— Надо взять замки на западе, — толстый палец Тарго Къельдефа тыкал в потертую карту, разложенную на столе. — Вайден, Далгор и Тейф. Прижать тамошних графьев — пока они не прижали нас. Чтоб не хернули по Брашу, когда двинем на юг. А то отрежут от моря и все — привет Семирамиде и Полумесяцу. Да еще и с севера засадят нам в зад в случае чего… Смекаешь, о чем речь?

Зингар Барвет, кардинал Ордена Свинцовой Горы, кивнул. Некоторых членов Ордена раздражали развязные манеры Тарго, его простецкое обращение и грубоватые шутки, но Зингар привык. Если высокий и грузный Тарго казался горой, то Зингар — камнем: бесстрастным валуном, которому искусный мастер придал человеческую форму. Именем и смуглой кожей он был обязан матери, происходившей из Алмазных Княжеств, фамилии и членству в Ордене — отцу, бывшему министериалом Свинцовой Горы еще в те времена, когда Орден базировался в Хальстальфаре. Сорок два года назад отец предпочел оставить Орден, чтобы провести остаток дней вместе с женой, в хальстальфарском городке в предместьях столицы; а Зингар, которому пророчили блестящую карьеру в связи с выдающимся колдовским Даром, отплыл вместе с Орденом на запад. Ему было тогда пятнадцать лет и он был всего лишь оруженосцем. Пророчества сбылись: он сделал карьеру, познал тайны магии, стал кардиналом Ордена, обрел власть и влияние, и стал одним из трех наиболее вероятных кандидатов на место Магистра, которое когда-нибудь должен освободить Тарго. О покинутой родине он не жалел и редко вспоминал родителей — он был похож на камень не только изве, но и изнутри: столь же неэмоциональный, молчаливый, спокойный, ко многому безразличный. Его решения всегда были хорошо взвешены, а твердая воля не ведала сомнений: Зингар мог долго сомневаться прежде, чем принять решение, но приняв его, уже не отступал. У него не было близких друзей в Ордене, но уважение он заслужил: будучи требователен к подчиненным, не меньшую требовательность он проявлял к самому себе; он зарекомендовал себя в качестве умного, надежного и обстоятельного руководителя.

— С тобой поедут люди Фалдорика, — Тарго упомянул имя одного из самых влиятельных пиратов. — Держи их там в узде… И еще этот… — Тарго прищелкнул пальцами, вспоминая имя.

— Как его?.. Алин Алкуп.

— Кто это? — Спросил Зингар. Судя по фамилии, речь шла об одном из членов клана Филинов, но имя кардиналу ничего не говорило.

— Командор Крылатых.

Зингар снова кивнул, поняв теперь, о чем идет речь. От сотни Крылатых Теней пользы будет не меньше — а то и больше — чем от двух тысяч недисциплинированных, плохо организованных дикарей Фалдорика Косы. Крылатые Тени станут его глазами и ушами: благодаря воинам Ордена убийц и шпионов он будет знать обо всем, что происходит на территориях, контроль над которыми ему поручили установить; а взятие крепостей существенно упростится.

— Маджус Кейп хотел, чтобы ты возглавил операцию, — Тарго задумчиво пожевал губами. — Чем ты ему приглянулся?

— Не знаю, — солгал Зингар. Но он знал. И то, что жило в нем и слушало эту беседу, усмехнулось, услышав ложь.

— Готовься к выступлению, — велел Тарго. — Позже я пришлю к тебе Филина. С Косой поговорит Кейп — но одни только морские демоны знают, станет ли Коса выполнять то, что ему говорят.

— Станет. — Уверенно произнес кардинал. — Так или иначе.

Глава Ордена испытыюще посмотрел на Зингара, и выражение лица Магистра было при этом не слишком довольным.

— Смотри, не переусердствуй.

— Не беспокойтесь, сир.

Тарго кинул, и Зингар покинул шатер. Лагерь энтикейцев располагался на краю Иладейской равнины; руины Браша на севере красноречиво свидетельствовали о первой победе завоевателей — пусть и добытой не оружием, а благодаря темной силам, с которой заключил сделку король Энклед и которая теперь незримо сопровождала войска. О том, что власть над этой силой была передана Магистру Полумесяца, Зингару рассказал Магистр его собственного Ордена — однако, Зингар испытывал сильные сомнения в том, что эта сила вообще кому-либо подчинялась. Механически он дотронулся до левой руки пальцами правой, отметив, как командор Найк, беседовавший с двумя рыцарями у шатра, соседствовавшего с шатром Магистра, на мгновение задержал взгляд на его руке — а затем вернулся к беседе. Найк носил на своем плече ту же тварь, что и Зингар — и лишь богам тьмы было ведомо, сколько еще высших иерархов Ордена были инициированы Гхадабайном. В Лилии и Полумесяце дела обстояли схожим образом — Зингар уже встречался с кардиналами и командорами этих Орденов, помеченными тьмой.

Посвященные более низких ступеней носили в себе не змеенышей, а астральных червей, связанных с родителем незримыми, но прочными узами.

