Когда Палач возродился, множество подчиненных ему духов пробудилось от сна. Их сон был различен: одни долгие века пребывали в подобии комы и совершенно бездействовали, другие, лишившись своего властелина, ослабели, утратили значительную часть разума и кое-как прозябали, третьи были притянуты силами иных Князей и переродились под действием этих сил — сейчас же они мучительно менялись обратно. В Тасканайре, одном из миров шестого круга Преисподней, среди гор, сложенных из мглистого хрусталя, среди движущихся теней и кровососущих туманов, находилось проклятое место — круг из поваленных идолов. Они лежали здесь уже бесчетное множество лет, само же место казалось безжизненной проплешиной на магическом теле мира. Когда сила Палача проникла сюда, идолы стали медленно подниматься, возвращаясь на прежние места; мертвое место вдруг зажило какой-то особенной жизнью, зловещей даже для Лекойтбалаокхгарба, населенного призраками драконов и душами черных магов. Идолы представляли собой зримые воплощения духов табу — было еще несколько подобных мест в этом и соседних мирах, но они сохранились хуже и для их восстановления требовалось больше времени. Люди всегда полагали — зачастую полуосознано, на уровне инстинктивных ощущений, но иногда и совершенно сознательно, пристраивая к этой иррациональной внутренней уверенности соответствующие религиозные постулаты — что правила и запреты даны человечеству Небесами, в то время как Преисподняя толкает обитателей земли на преступления и нарушения запретов. Отчасти это ощущение соответствовало действительности, однако, в силу смешения Света и Тьмы в тварном мире не осталось ничего, что сияло бы одним только небесным светом без всякой примеси скверны, и не было ничего злого, в чем также не содержалось бы частицы добра. В явлениях и силах, которыми повелевал Палач, это смешение зачастую доходило до своего предела, до полной неразличимости истоков смешанных сил, однако всегда осуществлялось таким образом, который в итоге вел к омертвению, стагнации, косности всех светлых элементов, которые содержались в правилах. Это неудивительно, ведь Палач был порожден Горгелойгом именно в качестве оружия против Солнца и его Князей — еще в те времена, когда Темный Творец полагал, что сумеет поглотить и подчинить себе свет, не разрушая тварного мира. Упорядочивающая сила Солнечных порождала правила и законы, предназначенные объединить тех, кто принимал их и следовал им, сделать существование более понятным, комфортным и безопасным — но Палач превращал правила в табу, в нормы, которые следовало выполнять неукоснительно даже тогда, когда они утрачивали всякий смысл или становились откровенно вредны. Человечество плохо осознавало силу и масштабы табу, наложенных на те или иные действия, поступки и даже мысли, однако тем последовательнее оно подчинялось запретам, чем хуже их понимало. Запрет со временем вживался в культуру, становился неотъемлимой ее частью, чем-то таким, что казалось всем самоочевидным и общепринятым, а нарушитель вызывал омерзение и порицание, его можно было безнаказано травить, ибо, преступая правила общества, он автоматически терял так же и право на защиту. Табу имели огромную власть над человечеством, и их духи, пребывавшие в спячке до возрождения Палача, также обладали огромной мощью. Теперь они пробудились. Они были яростны и голодны.

Место в Тасканайре, где располагался круг идолов, стало стягивать к себе энергию; темное облако накрыло его, от неба к земле протянулись лиловые и черные дуги молний. Тот, кто был способен видеть не только внешний образ предметов, но и стоящие за ними фантасмагорические преобразования Тэннака, увидел бы как над кругом идолов взмывают в воздух огромные, и все более увеличивающиеся в размерах скопления призрачных фигур, каждая из которых представляла собой нечто среднее между драконом и морским скатом. Их крылья-вуали разворачивались, как паруса, призрачные тела обрастали шипами и когтеобразными отростками.

