Как они не экономили, вода закончилась на четвёртые сутки. После Врат Тедхара Эдрик больше не пил — уже не было необходимости изображать из себя человека, а глоток, украденный ради бесполезной игры, мог стоить жизни его спутнику. Смерти Льюиса Эдрик не хотел допускать — по крайней мере, сейчас. Он слишком много времени отдал этому походу, чтобы теперь, перед самым финалом, позволить ему завершиться столь бесславным образом. Окончательного решения насчёт дальнейшей судьбы Льюиса он ещё не принял, хотя всё больше склонялся к тому, чтобы убить своего спутника собственноручно — уже после того, как тот пройдёт Мост. Льюис, на свою беду, оказался слишком любопытен. И слишком многое успел узнать об Эдрике Мардельте и о Школе Железного Листа. Клятву молчания Эдрик и в самом деле приносил — в этом он не солгал. С другой стороны, он в любой момент мог её нарушить — Освобождённые в этом плане были совершенно лишены каких-либо предрассудков, и все этические нормы воспринимались ими как ещё одна маска, которую удобно носить, но которую в любой момент можно выбросить на помойку. Клятва молчания была формальностью, не имеющей никакой силы — все, приносившие её, прекрасно это осознавали. Условностью, необходимой лишь для того, чтобы поддержать какую-то видимость организации в самой Школе; игрой, иллюзорность которой Освобождённые прекрасно осознавали, но продолжали играть в неё, поскольку таков был их выбор. И в этом скрывалась причина того, что Эдрику не нравилось её нарушать. Льюис же фактически вынудил его это сделать. Вернее так: своими словами и действиями Льюис создал ситуацию, в рамках которой Эдрику стало выгодно нарушить клятву. Но Льюис понятия не имел, какую цену ему придётся заплатить за приобретённое знание.

Кроме того, он видел Эдрика в его втором обличье, а это было совсем плохо. Слишком много информации о Школе могло утечь в мир, если этот человечек останется в живых.

Было, правда, одно обстоятельство, которое заставляло Эдрика сомневаться. Загнанный в угол, но продолжающий сражаться за свою жизнь человек был ему чем-то симпатичен. Надежда без надежды, вера без веры, пустота в действии, непривязанность к ожиданиям — всё почти так, как в философии Школы. Льюис никогда не учился там, но некоторые качества, которые Школа старалась воспитать в своих учениках, в нём явно присутствовали. За это Эдрик мог его уважать.

Он полагал, что разгадал все или почти все загадки, связанные с историей своего спутника. Когда они вошли в Тедхарадхим, крепость как-то отозвалась на появление Льюиса, хотя почему это произошло, Телмарид не понимал — хотя, без сомнения, что-то почувствовал. Некая — впрочем, весьма относительная — согласованность энергетики руин и живого человека навели Эдрика на мысль о том, что Ночная Тень, с которой Льюис повстречался под Бэрверским холмом на самом деле является одним из хуриджаров — тех могущественных демонов, которые некогда возвели и саму Тедхарадхим. Конечно, все хуриджары истреблены Солнечными Богами, но вполне может статься, что некоторые — не до конца; другие же, бессмертные, могли уже возродиться. Вероятно, Тень извратила человеческую природу Льюиса «под себя», частично демонизировав её — это хорошо согласовывалось с его рассказом — но он сопротивлялся слишком отчаянно, а поэтому был отпущен. Однако крепость демонов узнала в нём нечто знакомое и пробудилась… нет, не пробудилась — пробормотала что-то во сне. Пробудиться она должна тогда, когда настанет конец света. «В ближайшее время, — мысленно усмехнулся Эдрик, — нам это не грозит…»

Он закончит дело, которое начал, а затем вернётся в Рендекс — или, может быть, возвратится в Школу, чтобы получить ответы на кое-какие вопросы, начавшие его беспокоить. В этой истории с Вельнис было что-то не то, он только не мог понять — что. Впрочем, о девушке и Школе в те дни, когда они пересекали Ханнарок по заброшенной Дороге Слёз, Эдрик почти не думал. Хотя он не уставал, не нуждался в пище и воде, его начинал раздражать запах, исходивший от Льюиса: это был не обычный запах пота и грязи, а аромат разложения. Тело Телмарида, которое должно было умереть ещё три месяца тому назад, и до сих пор жило только благодаря наложенным на него заклятьям, всё больше приходило в негодность.

Двадцатого июня они уловили влажный морской ветер, прилетевший с востока; но к влаге — как пятно порчи на теле младенца — примешивался горьковатый нечистый вкус. Запах Пустого Моря хранился в глубинах памяти Эдрика более десяти лет, теперь он вновь дышал этим ветром, и воспоминания, связанные с ним, пробудились… Из пятерых учеников Школы, отправившихся к Пустому Морю для последнего испытания, пройти его смог только он один. Остальные погибли.

— Осталось два дня, — сказал Льюис. Его губы казались похожими на лохмотья, по которым сочилась красноватая слизь. Борода кое-как прикрывала то, во что превратилось его лицо, но недостаточно. Разложение зашло слишком далеко. — Мы успеем добраться до моря?

— Нет, — ответил Эдрик. — Но нам необязательно подходить к самому берегу для того, чтобы совершить переход. Достаточно оказаться в зоне бисурита.

Слово, употреблённое Эдриком, колдуны Кельриона использовали для обозначения особого рода энергетических образований, появлявшихся там, где отдельные единицы — как предметы, так и живые существа — сохраняя свою обособленность, складывались в общность более высокого порядка. Так, например, бисурит леса составлялся из энергетических сущностей отдельных деревьев, кустов, птиц и животных. Камень не мог иметь бисурит, но горный хребет — имел. Существовали аналогичные общности у городов, наций, стран, времён года, масштабных природных явлений, у пустынь и морей. У каждого мало-мальски известного и почитаемого божества был свой бисурит.