Инициация Зингара состоялась в порту Терано, в ночь, что предшествовала отплытию. Он лег спать, но вместо сна провалился словно в темную яму; и хотя его сознание странным образом изменилось, он ясно осознавал происходящее. Тьма была живой, она дышала, говорила тысячами голосов, ждала и манила. К Зингару пришло понимание того, что он стоит перед выбором, который определит всю его дальнейшую судьбу. На одной чаше весов лежали сила, знания и власть, на другой — страх, слабость и невежество: страх перешагнуть собственные границы и взять больше, чем отведено обычному человеку; слабость, выдаваемая обществом за добродетель; и наконец, нежелание знать подлинную глубину мира — таинственную и ужасающую, полную невообразимых кошмаров, невыносимых страстей и желаний, демонов и чудовищ, обитающих на дне каждой души, потому что глубина и сущность каждой человеческой души едины с глубиной и сутью Сальбравы. Правильный выбор был вполне очевиден; единственное, что побуждало Зингара медлить в принятии решения — это мысль о том, что обещания тьмы ложны, что сила и власть, которые ему сулили, могут быть лишь приманкой для доверчивой души. Но вскоре пришла мысль о том, что даже если это обман, то осуществлен он тем, кто, без всякого сомнения, имел силу и власть, потому что обойти духовную защиту одного из высших иерархов Ордена, изменить его сознание и дать ему то виденье и тот выбор, что были даны Зингару — все это мог бы проделать далеко не рядовой демон. А если так, то разумнее было принять предлагаемый дар даже не смотря на риск оказаться обманутым: в качестве добровольного союзника кардинал Ордена будет полезнее, чем в качестве раба. И когда Зингар сделал выбор, в темноте появилась тень, и эта тень надвинулась на него и поглотила; он ощутил жгучее прикосовение к левому предплечью, а затем почувствовал, как зашевелилась змейка под его кожей, поднимаясь выше, к плечу — где и замерла.

Позже он понял, что подобный дар предлагался Гхадабайном не всем, а лишь тем, кто по свойствам своей души был склонен принять его. Случались и ошибки: Зингар слышал о смуте на одном из кораблей Лилии, но подробностей так и не узнал: бунт был подавлен в самом начале, а один из кардиналов Лилии пропал. Что-то во время плаванья произошло и с Магистром этого Ордена: благородный и сильный духом воитель, всегда бывший для Изгнанных Орденов самим образцом рыцарства, Тидольф Алкертур сделался вдруг безучастным ко всему происходящему, отрешенным и безвольным. Он выполнял функции Магистра, отдавал все необходимые распоряжения — но и только; он перестал реагировать на шутки и не поддерживал больше досужих разговоров. В нем что-то сломалось, и там, где прежде горело сильное, яркое пламя, теперь была пустота. Встретившись, уже на берегу материка, с новым Тидольфом, Зингар подумал о том, что его, вероятно, ждала бы такая же участь, вздумай он отвергнуть дар, предложенный Гхадабайном.

Змейки Гхадабайна поселились не только в душах высших иерархов пяти Орденов — так, одним из инициированных стал Маджус Кейп, военначальник королевских войск Эн-Тике, поставленный Энкледом во главе армии перед самым отплытием с острова — поговаривали, что предыдущий военначальник проявил излишние сомнения относительно целесообразности намечающегося похода, за что немедленно был снят с должности и отправлен в собственное имение. Поэтому Зингар не был удивлен тому, что во главе западного фронта Маджус рекомендовал Тарго поставить именно его: это был шанс проявить себя, сделав еще один шаг к должности Магистра. Инициированные помогали друг другу пробиваться наверх и занимать ключевые места в управлении. Ордена в своем прежнем виде исчезнут, и на их месте явится нечто иное — это Барвет осознавал вполне отчетливо.

Он встретился с Фалдориком вечером того же дня, и быстро понял, что проблем с пиратом не возникнет — либо их будет существенно меньше, чем ожидалось. Во всяком случае, ни уговаривать его, ни принуждать к чему-либо с помощью чар не придется. Фалдорик — прозванный Косой за длинные рыжие волосы, уложенные в косу, достававшую морскому разбойнику до середины бедер — был помечен тьмой также, как Зингар Барвет и Маджус Кейп.

Они выступили на запад двенадцатого ноября, забирая из деревушек по пути всех лошадей, которых местные жители не успели спрятать, и полностью вычищая всю найденную снедь из крестьянских кладовых. Вскоре Зингару донесли, что Фалдорик, помимо всего вышеперечисленного, также исправно вырезает обитателей разоряемых деревень, и кардинал Горы, вызвав к себе предводителя пиратов, холодно поинтересовался, для чего он восстанавливает против энтикейцев местное население.

— Скоро зима, а есть им нечего, — беззаботно ответил Фалдорик, покачиваясь в седле одной из немногих лошадей, привезенных завоевателями на своих кораблях, а не отнятых у населения. — Пойдут в леса, будут грабить наши обозы, да посреливать из кустов. Проще перерезать их сейчас, чем потом. Любить они нас все равно не станут.

— Пусть любят своих жен, — все тем же холодным голосом произнес Зингар. — Мне достаточно того, чтобы они подчинялись.

— Они не будут сидеть на месте и ждать смерти. Я грабил ильсов не раз: здесь, на севере, у них больше вольностей, чем на юге, и с какой стороны браться за мечи, они знают.

— Убийства прекратить. — Распорядился Зингар. — Если распространится молва о том, что мы убиваем всех подряд, сопротивление станет отчаянным и ни одного замка по доброй воле нам не сдадут.

— Я думал, вы, из Ордена Горы, умеете брать замки. — Хмыкнул Фалдорик.

