Дверь бесшумно отворилась и, в небольшой зал без окон, вошёл человек абсолютно неприметной наружности, полностью усреднённый как по возрасту, так и по всему остальному. Костюм на его средней фигуре сидел так же неопределённо: и не хорошо, и не плохо, а просто был одет. Может быть, если бы вошедший был вообще без костюма, то это трудно было бы заметить.

Он положил на кафедру чёрную кожаную папку и, обращаясь к аудитории, как-то не к месту весело произнёс: «Ну что, чёрная сотня?» В зале послышалась возня, покашливание и еле различимый шёпот, сопровождаемый недоумёнными, но выразительными взглядами присутствующих типа: «Он что, вообще с Урала? Кого он черносотенцами называет? Это нас, что ли, лучших из кадрового резерва? Он, что, вообще нюх потерял?»

Средний человек с удовлетворением наблюдал за поведением сидящих в зале. Открыл папку и что-то помечал в находившихся там бумагах, периодически поглядывая в аудиторию. Когда волнения почти улеглись, он нарочито громко захлопнул папку, тем самым призывая к порядку, и неопределённо улыбаясь, с некоторой степенью укоризны произнёс:

– Ну что же вы, господа, так разволновались из-за какого-то пустяка. Так ведь можно все хорошие впечатления о себе испортить в один момент. Я понимаю, что, оказавшись в кадровом резерве, вы поверили в некоторую свою исключительность. В определённых кругах вас действительно считают чем-то особенным, перспективными управленцами и тому подобное, но всё в мире относительно. После этих слов в зале наступила такая тишина, что стало слышно тиканье всех имевшихся там наручных часов. Удовлетворившись эффектом сказанного, усреднённый мужчина, уже более серьёзно приступил к запланированной речи.

– Итак, став членами первой президентской сотни, вы одновременно согласились с определёнными условиями пребывания в ней, включая некоторые ограничения ваших прав и свобод, в чём вы все, здесь присутствующие, добровольно расписались. Для убедительности он потряс в воздухе чёрной папкой. Со стороны это выглядело как: «все вы у меня вот где!» Убедившись, что возражений нет, он продолжил. – Я полагаю, вы обратили внимание, что сегодня вас здесь гораздо меньше, чем сто человек. Это потому, что вы в наибольшей степени подходите для участия в одной очень важной специальной программе. Главным образом это касается ваших психологических особенностей и основных черт характеров. Сейчас я вас ознакомлю, в общем, и в части вас касающейся, с проектом, в котором вам всем придётся принять участие. Никакие возражения и сомнения не принимаются, ибо, придя сюда, вы должны были оставить их за дверью. Прежде, чем ознакомиться с тем, о чём я говорил выше, вам необходимо дать письменное согласие, которое укладывается в рамки известных вам ограничений, однако таковы правила. Каждому из вас присвоен псевдоним, состоящий из имени и отчества, запомните его хорошенько. Он указан в документе, который вы сейчас получите и подпишите. Не бойтесь слов «инъекция» и «погружение в соответствующую среду». Ни то, ни другое не принесут вреда вашему драгоценному здоровью, оно ещё понадобится Родине, – не удержавшись, ехидно улыбнулся средний человек. И уже серьёзно, – сейчас с каждым из вас персонально займутся наши специалисты. Честно говоря, я вам даже в чём-то завидую. Вы побываете в таком мире, о котором не только простые обыватели, но вы сами можете только мечтать. Всё, до свидания. Программа началась. Мужчина незамедлительно покинул зал, оставив присутствующих в молчаливом недоумении. На смену ему в помещение стали входить люди в белых халатах, вызывавшие по псевдонимам онемевших «гениев» и уводившие их в неизвестном направлении.

 

I

– Ну как в городе дела?

– Да нормально вроде всё. Вот снег продолжаем убирать, даже на газонах его рыхлим, чтобы растаял поскорей. Дороги после зимы ремонтируем, а то уже скоро и гости заморские на праздник собираться начнут. Кстати, осмелюсь спросить, много ли их будет. Вы же, вроде, никого не приглашали.

– Будут, будут. Об этом-то я и хотел поговорить, а не о снеге с дорогами. Как насчёт убранства города дела обстоят?

– Ну, как… как обычно: автобусы флажками разукрасим, ленточки раздадим, плакаты тематические развесим, картинки там, соответствующие.

– Какие плакаты?

– Ну, эти… с этим…

– Да ладно, не суетитесь. Все уже давно знают, что за плакаты вы заготовили.

– Так я ж… это моё убеждение, имею право!

– Ну, насчёт прав вы как-нибудь поскромней, поосторожней, что ли. А то, что убеждения – это хорошо. А какие это у вас такие особые убеждения? У нас в Партии демократический централизм, так что и убеждения у всех одни, согласованные с генеральной линией, централизованные, так сказать. При этом говорящий многозначительно ткнул указательным пальцем правой руки в лепной потолок, сопроводив это движение глазами. Затем, словно вспомнив что-то, хмыкнул и, покрутив всё ещё поднятым вверх пальцем, плавно опустил руку, ткнув им в стол, и перевёл глаза на собеседника. – Ну, так что же, всё-таки, у вас за убеждения? Да не стесняйтесь, я же вам уже говорил, что это «секрет Полишинеля»

Собеседник посмотрел по сторонам, потом куда-то вниз, затем на сидящего за столом и выпалил – Сталин! Иосиф Виссарионович Сталин – Победитель.

– Что?! – наигранно грозно вопросил Иван Иваныч, которому по статусу полагалось именно такое, самое распространённое имя-отчество.

– Да, хм-э, Сталин – выдавил из себя, сидевший за приставным столиком. Затем, несмотря на кажущуюся грозность начальника, добавил, – но я не думаю, что этим как-то нарушаю принципы нашего, так сказать, демократического централизма. Ведь именно при нём, – Михал Михалыч – так звали говорившего, так же, как ранее его собеседник, многозначительно возвёл глаза к тому же лепному потолку, – этот самый централизм обрёл свою магическую силу, укрепил, можно сказать, сцементировал ряды, и не только партийные. Окрылённый молчанием Иван Иваныча, Михал Михалыч уже было набрал воздуха в лёгкие, чтобы продолжить свой агитмонолог, но был прерван, как говорится, на взлёте.

– Ладно, хватит, а то вы мне сейчас Краткий курс Истории КПСС пересказывать начнёте. И так вижу, что у вас убеждение. Сейчас это большая редкость, а, следовательно, большая ценность.

Михал Михалыч после этих слов заметно приободрился, почувствовал себя слегка незаменимым кадром не только в хозяйственном, но и, в некотором смысле, в партийно-политическом плане. Это не ускользнуло от Иван Иваныча, но он сделал вид, что не заметил произошедшей с собеседником метаморфозы, продолжив свою мысль. – Но это, к сожалению, всё довольно относительно. Ведь ваши убеждения, как бы это помягче сказать, не совсем соответствуют декларируемой линии Партии. От этих слов Михал Михалыч вжался в кресло и втянул голову в плечи.

– Успокойтесь. Вы не просто слушайте меня, а слышьте. Я же сказал – Де-кла-ри-ру-е-мой. Но, тем не менее, ваша любовь к Отцу народов может и, наверняка будет, расцениваться некоторыми из Руководства Партии и не только, как попытка посягнуть на принцип самого Демократического Централизма. По меньшей мере, вас будут упрекать в неконструктивной фракционности и тому подобном.

Михал Михалыч промокнул обнажённые части головы носовым платком и, нервно скомкав, засунул его в боковой карман пиджака. Заметив нервозность в поведении собеседника, Иван Иваныч решил несколько его приободрить, продолжив, но уже более доброжелательно, – но делать это они будут не оттого, что убеждены, что ваши убеждения наносят ущерб их собственным убеждениям, которые должны быть эквивалентны убеждениям Партии, то есть её руководству. А потому, что если они этого не сделают, то все поймут, что их убеждения тоже отличны от декларируемых ими же самими убеждений, на которых базируется убеждение всей Партии, считающей, что её убеждения являются для всех членов и не членов истиной в последней инстанции и руководством к действию. Михал Михалыч тряхнул головой, как после тяжёлого сна и вопросительно уставился на Иван Иваныча.

– Что, не совсем понятно? – Поинтересовался тот, внимательно взглянув в глаза Михал Михалыча. – Ну да… попытаюсь разъяснить более доступно, в двух словах. Короче, все, кто в Партии, особенно на вершине вертикали и около неё, находятся там совсем, или не совсем по убеждению.

– Ну-у-у? – с тяжёлым придыханием выдавил из себя Михал Михалыч.

– Я думал, что Вы, извините, убеждены, что это, простите, не так.

– Ваш, с позволения сказать, коллега по убеждениям относительно Иосифа Виссарионовича, тоже так думает, может быть даже уверен. Иначе, зачем бы он постоянно долдонил, что Партия взяла самое худшее из той, что в течение более, чем семидесяти лет была «руководящей и направляющей». А именно – беспринципность, то есть отсутствие убеждений у тех, кто должен довести эти отсутствующие убеждения до масс и убедить их в правильности этих убеждений. Тьфу ты, опять…достали эти убеждения. Короче, – это когда призывают делать одно, а сами делают совсем наоборот и думают, что этого никто не видит. Вот, – выдохнул Иван Иваныч, – теперь понятно?

– Ну, в общих чертах. А можно вопрос?

– Ну конечно.

– А зачем тогда нам такая, извините, Партия? Куда она нас заведёт?

– Ну, «это элементарно, Ватсон», – извините за некоторый плагиат. В этом же её основная ценность! Вы, что же, думаете та, при историческом материализме, была другой? То есть, что там убеждённых было больше? Ну, может быть на начальном этапе – чуть-чуть, а потом…

На кого она опиралась? На бедняков. А кто такие в то время были бедняки? А были они, по большей части, бездельники и пьяницы – лежащие на печи Емели и мечтающие о «щучьем велении». Однако вовсе не для того, чтобы оно дало им больше земли, лошадь, новый плуг, а для того, чтобы по их хотенью они также лежали на печи, но более новой и тёплой и не с подведённым от голода брюхом, а сытыми и пьяными. И что, вы думаете, став активными членами и руководителями той Партии, борющейся за освобождение всего человечества от буржуазных предрассудков, они от этих предрассудков отреклись? Ну, конечно же, нет! Они стали использовать, как мы говорим, служебное положение в личных целях, то есть для удовлетворения своей мечты – тех самых буржуазных предрассудков. При этом они тщательно маскировали эти свои убеждения, убеждая других бороться за партийные убеждения. Ну, блин, опять эти ваши убеждения – бросил в сердцах Иван Иваныч.

– Но почему мои? – На автомате парировал Михал Михалыч, и сам испугался своей дерзости.

– Да потому, что вы тут начали про свои убеждения, – не заметив фамильярности собеседника, и уже более миролюбиво сказал Иван Иваныч.

– Но Вы меня сами…

– Ну хорошо, хорошо, – устало произнёс Иван Иваныч. – Ладно, пусть убеждения. Так вот, в нашем случае отсутствие убеждений или их несоответствие официальной линии Партии – есть беспринципность. Здесь – то мы и подходим к ответу на вопрос, который вас так смутил. При этом Михал Михалыч напрягся, изображая само внимание. Иван Иваныч же, не глядя на него, продолжил. – Я имею ввиду ценность отсутствия убеждений или беспринципности. Я говорю сейчас не о том, что видно всем, а о том, что видим Мы. Для нас сейчас чем хуже, тем лучше. Хм, где-то я это уже слышал или читал.

– Это наверно Владимир…

– Какой Владимир? – встрепенулся Иван Иваныч.

– Ильич, Ульянов, Ленин – робко закончил прерванную начальником фразу Михал Михалыч.

– Ну да, ну да, – кивнул в знак согласия Иван Иваныч с некоторым облегчением. – На чём я остановился? Надо систематизировать мысли, а то вы меня совсем запутали вашими убеждениями, принципами…

– Чем хуже… – начал тоном подсказчика стоящему у доски ученику Михал Михалыч.

– Ага. Так вот. Беспринципной Партией, я имею в виду всех сверху до самого низа, очень легко управлять. Ей же всё равно, что делать, куда идти и вести за собой: скажем Мы в капитализм – поведёт в капитализм, скажем в коммунизм или ещё куда-нибудь – поведёт туда. Для неё ведь главное правящей быть, при власти находиться, а какая будет власть – это ей всё равно.

– Так, если она правящая, то, стало быть, она всем правит, а Вы говорите… – удивлённо произнёс завороженный выводами Иван Иваныча собеседник.

– Михал Михалыч…, так и хочется сказать, как в «Бриллиантовой руке» – Семён Семёныч… ну вы как сегодня родились. У вас же в городе не одни выборы прошли. Ладно, на сегодня хватит, у меня ещё других дел выше крыши. И, шутливо погрозив пальчиком уже поднявшемуся из кресла Михал Михалычу, добавил – всё таки разберитесь с вашими плакатами, – кто там победитель, а кто просто так.

– Есть! – По-солдатски гаркнул тот, чуть не щёлкнув каблуками. Иван Иваныч снисходительно поморщился, но Михал Михалыч, не замечая его реакции, уже более тихо, придавая голосу максимум конфиденциальности, поинтересовался – А если спрашивать будут зачем я у Вас был…

– А прочему это кто-то должен спрашивать? – насторожился Иван Иваныч.

– Ну, мало ли. Может кто-нибудь заинтересуется, – неуверенно произнёс Михал Михалыч, осторожно протискиваясь между креслом и приставным столиком, к выходу.

– Вот вы и расскажите потом, кто интересуется. До свидания, – подытожил Иван Иваныч, слегка прихлопнув ладонью правой руки по крышке стола, давая понять собеседнику, что разговор на сегодня окончен.

Дверь кабинета бесшумно закрылась. Его хозяин откинулся на спинку кресла, упёрся затылком в массажный подголовник и закрыл глаза.

– Вот хитрющий старикан! Не так он прост, как кажется, вернее, – хочет казаться. Его без хрена не сожрёшь: он ещё кого угодно купит, продаст, опять купит и продаст, но уже гораздо дороже. «А если спрашивать будут…» – передразнил про себя Иван Иваныч недавнего посетителя. Прекрасно ты знаешь, что никто не спросит, и также прекрасно понимаешь, что лучше бы спросили, потому что ответы у тебя – сплошные козыри. Тебе этот визит, как манна небесная, как выигрыш в лотерею, в некотором роде, оберег. Да ладно, Бог с ним, пусть поживёт, может ещё пригодится.

 

II

Хотелось забыться, но не давала покоя мысль – не рано ли всё это затевать и надо ли вообще. Хотя, если что-то делать, то надо начинать сейчас, самое время, ибо, – как говорил основоположник теории построения социализма в отдельно взятой стране, – промедление смерти подобно. Если же решать: «быть или не быть», то надо ещё раз взвесить все «за» и «против». Самое простое – «забить» на всё и, поменявшись местами, просидеть восемь лет, дожидаясь своего времени. Хотя каких восемь? Двенадцать! Это ж Его холуи протолкнули и приняли новые сроки, вроде как от моего имени, а «он тут не причём»! Хотя в действие они вступят только с его приходом! Ещё двенадцать лет в его тени, да тут четыре – это будет даже больше, чем у Ходорковского! Тьфу-тьфу-тьфу – сплюнул Иван Иваныч через левое плечо и постучал костяшками пальцев по деревянной части стола, – нашёл с кем сравнивать. Да на эти двенадцать ещё договориться надо. Скорей всего, можно рассчитывать на шесть. Тоже время. Кстати, а почему бы не попробовать применить этот закон к себе. Неужели невозможно найти какую-нибудь зацепку?.. Наверно, можно, но договоримся ли? Ему уже давно не терпится. Короче, в лучшем случае двенадцать лет на коротком поводке, но без всякого геморроя, если не учитывать благоверную. Можно считать этот вариант «против» – решил Иван Иваныч и поставил жирный «минус» рядом с цифрой 1, написанной на листочке бумаги особого формата. Что мы имеем на второе? – Продолжил он свои нелёгкие размышления, – желание продолжить работу по реализации всего надуман…, то есть, задуманного, а для этого необходимо время. Время и гораздо больший административный ресурс. А вот что бы всё это поиметь, надо решиться скинуть с себя тяжесть Его руки и выскользнуть из-под Его влияния, хотя бы внешне, для всех. Как? Нужны какие-то прорывные проекты, как в политике, так и в экономике и рупор нужен, который всё это пропиарит и, в случае необходимости, в качестве руководящей и направляющей силы выступит. То, что сейчас руководит и направляет, – всё под ним, да и не очень-то оно нравится окружающим, хотя сильно своей беспринципностью. Кстати, посмотрим, что обо всём этом думают в массах наиболее продвинутого населения – произнёс вслух Иван Иваныч и, развернувшись в кресле на девяносто градусов, нажал какую-то кнопку, отчего перед ним бесшумно открылась крышка инкрустированного малахитом столика со встроенным в неё широкоформатным монитором уже светящимся мягким бело-лунным светом.

– Ага, вот они, волеизъявления и пожелания, как говорится, трудящихся, – задумчиво произнёс Иван Иваныч, не спеша пролистывая курсором беспроводной «мышки» высветившиеся на экране записи.

– Всё, в основном, о результатах олимпиады, – продолжил он уже про себя. – Ну, блин, вообще стыд потеряли, смотри, что пишут: «Что же это, Вы, Иван Иваныч, на весь мир, отлитыми в бронзу словами, обещали с чиновниками от спорта разобраться, а они, кроме председателя нашего родного Олимпийского Комитета, все в тех же креслах. Что случилось? Слабо? Теперь понятно, кто в доме хозяин».

– Смотри, какие хамы, и подписываться не боятся, – проворчал в полголоса Иван Иваныч, злясь больше не на того, кто всё это написал, а на своё поспешное заявление, сделанное без учёта объективной реальности. – Неужели они только дерьмо всякое подмечают, – продолжал думать он, вращая колёсико «мышки». – А… вот, есть всё же порядочные люди: «Спасибо, – говорят – Вам, большое, Иван Иваныч, за то, что в этом году пообещали всем бездомным офицерам квартиры дать отдельные и обустроенные. Мы люди не молодые и помним заботу Партии и Правительства об армии, которая тогда была с народом едина, неплохое тогда было время, но перспективы были очень отдалённые: тогда весь советский народ, а, следовательно, и армия, как единый с ним организм, должны были жить в отдельных квартирах аж в 2000 году. А теперь – вот те на, всё и сразу! Приходим мы после ненормированного рабочего дня домой – это у нас так палатки, кирпичом и досками обложенные называются. В них нас ещё Михал Сергеич из Афгана, да из других заграниц переселил. И вот мы под треск дровишек в «буржуйке» (чувство, я вам скажу ни с чем не сравнимое, наверно, как в каминном зале коттеджа какого-нибудь чиновника) считаем отложенные на мебель, и волнуемся, чтобы цены на неё до конца года не сильно повысились. А как же, в следующем уже совсем другая жизнь будет».

– Ну вот, молодцы! – Улыбнулся Иван Иваныч, – верят же в светлое будущее. Понимают, что здесь не совок. И так у него на душе хорошо стало, светло, что он забыл зачем, собственно, в сеть залез. И на волне радужного оптимизма продолжил накручивать «мышь» в поисках ласкающих глаз и радующих душу записей. – Вот оно, – вдохновенно прошептал Иван Иваныч, – дети благодарят (много подписей), что скоро смогут в компьютер у себя в деревне играть, а то сейчас надо в райцентр ездить, там один есть, но денег стоит и очередь огромная. Ещё им, вроде, скоро в деревню свет должны провести.

– Да… – протяжно произнёс Иван Иваныч, откинулся на спинку кресла и мечтательно закрыл глаза. Где-то из-под корки, из самых глубин его сознания почему-то всплыл Филиппок. Но привиделся он не тяжело влачащим по сугробам маленькие ножки, обутые в огромные отцовские валенки (как видел это наш великий классик Л.Н.Толстой), направляясь в заметённую по окна снегом деревенскую школу, а сидящим в уютной натопленной избе за выскобленным до бела столом. Мальчик тыкал, маленьким указательным пальчиком с обгрызенным ногтем в клавиатуру старенького, но ухоженного и ещё вполне рабочего Notebooka и, сосредоточенно глядя на экран, бесшумно шевелил губами. Что он там делал – воображение не очень хотело раскрывать, но, судя по наличию модема, наверняка «был в И-нете». Это видение настолько тронуло Иван Иваныча, что он почувствовал, как даже под закрытыми веками глаза его увлажнились. Он стал впадать в какой-то блаженный транс, сопровождающийся состоянием невесомого полёта по гигантской спирали, раскручивающейся с неимоверной центробежной силой, увлекая его за собой. Однако, несмотря на огромную скорость, Иван Иваныч не чувствовал никаких неудобств и перегрузок. Окружающее чем-то напоминало ему полёт Вакулы верхом на чёрте в Санкт-Петербург в старом чёрно-белом фильме «Ночь перед Рождеством»: почему-то было темно, мимо проносились какие-то светящиеся небесные тела, вокруг мерцали звёзды, а внизу – огни и огоньки городов и весей необъятной родины. Спираль всё дальше и дальше, по абсолютно правильным концентрическим окружностям, относила Иван Иваныча от того места в российской лесостепи, где он видел за компьютером Филиппка. Но, как ни странно, он успевал видеть интерьеры городских квартир и деревенских изб, в которых взрослые и дети с энтузиазмом жали на клавиатуру и внимательно вглядывались в мониторы компьютеров, извлекая для себя, кто знания, кто сплетни, а кто и удовольствие из всемирной паутины. В некоторых окнах вместо электричества брезжил огонёк свечи или фитиля керосиновой лампы с закопченным, от долгого пользования, стеклом. – Как же это они без света?.. – Кольнула занозой неприятная мысль. – Ну, конечно, пользуются источником бесперебойного питания, – с облегчением вздохнул Иван Иваныч, и душевное равновесие его восстановилось. Но вдруг он опять ощутил какой-то дискомфорт, вызванный назойливым, то ли звоном, то ли звуком сверлящей бетон, дрели. Это зуммер телефона-вертушки грубо вторгался в его внутренний мир, прервав полёт мысли где-то на границе Московской и Тверской областей.

Звонил один из ближайших помощников – Вадим Вадимыч, или просто Вадим.

Совсем отойдя от грёз, Иван Иваныч прокашлялся и поднял трубку. – Здравствуй, Вадим. Что-то срочное? Уже готово? Заходи, конечно. Вадим, несмотря на довольно юный для политика возраст, был очень искушённый в аппаратных играх, особенно в части изобретения и материализации различных проектов общественно-политической направленности. О его недюжинных способностях говорит и тот факт, что Иван Иваныч не первый, на кого он работает. Сохраниться ТАМ, сами понимаете непросто, когда новая метла, хоть и сделана из прутьев того же древа, что и предыдущая, но метёт, зачастую, очень по-новому. А если учесть, что караул меняется полностью, всей командой, – то почти невозможно. Однако Вадим смог. Оказалось, что он нужен всем, Правда все те, кому он поочерёдно был нужен не совсем верили в его преданность и бескорыстность и, помимо признания его таланта, смотрели на него как на «чужого среди своих». Поэтому все конфиденциальные поручения, которые он выполнял, были конфиденциальны настолько, насколько это безопасно в случае попадания информации о них в чужие руки. Вот и Иван Иваныч несколько дней назад, проявляя озабоченность положением дел, в связи с некоторыми событиями в регионах, попросил Вадима предоставить ему максимально объективную картину о партийных пристрастиях «подданных» как в центре, так и на местах и, в этой связи, о деятельности там самих партий. Ничего особенного и предосудительного. Просто руководство хочет держать руку на пульсе, чтобы во время реагировать. Сделать из такого поручения какие-то далеко идущие выводы невозможно.

В дверь постучали. Иван Иваныч нажал на кнопку, отключив изображение на мониторе, и приподнялся навстречу входящему с кожаной папкой под мышкой, Вадиму.

– Ну что там у тебя? – несколько раздражённо спросил хозяин кабинета, кивнув головой на папку. Слегка склонив голову вправо, так же молча, Вадим извлёк из неё корочки с триколором и гербом, и протянул их Иван Иванычу, который, в свою очередь, жестом предложил собеседнику присесть за приставной столик. Раскрыв корочки, Иван Иваныч пробежал глазами содержимое, перевернув одну за другой три страницы текста, отложил документ в сторону.

– С этим я позже разберусь. У тебя что-то ещё?

– Нет, сейчас всё. Я, если можно, потом.

– Ладно, давай потом. До свидания.

 

III

Михал Михалыч устало плюхнулся на заднее сиденье служебного авто, шофёр мягко закрыл за ним бронированную дверь с явно превышающим норму тонированным стеклом, сел за руль и, повернув голову через правое плечо, вопросительно посмотрел на вельможного пассажира. Михал Михалыч вяло махнул рукой, – вперёд, затем также вяло, но уже голосом добавил, – проедемся по кольцу, посмотрим, что там делается. Представительский «Мерседес» плавно тронулся с места и покатил босса в указанном направлении.

День совсем недавно перешёл в свою вторую половину, но солнце ещё светило не по-весеннему ярко. Транспорта по пути следования было не очень много, машина шла равномерно, без рывков, мягкие амортизаторы сглаживали неровности дороги. В другое время такая обстановка непременно свалила бы Михал Михалыча в короткий, но глубокий и плодотворный, как у Штирлица, сон. Но сейчас из головы его не шла странная встреча. Мысли о ней гвоздём сидели между полушариями ума, но всячески ускальзывали от попыток хозяина головы свести их воедино и систематизировать, чтобы понять и оценить всё произошедшее в высоком кабинете. Кстати вспомнив, что он непросто так решил прокатиться по кольцу, Михал Михалыч сосредоточился на происходящем за затемнённым стеклом «Мерседеса» и, тем самым, отвлёкся от неприятных и бесплодных раздумий.

За окном лица среднеазиатской национальности не спеша перелопачивали остатки грязного ноздреватого снега на газонах. Другие их собратья собирали мусор при помощи гигантских деревянных щипцов, подобных тем, которые придавались к популярным советским стиральным машинкам типа RIGA для выуживания из их чрева постиранного белья. Дальше несколько таких же трудящихся сгребали на обочине проезжей части зимнюю грязь и бросали её в ковш огромного жёлтого погрузчика, занимающего по ширине, чуть ли не целую полосу.

– Зачем такой здоровый трактор обслуживает двух узбеков. Неужели нельзя собрать всё это дерьмо в кучу, затем подогнать самосвал и загрузить его в кузов? – По инерции отвлечённо подумал Михал Михалыч. Но тут же вышел из забытья и чуть не подпрыгнул на мягком кожаном сиденье, грязно выругавшись. Первой его реакцией на такую вопиющую бесхозяйственность было желание остановить машину и навешать всем по самое не могу: и азиатам, лениво скребущим грязь, и трактористу, вальяжно курившему в бесцельно переводящем солярку погрузчике. Положение не позволяло опуститься до такого. Хотя популярности, наверно, прибавилось бы. Но комфортный «Мерс» уже прокатил его довольно далеко от места «преступления». Однако оставить увиденное без внимания было не в натуре Михал Михалыча. Он, не мешкая, соединился с автомобильного телефона с соответствующим начальником, на территории которого происходило безобразие, и вдул ему так, что тот начальник сам готов был немедленно бежать на указанное место и, ценой собственной жизни ликвидировать прорыв.

Не более чем через километр Михал Михалыч с ужасом подумал, что у него «дежа вю»: опять те же узбеки грузят в тарахтящий жёлтый погрузчик такую же точно грязь.

– Этот город с ума сведёт кого угодно, – подумал он, мотнув головой и сделав губами бр-р-р. Но через секунду с облегчением отметил, что тракторист спит в кабине, а азиатов не два, а три и одеты они как-то по-другому, в отличие от тех, предыдущих.

– Если тракторист мог накуриться и уснуть, – продолжил убеждать себя Михал Михалыч в своём же полном психическом здоровье, – то дополнительный узбек вряд ли мог родиться и вырасти так быстро. Значит со мной всё нормально. А у кого не нормально, тот сегодня пожалеет, что вообще родился и дожил до этого дня.

Машина заметно замедлила ход и через несколько десятков метров остановилась.

– Что там такое? – раздражённо спросил у водителя градоначальник.

– Да троллейбус раком встал, к остановке не может подъехать. Задолбали эти «хачмобили».

– Какие мобили?

– Ну, это раздолбанные «пятёрки» и «шестёрки» ВАЗовские, с тонированными стёклами так называют. На них «хачики» бомбят – пояснил водитель.

– Это как? – оживился Михал Михалыч, интуитивно почувствовав несанкционированное вторжение в зону своих хозяйственных интересов.

– Да так. Очень просто. Конкуренцию городским такси создают. Да чёрт бы с ней, с этой конкуренцией. Понаставят своего хлама на остановках, что ни автобусам, ни троллейбусам не подъехать, а из-за этого постоянные пробки. У метро так вообще труба.

– Да хрен с ними, с пробками! – Взвился Михал Михалыч, поняв, наконец, откуда дует ветер. – Я из кожи вон лезу, деньги на городские таксомоторы вбухиваю, а они, видишь ли, конкуренцию устраивают! Убрать всех к чёртовой матери! Где гаишники? Почему ничего не делают? Я тебя спрашиваю!

– А я тут причём? – Так же на повышенных тонах возмутился водитель. – Была б моя воля – я бы не только права у них позабирал, если они у них есть, но и хламиды эти по пятьдесят тысяч в утиль сдал! Тут Вы не меня, а ментов дрючить должны. Хотя они сами всё знают и интерес их здесь, наверняка есть.

Михал Михалыч вопросительно посмотрел на водителя, но тот, не заметив пристального взгляда начальника, продолжал – а если бы не было, думаете эти «хачи» так нагло себя бы вели? Явно по таксе кому надо платят. Народ даже говорит, что все эти тачки между ментами поделены и им же принадлежат. «Бабки» у них есть, – накупили по триста – четыреста баксов за штуку через доверенности и бомбилам в аренду сдали, а те им еженедельно фиксированную плату за это откатывают.

– Ну, ни хрена себе! Это что, правда? – Возмутился Михал Михалыч. А про себя подумал – ну вообще, блин, менты оборзели, мало им того, что есть, так уже в моё, то есть, городское хозяйство полезли. Надо что-то с ними делать, иначе сожрут даже меня.

– Не знаю, народ говорит. А дыма без огня не бывает. Раз всё это существует и развивается, значит это кому-то нужно, значит, есть кто-то. А если это так, то этого кого-то можно найти, если Вам нужно, и всю эту схему одним махом накрыть. Только хорошенько подумать и постараться надо.

– Что ж ты, такой умный за рулём сидишь, а не в каком-нибудь другом кресле? – Съязвил Михал Михалыч.

– Да не умнее я других. Просто это меня касается и именно потому, что за рулём езжу, а иногда и на автобусе. Кстати, стоят такие мобили на остановках, а внутри – никого, их «хозяева» где-то в сторонке покуривают и семечки жрут. А что в этой машине? Кто знает? А если килограмм сто тротила, а на остановке автобус-гармошка и там человек сто с лишним. Мало никому не покажется!

– Ты что, мне тоже предлагаешь на автобусах разъезжать? Когда же я тогда работать буду?

– Зачем Вам на автобусах, – хотя неплохо бы было проехаться, только как-то инкогнито, без сопровождения, а то если узнают, что собрался – обязательно автобус с мигалкой подготовят, – подумал водитель, а для шефа продолжил – Вы и из машины или кабинета многое сделать можете. Начальство милицейское, например, напрячь по поводу «хачмобилей». Не справятся – снять с должности, новый начальник, поверьте, в три дня всех разгонит.

