УЧИТЬСЯ, УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ...
На мой мгновенный отъезд из части повлияло не только обещание командира, но и настоятельная письменная просьба директора театра отпустить меня, как можно, раньше в связи с приближающимся открытием нового театрального сезона. Встретили меня в театре, как заждавшаяся невеста своего суженного. Даже новички, которые пришли в театр в период моей службы, поглядывали на меня с любопытством: «что же это за такой Смирнов, которого ждали с таким нетерпением?» Это всё было удивительно для человека, не проработавшего в театре перед армией и года, но, признаюсь, очень приятно. За долгие годы службы я много передумал о своей дальнейшей судьбе. Мне казалось, что прикоснуться к театру кукол с точки зрения режиссуры будет весьма интересно. Но я хорошо понимал, что не получив образование, на режиссерскую работу рассчитывать нечего. А у меня незаконченное среднее. Приняв теплую встречу уже полюбившегося мне коллектива, с полной ответственностью я понял, что ударить в грязь лицом нельзя. И занимался куклой буквально день и ночь, тем более, что, вернувшись домой, тут же порвал свои семейные узы, сообразив, наконец, что женился я совсем не по любви, и что жена моя (что в подобных случаях вероятно неизбежно) не очень то захотела меня дожидаться, найдя себе замену. Горькое чувство разочарования надо было чем-то излечить, и я с полной отдачей принялся за освоение своей профессии, не упуская, конечно, возможности получить полную компенсацию за безукоризненную четырёхлетнюю верность жене и армейского ограничения свободы действий. Бильярд, карты, гитара и женское общество стали надолго способом отдыха и проведения досуга. Но главным, и в то время, и всю дальнейшую жизнь для меня был театр и овладение профессией. Надо сказать, что моя настойчивость привела к хорошим результатам. Друзья, коллеги, руководство и пресса отмечали быстрый творческий рост молодого ещё актера Смирнова.
На следующий год я поступил на заочное отделение культпросветучилища, на театральный факультет, выпускающий руководителей драматических коллективов. Что было делать? В институт без среднего образования дороги нет.
Нам, молодым актерам крымского театра кукол, очень повезло с главным режиссером, образованным и интеллигентным человеком, который делал всё, чтобы мы могли учиться. Нас в этот год поступило в училище несколько человек. Андрей Петрович строил всю работу так, чтобы мы не пропускали консультации, а тем более сессию. В особых случаях, стараясь не срывать гастроли, он договаривался с руководством училища, и педагоги приходили в удобное время в театр заниматься с нами. Хотя режиссер он был не от бога, спектакли всё же получались. Трапани просто повезло с актерами. В театре работали прекрасные специалисты, по тем или иным причинам оставившие драматическую сцену. Это, прежде всего, Надежда Кумачова, Николай Раневский, Вера Глаголева, Александр Борисов. И, конечно, очень опытная кукольница Клара Вольховская, мать известного режиссера, ныне народного артиста России, лауреата государственной премии, президента российского центра УНИМа (международной организации кукольников) Валерия Вольховского. Поэтому спектакли театра пользовались определенным успехом. С точки зрения общего развития я много почерпнул у Андрея Петровича. Но серьезных режиссерских уроков не получил. Терпеть до окончания училища, а затем и института я не стал. После успешной учебной режиссерской работы над короткометражной Чеховской «Хирургией», в которой играла вместе со мной Клара Вольховская, а куклы мы изготовили сами с помощью Клариного мужа Аркадия Вольховского, я серьезно взялся за работу над кукольным эстрадным концертом. Подражая Сергею Образцову, написал сценарий представления под названием «Совсем как у людей», где был певец Гаврила Горлохватов с арией Канио «Смейся паяц», певица Адель Предпенсионная с ультрокаларатурой, фокусник и другие эстрадные персонажи. Куклы также были сделаны самостоятельно, теми же «мастерами». Андрей Петрович решил серьезно вмешаться в нашу работу и, введя в концерт ведущего по имени Гоша, значительно изменил адрес спектакля, который дети не понимали, а взрослым наивные Гошины шутки были ни к чему. Прожило это представление очень мало.
Я, с присущей молодому режиссеру безответственностью и нахальством, взялся за постановку «Винзорских проказниц» Шекспира. С этой целью отправился в Ленинград в театр Евгения Сергеевича Деммени, где в свое время шел с успехом этот спектакль. Поездка оказалась удивительно удачной. Прежде чем попасть в Питер, я заехал в Одессу, где проходили гастроли театра Образцова. Здесь мне посчастливилось, близко познакомился с Сергеем Владимировичем, который, узнав о моих планах, посоветовал после Ленинграда заехать в Москву, посмотреть его музей кукол и познакомиться с директором этого музея Федотовым. В Ленинграде я встретился с известным кукольником Е. С. Деммени. Я посмотрел фотографии кукол к спектаклю «Виндзорские проказницы», но ничего для себя интересного и нового от самого Евгения Сергеевича не услышал. Куклы мне понравились, но, не получив нужной информации, я уехал в Москву расстроенный. В Москве моё настроение изменил А. Я. Федотов, директор образцовского музея кукол, удивительно коммуникабельный и дружелюбный человек. Познакомив с прекрасными экспонатами этого уникального музея, он мне достаточно подробно рассказал о Ленинградском спектакле. Смысл его оценки был таков: «Виндзорские проказницы» были сделаны в петрушках, и всё было настолько «понарошку», что зрители от смеха сползали с кресел. Приехав домой, я с утроенной энергией взялся за спектакль. Должен честно признаться, что юмор, заложенный в пьесе (а К. Маркс говорил, что только в первом её акте юмора больше, чем во всей немецкой драматургии), актеры понимали намного лучше, чем будущие зрители. И поэтому смех на репетициях был значительно активнее, чем на спектаклях. Я по своей глупости и режиссерской неопытности с удовольствием репетировал наиболее удачные куски, которые мне нравились, а куски слабые я быстро прогонял, поступая так же умно, как страус, прячущий голову в песок. Поэтому спектакль получился весьма не ровный и не стал хоть каким-то событием, хотя Шекспир на кукольной сцене явление не частое. Художником спектакля был Сергей Карникола, и со своей работой он справился прекрасно.