— Зато мы не умеем тратить время понапрасну.

Пират усмехнулся, огладил усы и ускакал к своим людям, но массовая резня, действительно, прекратилась. На бесчинства, совершаемые морскими разбойниками в отношении крестьянских женщин, Зингар закрывал глаза, но в своей тысяче подобные выходки пресекал, рассматривая их как нарушение воинской дисциплины.

Спустя два дня они взяли первый замок, принадлежавший одному из многочисленных баннеретов эс-Вебларедов; в течении следующих трех дней — еще два. Это были легкие победы: ни серьезных укреплений, ни сильных защитных чар в своем распоряжении защитники не имели.

На перекрестке двух дорог (основной тракт вел дальше на юго-запад, к тоннелю Ареншо; дорога на юг — к владениям графов эс-Йенов; дорога на север — в баронство Фадун) войска Зингара впервые разделились. Трем командорам он поручил отправиться к эс-Йенам; сам же с четырьмя оставшимися продолжил путь к Ареншо. Войска Фалдорика также поредели — он отправил отряды Анга Секиры и Хемета Улыбки на север, уменьшив, таким образом, собственные силы на шестьсот человек. Еще при высадке у Браша нескольких ярлов отправили на кораблях вдоль берега, мимо Фадунского баронства в Колфьер, но насколько их поход оказался успешен, ни Зингар, ни Фалдорик еще не знали. Разведчики Алина Алкупа собирали слухи и сплетни: корабли ярлов прошли мимо рыбацких деревень три дня назад, но какова была их дальнейшая судьба — об этом известия с севера еще не пришли.

Тунель Ареншо проходил сквозь западную стену Экистальского ущелья; от восточной стены, которая была ощутимо ниже, к началу тунеля вел изящный каменный мост. Эти горы принадлежали карлам; ниже тунеля Ареншо располагалось несколько уровней пещер, верхние из которых использовались для торговли с людьми, а нижние — в качестве жилищ и хранилищ.

Карлы отказались пропускать завоевателей внутрь и закрыли ворота при приближении передового отряда. Вскоре подъехал кардинал. Вступив на мост, он услышал усиленные и искаженные голоса хозяев Ареншо: они передавали сообщения за пределы подземного мира с помощью длинных труб, встроенных в тело горы, другие трубы улавливали звуки на поверхности и направляли их вниз. Карлы требовали, чтобы пираты убирались туда, откуда прибыли — здесь, на материке, не видели большой разницы между энтикейцами и людьми Фалдорика и других морских королей (что, впрочем, было не слишком удивительно, ибо устраивали набеги на побережье время от времени и те, и другие). С эс-Вебларедами у подземного народа были сложные отношения, но чужаков, да еще с оружием, видеть в своих горах они хотели еще меньше. Зингар попытался уговорить их, но потерпел неудачу, тогда он вызвал Ключ Свинцовой Горы и приступил к работе.

Ключ позволял оперировать энергиями Земли и Металла, влиять на тяжесть, гибкость и ломкость вещей, оказывать воздействия в низком, наиболее плотном спектре энергий. Врата тунеля имели магическую защиту самого высокого порядка, но их Зингар не стал и трогать. Его заклятья проникли в камень горы вокруг врат, распространились, подобно корням невидимого древа, вдоль коридора, стены которго также имели защиту, хотя и менее мощную, чем врата.

Корнями-заклятьями, воспринимаемым им в эти минуты как продолжения собственных рук, Зингар ощувывал гору, проверял стены коридора на прочность, выискивал слабые места и продолжал наращивать объем «корней». Когда объем достиг критической точки, а структура чар, созданных карлами, стала кардиналу более-менее ясна, Зингар привел «корни» в движение, заставив их менять плотность и вес камня. Этот процесс начался за пределами заколдованной части коридора, но быстро распространился и внутрь защищенных камней; чары подземного народца сопротивлялись воздействию, но были способны лишь задержать магию Ключа, а не остановить ее. Камень скалы, еще совсем недавно выглядшей совершенно неприступной, вдруг смялся и рассыпался, многочисленные трещины образовались в стене ущелья вокруг врат, они множились и соединялись друг с другом, и вот раздался глухой гул, из скалы будто взрывом вытолкнуло град камней, а вместе с ними упали на мост и врата. Когда пыль рассеялась, взорам орденцев открылся проход в скале — неровный, полузасыпанный, но зато и более широкий, чем тот, что был здесь, когда туннель оставался неповрежденным. Прикрываясь щитами, рыцари и министериалы Ордена бросились по мосту ко входу в Ареншо; они представляли собой удобную цель и ожидали атаки, однако карлы бездействовали. Сражение началось позже, когда они уже проникли в туннель. Карлы обустроили верхнюю часть подземелья таким образом, что даже при уничтожении врагами врат и проникновении их внутрь горы, нападающие не смогли бы пройти далеко:: потолок в некоторых местах тонеля обрушивался вниз, повинуясь действию скрытых в горе механизмов. Одну из этих ловушек уничтожил Зингар, разламывая стены тонеля и расчищая своим солдатам путь в Ареншо, однако были и другие. Следующую ловушку, находящуюся на расстоянии пятисот футов от входа, карлы не замедлили привести в действие с таким расчетом, чтобы под завалом оказались погребены рыцари, следовавшие за передовым отрядом. Погибло пятнадцать человек, в том числе командор авангарда, еще два десятка оказались отрезаны от основных сил. В боковых пещерах имелись лестницы и пологие спуски вниз — карлы постарались заблокировать и их тоже, однако Рейвон Гес, командор второй сотни, использовал Ключ для обнаружения пустот в скале. Получив таким образом карту ближайших проходов, он вскрыл две заблокированных лестницы, заставив каменные плиты, задвинуты карлами, отойти в стороны.