Никто не мог сказать наверняка, что первично: какая-либо группа, просуществовав некоторое время, создаёт свой бисурит — или же рождающийся бисурит организует для своих нужд группу, становящуюся как бы его воплощением в видимом мире. Спорить об этом бессмысленно; всё равно решать вопрос, что было раньше: курица или яйцо. Можно легко обосновать и то, и другое мнение — всё зависит от исходных посылок.

Бисуриты играли в организации Сальбравы чрезвычайно важную роль, ведь и сама Сальбрава, как совокупность Сфер, могла быть рассмотрена в качестве вселенской общности, некоего целого, которое больше, чем просто сумма его составляющих. Возникнув, бисурит становился особым способом организации пространства, продолжая расти, он всё более и более усложнялся, проникая на всё новые «этажи» сущего. В его внутреннем пространстве появлялись сначала отдельные устойчивые области, а затем и целые миры; там рождались свои Источники силы, формировались сложные магические системы, доступ к которым обеспечивал их адептам весьма значительные преимущества на «своей» территории.

— …Когда мы войдём в его зону? — спросил Льюис.

Эдрик сделал глубокий вдох. Влажного горьковатого привкуса больше не было, он снова дышал сухим и холодным воздухом гор, но он помнил о том, что ветер Пустого Моря был здесь ещё несколько мгновений назад.

— Мы на границе, — промолвил Эдрик. — На ту сторону перейдём завтра… нет, лучше послезавтра на рассвете.

Льюис долго молчал, глядя на восток. Затем тихо сказал:

— В последний день…

— У тебя всё равно есть только один шанс, — ответил Эдрик. — Другого не будет.

Чародей медленно, будто через силу, кивнул.

«Он предчувствует смерть, — подумал Эдрик. — Предчувствует, но не хочет в неё верить…»

* * *

Они шли всю ночь и утро, остановившись только днём, чтобы отдохнуть и дождаться сумерек. Когда солнце стало клониться к закату, они продолжили путь; последняя из гор Ханнарока, Пик Низвергнутых, больше не закрывала обзор, оставшись слева и сзади. Теперь воздух дышал горчащей влагой; из-за темноты они не видели моря, но чувствовали его дыхание далеко впереди. Они остановились в предгорьях, на вершине одного из ступенчатых, выдубленных временем холмов. Собрав сухой кустарник, развели огонь.

— Нельзя ли перейти сейчас? — спросил Льюис. — Хотелось бы осмотреть это место перед тем… перед тем, как идти.

— Врата можно открыть только на рассвете или на закате, — объяснил Эдрик. — Закат уже был, а завтра — последний рассвет. Да там и нет ничего такого, что стоило бы рассматривать. Длинный мост, выложенный из тел умирающих людей, демонов и животных. Каркас состоит из гибких игл. Они кажутся металлическими, но двигаются, будто живые. Как ты собираешься проходить его?

— Я надеялся, Ягодка меня перевезёт.

Эдрик усмехнулся.

— А теперь?

— Я хотел демонизировать лошадь, — произнёс Льюис. — Придать ей заклинаниями некоторые особенные качества. Теперь… мне придётся демонизировать себя. Сделаю сущность не такой устойчивой. В любом случае это тело долго не протянет, — он погладил одну руку другой. Плоть под кожей колыхалась от его прикосновений, словно кисель. Спросил:

— Какой длины этот Мост?

Эдрик не смог ответить сразу. Он думал, вспоминал…

— По-разному, — произнёс он в конце концов. — Со стороны, сбоку он кажется не таким уж большим. Но когда ты вступаешь на него и начинаешь идти — он всё удлиняется и удлиняется, и кажется, что конца этому никогда не будет. Поэтому я не могу ответить на твой вопрос.

— Но ты ведь его проходил!

— Я уже говорил тебе — нет. Во всяком случае, не так, как собираешься пройти ты.

— А как ещё его можно пройти?

Эдрик помолчал, а затем сказал:

— Не доходя до конца. Мы пробегаем лишь половину или треть пути.

— А потом? — Льюис засмеялся. — Возвращаетесь обратно?

— Нет. Прыгаем вниз, в реку. Это единственный способ в неё попасть.

— И… что?

— Это и есть последнее испытание.

— Постой… — Льюис поднял руку, как будто неосторожное слово могло спугнуть мысль или воспоминание. — В памяти Шальги эта река названа Кипящей. Более того, она…

— С тем же успехом её можно было назвать Кровавой Рекой. В ней содержится чистейшая эссенция страдания, которая собирается из боли и крови тех, кто корчится на Мосту. Эта река, текущая вокруг Слепой Горы, впадает сама в себя. Если смотреть сверху, её круг похож на колесо с восемью спицами — заводями, образованными там, где камень горы выщерблен. Погружаясь вниз, мы минуем каждую из заводей до тех пор, пока не пройдём всё. Страдание, которое скапливается там в течение тысячелетий, неописуемо, его невозможно выдержать…

— Но ты выдержал.

— Нет, — Эдрик покачал головой. — Ты не понимаешь. Никто на это не способен. Можно лишь отказаться от всего, что способно страдать, — от памяти, от чувств, от тела, от сущности, от всех привязанностей, от ненависти и любви… От всего, что ты считаешь самим собой, от всего, с чем ты свыкся, но чем ты — на самом деле — не являешься. И когда от тебя остаётся только точка — чистое «я», не имеющее ни свойств, ни качеств — тогда ты перестаёшь мучаться и поток возносит тебя обратно.

— Так ты стал мечом? — спросил Льюис.

Эдрик кивнул.

— Может быть, мне стоит пройти этот путь? — Чёрный маг задумался.

— Нет. Ты не сможешь. Даже у нас… большинство учеников погибает, хотя их всю жизнь готовили к этому испытанию. Тебе не понять, что это, но эта дорога — не для тебя.

— Уверен?

Ещё один кивок.

— Поверь мне. На мосту у тебя, возможно, будут хоть какие-то шансы. Внизу — нет.

— Ну хорошо, — Льюис вздохнул. — Может быть, хотя бы теперь ты дашь мне прочесть эту треклятую книгу? Куда я теперь сбегу…

— Нет.

— Почему?

— Потому что книги у меня давно нет.

— Объяснись.