Михал Михалыч ничего не ответил, а только тяжело вздохнул и подумал: – эх, Вася, Вася… твоими бы устами да мёд пить. На месяц это всё. Придут другие, и им захочется кушать свой кусочек хлеба с чужим куском масла. Да и у теперешних это масло отобрать, – ох каких трудов стоит! Да ладно, разберёмся как-нибудь, не впервой. К этим невесёлым мыслям добавились не более оптимистичные воспоминания о сегодняшней встрече, полной недомолвок и неопределённостей.

Резкие и беспорядочные гудки звуковых сигналов сбившихся в пробку разнокалиберных авто вывели Михал Михалыча из задумчивого оцепенения. Он тронул водителя за плечо и потряс кистью правой руки по направлению к лобовому стеклу, – ну давай, поехали скорей, включай «синяк», времени нет.

Двигатель увеличил обороты и бронированный «Мерседес», плавно набирая скорость под кряканье спецсигнала и синее мерцании мигалки, вклинился в пробку, раздвигая ряды машин, как крейсер форштевнем разрезает тугую набегающую волну. Уверенный в своей неприкасаемости, обусловленной государственной необходимостью, спецавтомобиль двигался к намеченной цели.

 

IV

Тем временем, в тиши кабинета Иван Иваныч внимательно изучал подготовленную Вадимом справку. Картина вырисовывалась довольно интересная. Не всё так гладко было «в Датском королевстве». Не очень-то нравилась среднестатистическому гражданину консервативная демократия или демократический консерватизм, объявленный усатым партийным предводителем.

– Что же так не нравится массам в Партии? – Задумчиво, в полголоса, как говорится, себе под нос, бормотал Иван Иваныч. – Ну, конечно самое главное – чиновники с их бюрократией и коррупцией. А кого видят за партийными кулисами, кто режиссирует? Он. Ну что же, не плохо, не плохо. Однако, всё равно, это казённая бумага, поэтому для полноты картины обратимся, как говорится, к первоисточнику. С этими словами Иван Иваныч вновь развернулся к монитору, засветил экран и погрузился в свой блог. А куда же ещё народ напишет?

– Мндаа… и здесь то же самое, только покруче. Как Её только не называют. Да, выиграть «в сухую» при таком отношении со стороны соперника – это высший пилотаж. Вот что значит административный ресурс, если им правильно пользоваться. А какой приток беспринципных пошёл сразу! Но на кой им нужны все эти бывшие спортсмены и клоуны. Хотя, если хорошо подумать, можно притянуть под это государственную заботу о развитии спорта: повесили морковку и к ней тянутся, а чтобы быстрей схватить – быстрей бегут и выше прыгают. Получил медальку и, глядишь, уже в рядах, а оттуда и до написания законов не далеко. Да у них там, оказывается, ещё и нетрадиционалы! Размах!.. Всех подобрали. Хотя, по-моему, это уже перебор. Ну вот, пишут: «Зачем Вам, уважаемые господа, пидоры в Партии? Или и в руководстве есть заинтересованные лица? Вы огласите весь список, пожалуйста, возможно ряды Ваши значительно увеличатся. Ведь это же престижно какого-нибудь высокого партийца… или наоборот».

– Тьфу, пошлятина. Что же они сюда всё дерьмо сливают? Я им что, ассенизатор? Неужели в стране ничего положительного нет? Ведь о скольких проектах национального масштаба заявлено было, сколько программ принято! Что им ещё надо!? – Не в силах сдерживать эмоции воскликнул Иван Иваныч, взявшись за «мышку», что бы пролистнуть станицу. Но вдруг отпрянул от экрана, на котором непонятно откуда появилось: «Хотелось, чтобы по ним ещё что-нибудь делалось». Он мотнул головой, как бы, стряхивая тяжёлое наваждение. И со словами – что это за хрень? – вновь придвинулся к монитору.

– Это не хрень, – напечаталось на экране, – Вы же со мной сами начали разговаривать.

Иван Иваныч, будучи человеком продвинутым в компьютерных технологиях, начал допускать, что ему специалисты установили какую-то сверхновую штучку, но не предупредили, отчего потихоньку начал возвращаться в реальную действительность и, в принципе, уже готов был к диалогу. Мешало одно – кто ещё может его слышать и читать то, что появляется на мониторе. Однако любопытство взяло верх, и он решил продолжить эту необычную беседу.

– Не с кем я не разговаривал.

– Ну как же? Вы только что сказали: «Что им ещё надо?» А я тот самый, кому надо, что бы хоть что-то делалось из того, что говорится. Иван Иваныч потёр кончиками пальцев виски, выдохнул и неуверенно предположил – ну хорошо, допустим, но вы-то как это услышали? Это что, какая-то новая «фенька» в IT-технологиях?

– Думаю – нет. По крайней мере, у меня ничего нового не установлено.

– Тогда как?.. – Иван Иваныч не смог подобрать подходящий глагол.

– Очень просто, – напечаталось на экране монитора, – надо просто очень захотеть пообщаться с Вами. Вам же интересно, что вообще делается в, так сказать, Вашей стране.

– Несомненно… но почему именно вы? Ведь, насколько я понимаю и вижу, и других желающих предостаточно.

– Ну, вероятно, они не так сильно желают, а может уже просто «забили» на это дело ввиду его бесперспективности. А я вот терпеливей оказался и мне повезло.

– Как-то странно появляются надписи: не по буквам, как если бы кто-то печатал, а сразу целыми предложениями и мгновенно, фантастика… – подумал Иван Иваныч. И уже вслух произнёс – а скажите, уважаемый, кто-то ещё может видеть то, что вы пишете?

– Насчёт написанного, думаю, что нет. – Высветилось на экране. – Даже если и увидит кто-то, – ничего не поймёт. Выдернутые из контекста фразы ни о чём не говорят. К тому же, если Вы заметили, – всё написанное моментально исчезает, стоит Вам прочитать. А вот что касается Ваших слов, здесь, думаю, всё зависит от оборудования Вашего же кабинета.

Иван Иваныч на секунду закрыл глаза, а когда вновь взглянул на монитор, – тот был абсолютно чист и светился ровным бело-лунным светом.

– Полтергейст какой-то, – тихо произнёс он и вновь потёр пальцами виски.

– Никакой я не полтергейст, я блоггер. – появилось на мониторе.

– Ну хорошо, хорошо, вы можете немного подождать, мне надо всё происходящее переварить.

– Конечно, – отпечаталось на месте предыдущей фразы, – ждать мы умеем, привыкли.

Иван Иваныч чувствовал себя, с одной стороны, продуктом технического прорыва, произошедшего в результате инноваций, модернизации всего подряд и нано технологий, а с другой, – сказочным персонажем в дремучем средневековье, пронизанном всевозможной чертовщиной. Он откинулся на спинку кресла, приготовившись обдумать происходящее и сделать соответствующие выводы. Но подозрительно покосился на монитор, – а вдруг он меня видит? – Встал, вышел из-за стола и устроился на диване, вне зоны его видимости. Не успел он собрать воедино всё произошедшее сегодня, как мозг кольнула наиболее реальная в текущей действительности, догадка – а не провокация ли это всё с Его стороны? – Очень даже может быть. Очень может быть… – задумчиво повторил про себя Иван Иваныч. Подключили к моему компу какую-то импортную хреновину (свою сделать ума не хватает) и думают развести меня на фантастике. А я сам такое могу нафантазировать, что кто угодно, ну или почти кто угодно поверит, да ещё выполнять кинутся. Пока будем исходить из этого.

Иван Иваныч вернулся в рабочее кресло и, развернувшись к монитору, осторожно поинтересовался: – Вы ещё здесь?

– Здесь, – моментально зачернело на экране.

– Так собственно, из-за чего вы, так сказать, здесь появились?

– Из-за Вашей реакции на записи в блоге. Точнее, из-за моей озабоченности, что мы так и продолжаем слишком много говорить. Как сказал один из далеко не положительных героев в фильме «Адъютант его превосходительства»: «Мы в России привыкли слишком много говорить. Говорим по всякому поводу и без всякого повода. Мы исходим словами. На дела у нас не хватает времени и сил. В результате мы имеем то… что имеем…».

– Сколько пафоса! – Ехидно скривился Иван Иваныч.

– Зато правда, – парировал монитор, так резко «выплюнув» на экран фразу, что Иван Иванычу почудился за ней полный нескрываемого раздражения голос, настолько явно, что непроизвольно заставил его отодвинуться подальше от монитора. Через мгновение он отругал себя за малодушие и, произнеся в полголоса, – чушь какая-то, – вернулся в исходное положение.

– Что чушь? – Появилось на мониторе.

– Да всё, что сейчас здесь творится!

– Да не здесь оно творится, а там, за окном! – Ещё злее, как будто жирным шрифтом, отпечаталось на экране. Затем немного спокойней: – ну почему же Вы, политическая и прочая элита, изучавшая в университетах марксистско-ленинскую и другие философии, упорно игнорируете их (философий) основы и, несмотря ни на что, стараетесь войти в одну и ту же реку дважды и нас за собой тянете? И что самое интересное – у Вас это получается. Как говорится, нет такой задачи, которую бы не могли решить большевики, в Вашем случае -Единопартийцы. История должна развиваться по спирали, не заставляйте её двигаться по кругу! А то, как начали в 1917 году раздувать пожар мировой революции, так до сих пор остановиться не можете. Хотя, по крайней мере, внешне, у вас с теми, общего совсем ничего. Тем не менее, те сначала вбухивали валюту в венгерских и германских пролетариев, в тридцатых годах кормили третий интернационал и испанских коммунистов. После победы в войне, учинённой откормленными ранее германскими пролетариями вкупе с венгерскими, – посадили на усиленный паёк вновь созданный соцлагерь, сплошь состоявший, кстати, всё из тех же ранее откормленных и не совсем, пролетариев. Чуть позже приплюсовали туда же мировое коммунистическое движение, о котором многие узнали из расписания и направления движения же, но только наших товаров безвозмездно, то есть даром. После развала СССР вроде немного успокоились, но как только стали жить чуть-чуть получше, – взялись за старое, но теперь уже вы. И всё в ущерб своему собственному народу. Неужели история так ничему и не научила? Ведь проходили уже это, – как только перестали кормить, так сразу же все и улетели, да ещё и нагадили сверху. Но Вы упорно продолжаете тянуть нас в ту же реку, наступая по пути на те же грабли: опять льготные цены на газ для, вроде бы, проявляющих лояльность соседей, нефть по дешёвке, льготные кредиты, а то и просто так, в подарок, двадцать миллионов долларов – это только то, что общеизвестно. Нам самим ведь деньги не нужны, зачем они нам? У нас всё хорошо: и пенсионеры достойно живут, и армия на высоте по всем показателям, и свет с дорогами везде есть, и здравоохранение одно из самых лучших и бесплатных, и, и, и…

Иван Иваныч воспользовался замешательством виртуального собеседника, что бы как-то прервать не совсем приятный для него разговор, обвинив того в неконструктивном политическом иждивенчестве.

– Да что вы понимаете в мировых политических и экономических процессах!? Что вы вообще такое? Критиканством заниматься дело не хитрое. Вы сами хоть что-нибудь путное в состоянии предложить?

– Считайте, что Вашу грубость я записал в свой актив, ибо расцениваю такую невыдержанность как свою правоту. Посему позволю себе, в качестве совета, предположить, что гораздо лучше было бы выстроить со всеми, включая соседей, ровные экономические отношения, несмотря ни на какие религиозные, этнические и языковые общности, а только в угоду своей стране, своему народу. Тогда, наконец, Россия приобретёт действительное экономическое, социальное и военное могущество. Получит международное признание и авторитет не как неиссякаемая нефтегазовая скважина, охраняющаяся непредсказуемым ракетно-ядерным щитом, а как страна с мощной реальной экономикой, процветающим, социально защищённым населением, уважающим власть и гордящимся своей Родиной, по-хорошему, с достоинством, глядящим на соседей. И будьте уверены, все, кого мы сейчас пытаемся задобрить, что бы как-то сделать из них союзников и втащить в то бытие, сами придут со всем, что у них есть, проситься туда. Но уже мы будем определять условия их приёма, без всякого политического и экономического торга. А не захотят, так и Бог с ними. Ведь к тому времени нам будет на деле абсолютно ясно и понятно, что и без них можно прекрасно жить. Но пока будем игнорировать прошлое и по старинке, как проще и привычней, строить будущее, – нас будут сосать, как общественную свиноматку, а мы будем делать вид, что это наши родные поросята. Но они, (те, кто сосёт), знают, что это не так и, как только им не понравится качество молока или сиська, которую им предлагают, они тут же взбрыкнут и перебегут к другой мамаше. А наши собственные детки так и останутся полуголодными и худыми.

Иван Иванычу трудно было что-то противопоставить сказанному, вернее, написанному, но оставаться в долгу он не любил и по должности это ему было не положено. Оттого он не преминул акцентировать внимание на «свинской теме», задав вопрос с возможно максимальной долей ехидства, которую позволяло ему его положение.

– А что же, вы, такой радетель за благосостояние российского народа, его со свиньями сравниваете?

Ответ на экране появился мгновенно. – Иван Иваныч… Ну, это уж вообще из области «тогда уходи из моей песочницы». Хотя, если по сути, то, к сожалению, очень немалая часть граждан, вверенной ими же Вам страны, живут хуже, чем свиньи в современных свинокомплексах.

– Ага! – чуть не подпрыгнул от радости Иван Иваныч, – всё-таки программы работают, процесс модернизации и инновации идёт! Не будь их, и свиньи не жили бы лучше людей!

На мониторе зачернели фразы, так точно выражающие ехидный смешок, что Иван Иваныч понял: в пылу дискуссии ляпнул что-то лишнее.

– Ну конечно, – осознал он свою промашку, – чего радоваться, если свиньи живут лучше людей? Не для того мы инновацию и модернизацию провозглашали, что бы только свиньям было хорошо. И тут его посетила такая мысль, от осознания которой лоб покрылся испариной, сердце забилось невпопад и конечности слегка онемели. Она перечёркивала все начинания и благие намерения, всё, что было обещано народу и ещё планировалось пообещать.

Получалось, что без инноваций и модернизаций свиньи бы жили в старых комплексах или не жили бы вообще, тогда уровень жизни определённых слоёв населения, несомненно, был бы выше, и никто не смог бы сказать, что эти люди живут хуже, чем свиньи, потому, что они жили бы лучше. Из этого следовало то, от чего Иван Иванычу и стало не по себе: инновации, и модернизация не нужны людям, они им, даже может быть, вредны. Выходило, что от них выигрывали только свиньи!

– Нет, не может быть, – в полусознании пробурчал он себе под нос.

– Что? – появилось на экране.

– Ничего, это я о своём, – адекватно отреагировал, совсем уже пришедший в себя, Иван Иваныч, облегчённо вздохнув по поводу того, что всё, о чём он минуту назад думал, не покинуло пределы его головы. Однако, пережитый от всего этого стресс, резко уменьшил интерес к продолжению диалога, и хозяин высокого кабинета решил завершить общение, по крайней мере, сегодня. Но уйти разбитым морально и физически он не мог, поэтому, даже несмотря на сделанные раньше страшные умозаключения, решил защитить своё детище, а потом уж закончить. Поэтому произнёс неожиданно бодро после всего пережитого, – но ведь не всё так плохо, есть же, всё-таки, положительные моменты, и это благодаря практическому воплощению наших программ!

– Не могу с Вами не согласиться и очень рад, что хоть что-то делается, – отпечаталось на мониторе. Невидимый собеседник не стал развивать мысль, вероятно, тоже устав от общения.

– Вы знаете, мне тут надо поработать с документами, поэтому я вынужден с вами расстаться, – голосом полным добродушия и благодарности за признание своих заслуг произнёс Иван Иваныч, – однако, как вас найти, если мне вдруг захочется услышать глас народа, я вас так для себя назвал.

– В блог свой зайдите и мы обязательно встретимся.

Прочитав эту фразу, Иван Иваныч посчитал разговор законченным и выключил компьютер. Ему действительно надо было поработать, но ещё больше он нуждался хотя бы в получасовом отдыхе, а затем в анализе всего произошедшего. Своё намерение он передал дежурному секретарю по внутренней связи фразой, выскакивающей по этому поводу, на автомате из всех начальников всех времён и народов, – в течение часа меня ни для кого нет. И секретарь ответил ему тоже на автомате, в манере всех секретарей всех начальников всех времён и народов, – а если… – но не спешил с продолжением, потому что прекрасно знал, что будет прерван, также присущими только начальникам словами, – ни для ко-го! Произнесёнными, для убедительности, по слогам и громче обычного.

Еле заметная дверь комнаты отдыха в одной из стен кабинета беззвучно закрылась за Иван Иванычем.

 

V

Пацаны! Сталин им не нравится. – Недовольно пробурчал Михал Михалыч, барабаня пальцами по крышке рабочего стола, приближаясь к любимой им мелодии Газманова о столичном колокольном звоне. Ему только сейчас удалось уйти от дневной суеты и остаться наедине с мыслями о главном событии сегодняшнего дня – встречи с Иван Иванычем, при воспоминании о которой всё валилось из рук и шло наперекосяк.

– Что, других дел нет, кроме как Сталина обсуждать? Герой, преступник, эффективный менеджер. Услышал бы он последнее… – усмехнулся про себя Михал Михалыч и настроение его немного улучшилось, по крайней мере, вернулась способность трезво взглянуть на произошедшее сегодня и происходящее вокруг. – Раз этому придаётся такое значение даже на высшем уровне, значит это кому-то и зачем-то нужно, – продолжал размышлять он, откинувшись на спинку кресла.

Уже совсем стемнело, в окнах кабинета отражались огни многочисленной рекламы, а по историческому потолку то и дело пробегали отблески света фар проносящихся по Тверской многочисленных автомобилей. Все эти признаки цивилизации двадцать первого века отвлекали Михал Михалыча, не давали возможности «окунуться» в то время, в конец двадцатых. Он был уверен, что понимание текущего момента лежит именно там, ибо именно то время он всегда сравнивал, по некоторым параметрам, с сегодняшним днём. Он встал с кресла, вышел из-за стола и опустил ампирные шторы на многочисленных окнах кабинета, частично отгородив себя от реальной действительности, затем включил настольную лампу «под Ильича» и погасил верхний свет. Удовлетворённо оглядев полумрак помещения, опустился в глубокое кожаное кресло. Именно в таких условиях, по его мнению, должны были работать руководители молодой Советской республики того времени. Так работал и тот, о котором сейчас так много говорят и спорят, и именно из-за него создал сейчас весь этот антураж Михал Михалыч. Но вовсе не потому, что спал и видел себя на его месте, хотя, почему бы и нет. И не оттого, что безумно любил Отца народов и безоглядно разделял его идеи и практические дела, просто так было ему легче провести параллель между прошлым и будущим, а главное – сделать правильные выводы из настоящего. Ему самому хотелось до конца понять и убедиться в правильности своего восприятия такого явления, как Сталин. Именно явления, потому что, по глубочайшему убеждению Михал Михалыча, оно было естественным продолжением исторического развития России послеоктябрьского периода. И, несмотря на то, что он вовсе не отрицал роли личности в истории, совершенно однозначно был уверен, что вместо сталинизма мог быть какой-нибудь бронзизм, золотизм или любое другое металлическое название. Кстати, матрос Железняк, разогнавший учредительное собрание, мог вполне стать основоположником железнизма, но суть его от этого оставалась бы той же.

Михал Михалыч поёрзал в кресле, устраиваясь поудобней, и скрип кожаной обивки вытолкнул из памяти фрагмент какого-то идеологически выдержанного фильма времён хрущёвской оттепели. Там некий большевистский руководитель отдал свою, оставшуюся от буржуев кожаную мебель на сапоги босоногим подчинённым, а сам пересел на жёсткую табуретку, заслужив, тем самым, у них (подчинённых) неимоверный авторитет, и уважение чуть более одетых и обутых зрителей.

– Интересно, на самом деле так было? – Подумал Михал Михалыч, – или очередная пропагандистская уловка? – Наверно, были такие, или абсолютно идейные, или… одно из двух. – Продолжал размышлять Михал Михалыч. Тогда, будучи одним из зрителей, он абсолютно не сомневался в правдивости и естественности показанного. Но сейчас поверить в это стоило больших усилий, многократно увеличивающихся, если попытаться представить себя или кого-то из своих вельможных подчинённых, сидящих на ободранном, когда-то кожаном, кресле с торчащими сквозь вату пружинами. Нет, время сейчас не то. Да и тогда, скорей всего, шкуру сдирали с других, а мебель оставалась для нужд руководящих.

– При чём здесь все эти мебеля, сапоги, шкуры? – Мысленно рассердился на самого себя Михал Михалыч. – Хотя, постойте, своя рубашка ближе к шкуре. Тьфу ты, к телу. Ну конечно, забыли об этом, когда Зимний брали. Такое впечатление, что тогда вообще ни о чём не думали, кроме как шкуру не убитого медведя поделить. Схватить кусок, постелить себе под зад на кресло и держаться за него всеми силами. И шкура, и рубашка ближе к телу! Но медведь-то неубитый был и шкуру свою отдавать за здорово живёшь не очень хотел. Пока добивали, шкуру всю искромсали, выдрали, и делить нечего стало. Но тот, кто весь этот делёж затеял, человек не глупый был и хваткий, не зря же специфический дефект речи имел, сразу всё и про шкуру, и про рубашки, которые только как свои рассматриваются, просёк. Охотник был заядлый, но в промахах своих признаваться не стеснялся и за преждевременные выстрелы с себя вины не снимал. Сел на пенёк на опушке, ружьишко к сосне прислонил, костерок развёл чаёк вскипятить, глянул в огонь – он его раньше очень сильно притягивал, особенно в мировом масштабе, и задумался. Вдруг в кустах неподалёку, буквально на шаг вперёд, что-то зашевелилось. Мелькнула надежда, что медведь, и рука инстинктивно потянулась к ружьишку. Ан нет, откуда ж ему взяться, всего лишь отощавший облезлый заяц, да и того рвут на части те, что в прилипших к телу рубашонках, да ещё и друг друга норовят цапнуть. Что с зайца проку, всего один, хоть и общественный, ничей, значит. Настолько тот, что у костра сидел от всего этого ужаснулся, что руками замахал, как от страшного видения и котелок с чаем ненароком на огонь опрокинул. Дымом костерок изошёл и, к счастью, чем всё там, впереди, закончилось, охотник не разглядел, хотя того, что успел увидеть, вполне хватило. Дым всё еще глаза застилал, и решил он от неудобства этого два шага назад отойти и посмотреть, что будет. Глаза слезиться перестали, резкость появилась, пригляделся, не ахти что, но всё же лучше, чем впереди было. Что-то наподобие шкуры медвежьей стало вырисовываться и её всё больше не рвут, а гладят. Те, что в рубашках, уже и жилеточки накинули, а иные и пиджачки приобрели. Правда, остались ещё и раздетые, но это, возможно только в пределах двух шагов, а если дальше посмотреть, может и поуменьшится их количество. Но сейчас пока дальше назад нельзя и решил он на этих двух шагах остановиться, новую экономическую политику ввести. Хотя, какая она новая? Все, кто старыми русскими были, новыми советскими стали. Бывшие к своему бывшему вернулись. Но их тут же бандиты в оборот взяли. А рабоче-крестьянские органы их не очень охотно защищали. Может потому и неохотно, что рабоче-крестьянские? Совслужащие – тогда так чиновников называли – как тараканы плодиться стали и всем давай, давай. Те же, кто за светлое будущее в кровь бились, получили то, за что боролись. Хотели как лучше, а получилось как всегда. И тем и другим это совсем не нравилось. Первые хотели спать спокойно, вторые жить достойно, как им обещали. И пошёл ропот: «За что боролись, доколе эти безобразия продолжаться будут…». Но те, что на самом верху находились, вроде ничего и не слышали. Может потому, что опять шкуру делить начали, а может, просто последовательны заветам Ильича были и для них – чем хуже, тем лучше?

Это сейчас все спокойными и безразличными долго быть могут, а тогда ещё от революционного азарта не отошли, руки от оружейной смазки не до конца отмыли. Всё больше буденовки носили, под которыми разум возмущённый кипел, а пар только через пимпочку сверху головного убора выходил, а этого мало было. Вот в тех умах кипящих и сварилась мысль, что пора с бардаком кончать раз и навсегда! И, то ли с паром через пимпочку вырвалось, то ли кто-то по привычке проронил негромко так, но очень отчётливо: «Бей их, гадов! Души контру!» И пошло, со всей бессмысленностью и беспощадностью. И тут те, что наверху поняли, что промедление и их жизням угрожать может, а потому праведный гнев народный, и не только народный, решили в нужное русло направить, коль справиться с ним не возможно было. Ох, и радости же было, когда стали наконец душить возрождающуюся гидру контрреволюции, бешеных псов мирового империализма, безродных космополитов и прочих врагов народа! В едином праведном порыве с песнями и обличительными плакатами двинулись колонны на борьбу, чтобы наконец до основания разрушить весь мир насилия, а затем… А затем вдруг оказались возле гостеприимно распахнутых ворот с надписью «ГУЛАГ», разрывающих бескрайний периметр из колючей проволоки. Что это? Может быть, новое название общества всеобщего благоденствия, где от каждого по способностям, каждому по потребностям? Пока думали-гадали, передовые ряды уже оказались за воротами, внутри. Те, что сзади и ещё не пересекли незримую черту, по стихающим песням, непонятным окрикам и лаю собак быстро сообразили, что зашли куда-то не туда, что там, в лучшем случае, общество всеобщего равенства. Однако министр не хотел быть равным рабочему, маршал солдату, партийный функционер рядовому члену партии и так далее, и поэтому они стали всячески упираться нестоптаными каблуками модных заграничных ботинок и шитых генеральских сапог в неподатливую потрескавшуюся почву южноказахстанских солончаков и каменистый грунт заполярья. Но сзади всё шли и шли жаждущие крови врагов народа, мешающих строительству светлого будущего, и вталкивали в просторные ворота всех упирающихся и пытающихся повернуть назад. И тут же сами оказывались внутри, но они пришли сюда не за этим! Это чудовищная ошибка! Слабые голоса их, увы, заглушались обличительными речами многочисленных митингующих, бравурными маршами и печатным шагом парадных расчётов. Они уже не могли оказать пагубного влияния на предопределённый ход исторического развития, а потому жизнь, несмотря не на что, шла своим чередом, становилась лучше и веселее. А для тех, кто на самом верху, – ещё и гораздо легче: впереди светлое будущее, ради которого можно всё, а самое главное – абсолютно ясно и понятно, как нему идти. Классовый состав оптимизирован – главные те, что в рваных рубашонках или совсем голые и примкнувшая к ним, так себе, прослойка, в очках и шляпах. Направляющая и руководящая сила одна, конечная цель определена, но она далека и эфемерна, что тоже очень хорошо, ибо весь путь можно разделить на этапы, всегда идеологически объяснимые и охватывающие не одно поколение. Такая возможность настолько понравилась там, наверху, что будущее время из грамматики великого и могучего нашего языка прочно перекочевало в обыденное сознание. Даже не запретили поэта, далеко не пролетарского происхождения, Н.А. Некрасова, с его не совсем однозначным:

«Жаль только – жить в эту пору прекрасную Уж не придётся – ни мне, ни тебе».

Вдруг Михал Михалыч резко подался вперёд, оттолкнувшись от подлокотников кресла, молодцевато выбросил себя из-за стола и быстро, семенящими шажками двинулся по периметру полутёмного кабинета, выкрикивая в такт движению:

– Ну конечно! Так и есть! Те, кто в девяносто первом на баррикадах светлое будущее отстаивали, получили то, за что боролись, то есть вместо лучшего – как всегда. Так в своих рубашечках и остались. А другие, старые советские новыми русскими стали, но и им не спокойно. То отстрелят кого, то сверху наклонят при смене команды. Потому и тем, и другим чего-то лучшего, стабильного хочется. А для этого нового и стабильного уже и вертикаль с руководящей и направляющей выстроена. Даже кое-где ропот слышен. Ну чем не шанс?! И тут мои плакаты и убеждения прямо в масть! Прямо лакмусовая бумажка! – Всплыло как нельзя более уместное сравнение из его химического прошлого.

Продолжая измерять периметр, Михал Михалыч, уже зло посмеиваясь и покачивая головой, сухо сплюнул, давая выход первичным отрицательным эмоциям. Однако неприятный осадок всё ещё оставался и не позволял трезво оценить все плюсы и минусы его догадки. Поэтому, не стесняясь в выражениях, довольно громко, как на совещании с подчинёнными он выдал всё, что думал по этому поводу и об Иван Иваныче, и о его ближайшем окружении, не обойдя, на всякий случай, и политических Единоверцев.

– На вшивость проверяют!

Последовавший дальше не совсем нормативный монолог, по времени не уступающий выступлению в прениях на каком-нибудь высоком партийном форуме, принёс свои плоды и вернул Михал Михалычу способность объективно оценить прошедшую на высочайшем уровне встречу в контексте сделанного им заключения. А то, что это заключение правильно, не возникало ни малейшего сомнения. Окончательно успокоившись, градоначальник вернулся к столу и облегчённо, впервые, как ему казалось, за день, опустился в кресло. На этот раз он не обратил внимания на звук скрипнувшей под ним кожаной обивки, и не стал углубляться в аскетическое прошлое первых советских руководителей, а, будучи человеком практичным, сосредоточился на извлечении выгоды из недавней встречи. Именно выгоды, ибо сам того не желая Михал Михалыч оказал, по его мнению, немалую услугу Иван Иванычу и иже с ним, развесив по столице изображения того, кто до сих пор не даёт покоя ни своим противникам, ни своим сторонникам. Того, кто для одних является «эталоном» авторитарной деспотичной власти в нашей современной истории, а для других – эталоном порядка и процветания, организатором и вдохновителем всех наших побед.

– Ай да Мишка, ай да сукин сын! – Произнёс Михал Михалыч восторженным шёпотом. – Мало того, что помог молодёжи определить направление дальнейшего развития нашей суверенной демократии, понять, так сказать, будущий контур её политического тела, так ещё из-за своих, как оказалось, правильных убеждений, укрепился в вертикали. От такого неожиданного поворота событий он даже отбил ладонями на столе что-то вроде чечётки, в завершении которой, после похлопывания себя по груди согнул правую руку в локте и, ударив по внутреннему её сгибу левой рукой, с неописуемым удовлетворением послал «привет» лепному потолку кабинета.

– Если у них совесть, всё-таки, осталась, этой услуги они забыть не должны, – с надеждой подумал он и размяк в скрипящей коже антикварного кресла с намерением вздремнуть часок-другой.

 

VI

Иван Иваныч, как только за ним закрылась дверь комнаты отдыха, намеревался хотя бы на пол часика окунуться в объятия Морфея, однако всё прочитанное в любимом им интернете, а главное, «разговор» с этим загадочным блоггером не давали покоя. Единственная положительная эмоция от результатов беседы с Михал Михалычем растворялась в этом виртуальном месиве как ложка мёда в бочке дёгтя. Да и насколько она положительная – думал Иван Иваныч, – надо ещё разобраться.

– Понятно, что этот старый пройдоха прекрасно понимает суть нашей, так сказать, суверенной демократии и поддерживает её лишь потому, что она суверенная, то есть такая, какой Мы её объявим. Он прекрасно осознаёт, что укрепление вертикали автоматически укрепляет и его власть и готов эту вертикаль всячески поддерживать и оправдывать, и его слушают, и ему верят. С одной стороны это хорошо. Но с другой… при его некоторой непредсказуемости и, в последнее время, попытках быть излишне самостоятельным – преимущество весьма сомнительное. Куда его занесёт при головокружении от успехов в хозяйственной деятельности? А некоторые такого рода головокружения уже наблюдаются. Втемяшил в голову, что народ за него горой встанет, если что. Чуть не удельным князем себя уже чувствует. Победу руководящей и направляющей нашей силе на выборах обеспечил и решил, что теперь всё можно. Не понимает, что ли, кто в доме хозяин? Хотя может это и не совсем для всех ясно. Тьфу ты, чёрт, уже и я сам согласен с этой бредятиной?! Нет, хватит, надо что-то делать! Все что-то делают. Один под маркой заботы о жителях столицы весь город перерыл, а что не успел – друзьям и родственникам в концессию передал. Так и этого мало. Уже в Севастополе распоряжается. Но все считают, что делает для народа много, не щадя живота своего. Другой, как из своего кошелька, бюджетные «бабки» направо и налево раздаёт. Не государство, а Он выделил то пострадавшим, то тем, кто только ими ещё собирается быть, а то и просто так, на всякий случай. Неважно, у кого отняли, но дал Он.

