Глава 1

Президент в ярости… Врезать им по полной!

21 мая 1978 года в американской газете «Нью Йорк Таймс» появилось сенсационное сообщение об аресте агентами ФБР в штате Нью-Джерси двух советских разведчиков Вальдика Энгера и Рудольфа Черняева, работавших под «крышей» сотрудников советского представительства в секретариате Организации Объединенных Наций. Примечательна была чрезвычайно болезненная реакция на это событие со стороны президента США Картера. Вот что пишет о ней в книге «Записки начальника нелегальной разведки» генерал Ю.И.Дроздов: «Ознакомившись с характером работы советских разведчиков, которые добывали ценнейшую информацию военного характера, президент Джимми Картер рекомендовал окружному прокурору „врезать“ им по полной программе, что и было сделано. Оба получили по пятьдесят лет (!) тюремного заключения…»

Вальдик Энгер — мой друг. Мы познакомились в 1960 году, когда еще были абитуриентами для поступления в Высшую школу КГБ. Он приехал из Таллина с еще одним эстонцем. Просил называть его Владимир. Нас поселили в одну комнату в ощежитии. Потом к нам добавилось несколько человек. Из нашей комнаты экзаменационный конкурс преодолели только трое ребят. Меня и Володю судьба и дальше не разлучала. Попали в одну подгруппу изучать английский язык. Подгруппа состояла всего из пяти человек. Все годы учебы, пять лет, мы сидели за одним письменным столом, помогая друг другу. Язык нам преподавали прекрасные учителя. В их числе выдающийся разведчик-нелегал Исхак Абдулович Ахмеров. Он передал нам уникальные знания по Америке, которые позже очень пригодились и Володе, и мне.

Где-то в середине учебы Володя женился на прекрасной блондинке. Аля преподавала в нашем вузе другим слушателям немецкий язык. Володя после женитьбы переехал из общежития на съемную квартиру на окраине Москвы, где я тоже бывал. Но во время занятий мы всегда находились вместе. В 1967 году я сам женился, и будучи проездом в Москве, познакомил с моей Людмилой Алю и Володю. Они нам преподнесли подарок по случаю только что состоявшейся свадьбы. Встречались у нашего общего друга Игоря. Володя был хорошим парнем, высоким, стройным, красивым. Привлекал к себе других как прекрасный рассказчик и собеседник. Много историй рассказывал об армии, где он служил водителем автомобиля в течение трех лет. Отлично, как и я, выучил английский язык, обладая звучным голосом. О его аресте в Штатах я узнал из передачи радио "Голос Америки" и был долгое время, как и другие наши товарищи, в шоке от этого сообщения. Представляю, как все это он пережил сам, а особенно Аля, которая находилась вместе с ним в Нью-Йорке.

Владимир Энгер и его коллеги добыли важнейшие документы, касающиеся одного из глубоко засекреченных проектов Военно-морских сил Соединенных Штатов Америки в области подводного вооружения. Генерал Дроздов, начальник разведчиков, в упомянутой книге утверждает: "Они, конечно, сработали профессионально, не совершив ни одной ошибки, что для американцев стало полным разочарованием. Когда же Черняев и Энгер оказались в тюрьме, то им было сказано: чувствуйте себя спокойно. Им дали еще одно задание — выяснить, как функционируют американские тюрьмы и можно ли там завербовать внутреннюю агентуру. И я могу сказать, что они хорошо справились и с этим заданием". По убеждению Дроздова, наших разведчиков выдал американцам изменник Родины Аркадий Шевченко, в 1973–1978 годах занимавший пост заместителя Генерального секретаря ООН по политическим вопросам и делам Совета Безопасности ООН. В 1978 году Шевченко перешел на Запад.

Юрий Иванович Дроздов, руководивший в то время резидентурой советской разведки в США, пишет, что с самого начала наши разведчики допускали, что офицер ВМС Линдберг, поставлявший нам информацию, мог быть так называемой "подставой" ФБР. Поэтому они вынуждали его передать как можно больше сведений, которые представляют для нас интерес, а не тех, которые он предлагал сам. С успехом решалась и задача перепроверки документальной информации других источников.

Но та ярость, с какой президент США Картер хотел упрятать в тюрьму наших отважных разведчиков, а также участие в их задержании более 100 сотрудников с неподвижными постами, автотранспортом и малой авиацией, ставит все-таки под сомнение версию о "подставе". А именно ее с самого начала навязывало общественности и само ФБР. Американцы, видимо, просто проморгали утечку в Советский Союз особо охраняемой информации по своим Вооруженным силам и выдумали такую версию в свое оправдание. Они даже не смогли взять наших разведчиков с поличным. Какая же тут "подстава"?! Об этом же говорит и то, что переговоры об обмене, который произошел почти год спустя, шли очень трудно. С американской стороны в них участвовал даже помощник президента США Збигнев Бжезинский, известный своей враждебностью по отношению к СССР. Окончательное решение было принято на высшем уровне Картером и Брежневым.

Энгера и Черняева обменяли в аэропорту Кеннеди на группу "диссидентов" — Дымшица, Гинзбурга, Винса, Мороза, Кузнецова. В их числе были лица, пытавшиеся вероломно угнать самолет за рубеж в целях бегства в Израиль. Рассказывая об обмене, Юрий Иванович Дроздов подметил: "В день обмена задержанных на отпущенных угонщиков нашего авиалайнера дежуривший в аэропорту сотрудник ФБР бросил: "Кого отдаем?! Таких ребят меняем на подонков…"". Владимир Энгер за операцию в Нью-Джерси был награжден знаком "Почетный сотрудник госбезопасности". Свой рассказ хотел бы закончить словами из песни, прозвучавшией в 1941 году в прекрасном фильме "Свинарка и пастух":

Я помню Владимира и Алю, помню других наших ребят — Игоря и Лиду, Женечку, Сергея, Вячеслава и Свету, Валентина и Аллу, Станислава и Люсю, других, с которыми подружился в Москве! Пусть они будут счастливы!

 

Глава 2

Высшая школа Комитета госбезопасности СССР

В этой главе расскажу о том, как мне в первой половине шестидесятых годов минувшего столетия посчастливилось поступить учиться в Высшую школу КГБ, то есть в высшее учебное заведение Комитета госудаственной безопасности СССР (КГБ создан 13 марта 1954 года, ликвидирован — 3 декабря 1991 года). Факультет, на котором я учился, готовил офицеров для разведки и контрразведки, способных хорошо владеть искусством оперативной работы, глубоко разбираться в сложных юридических вопросах, включая международное право, свободно разговаривать на иностранном языке и всесторонне знать страну, где этот язык являлся государственным.

На других факультетах готовили военных контрразведчиков и руководящий состав погранвойск. Подчеркну особо: со дня образования в 1954 году и в последующие три десятка лет вплоть до так называемой "перестройки" деятельность Комитета госбезопасности была весьма плодотворной и направлялась, главным образом, вовне СССР, то есть против внешних угроз. Обстановка внутри страны была в целом спокойная, стабильная, народ был занят продуктивным, созидательным трудом.

В числе первостепенных задач, поставленных перед КГБ, значились: разведывательная деятельность в капиталистических странах; борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью иностранных разведывательных органов, зарубежных антисоветских центров и с их агентурой внутри страны; охрана государственных границ Союза ССР. На выполнении этих задач и были сосредоточены основные оперативные силы и средства. Естественно, в те годы возникла большая потребность в специалистах именно с указанным выше перечнем знаний. Эти знания слушатели получали на нашем факультете от прекрасных преподавателей Высшей школы, настоящих профессионалов, замечательных людей.

Конечно, осуществлялась в стране борьба и с антисоветскими действиями преступного характера отдельных граждан. Эту работу на основе строгого соблюдения советских законов организовывало Пятое управление КГБ и его подразделения на местах, оперативный состав которых составлял лишь 4 % от общего числа оперативников КГБ СССР. Небольшого количества сотрудников вполне хватало для решения возникавших вопросов. КГБ СССР — это прежде всего внешняя разведка, территориальная и военная контрразведка, славные пограничные войска.

Мне было восемнадцать лет, когда в августе 1960 года я поступил на учебу в Высшую школу. Хотя за несколько лет до этого, казалось бы, твёрдо определился со своим будущим — решил связать жизнь с авиацией. Для реализации своей мечты самостоятельно сделал много шагов и в 1960 году уже во второй раз активно готовился к экзаменам в не менее интересный, чем Высшая школа КГБ, вуз — в Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе. Первая попытка годом ранее была неудачная, и я, поступив работать слесарем на большой завод в маленьком провинциальном городе, упорно без репетитора в свободное время штудировал учебную литературу, в том числе популярные тогда “Занимательную алгебру” и “Занимательную физику” Якова Перельмана. Но в разгаре моей подготовки к поступлению в МАИ меня пригласили в местное управление КГБ.

Меня приятно поразили чистота и порядок в УКГБ, отсутствие всякой суеты и шумных разговоров, исключительная интеллигентность, доброжелательность и вежливость сотрудников. В ходе беседы работник отдела кадров Алексей предложил мне послужить в органах государственной безопасности. Алексей знал, что я продвинутый юноша, окончил среднюю школу с твёрдыми знаниями, добросовестно трудился на заводе, спортивен, с добрым нравом и, главное, наряду с авиацией был увлечён английским языком, даже выписывал газету "Moscow news", проживая в городе, в котором иностранцев в те годы никто не видывал. Он мне сказал, что я мог бы поучиться языкам в Москве в Высшей школе КГБ, предварительно преодолев конкурсные экзамены. Спасибо учителям средней школы, которые возбудили во мне интерес к иностранным языкам!