Эдрик улыбнулся. Оказывается, этот человек считал, что вправе требовать от него какие-то объяснения. Наивность Льюиса была под стать только его самомнению. Тем не менее Эдрик не стал спорить. Пусть думает, что хочет. Всё равно это не имеет уже никакого значения. До рассвета осталось менее четырёх часов…

— Я отдал её одному демону… слуге бессмертного волшебника, который нанял меня для того, чтобы выполнить для него кое-какую работу.

— Какую? — настороженно спросил Льюис.

— Найти вот эту самую книгу.

— И для чего она ему нужна?

— Наверное, для коллекции.

Некоторое время оба молчали.

— Расскажи. Подробности моей истории я не скрывал.

— Мне нужно подготовить Круг Врат. А тебе не мешало бы отдохнуть.

— Ты всегда находил какие-нибудь отговорки, когда я спрашивал тебя раньше. Полагаю, ты можешь создать путь достаточно быстро — иначе бы ты не стал трепаться о жизни здесь со мной, сидя у костра.

Эдрик вновь улыбнулся. Человечек ещё и пытался дерзить. Тел-ан-алатрита забавляла эта игра.

— И всё же потребуется время, — почти смиренно произнёс он.

— Хотя бы сокращённую версию.

— Некоторое время назад, — разглядывая Льюиса, Эдрик продолжал улыбаться, — случилось так, что я оказался в плену в одной довольно-таки необычной башне…

* * *

…Они были готовы за полчаса до рассвета.

Льюис окружил себя несколькими слоями заклинаний, которые собирался задействовать сразу, как только они переместятся к Слепой Горе, венчающей собой вершину Мирового Столба. Вся энергия, которую он собирал так долго, вольётся в заклятья, и на несколько минут наделит его тело невиданной силой и скоростью. Потом… Льюис не хотел думать о том, что будет потом. Слишком много надежд и страхов связывалось с этим «потом».

Достав нож, Эдрик начертил круг на вершине холма. Круг был неровным, местами — там, где из-под тонкого слоя земли и песка показывался камень — линия скорее предполагалась, чем присутствовала на самом деле, но всё это не имело никакого значения. Для некоторых действий — вроде ясновиденья или превращения в меч — Эдрику не нужны были заклятья. Здесь ему требовалось лишь зафиксировать точку перехода — ритуальное действие, необходимое лишь для того, чтобы перетянуть на ту сторону обычного человека. Захоти он переместиться один, ему не нужно было совершать даже таких минимальных приготовлений. Он не был ни человеком, ни демоном, и не принадлежал миру так же, как мир не принадлежал ему. Границ между Сферами для него не существовало, по ступеням бисуритов он мог бы взойти до Эдема или спуститься до Дна. Правда, он никогда не был ни там, ни там: во-первых, подобное путешествие отняло бы слишком много времени, во-вторых — выпускникам Школы Железного Листа не рекомендовалось разгуливать по Сальбраве: никто не хотел привлекать внимания богов и высших демонов к тому клинку, который медленно, но верно выковывало человечество.

Ожидая финала, Льюис думал о воплях, которые слышал — или ему казалось, что слышал — минувшей ночью. Крики тысячи мучеников, ревущих, плачущих, воющих от боли. Не было ни просьб, ни молитв — то, что он слышал, больше походило на рёв обезумевших животных. Эдрик сказал, что это — крики прикованных к мосту и посоветовал не обращать на них внимания. Льюис так и поступил, но всё равно продолжал их слышать. Он вспомнил рассказ своего спутника: тот потерял всё, кроме точки «я», неуловимого мига себя-настоящего; было похоже, что мученики Игольчатого Моста, сохранили всё, кроме «я». За этими криками не было никакой личности, слышалась одна только боль, не имеющая ни начала, ни конца, некое безвременное состояние; пытаемые давным-давно потеряли себя, и в этом, возможно, заключалось их единственное спасение от того бесконечного ужаса, в который они были погружены…

— Время, — внезапно сказал Эдрик. Он взял Льюиса за руку, и, быстро обойдя его, заставил повернуться кругом. В момент поворота мир смазался, когда Льюис вновь оказался лицом к закату, гряды каменных холмов, переходивших в неровное песчаное поле, покрытое кое-где сухими колючками — перед ним уже не было. Освещение изменилось. Здесь было пасмурно, по зеленоватому, будто вымазанному грязью небу расползались багрово-бурые пятна. Крики мучеников, как плети, бичевали воздух. Прямо перед ними, словно гигантское серо-красное насекомое, шевелился Мост. С каждой секундой его движения замедлялись, и крики становились реже — иглы замирали, словно стремясь почтить таким образом лик восходящего над Сальбравой творца и властелина миров.

Льюис и сам будто бы превратился в изваяние. Распахнутыми глазами он смотрел на Мост и не двигался с места. Эдрик услышал, как он шепчет:

— Всё так, как во сне… Точно так же…

— Не стой! — заорал Эдрик. — Беги!!!

Это привело Льюиса в чувство. Приводя в действие свои заклятья, он бросился к Мосту…