Неужели мало того, что я объявил и наметил? Сколько всего должно быть сделано! Где благодарность?! Сами ничего не хотят делать, топят все полезные начинания в болоте бюрократии, заигрывают мои идеи и выдают их за свои. Оборзели до такой степени, что моё слово для них не закон, не гранит, не бронза, не золото, не указ! Разгоню всех к чёртовой матери! – Выкрикнул он так громко и уверенно, что со стороны действительно можно было подумать, что все вышеозначенные угрозы неизбежно и немедленно будут воплощены в жизнь. Ещё действительно полагая, что всё это может материализоваться, Иван Иваныч живо представил как он собственноручно, без какого бы то ни было компьютера, почти обычным перьевым MONT BLANCом чернилами чёрно-голубого цвета, на бланках Указов решительно вершит судьбы надоевших своим бездействием или противодействием, чиновников.

Обида от неадекватной оценки его деятельности и невозможности, по тем или иным причинам, реализовать свои прожекты, а также внезапно пришедшее к нему осознание того, что простым росчерком пера он может в одночасье решить все проблемы, настолько овладели Иван Иванычем, что он был готов тут же вернуться на рабочее место и покончить со всем этим бардаком раз и навсегда. И вот он уже опёрся левой рукой о подлокотник стилизованного под Людовика XIV итальянского дивана, чтобы встать. Окинул взглядом помещение, как если бы прощался с ним навсегда и вдруг с ужасом, всеми клеточками своего организма ощутил вокруг абсолютную пустоту, поглощающую и стены, и мебель, и даже приглушённый электрический свет от энергосберегающих лампочек. Ощущение безысходности и фатальности обстановке придавала космическая тишина, которая раньше расценивалась как великое достижение в деле оборудования специальных помещений в главном здании страны. Может быть, её основная ценность состоит как раз в том, что заставляет иногда взглянуть на окружающую действительность не сверху, а со стороны, позволяя увидеть в ней самого себя? И он увидел. Один одинёшенек среди бескрайнего поля и ветряных мельниц с вращающимися в разные стороны лопастями, несмотря на ветер постоянного направления.

Иван Иваныч так и не понял, удалось ему вздремнуть или нет, но в кабинет он вернулся уже без прежней решимости и в дурном расположении духа. Он сел за стол, но без какого-либо конкретного намерения что-то сделать. Сначала было желание «сбежать» от всего этого в интернет, но вспомнился блоггер, с которым, возможно, придётся опять спорить или выслушивать от него всякие колкости, а настроения нет. Продолжая сидеть в раздумьях о том, какую бы пользу нанести стране и народу, Иван Иваныч машинально что-то выстукивал пальцами по столу и вдруг обратил внимание на лежащую там папочку. Как бы нехотя открыл обложку с триколором и гербом, взглянул на бумаги и вспомнил, что их принёс Вадим. Далее из памяти всплыло содержание документа и то, что Вадим хотел что-то сказать, рассказать или предложить. Но что? Эта неизвестность моментально взбодрила хозяина кабинета, породив надежду на то, что этот ушлый Вадик наверняка придумал что-нибудь, что поможет чувствовать себя достойно и наравне с Ним. Как можно скорей, чтобы не пропала острота ощущений, Иван Иваныч нажал кнопку на пульте внутренней связи. На том конце провода или радиоканала, всё равно, послышался полный постоянной готовности голос Вадима, отчего у Иван Иваныча перед глазами возник образ то ли официанта, то ли полового с перекинутой через руку салфеткой в позе «чего изволите». Через минуту Вадим уже стоял в высочайшем кабинете с папкой под мышкой и с полным благих намерений выражением лица и тела. В предчувствии чего-то нового и приятного, Иван Иваныч весьма благосклонно жестом предложил ему присесть на диван и сам, выпорхнув в нетерпении из-за стола, приземлился рядом.

– Ну-с, что там у нас, что ты хотел мне сообщить «позже»? – Улыбаясь и потирая руки, спросил он своего помощника, давая ему тем самым понять, что дело не терпит отлагательств.

Для, образно выражаясь, родившегося в коридорах власти Вадима всё было понятно и без дополнительных жестов. Поэтому он немедленно открыл свою папку и тот час приступил к пояснению находившегося там документа. Услышав первые слова, Иван Иваныч встал с дивана, прошёлся по кабинету и занял рабочее место. Пока шеф совершал свои телодвижения, Вадим, молча, наблюдал за ним, так же встав с дивана, и, как только Иван Иваныч окончательно устроился за столом, не дожидаясь приглашения, примостился за приставным столиком. Папка перекочевала к руководителю, который минут пять-семь внимательно изучал её содержимое, перечитывая некоторые абзацы дважды. Закончив работу над документом, Иван Иваныч, сложив руки перед собой, как первоклассник за партой, и подав корпус вперёд, так внимательно посмотрел на Вадима, как будто хотел залезть глазами внутрь его. От этого подчинённому стало не по себе. От таких пристальных и длительных взглядов обычно даже кристально честные люди начинают сомневаться в своей непогрешимости и чувствовать себя в чём-то виноватыми. Иван Иваныч понимал, что сколь долго и внимательно не смотрел бы он на своего подчинённого, ничего кроме его внешней оболочки в виде лица и торса, облачённого в дорогой костюм импортного индпошива, он не увидит. Однако эта психологическая пауза нужна была ему, чтобы окончательно определиться до какой степени стоит доверять своему помощнику в столь деликатном деле. Обсуждать ли с ним детали уже созревшего плана или… Иван Иваныч оторвал от Вадима, как ему казалось, свой гипнотический взгляд и, не давая ему опомниться, как на допросе резко спросил:

– Какой же это мой проект? Это больше Его, Василь Васильича, тема. Здесь же сплошная экономика.

Вадим не был бы Вадимом, пережившим не одного хозяина, если бы пришел к очередному с неподготовленным экспромтом.

– Вы абсолютно правы. Однако Вы будете встречаться со своим вновь избранным коллегой и почему бы Вам не обсудить, нет, лучше – решить с ним все назревшие проблемы. И тут он не сдержался от грубой и неприкрытой лести в адрес босса. – Вы у нас Гарант, а Гарант по нашему Основному Закону…

– Ладно, ладно, – слегка улыбаясь, но уже уверенным и спокойным голосом человека, принявшего окончательное решение, прервал его Иван Иваныч. – Я подумаю, как с этим лучше поступить, – кивнул он на документ, – оставь это у меня. Вадим расценил последнюю фразу как окончание аудиенции и бесшумно покинул кабинет.

Как только дверь за подчинённым закрылась, Иван Иваныч раскрыл папку и вновь углубился в изучение документа, попутно делая необходимые для дальнейшей работы, пометки на листочках специальной гербовой бумаги, точно такой же, как та, на которой он немногим раньше пытался расписать своё будущее. Чем больше он вчитывался в оставленные Вадимом бумаги, тем больше захватывала идея последовать его советам. Но для большей объективности, требовалась дополнительная экспертиза, поэтому, не отрываясь от чтения и не поднимая головы, Иван Иваныч на ощупь нажал кнопку вызова Эдуарда Эдуардыча. Не вводя его в детали и тонкости своего плана, он коротко обсудил с ним политические аспекты предстоящего визита, выслушал его видение данного вопроса, сделал кое-какие пометки и вызвал очередного помощника, ответственного за экономические вопросы, – Альберта Альбертыча. Его он слушал внешне внимательно, но думал совершенно о другом. Во-первых: он уже принял решение и чётко представлял, как оно будет воплощено на практике, независимо от того, какие аргументы «против» приведёт помощник. Во-вторых: Альберт настолько «сильно любил» подчинённых Василь Васильича, что готов был скорей согласиться, что земля плоская и стоит на трёх китах, нежели с тем, что сотрудники Василь Васильича в чём-то правы. Поэтому ожидать достаточной объективности от этого помощника не стоило. Однако Иван Иваныч всё же обсудил с ним кое-какие принципиальные цифры и убедился ещё раз, что «одна голова хорошо, а две – лучше».

Оставшись один, он вновь принялся перечитывать документ с тем, чтобы выработать окончательный вариант своего плана и линии поведения на предстоящей встрече в верхах. Одним из основных условий, которое Иван Иваныч определил для себя являлась максимальная конфиденциальность, направленная, главным образом, на недопустимость попадания информации к Василь Васильичу. Конечной целью должно было стать достижение политических договорённостей, которые бы показали всему миру, что именно он, глава государства, достиг позитивного прорыва в отношениях двух стран, именно он способен решать не только политические, но и экономические вопросы. Какой ценой, – это в данном случае не имело значения.

 

VII

Время имеет свойство идти, бежать, течь или даже лететь, а виртуальное время, в силу своей виртуальности, вообще скачет. Но эти скачки трудно хронометрировать, потому что они могут переносить нас в мгновение в любую историческую эпоху, погружать в любые события, не обращая внимания на последовательность происходящего и его последствия. Такое впечатление, что делается это просто, чтобы насладиться возможностями виртуального мира, спокойно опровергающего все постулаты мира реального.

Именно поэтому Михал Михалыч проснулся в своём кабинете уже тогда, когда отгремели по Красной площади гусеницы танков, торжественные марши со скоростью сто двадцать шагов в минуту, растаяли в небесной синеве мелодии сводных оркестров и многотысячных криков «Ура»! парадных расчётов. Уже рассосались пробки после отъезда вельможных гостей, а трудящиеся вернулись со своих загородных дач, фазенд и просто участков после успешного завершения весенних полевых работ. И пчёлы во всю приступили к сбору различных нектаров, и превращению их в различные виды, полезных и не очень, медов. Но самое главное, что Михал Михалыч всё ещё находился в своём кабинете, следовательно – на своём месте. А это означало правильность его, ещё до праздничных, умозаключений.

Звонок скрытой кнопки вызова под крышкой стола и он уже вновь в бронированном «Мерседесе», так же невидим для окружающих, но уже в летнем костюме, «плывёт» по улицам родного города, рассекая многочисленные пробки навстречу неотложным делам государственного значения. Шутка ли, ведь он своими собственными руками воплощает в жизнь намерения руководства страны превратить столицу нашу в столицу международную, в смысле мировую, финансовую. Ещё одна подпорка под его и без того, казалось бы, незыблемое положение. Всё вроде было хорошо: светило солнце, радовали глаз пейзажи с небоскрёбами и башенными кранами, особенно приятно было смотреть как по-новому, по-передовому осваивает новые площади его любимая «Коните». Ведь могут всё-таки работать люди, если захотят. Разве возможно было представить, чтобы в период тоталитарной власти коммунистов и эпоху застоя простой слесарь-лекальщик или токарь-инструментальщик, не важно, с нуля, пользуясь только плодами собственного недюжинного таланта, сумел возглавить, и превратить в строительный гигант невзрачный кооператив по производству пластмассовых тазиков и детских горшков? Только острый рабочий глаз мог узреть и извлечь пользу из бесчинств футбольных фанатов на столичных стадионах, оборудованных пластмассовыми стульями. А потом, когда появились деньги, вспомнилась толстая книга какого-то немца или еврея, которую читали когда-то на рабфаке. Правда, многочисленные страницы запоминались не очень хорошо, потому, что даже сам автор, наверное, не очень-то смог бы объяснить, зачем так много и непонятно писал, а вот формула, вытекающая из всего этого, была не трудная и очень понятная, – Д – Т – Д+д, то есть деньги, на которые покупают товар, потом этот товар продаётся за уже гораздо большие деньги. Тот самый немец или еврей тогда почему-то страшно проклинал всех, кто жил по этой формуле, а сейчас наоборот – это всё уважаемые люди, а очень уважаемые называются бизнес элитой.

Смекалистому народному уму долго думать не надо было, чтобы понять, где эта вторая после знака плюс буквочка «д» превращается в букву «Д», равную той, что до плюса, а порой и сильно её превышает. Вот так образовался девелоперский и строительный монстр «Коните». Будь во главе его какой-нибудь инженеришка из прослойки с кандидатской степенью или, не дай Бог, доктор или профессор, никогда бы компания не только не пережила благополучно мировой кризис, она бы до этого кризиса вряд ли дотянула. Нет, не знаем мы ещё наш народ. Всё на Запад поглядываем. А ведь как богата землица-матушка самородками!

– Да-а-а, хорошо! – хотелось крикнуть Михал Михалычу на всю Сетуньскую пойму, разведя, до хруста в суставах, руками, но что-то мешало. Что-то не давало покоя.

Но что? – Мучительно думал он и не находил ответа. – Наверное, просто устал, уже и не помню, когда в отпуске был. А тут лето на носу, пора бы и отдохнуть, да и хозяйства проверить не мешало бы, – подытожил градоначальник и направился к служебному «броневику». Он долго устраивал своё тело на мягком кожаном сиденье, но что-то мешало. Михал Михалыч приподнял задницу и извлёк из-под неё какой-то журнал. Водитель, заметив телодвижения шефа, вспомнил, что бросил на его место неизвестно откуда взявшийся «Форбс» и извинился перед шефом за неудобства. Тот что-то проворчал, отбросил журнал в сторону и велел ехать.

«Лучший город Земли» уже заканчивал покрываться всевозможной зеленью и всё те же азиаты уже вместо снега собирали на газонах свежескошенную траву, издающую неимоверно загородный запах, вызывающий расслабляюще-приятные ассоциации и воспоминания. Михал Михалыч чувствовал несвойственный городу аромат даже через бронированные стёкла и постепенно окунался в атмосферу альпийских лугов и подмосковных полей и рощ, усыпанных полезнейшими соцветиями типичных представителей флоры тех мест. Из всех звуков, существовавших в этот момент на Земле, он слышал только мирное жужжание пчёл и стрекот кузнечиков. Благодати не было конца и края и Михал Михалыч начал уже проваливаться в дрёму, но в салоне авто резко прозвучал зуммер аппарата спецсвязи, который вытряхнул размякшего пассажира из обволакивающих объятий сна.

Звонок по этой линии не мог предвещать ничего хорошего. Сегодня же, с учётом не покидающего Михал Михалыча чувства беспокойства, это нехорошее вполне должно было превратиться в плохое. Предчувствие его не обмануло и особенно усилилось, когда в трубке послышался вежливый голос Иван Иваныча, поинтересовавшегося сначала здоровьем собеседника, затем делами в его хозяйстве. Неприятную ноющую боль в груди вызвал последний вопрос относительно того, читал ли он последний номер «Форбс», естественно русской версии. Михал Михалыч покосился на отброшенный им раньше, на край сидения, какой-то журнал и увидел на его обложке фото владельца и генерального директора любимой им компании «Коните». И сразу же понял всё: и причину не покидающего его с утра беспокойства, и косые взгляды некоторых чиновников и, самое главное, – причину этого звонка. Ему даже не нужно было уточнять, является ли это печатное издание журналом «Форбс» и последний ли это его номер. На том конце радиоканала настоятельно советовали почитать и через часик встретиться, чтобы обсудить всё в спокойной обстановке.

Положив трубку, градоначальник повернулся к журналу, и на какое-то время запечатлел на нём такой взгляд, от которого, казалось, задержись он на обложке подольше, белозубое улыбающееся изображение в мгновение вспыхнуло и превратилось бы в кучку чёрного пепла. Но Михал Михалыча хватило только на то, чтобы бессильно взвыть и замахнуться на портрет, не смея причинить ему какой бы то ни было вред. Однако он награждал изображение такими эпитетами, которые неудобно воспроизводить не только в нормальном обществе, но даже в камере СИЗО среди отпетых уголовников. Пояснения к фото и досужие домыслы авторов статьи, облегчения не принесли, зато усугубили положение.

Ровно в намеченное время Михал Михалыч сидел на том же месте, которое, казалось, покинул совсем недавно, а перед ним лежал экземпляр ненавистного журнала. Выдержки из него Иван Иваныч использовал в качестве вопросов, на которые Михал Михалыч не успевал отвечать (может это и хорошо), ибо хозяин кабинета с юношеским задором делал это за него. Всё крутилось вокруг миллиардных состояний нажитых тандемом (М.М и «Коните») непонятно как. Казалось, что Иван Иваныча больше всего раздражали вопросы, по этому поводу, его зарубежных коллег, которые и в страшном сне не могли себе представить, что такие вещи могли бы происходить во вверенных им государствах и, главное, быть ненаказуемы.

– Это что такое? Как это понимать? – Повышенным тоном вопрошал хозяин кабинета, тряся журналом перед носом собеседника. – Как вы это объясните? Не надо не пытайтесь! Для меня и так всё ясно и понятно, – не давая открыть рот оппоненту, не унимался Иван Иваныч. – Мало того, что Партию скомпрометировали, прилюдно все наши идеи дискредитировали, так ещё и на весь мир прославили! Вы понимаете, что после этого о нас нормальные люди будут говорить, а уж что подумают, так и представить страшно!

Михал Михалыч сделал робкую попытку что-то сказать в своё оправдание, но был прерван взмахом руки начальника, который уже не мог или не хотел остановиться. Вероятно, Иван Иванычем овладело желание отомстить непонятно кому за всё то, что у него, по той или иной причине не получилось, за нахождение в тени Василь Васильича. А тут такая возможность показать, кто в доме хозяин и его понесло.

– Я вас предупреждал? Предупреждал! Не надо выделяться и плыть против течения! Оно, всё равно, сильнее вас! Убеждения у него! Теперь мне понятны ваши убеждения! Где вы их реализуете? В Альпах или на Канарах? Борец за демократию, твою мать! – В несвойственной ему манере, перенятой у старшего товарища, поставил восклицательный знак Иван Иваныч, встал с места и зашагал по кабинету.

Михал Михалыч, как и все Там, наверху, слыл демократом и был им, но лишь настолько и до того момента, пока эта европейская штучка – демократия – не начинала посягать на понимание им своей роли в историческом развитии в рамках отдельно взятой страны. И если быть до конца честным, то все эти демократические заморочки в виде плюрализмов различной направленности и неконтролируемого волеизъявления того самого «демоса», то есть народа, он считал абсолютно вредными и нарушающими стабильность его начальственного положения. Но, когда угроза такой стабильности могла возникнуть откуда-то с другой стороны, он ни минуты не сомневаясь, готов прибегнуть к демократии как к палочке-выручалочке. И сейчас, глядя на разъярённого хозяина кабинета, слушая его обличительный монолог, но, не слыша его, Михал Михалыч с тоской вспоминал те времена, когда он был и царь, и бог, и воинский начальник, и отчёт держал только перед теми, кто его выбрал на столь высокий пост.

Опустив глаза, якобы в раскаянии, он внимательно рассматривал ногти на своих покусанных пчёлами руках и думал, что чёрта с два с ним бы тогда так разговаривал этот молодой человек. Это сейчас он хочет – казнит, а хочет – милует, а тогда…

И вдруг, то ли Михал Михалыч совсем заблудился в своих мыслях и воспоминаниях и перепутал время, то ли его укусила какая-то пчела, а может просто всё это надоело, он повёл себя так, словно пролетарий, которому нечего терять, кроме своих цепей. Но ему-то было, что терять и ещё как было, но он об этом как будто забыл, потому что неожиданно, похоже, даже для себя, с силой хлопнул ладонью правой руки по приставному столику и, медленно вставая из-за него, произнёс как-то устало и безразлично: «Всё, хватит». Затем более громко и настойчиво. – Хватит!

Иван Иваныч, увлечённый процессом осуждения своего подчинённого, не сразу заметил изменения в обстановке и по инерции продолжил бичевать его недостатки. Но когда осознал происходящее, остановился, повернулся лицом к Михал Михалычу, уничижительно посмотрел на него и с неким вызовом в голосе, типа «это кто там посмел?» протяжно произнёс: «Что-о?»

– А то, – автоматически выдал Михал Михалыч и, подумав, что бог не выдаст, свинья не съест, тем более с таким багажом, как у него, отпустил тормоза, – а то, что хватит меня мордой по столу водить и с дерьмом смешивать. Я что один такой? Посмотрите вокруг, на своё ближайшее и не очень, окружение. С какого перепуга они все в золоте и дизайнерских костюмах не по одной десятке штук баксов? И квартиры в центре города им бабушки с дедушками по наследству оставили, а некоторым ещё и на Рублёвке особняки завещали! Думаете, этого никто не видит?

Иван Иваныч ожидал всего, чего угодно, но только не такого и поэтому стоял с широко раскрытыми глазами, беззвучно хватая ртом воздух. Казалось, одень на него кепку и приклей усы, и тут же из его уст вырвется знаменитое сааховское: «Аполитично рассуждаешь, слушай, аполитично рассуждаешь». Но Иван Иваныч молчал, а Михал Михалыч, ободрённый всплывшими из памяти заверениями своих подчинённых о том, что народ и они лично костьми лягут за горячо любимого градоначальника, но в обиду его не дадут, решил не останавливаться на полпути.

– Все всё видят. И то, что страной и экономикой руководят не профессионалы, а назначенцы из земляков, однокашников, одноклассников и прочих родственников и знакомых. Вы думаете, что у них полные штаны благодарности за то, что Вы их вытащили из грязи и назначили в князи, и они поддержат вас в трудную минуту? Они первые предадут Вас, потому что они в верхах той самой организации, беспринципностью которой Вы так восхищались. Вы хотели создать команду единомышленников, а получилась стая. Вам хочется что-то изменить, я надеюсь, искренне хочется, но почему Вы этого не делаете? Потому что Вам не дают. Не даёт та самая команда-стая. Им это не нужно, им и так хорошо. Им всё равно кому служить, главное, что бы у кормушки. Это не мои, – это Ваши слова.

Ах, у нас демократия, ах, у нас плюрализм, ах у нас любимая всеми Партия! Если Вы во всё это верите, то снимите розовые очки. Если бы я не стал Вашим партийным единоверцем, а стал им, потому что надо было удержаться на стуле, хрен бы эта руководящая и направляющая получила бы хоть какие-то голоса в городе! Почему? Думаю, что объяснять излишне.

Иван Иваныч, обретя дар речи после всего услышанного, попытался перехватить инициативу, намереваясь ещё раз укорить собеседника в том, что тот «прославился» на весь цивилизованный мир, и даже взял со стола злополучный журнал. Однако, на этот раз Михал Михалыч, вероятно, не контролируя себя, решительным жестом пресёк его намерения. И, как будто зная, о чём собирается говорить хозяин кабинета, продолжил. – Весь сыр-бор из-за этой гнусной статейки? То есть, если бы здесь, – Михал Михалыч ткнул пальцем в журнал, – был кто-то другой, то он бы стоял на моём месте? Прекрасно! То есть вор не тот, кто ворует, а тот, кто попадается? После этих слов он напрочь забыл о том, кто он есть на самом деле, а почувствовал себя пламенным борцом за демократию и социальную справедливость, чуть ли не Ильичём, рвущим на себе в благородном революционном порыве, жилетку и комкающим кепку перед рабочими завода Михельсона.

Иван Иваныч же совсем пришёл в себя и уже собрался закрыть этот театр одного актёра. Однако, взглянув на подчинённого и заметив в его глазах искры одержимости, решил, что тот может сказать ещё много интересного. Пусть говорит. Всё равно судьба его уже решена. С этими мыслями он занял своё рабочее место и принялся внимательно слушать распалившегося Михал Михалыча, уже не обращавшего внимания на предмет своего негодования, а говорящего куда-то в пространство кабинета. Вероятно, он всё-таки видел перед собой колышущиеся массы, ждущие, когда оратор «забьёт очередной гвоздь» в гроб российской бюрократии, казнокрадства и несправедливости. И он громил вертикаль власти, не дающую народу право выбирать себе руководителей на местах. Издевательски прошёлся по Иван Иванычу, припомнив ему и нацпроекты, затеянные им, ещё будучи первым вице-премьером, уличив в неспособности решать стоящие перед ним задачи и добиваться конечного результата, и его страсть к дорогим электронным игрушкам на примере стерео системы за 200000 долларов или евро, и поклонение его американцам. В конце концов, он назвал Иван Иваныча прожектёром, кремлёвским мечтателем и достойным последователем первого Президента СССР, после чего вдруг замолчал и опустился на стул. Потом резко встал и, не глядя на сидящего за рабочим столом шефа, робко поинтересовался, может ли быть свободен. Тот, вопреки ожиданиям Михал Михалыча, не стал его задерживать, но настоятельно посоветовал подумать, с какой формулировкой ему лучше распрощаться с обустроенным и насиженным в течение более чем пятнадцати лет, местом. В противном случае, придётся просто отрешить его от должности под каким-нибудь неблаговидным предлогом.

Михал Михалыч понимал, что самой мягкой реакцией на всё произошедшее в этом кабинете было бы его увольнение. Но он не думал, что это может произойти так быстро и так обыденно. Совершенно не похоже на то, как он сам себе это представлял: бесконечные благодарности и государственные награды, слёзы сожаления на глазах у подчинённых и друзей, почётное гражданство, портрет кисти Шилова в золотой раме в исторической галерее, какой-нибудь памятник, а может улица или площадь в его честь. Такое вопиющее несоответствие планов по завершению карьеры с реальной действительностью вновь подняло из глубины души, осевшее было негодование в адрес Иван Иваныча и, уже покидая кабинет, Михал Михалыч твёрдо решил просто так не сдаваться. Его «Мерседес» неожиданно резко рванул с места и направился в сторону Краснопресненской набережной.

Как только дверь за Михал Михалычем закрылась, от безразличного спокойствия Иван Иваныча не осталось и следа. В возбуждении, вызванном осознанием своей значимости и тем, как спокойно и достойно он себя вёл с таким политическим тяжеловесом и, в конце концов, практически уволил его спокойно, без каких-либо моральных усилий и нравственных терзаний, Иван Иваныч мерил шагами сначала периметр, а затем диагонали кабинета. Всё-таки всё можно, если очень захотеть! Однако в следующее мгновение он вспомнил, что из-за такого самостоятельного решения, скорей всего, предстоит не совсем приятный разговор с Василь Васильичем, от чего внезапно возникшее радостное возбуждение сменилось совершенно противоположным настроением. Но Иван Иваныч был настолько решителен в эту минуту, что решил не уступать ни пяди своего суверенитета и не допускать никакого обжалования принятого им решения. В подтверждение своей такой решимости он, встретив на пути рабочий стол, в сердцах стукнул кулаком по его крышке, от чего в малахитовом стакане звякнули карандаши, а нож для разрезания бумаги чуть не упал на пол. Иван Иваныч восстановил порядок на рабочем месте и опустился в кресло. Что-то, кроме предстоящего разговора с Василь Васильичем, не давало покоя. В поисках причины своего беспокойства Иван Иваныч бесцельно передвигал с места на место какие-то малозначительные бумаги, изредка пробегая глазами некоторые из них по диагонали, пока его взгляд не остановился на свежем номере того самого журнала «Форбс».

Несмотря на то, что на обложке был изображён другой человек, перед глазами Иван Иваныча явно предстал Михал Михалыч. А недавний с ним разговор тут же всплыл со всеми подробностями, и сразу же состояние непонятного тревожного дискомфорта начало отступать, совершенно исчезнув, как только Иван Иваныч признался себе, что его собеседник, хоть на нём и клейма ставить негде, в сущности, во многом был прав. Самая главная правда была в том, что он, Иван Иваныч, действительно хочет многое изменить, но все его попытки натыкаются на стену равнодушия и даже противодействия со стороны, так называемой, команды. Но ведь это не его команда, а Его, Василь Васильича. Кормит он её хорошо, но и держит в «ежовых рукавицах». Несмотря ни на что, никого не отдаёт. Однако и Иван Иваныч не всегда бывает достаточно настойчив и последователен в своих деяниях, но почему? Почему по сто раз приходится напоминать о своих поручениях солидным дядькам в дорогих костюмах и с министерскими портфелями? Ведь можно их в момент лишить всех этих атрибутов за нарушение исполнительской дисциплины или профнепригодность. Следующие, однозначно, будут вести себя по-другому. Можно, но почему же это не делается? Придётся вступать в конфликт с Василь Васильичем, нарушать договорённости. Но ведь и он не всегда их соблюдает. Нет, явно надо что-то делать, но как и с чего начать? Или с кого? Стоп, стоп, стоп. Михал Михалыч! Он уже один раз помог со своими плакатами, сам того не желая. При этой мысли Иван Иванычу стало даже немного жалко этого пожилого человека, пропитанного множеством самых противоречивых убеждений, этого многоликого Януса. Но при воспоминании о статье в «Форбс» все маски с языческого божества моментально слетели и осталось лишь упитанное самодовольное лицо чиновника, в течение полутора десятилетий злоупотреблявшего своим положением и с одним единственным убеждением – это МОЙ город! Нет, никаких поблажек! За всё в жизни надо платить. Ах, как хорошо он подходит под все начинания: и борьба с коррупцией, и борьба с бюрократией и чиновничьим беспределом, и борьба с правовым нигилизмом, и, и, и… да одна эта жертва на алтарь борьбы с коррупцией чего стоит! И ни какого-то там мэра Мухосранска, а личность в ранге вице-премьера. Но самое-то главное – это ещё одна маленькая победа в борьбе за политическую самостоятельность.

 

VIII

Иван Иванычу было так комфортно и приятно в мире грёз и несбывшихся пока надежд, что выбираться оттуда наружу совершенно не хотелось, хотя пробыл он там довольно долго. Однако положение обязывало.

Очнувшись, он обнаружил себя сидящим в том же рабочем кабинете, за тем же столом и в том же кресле, только дата на календаре почему-то сильно «убежала» вперёд. Что ж, времени свойственно идти вперёд. Иногда даже, чем быстрей – тем лучше. Хотя всё это довольно субъективно и относительно. Сейчас кажется, что подгоняешь время только во благо, но в следующий момент можешь очень сильно об этом пожалеть. Рано или поздно линия горизонта, за которой можно увидеть «завтра», будет достигнута и только тогда можно будет понять, стоило подгонять время или лучше бы оно тянулось бесконечно долго и «завтра» бы никогда не наступало. Вот и Иван Иваныч пока ещё не определился со своим «завтра», потому, что ещё не до конца решил, что бы хотел там увидеть.

Какие-то голоса и звуки, похожие на скрежет передвигаемой мебели, доносившиеся из приёмной и нервное подёргивание входной двери, окончательно вернули его из сладостного небытия в не совсем сладостную реальность, которая стала ещё менее приятной, когда Иван Иваныч увидел ворвавшегося в кабинет Василь Васильича, попутно лягнувшего ногой кого-то в приёмной. Дверь с шумом захлопнулась и наступила тишина, нарушенная через мгновение его быстрыми и решительными шагами по направлению к приставному столику, расположенному перпендикулярно столу хозяина кабинета. Иван Иваныч не спеша поднялся из кресла, то ли для приветствия вошедшего, то ли из уважения к нему. Василь Василич же, напротив, с шумом отодвинул стул и без всякого приглашения, с ходу, бухнулся на него.

– Ну, здравствуйте, господин Гарант, – произнёс он сквозь зубы с максимально возможной долей зловещего ехидства. Иван Иваныч ещё только собирался ответить на «приветствие», когда гость снова заговорил в той же издевательской манере. – Вершим великие международные дела? И как получается? – И тут же сам себе ответил, повысив голос. – Хреново получается!