Следует отметить, что я довольно быстро принял предложение Алексея. Причиной тому явилось одно важное обстоятельство. Наш разговор происходил в мае 1960 года. А как хорошо известно, 1 мая того года в день большого советского праздника американский лётчик-шпион Гарри Пауэрс предпринял циничную попытку осуществить разведывательный полёт над территорией СССР. Но завершить его он не смог. Самолёт был сбит под Свердловском. Полёт лишний раз подтвердил, что спецслужбы иностранных государств реально и масштабно занимались шпионажем против моей Родины. Мне захотелось принять участие в противодействии этому.

Алексей предупредил, что из четырёх вступительных экзаменов в Высшую школу наиболее трудным для меня может оказаться экзамен по иностранному языку, так как, по его предположению, придётся соперничать с моими ровесниками — детьми высоких чиновников, работавших за границей. По мнению Алексея, у таких ребят могла быть хорошая языковая практика. С учётом этого я всё оставшееся до экзаменов время уделил языку, тщательному прослушиванию английской речи по радио “Голос Америки” и Би-Би-Си, скрупулёзному чтению английских книг и газеты “Московские новости” на английском языке.

Но приехав в Москву, я детей чиновников — обладателей громких фамилий, а также крупных знатоков английского или какого-то иного языка в числе абитуриентов не обнаружил. Поступали обычные ребята. Поэтому я сразу успокоился. К тому же учитель Ольга Сергеевна Симонова, отличный специалист, которая возглавляла комиссию на экзамене, ещё во время консультации выделила меня как юношу, обладавшего крепкими знаниями. А на экзамене она не предоставила мне даже положенных двадцати-тридцати минут на подготовку по билету, попросила отвечать сразу, поставила твёрдую пятёрку и быстро вежливо выдворила из аудитории, сказав шутливо: “Чтобы другим не подсказывал!” Видел бы и слышал всё это работник отдела кадров УКГБ Алексей!

По окончании экзаменов приёмная комиссия пригласила в зал заседаний поочерёдно каждого поступившего. Там её члены расспрашивали новоиспеченного слушателя школы о его увлечениях, интересах, о приобретённых навыках в каких-либо делах. После этого принималось решение, какой иностранный язык будет изучать слушатель Высшей школы. Я рассказал комиссии, что занимался в Доме пионеров акробатикой, гимнастикой и авиамоделизмом. В старших классах свои увлечения реализовывал в клубах ДОСААФ. Так, в радиоклубе работал на радиостанции. В стрелковом клубе научился метко стрелять. Кроме того, пройдя вместе с двумя одноклассниками теоретический курс в аэроклубе, совершил самостоятельно несколько захватывающих дух полётов на учебном планере на местном аэродроме. Среди увлечений я также назвал изучение английского языка, рыбную ловлю со спиннингом и активную езду на велосипеде по территории области.

Хочу отметить, что все мои увлечения были связаны с атмосферой, которая царила в коллективе детей нашего большого двора и класса. Все чем-то интересным занимались и вовлекали в это других. Ни в одном моём увлечении не было инициативы родителей. Они просто радовались, что я занимался полезным делом. Кстати, мои два брата Вячеслав и Владимир, глядя на меня, тоже увлеклись авиацией и стали профессиональными летчиками.

Члены комиссии по ходу моего рассказа задали ряд уточняющих вопросов, в частности, какие слесарные работы на заводе я выполнял, а начальник школы в заключение сказал: “Всё ясно. Других вопросов быть не может. А так как блондин, то пусть у нас учит английский язык!” Всё это им было сказано весело и уверенно.

Из восьми десятков слушателей, составлявших наш курс и представлявших многие города России и почти все союзные республики, восемнадцатилетних оказалось только двое. Остальные ребята были старше. В большинстве они отслужили по три года в Советской армии, то есть им было по двадцать два — двадцать три года и более. Нескольким слушателям было по девятнадцать — двадцать лет. Через некоторое время из числа восемнадцатилетних остался я один, так как мой одногодок не смог осилить напряженную, но очень интересную учебную программу.

Но недолго и я радовался. Где-то в ноябре меня пригласили в учебную часть школы и сказали, что приняли меня на учебу ПО ОШИБКЕ. Надо было принимать только тех ребят, которым на период поступления было уже 19 лет и которые могли принимать воинскую присягу. В то время призывной возраст для срочной службы в армии был 19 лет. Мне объявили, что я должен покинуть школу. На это я сказал, что получается, приглашением в ВШ КГБ мне разбили все мои жизненные планы, в частности, поступление в авиационный институт. Офицер ответил, что решение о моем отчислении еще не окончательное, но он все-таки был обязан меня предупредить. Месяц спустя меня обрадовали — можешь спокойно продолжать учебу. Вот так. Не все было гладко.

Получить признание в коллективе, когда все старше тебя, непросто. Мне помогло решить эту проблему то, что к началу учёбы в Высшей школе я уже неплохо разбирался в английском языке и умел стрелять из пистолета лучше многих ребят, прошедших службу в армии. У меня был опыт стрельбы даже из экзотической трёхлинейной винтовки Мосина образца 1891 года. Эти навыки я приобрёл в стрелковом клубе ДОСААФ, который с большим желанием посещал, как отмечалось, будучи ещё школьником. Поэтому на первых же занятиях по огневой подготовке в стрельбе из незнакомого мне пистолета Макарова все мои пули кучно пробивали мишень ближе к её центру к большому удивлению моих старших товарищей и особенно преподавателя майора Фёдора Степановича Быстрякова.

Фёдор Степанович, талантливейший педагог, виртуозно владевший многими типами оружия, остроумный рассказчик, ветеран Великой Отечественной войны (тогда ему было на вид не более сорока лет), отнёсся ко мне по-отечески, всегда подбадривал меня, ставил в пример тем, кто не спешил приобретать необходимые навыки в стрельбе. Фёдор Степанович хорошо меня запомнил. Когда он уже работал на созданных в 1969 году при ВШ КГБ курсах КУОС (подготовка командиров групп спецназа КГБ), а я служил в одном из отделов КГБ, я получил от него привет через работника нашего отдела, обучавшегося на курсах. Я ему ответил тем же способом. И это было несколько раз, так как курсы прошли несколько наших сотрудников.

Многие выпускники курсов КУОС участвовали, начиная со знаменитого штурма дворца “Тадж-Бек” в Кабуле, в серьёзных операциях за рубежом в составе спецотрядов “Зенит” и “Каскад”, а также прославленной группы специального назначения КГБ СССР “Вымпел”. И роль Фёдора Степановича Быстрякова и многих других преподавателей в подготовке кадров для этих подразделений спецназа огромна.

Вообще, в головном вузе КГБ СССР работало много уникальных преподавателей. Среди них Лидия Артемьевна Моджорян, доктор юридических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ. Она вела преподавательскую деятельность не только в Высшей школе КГБ на кафедре международного права, но и в МГИМО и в Дипломатической академии МИД СССР. В число ее научных работ входят монографии и книги: "Правовое положение дипломатического корпуса", "Геополитика на службе военных авантюр" и многие другие.

Запомнился и другой преподаватель той же кафедры — Ганюшкин Борис Владимирович, тоже доктор юридических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ. Опубликовал монографии "Нейтралитет и неприсоединение", "Дипломатическое право международных организаций" и некоторые другие. Оба профессора обладали феноменальной эрудицией и имели огромный авторитет у слушателей. Поэтому мне было особенно приятно услышать в свой адрес высшую оценку из их уст на госэкзамене по дисциплине "Международное право". Отмечу — изучению этого предмета в Высшей школе КГБ придавалось особое значение, так как с 1954 года главные усилия в деятельности КГБ, как я уже подчеркивал, были обращены против внешних угроз. Хорошие знания по международному праву были обязательны для всех работников госбезопасности.

Конечно, нельзя забыть такого преподавателя как Исхак Абдулович Ахмеров. Это выдающийся разведчик-нелегал, который в предвоенные и военные годы сыграл исключительную роль в обеспечении высшего советского руководства информацией стратегического характера. Огромен вклад Ахмерова в разведывательную операцию "Снег", санкционированную Сталиным, в результате проведения которой были созданы дополнительные благоприятные условия для разгрома гитлеровской Германии в Великой Отечественной войне.

В этом же ряду блистательных педагогов ВШ КГБ замечательный организатор обучения греческому языку в Советском Союзе Марина Львовна Рытова. Она была прекрасным переводчиком английского и греческого языков, услугами которой пользовались первые лица государства Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин. Кроме того Марина Львовна проявила себя как активный общественный деятель, много сделавший для развития связей СССР (а затем России) с Грецией и Кипром.

О.С.Симоновой, И.А.Ахмерову, М.Л.Рытовой посвящены отдельные главы книги.

 

Глава 3

Абрамцево, Кремль и другая культурная программа

В Высшей школе КГБ, в которой я учился, была разработана и системно осуществлялась так называемая большая «культурная программа». Много у нас проводилось экскурсий — на предприятия, в различные музеи, художественные галлереи, на всякого рода выставки. Были на автомобильном заводе «Москвич», побывали и в Кремле с посещением кабинета В.И.Ленина и его кремлевской квартиры, посетили там Георгиевский зал, Грановитую и Оружейную палаты, здание Верховного Совета СССР, познакомились и с опочивальней русских царей, были в мавзолее Ленина и Сталина. Выезжали даже в Звездный городок, где жили и работали космонавты.

Но одной из первых, наиболее значимых, по моему мнению, экскурсий было все-таки посещение усадьбы-музея Абрамцево, находившейся намного дальше перечисленных мест, в Сергиево-Посадском районе Московской области (60 километров от Москвы). Но заряд эмоций, объем новых знаний от этой поездки я получил огромный, и она запомнилась мне на всю жизнь.