Он так и не вступил на него. Казалось, каждый следующий шаг отнимает у него всё больше сил, чем предыдущий. Его тело светилось энергией, оно казалось настоящим сгустком мощи, но то, что препятствовало Льюису, было сильнее. Восприятие Эдрика сдвинулось и он увидел тень заклятья, которое, как паутина, связывало все движения его спутника. Когда они переходили на Гору, ничего подобного здесь не наблюдалось, но разбираться, откуда взялись эти чары, у Эдрика времени не было. Льюис пытался развеять их, затем проломиться силой — но казалось, что заклятье обладает бесконечным резервом энергии: там, где Льюису всё-таки удавалось прорвать его, оно немедленно восстанавливалось. Эдрик превратился в меч и рассёк плетение; но стоило Льюису сделать шаг к Мосту, из ниоткуда появилось новое. Эдрик рассёк и его. Налетевший ветер, словно живой, попытался обхватить его и отбросить прочь — безуспешно: клинок-оборотень был почти неуязвим для волшебства. Он остался на месте — ветер тёк вокруг него, мимо, и он не мог зацепить Эдрика. Но Льюис, подошедший к самому краю Игольчатого Моста, подобной защитой не обладал. Ветер подхватил его и отбросил к краю плато. Льюис немедленно вскочил на ноги и вновь бросился к Мосту. Энергия, которая ещё оставалась в его заклятьях, позволила ему преодолеть это расстояние за считанные секунды. Ещё один порыв ветра небрежно вернул его на исходную позицию. Эдрик нашёл заклятье, перемещавшее потоки воздуха по его тени, и развалил его, но он всё ещё не мог обнаружить того, кто создавал эти чары. Когда Льюис бросился к Мосту в третий раз, на его пути выросла огненная стена. Свист меча, скрежет камня… огонь иссяк так же неожиданно, как и появился. Льюис побежал… и упал в объятья Эдрика, вновь перешедшего в человекоподобное состояние. За спиной Эдрика, всего лишь в пяти шагах от них, выросла ещё одна огненная стена, вдвое выше первой.

Льюис рванулся — он не мог думать ни о чём, кроме того, что последняя надежда, на алтарь которой он положил столько жизней, ускользает от него в тот самый момент, когда он был так близок к победе. Если бы не Эдрик, он, вероятно, бросился бы в огонь, не задумываясь о том, сможет ли он бежать по Мосту, если обгорит, как головешка. Он знал, что обречён, если не побежит. Но Эдрик держал крепко.

— Уже бесполезно, — прошептал тел-ан-алатрит. — Солнце почти взошло, а твои заклинания на исходе. Кто-то очень не хочет, чтобы ты там был. Не глупи.

— До вас начинает доходить, — в воздухе послышался смешок, хотя и не было понятно, откуда он взялся. — Не с первого раза, конечно. Я и не надеялся. Но хоть с какого-то. Уже неплохо.

Эдрик оглянулся. Никого. Когда он вновь посмотрел на Льюиса, лицо которого казалось застывшей омертвевшей маской, то заметил за его спиной, шагах в двадцати, смутную тень… тень уплотнилась, обрела форму и вид… Глаза Эдрика расширились. Обернулся и Льюис.

Старик в чёрной мантии поигрывал красивым серебряным посохом, на конце которого располагался жёлтый бриллиант величиной с кулак.

— Добрый… эээ… вечер. То есть утро. Да, конечно утро. Простите, здесь трудно уследить за временем: всё такое одинаковое. Итак, вы…

Он запнулся, привлечённый действиями Льюиса — тот, вытянув левую руку, похоже, вот-вот собирался произнести какое-то смертоносное заклинание. Человек с жезлом даже не попытался предпринять каких-либо контрмер.

— Перестать! — бросил Эдрик. — Ему ты этим не повредишь.

Льюис медленно повернул голову. У него был остановившийся взгляд — взгляд покойника.

— Ты его знаешь? — без выражения произнёс он.

Эдрик кивнул.

— Это мой работодатель, Фремберг Либергхам. Бессмертный, для которого я разыскивал книгу. — Он покачал головой и добавил, смотря уже не на Льюиса, а на пожилого человека в мантии:

— Но я понятия не имею, какого чёрта он тут делает.

— Фи, Эдрик, — чародей сделал движение, будто пытался стряхнуть с рукава несуществующую соринку. — Что за вульгарные манеры… Признаться, я тоже был удивлён, увидев тебя здесь. Ты ведь, кажется, должен быть совсем в другом месте. Выполнять работу, которую тебе поручили… А вместо этого — ба! Ты тут. Я был так удивлён, что даже остановил ваше самоубийство, дражайший… — Фремберг сделал выразительную паузу, но Льюис молчал, и чародей продолжил как ни в чём не бывало:

— …дражайший Незнакомец, имени которого я не знаю. Впрочем, если вы всё ещё хотите покончить с собой, не буду вам мешать. Но ваш спутник останется здесь и даст ответы на интересующие меня вопросы.

— Я бы и так мог это сделать, — произнёс Мардельт. — Напрасно ты остановил нас. Мой друг… его зовут Льюис Телмарид… он тяжело болен. Единственный шанс, который у него был — пройти Мост и изменить свою природу. Полностью. Только так он мог исцелиться. А ты его этого шанса лишил. Зачем?

Фремберг некоторое время разглядывал Льюиса.

— Он ведь человек, — произнёс он недоумённым тоном, как будто бы это обстоятельство должно было всё прояснить.

— Вот именно. — Кивнул Эдрик.

— Что — «вот именно»? — Фремберг сделал большие глаза. — Если он человек, что он забыл на Мосту в первой половине года? Захотелось совершить красивое самоубийство?

— О чём ты? — подозрительно спросил Эдрик. Взгляд Льюиса также перестал напоминать кусок льда, теперь там была тень… нет, ещё не интереса — сомнения.

— Входящий на рассвете, в ту половину года, когда день увеличивается, идёт путём людей, — терпеливо разъяснил Фремберг. — Понимаете? — «лю-дей». Зачем тому, кто сам по природе человек, идти этой дорогой? Этим путём нужно идти демону, желающему превратиться в человека. Смертным нужно устраивать пробежки на закате, после летнего солнцеворота.

— А что произойдёт с человеком, — медленно спросил Льюис, — если он всё-таки… пройдёт «своей» дорогой?

Фремберг рассмеялся.

— Что происходит с такими, как вы, в конце пути? Ну не бессмертие же вас там ждёт вкупе с божественным всемогуществом!.. Смертным — смерть, всё как положено. Но только идиот захочет заканчивать свой жизненный путь в таком месте. Лучше уж сделать это лет через сорок-пятьдесят… в своей постели.

— А какова судьба демонов, прошедших «своей» дорогой? — спросил Эдрик.

— Распад и возвращение в лоно стихии, которая их породила, — незамедлительно ответил бессмертный. — Собственно говоря, их, демонская, разновидность всё той же смерти.

Эдрик и Льюис переглянулись.

