлускони готовился прийти во власть. Эпохи растерянности, эпохи страхов, эпохи перемен.

***

В 1994 году казальские совершили ошибку. Они убили приходского священника Джузеппе Диану, одного из немногих жителей Казаль-ди-Принчипе, осмеливавшегося поднимать голос против Каморры.

Тут требуется пояснить. Большинство каморристов, равно как и тех обывателей, что до сих пор считают их народными супергероями, — глубоко верующие люди. Во всех писаных и неписаных кодексах каморристских кланов испокон веков содержался один строгий запрет. Можно делать что угодно и с кем угодно: убивать, грабить, взрывать. Это ничего. Бог простит. Нельзя лишь одного. Нельзя трогать священников.

Поднялась волна народного гнева и возмущения. Которая, в свою очередь, вынудила власти что-нибудь предпринять. Благо к тому времени уже вступил в силу тот самый закон об особом порядке содержания под стражей, за который отдали жизни прокуроры Фальконе и Борселлино.

Последовали аресты. А в 1998 году начался судебный процесс под кодовым наименованием «Спартак». Был он воистину чемпионским. Если и уступавшим по размаху Палермскому максипроцессу над Коза Нострой, то лишь немногим. Но вот что удивительно: за судом в Палермо пристально следили телекамеры со всего мира. А «Спартак» не удостоился внимания даже центральных итальянских СМИ. Чего же нет в телевизоре, того как бы и не существует вовсе. Терзавшего Кампанию зверя под названием Каморра, с точки зрения всей остальной страны, в природе не водилось.

Требовался зоркий охотник. Вновь, как и в далёкие времена Бурбонов, Италии требовался герой. И нет, сотрудники правоохранительных органов на эту роль подходили как-то не очень.