Поехали мы туда на нескольких автобусах, студенческого народу было много, доехали достаточно быстро, автомобильных пробок в 1960 году не наблюдалось. Нас было так много, что мы буквально оккупировали усадьбу. До поездки я об этом музейном комплексе, к своему стыду, ничего не знал, хотя москвичи говорили, что это очень интересное место. На самом деле, это не просто интересное место. Это уникальнейшее место в истории культуры России, а позже и Советского Союза. Казалось бы, советских граждан, тем более будущих чекистов, везут в усадьбу помещика Сергея Тимофеевича Аксакова, впоследствии купленную крупным капиталистом, владельцем железных дорог Саввой Ивановичем Мамонтовым. Но все дело в том, что это были за люди! О них-то и рассказали нам прекрасные экскурсоводы музея-усадьбы, где мы провели несколько полезных часов, включая удивительную прогулку по обширной территории поместья в нормальный осенний недождливый день.

Сергей Тимофеевич Аксаков приобрел небогатое поместье Абрамцево в 1843 году. В русскую литературу он вошел как отличный мемуарист. Его перу принадлежат такие произведения, как "Семейная хроника" и "Детские годы Багрова-внука", в которых реалистически описан помещичьий быт конца 18-го века. Примечательно, что в качестве приложения ко второй книге была опубликована его знаменитая сказка "Аленький цветочек", которая позже издавалась как самостоятельное произведение. Аксаков был прекрасным пейзажистом, знатоком жизни природы. Он автор знаменитого очерка "Буран". Он написал "Записки ружейного охотника", которые получили похвалу со стороны самого Гоголя, а также Тургенева и Чернышевского.

Московский дом Аксаковых, а впоследствии и поместье Абрамцево, стали одним из центров общественной и культурной жизни России девятнадцатого века. За время учебы в Казанском университете, службы в Санкт-Петербурге и Москве Сергей Тимофеевич, увлеченный театром и писательским делом, установил дружеские связи со многими талантливыми людьми. Его усадьбу в Абрамцево посещали Гоголь (автор бессмертных произведений "Ревизор", "Мертвые души" и др.), Тургенев ("Отцы и дети", "Записки охотника"), Тютчев ("Умом Россию не понять…"), Хомяков ("Ермак", "Дмитрий Самозванец"), историки Грановский и Погодин, актеры Щепкин (роли — Фамусов в "Горе от ума", Городничий в "Ревизоре") и Мочалов (Чацкий в "Горе от ума", Алеко в пушкинских "Цыгане"). Сергей Тимофеевич, его жена Ольга Семеновна, сыновья Константин и Иван, дочь Вера были очень гостеприимны, доброжелательны, что создавало благоприятный климат для дружеских бесед. Учитывая, что дети Аксакова, да и сам он, активно разделяли философию славянофильства, можно констатировать, что в их доме не в последнюю очередь зарождалось и развивалось движение славянофилов.

Николай Васильевич Гоголь был одним из самых частых гостей Сергея Тимофеевича. Он подолгу задерживался в доме. Экскурсовод показал отдельную комнату, которая предоставлялась великому писателю. Он здесь работал над своим знаменитым произведением "Мертвые души", знакомил Аксакова с еще незаконченными отрывками. И вот мы, переходя из одного музейного зала в другой, мыслями были вместе с Аксаковым, Гоголем, Тургеневым, Тютчевым и другими корифеями литературы и искусства прошлого. И это все благодаря тому, что это прекрасное местечко русской культуры было сохранено в Советском Союзе. Сплошная наглядная хрестоматия советской средней школы!

К сожалению, в 1859 году Сергей Тимофеевич Аксаков умер. Десятилетие спустя дочь Аксакова продала имение уже упомянутому мной крупному промышленнику и меценату Савве Ивановичу Мамонтову. Это был тоже удивительно одаренный человек. Он страстно любил искусство, очень увлекался скульптурой, творчеством художников, имел отличный певческий голос. Естественно, добрые традиции, заложенные Аксаковым в Абрамцево, продолжались несколько десятилетий и при Савве Ивановиче. Вокруг него объединились большие талантливые художники и другие творческие личности. Экскурсовод подробно рассказала о каждом. Среди них известнейшие русские художники Репин, Васнецов, Поленов, Серов, Суриков, Коровин, Нестеров, Остроухов. В Абрамцево много рисовали, открывали красоту среднерусской природы, ставили домашние спектакли.

К примеру, Илья Ефимович Репин с семьей в течение шести лет месяцами гостил у Мамонтовых в Абрамцево. Именно здесь он написал картину "Летний пейзаж", изображающую Веру Алексеевну Репину, жену художника, на мостике среди густой зелени заросшего абрамцевского парка. Мы тоже погуляли по парку и сфотографировались на этом прославленном Репиным мостике. Правда, мостик в нашу пору был уже несколько иной, а сейчас снова модернизированный, подремонтированный. Как рассказал экскурсовод, Репин в Абрамцево начал работу над своими большими полотнами — выполнил этюды к многофигурной картине "Крестный ход в Курской губернии", создал эскиз картины "Запорожцы пишут письмо турецкому султану". Другие художники тоже создавали здесь свои шедевры: Васнецов — "Аленушка" и "Богатыри", Серов — "Девушка с персиками", Нестеров — "Видение отроку Варфоломею". Церковь Спаса Нерукотворного на территории усадьбы построена по проекту Васнецова и Поленова.

После Великой Октябрьской социалистической революции усадьба Абрамцево была национализирована и превращена в музей. Дочери известного русского мецената, истинного патриота своего Отечества, Саввы Ивановича Мамонтова Анне Саввичне была выдана Охранная грамота Народного комиссариата просвещения социалистического государства. Традиции мамонтовского содружества художников были продолжены. Рядом с усадьбой-музеем был построен Ново-Абрамцевский поселок, где трудились талантливые художники Грабарь, Шмаринов, Кончаловский, Горяев, Машков, Иогансон, Фальк, скульпторы Мухина, Королев и многие другие.

Побывав в Абрамцево в осенний день 1960 года, мы получили хорошую эстетическую подпитку, новую дозу знаний об общественной жизни творческих людей девятнадцатого века и сверили их представления о жизни со своими собственными. Эти представления оказались весьма сходными. Да и не могло быть иначе. Ведь на примерах жизни и деятельности этих замечательных людей с самого прихода в нашу страну советской власти воспитывалось молодое поколение и вся страна в целом.

А сколько замечательных встреч было организовано с людьми, с которых можно брать пример!!! Некоторым из них посвящены отдельные главы моей книги. Были у нас и первые космонавты планеты Юрий Гагарин и Герман Титов, проведя с нами при переполненном зале по часу-полтора. Довелось видеть и слышать в стенах чекистского учебного заведения настоящих людей. Это знаменитый летчик, Герой Советского Союза Алексей Маресьев, образ которого был взят писателем Борисом Полевым при создании книги "Повесть о настоящем человеке". Это и разведчики Василий Зарубин и Конон Молодый. Встреча с последним состоялась уже через полгода после его освобождения из Королевской тюрьмы Великобритании. Это великий вратарь мира и Советского Союза Лев Яшин, тренер чемпиона мира Юрия Власова Сурен Багдасаров, а также Народный артист СССР знаменитый кукольник Сергей Образцов.

Приходили к нам в гости в школу КГБ с интересными беседами Генеральный Прокурор СССР Роман Руденко, являвшийся главным обвинителем от СССР на Нюрбергском процессе, писатель Лев Шейнин, Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов, известные кинозвезды 60-х годов Евгений Урбанский и Нина Дробышева с только что снятым фильмом Григория Чухрая "Чистое небо" и многие другие.

По инициативе начальников школы Алексея Куренкова и Евгения Питовранова слушатели принимали участие в праздничных государственных и иных мероприятиях, где довелось видеть, а некоторых и слышать, таких как Фидель Кастро и Эрнесто Че Гевара, Долорес Ибаррури и Председатель Компартии США Элизабет Герли Флинн, Герои Гражданской войны Семен Буденный и Клим Ворошилов, Герои Великой Отечественной войны, водрузившие Знамя Победы над Рейхстагом в Берлине, Михаил Егоров и Мелитон Кантария, а также известнейший полярник Дважды Герой Советского Союза Иван Папанин.

Все это благотворно влияло на развитие и кругозор будущих разведчиков и контрразведчиков, офицеров-оперативников, что очень пригодилось потом в работе, да и в жизни.

 

Глава 4

Разведчик Евгений Питовранов в смокинге за роялем

"Попавшееся мне на глаза полтора десятилетия назад американское издание книги «KGB» прямо начинается с описания летнего вечера в Ницце. Обаятельный рослый русский, в отлично сшитом смокинге, только-только победивший всех соперников на теннисном корте, музицирующий на рояле, знаток поэзии, сводящий с ума всех влюбчивых французских женщин… Автор книги ехидно предупреждает: не торопитесь подпасть под чары этого русского, дамы. Это крупнейший советский разведчик генерал Питовранов. Не знаю, как по делам разведывательным, но обаяние в этом человеке взаправду немалое. Агент 007, но… русоволосый и в очках!..

Сейчас на дворе, увы, время черной неблагодарности. В той стране, где я родилась. Люди напрочь позабыли все добро, сделанное им другими людьми. Плохим тоном стало считаться простое упоминание, что кто-то когда-то тебе помог. И учителей своих даже позабывали: я мол, как Бах, — самоучка, никогда ни у кого не училась… Я же не забыла и никогда не забуду, что Евгений Петрович Питовранов принял участие в моей запутанной судьбе. И тогда, в 1959 году, и позже…"

Я тоже, как и Герой Социалистического Труда, народная артистка СССР, лауреат Ленинской премии, выдающаяся советская балерина Майя Михайловна Плисецкая, которую процитировал, никогда не забуду то, что сделал наш наставник генерал-лейтенант Питовранов для меня, моих товарищей на посту начальника Высшей школы КГБ СССР им. Ф.Э.Дзержинского в 1962-1965годах, как раз в период нашей учебы там.