Иван Иваныч в течение этого монолога продолжал стоять, опёршись кистями рук, сжатыми в кулаки, на крышку стола, затем выпрямился, развернул плечи и, внимательно посмотрев на собеседника, довольно решительно поинтересовался: – что Вы конкретно имеете ввиду? Василь Васильич слегка опешил. Но после секундной паузы он встал из-за стола, удивлённо подняв брови и округлив глаза, приблизился к Иван Иванычу и издевательски с еле заметной улыбкой стал в упор его разглядывать. Обследовав собеседника спереди, он заглянул ему за спину, как будто хотел проверить не выросли ли у того крылья или ещё что-нибудь, способное подвигнуть на столь дерзкое поведение. Ничего не обнаружив, он резко повернулся через левое плечо и направился к недавно покинутому стулу, развернул его так, чтобы быть обращённым к Иван Иванычу «ан фас», сел, и закинув ногу на ногу, с каким-то блатным налётом процедил:

– А я конкретно хотел бы знать, что ты там наподписывал по флоту и кто тебя на такое надоумил? Вадик или твой главный по нападкам на меня и моих ребят, Альбертик – этот рупор перестройки и гласности? Если мы и дальше такими темпами и в таком разрезе будем решать наши внешние проблемы, у нас никакого газа не хватит!

– Хватит, если им карманы не набивать, а разумно расходовать! – Опять же в несвойственной ему манере резко парировал Иван Иваныч и сам удивился своей неожиданной дерзости. – Вроде можно было и поспокойней говорить, – подумал он. Однако какая-то неизвестная сила сейчас управляла его эмоциями и речевым аппаратом. В лёгком недоумении он опустился в кресло.

Василь Васильич вновь удивлённо вскинул брови и посмотрел на собеседника, как на инопланетянина, совершенно непонятно откуда появившегося в кабинете. Он даже хотел подойти и приложиться к начальственному лбу на предмет проверки на высокую температуру. Однако желание показать Иван Иванычу его некомпетентность в решении важных государственных вопросов взяло верх и он, отбросив всякий политес, выкрикнул: – Ты понимаешь, сколько денег мы промухали? Я объясню! Сколько ещё мы могли держать наш флот там? Отвечу – семь лет и это стоило бы нам порядка миллиарда долларов. Что мы будем иметь, благодаря твоей гениальной комбинации? Двадцать восемь миллиардов за тот же период! Разницу улавливаешь? Это только упущенная выгода от продажи им нашего газа по дешёвке за давно уже договорённые семь лет. Приплюсуй сюда ещё от двенадцати до пятнадцати миллиардов за последующие после семи, двадцать пять лет! И за что платить? За то, что почти не плавает и неизвестно когда поплывёт?

Тут Иван Иваныч почему-то опять поднялся из кресла и, приняв строевую стойку, выдал то, о чём, по крайней мере, в данный момент, совершенно не думал: – Позволю Вам заметить, что плавает говно в проруби, а суда ходят. Услышав такое от себя, он машинально прикрыл рот ладонью. Василь Васильич же от неожиданности, вообще потерял дар речи и застыл на стуле со скрещенными ногами, как в граните. Однако Иван Иваныч вдруг заговорил снова, и это были уже его слова, выражавшие именно то, что он хотел сказать. – Это плата за наше военно-политическое присутствие в регионе. И я считаю, что мы добились большого успеха, достойного не меньшего политического резонанса. Не знаю, хотели Вы того или нет, но нам на довольно длительную перспективу, удалось устранить угрозу вступления в НАТО нашего юго-западного соседа. Раньше это было сделано в отношении ещё одной черноморской страны. Теперь у них есть только два пути: или продолжать стремиться в Альянс, отказавшись от территорий, на которых присутствуют наши войска, или сидеть тихо-мирно. Что касается обновления флота, то это дело почти решённое, – будем покупать вертолётоносцы у французов. По-моему, называются они «Мистраль».

– Что значит «хотели Вы или нет»? Ты что, китель генералиссимуса примеряешь? Меня под врага народа и страны подводишь? – Вскочил со стула Василь Васильич и угрожающе двинулся к Иван Иванычу.

– Ну что Вы, что Вы, – предупредительно залепетал тот, – это машинально выскочило, для связки слов.

– Что-то в последнее время из тебя слишком много машинально выскакивает. Скоро уже и не поймёшь, что выскакивает, а что говорится. – Приняв примирительный тон собеседника, уже спокойно заметил Василь Васильич и направился к своему стулу. Однако, садиться не стал, а вновь обратился к Иван Иванычу: – В том, что ты только что пламенно произнёс, безусловно, есть сермяжная правда. Иван Иваныч приободрился. Однако ты забыл, кто правит бал в НАТО и не учёл, сколь долго они будут смотреть на все эти безобразия, пока не возьмут и не изменят устав этой организации. Что тогда? А что будет у этих наших соседей через семь лет, не говоря уж о двадцати пяти? Лично я не возьмусь предсказывать. Да я и сам ещё не решил, – Василь Васильич почувствовал на себе возмущённо-вопросительный взгляд и тут же поправился, – то есть мы, (пусть порадуется) ещё не решили, что будет у нас. Говоришь, «Мистрали» купим. Сколько один примерно будет стоить? Миллиончиков так четыреста? Так сколько их можно купить за, пускай двенадцать миллиардов? Правильно, много. А если собственные построить, то гораздо дешевле обойдётся, плюс рабочие места и научный потенциал сохранятся. Ну, а теперь, если взять уже практически просранные по твоей милости двадцать восемь миллиардов не рублей, а долларов и посмотреть, сколько на них можно военно-морских баз на нашем черноморском побережье построить?

– Это если эти миллиарды не растащат раньше, чем они появятся, – язвительно вставил Иван Иваныч.

Василь Васильич, как будто ничего не услышав, продолжал: – кстати, может для тебя это будет откровением, но в ближайшие годы завершится строительство Северного, а затем Южного потоков и тогда у наших коллег просто пропадёт предмет торга и шантажа. Но ты создал для них общество всеобщего благоденствия. Сейчас, получив льготные цены на газ, они незамедлительно начнут возрождать свою промышленность и мы получим дополнительного конкурента, и вновь столкнёмся с демпингом их предприятий, ограничивающим и без того не особо какой наш экспорт! Вот и получается, если вывести сухой остаток, что никакой это не успех, а то, что плавает в проруби, то есть говно! И мы в нём по самые уши! Спасибо тебе, дорогой соотечественник! – Закончил Василь Васильич, картинно поклонился в реверансе и уселся на стул в ожидании извинений и признания вины. По большому счёту все эти перечисленные виртуальные миллиарды волновали его по стольку, поскольку. Он пришёл сюда, чтобы наказать за своеволие.

Но Иван Иваныч, несмотря на нокаутирующие удары, нанесённые ему оппонентом в виде сухих цифр и фактов, выстоял. Считал себя победителем и не потерял уверенности в своей правоте. Богу Богово, а кесарю кесарево.

– Вы у нас отвечаете за экономику. Что же Вы раньше не озаботились нашими высокими внутренними ценами на энергоносители? Ведь от того, что при постоянно растущих ценах и тарифах мы будем без конца, как заклинание произносить: – надо развивать реальный сектор экономики, снижать себестоимость продукции, увеличивать экспорт и так далее, – лучше не станет и ничего не изменится. Конечно, сваливать с больной головы на здоровую всегда легче, нежели что-то реально сделать самому. – Иван Иваныч намеревался продолжить анализ нерадивого отношения подчинённого к обязанностям по улучшению экономической ситуации в стране, но звук падающего стула и крик вскочившего с места Василь Васильича: «Что-о-о?!» вернули его неизвестно откуда на грешную землю. Взглянув на, ставшее вдруг мало узнаваемым от гримасы злости, лицо подчинённого, шевелящего губами, но не издававшего, почему-то, никаких звуков, Иван Иваныч понял, что в своих откровениях зашёл очень далеко. После всего им сказанного, хотел он того или нет, обратной дороги нет. Однако, все его прежние размышления о необходимости вырваться из-под влияния Василь Васильича, душевные терзания по поводу того, стоит ли это делать и если стоит, то когда, разрешились вдруг сами собой. И, несмотря на то, что это произошло для Иван Иваныча совершенно неожиданно, он почувствовал явное облегчение. Практически он уже обрёл самостоятельность, но ввиду неготовности её принять, не знал, что с ней делать.

Василь Васильич, как ни странно, тоже находился в лёгкой прострации от всего случившегося в этом кабинете. Он ещё не до конца осознавал, что стоящий перед ним человек вероломно нарушил все ранее достигнутые между ними договорённости, он практически выскользнул из-под его, Василь Васильича, влияния. Он становится тем, кем реально должен быть по должности. Нет, просто так оставлять это Василь Васильич не мог и не хотел, но он не находил подходящих эпитетов, характеризующих поступок теперь, вероятно, уже реального шефа, таких эпитетов, которые должны были морально его уничтожить, но губы шевелились в поисках таких слов напрасно. Их не оказалось в запасе, потому что раньше они были просто не нужны. Именно такого, не знакомого Василь Васильича видел сейчас перед собой Иван Иваныч и окончательно понял, что со своим «завтра» он уже определился. Осталось решить, подгонять время или пусть всё идёт своим чередом.

 

IX

Иван Иваныч не слышал, как покинул кабинет его подчинённый, совсем недавно игравший роль, как бы, регента, а сейчас превратившегося, мягко говоря, в противника, в лучшем случае, политического. Но это ничего не меняло, особенно если учесть, что политика в белых перчатках не делается.

Он сидел за рабочим столом, обхватив голову руками, и мучительно пытался понять, как всё это произошло. Какая сила толкнула его на такой поступок? Ведь он-то для себя тогда ещё ничего окончательно не решил. И что сейчас делать? Остаётся только идти дальше, но с кем? Врага нажил, а друзей не приобрёл. А возможны ли здесь вообще друзья? Иван Иваныч тяжело вздохнул, сильно, до боли растёр лоб и откинулся на спинку кресла. Начал было анализировать произошедшее, но ещё больше расстроился. Получалось, что вольно или невольно, помощники его подставили с этим флотским договором. Ведь с него всё началось, хотя недовольство Василь Васильича чувствовалось ещё тогда, когда было объявлено об отрешении Михал Михалыча. Но всё равно, если бы и Вадим, и Эдуард, и, главное, Альберт не формально подошли к анализу соглашения, всё могло бы быть по-другому. Появилось желание вздрючить нерадивых чиновников, и Иван Иваныч уже занёс карающую десницу над пультом внутренней связи, но вдруг изменил своё намерение, решив, что этим ничего не исправишь. Однако, чтобы не оставлять руку без работы, он всё таки нажал кнопку, отчего слева от него раздвинулась инкрустированная малахитом крышка приставного столика и показался уже светящийся, готовый к работе, монитор. На душе всё ещё было муторно, но от возможности сейчас же войти в интернет, с головой погрузиться в виртуальный мир, заменив им реальный, постепенно становилось веселей и положение начинало казаться не таким уж и безвыходным. Тем более, было не лишним посмотреть реакцию сообщества на все последние события.

Блогосфера пестрила разнообразием мнений и комментариев. Иван Иваныч перешёл на свою страничку, там было поспокойней, – постарались модераторы. Но плюрализм, при очень сильном приближении, ещё кое-где и кое в чём просматривался, однако не для этого заводил он свой блог, чтобы читать официальные сводки с полей. Опять вернулось боевое настроение и он подумал, что, наверное, модераторы через чур долго сидят на своих тёплых местах, и что надо провести среди них ревизию.

– Везде, куда не кинь, – сплошное болото. – Уже вслух выразил сожаление Иван Иваныч, продолжая автоматически вращать колёсико «мышки» и поверхностно пробегая глазами по содержимому своего дневника. Вдруг взгляд его задержался на фразе, цепляющей внимание своей незавершённостью: «Здравствуйте, Иван Иваныч». И всё.

– Опять он? – Напрягся тот, кому предназначалось приветствие, припоминая последний не совсем приятный для него разговор с необычным блоггером. Тем не менее, загадочность виртуального оппонента притягивала, и Иван Иваныч тихо поинтересовался: «Это вы»?

– Да, это я, ещё раз здравствуйте. – Незамедлительно появилось на экране.

– Ну да, здравствуйте. – Нерешительно произнёс Иван Иваныч, потому что до сих пор не решил что это за феномен такой. Были подозрения на людей Василь Васильича, но он вроде ни разу даже близко не упоминал о беседах с этим блоггером. И зачем такие сложности. Если очень надо, могут прослушать более конспиративно. Ведь ничего не подозревающий, в этом смысле, человек будет всегда более откровенен. Да, собственно, говорил-то, в основном, блоггер. Да и какая сейчас разница! «Жребий брошен, Рубикон перейдён». А этот загадочный собеседник много интересного может рассказать, если его хорошо спрашивать и получше слушать. Уверенность вновь посетила Иван Иваныча, и он продолжил, – что-то давненько вас не было слышно, то есть видно.

– Дело в том, что моё появление зависит от актуальности происходящих в обществе событий. – Отпечаталось на бело-лунном поле монитора.

– А что же сейчас у нас такого актуального произошло? – Схитрил сидящий перед экраном, ожидая прочитать на нём о своих заслугах в деле решения социально-политических и прочих вопросов. И, как ни странно, его ожидания почти оправдались.

– Разве не достойно внимания отрешение Михал Михалыча? Это, с Вашей стороны, безусловно, мужественный поступок. Но в этой связи есть один вопрос: «Неужели всего этого Вы не видели раньше?»

– Эх, тебя бы на моё место, – не задавал бы глупых вопросов. А ведь так хорошо начинал. – Мысленно отчитал Иван Иваныч собеседника, но сказал совершенно другое, вроде того, что раньше было рано, не хватало конкретных фактов и тому подобное, что, конечно, не удовлетворило оппонента, но он не стал настаивать на большем, понимая, что это бесполезно. Но уточнить кое-что не преминул, и на мониторе зачернело: – сейчас Вы будете чаще принимать самостоятельные решения?

– Что значит «сейчас»? – Раздражённо бросил Иван Иваныч. – Я никогда не был ограничен в своих действиях и всегда поступал так, как считал нужным.

– Жаль. Я, всё-таки, надеялся. – Появилось на экране, и Иван Иваныч мысленно обругал себя за неуместный эпатаж, к тому же не соответствующий действительности, который мог оборвать только что начатую беседу. Однако, он не оставил надежду на продолжение.

– Что вы имеете ввиду? – Уже с неподдельным интересом поинтересовался он у своего загадочного собеседника.

– Да какая теперь разница? – Прочитал Иван Иваныч, затем, после совсем короткой паузы, чуть не всё бело-лунное поле, с какой-то отчаянной решимостью, заполнилось чёрными строчками.

– Понимаете, раньше я надеялся, что всё происходящее с нами и вокруг нас, я имею ввиду народ, не является результатом Ваших решений, а если иногда это бывало не так, то делалось под давлением каких-то обстоятельств. Потому что вы, как мне казалось, не такой, как Ваш напарник по тандему, хотя в некоторых безобидных вещах стараетесь ему подражать. Создавалось впечатление, что Вы действительно искренне хотели многое изменить, но не всегда это у Вас получалось. В своём стремлении к скорейшему реформированию общественных институтов и построению действительно демократичного общества Вы, порой, проявляли такую нетерпеливость, что заставляли поверить себя и других в то, что изменив форму, автоматически изменится и содержание. Ведь это уже было, в прошлом веке, в 1917 году. Тогда тоже в одночасье объявили о строительстве социализма в отдельно взятой стране. На какие только этапы этот процесс потом не делили: строили социализм и в основном, и полностью, и окончательно, дошли до развитого социализма и даже вывели новую общность людей – советский народ. Но, к сожалению, и социализм, не говоря о коммунизме, так и не построили, и народ, несмотря на новое название, остался тем же. Скорей всего, наверное, народ остался тем же, поэтому ничего путного и не построили. Одно время я искал и даже находил признаки того, что Вы формально поддерживаете Партию. Я исходил из того, что по должности Вы обязаны поддерживать политическую организацию, позиционирующую себя как партия власти, на самом же деле её стиль и методы работы для Вас неприемлемы. На этом месте запись почему-то закончилась. Вероятно, автор обдумывал, что бы ещё поведать собеседнику о нём самом. Иван Иваныч воспользовался паузой и поинтересовался: – почему вы говорите обо мне в прошедшем времени? Я ведь, как бы, ещё, так сказать, при делах, – вроде шутя, закончил он. Почему-то, несмотря на не весьма лестные о себе отзывы, настроение его улучшилось. Он даже словил себя на мысли, что совершенно забыл об инциденте с Василь Васильичем, а когда вспомнил, то не придал этому никакого значения. Дальнейшие размышления прервала появившаяся на экране надпись с ответом на его вопрос. – Вы же сами сказали, что всегда принимали решения и поступали так, как считали нужным, а я, по своей доверчивости, считал, что это не всегда так. Поэтому все мои надежды относительно Вас остались в прошлом, отсюда и прошедшее время.

– Ну, давайте не будем абсолютизировать наши высказывания, – попытался нивелировать ситуацию Иван Иваныч.

– Что Вы имеете в виду? – Уже «поинтересовался» экран.

– Вы же не глупый э-э, – Иван Иваныч замялся, не зная, как лучше назвать собеседника. Но, так и не определив его, продолжил, – будем считать, что мы прекрасно друг друга поняли. Монитор несколько секунд оставался чистым, как будто молчал в знак согласия. Но в следующее мгновение, вне всякой связи с предыдущим «разговором» на экране появилась такая политическая ересь, прочитав которую Иван Иваныч так резко и далеко отскочил от монитора, как если бы оттуда выскочила рука в боксёрской перчатке и попыталась, каким-нибудь, прямым левой или правой, отправить его в нокаут. На самом деле монитор чернел несколькими строчками, спрашивающими Иван Иваныча, думал ли он когда-нибудь о том, чтобы отречься от Партии и проводить независимую политику, опираясь только на Конституцию. Тот, кто был по ту сторону экрана или внутри него, вероятно, понял по довольно длительному молчанию собеседника, что он выведен из равновесия заданным вопросом и вряд ли на него ответит, поэтому решил поразмышлять на эту тему сам. – Представляете, какой был бы фурор, если бы однажды утром, проснувшись, страна узнала, что её глава больше не считает какой-то исключительной, бывшей ещё вчера руководящей и направляющей силой, Партию. – С каким-то бесшабашным мальчишеским задором высветилось на мониторе. – Мне почему-то кажется, что начались бы народные гулянья. Что-то наподобие ещё советских первомайских демонстраций, – с разноцветными шариками, искусственными цветами, берёзовыми веточками с едва распустившимися, ещё липкими, листочками и прочими атрибутами всенародной радости и ликования того времени. Только сейчас, эти радость и ликования были бы абсолютно настоящими. Конечно, не все бы были охвачены эйфорией. Взять хотя бы Борис Борисыча, его, понятно, обратная трансформация из князи в… совершенно бы не обрадовала. Самое страшное для таких, как он и его коллег по убеждениям было бы даже не в этом, а в том, что совершенно не ясно, кто будет новым фаворитом, куда бежать и к кому примкнуть. Вот был бы шухер! Покруче Вавилонского столпотворения.

Иван Иваныч уже придвинулся к экрану и с интересом читал измышления, непонятно почему развеселившегося, собеседника. Он даже представил себе, как носятся по властным кабинетам обезумевшие взлохмаченные партийные функционеры и чиновники, «слышал» хлопанье дверей, надрывающиеся звонки «вертушек», шелест валяющихся на полу бумаг, затаптываемых тысячами ног, не замечающих среди этого всего бесхозную, пинаемую и, похоже, никому не нужную Её Величество Власть. Видение напоминало фильм о начале Великой Отечественной войны, точнее, кадры из него о поспешной эвакуации какого-нибудь райкома или обкома. – Действительно хаос, – задумчиво произнёс Иван Иваныч.

– Какой хаос? – Отпечаталось на экране.

– То, о чём вы говорите, вызовет неимоверный хаос.

– Почему? – Коротко поинтересовался монитор.

– Потому. – Так же коротко ответил Иван Иваныч, но немного подумал и добавил. – Потому что наступит политический ступор, временное безвластие. И он пересказал безмолвному собеседнику то, что представлял несколько секунд назад, читая его восторженные фантазии.

– Не надо до этого доводить! Ведь всё в Ваших силах! Несмотря на всеобщую «очарованость» постоянными заявлениями на всех уровнях о демократическом устройстве нашего общества, только безумец может в это верить. У нас эталон тоталитарного государства с авторитарной властью одного человека. – Зачернели на экране не совсем приятные, для гаранта Конституции, строчки. После секундной паузы появилось ехидное: – или двух?

Иван Иваныч, прочитав вопрос, якобы, не обратил на него внимания, а поэтому не счёл нужным отвечать оппоненту. Он только насупился и задумчиво посмотрел куда-то поверх монитора, в уже овладеваемое сумерками пространство кабинета и задумчиво повторил про себя: – или двух? Резко изменившаяся освещённость экрана, из-за появившейся на нём очередной порции текста, вывела хозяина кабинета из забытья и он, автоматически взглянув на экран, не вдаваясь в суть написанного, ответил сам себе, как ему казалось, окончательно и бесповоротно, – одного, только одного! И больше никаких двух! Свалив с плеч очередную гору сомнений, он всё же обратил внимание на электронное послание, продолжавшее убеждать его во всесильности, в нашем обществе, единовластия, способного в одночасье решить любые социально-политические и экономические вопросы, вплоть до смены ориентиров и идолов.

– Вы что же, предлагаете свержение существующего строя, а мне отводите роль лидера государственного переворота? – Совершенно нейтрально, несмотря на социальную остроту прочитанного, поинтересовался Иван Иваныч. То ли от усталости, то ли от того, что он в данный момент в очередной раз для себя всё решил, к происходящему вокруг он стал как-то безразличен. К тому же, им уже овладевала очередная идея, которую пока он не знал, как оформить для дальнейшей практической реализации. И этот процесс всё больше и больше занимал его, даже заменяя желание «бродить» по любимому интернету и общаться с блоггером. Он видел перед собой цель, хотя пути и способы её достижения были весьма туманны. Однако монитор не мог знать и чувствовать настроения собеседника, поэтому продолжал бесстрастно покрываться буквами, строчками и абзацами.

– Боже упаси! О каком свержении строя Вы говорите! Я же не предлагаю вам совершить очередную пролетарскую революцию или завтра объявить, что у нас началось строительство коммунизма. Свержение существующего строя, насколько я понимаю, должно сопровождаться сменой общественно-экономической формации или, по крайней мере, кардинальной сменой идеологии. На нашей с Вами памяти такое происходило в прошлом веке, в 1917 и в 1991 годах. Сейчас мы понимаем, что период между этими двумя датами показал нам несостоятельность, по крайней мере, в обозримом будущем, надежд некоторых вождей на построение коммунизма в отдельно взятой стране. Другого антипода этой утопии кроме капитализма, пока не придумали. Поэтому, коль я не призываю идти вперёд, к победе коммунизма, значит, меня вполне устраивает капитализм, следовательно, ни к какому свержению существующего строя я не призываю. Хотя, Ваши опасения мне понятны. Для вас там, наверху, от длительного сидения на одних и тех же местах, а самое главное, – от уверенности в преемственности и незыблемости вашей власти, давно сместились и перемешались приоритеты. Посему любая попытка призвать к порядку ту или иную высокопоставленную персону рассматривается не иначе, как покушение на государственное устройство. Точно такое же отношение и к реформам.

Какое-то время, вероятно, в ожидании реакции собеседника, экран оставался чистым. Иван Иваныч же, прочитав упоминание о реформах, вновь охладел к общению и сосредоточился на более важной, в данный конкретный исторический период, проблеме – реформировании общественных институтов с целью искоренения в них коррупции, бюрократии и безразличия. Одну немаловажную победу в рамках борьбы с этим вездесущим злом он уже одержал, переименовав милицию в полицию. Теперь перед ним стояла более сложная задача, – как назвать всё оставшееся: министерства и ведомства, госкорпорации, руководство регионов и так далее, до самого последнего главы самого зачуханного сельского поселения. Лучше дать им одно название на всех или каждому своё? Тоже вопрос не из простых. Наверное, одно имя на всех будет не совсем правильно. Скопом, говорят, и умирать не страшно, когда все вместе. Значит лучше, всё же, наречь каждого по отдельности, тогда больше бояться будут. Одна загвоздка, где столько названий набрать.

– Ну, сказанул! А интернет на что? – Внутренне улыбнулся он, приходя в хорошее расположение духа от осознания того, что часть задуманного уже практически сделана. Осталось совсем немного и задача, над которой билась ни одна верховная власть, будет решена. Повернувшись к монитору, Иван Иваныч намеревался, не мешкая, начать поиск, но, вдруг появившийся на экране текст полностью овладел его вниманием.

Беспристрастные строчки, отпечатанные казённым четырнадцатым шрифтом Times New Roman, предлагали ему беспроигрышный вариант победы на предстоящих выборах главы государства. Уже совершенно серьёзно, в отличие от предыдущих полушутливых предположений, утверждалось, что для этого необходимо действительно отречься от Партии из-за её деградации. Такой шаг непременно должен привести, исходя из неимоверной «любви» народа к руководящей и направляющей, к головокружительному росту популярности. Далее предлагалось два пути: либо идти на второй срок как независимый кандидат, либо сделать ставку на одну из оппозиционных политических сил. И всё. Впереди только победа и шесть лет полной независимости! Дочитав до конца эти, – как он их про себя назвал, – «Апрельские тезисы», Иван Иваныч кликнул «крестик» в правом верхнем углу экрана. Почему он выключил компьютер, не знает никто, даже он сам. Однако это было его решение, импульсивное, но, наверное, уместное. Какое-то время он ещё сидел лицом к монитору и, глядя в его черноту, представлял, как тот загадочный обобщённый блоггер суетился возле своего экрана, бессильно стуча по клавиатуре, не понимая, что произошло и не в состоянии что-то исправить. Эта картина, отчего-то, доставляла Иван Иванычу эстетическое удовольствие. Но вскоре он нажал нужную кнопку, и монитор спрятался внутрь малахитового столика. Минуту подумав, он ткнул пальцем в одну из многочисленных клавиш внутренней громкоговорящей связи.

 

Х

– Что с ним произошло? – Думал Василь Васильич об Иван Иваныче, сидя за столом в кабинете одной из своих загородных резиденций и рассматривая в окно, как рыжая, с белой грудкой, белочка скачет с ветки на ветку вековой ели. С каждым прыжком она приближалась к цели – аппетитным шишкам, гирляндами висящим почти на самой макушке покачивающегося от ветра дерева. – Вроде ветра особого нет, с чего бы качаться такой толстой ёлке? – Почему-то совершенно неожиданно пришло на ум. – Скорей всего это качается только верхушка, потому что довольно тонкая, само же дерево наверняка стоит, как вкопанное. Для подтверждения своего предположения Василь Васильич даже привстал и посмотрел сквозь тонированное стекло тройного стеклопакета на комель ели. – Ну да, стоит недвижимо, что с ней при таких корнях будет, – проговорил он, удовлетворённо опустившись в кресло и, продолжая смотреть в окно, повторил: – только верхушка. Белка продолжала не спеша подбираться к заманчиво шевелящимся на ветру шишкам, накручивая спирали вокруг мощного и прямого, как корабельная мачта, ствола, периодически пропадая из поля зрения, наблюдавшего за ней из окна кабинета, за густыми еловыми ветвями. Наконец зверёк достиг вожделенного лакомства и, примостившись на раскачивающейся макушке дерева, принялся добывать хлеб насущный.

Не переставая внимательно следить за животным, Василь Васильич думал о противоречивости и превратности бытия, о том, как странно устроен человек, как он непоследователен в своих действиях. Созданный природой жить на земле он, несмотря на жизненный опыт сотен, даже тысяч поколений, упорно стремится куда-то вверх, как эта белка. Но белкой движет жизненная необходимость, а что движет человеком? Откуда у него это стремление к высоте? Точнее, – к возвышению. Почему на протяжении всей истории общественного развития кто-то постоянно стремился и стремится оторвать человека от его земных корней? Сначала придумали Олимп, «населили» его богами и объявили запретной зоной для простых смертных, пробудив у них, тем самым, нестерпимое желание взобраться на вершину, несмотря ни на что. И толпы жаждущих, движимые тщеславием, ринулись на штурм. Некоторые достигли вершины, но, богами так и не стали. Потом появился рай. Однако, его устроители были предусмотрительней древних детей Эллады, они не давали шансов на небожительство погрязшим в земных человеческих грехах. Но человек уже не мог не покорять вершин, поэтому те, кто имел возможность, стали строить храмы, дабы замолить свои грехи и, всё же, добраться до вожделенной выси, другие придумали покорять выпуклости, существующие на земной тверди или возводить искусственные. У некоторых, при этом, с непривычки, начинала кружиться голова и они возвращались к своим корням, эмпирическим путём достигая понимания того, что чем выше находились, тем больней ощущалось это возвращение. Однако многие из них на это не обращали внимания и с завидным упорством снова лезли и лезли наверх, как эта белка, чтобы быть там первым, а лучше – единственным. Зачем? Что там такого, ради чего идут напролом, сметая всё и вся на своём пути, ради чего не стесняются проявлять свои самые низменные качества, не гнушаясь подлостью и предательством. Василь Васильич знал, что там. Там – ВЛАСТЬ, дающая в нашей стране неограниченные возможности и вседозволенность, как коробок с волшебными спичками, который, по воле писателя Ю.Томина, нашёл простой советский мальчик в одном из ленинградских дворов. Но Василь Васильич так же прекрасно знал, что порой там, наверху может сильно шатать, как сейчас шатает, сидящую на верхушке ели, белку. И удержаться сможет только тот, кто раньше других почувствует зыбкость деревянной конструкции и сумеет заменить её прочным стальным вертикальным стержнем, надёжно закреплённым в бетонном основании. Но и оттуда надо умудриться не упасть, а уйти, если надо, своими ногами. Знал он и то, что эта самая ВЛАСТЬ, как любой предмет, имеет, как минимум, две стороны, которые далеко не равнозначны по своей привлекательности. Но люди, несмотря на высокое о себе мнение, подобны сорокам, которых интересуют только блестящие стороны. Здесь Василь Васильич почему-то вспомнил своего бывшего однокашника по второму институту, который и сегодня, естественно, всё ещё у дел. Тогда он тоже был не в последних рядах, юноша бледный со взором горящим, с пеной у рта доказывал преимущества социализма и ведущей роли КПСС. Он рвал на себе рубаху, призывая сослуживцев до последней капли крови, не щадя живота своего наносить не только посильный, но и непосильный урон вероятному противнику. Клеймил позором и всякими нехорошими словами нерадивых товарищей, пока ему самому не выпала честь воплотить все свои призывы на практике. Но тут возьми и случись 1991 год. Посидел он ещё чуток на инвалютном окладе, потом поводил жалом по ветру, сорвал быстренько с себя погоны и уже его звонкий голос стал слышен в коридорах законодательной власти. Невелика была там должностишка и дохода особого не приносила, да и не надо это ему было. Он млел, и продолжает это делать, от того, что иногда мог нестись по городу с мигалкой в машине своего шефа по каким-нибудь хозяйственным делам и постовые ДПСники перекрывали движение и отдавали ему честь. Сегодня он заматерел, у него уже свой служебный автомобиль. А как он смотрит на подчинённых?.. Как-то он выразил своё жизненное кредо. По сути, оно поддерживается большинством таких, как он. «Хочешь узнать человека – дай ему власть». На этой народной аксиоме заведомо лежит печать негативного отношения к власти и особе, ею обладающей. Увы, хотим мы этого или нет, но власть действительно, в подавляющем большинстве, не делает человека лучше. Недаром считается, что «огонь» и «вода» ничто по сравнению с «медными трубами». Так зачем же пытаться убедить кого-то в обратном. Коль ты у власти – у людей не в масти (ух ты, какой каламбур)! Уж лучше соответствовать своему негативному имиджу, нежели быть понапрасну обгаженным.