Орденцы спустились вниз, и в пещерах под тунелем Арешно закипел бой. Люди сильнее карлов, а орденцы, вдобавок, превосходили обычных бойцов как мастерством, так и вооружением, но карлы намного лучше людей ориентируются в темноте и, вдобавок, знали эти пещеры превосходно, в то время как люди были тут вперые, а колдовским виденьем обладали далеко не все. Карлы нападали неожиданно, выныривали из неприметных щелей и проемов, поднимались по скрытым шахтам, били в спину и снова уходили вниз; люди старались действовать организованно и целеустремленно. У карлов было значительное численное преимущество, но почти после каждой атаки они оставляли на полах пещер по нескольку десятков трупов, в то время как потери среди орденцев были минимальны. В какой-то момент карлы отступили — прекратили атаки и ушли еще глубже вниз; рыцари Горы ходили по их запутанным подземным коридорам, и, прибегая к своей магии, старались обнаружить пути наверх. В конце концов они нашли лестницы, по которым можно было подняться в ту часть широкого верхнего тунеля, который карлы перегородили, устроив обвал; последовали еще две отчаянные атаки со стороны подземных жителей, но обе быстро захлебнулись. Поднявшись в тунель, орденцы нашли тела воинов из авангарда: было видно, что они отчаянно сопротивлялись, но карлы просто задавили их массой. Раздались требования мести, которым вторили двое из четырех командоров Зингара — кардиналу, в итоге, пришлось осаждать самых ретивых, напоминая, что воевать они сюда пришли не с карлами.

Конечно, заманчиво было бы обвалить половину Экистальского ущелья, раздавив уродливых коротышек в их собственных жилищах, но это означало отрезать северо-западную часть Ильсильвара — а вместе с ней и самих себя — от северной, перекрыв наиболее короткий путь.

Разобрали завал, а затем нейтрализовали еще две аналогичные ловушки впереди: заклятья Зингара и командоров Ордена заставили камни в ловушке слиться в единую массу, образовав над потолком коридора сплошной прочный свод. После орденцев Ареншо прошли люди Фалдорика.

Карлы устроили еще несколько нападений, но ни прежней массовости, ни организованности в них не было, и все эти атаки были успешно отбиты.

Тунель тянулся под землей более двух миль, на выходе завоеватели оказались в предгорьях, и широкая дорога, которая вела вниз, должна была вывести их к Вайдену через два или три дня.

* * *

Дейри эс-Шейн, семнадцатилетняя дочь барона Тарока, читала, сидя на кровати, запрещенный во всех странах мира трактат Геберта Ханлоя «Совиная тень, или почитание Джейсуры», посвященный аспектам чернокнижия, лежащим на стыке Нижних и Лунных Миров, когда Котя — ее домашний демоненок, похожий на прямоходящего черного кота с непомерно большой головой — запрыгнул на кровать и стал кувыркаться, отвлекая Дейри от чтения.

— Ужас-ужас-ужас!.. — То ли голосил, то ли напевал демоненок, подняв лапки вверх и раскачиваясь из стороны в сторону, как дерево на ветру. — Беда-беда-беда!.. Ужас-ужас!..

Его гибкий хвост, как будто невзначай, заполз под плед, которым укрылась Дейри, и пощекотал ее за пятки, заставив девушку взвизгнуть и быстро отдернуть ноги.

— Ну что тебе?! — Недовольно воскликнула она, принужденная оторваться от занимательного чтения, повествующего, как ведьма, ищущая силу Джейсуры, должна, вырезав у жертвы сердце, выводить кровью этого сердца сложные узоры на своем обнаженном теле, одновременно маструбируя — соединяя таким образом свою сексуальную энергию с выделениями жизненной силы Шэ, покидающей сердце жертвы. Текст перемежался картинками голых ведьм, сердец и узоров, что делало чтение еще более увлекательным. — Ну что случилось?!

— Беда-беда!.. — Котя лег на спину, выгнул шею и захлопал ресницами, разглядывая девушку с нового ракурса. — Война!.. Вторжение!.. Неописуемые ужасы!.. Катастрофы!.. Нас поработят! Убьют! Изнасилуют!..

Дейри отложила трактат в сторону.

— Кто нас изнасилует? — Заинтересовалась она.

— Варвары, что идут с севера. Пираты и рыцари-колдуны.

— Их карлы не пустят, — Дейри протянула руку к книге. — Они нам обещали.

— Карлы всё. — Котя перевернулся на животик и подпер подбородок лапками. — Тю-тю твои карлы. Нет их. Забудь.

Дейри убрала руку с корешка книги.

— Куда же они подевались?

— Пали в неравных боях, а потом зарылись в глубины.

— Зарылись те самые, которые пали, или одни пали, а другие закрылись? — Уточнила Дейри.

— В точности мне это неведомо, — глубокомысленно ответил Котя. — Но либо одно, либо другое.