В первой половине 60-х годов прошлого столетия в самой главной советской газете "Правда" появилось сообщение о задержании группы сотрудников посольства США, занимавшихся разведывательной деятельностью во время поездки по территории нашей страны. Их имена и фамилии мне показались знакомыми. Каково же было удивление, когда наряду с другими данными, уличающими дипломатов-разведчиков в шпионаже, в газетном сообщении были представлены фрагменты сделанного мной перевода с английского на русский их шпионских записей, выполненного в период оперативной практики. Я активно участвовал в этой операции и в других мероприятиях, фактически выполняя работу младшего оперуполномоченного. В заключение в газетном сообщении было сказано, что американские разведчики в связи с их враждебной деятельностью объявлены персонами нон грата и выдворены из СССР. Видеть собственные переводы в центральной газете для меня стало полной неожиданностью, но очень приятной! Более подробно об этой операции чекистов изложено в первой главе третьей части книги. Глава называется "КГБ — ЦРУ.Кто кого? Прощай, Москва! Привет, Америка!"

Некоторое время спустя после этой публикации в газете в нашу комнатушку в школе, где мы занимались английским, заглянул начальник курса Иван Сергеевич и попросил меня выйти. Я вышел. Увидел его мрачное, испуганное лицо. Он спросил, не случилось ли со мной чего-нибудь плохого, так как нас обоих срочно вызывает к себе начальник Высшей школы. Я ответил, что нет. Оба в полном недоумении зашли в кабинет руководителя вуза.

К нашему большому изумлению, генерал встетил нас с улыбкой, что сразу успокоило и меня, и начальника курса. После взаимных приветствий Евгений Петрович предложил сесть за стол. Он сообщил, что ему только что по "ВЧ" позвонил начальник областного Управления КГБ Анатолий Иванович и просил передать мне благодарность за активное участие в мероприятиях по документации шпионских действий упомянутых в начале статьи американских разведчиков. Материалы документации были успешно использованы для разоблачения иностранцев. Начальник школы попросил вкратце рассказать о моей этой работе в период недавно закончившейся оперативной практики.

Я рассказал, отметив, что поставленную передо мной задачу помогла решить хорошая языковая подготовка, которую обеспечили прекрасные преподаватели Высшей школы, и особенно занятия на последнем этапе с бывшим разведчиком-нелегалом Исхаком Абдуловичем Ахмеровым, отличным американистом, много сообщившим нам о разнообразных особенностях американского варианта английского языка. А еще очень полезна была оперативная практика, мое знание обстановки в городе. Особенно помогла стажировка на участке оперативной деятельности, осуществляемой в направлении нейтрализации враждебных действий иностранных разведчиков, приезжающих в страну под "крышей" дипломатов.

Евгений Петрович одобрительно реагировал на мои пояснения, похвалил меня за смекалку и находчивость, настойчивость и трудолюбие. Он сказал, что его разговор по телефону с начальником областного УКГБ и мой рассказ убедили его, что я своей работой в период стажировки способствовал росту авторитета Высшей школы, и это тоже похвально.

Эта достаточно необычная беседа начальника Высшей школы КГБ Питовранова с рядовым студентом, как мне кажется, объясняется случаем, тоже связанным с деятельностью американских дипломатов в СССР, случаем, важным для самого Евгения Петровича, который позволил ему впервые встретиться со Сталиным, что в дальнейшем повлияло на его судьбу. Возможно, телефонный разговор по "ВЧ" с Анатолием Ивановичем оживил эти его воспоминания и подтолкнул к описанному выше вызову к себе меня и начальника курса.

Подробно о его первой встрече со Сталиным написал в книге "Сталин и разведка" Игорь Дамаскин. Эта встреча состоялась в 1944 году. Назревал международный скандал. Вернувшиеся из Куйбышева в Москву после трехлетнего отсутствия иностранные дипломаты стали обнаруживать в своих представительствах и квартирах в большом количестве "жучки". В том числе оперативная техника была выявлена и в квартире американского посла Аверелла Гарримана. Чтобы не допустить скандала, Сталин собрал по этому поводу совещание руководителей органов государственной безопасности и предложил каждому высказать убедительную версию для объяснения иностранцам ситуации, но "особо не расшаркиваться перед американцами". Вот небольшой фрагмент из книги о том, что произошло дальше:

"…Наступила тяжелая, давящая тишина, беспощадно быстро летело время. И вдруг робкое, но, очевидно, спасительное для всех:

— Разрешите, товарищ Сталин?

Поднялся самый молодой генерал, сидевший в глубине за спинами более высокого руководства. Сталин удивленно поднял брови.

— Да, говорите, мы вас слушаем. Представьтесь, пожалуйста.

— Генерал-майор Питовранов.

Резко обернувшись, Сталин бросил пристальный взгляд и едва заметно кивнул головой.

— Докладывайте…

— Товарищ Сталин, Москву, понятно, мы никогда бы противнику не отдали. Но война есть война и, вообще говоря, могло бы произойти всякое… Так вот, мы, вроде бы, тоже не исключали возможности сдачи Москвы по чисто тактическим соображениям. И на период ее временной оккупации подготовили для противника некоторые сюрпризы. В частности, много домов заминировали, а в некоторых, где по нашим предположениям могли бы разместиться высокопоставленные немецкие чины, установили подслушивающие устройства. Понятно, для того, чтобы наши подпольщики могли получать важную информацию. Так, по-моему, могла бы выглядеть основная идея нашей позиции.

Питовранов повернулся к коллегам, ожидая поддержки, но те не отрывали глаз от вождя.

Осмысливая, очевидно, неожиданное предложение, тот долго молчал.

— Ну что ж, предложение дельное, интересное, но не до конца продуманное. Почему же мы все-таки, не оставив немцам Москву, сами потом не сняли эти устройства… жучки? -

Теперь все головы, как по команде, повернулись к докладчику. Он не заставил себя долго ждать:

— Сами не сняли по простой причине — выполнявшие эту работу специалисты давно ушли в действующую армию, на передовую… Кроме них в эти дела никто не посвящался — таковы общие и известные, видимо, американцам требования конспирации. За прошедшие три года некоторые погибли, другие воюют. Вот закончим войну и будем устранять все ее следы… А сейчас какие могут быть к нам претензии?

Ведь эти устройства мы никогда не использовали. — Он лукаво улыбнулся… — Доказать обратное вряд ли возможно. -

Едва заметная улыбка скользнула и по лицу Сталина:

— Вы закончили? Хорошо, какие есть еще идеи?

— Других не оказалось. Тогда все свободны…

На следующий день министр иностранных дел Вячеслав Молотов принял посла Гарримана и вручил ему ответ советской стороны. Инцидент был исчерпан".

Евгений Петрович Питовранов встречался со Сталиным и позже. 5 января 1953 года он был назначен им руководить внешней разведки МГБ СССР. После смерти Сталина Питовранов 5 мая 1953 года Хрущевым был направлен в ГДР в качестве советника этого ведомства. Надо понимать, это была замаскированная ссылка.

Хорошо помню день 14 октября 1964 года. Я находился в читальном зале библиотеки Высшей школы КГБ. Занятия уже закончились, большинство слушателей уехали в общежитие, другие занимались самоподготовкой. Где-то около пяти часов вечера в библиотеку зашел дежурный офицер по школе и срочно просил пройти в большой актовый зал. Собралось несколько сотен человек. На сцену вышел генерал-лейтенант Питовранов и кратко сказал: "Сейчас проходит Пленум ЦК КПСС. Со всех должностей снимают этого дурака. Завтра будет информация в газетах и по радио. Сообщаю, чтобы правильно ориентировались в обстановке". Фамилия не называлась, но все однозначно поняли, что речь шла о Никите Хрущеве.

Как прозорлив был Питовранов! Какую верную характеристику он дал Никите Сергеевичу! Ведь не последнюю роль недальновидное, глупое решение Хрущева (1956год) о выведении партийно-государственной номенклатуры из-под оперативного контроля правоохранительных органов сыграло в создании ситуации, при которой стало возможным появление во главе социалистического государства Горбачева и Ельцина, разваливших великую страну с тягчайшими последствиями для трудового народа.

В отличие от этого политического деятеля Питовранов обладал глубоким умом, всесторонними знаниями, опытом, позволившими организовать качественную подготовку специалистов в школе КГБ. Уделялось внимание не только привитию необходимых профессиональных навыков, но и воспитательной работе с молодыми чекистами. Евгений Петрович Питовранов — герой нашего советского времени.

 

Глава 5

Первый учитель. Педагог от Бога Ольга Симонова

Преподаватели Высшей школы КГБ СССР имени Ф.Э.Дзержинского были нашими друзьями, они любили нас, и они не только качественно преподавали нам свой предмет, но и учили любить профессию, любить людей, любить Родину. Ольга Сергеевна Симонова, как я уже отмечал ранее, приняла нас в эту школу, она и обучала на первом курсе английскому языку. Наша подгруппа состояла из пяти человек. В ещё двух таких же по численности английских подгруппах работали другие учителя.

Перед преподавателем, ведущим занятия на первом курсе, стоит очень серьезная и ответственная задача — привить студентам навыки правильного произношения звуков весьма не легкой для овладения русскими английской речи. Это чрезвычайно трудная работа. Она требует особых знаний и умений. Поэтому и поручается наиболее опытным и подготовленным педагогам. Ольга Сергеевна, как мы убедились, являлась в этом сложнейшем деле профессионалом высочайшего класса.