Белка, вероятно, из соображений безопасности, чтобы не сорваться со своего сильно качающегося Олимпа, решила не делать два дела одновременно: и есть, и пытаться усидеть на своей ветке. Она стала срывать шишки маленькими, но цепкими лапками и бросать их вниз. Может быть какую-то из них она подберёт и припрячет для лучших времён, а какую-то тут же раздербанит и сожрёт. Манипуляции зверька вызвали у Василь Васильича ассоциацию с воздушным шаром, пилот которого, дабы спасти аппарат и себя от падения, сбрасывает балласт.

– Может быть, это ему и поможет, но с кем останется? – Не отводя глаз от ёлки, подумал он о воображаемом хозяине воздушного шара, живо представляя себе на его месте, Иван Иваныча.

Василь Васильич встал, вышел из-за стола, подошёл к окну и, заложив руки в карманы брюк, стал рассматривать видимую ему часть территории спецобъекта. Мельком он ещё раз взглянул на ель, но белки на верхушке уже не было. Собственно, она уже перестала его интересовать. Покачиваясь с пятки на носок, так же не вынимая рук из карманов, он ещё какое-то время смотрел на ухоженный ландшафт, разрезанный ровными дорожками, мощёнными гранитной брусчаткой. И вновь вспомнил Иван Иваныча, утверждавшего, что его слова должны быть отлиты в граните. Не бывает такого, потому что гранит – это камень, и он не плавится. Может потому они и не действуют, не приносят должного результата, что в граните слова могут быть только высечены. Затем он медленно перевёл взгляд на Рублёвские «просторы» в надежде увидеть серебристую ленту реки, окаймлённую ковром из ярких полевых цветов, изумрудной зелени луга и особо белые на их фоне, берёзовые рощи. Но вместо этого его взору, насколько хватало глаза, предстали пёстрые крыши помпезных, лезущих друг на друга, особняков, по архитектуре которых можно было определить не только эстетические наклонности и менталитет хозяев, но и их персоналии.

Абсолютно не вызывает сомнений, кто счастливый обладатель комплекса буддистских пагод, огороженных крепким забором и противопожарным рвом заполненным водой. Совсем не секрет, не только для Василь Васильича, чья это недвижимость в готическом стиле, представляющая из себя нечто среднее между Кёльнским собором и Собором Парижской богоматери. А то авангардистское строение явно принадлежит одному из последователей модернизации и инноваций. Вон тот гибрид ЦКБ и санатория на черноморском побережье, с ненавязчивой отделкой оконных проёмов стразами, конечно никогда не спутаешь с уменьшенной копией бывшего Центрального военторга. Продолжая рассматривать это смешение жанров и парад тщеславия, Василь Васильич с грустью вспомнил о своих архитектурных пристрастиях, затерянных географически и регистрационно где-то на бескрайних просторах евразийского континента. Когда выдастся оказия их посетить, насладиться чистым горным воздухом или не с чем несравнимым ароматом морского побережья? С этой мыслью он отвернулся от окна. Не спеша осмотрел кабинет, стопку бумаг на столе, требующих того или иного его решения; взглянул на часы, неумолимо приближающие его к рабочим встречам с подчинёнными, многих из которых он только что вспоминал и вдруг понял, что и они, и всё вокруг ему до того надоели, что захотелось послать всех к чёртовой матери, уехать и зажить в своё удовольствие. Он даже представил себя, пишущим прошение об отставке, отчего инстинктивно взглянул на стол, увенчанный кипой документов и, горько улыбнувшись, вернулся на рабочее место. Устроившись в кресле поудобнее, он всё же не кинулся разбирать бумаги, а задумчиво прикрыв глаза, стал загибать пальцы, при этом беззвучно шевеля губами, как первоклассник, вопреки запретам учительницы, использующий пальцы для решения простейших арифметических действий. Пальцев явно не хватало. Василь Васильич взял первый попавшийся под руку карандаш и принялся что-то увлечённо записывать на листке бумаги, затем аккуратно подчеркнул выстроенные в столбик цифры, вывел сумму и с удовлетворением откинулся на спинку кресла. Он ещё раз убедился, что может хоть сейчас исполнить своё совсем недавнее желание, тем не менее, его сиюминутность, вызванная непонятными эмоциями, не давала повода для серьёзного к нему отношения. Всё же зерно сомнений уже запало в душу и на благодатной почве готово дать ростки. Но пока Василь Васильич не был готов расстаться с коробком волшебных спичек. Помимо опасений, сможет ли он адоптироваться к новым условиям после десятилетия жизни в другом, параллельном мире, существовали обстоятельства, таящие в себе гораздо большую угрозу, преодолеть которые не в силах пока даже он, далеко не последний человек в государстве. Ведь не просто так в своих размышлениях о власти он упоминал, что попасть в её высший эшелон и удержаться там ох, как не просто. Но едва ли не сложней спуститься с вершины этой пирамиды самостоятельно и благополучно.

Однако всё оставалось на своих местах и бумаги сиротливо лежали нетронутыми. Хотел того или нет Василь Васильич, но его обязанности, хоть и мечтали многие, пока, кроме него самого никто выполнять не мог. Взяв в руки верхний в стопке документ, он пробежал его глазами и в готовности наложить резолюцию, всё ещё удерживая в поле зрения текст, стал шарить по столу рукой в поисках чего-нибудь пишущего. Пальцы нащупали что-то похожее на авторучку, и Василь Васильич принялся излагать своё отношение к содержанию документа на специально прикреплённом листочке бумаги, называемом чиновниками клапанком. Писалось необычно легко и мягко, но почему-то красным цветом. Поставив автограф под резолюцией, Василь Васильич заметил, что держит в руке двухцветный красно-синий, отточенный с двух концов, карандаш. Будучи хозяином здания на Лубянке и работая с архивами, он частенько видел подписи и резолюции, сделанные похожим карандашом. Вроде бы, положительные решения были исполнены красным цветом, а все другие – синим. Какая уверенность в своей правоте, несмотря ни на что! Какая безаппеляционность, не терпящая никаких компромиссов! Часто не объективно, но он хозяин, он отвечал за всё и за всех! Более всего Василь Васильичу, почему-то, запомнился документ, направленный в Кремль почти накануне войны, 17 июня 1941 года его коллегой, бывшим тогда наркомом госбезопасности Меркуловым. Содержание документа явно не вписывалось в представление руководителя Совнаркома о текущем моменте во внешнеполитической обстановке, отсюда – нервная нецензурная резолюция, уничтожающая труд многих честных сотрудников, ставящая под угрозу их жизни.

Василь Васильич отложил документ и стал внимательно рассматривать карандаш, продолжая думать о том, кто первый придал этой, в общем-то, заурядной вещице, магическую силу. Который всё держал в руках и всех в кулаке. Сколько поломанных судеб и загубленных жизней ради одного – абсолютной власти над огромной территорией и населением, чтобы эту территорию сохранить, а население увеличить, дать ему лучшую и более весёлую жизнь. Кто и кода её увидит, это не важно. Его ненавидели и боялись, больше боялись, – значит, уважали, а многие просто любили. Страна плакала, когда он умер. Кто-то веселился, но большинство плакало. Наверное, так и надо, наверное, по-другому у нас нельзя? Ведь до сих пор по нему ностальгируют. Василь Васильич покрутил карандаш между пальцев, как бы пытаясь в нём нащупать что-то особенное, необычное. Взглянул на клапанок, исписанный красным цветом (резолюция была положительной), поставил карандаш в стакан к другим его «собратьям» – рано ещё, взял привычный Montblanc и, оторвав пестреющий алой вязью клапанок, чтобы не смущать подчинённых, продублировал резолюцию непосредственно на документе.

 

XI

Нажатая Иван Иванычем клавиша немедленно отозвалась голосом Вадим Вадимыча, полным готовности выполнить любой каприз шефа. Однако тот молчал, вспомнив инцидент с договором по флоту и роль Вадим Вадимыча в этом деле.

– Слушаю Вас, Иван Иваныч. – Посчитав, что связь дала сбой, ещё раз, любезно напомнил он о себе.

– Нет, ничего. Случайно тебя побеспокоил. – Ответил Иван Иваныч и отключил абонента.

Вадим почувствовал фальшивые нотки в ответе начальника и тут же ревностно принялся выяснять причину такого к себе отношения. Он связался с наиболее вероятными конкурентами и под благовидным предлогом, как говорится, легендированно, выяснил, не связывался ли с кем-нибудь из них только что Иван Иваныч. Поняв, что сказанное шефом было не что иное, как элементарная отговорка, он серьёзно задумался над причинами произошедшего. Лихорадочный поиск проколов ничего не дал и Вадим Вадимыч немного успокоился. Он не строил иллюзий, что сменив на этой должности не одного хозяина, может пользоваться полным доверием теперяшнего шефа. Собственно, он никогда не претендовал на роль фаворита, но умел быть нужным всем, оказывая, по мере возможности, безобидные услуги наиболее вероятным преемникам. Как-то получалось, что эту вероятность он угадывал на сто процентов. Вот и сейчас, после «ошибочного» вызова начальства, что-то засвербело в его самом чувствительном месте. Однако недостаток информации не позволял сделать сколько-нибудь даже предварительный вывод. Вадим Вадимыч пока знал точно лишь одно – Иван Иванычем овладела очередная идея и направлена она, скорей всего на какие-то преобразования. Но теперь об этом вряд ли кто узнает…

Понятно, что как идеальный чиновник, Вадим интересовался намерениями начальника вовсе не обуреваемый заботой о будущем страны и её многострадального населения. Он хотел знать больше даже не для того, чтобы в случае необходимости использовать имеющуюся информацию. Его волновала неизвестность, которая, в свою очередь, порождала неопределённость, не позволяющую выстроить правильную линию поведения, а это могло быть чревато для него самыми непредсказуемыми последствиями.

– Без тебя разберёмся, – неприязненно подумал Иван Иваныч о подчинённом, вспомнив договор по флоту и его роль в этом деле. – Можно допустить, что это было сделано не нарочно, даже далеко не нарочно и он не Бог, чтобы предусмотреть всё. С другой стороны, не исключена игра в пользу Василь Васильича, ведь Вадим из его бывших. Однако, одному, если все же, довериться советам блоггера, будет очень нелегко. Хочешь того или нет, – опираться на кого-то придётся. И тут Иван Иваныч вновь почувствовал накатывающее на него чувство одиночества. Ощущения вакуума вкупе с оглушающей тишиной, которые он испытал недавно в комнате отдыха, не было, но и избытка в соратниках также не отмечалось.

– Да, выбор не велик, – тяжело вздохнул он, – но лучше меньше, да лучше. – Во, блин, совпадение! Это же вождь российского пролетариата писал, кстати, по поводу реформирования разросшегося и обюрократившегося госаппарата. Да-а, это не просто так, сама история подтверждает правильность моих намерений. Однако, меньше, – это не ничего, а у меня пока только ничего. Тэк-с, – задумчиво произнёс он, барабаня пальцами по столу и одновременно глядя в список телефонов своего ближайшего окружения. Кандидаты отпадали один за другим. Иван Иваныч перестал выбивать пальцами чечётку и в расстроенных чувствах отвернулся к окну. Сквозь бронированное стекло виднелся когда-то главный универмаг великой страны, часть площади и последний приют того, кто развалил ещё более великую державу, но так и не успел построить на её руинах того, о чём мечтал. Его первого назвали Кремлёвским мечтателем. Да, картина не из радужных. Возвращая взгляд назад, в кабинет, Иван Иваныч остановил его на зубчатой стене, которая тоже стала последним приютом для многих достойных и не очень, людей, но подумал он, почему-то, о вещи, совершенно не связанной со столь печальными фактами. Из памяти вдруг всплыл анекдот студенческой поры о том, как посадили по политической статье некоего любознательного мужичка, впервые приехавшего в Москву на экскурсию. Он так хотел всё знать, что спросил у гида, почему кремлёвские стены увенчаны зубцами. Тот совершенно справедливо объяснил – чтобы не проникли враги. Ну а любопытный мужичок поинтересовался, – туда или оттуда? Смешно? Ваня тоже тогда искренне смеялся со своими однокурсниками. Разве мог он даже в самых смелых своих фантазиях и снах предположить, что совсем скоро, по историческим меркам, он сам станет предметом этих насмешек? Ирония судьбы. Да, весело, если бы не было так грустно, – вяло усмехнулся уже Иван Иваныч и вновь обратился к списку. Несмотря на то, что документ не претерпел никаких изменений, ему всё же удалось «выудить» несколько фамилий, над которыми следовало подумать.

Все они, безусловно, обязаны Иван Иванычу, кто-то больше, кто-то меньше. Кого-то он сам лично назначил и, несмотря на массу допущенных его ведомством, а значит, им лично, «косяков», до сих пор держит на месте. Должна быть благодарность? Должна. Хотя не исключено, что вместо этого, он, по долгу, так сказать, службы пытается говна какого-нибудь нарыть. Сам? Инициативно? Вряд ли. Детский сад какой-то. Давно всем известно, что у нас эти западные штучки – компроматы – не «пляшут». Это только в кино косят людей пачками из-за какой-нибудь дискеты или бумажки. Сколько их на каждого лежит! Библиотеку Ленина можно заполнить. Пусть лежат, может пригодятся, когда дальневосточные воеводы китайцам весь лес сбагрят по дешёвке. Всё это ерунда и можно не особо обращать внимания, чуть что и сам лесорубами будет командовать, а то и деревья валить. Хуже, что они с Василь Васильичем одной крови. Другому тоже, вряд ли можно доверять. Придав однажды, придаст и дважды. Когда тесть на него «наехал» с помощью В.В. – сразу перебежал, стал в верности до гроба клясться, только бы не раскассировали. Пока вроде клятву свою держит, но случись что. Когда тот же тесть «продавливал» его на должность, наверняка, тоже клялся-божился. Оставался Альберт Альбертыч, которому Иван Иваныч доверял больше всех не только из этой троицы, но и из всего списка наиболее приближённых. Он мог бы сразу остановиться на нём, но хотел ещё раз убедиться в своей правоте и прозорливости. Альберт зарекомендовал себя, – как пишут в, разного рода, характеристиках и представлениях на должности, звания и награды, – исключительно с положительной стороны. Основной его заслугой Иван Иваныч считал бескомпромиссность и смелость, можно даже сказать, – храбрость в деле (рука так и тянется написать «строительства коммунизма») конструктивной критики исполнительной власти. Несмотря на то, что в деле с подписанием флотского договора совет Альберт Альбертыча оказался, мягко говоря, не совсем соответствующим существующим реалиям и ближайшим перспективам в экономической части двусторонних отношений с юго-западным соседом, Иван Иваныч решил однозначно в его пользу.

Через какое-то время где-то в Ново-Огарёво или в одних из Горок Альберт Альбертыч получил такое предложение, от которого был не в силах отказаться, даже если бы оно ему совсем не понравилось. Всё было обставлено и сделано так, что шаг назад означал шаг в пропасть, из которой было бы уже не выбраться даже при помощи всех имеющихся у него дипломов, учёных степеней и иностранных наград. Во всей стране, да что там в стране, во всём мире он стал единственным, кого посвятил – в общих чертах – Иван Иваныч в свои замыслы. И сейчас, с его помощью и при непосредственном участии, надо было разработать, хотя бы приблизительный план их реализации.

Альберт Альбертыч, в принципе, разделял мнения и убеждения шефа, искренне пытающегося модернизировать общественно – политическую и экономическую жизнь страны, утвердить, насколько это возможно в России в обозримой перспективе, обычную, а не суверенную демократию. Он полностью поддерживал потуги Иван Иваныча в борьбе с коррупцией, его требования по усилению исполнительской дисциплины среди чиновничьей братии, стремление возродить рыночную экономику и прочее. Он совершенно бескорыстно готов был с головой окунуться в эти процессы, справедливо полагая, что в новом качестве, которое ему обещано за лояльность и участие, сможет работать в этом направлении более эффективно. Однако, при всём таком бессребничестве, он ни в коем случае не собирался сам отказаться от возможности воспользоваться служебным положением, – как говорится, – в личных целях. Нет, конечно, не брать взяток, а так, безобидно помочь бизнесу жены, например, или компании товарища, как это делается сейчас всеми, кто имеет такую возможность. Они составляют тот слой населения, который априори не должен так поступать и все делают вид, что так оно и есть. А чтобы не просто делали вид, но ещё и верили, придумали такую игру – «веришь-не веришь». Для того, чтобы в этой игре участвовать, (если не хочешь – накажут) надо всем показать специальную бумажку. Если ты веришь, что можно купить особняк на Рублёвке или, хотя бы, на Лазурном берегу, за сумму, к примеру, в три миллиона рублей, написанную в бумажке, – значит, ты проиграл, потому что нельзя. А если не веришь, – всё равно проиграл, потому что это ничего не меняет.

Как упоминалось выше, вопрос для Альберт Альбертыча: «Быть или не быть» не стоял, однако даже в этих условиях он не мог не учитывать некоторую нерешительность своего шефа, его неспособность добиваться безукоснительного выполнения своих решений и указаний, что выливается в декларативность его намерений и прожектёрство. Правда, в последнее время, в поведении Иван Иваныча стали отмечаться какие-то бонапартистские замашки, нет, скорей наклонности, замешанные на волюнтаризме. Взять, хотя бы, непонятно откуда появившуюся нелюбовь к часовым поясам, зимне-летнему времени. Чем-то знакомым попахивает, типа поворота течения сибирских рек. Понятно, пусть лучше народ беспокоят эти, с позволения сказать, проблемы, чем неудержимый рост цен на энергоносители и отсюда по логической цепочке – всего остального. Однако, вместо того, чтобы горячиться, можно было ещё больше занять население, объявив, например, референдум по временному вопросу. Тут же проявление заботы о гражданах, а это у нас дорогого стоит.

От того, что спать теперь будут меньше, работать больше вряд ли будут, потому что спать будет хотеться, опять же больше будет свободного времени, значит больше будет соблазнов совершить что-нибудь эдакое… после чего уж точно труды праведные будут не в радость. Тем не менее, – «дело сделано и нечего об этом рассуждать» – говаривали турки, отрубив голову не тому, кому следовало. Если же обратиться к нашей истории, то можно увидеть, что волюнтаризм у наших руководителей был в чести и совсем не мешал им занимать свои посты довольно долго.

 

XII

Виртуальное время, как уже отмечалось ранее, ведёт себя совершенно непредсказуемо. Того и гляди прыгнет куда-нибудь в неопределённую сторону, ищи потом себя там в дебрях прошлого или каком-нибудь другом измерении. Поэтому, пока оно, хоть и непривычно быстро, не удостаивая своим вниманием некоторые события, движется вперёд, следует незамедлительно действовать.

В один из ясных солнечных дней последнего месяца лета жители почти одной шестой части суши привычно просыпались, каждый в своём часовом поясе, под звуки национального Гимна. И каждый думал о своих насущных проблемах: кого-то волновал не прекращающийся рост цен, кого-то некачественные жилищно-коммунальные услуги, кто-то мучительно распределял прожиточный минимум, упорно не желая соглашаться, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Кто-то накручивал телефон, чтобы записаться на приём ко всем врачам в районную поликлинику, а кто-то пытался прокручивать в голове вчерашнее и с ужасом понимал, оглядывая пустые углы незамысловатого жилища, что сегодня так хорошо не будет. Но, ни они, ни даже те, кого волновали гораздо более серьёзные вопросы от цен на нефть и котировок акций на всех существующих мировых биржах до стоимости яхт и футбольных клубов, – можно смело утверждать – не знали и не подозревали, что уготовано им ещё с вечера.

Именно в этот вечер Альберт Альбертыч собирался освободиться пораньше, однако визит к Иван Иванычу, внёс неожиданные коррективы. Участившиеся в последнее время встречи руководителя со своим помощником, многие из которых проходили в неформальной обстановке, не могли не обратить на себя внимания со стороны соответствующих людей Василь Васильича. Как они не старались, выяснить достоверно, о чём говорили эти двое, ничего не получалось. Все беседы, которые могли бы представить интерес, проходили вне помещений, а обширная территория загородных резиденций и специальное оборудование, размещённое вдоль прогулочных дорожек, сводили на «нет» усилия даже самых мощных и современных направленных микрофонов. Этот информационный вакуум вкупе с мерами предосторожности и конспирации, которые использовал Иван Иваныч в ходе встреч со своим помощником, начинали нервировать Василь Васильича, увеличивая и без того не малую подозрительность, возникшую у него после разногласий по флотскому договору и не совсем адекватного, при этом, поведения Иван Иваныча. Василь Васильич копчиком чувствовал, что за его спиной что-то происходит или что-то готовится. Если бы это имело место год назад, он даже не обратил бы на это внимания, но сейчас совсем другое дело. Самое безобидное, что приходило в голову – подготовка очередного наезда на его, как он сам это называет, правительственный пул. Хотя и здесь начинает просматриваться система, а это уже не может не настораживать. В то же время, если предположить что-то масштабное – это вряд ли, потому что кроме Альберта, Иван Иваныч ни с кем так систематически не общается. Альберт, так же, не замечен в постоянстве отношений с кем-либо из иерархов. Проскакивала мыслишка прикрыть его на какое-то время, на всякий случай, но слишком он близок к телу, не получится. Попробовать через семью, так те все на островах, а из Лондона, как известно, выдачи нет. Да что, собственно, они вдвоём могут сделать? Государственный переворот? В чью пользу? Он и так сидит, – выше не бывает. Действительно, как интересно у нас всё устроено, с самого начала государства. Один человек, не Бог, а всего лишь человек, наделён практически неограниченной, чуть ли не божественной властью и силой. Менялись эпохи и режимы, но самое главное – власть – оставалась такой же и процесс её передачи мало изменялся. Конечно, вводились некоторые институты, призванные показать, что это не так или не совсем так. Но не Боярская Дума, не первая, не последующие Государственные, как ни старались, этого сделать не смогли. В этом вопросе у нас получается как в том анекдоте про советскую промышленность. Какое сырьё в производственную линию не загружай, на выходе всё равно получишь автомат Калашникова. Как бы то ни было, но накануне того необычно тёплого для короткого московского лета дня, Альберт Альбертыч вновь встретился с шефом на одной из ближних дач. Солнце скатывалось за чудом сохранившийся лес, становилось уже по-осеннему прохладно. Лёгкий туман забирался за воротник пиджака и вызывал неприятный озноб, заставлявший больше думать о чашке горячего чая и мягком кресле у камина, нежели о серьёзных государственных делах. Иван Иваныч, зябко поёживаясь, предложил собеседнику сделать ещё один кружок по периметру участка, после чего пройти в дом для продолжения разговора. Альберт Альбертыч при этом некорректно взглянул на часы, чем вызвал недоумение шефа по поводу его, неуместной сегодня, торопливости. Тем более что дома его никто не ждал, а вот возле дома вполне могли поджидать. Поэтому Иван Иваныч, учитывая важность момента, решил не рисковать и тоном, не терпящим возражений, сообщил помощнику, что торопиться тому незачем, ибо, сегодня придётся поработать подольше. Чтобы ни у кого не возникло ненужных вопросов, его машина с водителем через пол часика поедет на дачу, где и останется до утра.

Помещение, в которое вошли изрядно продрогшие Иван Иваныч и Альберт, было, по нынешним нашим меркам, сравнительно небольшим, метров пятнадцать по площади. Там, как и во всех кабинетах руководителей, стояли буквой «Т» два стола, стены до половины высоты отделаны панелями недешёвых сортов дерева. Окна, если они там вообще были, задрапированы плотными бархатными шторами. Мебель была представлена кожаным креслом за хозяйским столом, парой полукресел у приставного столика и десятком или около того, стульев, расставленных вдоль стен. Аскетизм интерьера завершали три энергосберегающих лампочки не самого мощного накала, убранные в простенькие плафоны, прикреплённые к потолку, обшитому специальным шумопоглащающим покрытием.

Иван Иваныч указал гостю на полукресло у приставного столика, сам же, задержавшись у входа, плотно прикрыл дверь и щёлкнул какой-то кнопкой, отчего помещение наполнилось еле слышным жужжанием, исходившим отовсюду и создающим впечатление нахождения не в комнате, а в каком-то прямоугольном параллелепипеде. Однако ухо быстро перестало воспринимать посторонний шум, а с ним пропало и неприятное ощущение замкнутого пространства.

– Теперь здесь можно говорить обо всём, – с лёгким кряхтением произнёс Иван Иваныч, занимая место напротив Альберт Альбертыча и обводя глазами кабинет. – Да, и не обижайтесь за то, что заставил вас провести эту ночь вне дома. Это только ради вашей безопасности.

– Да что Вы! Какие могут быть обиды! – Совершенно искренне и доброжелательно ответил Альберт Альбертыч, с удовольствием про себя отметив, что шеф стал называть его уважительно только на «вы», как равного.

После обмена любезностями, Иван Иваныч сообщил партнёру, что окончательно, после долгих размышлений и анализа обстановки, решил завтра объявить о своей оппозиции Партии. До законодательных выборов осталось совсем немного. Ровно столько, сколько необходимо потенциальным перебежчикам, чтобы уменьшить Партийные ряды, а оставшимся не успеть понять, в чём дело и перегруппироваться. Не совсем хорошо, что в столицу Василь Васильичу удалось посадить своего человека, но выхода не было, пришлось размениваться картами. В противном случае, вряд ли удалось бы свалить Михал Михалыча, а он, может, был ещё более свой. Однако, очень не плохо, что В.В. сделал своего ставленника столичным лидером Партии. После этого сочувствующих ему не прибавилось, а любой ляп, которых в этом сумасшедшем городе можно наделать по десять на день, будет ассоциироваться именно с Партией. Что-то уж слишком просто и гладко получается. Не похоже, чтобы Василь Васильич не обратил на это внимание. Здесь Иван Иваныч прервал мысли вслух, чтобы обдумать не совсем логичные действия своего оппонента. Альберт Альбертыч, воспользовавшись паузой, постарался несколько успокоить шефа, предложив свою версию происходящего. Во-первых: он полагал, что Василь Васильич вполне мог не обратить внимания на то, о чём справедливо упомянул Иван Иваныч, ибо видит перед собой только одну цель – укрепление вертикали, не оглядываясь на последствия. Тем более что делает он это, находясь в неведении относительно их планов. Предвосхищая вопрос начальника, связанный именно с планами, Альберт Альбертыч поспешил предположить, что, во-вторых: как только настанет завтра, Василь Васильич ещё интенсивней примется за партийное строительство. А это для них очень хорошо. Другого варианта, в условиях отсутствия поддержки руководящей и направляющей со стороны Первого Лица, у него просто не будет. Нет, конечно, есть один, – всё бросить и удалиться, но он этого не сделает, даже если бы захотел, кто же ему позволит.

При том, что обстоятельства действительно, вроде, складывались благоприятно и Иван Иваныч вполне резонно обосновал сроки своего «Партийного отречения» на кануне предстоящих выборов, Альберт Альбертыч считал, что сделать это было бы лучше перед Главными выборами. Он даже мог предложить, когда и как об этом лучше сообщить гражданам страны с наибольшим эффектом. Перед его глазами, как живой, стоял Иван Иваныч на фоне Новогодней ёлки, говорящий во все телевизоры в прямом эфире, невзирая на часовые пояса и совсем не «зимнее время» о своих намерениях. К сожалению, это не оригинально, потому что уже было, но зато никто, ни один человек или какое-нибудь СМИ не сможет исказить смысл сказанного, а на комментарии и обсуждения просто не будет времени и желания. Но как весело и с какими надеждами, после услышанного, встретят Новый 2012 год! Как тогда 2000. Альберт Альбертыч хотел привести ещё несколько, как он полагал, весомых аргументов в пользу своего варианта, однако был прерван Иван Иванычем, давно уже для себя всё решившим. Кроме того, у него ещё было свежо в памяти, как он легкомысленно полностью положился на мнение помощника в этом, будь он не ладен, договоре по флоту, действительно, может быть с экономической точки зрения, для нас не совсем выгодного. А что выгодно? Олимпиада, с её миллиардным, с каждым месяцем увеличивающимся бюджетом? И также ежемесячно разворовываемым. Мало. Подавай ещё чемпионат мира по футболу и к нему ещё миллиардов шестьдесят в «американских рублях»! Это пока. Начнут строить, начнут воровать. Кстати, а кто вообще вбил населению в голову, что футбол – это национальная игра и, что здесь мы должны быть обязательно чемпионами? Где этот пиарщик? Подайте его сюда, и мы заживём при коммунизме! Бешеные «бабки» вываливаем заморским кудесникам, а они ни хрена не могут. Как иностранный дрессировщик из «Полосатого рейса»: – «Ваш тигры не поддаётся дрессировка, моя будет жаловаться, моя улетай». У нас был один, тоже по-русски с акцентом говорил, но дрессировал хорошо. Любые вопросы «с нуля» начинал и в кратчайшие сроки с плюсом заканчивал. Одна атомная промышленность чего стоит! Может им такого подыскать? Гораздо дешевле будет, и чемпионами наверняка станут.

Получается, что с флотом всё не так уж и плохо. Деньги заплатим, но хоть есть за что и не разворуют. Вот, блин, дожились. Глава государства знает, что воруют, более того, знает, кто и сколько и ничего сделать не может, или не в состоянии. Куда им столько? Ведь и детям, и внукам, и правнукам, и, и, и всем другим останется. Достали эти «жирные коты». Кто их так назвал? Да не важно. Пора это прекращать. Перед соседями уже стыдно, хотя, вероятно, не всем. Бессильная злоба, от всплывших вдруг воспоминаний, вновь захлестнула Иван Иваныча, как когда-то в комнате отдыха, однако сейчас она только укрепила уверенность в его правоте и придала решимость действовать.

Тем не менее, утро продолжало идти по стране и кого-то, вставшего с шестым пиканьем сигнала точного времени, «встречало прохладой», кто-то, наоборот, уже напившись чаю или кофе, вытирал пот с лысин, шей, волосатых, и не очень, грудей, торопливо просматривая газету или телепередачу «С добрым утром». Ближе к центру, имеется ввиду и Федеральный округ, административный округ столицы и внутренняя часть её Бульварного кольца, уже мягко и почти бесшумно трогались дорогие авто с запредельно тонированными стёклами. Их пассажиры продолжали думать о курсах валют, биржевых котировках, средних на сегодняшний день, размерах взяток и откатов по различным отраслям и видам деятельности. Некоторые из них, следует отдать им должное, всё же думали о работе, ибо вместо того, чтобы играть в гольф с нужными людьми и в процессе решать вопросы; «разруливать» ситуацию в интересах какого-нибудь знакомого, или родственника; договариваться о судьбе того или иного законопроекта, они понимали, что, как минимум, пол дня придётся заниматься скучнейшим и бесполезным, со всех сторон, делом – сидеть и слушать ничего не решающее и не меняющее, как съезд КПСС, Послание. И никак это мероприятие не сманкируешь, – сидеть придётся не в мягком кресле у себя на Охотном ряду или на Большой Дмитровке, а в самом сердце народной власти, на неудобном стуле. Туда вход по спискам, там за тебя никто не отметится, это не карточку в терминал для голосования за другого сунуть.

Вот так, для каждого по-своему, разгонялся этот день, чтобы в полдень достичь своего пика, затем ещё какое-то время протянуться, параллельной горизонту, линией и сойти на «нет», уткнувшись либо в беспросветную темноту необжитых просторов, либо в яркий свет рекламы и фар тысяч автомобилей, проносящихся по городу, который никогда не спит. И это несмотря ни на что. И никто, даже человек, воле которого должна подчиняться почти одна шестая суши, не в силах ничего изменить даже на подвластной ему территории. День, как и где он начинался, так и там он закончится. Действительно, этот день, как и задумано Творцом, достиг своего пика в строгого определённое время, однако этот астрономический пик был ничто по сравнению с совпавшим с ним по времени и месту политическим.