Подумав пару секунд, он добавил:

— Либо третье.

— Как всегда, полнейшая неизвестность… — Вздохнула Дейри. — А далеко ли северяне от нас? Это-то ты хоть знаешь?

— Завтра будут. — Котя с таинственным видом, не поворачивая головы, посмотрел начала направо, а потом налево.

— Думаешь, стоит сказать папе?

— Зачем?! — Котя подался назад, изображая глубокое неприятие и непонимание. — Пусть это станет сюрпризом. Ты ведь знаешь, как он любит сюрпризы…

— Боюсь, такой сюрприз он не оценит. — Дейри сделал движение, собираясь встать.

— Сиди. — Остановил ее демоненок. — Всё уже знает твой родитель. Карлы ему нашептали, а я подслушал.

— Через Шепчущий камень?

— Нет. — Котя поднял задние лапы наверх, и, стоя на голове, стал неспешно поворачиваться вокруг своей оси.

— А как?

— А вот так.

— Как так?

— Не скажу.

— Ну скажи!

— Не скажу.

— Ну пожалуйста!

— Ну ладно… — Сжалился Котя. — А что говорить?

— Сам знаешь что!

После этих слов Котю словно прорвало:

— Я самый могущественный и мудрый среди повелителей Нижних Миров, мои силы безмерны, мои слуги бесчислены, красота и совершенство моих обликов поражают умы…

— Нет! — Крикнула Дейри. — Не про это! Как они ему нашептали, если не через Шепчущий камень?!

— Через Нешепчущий некамень. — Закрыв глаза и понизив голос, сообщил демоненок.

Дейри с возмущенным видом шумно втянула воздух и, вытянув ногу, спихнула демоненка с кровати. Котя не любил отвечать на вопросы, ответы на которые ему казались очевидными, и обычно при таком повороте беседы начинал нести ерунду, но в других случаях его сведения вполне соответствовали действительности.

Соседям, с которыми карлы поддерживали хорошие или нейтральные отношения, они еще много поколений назад подарили Шепчущие камни, благодаря которым слова, произносимые в глубинах пещер, могли услышать владельцы камней, находящиеся на поверхности, и наоборот. В замке эс-Шейнов такой камень был — россыпь желтых кристаллов, растущих из старинной медной чаши, весившей более пятисот фунтов. Чаша была установлена в одной из комнат замка, в специальной нише, в полутьме: двигать ее с места, а тем паче подставлять под солнечные лучи настоятельно не рекомендовалось. Кристаллы были окружены странной аурой; при приближении возникало чувство, что они что-то шепчут друг другу. Обычно этот шепот был невнятен, но когда карлы передавали сообщение, голоса становились разборчивыми. Если рядом не было никого, кто мог услышать шепот, шепотки расползались по замку, тревожили слуг и стражников, и владелец кристалла рано или поздно узнавал о происходящем, шел в комнату с чашей и кристаллами, настраивался на Шепчущий камень и воспринимал послание целиком. Бывало, что, ожидая срочного сообщения, барон просто приставлял какого-нибудь слугу следить за камнем — и как только шепотки становились разборчивыми, слуга звал барона.

Котя шлепнулся на пол, но тут же забрался снова и в отместку больно, но не до крови укусил Дейри за ногу. Дейри спихнула его еще раз, уже решительнее и настойчивее. Котя почесал затылок, обратил внимание на пару туфель у кровати, схватил одну из них и поволок в сторону коридора: если ему не нравилось поведение хозяйки, он и раньше в отместку прятал по замку ее вещи. С руганью Дейри вскочила с кровати и, стараясь не наступать всей ступней на холодный пол, догнала демоненка у самой двери, отняла туфлю и вывернула Коте ухо.

— Я тебе говорила, чтобы не смел красть мои вещи?!

— Я не краду! — Возмутился Котя. — Я беру!

— Вот не смей бра…

Она закончила фразы, потому что чернильной кляксой Котя вытек из ее руки, упал на пол, принял прежнюю форму и бросился под стол. Дейри метнула ему вслед туфлю, но не попала.

Скрипнула дверь. Обернувшись, девушка увидела отца: коренастый, косматый барон Тарок эс-Шейн топтался на пороге, осторожно заглядывая в комнату. Увидев, что дочь его заметила, он осмелел и зашел внутрь.

Они были мало похожи друг на друга внешне: у барона — всклоченные темнорусые волосы, у Дейри — черные; серые глаза у барона, и зеленые — у Дейри; широкое, скуластое лицо отца, казалось, не имело ничего общего с тонкими, аристократическими чертами Дейри.

Характеры их также различались, но было и общее: некая врожденная сумасшедшинка объединяла их и позволяла им комфортно сосуществовать друг с другом. Многие отказывали им в здравом смысле и даже называли чудаковатыми, а то и умалишенными.

— Что поделывает моя умница? — Барон раскрыл объятья. Дейри бросилась к нему, обняла и поцеловала в лоб: хотя Дейри и не отличалась высоким ростом, отец был ниже ее на полголовы. Могучими руками, каждая из которых была в полтора раза толще бедер Дейри, барон аккуратно приобнял дочь — так, словно она была сделана из сахара и он неосторожным движением мог бы легко ее сломать. — Все ворожит и колдует?

— Немножко, — Дейри отстранилась. — Нас завоюют или мы будем сражаться до последнего?