Ей тогда было 36 лет. Миловидная, темно-русые волосы, с тонкими чертами лица, внимательным взглядом, немного выше среднего роста, стройная, опрятно и строго одетая — такая она осталась в моей памяти. Она была нетороплива, внешне спокойна, основательна. Чувствовалось, что все её действия хорошо продуманы и выверены. А поскольку Ольга Сергеевна вела английский язык, то воспринималась мной как настоящая английская леди, щепетильная, пунктуальная, требовательная и с очень хорошими, я бы сказал, аристократическими, манерами. Все это, по моим ощущениям, способствовало изучению именно английского языка, создавая особый фон. Само собой возникло большое доверие и уважение к ней, желание выполнять все её задания, советы, просьбы и рекомендации так же деловито и точно, как это делала она.

Уроки Ольги Сергеевны с самого начала показались мне необычными, интересными и виделись, как какой-то особенный творческий процесс. Она, как режиссёр, требовала от нас читать тот или иной английский текст, произносить отдельную фразу или даже короткое слово с большим чувством, искренностью и некоторой артистичностью. Видно было, что она очень любила своё дело и настоящее творчество вообще. Её воспитательное влияние на студентов было очевидное. Это я постоянно ощущал на себе.

На первых занятиях Ольге Сергеевне важно было разобраться с нашим русским произношением. Оказалось, что почти у каждого из нас были недостатки. Я, например, совершенно неправильно произносил твёрдый звук “л” в конце слов, сам того не замечая. Нечёток был звук “с”. Один из моих товарищей кроме “с” имел проблемы с шипящими звуками. Кто-то отличался ярко выраженным нижегородским акцентом. Всё это мешало овладению иностранным языком по-настоящему. Ольга Сергеевна делала всё, чтобы это поправить. Она даже организовала посещение всеми логопеда, чтобы получить соответствующие рекомендации от специалиста.

Каждый из нас приобрёл карманное зеркальце, чтобы им пользоваться, когда Ольга Сергеевна объясняла, какой должен быть уклад речевых органов при произнесении конкретного звука. Как мы убедились, буквально каждый звук английской речи, на первый взгляд схожий с русским звуком, на самом деле заметно отличается от него. Потребовались многочасовые утомительные тренировки, чтобы научиться, например, правильно растягивать губы, округлять их, выдвигая вперёд или без выдвижения; слегка выдвигать нижнюю челюсть, прижимать кончик языка к нижним дёснам или смыкать его почти под прямым углом с альвеолами. Прорабатывались десятки других речевых укладов, которые надо было чётко контролировать, чтобы добиться нужного произношения.

Кроме зеркальца понадобилась и восковая свечка, которая использовалась при работе над звуками, требующими придыхания, скажем, при работе над глухим английским звуком [p]. Он должен произноситься более энергично, чем русский “п”. Причём довольно сильный взрыв имеет место и тогда, когда этот звук находится в конце слова. По отклонению пламени свечи, в сторону которой студент произносил звуки или слова, можно было понять, насколько правильно выдерживались эти требования. И таким же образом надо было кропотливо отрабатывать и другие звуки, произносимые с придыханием ([t], [h], [k]). Всё это и многое-многое другое Ольга Сергеевна терпеливо и грамотно нам растолковывала и добивалась от каждого студента выполнения необходимых действий. Делалось это в увлекательной форме, весело, задорно.

Большое внимание Ольга Сергеевна уделяла правильному построению фразовой интонации. Неверное употребление интонации может привести к искажению смысла сказанного. Также необходимо верно распределять ударения между словами предложений, умело членить предложения на интонационно-смысловые группы. Соединение звуков и слов в речевом потоке должно соответствовать фонетическим законам английского языка. Только с соблюдением этих правил возникнет настоящая английская, понятная для иностранного собеседника речь. И всё это Ольга Сергеевна сумела внушить нам, практически обучить и утвердить в нас уверенность, что на старших курсах уже с другими преподавателями мы сможем окончательно хорошо выучить английский язык.

Ольга Сергеевна была достаточно строга, но не в смысле высказывания каких-то претензий, выговоров и тому подобное. Нет. Просто она сама вела себя так чётко, деловито, культурно, что и нам нельзя было вести себя иначе. Она была очень образованна, эрудированна и интеллигентна. Хорошо относилась ко всем. Я чувствовал её пристальное, нежное внимание ко мне, приехавшему в Москву из глухой провинции со специфическим говором. Именно благодаря её стараниям моя родная речь изменилась в лучшую сторону.

Ольга Сергеевна вела только первые курсы, но любовно следила за судьбой своих учеников. Я сдал государственный экзамен по английскому языку на пятёрку. Я был в ударе тогда. В июле сдавали пять курсовых и четыре государственных экзамена, и по всем я получил только отличные оценки. Ольга Сергеевна специально разыскала меня. Она была в восторге от того, как я сдавал английский (ей рассказали члены комиссии), и горячо меня поздравила.

Её особенностью было то, что она помнила всех своих студентов долгие годы, кто какой был на первом курсе, какие с кем случились забавные события во время занятий. В конце курса она, например, рассказала нам о первом нашем уроке английского языка в Высшей школе КГБ, и даже кто и как был одет 1 сентября. Уникальная была Ольга Сергеевна, и я ей очень благодарен за всё!

Ольга Сергеевна не раз говорила нам, студентам, что к речи, к разговору, к изучению английского языка надо относиться так же, как музыканты относятся к изучению музыки, к овладению игрой на музыкальном инструменте. Музыка — это та же речь, и наоборот, речь — это та же музыка. При этом она ставила в пример своего сына Юру, который учился тогда играть на скрипке. Те же интонации, те же долгие и краткие звуки, те же предложения, фразы, паузы и многое другое, что роднит речь и музыку. Она очень хвалила Юру за упорство, терпение и целеустремлённость. О дочери Жене она рассказывала нам меньше, видимо, из-за того, что та была ещё мала.

Мы знали, что ранее Ольга Сергеевна работала в Ленинграде в институте иностранных языков КГБ. Но в 1960 году институт был переведён в Москву, и в качестве факультета № 3 влился в Высшую школу КГБ. Мы стали первым набором на первый курс этого факультета, готовившего оперативных работников, которые могли бы в совершенстве владеть одним из иностранных языков и глубоко разбираться в юридических вопросах, без знания которых невозможна никакая правоохранительная деятельностиь. Недоучившиеся студенты ленинградского института сформировали старшие курсы. Из Ленинграда в Москву переехала только часть преподавателей, в их числе и Ольга Сергеевна. О её муже нам было известно, что он занимался медицинской наукой и имел какое-то отношение к работам, связанным с освоением космоса.

Уже много лет спустя я узнал, что любимую мою учительницу окружали удивительные люди, известные сейчас всей стране. Её отец, Сергей Михайлович Вяземский, собрал громаднейший исторический архив, касающийся развития науки и искусства в Санкт-Петербурге и Ленинграде, который сейчас хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства нашей северной столицы, и к нему проявляется большой интерес со стороны деятелей культуры.

Муж Ольги Сергеевны, Павел Васильевич Симонов, крупный учёный, психофизиолог, биофизик, психолог, доктор медицинских наук (1961 год), профессор (1969 год), а также лауреат Государственной премии за создание и разработку методов диагностики и прогнозирования состояния мозга человека (1987 год). Павел Васильевич Симонов в 1987 году стал академиком АН СССР. Являлся членом различных научных и общественных организаций, в числе которых были Международная академия астронавтики и Американская ассоциация авиационной и космической медицины (1971 год). Двадцать лет Павел Васильевич руководил Институтом высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН.

Неординарны и дети Ольги Сергеевны и Павла Васильевича. Дочь, Евгения Павловна Симонова, стала прелестной актрисой театра и кино, приобрела всесоюзную известность и популярность, сыграв очаровательные роли в фильмах “В бой идут одни старики”, “Афоня”, “Обыкновенное чудо” и других. В советское время новых фильмов с её участием ожидали в равной степени с нетерпением и молодёжь, и старшее поколение. А Юрия Павловича Вяземского (Симонова), писателя, философа, кандидата исторических наук, профессора МГИМО, знают все продвинутые ребята страны и родители этих ребят как автора и ведущего интеллектуальной телеолимпиады для старшеклассников “Умницы и умники”.

В биографии народной артистки РФ Евгении Симоновой, опубликованной на сайте Международного объединённого биографического центра, отмечается:

“Мать, Ольга Сергеевна, преподавала в Высшей школе КГБ, хотя не состояла в партии. Она обожала английский язык, была фанатично предана делу, всегда обучала студентов 1-го курса, ставила красивое произношение и передавала им свою увлечённость. У Ольги Сергеевны была фантастическая способность прививать любовь к языку. Она была очень артистичной, в детстве занималась балетом, очень любила театр.

Евгения Симонова родилась и воспитывалась в атмосфере любви. Семья была не только дружная, но и интеллигентная, в ней существовало твёрдое кредо: “Детей нужно учить как можно больше”. Евгения и Юрий были натурами увлекающимися, занимались иностранными языками, музыкой, проводили вместе много времени. В семье все были заняты своим делом, и детям давали максимальную возможность для выбора, чтобы они смогли почувствовать своё настоящее призвание…”

Они нашли не только своё призвание, но и завоевали огромное признание своих поклонников. А об Ольге Сергеевне на встрече профессора Юрия Вяземского со студентами МГУ было очень точно сказано: “Педагог от Бога!” Излишне что-либо добавлять к этому.