 

XIII

Уважаемые господа! Услышав такое необычное, в данной обстановке, обращение, зал, ещё не успевший впасть в безразличие и спячку, всколыхнулся, как волна болельщиков на стадионе из-за того, что сидящие в нём принялись внимательно рассматривать себя и соседей, не стали ли они вдруг полицейскими, в смысле, господами полицейскими. Но, тут же Иван Иваныч пояснил, кого он имел ввиду под господами, назвав присутствующих их, прописанными в Конституции, должностями. Зал облегчённо вздохнул и принялся изобретать себе занятия на ближайшие несколько часов. О, как он был не дальновиден!

Иван Иваныч продолжал доклад, говоря что-то о той же самой Конституции, политической системе, многопартийности и тому подобное. Но это было именно «что-то», потому что туман безразличия, как вата начал накрывать аудиторию и только несколько первых рядов не могли себе позволить расслабиться и, по крайней мере, делали вид, что произносимое докладчиком их интересует.

– Я не считаю, что представленные на сегодняшний день партии как в органах законодательной, так и исполнительной власти объективно отражают расклад политических сил в стране, – продолжал Иван Иваныч. Но вата уже окутала большинство присутствующих, и уплотнилась до такой степени, что произносимые оратором слова отскакивали от неё, как от стенки горох. Однако в вынужденных бдеть первых рядах произошло еле заметное движение. Сидящие там, ещё не понимая почему, как-то напряглись и даже верхние части своих тел привели в положение «смирно». Правда, как только они услышали, что это подтверждается даже поверхностным анализом высказываний в интернете, сразу же обмякли, всем своим видом давая понять, что в виртуальном мире ничего серьёзного быть не может.

Сам того не желая, Иван Иваныч своей любовью к передовым технологиям чуть не загубил всё дело, однако, по реакции зала, понял свою оплошность и тут же исправился, пора была брать «быка за рога».

– Да что там интернет! Вы посмотрите вокруг! Мы своими собственными руками создали монстра, который, в конце концов, сожрёт нас самих. Почему у нас такая короткая память или избирательная? Прошло всего двадцать лет, после того, как подобное «существо» проглотило своих создателей, даже не поперхнувшись. Не так ли, Андрей Андреич? – Обратился оратор к, сидящему в первом ряду, руководителю последователей виновника всех наших предыдущих бед. Обладатели престижных мест встрепенулись и обратили ревнивые взгляды на собиравшегося что-то ответить руководителя второй по величине фракции в законодательном органе. Но Иван Иваныч не дал ему возможности это сделать, продолжая: – но это, видимо, нас ничему не научило. Напротив, мы оказались очень способными учениками, в некоторых вопросах даже превзошли своих учителей. Это же надо додуматься вытащить непонятно откуда, якобы представительницу какой-то низовой ячейки Партии и заставить её перед всем миром слёзно просить тогдашнего главу государства не бросать их сирых, а остаться на третий срок правления. Что вы этим преследовали, Борис Борисыч? – бросил Иван Иваныч брезгливый взгляд на главу Партии в законодательном органе. Тот ответил вымученной улыбкой, которая обычно появляется на лицах людей, не определившихся, как воспринимать сделанное в их адрес, замечание. Ещё не унюхав витающих вокруг него неприятностей, Борис Борисыч решил, что это обыкновенная критика единоверца, правильное восприятие которой даже во времена исторического материализма считалось силой партии. Что уж говорить про демократическое сегодня.

– А откуда у вас возникла эта бредовая идея записывать в Партию с рождения? Кем же он у вас должен стать к совершеннолетию? До такого даже в ВКП(б) – КПСС не додумались. – Не унимался Иван Иваныч, издевательски глядя на растерявшегося партийного босса.

– Идиотизм, однозначно! – Выкрикнул с первого ряда, постоянно вертящийся, как будто ищущий направления ветра, флюгер – Вениамин Вениаминыч, не нуждающийся в представлении в силу своей оригинальности. Оригинальный человек оригинален во всём. Зал уже вышел из забытья, а после реплики представителя оппозиционного меньшинства злорадно хихикнул, большинство же хранило гробовое молчание и недоумённо переглядывалось. Почувствовав, что овладел аудиторией, Иван Иваныч, взялся правой рукой за лацкан пиджака, а левую простёр в направлении обалдевших Партийцев и интонацией, схожей с той, которой обладал хозяин таких же жестов, выплеснул на них очередную порцию негатива. При этом он не был уверен, что хотел сказать именно то и так, но какая-то неведомая сила, как тогда, в перепалке с Василь Васильичем, выталкивала из него слова.

– Вы столько лет вели общество за собой, убеждая его, что по пути демократических преобразований. И вдруг оказалось, что это, мягко говоря, не так. Оказывается ваша Партия то ли консервативно-реформистская, то ли реформистско-консервативная. А может всё гораздо проще – она конформистская? Скорей всего это так, потому что конформистами пропитаны ваши ряды, ибо, как только вы объявили себя партией власти в неё полезли, да, да, именно полезли бессовестные людишки и откровенные приспособленцы. Куда подевались гордые своим независимым статусом депутаты? А как воспылали любовью к вам всевозможные артисты, спортсмены и прочие богемные личности, вплоть до, прости господи, нетрадиционно ориентированных. И как стремительно, при этом, стали таять ряды других общественных организаций!

Зал разразился бурными аплодисментами и восклицаниями, ободряющими докладчика. Но большая его часть продолжала молчать, только ещё интенсивней задвигалась, а лица их покрыла страдальческая гримаса, как будто наступила медвежья болезнь, но сделать с этим ничего нельзя. В первом ряду уже не стесняясь, шелестели текстом доклада, пытаясь найти в нём то, о чём сейчас говорилось. Естественно, не найдя ничего похожего, пожимали плечами, переглядывались, перешёптывались и, кто удивлённо, а кто подозрительно, поглядывали на стоящего за трибуной и не узнавали его. За импровизированными кулисами в панике метался режиссёр прямой трансляции с радиостанцией, связывающей его с камерами в зале, но команд никаких не давал, а только периодически высовывал из-за бархатного балдахина растрёпанную голову в надежде обратить на себя внимание хоть какого-нибудь маломальского начальника. Наконец, пришедший в себя и осознавший происходящее Борис Борисыч заметил потуги режиссёра и дал ему еле заметный знак прекратить съёмку. Однако, сидящий неподалёку Альберт Альбертыч, уловил движение и, проследив его направление, упёрся взглядом в лохматого человека, явно творческой наружности, пытающегося что-то говорить по радиостанции. Альберт Альбертыч приложил палец к губам, неслышно встал и прошёл за кулисы.

– Кстати, а на каком основании вы присвоили себе статус партии власти? – Иван Иваныч уже ухватился за лацканы пиджака обеими руками, а присутствующие в зале превратились в гипнотизируемых удавом бандерлогов. Но это не удав и не докладчик ввели их в такое состояние, а простое слово «власть». Помимо того, что оно завораживало, сегодня, после долгих лет безнадёги, появилась реальная возможность отщипнуть от него побольше. И тут, главное, не «щёлкать варежкой» в кругу друзей.

– Лично у меня, как у стоящего на вершине государственной власти, нет не малейшего желания быть ассоциированным с вами.

Зал ахнул и замер с открытыми ртами. А большинство его содержимого вообще выпучило глаза, как бы, из последних сил сдерживая симптомы медвежьей болезни. Не исключено, что у некоторых она действительно проявилась. Говорят, это случается не только от страха, но и от избыточного волнения.

Оценив реакцию и состояние аудитории, Иван Иваныч понял, что не все верят в происходящее, и счёл нужным убедить их в обратном.

– Пожалуйста, не думайте, что говорю я всё это в каком-нибудь горячечном бреду. Нет. Для тех, кто не сразу соображает, – ещё раз нет! Я долго думал о причинах бардака, который творится в стране, практически во всех областях жизни общества и пришёл к единственно правильному выводу – это всё из-за монополии единственной Партии, к установлению которой, к сожалению, я тоже причастен. Она везде, даже там, где не должна быть. «Но это же прекрасно!» – Скажете вы. Да, – если при этом что-то делается! Но пока она, как опухоль, распространившая свои губительные метастазы, уничтожающие всё, что не вписывается в её понимание социально-политического и экономического развития страны. Я уже не говорю о том, как организуются и проводятся выборы.

Это, в том числе и из-за вас, летом сгорела половина страны! Не смотрите на меня с неподдельным удивлением, Борис Борисыч. Конечно, вы не бегали со спичками и не поджигали леса и деревни, но и вы же, через своих однопартийцев с министерскими портфелями и губернаторскими штандартами, ничего не сделали, чтобы этого не допустить, а когда допустили – чтобы предотвратить. Вы с иронией относитесь к интернету, а зря, – было бы полезным иногда туда заглядывать. Если Вы считаете мои обвинения голословными – послушайте, что думает об этом народ. Так сильно думает, что даже стихами стал выражаться. И Иван Иваныч процитировал заранее заготовленную копию стихов какого-то народного рифмоплёта.

– Ну как? – ехидно поинтересовался Иван Иваныч у поникшего Борис Борисыча, но тут же повернулся к другой части аудитории и продолжил.

– Бездействие ваших политических оппонентов тоже не делает им чести, но вы взяли на себя ответственность называться правящей партией. Так что вам мешает ей быть? Вы появились, в лице вашей юной поросли, только тогда, когда надо было вручать ключи от вновь построенного жилья, чтобы покрутиться перед телевидением. Молодцы! Или я в чём-то не прав?

Аудитория восприняла паузу в речи оратора, как сигнал к немедленному реагированию и наполнилась аплодисментами. Иван Иваныч, оглядывая сидящих с высоты трибуны, с удовлетворением отметил хлопающих уже и в стане большинства. При этом, на них никто из соратников не смотрел косо. Каждый думал о себе. Неожиданное выступление Иван Иваныча, которое наверняка вездесущие СМИ уже назвали революционным, требовало логического завершения, хотя оратору было ещё много чего сказать, но самое главное сказано, а остальное уже не суть важно. В заключительном слове он сообщил, что в самое ближайшее время проведёт консультации с основными политическими партиями, включая некоторые, не преодолевшие семипроцентный барьер, который, кстати, планируется пересмотреть в сторону понижения. По результатам консультаций будет объявлено о дальнейших шагах по реанемированию многопартийной системы. По рядам оппозиции прошелестел весёлый, с оттенком надежды на перемены, шёпот, но сразу же стих, как только Иван Иваныч обмолвился, что не исключает появления на политической сцене новой партии.

Обнадёженные и озабоченные избранники судьбы долгое время не могли покинуть помещение из-за заткнувших выходы представителей различных СМИ, непременно требующих объяснений и комментариев случившегося. Однако даже самые разговорчивые любители пообщаться с прессой, бесцеремонно расталкивали её представителей и молча рассаживались в ожидавшие их тонированные «Мерседесы», «Ауди» и другие изделия зарубежного автопрома.

В то время, когда политическая элита толь-только пыталась оправиться от контузии, нанесённой ей, как разорвавшейся пятисотфунтовой бомбой, речью Иван Иваныча, поведение остального, не элитного, населения страны напоминало что-то среднее между тем, когда в 1941 году оно услышало из речи Молотова о начале войны и реакцией на выходку компьютерных хулиганов, запустивших в 2009 году на электронные рекламные щиты половой акт порнографического содержания. Вопреки радующейся молодёжи, не знакомой с изречениями китайских мудрецов и потому жаждущей постоянных перемен, люди старшего и преклонного возраста хранили молчание, изредка покачивая головами и невесело вздыхая. Вели они себя так не потому, что не приветствовали смелость руководителя и его стремление осчастливить подопечных граждан, хотя бы на старости их лет, а потому, что историческая память и жизненный опыт, приобретённый не на одном примере смены власти, не пускали их в пляски радости. Они были твёрдо убеждены, что в России, как нигде больше, справедлива народная мудрость, гласящая, что лучшее – враг хорошего. Однако, и в их огрубевших от скепсиса душах и заточенных на постоянную борьбу за светлое будущее умах, всё же теплилась надежда, та самая, которая умирает последней.

Но, в общем и целом, народ совершенно справедливо ликовал, независимо от национальности и вероисповедания. Органы правопорядка, не получившие чётких указаний, но отмечающие в одних рядах и славян и совсем не их, по устоявшейся привычке решили придать этой радости националистическую окраску, однако, когда огребли и с той, и с другой стороны, поняли свою недальновидность.

Эфир гудел от избытка электромагнитных колебаний, посылаемых вышедшими из анабиоза разнокалиберными представителями различных средств массовой информации, во все концы мирового информационного пространства. Он ещё больше накалялся, когда получатели этих новостей, не веря своим представителям, а ещё больше – в происходящее, настаивали на подтверждении достоверности случившегося. Но что могло быть более достоверным, чем застывшие в оцепенении потоки машин, не желающих двигаться в неизвестность или вместительные, но заполненные до отказа и раздувающиеся от этого как воздушный шарик, магазины бытовой техники с работающими внутри всевозможными телевизионными приёмниками, ведущими прямую трансляцию из самого сердца одной шестой части суши. Все попытки вездесущих представителей пятой власти залезть в умы охваченных столбняком масс, путём взятия интервью, как правило, не приводили к успеху. На любые вопросы слышался или не совсем здоровый смех человека, выигравшего в лотерею баснословную сумму и пока не верящего в случившееся, или невнятное мычание чудом выжившего после падения с пятидесятиметровой высоты.

Однако, наиболее доверчивые или наиболее информированные представители самых развитых демократий, используя новейшие телекоммуникационные технологии, беспощадно «сверлили» в эфире исключительно свои отверстия, по которым, как воду по трубам, направляли в адрес Иван Иваныча свои поздравления и радость по поводу возвращения «заблудшего сына» в лоно истинной демократии. При этом каждый из них, конечно же, рассчитывал на ответную его покладистость. По крайней мере, на возможность провести в законодательный орган управляемых правых либералов, и через них решать необходимые вопросы. Но основной гарант мировой демократии, со свойственным ему размахом и самоуверенностью, как Зевс с Олимпа, свысока поглядывал на мелочные желания своих собратьев по клубу. Он-то чётко себе представлял, что хотел видеть в этой стране, а самое главное, что ей будет адекватно воспринято. Более чем двухсотлетний опыт подсказывал ему, что разделять целое на две части, и властвовать ими гораздо проще и дешевле, нежели пытаться собрать это целое из, зачастую, несовместимых осколков, а потом ими управлять.

 

XIV

Прежде, чем выполнить своё обещание по встрече с партийным активом, Иван Иваныч решил провести консультации со своим ближайшим окружением из числа единомышленников. Основной вопрос, который следовало решить незамедлительно, совместно с ещё раз подтвердившим свою преданность, Альберт Альбертычем и, всё таки, Вадим Вадимычем – это создавать ли в экстренном порядке новую партию и с ней идти на промежуточные выборы или опереться на какую-нибудь из существующих. Как не старался Иван Иваныч, но обойтись без колоссального опыта Вадима в такого рода делах, он просто не мог. К тому же, проверенный на «прочность» Альберт, тоже советовал прибегнуть к его помощи.

Времени на раздумья особенно не было. Да и главное уже сказано, эффект внезапности достигнут и, рано или поздно, все должны узнать имя счастливчика в лице названия партии, на которую будет сделана ставка в дальнейшей борьбе за корону, скипетр и державу. Поэтому Иван Иваныч без видимых колебаний дал добро на участие в команде Вадим Вадимыча.

Создание какой-то новой политической силы, в условиях недостатка времени, решили пока не обсуждать, хотя все трое, вероятно, в силу их возраста или ещё чего-нибудь, очень любили перемены. Эта любовь, порой, доходила до патологии. Но помимо временного фактора, большое влияние на такое решение оказал партийный расклад, представленный Вадим Вадимычем, из которого следовало, что в случае создания новой партии пусть даже самой демократической и прогрессивной, существующее большинство, несмотря на его снобизм, немедленно войдёт в союз со своим политическим клоном ЭРЭСом. И этот тандем, несмотря на прежние разногласия, которые, впрочем, придумывались для обоих, вместе, будет как никогда крепок, потому, что замешан на самом сильном инстинкте – инстинкте самосохранения. В этой ситуации организационно не окрепшей структуре будет очень сложно противостоять опытным аппаратчикам, которые всеми правдами и неправдами постараются отстоять свою гегемонию. Понятно, что многие их сторонники, несомненно, будут рассматривать вновь созданную партию под предводительством главы государства как заманчивую альтернативу для своего выживания, однако до поры они не будут предпринимать каких-либо практических шагов. И с кем дружить против всего этого новичкам? С РПЛД? Очень их мало, да и выжидать они будут до последнего, пока окончательно не прояснится, чья взяла. Андрей Андреич со своими ностальгирующими массами. На каком-то этапе с ними можно было бы вступить в тактический союз, в крайнем случае. Хотя нет уверенности, что их идеологические догмы позволят им на него пойти.

– Но такое же может произойти и с той структурой, которую мы выберем в качестве базовой. – Высказал сомнение Альберт Альбертыч.

– Абсолютно с вами согласен, – парировал Вадим Вадимыч, – если сделаем ставку, к примеру, на какую-нибудь партию любителей пива или сексуальных меньшинств. Сохранявший до сих пор молчание и нейтралитет в дискуссии своих помощников, Иван Иваныч встрепенулся от слов Вадим Вадимыча, и недовольно пробурчал: – Вы, что же, сравниваете нас и наши намерения с этим планктоном? Он прекрасно понимал, что это не так, но решил немного урезонить помощника, чтобы чувствовал своё место и особо не зазнавался, тем более, что сам не был сторонником создания новой партии, хотя душа его жаждала новых свершений и терминов. Он совершенно осознанно разделял мнение старшего по клубу о том, что со всех сторон наиболее целесообразно иметь в стране минимальное количество партий, реально представленных в высших органах власти. А минимальное – значит две, потому что одна – это уже не демократия. Увидев в глазах Вадим Вадимыча некоторое смятение с примесью испуга, Иван Иваныч удовлетворённо про себя улыбнулся и всё так же начальственно поинтересовался у него на кого делать ставку.

– Я предлагаю, вернее, моё мнение, – на всякий случай состорожничал Вадим Вадимыч, – на сегодняшний день самый подходящий вариант – это ЭРЭСы.

– Но вы же только что утверждали, что это клон Партии, её тень, то есть, практически, она и есть. Как же, в таком случае, можно на неё опираться? – От возмущения чуть не выкрикнул Альберт Альбертыч. Было не совсем понятно, то ли он действительно искренне недоумевал по поводу противоречивых мнений и предложений своего коллеги, то ли из ревности старался уличить его в непрофессионализме. Однако Иван Иваныч спокойно воспринял выпад своего подчинённого. Вероятно, потому что разделял мнение Вадима, ибо других вариантов просто не просматривалось. Записать в союзники Сергей Сергеича, вынужденного пока играть, по воле того же Вадим Вадимыча, вторые роли и оттягивать на себя потенциальных соратников Андрей Андреича значит лишить Партию во главе с Василь Васильичем практически единственно возможного союзника.

– Согласится ли сам предводитель ЭРЭСОв? – Подумал Иван Иваныч и вопросительно посмотрел на Вадима, который всем своим видом давал понять, что готов развеять любые сомнения присутствующих и, расценив обращённое на себя внимание шефа, как руководство к действию, без лишних эмоций, стал приводить аргументы в пользу своего предложения.

– Во-первых: – сразу же обратился он к Альберту, – каждая тень всегда стремится стать её хозяином и, получив такую возможность, вряд ли её упустит. А здесь уже наша задача – придать этому хозяину нужный облик. Во-вторых: – Вадим Вадимыч перевёл взгляд на шефа и, как будто прочитав его мысли, продолжил, – о таком подарке судьбы Сергей Сергеич, столько времени проведший на втором плане политической сцены, может только мечтать. На него, как снег на голову, обрушится возможность наконец показать всем, кому это интересно, что он вовсе не марионетка, не клон и уж точно не тень, каким выставляют его политтехнологи. Здесь Вадим Вадимыч слегка закашлялся и покрылся стыдливым румянцем, но не оттого, что сам отвёл лидеру ЭРЭСов такую роль, а оттого, что в своём монологе не смог обойти столь щепетильный момент. Заметив замешательство подчинённого, Иван Иваныч послал ему рукой утешительный жест и попросил продолжать. Вадим Вадимыч прокашлялся, отпил глоток воды и на секунду задумался, вероятно, вспоминая, на чём остановился. – Да, к тому же появится блестящая возможность поквитаться с заклятым другом Борис Борисычем за все зарубленные им ЭРЭСовские инициативы. И, в-третьих: ни для кого не секрет, с какой целью появилась эта загадочная партия РС. Так вот, она даже в своём нынешнем виде и положении довольно привлекательна для сочувствующих организации Андрей Андреича. И уже не только для них. Слово справедливость, входящее в её название – вот, что самое ценное. Именно оно привлекает, а с нашим участием, ещё больше будет привлекать, соскучившихся по этому понятию, как свет притягивает мотыльков. Главное, не допустить, чтобы они обожгли крылья раньше времени. Да, наши последователи большевиков тоже, во всю, ностальгируют по справедливости и обещают её при любой возможности. Но их справедливость эфемерна, потому что неотъемлема от конечной цели – построения коммунизма, которого никто не видел и не пробовал, за редким исключением отдельных товарищей и господ. К нему невозможно придти, как невозможно достичь линии горизонта. А наша справедливость замешана на демократии, примеров которой в Европе и дальше, хоть отбавляй. Тут Вадим чуть не ляпнул, что вообще это очень удачный проект, но в последний момент удержался, а Иван Иваныч с опаской подумал, не телепат ли он. Прямо Вольф Мессинг какой-то.

Вадим Вадимыч не был ни тем, ни другим; просто все они там, наверху думают одинаково. Им только кажется, что они индивидуальности, но на самом деле ничем не отличаются от тех, долгие годы стоявших на Мавзолее в одинаковых серых пальто и шапках-«пирожках». Эти моложе, но это дело наживное; молодость, как известно – тот недостаток, который быстро проходит. Но уже сейчас они дают фору тем. А как же, технологическое развитие не может не оказывать влияния на развитие общественное, ускоряя в нём все процессы, которые, в свою очередь, не могут так же не влиять на течение времени. То, что раньше требовало месяцев или лет, сегодня решается за часы или дни. Однако, какими бы они акселератами ни были, им не под силу вырваться из партийного однообразия, завёрнутого в демократический централизм, где все должны мыслить и поступать одинаково. Так было при тех, на Мавзолее, так остаётся и сейчас, пока только возле него.

Посчитав аргументы, приведённые Вадимом в пользу России Справедливой достаточными для принятия окончательного решения, Иван Иваныч встал из-за стола и не спеша подошёл к окну, затем повернулся к наблюдавшими за ним помощниками и внимательно на них посмотрел. При этом, сам того не желая, он подсознательно копировал мимику, походку и всё остальное самого Отца народов, от чего только что запальчиво доказывавший свою правоту один его помощник и скептически слушавший его другой, невольно съёжились и переглянулись друг с другом.

– А что значат ваши слова, Вадим Вадимыч, насчёт мотыльков? – Почему-то с еле заметным кавказским акцентом поинтересовался Иван Иваныч и, отойдя от окна, принялся мерить кабинет еле слышными короткими шагами в ожидании ответа подчинённого.

– Понимаете, т… – от всего происходящего он чуть не назвал шефа товарищем Сталиным, – я полагал, что рано или поздно люди разберутся, что вместо одной партии власти они попали в другую и могут повести себя не совсем предсказуемо, вернее, совсем не так, как нам бы хотелось. Вадим собирался развить свою мысль, но остановившийся внезапно посреди кабинета Иван Иваныч с удивлением взглянул на него, взмахнул рукой, в которой не хватало только трубки и, всё таким же сталинским тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнёс: – очень жаль, что вы не совсем адекватно воспринимаете наши намерения. Вы, вероятно, по старой привычке, всё ещё думаете, что мы здесь плетём какие-то интриги с единственной целью захвата и удержания власти. Хочу вас заверить, что это совсем не так. – С этими словами он ещё раз, но уже с многозначительным прищуром, посмотрел на Вадим Вадимыча, словно желая убедиться, всё ли тот правильно понял, и вновь принялся шагать по кабинету, продолжая говорить, но, уже не обращаясь ни к кому из присутствующих. Скорее в очередной раз убеждая самого себя в правильности выбранного пути.

– Нашей основной задачей является создание действенной многопартийной системы (говоря так, Иван Иваныч имел ввиду всего две партии), способной обеспечить, на сколько это возможно в нашей стране, построение демократического общества со всеми присущими ему институтами, где передача власти будет происходить не по принципу преемственности, а на основании объективных результатов волеизъявления народа. Здесь он почувствовал некую излишнюю высокопарность в своей речи, остановился и поднёс руку ко рту, как если бы хотел раскурить трубку, затем опять обратился к Вадим Вадимычу: – и вот именно для этого мы создаём партию нового типа, – ткнув в его направлении указательным пальцем. – Несмотря на то, что вы не смогли разглядеть в глубине наших стратегических задач конечной цели, мы не можем не согласиться с вашими предложениями по решению наших тактических задач. От этих слов Вадим наконец-то вышел из съёженного состояния, облегчённо выдохнул и услышал, как награду за ранее перенесённые переживания – поэтому примем ваш вариант; будем использовать потенциал ЭРЭСов.

Нетерпеливо ёрзающий на своём месте Альберт Альбертыч хотел что-то добавить или, может быть, высказать кое-какие сомнения, однако был остановлен всё уже решившим Иван Иванычем. В данный момент опыт и знания помощника по политическим проектам был для него значительно важнее, нежели сухие умозаключения экономиста. Хотя, для элементарного подсчёта соотношения сил пригодились бы и его знания, тем более что именно об этом он и хотел поведать собравшимся. Ведь, исходя из количества представителей Партии в законодательном органе, они вполне могут выразить главе государства вотум недоверия или, как сейчас любят выражаться, импичмент. Но это, если ориентироваться только на голые цифры. Конечно же, и Иван Иваныч, и Вадим не могли не учитывать такой возможности, но почему никто из них ни разу об этом не обмолвился? Ведь математика-царица наук всеми своими интегралами и дифференциалами, а также более низкими, арифметическими действиями, даёт понять о явной угрозе со стороны чисел. – Не унимался Альберт Альбертыч, пока не включил шахматно-аналитичсеские способности своего ума, после чего осознал, что многие считают царицей наук вовсе не математику, а философию. Но не марксистско-ленинскую, капиталистически-метафизическую, религиозную или какую хотите другую вообще, а их основной раздел – философию выживания, ярчайшим представителем которой был ни кто иной, как Вадим Вадимыч. В совершенстве владея методикой самосохранения при смене политических «элит», он прекрасно знал, что уже в следующее мгновение после осознания смысла сказанного Иван Иванычем во время его кремлёвской речи, казалось бы, монолитные и незыблемые, как керамические зубы поп звезды, ряды Партии, начали шататься, как зубы больного цингой полярника. А как только будет ясно, где можно получить необходимые витамины, этот, пока ещё безупречный партийный рот станет похож на что-то среднее между улыбкой Бобби Кларка, Александра Овечкина и бомжа после неравной схватки за пустые бутылки.

– Ну что, господа, я полагаю, мы готовы к проведению обещанных консультаций с представителями партий, поэтому не считаю нужным откладывать это мероприятие в долгий ящик. Или будут иные предложения? – Поинтересовался Иван Иваныч у своих помощников уже совершенно не сталинским голосом. С одной стороны, у него действительно чесались руки поскорей поставить все точки над «I» и посмотреть, насколько его предположения будут соответствовать действительности. Как не странно, сейчас, его не столько волновал результат, скорей всего, потому что он в нём не сомневался, а процесс. Даже не процесс, а желание увидеть реакцию на оглашение принятого им решения. Он с каким-то иезуитским наслаждением предвкушал это действо, когда клявшиеся в вечной верности делу «Партии и правительства» надутые от своей государственной значимости, солидные дядьки, да и молодые люди будут разрываться между своей совестью (у кого она есть, и кто как её понимает) и инстинктом самосохранения. С другой стороны, он торопил события, всё ещё не до конца доверяя Вадим Вадимычу, таким путём стараясь минимизировать возможность утечки нежелательной информации раньше времени.

– Раз других предложений и возражений нет, через пол часика начнём, прямо здесь, – подытожил Иван Иваныч. Взглянул на часы и попытался пошутить, – и вам никуда ходить не надо, всё с доставкой на дом. Затем он скептически оценил кабинет с точки зрения наибольшего удобства наблюдения за действующими лицами и решил, всё же, провести консультацию в одном из небольших зальчиков по соседству.

Входя в зал, Иван Иваныч надеялся увидеть там, во главе единопартийцев, Василь Васильича как их предводителя в масштабах всей страны. Он понимал, что это маловероятно, ибо В.В. всегда игнорировал мероприятия под руководством первого лица, давая тем самым ненавязчиво понять, для особо внимательных, что хоть он и второй человек в государственной иерархии, но первый в Партии и государстве. Но сегодня такой момент… Можно было бы попытаться что-то исправить, вступив в полемику, привести факты и аргументы предвзятого отношения к Партии, а может и к нему лично. У нас любят обиженных. Но именно в это время, как обычно, ему остро необходимо проводить совещание со своими подчинёнными в другом месте. Первый порыв разочарования от невозможности наблюдать в живую реакцию непосредственного конкурента сменился более рациональным осознанием преимущества его отсутствия и Иван Иваныч в приподнятом настроении расположился со своими единомышленниками диаметрально напротив сидящих за большим круглым столом, инкрустированным слоновой костью, четырёх основных партийных боссов, мирно беседовавших между собой. Они понимали, что здесь и сейчас от них уже ничего не зависит. Им нечего делить, ибо всё уже решено и это собрание – просто процедура, неотъемлемая часть демократического ритуала, который в своём завершении трансформируется в несколько фраз на пресс-конференции, или просто в СМИ типа: «в результате проведённых консультаций с ведущими думским фракциями мы пришли к целесообразности того-то и того-то». Тем более что в их памяти была ещё очень жива ремарка Иван Иваныча по поводу возможного создания новой партии. А из его уст это могло звучать только как новой партии власти. Они, в силу своего прошлого, овеянного красными знамёнами и историческими решениями съездов КПСС под руководством единственной руководящей и направляющей силы, несмотря на либеральные, демократические и прочие подобные заявления, не могли себе представить, как на практике может быть по-другому. Каждый из них знал определённо одно, что получив возможность, в первую очередь из возглавляемой ими организации сотворили бы партию власти. Потому что другого они не знают и по-другому не умеют. А самое главное – так легче всего управлять таким неуправляемым организмом, как одна шестая часть суши, поэтому вступительную часть монолога Иван Иваныча, связанную с назревшей необходимостью изменения существующего порядка партийного строительства, они слушали подчёркнуто внимательно только из уважения к его служебному положению. Но стоило ему заговорить о главной цели задуманных преобразований, как все четверо недоумевающее посмотрели на него, стараясь понять, не перепутал ли тот аудиторию. Ведь присутствующие в зале не наивные избиратели, готовые верить каждому слову и пускать слёзы умиления по поводу любых обещаний. Они, партийные предводители, сами за счёт этого живут и могут такое навыдумывать, что все известные истории писатели-фантасты станут в очередь за сюжетом. Однако в глазах Иван Иваныча горел недобрый огонёк не свойственной ему решимости воплотить сказанное в жизнь, во что бы то ни стало; и его голос вновь обрёл интонацию, и еле уловимый кавказский акцент, услышав который присутствующие уже не сомневались, что будет именно так.

– Мы тут посовещались с товарищами, – не спеша, как бы подбирая нужные слова, произнёс Иван Иваныч и обвёл взглядом своих помощников, – и решили, что будет правильным не создавать новую партию.

Четвёрка, как по команде вскинула на него глаза, каждый в надежде, что кто-то из них может быть избранным на роль преемника. Но докладчик тут же лишил одного всяческих иллюзий, обратившись к нему: – у нас их и так больше, чем нужно, что сказывается на их работе, не так ли, Борис Борисыч? Оставшиеся трое злорадно уставились на побледневшего, не привыкшего к таким обращениям, лидера пока ещё большинства, а верный себе Вениамин Вениаминыч, чётко улавливающий дуновение ветерка, не упустил момента проявить лояльность.