При этих словах Котя вылез из-под кровати. Воинственно размахивая лапами, он сделал несколько решительных выпадов в сторону воображаемого противника.

— О, так ты уже все знаешь! — Обрадовался барон. — Какая ты у меня умная!.. Нет, сражаться мы не будем. Коротышки нашептали, что этих северян жуть как много. К тому же они могут управлять камнями. Стенам замка их магии не выдержать, а раз так, то что мы можем поделать с тридцатью солдатами в гарнизоне?

— Это кажется разумным, — согласилась Дейри.

Котя сложил лапки за спину и с важным видом закивал головой.

— Я думаю отправить женщин и молодых девушек подальше отсюда, — сказал барон, поглядывая на дочку. Он говорил доверительным, даже слегка заискивающим тоном, опасаясь возможной реакции Дейри на его попытку — пусть и сколь угодно осторожную — указать ей, что делать. Барон не чаял души в своем единственном ребенке; будучи по природе человеком мягким и добрым, он испытывал настоящее душевное мучение при попытке что-либо навязать тем двум женщинам, которых любил: одной женщиной была Грейт, покойная мать Дейри, которая могла вить из мужа веревки, а второй — дочь, которая имела на Тарока даже большее влияние, чем Грейт. Поэтому, избегая душевных мук, барон предпочитал уступать — а женщины чувствовали это и делали все, что им хотелось.

— Поедешь с ними, хорошо? — В голосе могучего барона, чьи руки без труда могли разогнуть конскую подкову, послышались просительные нотки. — Возглавишь их, так сказать…

— Нет уж! — Отрезала Дейри, и Котя, иллюстрируя ее настроение, сложил на груди лапки и решительно замотал головой. — Никуда я не поеду!..

— Ну как не поедешь… — Стал уговаривать дочку барон. — Надо поехать… Черт их знает, этих завоевателей, что у них там на уме… Вдруг что удумают?.. А я не смогу тебя защитить…

— Не волнуйся, папочка! — Дейри нежно обняла отца, и все доводы, которые собирался привести барон в пользу своего мнения (ибо требованием его робкие попытки управлять дочерью никак нельзя было назвать), враз позабылись. — Я тебя сама защищу, если что!.. Нашлю на них проклятье, если только вздумают тебя обидеть!

— Ах ты моя ведьмочка… — Тарок ласково провел ладонью по голове дочери. — Чернокнижница ты моя ненаглядная… Ну что мне с тобой делать?..

— Ничего не делать. Я останусь здесь и буду тебе помогать.

Барон вздохнул и подумал, что высылать ребенка за пределы замка при приближении завоевателей может быть, еще более глупо, чем оставлять девушку в крепости, которая будет сдана врагу без боя: здесь, по крайней мере, Дейри будет у него на виду, а за пределами замка — в неизвестности. Здесь, в замке, они будут иметь дело с руководящим составом вражеской армии, представители которого, возможно, поведут себя в согласии с рыцарским достоинством; в то время как те, кто покинут замок, в случае обнаружения будут принуждены иметь дело с простой солдатней… Так было всегда: если Дейри принимала какое-либо решение, Тароку легче было придумать доводы для обоснования правоты принятого дочерью решения, чем настаивать на своем.

Глядя на дочь или касаясь ее, Тарок всегда испытывал сокрушительный прилив теплоты и нежности; его сердце таяло, как кусочек масла на солнцепеке. Он часто смущался собственных чувств — подчас они были настолько сильны, что казались ему самому чем-то, выходящим за границы приличия.

Тарок вздохнул и сказал:

— Ну хоть не выходи никуда, пока они тут будут. Надеюсь, северяне у нас надолго не задержатся.

— Хорошо, папочка! — Дейри мило улыбнулась, точно зная, что это обещание она выполнять не станет.

— И не шали.

— Не буду.

Еще раз вздохнув, Тарок вышел из комнаты. Ему нужно было разослать сообщения соседям и придумать, куда спрятать молодых женщин, а также запасы зерна и еды, оружия и лошадей — он точно знал, что завоеватели позарятся на все это.

После ухода отца Дейри прибралась в комнате (она терпеть не могла, когда другие люди трогали ее вещи, поэтому слугам в ее комнаты вход был строго-настрого запрещен), наскоро запихав, по обыкновению, весь обнаруженный мусор под кровать и произвела смотр магических ресурсов.

В правом углу комнаты, за коричневой занавеской, росшитой золотыми нитями, на специальных подставках, напоминающих подставки для оружия, покоились три метлы. Метлы были сделаны на заказ, волоски тщательно подобраны и идеально пригнаны друг к другу, черенки изукрашены рунами и витиеватыми заклинаниями на Искаженном Наречье. Все три метлы были выполненны в разных стилях, их цвет и форма различались: одна попроще и ощутимо потрепана — это была первая метла Дейри, другая посветлее и третья, самая зловещая и большая, потемнее.

Дейри прикоснулась пальцами к метлам — по очереди, словно гладила своих цепных псов. Потом она взяла тряпку и тщательно протерла черенки от пыли.