 

Глава 6

Мастер! Учил нас наставник Абеля Исхак Ахмеров

С тех пор прошло более пятидесяти лет, но я хорошо помню, как в начале третьего курса моей учебы в Высшей школе КГБ СССР (1962 г.) в класс, закрепленный за нашей группой для занятий по английскому языку, пришел начальник факультета и сообщил, что у нас будет новый учитель. «Но это особенный учитель, — доверительно сказал он, — это бывший разведчик-нелегал. Он много лет работал в Соединенных Штатах Америки. Заслуженный и очень уважаемый в КГБ человек». Начальник попросил нас в общении с ним проявить дисциплину, такт, чуткость и ни в коем случае не расспрашивать о работе, которую он проводил за рубежом.

Мы были молоды и, конечно, были романтиками. Поэтому интригующая новость вызвала у нас восторг и породила добрые ожидания. На следующий день руководитель факультета представил нам Исхака Абдуловича Ахмерова. Его фамилия нам ни о чем не говорила. При появлении бывшего разведчика в классе в моей голове лишь промелькнула веселая мысль: "Да это же настоящий американский дедушка!" Я не раз видел такого же в недублированных фильмах США, показанных в большом количестве в кинозале Высшей школы.

К такой мысли меня подтолкнула располагающая к доброму разговору внешность Исхака Абдуловича, густые брови над улыбчивыми глазами, черные волосы с богатой сединой, чисто выбритое лицо, испещренное морщинками. Темный костюм в малозаметную полосочку, цветная рубашка и галстук выглядели несколько старомодными и выделяли учителя из среды окружающих его людей. Но одежда была подчеркнуто опрятная и впору. Стройный, без лишней полноты, несмотря на пожилой возраст (61 год), он спокойно и уверенно ходил по классу. В его прическе, одежде и жестах виделось что-то необъяснимое, что я замечал и у героев американских фильмов. Несомненно, длительное пребывание в Америке отразилось на его внешности и поведении.

А когда Исхак Абдулович начал говорить по-английски с завораживающим, ярко выраженным американским произношением, с использованием лексики, свойственной американскому варианту английского языка, стало совершенно ясно, что нам, пятерым студентам, сильно повезло с учителем! Он был немногословен, нетороплив. И это хорошо. Так легче воспринималась его речь и надежнее запоминались новые иностранные слова и фразы. Я до сих пор храню в памяти голос старого разведчика, его спокойную, умную и убедительную речь, насыщенную идеоматическими выражениями и блестящими интонациями.

Душа моя тогда ликовала. Ведь я был увлечен английским. Еще в старших классах в целях изучения языка и получения дополнительной информации ловил радио "Голос Америки", прислушивался к отточенной и выразительной речи заокеанских дикторов. Мне нравилось особое произношение американцев, в котором в сравнении с англичанами я слышал больше четкости, уверенности и силы. И вот пришел в нашу группу такой уникальный преподаватель, который говорил по-английски так, как говорили коренные жители США. Фантастика! Все свидетельствовало о том, что наш учитель — высокообразованный человек и очень талантливый.

Исхак Абдулович вел у нас занятия целый учебный год (1962–1963). Связанные с его приходом оптимистические ожидания на качественные изменения в учебе полностью оправдались. Каждая встреча с учителем для студентов была бесценна. Разговор с ним воспринимался как ответственная беседа с иностранцем. А это давало уверенность, что мы действительно учим иностранный язык.

Он владел крепкими педагогическими навыками. Настоящий Мастер своего дела! Я бы сказал, Мэтр! Он глубоко и с творческим подходом разбирал с нами темы, касавшиеся быта и нравов американского общества, рассказывал о взаимоотношениях детей и родителей в американских семьях. Говорил со знанием предмета об американских школах и некоторых университетах, о современной и классической американской литературе, ненавязчиво внедряя в наши мечтательные головы страноведческие знания, а также необходимые английские слова, фразы, особенности языка. Кстати, страноведение, а в нашем случае изучение Соединенных Штатов Америки, на нашем факультете преподавалось на самом высоком уровне. Специальный подробнейший курс вел очень хорошо подготовленный профессионал.

Успешной учебе помогала непринужденная, по-домашнему теплая обстановка, в которой мы занимались. Наш класс представлял из себя крохотную комнату бывшего общежития, в которой сохранилась даже кухонная плита и раковина с краном холодной воды. В аналогичных классах учились студенты и других языковых групп. В нашей комнатушке помещались только четыре письменных стола и учебная доска на стене. Поэтому Исхак Абдулович во время урока всегда был рядом и доступен каждому студенту.

Учитель много рассказывал о тех или иных событиях, имевших место в Америке, увязывая их с темой урока. Но сам он почти никогда не был героем этих рассказов. Обычно Исхак Абдулович говорил, что это произошло с его товарищем либо случайным знакомым, или вообще с посторонним человеком. Мы же понимали, что знакомым был не кто иной, как он сам. Но мы, следуя просьбе начальства, никогда не задавали ему прямых вопросов о его пребывании в США. Мы даже не знали, в какие годы учитель работал в Америке.

К тому времени, когда Исхак Абдулович начал вести у нас занятия, из американской тюрьмы в обмен на летчика-шпиона спецслужб США Пауэрса 10 февраля 1962 года был освобожден советский разведчик-нелегал Рудольф Абель. О нем сразу стали говорить как о суперразведчике. Нам тогда было невдомек, что занимаясь английским у Ахмерова, мы ежедневно общались с таким же асом нашей разведки, каким был Абель. Больше того, согласно статье С.Червонной, А.Судоплатова, В.Воронова "Рудольф Абель. Легенда холодной войны" (2003 г.) наш преподаватель Исхак Абдулович Ахмеров являлся наставником Рудольфа Абеля перед его выездом на нелегальную работу в США в ноябре 1948 года. В указанной статье сообщается:

"Вильяму Фишеру (настоящие имя и фамилия Абеля. — С.Б.) повезло с наставником. Многолетний нелегальный резидент внешней разведки в США Исхак Ахмеров посвятил коллегу во все тонкости предвоенной и военной работы в Америке и "ввел в курс" законсервированного им осенью 1945 года оперативного "задела" будущей работы. Ахмеров передавал свой опыт и контакты в надежные руки. Для ветерана внешней разведки генерал-лейтенанта Виталия Павлова — в 40-е г.г. капитана госбезопасности — Вильям Фишер "был настоящим образцом нелегала, разумеется, после Василия Зарубина и Исхака Ахмерова" (с ними ему довелось работать на американском направлении)".

В одном из интервью В.Г.Павлов даже назвал Ахмерова разведчиком номер один ХХ-го века, наиболее успешно действовавшим в годы второй мировой войны в США.

Мы этого не знали о нашем учителе, а Исхак Абдулович не давал нам ни малейшего повода думать о нем как о суперразведчике, каковым он являлся на самом деле. Он вел себя очень скромно и тихо. Насколько помню, о себе он говорил только по одной теме — об учебе в Институте красной профессуры. В свою очередь задавал вопросы о нашей студенческой жизни и сравнивал ее с ситуацией в среде студентов 20-х годов.

Я, конечно, сосредоточил свое внимание на самом языке и, в первую очередь, на произношении английских звуков, на ударениях в словах, на интонациях в предложениях, на лексике. Старался подметить в американском варианте произношения Исхака Абдуловича все мельчайшие особенности и использовать их в своей речи. Чувствовалось, что Исхаку Абдуловичу нравилось наше желание учить иностранный язык по-настоящему.

Помню, как он упорно добивался того, чтобы я правильно, по-американски, произносил так называемый четвертый гласный звук, который имеется, например, в таких английских словах как: a cat (кошка), a man (мужчина), bad (плохой), black (черный). Исхак Абдулович настойчиво просил при произнесении этого трудного для русских звука энергичнее опускать челюсть, слегка растягивать губы, кончиком языка упереться в десны. Он показывал, как это надо сделать. Большое внимание Исхак Абдулович уделял работе над согласными звуками, произносимыми с придыханием. Учил он нас всем тонкостям американской речи так же любовно, с волнением, как родители учат говорить первые слова малышей. Мы для Исхака Абдуловича действительно были детьми, точнее, внуками. И он радовался нашим успехам очень непосредственно, как ребенок.

Мне тогда было двадцать лет. Моим товарищам по 23–25. Я очень много занимался языком самостоятельно. Часто до полуночи засиживался за учебниками и английскими книгами. Естественно, на уроках Исхака Абдуловича я преуспевал, и ему не требовалось тратить на меня много времени, хотя он старался уделять всем равное внимание. Мне же порой казалось, что ему были привлекательнее долгие и серьезные разговоры с моими старшими товарищами. Я в душе даже обижался на него. Думал, что он смотрит на меня, как на школьника, с которым можно позаниматься когда-нибудь потом. Конечно, я ошибался. Оценки по английскому у меня все годы были неизменные — пятерки.

Уроки английского языка, уроки жизни, которые преподал нам разведчик-нелегал Исхак Абдулович Ахмеров, не были напрасными. То, чему он научил нас, подчас решало в практической работе исход дела.

Еще несколько слов о нашем общении с Исхаком Абдуловичем. Он никогда нас не ругал, не повышал голоса. Но чувствовалось, что он переживал, когда у студентов что-то долго не получалось. Однако он всегда сдерживал свои эмоции. Произошел все же случай, когда Исхак Абдулович не сдержался. Отмечалась 18-я годовщина Дня Победы над Германией в Великой Отечественной войне. В большом зале Высшей школы собрались студенты, преподаватели, руководство. Выступали ветераны. Пригласили высказаться и наших славных разведчиков Исхака Абдуловича Ахмерова и Василия Михайловича Зарубина. Первым выступил генерал Зарубин. Затем взял слово Исхак Абдулович. Оба говорили о вкладе советских разведчиков в дело разгрома немецких оккупантов. Говорили страстно, но общими фразами. Исхак Абдулович в тот момент неожиданно для нас показал себя очень эмоциональным. Он говорил необычно громко и торопливо. Потом начал немного путаться в мыслях. Наконец, сорвался и… зарыдал. Правда, быстро взял себя в руки. Это не были слезы радости по случаю праздника Дня Победы. Это было что-то другое… Он хотел сообщить слушателям о чем-то важном, и не смог, НЕ ИМЕЛ ПРАВА… Но об этом выскажусь в заключительной главе, посвященной работе Ахмерова за рубежом. Разведчикам долго аплодировали.