— Проклятая книга… — процедил Телмарид. Эдрик кивнул. Наличие ещё одной ловушки в «литературном произведении», состряпанном учителем Шальги Кермельта, его уже не удивляло. Но Льюис не мог поверить услышанному: воспоминания Шальги жили в нём, и ему казалось, что он знает всё о фальсификациях, сознательно сделанных в тексте. Однако, как оказалось, не всё. Оставалось только гадать: случайно ли учитель Шальги забыл упомянуть об этой маленькой лжи, или Шальга о ней всё же знал, но та часть воспоминаний, где хранилась эта информация, к Льюису не попала…

Эдрик вновь посмотрел на бессмертного.

— Ты-то откуда всё это знаешь? — он постарался придать своему голосу оттенок недоверия.

— Я должен это знать, мой мальчик, — Фремберг являл собой воплощение уверенности и силы. — Я ведь всё-таки страж этого места.

— Страж? — Льюис и Эдрик переспросили одновременно.

Фремберг кивнул.

— По крайней мере, — он вздохнул и недовольно посмотрел куда-то в небо, — на ближайшие сто лет…

— Нам нужно поговорить, — констатировал Эдрик.

— Нужно, мой мальчик, нужно… — Фремберг несколько раз одобрительно качнул головой. — Но без него. — Показал взглядом на Льюиса. — Не будем вмешивать смертных в дела бессмертных.

Льюис посмотрел на своего спутника.

— Так ты…

Изобразив на лице кислую мину, Эдрик кивнул.

— Да, он бессмертный, — хохотнул Фремберг. — Только почему-то не любит в этом признаваться.

— Подожди меня здесь, — попросил Эдрик.

— Вряд ли я смогу отсюда уйти, — Льюис окинул взглядом неровное, иззубренное плато, на котором они стояли. — Даже если очень захочу. — Усмехнулся.

Коротко улыбнувшись в ответ, Эдрик подошёл к Фрембергу.

— Зачем ты ему сказал? — вполголоса спросил он. Теперь он не улыбался.

— А почему ты не рассказал мне, кто ты, с самого начала? — В голосе бессмертного чародея плескалось веселье.

— Маленькая месть маленького человечка?

— Не дерзи. Лучше пойдём, прогуляемся…

Обходя трещины и ямы, они направились в обход Слепой Горы. По левую руку, на расстоянии пятиста шагов — ров, в котором кипела кровь мучеников; по правую руку, на вдвое меньшем расстоянии — обрыв, за которым туман и бездна… Непрекращающиеся вопли мучеников служили фоном, который они старались не замечать.

— Итак, — важно сказал Фремберг, похлопывая наконечником посоха по левой ладони. — Что ты здесь делаешь? Почему не занимаешься поисками, которые были тебе поручены?

У Эдрика были свои вопросы, но он решил придержать их на потом. Для начала нужно развязаться наконец с тем идиотским заданием, которое поручил ему Пепельный Маг..

— Разве Аайглато не отдал тебе книгу?

— В последний раз, когда я его видел — нет. — Чародей покачал головой.

— А когда это было?

Фремберг назвал дату.

— Третьего июня мы встретились неподалёку от Сайбо…

— Где это?

— Полдня пути на юг от Бисариха. Я передал Аайглато книгу, которую ты искал. Таким образом, свою часть сделки я выполнил. Если твой демон недостаточно хорошо приручён, и решил скрыться с твоими вещами, это уже не мои проблемы.

Фремберг несколько секунд молчал, мысленно что-то подсчитывая.

— Аайглато должен был добраться до Башни четвёртого… Меня отправили сюда… дай-ка вспомнить… да, второго… четвёртого я возвращался, чтобы забрать кое-какие вещи… хм… там было позднее утро… Вообще, тайвэ мог ещё не появиться в Башне.

— Ну, значит, книга ждёт тебя дома, — Эдрик пожал плечами.

— О чём она хоть? — осведомился Фремберг.

Тел-ан-алатрит рассказал. Поскольку Фремберг постоянно прерывал его повествование разнообразными уточняющими вопросами, они прошли довольно значительное расстояние, прежде чем Эдрик закончил говорить.

Потом — ещё шагов восемьдесят или сто — они прошли молча. Фремберг думал.

— Да, теперь всё складывается, — наконец произнёс чародей. — Подытожим. Маскриб нашёл книгу, занялся переводом, после чего попал под действие вшитой в текст команды и, уже не соображая что делает, собственноручно составил заклинание, которое его же и убило. Однако это заклинание не только уничтожало того, кто его применял, но действительно вызвало некую хитрую тварь, внешне настолько хиленькую, что ни один нормальный маг не стал бы обращать на неё внимания… до тех пор, пока это существо не взяло бы его под контроль. Интересно. Демон сидел без дела до тех пор, пока в трактире не появился Нарвериш. Демон овладел им, избавился от тайвэ и поехал на юг… — Фремберг несколько секунд молча, почёсывая бороду. — Да, всё сходится.

— Что сходится?

— Ирбик Тысячеглазый — страж, который нёс дежурство здесь до меня — рассказал о странном существе, которое пересекло мост пару месяцев тому назад. Это был всадник на заколдованном коне; всадник — человек, но демонизированный до крайней степени. Мост он прошёл, но трансформации не случилось. Всадник был одержим демоном — одно тело, и, может быть даже, одно Шэ, но два различных Тэннака и два Келата. Не говоря уже о высших душах. А это место не любит таких фокусов. Жулика наказали. К сожалению, похоже, наказали не того, кого надо. Человек умер и остался на мосту; вероятно, он до сих пор барахтается где-то там. — Фремберг кивнул в ту сторону, откуда доносились крики непрестанно умирающих, но так и не способных умереть окончательно, людей, животных и демонов. — А тварь, которая жила в нём, ускользнула от расплаты. Событие, надо сказать, преудивительнейшее. Такое тут нечасто происходит.

— Я думал, такого вообще не бывает… — пробормотал Эдрик.

— Не должно быть. Но всегда есть исключения.

— Каким образом он удрал?

— Ирбик не смог понять. По крайней мере, в деталях…

— А в общем?