– Правильное решение! Подонки, однозначно. И всю страну уже заполнили подонками! Хватит уже этой диктатуры. Однозначно, только демократия может возродить страну!

Остальные из, так называемой, большой четвёрки восприняли паузу в монологе Иван Иваныча и реплику предводителя РПЛД как сигнал к началу дискуссии, хотя, как упоминалось выше, у всех них существовало понимание её бесполезности, ибо там, наверху, всё давно решено. Однако надежда умирает последней и чем чёрт не шутит.

– Мы, как вторая по численности партия, из представленных в законодательном органе, готовы предоставить свою, так сказать базу, для возрождения могущества страны. Мы даже готовы взять на себя всю ответственность за то, что будет происходить и за конечный результат. – Пробасил Андрей Андреич и с некоторым оттенком преданности посмотрел на Иван Иваныча.

– У вас уже была возможность порулить. Восемьдесят лет водили нас зигзагами к светлому будущему, всё не могли зигзаг удачи нащупать. Моисей свой народ и то в два раза меньше водил, но хоть вывел. У вас ещё в девяносто шестом была возможность взять на себя ответственность, что-то вы забздели. Какая у вас база!? На этой вашей базе что не создавай, получается одна диктатура пролетариата, а самое близкое, что вы можете выдумать про демократию, – это ваш партийный демократический централизм. Когда кто-то не согласен, – того в лагерь. Надоели уже, однозначно! – Не дав никому из присутствующих переварить услышанное из уст лидера коммунистического движения в отдельно взятой стране, эмоционально, сопровождая каждую фразу взмахами руки, выразил свою давнишнюю «любовь» к оппоненту Вениамин Вениаминыч.

– Трудно быть первым и не совершать ошибок, – привыкший к подобного рода нападкам, спокойно парировал Андрей Андреич. – Главное то, что мы эти ошибки осознали, научились правильно реагировать на конструктивную критику и избавились, таким образом, от некоторого догматизма в нашей работе. В этом и заключается сила и здоровье партии, а не в том, чтобы метаться между двумя берегами в поисках более уютной и спокойной гавани.

Такого прозрачного намёка Вениамин Вениаминыч стерпеть не мог. Он с трудом сдержался, чтобы не обозвать собеседника подонком или того хлеще и не выплеснуть на него стакан воды. Но смолчать было выше его сил и он уже набрал воздуха в лёгкие и даже придумал синонимы для обычно употребляемых им слов и выражений в политических спорах, но был прерван Иван Иванычем, посчитавшим, что пора переходить к самому интересному – финалу затянувшегося спектакля.

– Для нас очень интересна ваша полемика, однако, цель нашей встречи совершенно иная, – всё ещё сохраняя кавказский акцент, с расстановкой произнёс он. – Мы уже вам докладывали, что не собираемся, пока, создавать новую партию, но и не хотим больше опираться на Партию, называющую себя партией власти, – и брезгливо поморщился. Борис Борисыч побледнел ещё больше, а остальная троица заёрзала в своих креслах и с нескрываемым ехидством демонстративно уставилась на него. Но Иван Иваныч, как будто, не заметив происходящего, продолжил: – мы внимательно изучили все уставные и программные документы возглавляемых вами организаций, их практическую деятельность, – и поочерёдно указал на Андрей Андреича, Вениамин Вениаминыча и Сергей Сергеича, умышленно не обратившись к Борис Борисычу. Нельзя сказать, что он питал к нему какую-то личную неприязнь, хотя и любви между ними не отмечалось. Да и к Партии его уже не было особого отторжения, даже было какое-то сочувствие, какое бывает у победителя в отношении побеждённого. Но какая-то неведомая сила, действие которой он начал на себе ощущать с момента спора с Василь Васильичем по флоту, не давала ему проявить благородство или хотя бы элементарную жалость к своему контрпартнёру. Наоборот, она заставляла добить, если воспользоваться боксёрской терминологией, уже находившегося в нокдауне соперника, не дать ему оправиться, хотя в этом, вроде бы, не было особой необходимости. Может быть, такая жёсткость обусловлена правилами политических поединков, победить в которых можно только таким способом? Наверное, да. Ведь и Борис Борисыч, и его партийный шеф тоже особо ни с кем не церемонились ради достижения своей цели – тоталитарного господства во всех областях, закоулках и закутках нашего общества. Да Бог с ними. Пусть выкручиваются, как хотят.

– Так вот, проанализировав всё это, мы пришли к решению, – Иван Иыванычем вновь овладело непреодолимое желание насладиться беспомощностью сидящих напротив него и он сделал паузу только лишь для того, чтобы это наслаждение испытать. При этом он увидел перед собой не просто боссов, некогда оппозиционных партий, а школьников начальных классов, рьяно тянущих вверх руки – вызовите меня, я хочу ответить, я готов! Пауза затягивалась и стала напоминать театральную, поэтому он продолжил, – что наиболее подходящей для нас будет партия Российской Справедливости. Сергей Сергеич от радости и неожиданности потерял дар речи и вместо слов благодарности первое время просто шевелил губами. Из ступора его вывел возмущённый бас Андрей Андреича: – Ну почему? Ведь мы одни из самых популярных в народе. Только Сергей Сергеич собрался выразить Иван Иванычу слова бескрайней благодарности, как его перебил, переходящий на фальцет возмущённый крик Вениамина Вениаминыча по поводу того, что пусть уж лучше остаётся всё как есть, чем выбирать самую непредставительную из присутствующих партию.

– Да успокойтесь вы! – Степенно, уже почти по хозяйски, оборвал его совсем пришедший в себя Сергей Сергеич. – При чём здесь количество голосов. Вам же объяснили, что это решение – результат всестороннего анализа партийных программ и их практической реализации. К тому же мы единственные, кто стоит на социал-демократической платформе. Но сейчас я бы хотел выразить большущую благодарность нашему руководству за оказанное нам доверие и могу совершенно ответственно заявить, что мы, ЭРЭСы, если понадобится, жизни свои положим на алтарь отечества.

От такой речи, больше от тона, которым она была произнесена, теперь уже заклинило Вениамин Вениаминыча. Андрей Андреич, не говоря о Борис Борисыче, просто молчал, поняв, что прения закончены. Иван Иваныч же на эту пламенную речь теперь уже своего соратника отреагировал совсем не в духе времени. В него вновь, как будто вселился какой-то бесёнок. Он слегка сощурился, как если бы спасался от попадающего в глаза, табачного дыма и, пристально глядя на Сергей Сергеича, всё с тем же акцентом и в той же манере, произнёс: – ну зачем же так кардинально? Если все мы бездумно падём в борьбе, то кто же продолжит начатое дело? Не знаете? И я не знаю. Раз никто из нас этого не знает, значит – это будет не совсем правильно. А если не правильно, значит так делать не надо, иначе польза от этого будет только нашим политическим оппонентам. Исходя из сказанного, напрашивается вопрос, насколько нужны нам люди, которые помогают не нам, а им?

От последних слов, особенно от того, как они были сказаны, на Сергей Сергеича дунуло сыростью Лубянской камеры. Он в ней никогда не был, но представлял, что там должна быть именно такая атмосфера, усугублённая запахом плесени, исходящей от слезящихся каплями воды стен, выложенных из грубого необработанного камня. И он вдруг с ужасом осознал, что вполне может на практике познакомиться с этим воображаемым интерьером, но вовсе не от сказанного Иван Иванычем, а в случае провала его проекта. Ведь именно он, Сергей Сергеич окажется крайним как предоставивший свою, так сказать, платформу для попытки… дальше так и напрашивалось это страшное клише «захвата власти», от чего даже борода его встала дыбом, а от недавнего ликования не осталось и следа. От таких, мягко говоря, невесёлых мыслей он уже был на грани того, чтобы отказаться от оказанного ему, теперь кажущегося сомнительным, доверия. Сейчас сделать это пока ещё было очень просто, добавив в концовку патетической речи всего несколько безобидных слов. И он, движимый всё тем же, самым сильным, инстинктом самосохранения, подавившим все, более низменные желания, возникающие из возможностей руководителя правящей партии, уже было открыл рот. Но, в тот же момент (о! Это судьба!) рот открыл Иван Иваныч, но совершенно с другими намерениями. Он даже поднялся со своего места, подчёркивая, тем самым, важность того, что собирался произнести. Но он и на йоту представить себе не мог, насколько это было важно для Сергей Сергеича. Сначала Иван Иваныч поблагодарил присутствующих за внимание и попросил их, за исключением своих помощников и вождя ЭРЭСов, покинуть помещение. Как только дверь закрылась за, теперь уже новым, составом оппозиции, Иван Иваныч, вернувшись в свой обычный облик, совершенно своим голосом и в своей манере предложил оставшимся наметить план дальнейших действий непосредственно в связи с предстоящими промежуточными выборами. Затем, после непродолжительной паузы, потребовавшейся ему для внутренней борьбы с самим собой, в ходе которой зудящее желание инноваций противостояло ранее им же принятому решению, произнёс: – мне кажется, что нам, всё же, стоит подумать об изменении названия вашей, Сергей Сергеич, партии… – в зале воцарилась тишина, как будто там играли «Ревизора».

 

XV

Средний человек нейтральной наружности сидел в таком же ничем неприметном кабинете. Он был одет, похоже, всё в тот же костюм, но не от того, что это была единственная вещь в его гардеробе, их было достаточно, но все они были настолько усредненно-унифицированными, что казались одинаковыми.

Его рабочий стол, правда, совсем не средних размеров, был покрыт, как сотами, ячейками из прозрачного пластика, заполненными листами разноцветной бумаги, образующими стопки различного объёма. Наиболее пухлыми были белая и синяя. Они-то больше всего и интересовали среднестатистического мужчину. Он внимательно вчитывался в документы, иногда сравнивал их, что-то шепча себе под нос и делая пометки, в лежащей справа от него толстой общей тетради с такими же цветными листами.

О, как много дали бы за эту тетрадку любые средства массовой информации. Даже представить невозможно как много! Не малую сумму за неё отвалили бы и иностранные разведки. Хотя и тем, и другим пришлось бы поломать голову над её содержимым, вернее над тем, каким образом оно там отражалось. Но работающий с документами об этом совершенно не думал. Ему было вполне достаточно того, что он имел и, уж по крайней мере, материальный мотив не мог стать поводом для раскрытия доверенной ему информации. Собственно деньги для него были не главным. Он относился к той категории людей, смыслом жизни которых была власть. Несомненно, будучи человеком далеко не глупым, он понимал, что уровень его власти никогда не достигнет верховного, поэтому он к этому не стремился. Он получал своё удовольствие от того, что имеет. Хотя, в любой другой стране именно этого было бы более чем достаточно, чтобы забраться на вершину, но в этом случае он уже был бы не он. Да, его уровень был бы значительно выше, но что дальше? Пропала бы острота ощущений, которая, как известно, гораздо сильнее от полуприкрытой женской наготы, нежели от полностью обнажённого тела. Пикантная перспектива сродни ожиданию чуда, которое зачастую гораздо привлекательней самого чуда. Однако вся эта прелесть в одно мгновенье может превратиться в беспросветный мрак, что находится за которым, – не знает никто. Точнее, узнают, рано или поздно, все, но никто не может об этом рассказать. И вот, чтобы этого не случилось совершенно для него неожиданно, хозяин кабинета, отработав страничку документа, аккуратно вставлял её в специальный механический измельчитель бумаги, превращающий бесценный документ в ровные квадратики размером не более одного миллиметра.

Время от времени в кабинет входили люди в белых халатах и приносили листы, каждый своего цвета, за которые средний мужчина аккуратно расписывался в их, таких же цветных журналах, и пополнял документами соответствующие стопки на столе. Кроме этого, по мере надобности, он нажимал цветные кнопки на пульте связи и в помещении появлялись люди с лазерными дисками в футлярах требуемого цвета и так же под роспись передавали их по назначению. Взглянув на часы, мужчина встал из-за стола, потянулся до хруста в суставах. Подошёл к окну с многослойными тонированными стёклами, посмотрел вниз, побарабанил пальцами по подоконнику, промурлыкал под нос какую-то незамысловатую мелодию; повернулся и безрадостно взглянул на стопки бумаг, потом опять на часы, достал сигареты, щёлкнул зажигалкой и смачно, как если бы не курил дня три, затянулся.

– Да, ситуация получается какая-то фантастическая, если не сказочная… – со смешанным чувством веселья и озабоченности подумал он, провожая взглядом устремляющуюся к вентиляционному отверстию в потолке струю сизого табачного дыма. – Если всё это соответствует действительности хотя бы на половину, кому-то мало не покажется. Однако, читать, а тем более – смотреть ужас, как интересно. Но потом, когда всё кончится, лучше как можно скорей всё забыть. Всё! – С этой мыслью он смял в пепельнице окурок и направился к столу. Возложенные на него, сейчас, обязанности пока никто не отменял.

Листки из белой стопки, испещрённые диаграммами, медицинскими терминами и пояснениями к ним, один за другим методично исчезали в измельчителе, а соответствующие страницы в тетради покрывались многочисленными кодированными записями и символами, значение которых было известно только одному хозяину кабинета. Покончив с бумажной работой, он извлёк из глубины многочисленных ящиков стола лазерный диск в футляре белого цвета и вставил его в компьютер, включив предварительно какое-то устройство, вероятно предназначенное для предотвращения несанкционированного съёма информации через электромагнитные излучения и звуковые колебания. Ослабил галстук, откинулся на спинку кресла и приготовился смотреть «кино». Но монитор, вместо фильма, почему – то выдавал статическую картинку, на которой два помощника и Сергей Сергеич с открытыми ртами, молча смотрели на Иван Иваныча. Средний мужчина даже подумал, что его навороченный комп завис, и он предпринял попытку повлиять на его работоспособность путём некоторых манипуляций с клавиатурой. Однако вскоре картинка зашевелилась и зазвучала сама собой, потому что Иван Иваныч, обратив внимание на неадекватную реакцию своих подчинённых по поводу его предложения о переименовании партии ЭРЭСов, прервал немую сцену.

– А что, собственно, особенного я предложил? – И тут же сам себе ответил. – Во-первых: я не призываю сделать это немедленно; во-вторых: разве это настолько необычная процедура, что вызвала у вас, особенно у вас, Сергей Сергеич, столько удивления? В перспективе сделать это всё равно придётся, потому что – я в этом совершенно уверен – ряды наши существенно увеличатся, претерпят изменения программные документы, расширятся задачи. Исходя из этого, рано или поздно придётся вернуться к вопросу переименования. И чтобы в будущем не тратить на это драгоценное время, я предлагаю уже сегодня подумать над таким названием, как Российская партия социальной справедливости. В аббревиатуре – РПСС. По-моему это гораздо шире, чем то, что есть сейчас, потому что справедливость социальная, о которой так мечтают наши граждане, а не просто какая-то и не понятно для кого. Кроме того, очень созвучно с небезызвестной организацией.

– Разве это хорошо? – Робко поинтересовался Вадим Вадимыч, уверенный, что такое совпадение букв в аббревиатуре оттолкнёт потенциальных сторонников.

– Конечно хорошо! – Парировал Иван Иваныч. – Именно ПСС должны привлечь к нам тех, кому так дороги эти буквы! А их, к счастью, ещё не мало. Вдруг, как будто что-то вспомнив, он прервал свои размышления. – Но это дело будущего, а сейчас нам надо делать то, ради чего мы все здесь находимся. Присутствующие заёрзали на своих стульях, усаживаясь поудобнее в предчувствии серьёзной работы.

На этом моменте неприметный мужчина остановил дисковод, извлёк диск, вернул его на место и принялся делать пометки в своей бесценной тетради. Затем обратился к стопке синих листов. Когда она иссякла, достал из глубин стола очередной CD, но уже синего цвета и приступил к просмотру его содержимого.

В дверь кабинета Василь Васильича вихрем влетел растрёпанный Борис Борисыч и, не дожидаясь приглашения, что было для него совсем не типично, обессилено повалился на стул за приставным столом, шлёпнув в сердцах по его крышке Партийной папкой. Для полноты картины оставалось только без спроса схватить со стола шефа графин, налить из него полный стакан и выпить залпом, утеревшись рукавом. Но, то ли Борис Борисыч не испытывал желания так поступить, то ли Василь Васильич прервал его намерения своим вопросом: – что с вами, что случилось? Андрей Андреича назначили президентом или Галкин бросил Пугачёву?

– Хуже! – Выдохнул думский предводитель.

– Ну что может быть хуже? – Не переставал шутить его шеф, сопровождая сказанное улыбкой человека, уверенного, что без его ведома ничего экстраординарного произойти не может. – Вы всё ещё серьёзно воспринимаете выступление Иван Иваныча? Успокойтесь, он ещё не такими вещами бредил.

– Но милицию в полицию, всё же, переименовал. – Не унимался Борис Борисыч.

– И что от этого изменилось? – Усмехнулся Василь Васильич. – Ну вот, а вы сразу в панику. Ладно, рассказывайте, что там на вашем хурале было, хотя я и сам могу предположить, но хотелось бы узнать детали. Борис Борисыч всё же попросил разрешения выпить воды и, шумно выдохнув, как будто опрокинул в себя стакан водки, пересказал шефу в мельчайших подробностях, не избежав собственных комментариев, всё происходившее с его участием. Особое внимание он обратил на то, что, скорей всего, самое интересное происходило за закрытыми дверями, когда всех не допущенных к узкому кругу попросили удалиться.

По мере поступления информации весёлое настроение Василь Васильича постепенно портилось, однако он всячески старался сохранять хорошую мину при плохой игре, чтобы не показывать свою озабоченность собеседнику.

– Ну и что? Большинство-то у нас. Инициируйте у себя там, в законодательном органе, импичмент. Если нет достаточного повода, – найдите. – Предварил он вопрос Борис Борисыча.

– Думали, не получается. Во-первых: недостаточно времени, не успеем до выборов, во-вторых: у меня уже пачка заявлений о выходе из Партии и ещё столько же, думаю, не решившихся пока их написать, но для себя уже всё решивших. – Скорбно ответил тот.

Не очень веривший, до этого, в такой поворот событий, Василь Васильич не удержал себя в рамках приличия. – Суки! Бегут, как крысы. – И задумчиво забарабанил пальцами по крышке стола, извлекая из неё подобие мелодии «С чего начинается Родина?» и глядя куда-то поверх головы собеседника.

– Как пришли, так и уходят, – печально вздохнул Борис Борисыч.

– Что? – Рассеянно спросил его шеф.

– Я говорю, что безыдейного балласта много набрали для увеличения рядов, – пояснил ББ.

– Ну, в этом мы не одиноки. – Безразлично парировал ВВ.

– Что Вы имеете в виду?

Так, ничего, – всё ещё задумчиво и, отрешённо от темы разговора, произнёс Василь Васильич, затем, вскочив из-за стола, прошёлся по кабинету, как бы стряхивая с себя остатки сомнений и, вернувшись на место, уже совершенно решительным тоном бросил Борис Борисычу: – фамилии всех этих перевёртышей ко мне на стол! Сейчас же! Ещё не успела за посетителем закрыться дверь, а Василь Васильич уже накручивал диски «вертушек», мстительно улыбаясь и бормоча: я вам покажу, с чего начинается Родина и как её надо любить. И надо сказать, что он знал, как это делается, не зря же когда-то обладал чистыми руками, горячим сердцем и холодной головой.

Сколько времени провёл в своём кабинете среднестатистический мужчина определённо сказать не возможно, но все ячейки на его столе были пусты, а объёмная тетрадь с разноцветными листами закрыта. Сам он полулежал в кресле, устало свесив руки с подлокотников и вытянув ноги. В его закрытых глазах, от продолжительной работы и пестроты документов, с быстротой молнии менялись разноцветные картинки, как в детском калейдоскопе. Не в состоянии больше испытывать эту красочную свистопляску, он ожесточённо несколько раз потёр лицо ладонями, как будто умываясь, открыл глаза, посмотрел на пустой стол. Затем, с радостным междометьем «Эх!» он с силой опустил на него ладони, отчего крышка стола издала глухой звук, и, опираясь на руки, вскочил с кресла, как ни в чём не бывало. Нажав какую-то кнопку на пульте, он попросил кофе и, пока просьба исполнялась, убрал тетрадь в еле заметный сейф, вмонтированный в одну из стен кабинета, но достал оттуда чёрную кожаную папку и положил её на стол.

С удовольствием выпив двойной «Эспрессо» и выкурив сигарету, хозяин кабинета достал из папки блокнот размера А4 с отрывными, по короткой стороне, линованными листами, в жёстком красном переплёте, открыл его и, взяв серебряный, с золотым пером,Waterman, заправленный чёрными чернилами, в правом верхнем углу первого листа, чётким красивым почерком, написал:

Сов. Секретно Экз.№ 1

Докладываю.

Второй этап эксперимента проходит в соответствии с ранее утверждённым планом. Поведение участников, в целом, соответствует их характерно-психологическим портретам и потенциально сравнимо с оригиналами.

Иван Иваныч, продолжает предпринимать шаги, направленные на освобождение от влияния Василь Васильича и создания предпосылок для укрепления своего положения на вершине государственной власти. Основными его единомышленниками в этом процессе являются помощники: Альберт Альбертыч и Вадим Вадимыч. После известных событий на форуме по случаю ежегодного Послания, положение и влияние Партии на политические процессы в стране значительно ослабло. Решение же Иван Иваныча опереться, для достижения своих целей, на ЭРЭСов, наоборот, расширило круг его сторонников. Во-первых: за счёт вышеуказанной партии и сочувствующих ей общественных организаций и движений; во-вторых: за счёт РПЛД; и в-третьих: за счёт перебежчиков из Партии. Декларация о всемерном развитии демократических институтов, многопартийной системы на основе честных и равноправных выборов привлекли в их ряды даже немалую часть правых партий. Вместе с тем, Иван Иваныч, будучи приверженцем американской политической системы и социального устройства государства, считает достаточным иметь две, но не антагонистические, партии. Большинство населения с радостью восприняло процесс ликвидации Партийной монополии на власть и должно рассматриваться, так же как сочувствующие.

В наиболее сложном положении оказались руководители регионов, главным образом, из-за их двойного подчинения. С одной стороны, все они выдвиженцы Партии, её члены и должны выполнять только её решения. С другой – они назначаются и отрешаются от должности главой государства. В этих условиях в ряде регионов (как и предполагалось), отмечаются случаи выхода их руководителей из Партии и переход в ряды ЭРЭСов. Понимая большую значимость региональных лидеров при подготовке и проведении выборов различных уровней, Иван Иваныч отрешил от должности наиболее – по его мнению – одиозных из них, заменив на лояльных ему исполняющих обязанности. В то же время, половина региональных руководителей осталась на своих местах, потому что Иван Иваныч уверен, что те не смогут воспользоваться своим административным ресурсом из-за организации тотального контроля процесса и результатов голосования. В частности, решено, что все протоколы со всех избирательных участков будут отслеживаться от момента их подписания и до попадания в Центральный избирком. При этом, оглашаться они смогут только после сравнения с копией первоначального документа, оформленного в первичном избирательном органе, во избежание любых фальсификаций. Кроме того, в целях недопущения формирования какого бы то ни было мнения у избирателей в день выборов запрещены, так называемые, екзит полы. За нарушения, допущенные некоторыми сотрудниками избирательных комиссий в ходе голосования, а также попытки оказывать давление на избирателей возбуждено несколько уголовных дел с реальными сроками лишения свободы.

Иван Иваныч не сомневается, что к основным выборам, на базе ЭРЭС, образуется устойчивая коалиция его сторонников, которая будет названа Российская партия социальной справедливости (РПСС). Он считает, что аббревиатура, очень схожая с той, что звучала на протяжении долгих лет советского периода, притянет на его сторону немалую часть ностальгирующего электората. Однако Вадим Вадимыч не разделяет его мнения. С учётом этого и других факторов, решено вернуться к этому вопросу позже. Вместе с тем, очень серьёзно рассматривается вопрос замены Сергей Сергеича на посту лидера ЭРЭС. Инициатором этого так же является Иван Иваныч. Он полагает, что партию следует возглавить более решительному и менее конформистскому человеку. В качестве кандидата рассматривается Дмитрий Дмитрич, отличающийся более радикальными взглядами в борьбе за Родину. Соратники Иван Иваныча не однозначно относятся к такой перспективе. Не столько из-за персоналии, сколько из-за скоропалительности такого решения, способного заронить сомнения в руководство ЭРЭС по поводу их будущего, что приведёт к снижению у них мотивации в борьбе за власть. Помимо этого, можно потерять пока ещё имеющуюся лояльность правых. Аргумент Иван Иваныча, заключающийся в том, что новый глава партии создаст дополнительные условия для притока в неё сторонников Андрей Андреича, считается весьма спорным, хотя бы потому, что АА уже начинает нервничать по этому поводу и от относительного нейтралитета может перейти в воинствующую оппозицию. Тогда Иван Иваныч рискует не получить не их поддержки, не правого политического крыла. Несмотря на это, он пока, всё же, не отказался от своей затеи.

Запад, особенно США, приветствуют происходящие в стране перемены. Главным образом потому, что они инициированы Иван Иванычем и проводятся под его руководством. В то же время, эта же западная коалиция оказывает давление на Василь Васильича с целью нейтрализации его чрезмерной активности и радикальных решений, направленных на ограничение деятельности Иван Иваныча по достижению его целей. Из-за рубежа поступают прозрачные намёки, что в случае нежелательных действий со стороны Василь Васильича может последовать нежелательное вмешательство в дела его родственников, находящихся за границей. Оттуда же недвусмысленно ему даётся понять, что от его лояльности напрямую зависит его благосостояние.

Пока не до конца понятно, то ли в результате действий Запада, то ли от элементарного желания пожить, как говорится, для себя, пользуясь практически неограниченными возможностями, но Василь Васильич серьёзно задумывается об уходе с политической сцены. Однако это вызывает сильное недовольство и противодействие, как Семьи, так и наиболее влиятельных членов его команды, которые все вместе обладают тоже не малыми возможностями. Вероятно, в том числе и поэтому, Василь Васильич как главный по Партии, всё же, возглавил борьбу за её престиж. В целях купирования центробежных тенденций среди депутатского корпуса и региональных элит используется собранный на них в достаточном количестве компрометирующий материал с угрозой предать его гласности вплоть до уголовного преследования. Следует отметить, что такой способ удержать их в Партии принёс определённые результаты, особенно, когда несогласные понесли практическое наказание. Такой шаг ещё получил и народное одобрение, так как был представлен массам, как очередной, обещанный Партией этап борьбы с коррупцией. Учитывая усталость населения от чиновничьего беспредела, всестороннего бардака и ностальгию по порядку, все подконтрольные Партии СМИ неуклонно проводят мысль, что затея Иван Иваныча с соратниками ещё больше усугубит социально-политическую неразбериху, нарушит, с таким трудом выстроенное Партией, единство. Это неизбежно приведёт опять к беспорядкам на национальной почве, уголовному беспределу 90-х годов, внутреннему экономическому кризису и, как результат, возможному распаду страны. Об этом только мечтают любимые Иван Иванычем западные демократы.

Наряду с этим утверждается, что Партия понимает необходимость кардинальных изменений в своих рядах. Из этого следует необходимость не задумываясь избавляться от балласта и партийных карьеристов, не думающих о стране, а только старающихся извлекать выгоды из своего членства в Партии. Несомненно, перемены не могут не затронуть и руководство, и они его обязательно затронут. Надо сказать, что усилия Партийного руководства во главе с Василь Васильичем не прошли напрасно. По результатам предварительных выборов Партия получила 33 % голосов, что довольно впечатляюще по сравнению с её основным оппонентом – ЭРЭС, поддерживаемым Иван Иванычем, завоевавшим 45 %. Однако, следует отметить, что основные голоса, как и максимальная явка избирателей обеспечена Партии соответствующими регионами. В свою очередь, ПКРФ имеет 13, а РПЛД 9 %. Вместе с тем, по сравнению с предыдущими выборами, партия потеряла больше половины своих сторонников, остальные же в той или иной степени улучшили свои результаты, что произошло благодаря, в том числе, изменению предвыборной политической конъюнктуры, процедуры регистрации кандидатов и подсчёта голосов. Такая ситуация не может не обнадёживать ни ПКРФ, ни ПРЛД в будущем укрепить своё положение и увязывается ими с реформами, проводимыми Иван Иванычем. Таким образом, можно ожидать, что при решении определённых вопросов, особенно антипартийной направленности, число сторонников ЭРЭС и Иван Иваныча будет превышать 60 %.

С учётом вышеизложенного полагал бы целесообразным отметить, что помимо всего прочего, ЭРЭС, поддерживаемая Иван Иванычем, на данном этапе, имеет одно неоспоримое преимущество – потенциал обещаний, который уже полностью израсходован Партией.

Дата Инициалы, подпись неразборчиво

Тот, кто читал документ, то улыбался, то хмурился, то неопределённо покачивал головой. Время от времени он делал в небольшой тетрадочке какие-то пометки или, оторвавшись от чтения, задумчиво смотрел перед собой, подперев подбородок кулаком. Убрав тетрадку, он ещё долго сидел, переваривая прочитанное, не желая верить в его правдивость даже на половину.

– Ерунда какая-то. Хотя утверждают, что всё лежит на самой передовой научной основе, а современнейшая аппаратура фиксирует, анализирует и выдаёт результат с достаточно высокой степенью вероятности. Странно. Хотя, что странного. Порой, от себя не знаешь чего ожидать, а тут совсем другой человек, со своими тараканами в голове. Нет, всё же, не могу поверить, чтобы он на такое решился, да ещё так резко. А вдруг это действительно произойдёт? Готовы ли мы этому противостоять? Если да, то каким образом, и какой ценой? Всё-таки замечательно, что я согласился на этот эксперимент. Теперь оповещён – значит вооружён. Главное бездумно и безропотно не отдаться во власть этих научных хитросплетений. Однако выводы делать стоит, и затягивать с этим будет, по меньшей мере, не правильно. Надо повнимательней приглядеться ко второму. Откуда у него столько пессимизма? Вроде бы нет для этого особых причин, хотя желание его уйти на покой очень знакомо и, нельзя сказать, чтобы оно было столь уж скоропалительным. Там восемь лет, да здесь двенадцать, а жить когда? Всё равно никто не оценит, всё равно будешь плохим. Вон, Ильич, в смысле Леонид, за восемнадцать всех достал, хотя, что такого уж плохого сделал?

Телефонный звонок прервал размышления читавшего документ. Звонил телефон, по которому нельзя не ответить. Его номер знают совсем немногие, но уважаемые люди. Звонила Мама. Она использует только этот номер. Правда, последнее время слишком часто, что начинает доставать. Лезет не в свои дела. Вот уж, воистину, положи палец в рот, по локоть отхватит. И когда только успела так прочно сесть на голову?

 

XVI

В штабе ЭРЭСов праздновали победу, но делали это довольно сдержанно, потому как понимали, что главные баталии впереди. В этой связи, больше всего волновало Иван Иваныча наличие ряда стойких регионов, упорно не желающих отрекаться от своих Партийных убеждений. Хотя, если бы дело было только в убеждениях, – было бы гораздо проще. К сожалению, весь их «героизм» замешан на боязни стать жертвами банального шантажа, организованного людьми Василь Васильича. Поэтому сами они не уйдут. Им обязательно нужно помочь. Или помочь избежать грязных угроз и, в случае реальной лояльности, оставить на месте. Тогда из благодарности они, наверняка, вывернутся наизнанку, но сделают всё, о чём бы мы их не попросили. Или отрешить от хлебного места. Поводов для этого найти легче, чем снега зимой, но как они после этого себя поведут? Кое-кто, конечно, сможет дестабилизировать ситуацию, но большинство, – вряд ли. Бесспорно одно, – для того, чтобы чувствовать себя уверенно на главных выборах, – необходимо основательно поработать с региональными политическими элитами. Кто придумал их так называть? Скорей всего, это их собственное изобретение. Какая из них элита? Только что костюм от кутюр, да часы за годичную зарплату министра, а как рот откроют… уж лучше бы этого не делали. А бизнес-элита? Щёки надувать, да пальцы растопыривать все горазды, сидя на бюджетных деньгах. Приход, расход, остаток – ума много не надо! Кризис показал – кто есть кто. Сразу в очередь выстроились за государственной помощью, великие управленцы. Их счастье, что многие в их, так сказать, бизнесе сидят; волей неволей пришлось помогать, да ещё людям лапшу на уши вешать, что, мол, их спасаем, рабочие места сохраняем. По уму надо было бы выкупить всё у этой «элиты» по рыночной цене на тот период, ввести кризисное управление, а потом другим, может быть действительно, толковым, продать, когда всё устаканится. И активы бы сохранили вместе с рабочими местами, и ещё прибыль в казну принесли не малую.