Их было десять — и каждый слегка отличался от собратьев по цвету и форме, но кроме высших духов табу, эду кебфинарату4, окружающее пространство быстро заполнилось духами более низкого ранга — подобными колыхающимся медузам эду итенарату5 и гибкими и быстрыми, имеющим несколько рядов челюстей за мощными ртами-присосками, демонами варнаона 6.

Неподалеку от круга идолов находилась медитативная башня кадётов; перекройка энергетических потоков этой части Тасканайры усилила круг, но повредила структуру башни.

Обеспокоенные духи темных чародеев пытались унять разбушевавшиеся потоки силы и подчинить мелюзгу, заполонившую окрестности, но попытки их не дали результата, а когда кадёты усилили натиск — на них обратили внимание кебфинарату. Возникло напряжение сил, воздух заискрился от молний, энергия нагнеталась в каналы и узлы, образовывавшие тонкую структуру мира, и эти элементы менялись, коллапсировали и стремительно разбухали так, словно внутри них происходили взрывы. Превосходство кебфинарату быстро стало очевидным: нескольких кадётов разорвало разнонаправленными потоками сил, других словно исполинской метлой вымело далеко прочь, их башня рухнула, а энергетическая структура круга продолжала расширяться, захватывая все новые области Тасканайре. Одновременно в соседних регионах мира шло восстановление других кругов. Когда и там пробудились кебфинарату, голод и гнев заставили их искать пищу в соседних Сферах, поскольку им проще было открыть туда путь, чем захватывать 4 буквально: «Духи великого запрета» (мидлейский) 5 буквально: «Духи малого запрета» (мидлейский) 6 буквально: «Мучительные мысли» (мидлейский) мглистые земли Тасканайре. Первой их целью стал Кебашин — мир, где некогда обитали демоны противоречий, вынуждающие людей совершать именно то, что запретно; Кебашину некогда покровительствовал Безумец, но после падения Последовавших мир несколько раз переходил из рук в руки — в настоящее же время им владела династия хатувинов. Хатувины — изменчивые и сильные демоны, ведущие свое происхождение от джиннов: некогда один из родов этого народа был совращен Инкайтэ и переродился во тьме и огне Преисподней — в результате они получили новые способности и новое наименование. Исполняя желания, они пожирали души; их многочисленные облики почти всегда стали чудовищными и уродливыми; их алчность и злоба заставляли их развязывать бесконечные войны друг с другом. Когда над городом Эншеп возникли серебристо-сиреневые огни портала, и кебфинарату вместе с духами малых запретов и множеством меньших созданий обрушились на Кебашину, правитель Эншепа, хатувин Акилганай, поднялся в воздух, приняв облик летающей горы, собираясь закрыть своим телом прореху между мирами. Тысячи рук, выраставших из скал, были вооружены различным оружием, а огненные жерла миниатюрных вулканов извергали снаряды из лавы. У входа в портал разгорелся жестокий бой. Герцог Акилганай был силен, но и враги ему не уступали. Летающая гора меняла формы, становилась сгустками дыма и потоками жидкого металла, ощетинивалась костяными иглами, разбрасывала вокруг себя ледяные и огненные снаряды, однако силы ее таяли. Перед столкновением с Акилганаем в Кебашину успели проникнуть лишь двое кебфинарату: лазурный, самый большой из своих собратьев, и серебристо-черный, лучше прочих умевший ощущать точки сопряжения Сфер, встраивать в них свои энергетические отростки и открывать порталы. Основное противостояние шло между герцогом и лазурным духом запрета: кебфинарату сумел возвести незримый щит, остановив таким образом продвижение Акилганая-горы к разрыву между мирами, но и сам оказался запертым у входа в мир, между щитом и порталом, и принужден был тратить все свои силы на поддержание щита и отражение иных атак хатувина. Если бы не сопровождавшие кебфинарату орды меньших духов, постоянно жалившие Акилганая и отвлекавшие на себя часть его сил и внимания — хатувин, скорее всего, все-таки сумел бы преодолеть сопротивление и пробился бы к самому проходу. Однако, свита духов запрета усложнила бой, и хотя в финальной части сражения на помощь герцогу стали прибывать обитатели Эншела (они не умели летать и были вынуждены прибегать к магии или к помощи крылатых созданий для того, чтобы подняться в воздух; другие же заняли оборону на башнях и стенях и обстреливали оттуда захватчиков, если те опускались слишком низко) — это обстоятельство уже не смогло изменить исхода сражения.