— А в общем этот метод довольно близок к тому, который применяете вы, сумасшедшие ныряльщики в Реку.

Лицо Эдрика окаменело. То, что он считал важнейшим секретом Школы, оказалось на деле не такой уж большой тайной. По крайней мере, Фремберг вёл себя так, как будто бы был в курсе дел Освобождённых лучше их самих.

— Я предупрежу моих… друзей, — он запнулся, потому что на самом деле Фремберг мог знать гораздо меньше, чем пытался показать. — Если тут постоянно несут дежурство какие-то стражи, странно, что…

— Не старайся. Мастера и настоятельницы твоей Школы знают о нас так же, как и мы — о них, — Фремберг скупо улыбнулся. — Это только новички получают дозированную информацию…

— Я не новичок.

— Это ты так думаешь. Судя по тому, что ты не знаешь даже самых элементарных вещей об этом месте, могу предположить, что ты ушёл из Школы сразу, как только сдал экзамен.

Теперь надолго задумался Эдрик. О Школе Железного Листа люди не знали, но так ли — на самом деле — обстояла ситуация с другими бессмертными? С высшими демонами? С богами?.. Он всегда думал — его приучили так думать — что Школа — это клинок, который куёт человечество для того, чтобы когда-нибудь обратить в ничто нынешних миродержцев. Теперь оказывается, что об их деятельности довольно неплохо осведомлены даже бессмертные. Несомненно, всевидящие боги знали ещё больше. Но Школа не уничтожалась. Почему? О ней знали, но не считали её опасной.

Мир в очередной раз перевернулся. Что-то не сходилось. Эдрик понял, что обязан вернуться в Школу — чтобы получить ответы на все вопросы, которые беспрестанно возникали перед ним с тех пор, как он покинул вырастившую его организацию.

— У вас какая-то договорённость? — незаинтересованным тоном спросил он.

Фремберг кивнул. Помолчав, произнёс:

— Насколько мне известно, первоначально вас не хотели сюда пускать. Это было давным-давно, ещё до Стханата, когда вы только оттачивали свои методики. Ничем хорошим это не закончилось. Погибло несколько стражей, и несколько адептов с вашей стороны. Тогда было решено вас не трогать. В конце концов, число ваших адептов ограничено, вдобавок это число можно уменьшить и другими способами… Устраивать же войну прямо здесь… — Он покачал головой.

— А в чём дело? — С кривой усмешкой Эдрик оглядел плато. — По-моему, неплохая площадка…

— Может и так, но стража выставлена здесь не для того, чтобы воевать со всяким сбродом.

— Значит, мы — сброд? — Эдрик рассмеялся. — Кто же тогда вы, получающие бессмертие из рук спесивых божков, утвердивших свои задницы на солнечных тронах? Давай попробуем подобрать подходящее слово, чтобы как-то обозначить то место, которое вы занимаете в существующей иерархии… Лизоблюды? Лакеи? Божественные шавки?..

— Ещё одно слово… — процедил Фремберг

— Следи за собственной речью, — отрезал Эдрик. — И я не буду отвечать тебе в тон.

— Я могу уничтожить тебя.

— А я — тебя. Так быстро, что ты даже не успеешь применить ни одно из своих заклинаний. Я мог бы убить тебя ещё при самой первой встрече. Я не сделал этого только потому, что сквозь барьеры Башни не способен прорваться никто, даже я, и я не хотел сидеть в заточении ещё десять или двадцать, или сто лет — до тех пор, пока не объявится новый хозяин. Свою работу я выполнил, и больше я тебе ничем не обязан. Поэтому выбирай слова… когда говоришь с равным.

Фремберг пожевал губами. Ему хотелось сию же секунду испепелить наглого мальчишку за то, что тот так осмелился говорить — с кем? С ним, с бессмертным, стоящим лишь на одну ступень ниже Князей Света и Тьмы. Подобные Эдрику стояли ещё ниже, и должны были понимать это… Но, похоже, эти анархисты из Школы Железного Листа не признавали никакой субординации. Поигрывая жезлом, Фремберг понял, что никакого желания вступать в бой у него нет. Это бессмысленно. Вдобавок он не был уверен в победе. Ему очень не понравилось, как этот меч рассекал его плетения.

Кроме того… это и в самом деле было не подходящее место для боя.

— Это не самое подходящее место для боя, — повторил Фремберг вслух свои мысли. — Поэтому я сделаю вид, что не заметил твоего тона… на первый раз.

— И я. — По губам Эдрика пробежала усмешка. Он знал, что победил.

Фремберг проглотил и это.

— Демон, овладевший Ёнко, удрал от расплаты, — произнёс он. — И судя по всему, ты вызвал его — или кого-то очень на него похожего — когда нашёл книгу и прочёл содержавшееся в ней заклинание…

— Да, — кивнул Эдрик.

— И по его словам, — Фремберг махнул жезлом в сторону далёкой тёмной точки, в которую превратился Льюис Телмарид, — он смог победить ту пакость, которую ты вызвал? А ты не думаешь, что демон мог просто вселиться в него? И затаиться где-нибудь внутри… до времени?

Эдрик покачал головой.

— Нет. Он не похож на одержимого. Я думал об этом… но твой тайвэ был такого же мнения. Он сказал, что Льюис имеет совсем иной эфирный запах, чем Нарвериш в то утро… когда он отправил тебе пустой конверт.

— Признаться, и мне он не показался одержимым, — признался Фремберг. — Никаких двойных душ и прочей ерунды… Правда, его Келат напоминает, — бессмертный облизал губы, пытаясь найти сравнение, — сферу со множеством наростов или каких-то опухолей…

— Он вобрал в себя куски от десятка или больше чужих Келат, — ответил Эдрик. — Судя по его рассказу, они слились во что-то аморфное… но не до конца. Он наполовину безумен, это чувствуется иногда… но обычно ему удаётся справиться со своим сумасшествием. Вообще, это человек с поразительной — для смертного — волей и целеустремлённостью. Полагаю, только поэтому он и выжил… после того, что с ним сделали.

— А что с ним сделали?