По окончании третьего курса мы попрощались с Исхаком Абдуловичем, ушли на каникулы, а затем уехали на стажировку. Когда вернулись, он в Высшей школе уже не работал. Мы, студенты, благодарные ему за все, чему он нас научил, были очень опечалены его уходом из школы… Только постепенно я стал узнавать о масштабе воистину героических дел, которые совершил Исхак Абдулович как разведчик-нелегал…

 

Глава 7

Марина Рытова. Переводила генсекам и президентам

Увлёкшись английским, испанским и французским языками, я не предполагал, что предметом моего глубокого интереса будет и греческий. А началось всё в феврале 1966 года. Тогда Высшая школа Комитета государственной безопасности СССР спешно организовала годичные курсы по изучению этого редкого языка. Моя кандидатура для учебы на курсах определилась не сразу, а только после того, как несколько коллег поочерёдно отказались от курсов, посчитав, что не смогут что-то выучить за короткий срок. Я, напротив, очень обрадовался появившейся возможности расширить свои знания в языках. Год учить только язык (да какой!) — это ли не мечта полиглота? А я уже относил себя к таковым.

Нужных специалистов по греческому языку в Высшей школе не оказалось, но её руководству удалось найти в другом вузе лучшего в этой сфере профессионала. Для работы на курсах временно, на двенадцать месяцев, из института международных отношений была приглашена Марина Львовна Рытова, опытный педагог и прекрасный переводчик. О ней, славной подвижнице в деле преподавания греческого языка, о её незабываемых уроках и будет моё повествование в этой и следующей главе.

В том далёком 1966 году эта удивительная женщина ещё не имела громкого имени, не удостоилась почётных званий и больших наград. Но, будучи великолепным переводчиком, Марина Львовна уже тогда успела плодотворно поработать с рядом высокопоставленных советских и иностранных чиновников, деятелей культуры и православной церкви. В их числе были крупные фигуры второй половины двадцатого века: Никита Хрущёв, Анастас Микоян, патриарх Московский и всея Руси Алексий I, президент Кипра архиепископ Макариос и греческий композитор Микис Теодоракис. Со стороны каждого из них она ощутила самое доброе к себе отношение и уважение к её непростому труду. Вот что сказала Марина Львовна, например, в интервью корреспонденту газеты “Вестник Кипра” М.Николайчевой: “ Я горжусь тем, что была личным переводчиком архиепископа Макариоса. Он ко мне очень тепло относился, я много раз с ним встречалась, была у него в гостях в Президентском дворце. Всегда поражалась его удивительной глубокой проницательности и необыкновенному чувству юмора “.

Спустя годы Марина Львовна Рытова сама ярко проявила себя как очень активный общественный деятель, много сделавший для развития связей СССР (а затем России) с Грецией и Кипром. Она на протяжении многих лет являлась президентом-исполнителем Ассоциации культурного, делового сотрудничества и дружбы с народами этих интереснейших стран (Ассоциация “Филия”). Ей присвоено звание Почётного гражданина греческих городов Афины и Олимпия. Марина Львовна удостоена российской государственной награды ордена Дружбы, высшей награды Греции ордена Каподистрии и кипрской медали “За особые заслуги перед Кипром”. Список первых лиц, с которыми она работала как переводчик, пополнился именами Леонида Брежнева, Михаила Горбачёва, ряда президентов Греции и Кипра.

Но вернусь в 1966 год непосредственно к нашей учёбе. Оценив обстановку, я твёрдо решил, что за установленный короткий срок во что бы то ни стало хорошо выучу язык. С самого начала стал внимательно вслушиваться в греческую речь преподавателя, всматриваться в рекомендованные тексты и скрупулёзно их анализировать. И надо сказать, греческий язык мне полюбился с первых фраз, произнесённых Мариной Львовной. Один из древнейших языков, он очаровал меня своей особой и приятной для слуха мелодичностью, чёткими слогами и интонациями. Мне очень понравилась необычная графика печатных греческих букв, особенно строчных, а также и некоторых прописных. Очевидная изысканность в их начертании отчасти напомнила мне изящную угловатость готического письма, которым я восхищался когда-то. Я столкнулся с ним ещё в раннем детстве при переводе с помощью отцовских словарей короткой, но загадочной для меня надписи, выгравированной готическим шрифтом на клинке трофейного немецкого кинжала, хранившегося после войны в нашем доме.

А какое неизгладимое впечатление и колоссальное удовлетворение получили я и мои товарищи от прочтения всемирно известных мифов на языке народа, их создавшего! Одним из таких мифов, который мы прочли с радостным волнением и перевели вместе с Мариной Львовной, был поучительный миф об искуснейшем архитекторе и скульпторе Дедале и его сыне Икаре. Когда они улетали с острова Крит на крыльях, сделанных Дедалом, сын не прислушался к мудрому совету отца не подниматься слишком высоко в небо. Солнечный жар растопил воск, склеивавший перья этих крыльев, Икар упал в море и погиб. Я и сейчас помню печальный чистый голос Марины Львовны, читающей отрывки из этого мифа, а ведь прошло почти полвека!

Внешностью, жестами, эмоциями, характером Марина Львовна напоминала мне мою маму Надежду Ивановну, и это положительно влияло на мой настрой на учёбу. Невысокого роста, стройная, очень подвижная, симпатичная, она сразу покорила нас своей кипучей энергией, решительным характером, открытостью в общении и здоровым оптимизмом. Она создала на занятиях атмосферу раскрепощённости и всеобщей деловитости, что ускоряло усвоение учебного материала. Ей тогда было около сорока лет, моим пятерым товарищам примерно по тридцать, мне исполнилось двадцать четыре года. Уже через неделю интересной и весьма интенсивной работы между нами и учителем сложились отношения взаимного доверия и искреннего уважения. Появилось ощущение, что мы знакомы не пять-шесть дней, а много недель и даже месяцев. Самое важное, Марина Львовна сумела быстро вселить в нас так необходимую нам уверенность, что за отведённое непродолжительное время мы сможем овладеть изучаемым языком. Она делала всё, чтобы обеспечить для этого благоприятные условия.

К примеру, намечалось, что мы будем заниматься в одном из зданий КГБ в самом центре Москвы, а жить (большинство слушателей не были москвичами) в районе Шаболовки в общежитии, в котором тоже имелось несколько уютных учебных классов. На ежедневные поездки до места учёбы и обратно уходило бы без пользы около двух утомительных часов. Марина Львовна оценила ситуацию так: “Это непорядок. Вам язык надо выучить за год, а не за пять лет. Время необходимо беречь. Вам выделят класс в общежитии”. Минуя бюрократическую вертикаль многочисленных начальников, она быстро решила проблему на уровне руководства школы. С помощью того же начальства Марина Львовна оснастила нас магнитофоном и радиоаппаратурой военного образца, чтобы в учебных целях прослушивать радио “Голос Греции” и другие греческие станции. Технические средства мы разместили в комнате, где жили, и поэтому не тратили время зря на походы в лингафонный кабинет.

Пожалуй, самой главной проблемой для нас было полное отсутствие учебников и надлежащих словарей. В известном магазинчике на улице Кузнецкий мост продавался только маленький русско-новогреческий словарь, составленный Н.А.Сальновым. Нам повезло в том, что как раз в это время Марина Львовна приступила к разработке учебника греческого языка и давала нам отдельные кусочки его, размноженные на ротаторе. Мы аккуратно переписывали их в наши тетради и потом тщательно вместе с учителем обсуждали эту информацию. Марина Львовна, являясь разработчиком учебного материала, легко, аргументированно и доходчиво его разъясняла. Фактически она на нас отрабатывала свою уникальную методику обучения, а мы ей в этом помогали.

Её учебник вышел в свет лишь в 1974 году. А в 1980 году Марина Львовна по поручению одного из отделов ЦК КПСС провела большую организационную работу по оказанию помощи этническим грекам Грузии по налаживанию изучения ими родного греческого языка. В ходе выполнения этой благородной и сложной миссии она встретила жёсткое противодействие со стороны центральных грузинских властей. Известный общественный деятель Никос Сидиропулос приводит слова министра просвещения Кинкладзе, цинично произнесённые в разговоре с Мариной Львовной: "Скажите, они вам платят за учебники, которые вы издаёте? Мы вам заплатим за все учебники на 100 лет вперёд!.. Оставьте наших греков!” Марина Львовна, неподкупная и мужественная, не оставила этнических греков один на один с чиновниками. Благодаря её настойчивости и упорству греческие школы были открыты, а она награждена Золотой медалью Союза понтийских греков, удостоена звания Почётного гражданина двух грузинских городов — Цалка и Дманиси. К учебникам и уникальной методике преподавания греческого языка кандидата педагогических наук Рытовой Марины Львовны проявили интерес не только в России и в странах-республиках, возникших на развалинах СССР, но и в так называемом дальнем зарубежье. Марина Львовна стала Почётным доктором Лейпцигского университета, Почётным доктором университета Патр, действительным членом Российской Академии педагогических наук.