Справа от стойки с метлами находилась ниша, в глубине которой была низенькая дверь; Дейри открыла дверь своим ключом и вошла в небольшое помещение, служившее ей заклинательной комнатой. Полки справа и слева забиты различными ингридиентами и предметами для чародейства; книги, некоторые из которых были запрещены даже в Ильсильваре (не говоря уже о прочих странах); узор на полу с засохшими пятнами крови — каждое новолуние Дейри приносила тут в жертву силам тьмы черных куриц, черных кроликов и два раза — щенят, которым не повезло уродиться черными. Дейри не слишком любила прибираться, но пускать в эту комнату служанку значило разрушать всю атмосферу таинственности и зловещести, которую она тут так долго создавала, и пришлось баронессе принести ведро с водой и собственными руками оттирать с пола кровь, а заодно и остатки ритуального узора. Когда она мыла пол, плетеная корзина в углу комнаты несколько раз шевельнулась, затем оттуда донеслись невнятные звуки. Отложив тряпку, Дейри подняла плетеную крышку и поморщилась от запаха мертвой плоти. В корзине находилась голова Ника Далкуна, разбойника, год назад схваченного бароном эс-Шейн на своих землях. Тогда Дейри уговорила отца отдать приговоренного к смерти ей и долго отпиливала ему голову, вся перемазалась в крови, устала, но выполнила то, что хотела. Убийство человека принесло ей странное ощущение: как будто бы она переступила через некую невидимую грань и очутилась в мире, в котором никогда не бывала прежде. Все осталось таким же, как раньше, но стало чуточку другим… Ее эти перемены не пугали, более того — преимущественно ради этого ощущения все и затевалось, ритуальные процедуры с телом убитого были вторичны. Котя подсказал ей, как можно поступить с головой: она вырезала мертвецу глаза и воткнула иголку в язык; рот мертвого Ника она смазала пеплом от свитка со сгоревшим заклятьем. Было еще несколько процедур, в конце которых голова задергалась и стала произносить звуки; но, похоже, в чем-то Дейри ошиблась, потому что ничего осмысленного мертвый Ник ей так и не сообщил. Вместо ответа он бессвязно мычал и таращился на нее пустыми глазницами. Дейри наложила на голову бальзамирующее заклятье, но оно подействовало не до конца: мягкие ткани головы продолжали разлагаться, но медленнее. Котя хихикал и говорил, что от головы воняет дерьмом, которое при жизни заменяло разбойнику мозг.

Дейри закрыла корзину и критически оглядела свои «церемониальные покои» размером десять на десять футов. Пока пол высыхал, она решила написать письмо Керстену эс-Финлу, сыну барона Зайрена, владевшего землями неподалеку от эс-Шейнов — таким же скромным кусочком земли с несколькими деревушками, полями, куском леса и небольшим замком в центре всей этой роскоши. Когда-то с Керстеном они дружили и даже несколько раз танцевали на балу; одно время Дейри планировала лишишься девственности с этим юношей в какой-нибудь романтической обстановке: например, в новолуние, на залитом кровью алтаре, в круге из черных свеч… увы, Керстен не оценил ее затей, нажаловался отцу и отношения между баронствами охладели. Но все же вторжение захватчиков — общая угроза, и Дейри решила, что стоит на время забыть об их местных и, в общем-то, маловажных, дрязгах. Она взяла чистый лист, обмакнула кисть в чернильницу и написала:

«Керстену эс-Финлу, сыну Зайрена эс-Финла, барона Йонвельского Дорогой Керстен! Поскольку у вас нет Шепчущих камней (как часто ваша принципиальность идет вам во вред, ты не находишь?), хочу сообщить, что не далее как сегодня через туннель Ареншо прошли северяне — те самые, что разрушили Браш — и карлы не сумели остановить их. Поскольку их слишком много, отец не видит смысла вступать с ними в сражение; наверное, также стоит поступить и вам… хотя если вы героически погибнете, то наверняка попадете на небо, что, возможно, кажется тебе лично более привлекательным. В любом случае, у вас есть время принять решение.

В отличии от кое-кого, я умею ставить общие интересы выше личных обид.

Дейри эс-Шейн, дочь Тарока эс-Шейна, барона Ранкедского.»

Закончив писать, она спустилась вниз, во двор замка и добралась до голубятни. Пожевывая дурман-траву, на лестнице сидел старый птичник Этхоль.

— Мне нужен черный голубь, — величественно сообщила ему баронесса.

Не вставая, Этхоль искоса посмотрел на благородную девицу. Он видел четыре поколения эс-Шейнов на своем веку и был уже слишком стар, чтобы скакать по щелчку какой-то девчонки, которая еще совсем недавно писалась в пеленки и носилась по двору вместе с детьми слуг и стражников, распугивая куриц и поросят.

— Где я возьму черного? — Этхоль пожал плечами. — Ты их уже всех позабирала. Бери белого.

В Речном Королевстве его бы высекли плетьми, а то и повесили бы за столь непочтительное обращение к благородной даме, но здесь, в далеком баронстве на северо-западе Ильсильвара, его слова прозвучали естественно и даже обыденно.

— Могущественные силы, постижению которых посвящена моя жизнь, желают черных голубей и оскорбятся, если я предложу им белых… — Гордо сообщила Дейри, но тут же сбилась на менее пафосный тон. — Что, совсем черных нет? Ну давай тогда хотя бы серого…

Кряхтя, Этхоль поднялся, зашел в голубятню и вскоре вернулся, неся серого голубка, которого и вручил госпоже. Пока Дейри несла птицу в свою комнату, та пару раз едва не вырвалась, и уже в комнате Дейри замерла, сообразив, что не может отпустить голубя для того, чтобы подготовить письмо к отправке — сделай она это, ловить его потом придется по всему помещению. И посадить птичку некуда. Ну разве что в корзину к мертвой голове. Дейри сделала шаг в сторону церемониальных покоев, но затем подумала, что птице близость шевелящейся и издающей звуки мертвой головы может нанести тяжелую душевную травму, и остановилась.