Эдрик пренебрежительно махнул рукой.

— Какой-то демон едва не сожрал его душу. Собственно, он до сих пор на крючке. Боится, что после смерти отправится прямиком к нему на обед.

— Да, это бывает, — лицо Фремберга приняло снисходительное выражение. — Эти смертные обожают залезать в задницы, из которых самостоятельно выбраться не могут. Зачем ты ему помогаешь?

— Хочу посмотреть, как меняется природа.

— Ничего интересного. В конце пути появляется что-то вроде зеркала, в котором отражается новая сущность. Прошедший мост протягивает руку к зеркалу и… начинается новая жизнь. Отражение становится реальностью, а реальность — призраком.

— Смотря что считать реальностью… — заметил Эдрик. — Только дурак станет называть «реальностью» то, что они видят.

— Я говорил с точки зрения их восприятия, — объяснил Фремберг. — Для них «видимый мир» — реальность. Им кажется, что что-то «по-настоящему» меняется, когда они становятся демонами или людьми.

— А на самом деле… не меняется ничего? — пробормотал Эдрик.

— Именно. Просто переходят в другую часть себя. Начинают собирать мир по-новому. Прежняя природа перестаёт быть «активной», потенциал меняется. Но по сути — всё тоже самое.

— Тем не менее для них это может быть важно… иногда.

Фремберг кивнул.

— Я не против, пусть проходит. Может быть, это его излечит. Наверняка излечит. Там внутри святилище, — он неожиданно показал на Слепую Гору. — Не знаю, стоит ли тебе заходить внутрь. Просто предупреди его, что там маленький храм. При некоторой удаче, можно пообщаться с любым из властителей Верхних и Нижних Миров. Оттуда молитвы долетают до них быстрей, чем из любого другого места. Если есть желание и есть что сказать, конечно. Я бы не советовал злоупотреблять этой возможностью даже ему, хотя, возможно, после перевоплощения в демона какой-нибудь из Тёмных Князей и согласится принять его под своё покровительство. Но тебе находиться там я бы точно не советовал. Таких как ты, они не очень-то любят.

«Я бы удивился, будь иначе, — мысленно усмехнулся Эдрик. — Ведь мы хотим отнять у них мир…»

Вслух он сказал:

— Ты так говоришь, как будто я буду с ним рядом.

— А разве нет?.. А, мне показалось… Вы так резво рванули к Мосту, что я решил… Значит, ты не собираешься ему помогать? Ну вот и ладно.

— «Помогать»? — удивился Эдрик. — А разве это возможно? Это не нарушит баланс?

— Ну вы же не занимаете одно тело. Мост тебя вообще не воспримет. Ты ведь бессмертный. Этой системе нечего тебе предложить.

Эдрик задумался.

— Возможно… — сказал он через некоторое время — они уже прошли половину пути, и Льюиса, а также Игольчатый Мост скрывала от них теперь громада Слепой Горы. — Возможно, я и помогу ему. Не знаю. Да, наверное, помогу. Вблизи наблюдать перевоплощение гораздо интереснее, чем с противоположного берега… А просто перебраться на ту сторону через ров нельзя?

— Даже не думай. Система не позволит. Разбудишь такие силы, которые сотрут тебя в порошок ещё прежде, чем ты успеешь объяснить, что не хотел ничего плохого. Я ведь тут не единственный страж.

— А есть и другие?

— Да, духи света. Несколько могущественных демонов. Один из Лунных Князей, которому была дарована божественность взамен на бессрочную стражу, которую он вынужден теперь нести здесь.

— Кто?

— Австевер, Владыка Ощущений. В некотором смысле, Слепая Гора, расположенная в самом центре вселенной, являет собой как бы символический образ всего существующего. Это место — граница между тем, что есть и тем, что могло бы быть…

— Так центр или граница?

— И центр, и граница. Настоящий центр — это всегда граница. Подлинная граница всегда проходит внутри, а внешне… внешне вещи и явления не так уж сильно отличаются друг от друга.

— Да, в Школе нам рассказывали об Австевере. Ещё один тюремщик, благодаря которому боги держат нас в рабстве.

— Конечно, ты должен был о нём слышать. Ведь вам предписывается победить его, выбраться из той тюрьмы, которую он создал. Полагаю также, ты знаешь, что сама Кипящая Река служит чем-то вроде бесконечного жертвенного алтаря, олицетворяющего предел тех ощущений, которые может испытать смертный…

— Нет, нам рассказывали немного иначе. Но я понимаю, о чём ты. Да, можно сказать и так. Но я не понимаю, почему ты говоришь — «стражи». Что вы тут охраняете? И от кого? Школа никогда ещё не пыталась разрушить это место, мы всегда искали лишь способы выбраться из потока…

— Стражу ставили не для защиты от вас, — ответил Фремберг. — Вы — отнюдь не самая большая головная боль миродержцев. Собственно, вы вообще не проблема, что бы вы о себе не воображали. Вы обретаете бессмертие и занимаете своё место в упорядоченной системе Сальбравы, хотите вы этого или нет. Но есть те, кто представляет настоящую угрозу. Те, кто спят там, под нами. — Он потыкал пальцем вниз, как бы указуя на основание той исполинской каменной башни, на вершине которой они стояли. — В Озере Грёз, из которого растёт Столб.

Эдрик понял, кого он имеет в виду.

— Но ведь их нет, — произнёс он недоумённо. — Они стали не более реальны, чем мысль или память… чем забытое воспоминание. Их нет в реальном мире. Нам говорили, что Озеро Грёз — это и есть мечта.

— Это так, — согласился Фремберг. — Но в каком-то смысле мечты обладают собственной реальностью — хотя она и иная, чем реальность вещей и явлений. Этот барьер — между предметом и мыслью о нём — очень высок, но те, кто древнее нас, способны его преодолеть. Ведь именно из их мечтаний когда-то возникла Сальбрава.