Серебристо-черный кебфинарату, остававшийся в стороне от сражения, не тратил время даром: он нащупывал новые точки сопряжения, проникал в них своими энергетическими отростками и выстраивал систему заклятий. Когда система была готова, он привел ее в действие. Портал резко увеличился в размерах, заняв полнеба. Из него в Кебашину вырвались еще два кебфинарату: багряно-красный и бесцветный — и неисчислимое множество меньших духов. Акилганай отступил; трое кебфинарату настигли его и растерзали на части. Затем лазурный накрыл своими вуалеподобными крыльями город; демоны стали сходить с ума, нападать друг на друга, рвать свои и чужие тела — те же, кто пережил это безумие, переродились и признали власть новой силы, вторгшейся в этот мир. Затем схожей участи подверглись города Хаккут, Нагину, Убго и Чайбвел.

Кебашину, с точки зрения Палача, был слишком свободным, слишком разнузданным, слишком независимым миром, чтобы можно было бы позволить ему существовать и дальше в прежнем виде.

Вторжение замедлилось лишь тогда, когда пришло известие из Тасканайры: духи черных магов, чьи медитативные башни были разрушены, объединились и принялись выправлять измененную структуру мира; кебфинарату вернулись в Тасканайру и вступили в битву с кадётами.

Последние призвали нгайянира из восьмого круга Преисподней; с помощью теневого черведракона кебфинарату были отброшены, но в самом мире воцарился хаос, ибо его тонкая структура, несколько раз переиначенная за короткий срок, пришла в негодность. Нгайянир развивал успех и был, может быть, слишком настойчив в попытках окончательно подавить кебфинарату; его деятельность побудила Палача явится лично. Бессмертный черведракон был стерт в порошок, значительная часть кадётов Тасканайры — порабощена, исполинские призрачные твари, также населявшие этот мир — вовлечены в поток силы Последовавшего.

Длинным когтем правой руки Палач разрезал предплечье левой; из раны медленно собралась в каплю и затем упала вниз тягучая темная кровь. Земли капля, впрочем, не достигла, ибо Князь произнес единственное слово, превратившее каплю в нечто иное. Из своей крови Палач породил бога Кинтису, трехглавого стража запретов, он поручил ему наводить порядок в Тасканайре, а сам перенес свое внимание в мир людей. Вокруг Орденов сгущались тучи и Истязатель — который сейчас был в большей мере человеком, чем Князем — не был способен справится с угрозой без помощи братьев. Однако, Лицемер в очередной раз пропал, занятый поисками путей в цитадель безумия, о Кукловоде ничего не было слышно, а Отравителю Палач совершенно не доверял.

Сердце самого исполнительного слуги павшего Властелина жгло подозрение, что предатель замышляет новое предательство — а то, что Отравитель стремился установить полный единоличный контроль над Орденами, вкладывая в души и разумы рыцарей иллефов и гуханкло, эти подозрения только усиливало. Мир людей — особенный, самая обширная и разнообразная из Сфер, находящаяся на стыке трех великих царств, каждое из которых было порождено силой одного из Светил. В людях скрыт анкавалэн, они — опора Князей Света и пища для Преисподней; их мир слишком важен, чтобы кто-то мог контролировать его в одиночку. Интересы Отравителя на земле были слишком явными; слишком длинные руки Владыки Ядов следовало укоротить.