Сережа, как мы все любовно называли этого, уже не молодого, человека, был прекрасным острохарактерным драматическим актером. Его, близкие друзья, известные артисты Названов и Кенигсон, тянули в Москву, но он, патриот Крыма, ни за что не хотел покидать его пределы. Будучи к тому же замечательным сценографом, Сережа совмещал свою актерскую работу с должностью главного художника театра кукол. И мы знали обо всех делах и событиях в драме в самом красочном изложении, в лицах, так как он был непревзойденный пародист. Одним из главных объектов его пародий был тихий безобидный театральный дирижёр Иссай Миронович Розентур.
Иссай Миронович, по его собственному признанию был учеником Венявского, правда, трудно понять, как и когда он успел это сделать. Тем не менее, он считал себя блестящим композитором, хотя по всему театральному Симферополю ходила ироническая попевка:
Сережа уморительно смешно, с точностью до мельчайших подробностей копировал этого композитора. Но дело не только в точном воспроизведении манеры и голоса пародируемого, но и в той «литературе», которую придумывал пародист. Вот рассказ с его слов. «Встречаю утром задумчивого Иссая Мироновича. -- Что с Вами? Плохо спали? – спрашиваю я. – Как раз спал слишком хорошо и поэтому скверно выгляжу. Дело в том – пояснял грустно Розентур, - что мне сегодня приснился Карл Маркс. Он подошел ко мне на улице его имени, обнял за плечи и тихо сказал: «когда?».
-- Что «когда»? -- не понял я. – Когда Вы, дорогой, приступите к сочинению музыки на мой «Капитал»? – Бог с Вами – стал отнекиваться я – ведь это право таких композиторов, как Шостакович, Прокофьев. – Нет, нет и нет, – категорически отвергал моё предложение Маркс, - у них отсутствует необходимая глубина и философское осмысление жизни. - Так что же, Сережа, мне делать? С одной стороны такое предложение очень лестно, но с другой... накопилось столько работы».
Так же смешно Карникола передавал разговор на музыкальной репетиции. Артистка Бровченко разошлась с оркестром. Иссай Миронович постучал палочкой о дирижерский пульт.
- Стоп, стоп! – крикнул он. – Вы, милейшая, разошлись с оркестром.
- Нет! Это ты, старая задница, разошелся со мной. – Нагрубила актриса.
- Тихо, тихо! – Сказал дирижер, заткнув пальцами уши, - я разговариваю с актрисой. Простите, я не расслышал, что Вы сказали.
- Что ты старая задница.
- Ну вот, барабанщик не дает нормально поговорить. Тихо!
- Повторить ещё раз? – поинтересовалась Бровченко.
- Нет. Зачем терять время? С 20-й цифры ещё раз. – Сказал дирижер и взмахнул палочкой.
Вторым объектом его пародий был театральный фотограф и остряк, старик Яблонский. Прекрасный мастер своего дела, он сдирал за свои фотографии с актеров не мало. -- Сколько с меня? – Спрашивал, получивший конверт с фотографиями артист. -- Ой, господи! Ну, сколько с тебя возьмешь? – сочувствующим тоном благотворителя говорил Яблонский. – Так все-таки сколько, маэстро? – уже с небольшим испугом настоятельно интересовался заказчик. -- Ай, пятьдесят рублей.
У клиента, получавшего в месяц восемьсот рублей, вытягивалось лицо, но конверт он брал, поскольку сразу платить было совсем необязательно. Мастер небрежно вносил имя ещё одного должника в толстую записную книжку.
Что нового? -- с любопытством мы спрашивали пришедшего на работу Серёжу. – Да ничего особенного. Сегодня в актерском буфете была такая хохма. Влетает туда наш заведующий советской властью (речь шла о парторге) и, подходя чуть ли не к каждому, интересуется: -- ты не видел Злоковича? -- Но все отрицательно машут головой. – Почему ты меня не спросишь? – с обидой говорит Яблонский. -- Ты не видел Злоковича? – повторяет свой вопрос парторг. – Нет. – с сожалением на лице и извиняющимся тоном отвечает фотограф.
Как ни обидно, но в последние годы этот прекрасный художник и актер Серёжа Карникола потерял зрение.