— То время давно прошло, — резко сказал Эдрик. — Они давно утратили силу, которая позволяла им давать бытие тому, чего не было прежде. Теперь они могут лишь перемещать то или другое на место, превращать одну вещь в другую, эту энергию — в ту… Но анкавалэна у них нет, и никогда уже не будет, как бы они не стремились вернуть его. Анкавалэн принадлежит людям.

— Да, я знаю, что на этом основана вся ваша идеология, — сказал Фремберг. — Эту мысль тебе вбивали всю жизнь, внушая, что вы какие-то особенные, не такие, как всё, что этот мир — дерьмо, потому что он дерьмово управляется, а вот если бы к власти пришли вы, вот тогда… Но вот что я тебе скажу, мой друг. На самом деле не имеет абсолютно никакого значения, в чьей сущности теперь, после Войны Остывших Светил, скрыт анкавалэн — в сущности людей или богов. Важно то, кто этой силой управляет. А управляют ею боги — так же, как и прежде. Всё равно как если бы ты перестал хранить деньги дома в сундуке и поместил их в банк. Они всё равно принадлежат тебе. Ты можешь снять их в любой момент, переместить на другой счёт, оплатить текущие расходы… Ничего не изменилось. Смертные принадлежат богам, и так будет всегда, хочешь ты этого или нет. Претензии вашей Школы смешны. Боги всегда позволяли тем, кто этого достоин, получить нечто большее, чем жизнь внутри одного из людских стад, но достойных — по-настоящему достойных — всегда были единицы. Ваш способ обрести бессмертие ничуть не хуже, чем все остальные. Но когда вас становилось слишком много, вашу численность аккуратно сокращали — думаю, ты слышал о периодах резни во времена Стханата… Нет? У вас эта информация тоже засекречена от новичков?

— Не в этом дело. Я никогда не увлекался историей.

— Напрасно, напрасно. Кто не знает прошлого, не знает и настоящего, — Фремберг осуждающе поцокал языком.

— Не отвлекайся, — посоветовал Эдрик. — Ты рассказывал о том, от кого вы охраняете это странное место.

— Я думал, ты понял…

— Я не понял, почему. Допустим, боги могут выжимать анкавалэн из людей — я знаю, как они это делают. Но те… кто мёртв… как? Их нет. Как они могут влиять…

— Увы, но всё ещё есть те, кто поклоняется Последовавшим. Иногда их молитвы достигают Озера Грёз. И тогда оттуда поднимаются призраки.

— Призраки?

— Да, тени теней того, чем они были. Чем выше им удаётся подняться, тем большую силу они обретают. Но и тем сильнее становится сопротивление. В принципе, мощи, сосредоточенной в этом месте, достаточно, чтобы остановить любого из них, даже Клеветника или Палача. Хотя иногда их потуги вырваться на волю по-настоящему страшны, — Фремберг покачал головой. — Такое происходит нечасто, раз или два в тысячелетие. Тогда Столб содрогается, и кажется, что всё вот-вот рухнет, и Солнечный Убийца выберется на свет… Хотя это всего лишь призраки поднимаются вверх по нитям молитв. Рано или поздно их сила иссякает, они превращаются в ничто, и всё успокаивается. Но есть опасение, что когда-нибудь они придумают способ если не проломить, то обойти защиту. Для этого тут и нужна стража.

— И что ты с этой волшебной палочкой сможешь предпринять против Князя? — с презрением бросил Эдрик, показав взглядом на колдовской посох.

— Я буду противостоять ему не один. Кроме того, нелепо считать, что призрак, даже сумев прикоснуться к чему-то реальному, сразу же обретёт все свои прежние силы. Их возвращение не будет мгновенным, и страж, если и не сумеет закрыть проход, по крайней мере, сможет воззвать к миродержцам. Тогда сюда явятся те, кто уже один раз низверг Последышей в Озеро Грёз… и сделают это ещё раз.

— Пусть бы сами и сторожили, если им так нужно, — пробормотал Эдрик.

— Перестань. Это нужно всем нам. Если только, конечно, ты не хочешь увидеть, как все миры исчезают в огне, знаменующем конец света.

— Я что-то не слышал особенной радости в твоём голосе, когда ты говорил, что должен дежурить здесь следующие сто лет.

— Хм… да, признаться, меня отправили сюда в наказание. Обычно мы проводим здесь четверть века после того, как обретаем бессмертие.

— И что ты натворил?

— Это тебя не касается.

— Понятно, — Эдрик хмыкнул. — У меня остался ещё один вопрос. Если ты так много знаешь о Школе, почему ты не догадался, кто я такой, ещё в Башне? Или догадался — но сделал вид, что не знаешь?

— Я знал, что ты бессмертный, но не знал, к какому из родов ты принадлежишь. Ты отмалчивался, и делал вид, будто тебе мешает какая-то клятва. Это слегка расходилось с тем, что мне известно о Школе. Вы держите слово лишь тогда, когда вам это выгодно. В том случае это была явная дурость…

Эдрик засмеялся.

— Дурость? Но ведь ты же поверил!

Фремберг опять потёр бороду. Поражение он признавать не любил.

— Ну хорошо, — с большой неохотой выдавил он. — Да, ты ловко изобразил не-пойми-кого. Сумел меня заинтриговать. Поэтому я и поручил тебе это задание. Хотел посмотреть, как ты будешь действовать.

— Ну что ж… — Эдрик развёл руками. — Все секреты раскрыты, кроме…

— Кроме?

— Кроме того, что нужно было демону, вселившемуся в Нарвериша и для чего он привёл его на Слепую Гору. Но это ты выяснишь уже сам. Вызовешь его и допросишь. Когда вернёшься в Башню.

Фремберг кивнул.

— Да, это любопытно. Хотя я могу сделать несколько предположений. Он мог кое-что знать о силах, управляющих этим местом. Возможно, он надеялся перемениться вместе с хозяином тела в ходе перевоплощения.

— А это возможно?

— Нет. Я же говорил тебе. В зеркальной плёнке, ожидающей всякого прошедшего Мост, отразились обе сущности. А для людей в это время года путь закрыт.

— А когда откроется путь демонов?

— Завтра на закате.

— Ну что ж, — сказал Эдрик. — Подождём.