В нашей учёбе мы тоже были настойчивы, упорны и изобретательны. Например, пытливо вчитываясь в греческие тексты, я время от времени находил в них интересные элементы русского, английского, испанского и французского языков. Это касалось и лексики, и грамматики. Такой подход к работе над языком помогал мне быстро разобраться в содержании текстов и надолго запомнить выявленные совпадения. Проработка разнообразных тем и диалогов в классе дополнялась занятиями вне аудитории. Мы с большим интересом в учебных целях посещали прекрасные исторические и художественные музеи, различные выставки и галереи Москвы, а иногда и столичные вузы. Особенно запомнились поездки в высотное здание МГУ на Ленинских горах, на Выставку достижений народного хозяйства СССР (ВДНХ), в Государственный музей изобразительных искусств имени А.С.Пушкина с посещением отдела искусств и археологии Античного мира, в котором имелись подлинные расписные греческие вазы и слепки с наиболее прославленных статуй Древней Греции.

На ВДНХ мы провели с Мариной Львовной несколько удивительных часов. Побывали в ряде интересных павильонов, в том числе в наиболее посещавшемся в то прекрасное время бурного расцвета науки и техники павильоне “Космос”. Каждый из нас по очереди выступил в качестве экскурсовода, рассказал на греческом языке о многочисленных экспонатах, а остальные живо по-гречески задавали возникавшие вопросы. При этом перед всеми ставилась цель употребить как можно больше различных греческих слов и выражений в правильной грамматической форме и произнести их с нужной интонацией. При крайней необходимости Марина Львовна вмешивалась в процесс. Этот формат учёбы приветствовался всеми. Такие занятия проходили очень весело, задорно и, главное, с хорошим результатом.

Марина Львовна советовала при проведении подобных экскурсий, когда переводчика слушает много людей, быть предельно ответственным и внимательным в выборе иностранных слов, чтобы не попасть в неловкое положение. Она рассказала о трагикомическом случае, произошедшем с ней давно. Подъехав с греческой делегацией к только что построенному открытому плавательному бассейну на Кропоткинской набережной, она, выступая перед гостями, стала давать сооружению яркие характеристики: “самый большой бассейн в Москве”, “бассейн под открытым небом, работающий летом и зимой”, “любимый бассейн москвичей” и тому подобное. При этом Марина Львовна заметила, что греки во время её красочного рассказа о бассейне как-то помрачнели, на их лицах читалось недоумение, как если бы они не могли что-то понять. По окончании экскурсии старенькая гречанка отвела её в сторону и объяснила, в чём было дело. Оказалось, что, произнося ключевое слово этого пункта экскурсии “бассейн” (по-гречески “писсина”), Марина Львовна неправильно поставила ударение (на третьем слоге, а нужно было на втором), и получилось совершенно другое слово по смыслу, означающее “зад, седалище, ягодицы”. К этому слову она и присоединила все упомянутые сочные эпитеты, страстно рассказывая грекам о новой достопримечательности Москвы. Большей неловкости в жизни, узнав о своей нелепой ошибке, Марина Львовна, по её словам, не испытывала.

Марина Львовна очень хорошо знала ВДНХ. Она начала работать там переводчиком английского и греческого языков, когда выставка показывала достижения только в области сельского хозяйства. А то, что она наряду с греческим отлично владела и английским, я убедился в первые дни знакомства. Мы ехали в троллейбусе из центра города в общежитие. Узнав, что я говорю по-английски, Марина Львовна сразу переключилась на этот язык и всё оставшееся время длинного маршрута в переполненном троллейбусе вела разговор со мной только на английском. Моё знание языка показалось ей хорошим, и в связи с этим она сказала, что мне будет значительно легче учить греческий, чем моим товарищам. Заметила также, что её дочь тоже изучает английский.

Вернусь к воспоминаниям Марины Львовны о выставке. Там ей довелось работать в качестве переводчика с успешным американским кукурузоводом Рокуэллом Гарстом, который впервые посетил нашу страну в 1955 году в составе делегации фермеров США. Впоследствии о достижениях Гарста узнал Никита Сергеевич Хрущёв, очень заинтересовался американцем, так как сам был одержим желанием выращивать кукурузу буквально во всех регионах Советского Союза. Он даже принял делегацию иностранцев. Работая переводчицей с фермерами из США, с министром сельского хозяйства, Марина Львовна познакомилась и с советским руководителем. О кукурузной эпопее и о том, что она как переводчик сельскохозяйственной выставки вплотную соприкасалась с этой тематикой, Марина Львовна рассказывала нам с некоторым юмором, так как после отставки Хрущёв и кукуруза стали всеобщим предметом насмешек и анекдотов, часто совсем не оправданных. Но вот какую оценку Марина Львовна дала Н.С.Хрущёву и последующим руководителям страны в интервью газете “Вечерняя Москва”, опубликованном под заголовком “Вот такая кузькина мать” (24.10.2000 г.). Автор материала Лада Ермолинская. Приведу несколько фрагментов. Сначала о Хрущеве:

"…Редкий был человек! Я даже преподавала английский его младшей дочери… Этот сгусток сумасшедшей энергии иногда было очень тяжело переводить… Особенно, когда речь заходила о кузькиной маме, а такое случалось достаточно часто. Однажды к нему пришёл греческий посол, о котором было известно, что это фашиствующая личность. Я пошла переводить. И всё шло вроде бы гладко, как вдруг посол говорит: “Господин премьер! Думаю, что вы понимаете: мы представляем собой юго-восточное крыло НАТО. И в случае возникновения военного конфликта на нашей территории могут разместить установки с зарядами. Неужели в таком случае вы направите свои ракеты на Акрополь?” А Хрущёв ему отвечает: “Да вы только попробуйте, вашу мать! Мы вам такой Акрополь покажем…” И матом его. После того, как беседа закончилась, посол мне и говорит: “По-моему, вы переводили сокращённо. Я слышал, речь шла о матери…” — “Так это вы и без меня поняли! Зачем же мне вам лишний раз об этом говорить?” Одним словом, Никита ему показал, почём фунт лиха!"

О других первых лицах государства:

"Успела я поработать и с Брежневым. Последний раз я была у него с президентом Кипра Киприану на приёме в начале ноября 1982 года. Это был уже совсем дряхлый старик! Ему поддерживали руку, чтобы он поздоровался с гостями… Я сидела напротив и переводила для жены президента Кипра, а ему переводил мой бывший студент Володя Чижов. Брежнев посмотрел на меня и спросил Володю: “Кто эта женщина?” Володя отвечает: “Это переводчик”. А он: “Да нет, женщина…” В его больном сознании зафиксировалось, что переводчик — это мужчина! Приём тогда быстро свернули. К нему подошёл генерал Докучаев (начальник охраны) и сообщил, что пора заканчивать. Брежнев говорит: “Как? Ещё кофе не пили…” — “Да что вы, пили кофе!” — “Да? А я и не заметил…” Всех подняли по боевой тревоге и отправили без всякого кофе!

А вот Горбачёв никаких особых воспоминаний о себе не оставил. Когда я с ним работала, у меня не было сложившейся идеи перевода. Слова-то я знаю, а идея — ёк, как говорят в Средней Азии! Ко мне даже закрадывалась нехорошая мысль, что он просто забалтывает собеседника. Я окосевала, не помня, с чего он начал, не понимая, что ему надо…

Ельцин… Его дочь Таня и внучка Лена учились у моей дочери английскому языку. Они приходили к нам домой, и их охрана терроризировала тут всю округу. Стояли на лестничной клетке два здоровенных мужика, смотрели в упор на каждого, кто проходил мимо — люди, естественно, пугались. Пришлось им сказать: “Сидите-ка вы в своей машине, а если хотите посмотреть, то делайте так, чтобы вас не было заметно!” И Таня, и Лена со мной, конечно, согласились”. Более точные характеристики, которые дала Марина Львовна Рытова нашим лидерам в отдельные моменты их деятельности, вряд ли можно составить. Спасибо автору публикации за то, что она смогла это записать и обнародовать.

Мудрым было решение Марины Львовны подключить к нашему обучению двух преподавателей, для которых греческий язык являлся родным. Они родились в Греции и долгое время там жили. Хотя их педагогические навыки уступали её мастерству, однако язык этих людей был действительно настоящий, подлинный, на котором они говорили в семье. Оба новых учителя быстро вошли в учебный процесс, и занятия стали ещё интересней, разнообразней и результативней. К тому же уроки не приостанавливались, когда Марина Львовна работала в МГИМО и с различными греческими делегациями, а это случалось довольно часто. Также время от времени её приглашали в ЦК КПСС переводить греческие и англоязычные фильмы. В частности, Марина Львовна переводила в те дни фильмы старейшему члену Политбюро ЦК КПСС, Председателю Комитета партийного контроля Пельше А.Я., влиятельнейшему в руководстве партии человеку. По её словам, переводить ему было легко и приятно. Он впечатлил её своей ярко выраженной интеллигентностью, тактом, умными репликами и вопросами. Замечу, что Марина Львовна, всегда словоохотливая и открытая, была сдержанна в рассказах о своих встречах с высокопоставленными чиновниками, видимо, руководствуясь существовавшими на этот счёт определёнными ограничениями.

Благодаря гигантской работе, проделанной Мариной Львовной и её помощниками, мы к концу нашей увлекательной учёбы довольно легко ориентировались в пройденных темах, обладали необходимым запасом слов, чтобы почитать несложную греческую книгу, статью в газете, поддержать беседу на греческом языке. В последнем месяце наших занятий Марина Львовна периодически отсутствовала, так как работала с приехавшим в Москву всемирно известным греческим композитором Микисом Теодоракисом и возглавляемым им симфоническим оркестром. Уроки вели её помощники. О великом греке Теодоракисе будет следующая глава.