— Куда мне его посадить, чтобы не улетел, пока привязываю письмо? — Обратилась она к Коте.

— Смотри!.. — Котя запрыгнул на стол и взмахнул лапками. — Делай такое заклятье.

Дейри ощутила, как меняется ее восприятие, как ее Тэннак, откликаясь на воздействие демоненка, становится чувствительнее к тонкому миру. Убедившись, что она хорошо видит то, что он хотел показать, Котя начал творить простое заклятье, проговаривая его ключевые элементы вслух на одном из демонических диалектов. Дейри почувствовала, как будто ее внимание и волю что-то захватывает… впрочем, Котя тут же развеял чары, не доведя их до конца.

Дейри заглянула в глаза голубю и, прежде чем применить магию, зловещим тоном изрекла:

— Я порабощу тебя, жалкое создание!

Голубь посмотрел на нее недоуменно. Однако, уже через несколько секунд его застывший взгляд вовсе перестал выражать что-либо, а трепыхания прекратились. Дейри аккуратно опустила птицу на стол, положила письмо в легкий пергаментный футлярчик, и привязала футлярчик к лапке голубя. Теперь нужно было дать понять птице, куда лететь. Это заклятье она знала наизусть.

Дейри пролила из графина немного воды на стол и, погрузив в воду кончик указательного пальца, кое-как нарисовала влажный кривой узор вокруг голубя. Наклонившись, она зашептала заговор, вызывая в своем воображении путь, который предстояло проделать птице, и образ адресата. Важнее мысленных картинок было ощущение направления и Слепок Керстена, но и об этом она не забыла. Выполнив все необходимое, она открыла ставник, взяла голубя, и, вытянув вперед руки, напутствовала его:

— Лети и возвращайся с ответом!

Теперь оставалось только ждать. Немного постояв у окна, Дейри вернулась к чтению «Совиной тени». Продираясь через хитросплетения Искаженного Наречья и сквозь запутанные рассуждения Геберта Ханлоя, написанные хотя и обычным языком, но изобилующие весьма сложными понятиями и философскими терминами, Дейри изредка обращалась к Коте за комментариями. Котя, счастливый от того, что на него обращают внимание, с удовольствием разъяснял хозяйке трудные места — преимущественно с помощью пантомимы, но иногда приводил различные сравнения, пословицы и поговорки — как правило, не к месту. В тех случаях, когда Дейри понимала, что он несет откровенную чушь, она обижалась и грозила, что больше никогда не обратится к демоненку за советом — но уже через минуту задавала очередной вопрос.

Так прошло два или три часа. Уже наступали сумерки, когда послышалось хлопанье крыльев.

Голубь влетел в окно, сделал круг по комнате и сел на одеяло. У Коти загорелись глаза, он припал на четыре лапы, забил хвостом из стороны в сторону и сжался, готовясь к прыжку. Дейри поспешно схватила голубя и вытащила из футляра письмо. Котя шумно приземлился на то место, где только что находилась птица — но Дейри проигнорировала его шалости. Она жадно читала письмо. А письмо, меж тем, было следующего содержания:

«Дейри эс-Шейн, дочери Тарока эс-Шейна, барона Ранкедского Госпожа Дейри! (если только уместно называть вас «госпожой», ибо Вы есть особа вздорная и развращенная, и от того не заслуживаете вежливого обращения) Сообщаю Вам, что Ваше послание мною получено и прочтено, хоть Вы и поклялись более не слать мне писем после того, как я твердо сказал Вам, что между нами все кончено, раз и навсегда. Однако Ваши старания совратить меня с того узкого пути, коим я следую, используя для этой низменной цели любой, даже самый малейший повод (я более чем уверен, что вторжение северян — вовсе не настоящая причина Вашего письма) совершенно бесплодны. Неужели Вы полагаете, что нам, благородным эс-Финлам, неизвестно, что происходит в землях по соседству? Для того, чтобы быть в курсе событий, нам нисколько не требуется помощь богопротивных карлов, живущих в темноте подземелий и ненавидящих свет. Птицы, которых брат рассылает У нас достаточно иных способов узнавать то, что нас интересует, и пусть для Вас останется тайной, каковы эти способы, ибо, как говорят — «женщине, ведьме и еретику не рассказывай лишнего» — а Вы сразу и то, и другое, и третье. Не желаю Вам ничего (кроме, пожалуй, лишь вразумления и скорейшего обращения к Свету, если только это еще возможно) и за сим прощаюсь с Вами, лелея надежду, что более Вы не станите докучать мне.

Керстен эс-Финл, сын Зайрена эс-Финла, барона Йонвельского.»

Возмущенно шипя, Дейри вскочила с кровати и бросилась к письменному столу. Эмоции переполняли ее. Она, помятуя о старой дружбе, сделала шаг ему навстречу, а он! а он!..

Ее ответное послание было совсем коротким и содержало лишь одно-единственное слово — написанное, впрочем, столь крупными буками, что занимало весь лист:

«ДУРАК!!!»