Наверное, грустные мысли, кстати, не совсем уместные в такой радостный день, ещё бы долго не покидали Иван Иваныча, если бы не голос Вадим Вадимыча, вернувший его в действительность. Может быть даже не сам голос, нарушивший тишину кабинета, а фраза, которая была им произнесена.

– Нам надо решать что-то с региональной политической, с позволения сказать, элитой.

– Что!? – Встрепенулся Иван Иваныч и с опаской глянул на помощника, вновь заподозрив его в телепатических способностях. Делиться с кем бы то ни было, несанкционированно, своим сокровенным совершенно ему не улыбалось. – А может, мы просто все здесь одинаково думаем, потому что единомышленники? Ну, конечно, единомышленники! Только, по истине, правое дело может заставить думать в унисон. Значит, мы идём правильным путём, товарищи! Стоп, где-то я уже это слышал. Ага, вспомнил, раньше эту фразу часто произносили, даже на плакатах писали, по-моему, так: «Правильной дорогой идёте, товарищи!». А куда пришли? Нет, это не наш лозунг. Они шли дорогой, а дорог, у нас, как известно, нет, – всё больше направления, а если и есть, то совсем никудышные, по ним далеко не уйдёшь, не говоря уже о том, что к какой-то цели. Ну а направления… эти вообще идут из точки А в точку Б, без учёта рельефа местности, поэтому могут завести неизвестно куда: или в дремучий лес, или в непролазное болото, но можно и на горе оказаться. К сожалению, в лесу мы уже, и пока не очень успешно ищем из него выход, потому что не особо представляем какой путь лучше: то просеки вырубаем, то в трёх соснах блудим, то по старым зарубкам пытаемся идти. Если так и дальше будет продолжаться, – обязательно окажемся в болоте и до горы точно не доберёмся. А нам туда очень нужно и лучше на вершину. Оттуда всё пройденное, как на ладони видно и перспективы просматриваются. Есть с чем сравнить и из чего выбрать.

– Что? – повторил Иван Иваныч, очнувшись, и обвёл присутствующих ещё не совсем осознанным взглядом. Затем обратился к удивлённо уставившемуся на него Вадим Вадимычу. – А, ну да, конечно, вопрос этот весьма серьёзный. Ваши предложения.

– Я позволю себе предположить, что необходимо сначала определить какой процент от общего числа потенциальных избирателей составляют, так сказать, неблагонадёжные регионы. Отсюда станет ясно, какую потенциальную угрозу они могут для нас представлять. Затем, очертить круг руководителей наиболее радикально настроенных и, наоборот, – колеблющихся. Поняв причину сомнений последних, мы сможем с достаточной степенью вероятности выбрать верную методику работы с ними. Можно, конечно, положиться на инициативу и сознательность масс, но слишком много поставлено на карту. А административный ресурс дело не последнее и никогда не помешает.

– Административный ресурс, административный ресурс. – Недовольным тоном прервал помощника Иван Иваныч. – Достал он уже! Ничего решить по-человечески не можем, только давить умеем!

– Ну, в нынешней ситуации, было бы, наверное, не правильно от него отказываться. Ведь наши оппоненты будут его использовать по максимуму, – как бы оправдываясь, произнёс Вадим Вадимыч, но, не встретив возражений со стороны шефа, уже более уверенно продолжил, – не учитывать этого, – всё равно, что менять коней на переправе. К тому же, избиратели нас не поймут. Если Партия будет вести агрессивную кампанию, а мы в это время будем просто призывать к совести, люди могут расценить такие действия как нашу слабость. А слабых у нас не любят, им только сочувствуют, и не более.

– Ну, хорошо, – смягчился Иван Иваныч и поинтересовался у присутствующих, – ещё предложения? Нет? Хорошо. Надеюсь, скоро они у вас появятся. Все свободны, но учтите, – времени на раскачку нет, поэтому в ближайшее время, в самое ближайшее, жду всех здесь, и уже с конкретными предложениями по тем вопросам, которые озвучил Вадим Вадимыч.

Оставшись один, Иван Иваныч обратился к своему любимому занятию – посещению блогосферы и твиттерсферы. Правда, сейчас ему хотелось не столько насладиться бесконечными, в основном, хвалебными посланиями в свой адрес, сколько поговорить с единственным источником из этой беснующейся блоггерской среды, который, собственно, сыграл не малую роль в том, что случилось. После этого, Иван Иваныч стал гораздо серьёзней относиться к своему виртуальному собеседнику; иногда у него даже возникала совершенно не осознанная необходимость не просто посоветоваться с этим собирательным народно-блоггерским персонажем, а отчитаться о проделанной работе. Почему? Для хозяина таких мыслей это была загадка, но он ничего поделать с собой не мог, ибо находился в этот момент в таком состоянии, когда вдруг ни с того, ни с сего, против своей воли, «превращался» то в Сталина, то в кого-то ещё. Скорей всего, ему не хватало откровенности в общении. Сейчас же, кроме всего, ему очень хотелось узнать мнение со стороны о том, что же, всё-таки, делать дальше. Ведь, несмотря на достигнутый успех сегодня, будущее представлялось ему весьма туманным, и у него не было абсолютной уверенности в правильности того, что предлагал помощник. Вернее, он не совсем ясно понимал, как этого достичь. Возможно, в назначенный срок Вадим Вадимыч и его коллеги дадут пищу для размышлений по этому поводу, но для принятия окончательного решения хочется иметь собственное мнение. Привычным движением Иван Иваныч нажал какую-то потайную кнопку и откуда не возьмись перед ним вырос Apple Mac самой последней и самой навороченной модели с уже светящимся дисплеем. Пролистав все послания, он увидел на экране, как ему показалось, давно знакомую надпись с приветствием. Он абсолютно не сомневался, что это тот, кто ему нужен, поэтому совершенно уверенно ответил. Монитор, что уже не показалось Иван Иванычу необычным, запестрел поздравлениями по поводу одержанной на промежуточных выборах, победы. Но это, как ни странно, вернуло хозяина кабинета в совсем недавно покинувшее его состояние настороженности и неуверенности в завтрашнем дне. Откуда эта неуверенность? От неудовлетворённости. Именно от неудовлетворённости результатами голосования! С облегчением это осознав, Иван Иваныч поспешил поделиться своими чувствами с виртуальным собеседником. Как утверждают некоторые психологи – это довольно действенный метод сбросить с себя часть неприятностей. Достаточно просто поделиться ими с кем-либо на словах, и считайте, что, как минимум, половина ваших проблем уже обрели нового хозяина. Кроме того, Иван Иваныч намеревался усилить действенность этих психологических выкрутасов, обвинив блоггера в излишней самоуверенности по поводу его политических прогнозов, пророчивших сокрушительное поражение Партии и, соответственно, такой же триумф ему.

– Спасибо, конечно, но как-то всё произошедшее, вернее его итоги, не очень вяжутся с вашими заверениями. – Бесцеремонно произнёс Иван Иваныч, претворяя свои намерения в жизнь.

– Извините, я Вас не совсем понял. – Зачернела напряжённая строчка на мониторе.

– А что здесь понимать? – Продолжал морально облегчаться хозяин кабинета. – Вы обещали мне безусловную победу и почти стопроцентную поддержку народа при условии моего отречения от Партии. А что в результате?

– Ах, вот Вы о чём… – облегчённо, но с некоторым налётом разочарования показалось на экране и тут же, через долю секунды, как минимум, половина светящегося пространства покрылось текстом, как если бы кто-то поставил на него огромный штамп чёрной мастики.

– Ну, во-первых: я не волшебник и не могу решать что бы то ни было взмахом волшебной палочки, а поэтому, вряд ли называл какие-нибудь цифры. Во-вторых: хотел бы я увидеть хотя бы ещё одну партию в мире, которая за столь короткий срок практически из небытия превратилась в парламентское большинство, не задействовав, при этом, и половины своего потенциала. И, наконец, в-третьих: разве я что-то говорил или, как Вы выразились, обещал какой-нибудь партии? Мы с Вами вели речь исключительно и конкретно о Вашей персоне. Всё остальное – как говорится, – в Ваших руках. Кстати, что Вас так волнует и беспокоит? Проценты по итогам голосования? Так в данный момент, я имею ввиду, исторический, их количество не является решающим. Главное иметь большинство. Иван Иваныч, благодаря психологической науке, начал успокаиваться и вновь приобретать душевный комфорт. Теперь его собеседник вынужден оправдываться и мучиться в поисках аргументов своей правоты. Однако перекладывание проблем с больной головы на здоровую не было целью И.И. в общении с блоггером. Помимо внутреннего спокойствия он должен был получить ясность, что делать дальше, поэтому утверждение собеседника о вторичности итоговых цифр в промежуточном голосовании совершенно естественно трансформировалось у него в тривиальное «почему?». Монитор среагировал почти мгновенно.

– Потому что принципиально важно было его получить. С получением этого большинства в законодательном органе у вас появилась реальная возможность влиять на его решения; пока, если не проводить свои, то блокировать инициативы политических оппонентов. Хотя, я думаю, ни того, ни другого в ближайшем будущем делать не придётся, не до этого. Несколько месяцев до главных выборов – слишком мало, чтобы отвлекаться на другие дела. Конечно, имитация какой-то работы и фракционной борьбы, безусловно, будет иметь место, но до внесения серьёзных проектов, способных повлиять на расклад политических сил, дело не дойдёт.

– Проекты проектами, – парировал Иван Иваныч, – но дело-то не столько и не только в них. К сожалению, ещё остались регионы, стабильно поддерживающие Партию. Да, их меньше, чем нас, но этот факт меня, тем не менее, волнует.

– А что, собственно, в этом необычного? Вас же не удивляет, что, например, и ПКРФ, и ПРЛД, и даже правые, все имеют свой электорат. Чем хуже Партия? Там ведь тоже не дураки сидят. Столько лет пробыть у власти и не обрасти необходимыми связями и ресурсами, это, знаете ли, нужно сильно постараться. К тому же, вы сами ратуете за многопартийную систему, а она, увы, не терпит благодушия и почивания на лаврах. Так что, если не передумали, бороться придётся. Что касается этой самой борьбы или работы в регионах, тут я Вам, боюсь, не советчик. У Вас у самого достаточно опыта, сил и энергии для этого, кроме того, в Вашем окружении нет недостатка в тех, кто на таких делах «собаку съел».

– Ну, конечно, мы с этим вопросом сами разберёмся, но хотелось бы, всё же, услышать, так сказать, глас народа. – Сдерживая радость от лестных в свой адрес отзывов, произнёс Иван Иваныч, не оставляя надежды услышать, точнее – прочитать то, что его интересовало.

– Что конкретно Вы хотели бы знать? – Отреагировал монитор, вероятно, тоже польщённый высочайшим к себе вниманием.

– Ну, например, как бы вы сами поступили на моём месте? – Устав ходить вокруг, да около, в лоб спросил Иван Иваныч.

Монитор довольно долго не реагировал на вопрос хозяина кабинета, вероятно, собираясь с мыслями. Затем мгновенно выдал целую страницу размышлений на заданную тему и своего видения проблемы. Вопреки ожиданиям, Иван Иваныч не увидел в тексте ничего принципиально нового, отчего даже растерялся, не зная радоваться этому или наоборот. С одной стороны, народ, в лице блоггера, поддерживал начатое и намеченное; с другой – получалось уж как-то очень просто. А может, потому что гениально? Но рассуждать на эту тему и упиваться заслугами сейчас не время. Тем более что в тексте обнаружился дельный совет, которому ни Иван Иваныч, ни его ближайшее окружение пока значения не придали. Правда, форма, в которую он был облачён, портила приятное ощущение от его значимости. Ох уж эта народная смекалка! Ну никак не могут без неё! Казалось бы, что это за событие? Всё равно не оставили без внимания, да ещё с каким ехидством! – «Зачем Вы встречались с этими клоунами, возомнившими себя великими юмористами? Хотите заручиться поддержкой молодёжи? Тогда не забудьте ещё раз, решительно, подтвердить отсрочки от призыва в Вооружённые силы и приравненные к ним другие силовые ведомства всем студентам ВУЗов, независимо от их аккредитации. Неплохо, также, намекнуть о более либеральном и выборочном подходе к выпускникам этих же ВУЗов в части их использования на военной службе».

– Да, здесь действительно есть рациональное зерно. Может ещё пока с ограничениями по пиву повременить? – Подумал Иван Иваныч, продолжая просматривать написанное. – А вот это мы что-то вообще из виду упустили, – произнёс он про себя, дойдя до очередного абзаца: «Коль уж мы затронули армейскую тему, я бы подумал над целесообразностью участия в выборах человека с ружьём. Безусловно, соблазнительно иметь под рукой пару миллионов безропотных и безразличных масс, которые, в своём подавляющем большинстве, будут делать так и то, что им скажут. Но в нынешних условиях их беспощадного реформирования, нет уверенности, что очередные указания будут восприняты ими адекватно. В любом случае будет не лишним, Вашим решением, именно Вашим как Верховного, чуть-чуть приподнять, кем только уже не обещанный и зафиксированный, процент денежного довольствия военнослужащих». Не найдя больше ничего интересного на экране, Иван Иваныч поблагодарил своего загадочного собеседника и покинул свою страницу, обретя уверенность и оптимизм.

До начала назначенного им совещания ещё оставалось время, вполне достаточное, чтобы осветить в твиттере свою позицию по ряду международных проблем, о недопустимости кому бы то ни было подвергать сомнению правильность принятых им решений, о борьбе с коррупцией и ещё о некоторых животрепещущих моментах жизни страны. Так же он очень хотел ответить наиболее активным участникам форума хоть что-то по поводу конфликта Генпрокуратуры со всеми силовыми ведомствами и, в первую очередь со Следственным комитетом, возникшим из-за подпольных казино. Но пока не мог этого сделать, потому что не решил для себя, «кто более матери истории ценен». Кстати, а что история говорит по этому поводу? Вроде бы ещё при Петре Великом генерал-прокурор Ягужинский предлагал радикальные меры по борьбе с массовым мздоимством, но даже император, славившийся своей нелюбовью к вороватым людишкам, не поддержал своего единомышленника. Побоялся остаться без подданных, в серьёз или в шутку, кто знает? Скорей всего не верил, что верёвка или плаха смогут избавить державу от воровства. Сведущие люди вообще на полном серьёзе утверждают, что всё это сам Пётр и породил. Ну, сам-то вряд ли. Скорей всего – это продукт той эпохи, когда, в связи с невиданными до того реформами и укреплением государства, началось массовое движение денежных средств. Здесь нельзя не вспомнить бессмертного персонажа незабвенных И.Ильфа и Е.Петрова, утверждавшего, что если в стране бродят денежные знаки, значит должны быть люди, у которых их много. И такие люди есть, и их много, и, как ни странно, чем крепче вертикаль, тем их становится больше, и тем они неуязвимее. Получается, что вина Петра лишь в том, что он начал её, эту вертикаль, укреплять. Так, может, и сейчас не стоит слушать прокурорских?

Голоса прибывших на совещание, прервали пространные размышления Иван Иваныча. Он выключил компьютер, пригласил собравшихся занять свои места и открыл заседание кратким изложением своего видения ранее обозначенной проблемы с учётом полученной, из беседы с загадочным блоггером, информации. Присутствующие единогласно одобрили его выступление, даже особо не пытаясь высказывать свои мнения и предложения, что вызвало у Иван Иваныча некоторое разочарование с примесью раздражения. – Неужели им всё по барабану? Или просто не верят, что у нас можно что-то кардинально изменить? Почему тогда сидят здесь? Могли бы спокойно оставаться на своих местах. Наверное, боятся, что, если уйду я, уйдут и их. Но тогда почему ничего не хотят делать, чтобы этого не случилось? – Думал Иван Иваныч, глядя на таких разных своих подчинённых. Одни из них, как двоечники в школе, сидели глядя в стол – только бы не вызвали. Другие смотрели на него с явно выраженным, отчего казалось напускным, вниманием. Третьи – всячески старались изобразить титаническую работу ума по решению важнейших государственных задач. И тут же сам себе ответил: – Конечно, все мечтают остаться на своих местах, а кое-кто, может быть даже, думает о повышении, но делать для этого ничего не хотят, потому что не привыкли. Ты это дело заварил, ты и тяни. Дашь указание, от которого не отвертеться, – может выполнят, а так… сам виноват. Одного надо заставлять, чтобы докладывал перед началом учебного года о состоянии учебных заведений, другому в интернете найди подпольные казино, тогда он что-либо против них предпримет, третьему ещё что-то надо сделать, чтобы он свои обязанности начал выполнять. Может я и без них обойдусь? – Завершил размышления Иван Иваныч и ещё раз окинул взглядом присутствующих. – Надо об этом подумать, – и внутренне улыбнулся, представив лица тех, кому он объявит о непригодности. Но это так, шалость.

 

XVII

Обстановка и настроение в стане Партии, естественно, коренным образом отличались от состояния и настроя победителей. Подчинённые Василь Васильича, в отличие от соответствующих персон по ту сторону политической границы, сидели в совершено одинаковых позах. Хотя, лиц их не было видно, – из-за покорно и скорбно склонённых голов видны были одни макушки. Зато эти макушки были разными: от устойчиво лысеющих и совсем лысых, принадлежащих опытным партийцам до густых разноцветных шевелюр молодой партийной поросли. И мысли под этими макушками, скорей всего, были такими же не похожими, потому что нарушилась, казалось бы, незыблемая стабильность их положения, стройность и монолитность рядов, предусматривающие такое же единое мышление. Борис Борисыч, на макушку которого сейчас обрушивался, словно снежная лавина, необузданный, но справедливый гнев Василь Васильича, думал, например, о том, что он уже совсем не спикер, а в лучшем случае – один из вице. Один из… – это хорошо, если будет так. И сгибался всё ниже и ниже под тяжестью слов шефа и своих не менее тяжёлых мыслей. А если, после всего произошедшего, Партия вообще не доверит представлять её в законодательном органе? Что тогда будет с гениальным сыном и его бизнесом?

У других заслуженных партийцев мысли были не веселей. Кто-то с сожалением вспоминал, что не помог какому-то влиятельному бизнесмену и сейчас, естественно, может не надеяться на его помощь в получении тёпленького места в его компании. Другой корил себя за недальновидные выступления против руководителей некоторых госкорпораций и самих этих непонятных экономических образований. Третий, на чём свет стоит, поносил непредсказуемый электорат в лице неблагодарного народа, на алтарь которого, как ему казалось, он положил свои лучшие годы, разругавшись со всеми, с кем только можно. А сейчас может оказаться у разбитого корыта, через трещину в котором утекут безграничные возможности, и останется только квартира в Москве, депутатская пенсия и карманные деньги на пиво в сумме гонорара за участие в какой-нибудь «Большой стирке», «Пусть говорят» или другом подобном шедевре нашего телевидения. Немного больше перспектив, вероятно, было у молодой поросли, отчего и мысли посещали её разноцветные волосатые макушки, совсем другие. Мозги под этими макушками ещё не успели зачерстветь от махрового консерватизма, и радостно размякнуть от реформаторского оптимизма, поэтому были свежими и естественными, а следовательно, воспринимали окружающую действительность наиболее адекватно и реагировали на неё настолько прагматично, насколько того требовали, заложенные в них мудрой природой, инстинкты. А они требовали сохранять генофонд. От этого Наши спокойно могли стать Вашими или ещё чьими-нибудь, а Молодая Гвардия вдруг трансформировалась в ВЛКСМ. И в этом нет ничего страшного: всё можно списать на молодость, не оформившиеся характеры и, уж тем более, политические пристрастия. Они, несмотря на свою определённую ограниченность, хорошо понимали, что нужны всем. Хотя многие из них родились уже после крушения исторического материализма, всё равно знали: «Партия сказала – надо. Комсомол ответил – есть!», потому что впитали это с молоком матери. Без молодой смены не обходится никто: ни коммунисты, ни демократы, ни бандиты. Василь Всильич, устраивающий разнос своим подчинённым, одновременно тоже успевал между строк думать о себе. Его положение, безусловно, отличалось от вышеупомянутых категорий граждан, но по-своему, всё же, не было совсем безоблачным. Больше всего тревожила перспектива вновь остаться сбоку от верховного кресла. Правда, казалось, что тревога эта возникла не из-за кресла, как такового, а из-за потери, в этом случае, возможности исправить то, что ещё можно исправить. Но обычно это первое, чем объясняют своё стремление придти во власть. И это, вроде бы, благородная цель, которой потом оправдывают средства для её достижения. Собственно все социальные потрясения во всех странах изначально происходят из-за этой цели. Но это только первая стадия. Потом работа над ошибками превращается в производство собственных ошибок, но здесь вступает в силу аксиома «не ошибается тот, кто ничего не делает», отчего этот процесс возводится чуть ли не в ранг наивысшей заслуги перед отечеством. При этом робкие попытки напомнить о другой, не менее значимой мудрости, утверждающей, что только дураки учатся на своих ошибках, совершенно не принимаются во внимание. Более того, они вызывают раздражение, потому как «неча со свиным рылом лезть в калашный ряд», без сопливых скользко. Но пока идёт наслаждение непререкаемостью авторитета, где-то на пороге уже сучит ножками очередной любитель поискать соринку в чужом глазу, и начинается всё сначала. Может так и должно быть? А может быть именно из-за этого мы там, где мы есть?

Как бы то ни было, но именно поражение Партии придало Василь Васильичу уверенности в необходимости вернуться на Верх. Если раньше, когда всё было предсказуемо, параллельно-перпендикулярно и просматривалось на годы вперёд, он об этом почти не думал. То есть не думал о результатах, а просто ждал назначенного срока, как данного Богом, то сейчас в нём проснулся азарт, который он сам для себя объяснял как раз той самой причиной, упоминавшейся выше. В то же время он видел, что обстоятельства складываются не в его пользу, и, если ничего кардинально не изменить, то работать над ошибками или производить их будет кто-то другой. Но, как говорится, нет худа без добра, тем более что Василь Васильич не из тех, кто покорно опускает руки перед капризами судьбы. Фатализм, в принципе, был ему не чужд, но и лежание на печке в ожидании подарков судьбы – не в его характере. Он обладал способностью обращать в свою пользу то, что, казалось бы, никогда не может её принести. Пусть даже карта ляжет так, что опять придётся наблюдать со стороны на неуклюжие, по его мнению, действия Иван Иваныча, – на этом свет клином не сойдётся. Понятно, что после раскола в их рядах у Василь Васильича будут все основания не соглашаться на сегодняшнюю его должность, да и его оппонент уже вряд ли её ему предложит, даже, если бы и захотел. Закон обязывает назначать второе лицо из победивших. Тогда уже ни Мама, ни кто-либо другой, имеющий право давать ему указания, не будут иметь на это никаких оснований. Если они хотели продолжать свою привычную жизнь, надо было более искусно, а может быть наоборот, настойчиво руководить процессом. А сейчас возможность почти упущена и вряд ли их будущее останется таким же безоблачным. Правда, с их возможностями не пропадёшь, но просто жить и наслаждаться радостями жизни – этого для них уже не достаточно. Они должны играть нами, как в шахматы, получая удовольствие от движения фигур и его результатов. Возможно, на это даже делаются немалые ставки, но его, Василь Васильича, это, вскоре, вероятно, уже не будет касаться. Никем он им не нужен. Следовательно, у него есть совершенно веское основание раствориться в среде, таких же, как и он, – бывших и спокойно пожинать плоды предыдущей деятельности. Может даже создать какой-нибудь клуб. Недостатка в его членах не будет. Там у них, на Западе, редко кто задерживается наверху надолго. Уходят полные сил и энергии, а главное – не до конца реализовавшими свои задумки и амбиции. Эта мысль вдруг, как будто, открыла перед Василь Васильичем невидимую дверь в пространство с такими перспективами, по сравнению с которыми все его недавние намерения стали выглядеть более чем бледно. Внезапно в его воображении – хотя это и не было ему свойственно – появились очертания грандиозного проекта, реализация которого очень даже стоит всей предыдущей жизни. Он уже видел себя в кругу единомышленников, собравшихся в одной из любезно предоставленных им же резиденций, затерянной где-нибудь в Альпах или Пиренеях. То же воображение, почему-то, не давало вырваться за рамки стереотипов тайных орденов и облачило присутствующих в чёрные бархатные мантии с атласным подбоем. Лица их зачем-то скрывали маски, хотя в этом не было никакой необходимости, ибо все друг друга прекрасно знали. Тёмные своды помещения со следами копоти от часто используемых свечей и ритуальных факелов усиливали ощущение магической таинственности происходящего и могущества сидящих за большим и массивным овальным столом. И по одной из коротких его сторон, в кресле чёрного дерева с высокой резной спинкой – он – Магистр Ордена. Не исключено, что имена, возможно, придётся поменять. Но откуда такая уверенность, что согласятся именно с его кандидатурой? А кто ещё? Злобный мадьяр? Бесспорно, для таких дел кандидат подходящий, однако он, скорей всего, ещё поправит своими галлами: их недовольство увеличением количества незваных гостей, стремящихся в чужой монастырь со своим уставом, наверняка, снова вынесет его наверх. Кроме того, это не его идея, да и в средствах он довольно стеснён по сравнению с некоторыми. Нет у него ни Ромы, ни ничьих недр. Кстати, надо эту тему с Мамой и её людьми перетереть, их это должно заинтересовать, это может дать им возможность попередвигать фигурки на гораздо большей доске. А ведь это прекрасный повод убедить их в целесообразности самому отойти от дел и перескочить на более высокую ступеньку. Там-то я им наверняка буду нужнее, к тому же смогу уйти красиво. А может они уже вообще списали меня? Иначе, почему ничего не предпринимали, чтобы удержать ситуацию под контролем? Неужели договорились с ним? Зря, он не так предсказуем и покладист, как казалось раньше, а дальше будет только хуже, терпеть он их не станет. Нет, скорей всего, с их стороны – это результат обычного нашего разгильдяйства и чрезмерной самоуверенности. Всё было настолько стабильно и распланировано, что казалось – по-другому и быть не может. Ан, может и ещё как. Ладно, как бы то ни было – надо действовать. И первое, что необходимо сделать – это предложить в качестве кандидата от Партии нового столичного градоначальника. Молод, по-хорошему амбициозен, прошёл многие хозяйственные и политические ступеньки, полон сил и энергии по воплощению в жизнь планов развития города на благо трудящихся. Под его рукой почти десять миллионов электората. Да, но прежде надо всё решить с Мамой, а потом уже поручить Борисычу объявить о таком моём решении, то есть – решении Партии. Главное сделать это вовремя, иначе, если узнают раньше положенного, шансы его, и без того не большие, сойдут на нет. Решат – если Сам решил не участвовать, значит партийные дела совсем плохи и тогда сторонников никакими калачами не соберёшь. Хотя их и так уже, вряд ли наберёшь необходимое количество. Хорошо, а что изменится, если всё же решить пойти самому? Будет ещё хуже, потому что выборы примут действительно реальный характер. Столкнутся два мощных административных ресурса, но ни одна из сторон не сможет воспользоваться им, как привыкла это делать, а по-другому – это уже не ресурс, а честные и объективные выборы – именно то, на чём вылез Иван Иваныч со своими ЭРЭСовцами. А Партия уже отвыкла от такой борьбы, а многие вообще не подозревают о возможности проведения выборов таким образом. Они считают, что административное давление это вполне нормально и в рамках демократии, ибо пересели из одних высоких кресел развитого социализма, где такая выборная система, или как сейчас говорят, – технология, – выдавалась за самую высокую вершину достижений демократии, в другие высокие кресла, но недоразвитого капитализма. И развивают его в соответствии со своим видением проблемы. Что поделаешь, если то бытие навсегда сформировало и определило их сознание, и сейчас, как они не стараются, не могут вырваться за его рамки. Ведь не всё тогда было совсем уж плохо, почему же не перенести его на сейчас. Ну и что же изменится от участия Василь Васильича в главных выборах? Наиболее вероятно – ничего, кроме появления его политического трупа, к которому, кстати, будет соответствующее отношение со стороны потенциальных членов Ордена. Нельзя, так же, забывать об их, мягко говоря, сомнениях в целесообразности видеть Василь Васильича вновь во главе почти одной шестой части суши. А как они сомневаются, совсем недавно увидела и продолжает наблюдать оставшаяся часть земной поверхности. Дело вовсе не в Каддафи, который, кстати, совсем не потакал исламскому фундаментализму, не имел оружия массового уничтожения и просил, так называемых, повстанцев не доводить дело до гражданской войны. На его примере показали всем, кого это может касаться, что может произойти, если товарищ не понимает по-хорошему. (Железный аргумент в беседе с Мамой). Если до этого дойдёт, встанет большой вопрос, захотят ли они видеть среди себя вообще, не говоря о руководящей должности, такого недальновидного человека.

Кто-то в зале то ли громко захрапел, то ли кашлянул, отчего Василь Васильич прервал чтение, записанных им на небольших листках линованной бумаги, тезисов, одновременно освободившись из плена грёз, и взглядом, полным разочарования, окинул опущенные головы. Почему-то ему показалось, что на их макушках сейчас было больше безразличия, нежели вины и скорби, что ещё раз укрепило его в мысли незамедлительно встретиться с Мамой.

Первоначально предложения, высказанные Василь Васильичем, вызвали у влиятельной Дамы и её приближённых негодующее непонимание. Они ничего не желали слышать о капитуляции своего ставленника, небезосновательно полагая, что такие его действия нанесут им не только моральный, но и материальный ущерб. Они наперебой говорили, а то и кричали о недопустимости этого непродуманного шага, который неизбежно приведёт к хаосу и сведёт на нет все их непосильные труды по стабилизации обстановки в стране. От многих исходили недвусмысленные угрозы. Однако всё это не только не пугало Василь Васильича, но радовало и успокаивало, потому что ему стало ясно, – ни в каком сговоре с Иван Иванычем они не состоят. Просто, как он и предполагал, промухали всё на свете, упиваясь своими богатствами и неприкасаемостью, которую большинству из них он, Василь Васильич, и обеспечил. Он смотрел на искажённые гримасами, якобы, праведного гнева, лица, а видел за ними элементарную паническую боязнь потерять если не всё, то, хотя бы, малую долю из имеющегося у них. Страх, что их мажорные детки не смогут вести, ставшей нормой, звёздно-гламурную жизнь и от горя окажутся пригвождёнными героиновым шприцом к стене в каком-нибудь грязном подвале. Глядя на это безумство, Василь Васильич понимал, что все его попытки хоть как-то вразумить присутствующих, убедить их в перспективности его плана, канут в вакуум. Но он, всё же, решил идти до конца. Дождавшись, когда страсти немного улеглись и сильные мира сего в масштабах, хоть и большой, но одной страны, восстановили способность воспринимать окружающее более менее адекватно, он начал излагать аргументы в пользу своего предложения. Как ни странно, со временем в помещении наступила полная тишина, и даже можно было заметить на лицах некоторых из присутствующих неподдельное внимание, выраженное в безмолвно открытых ртах. На этом, правда, всё и закончилось. Вердикт для Василь Васильича был неутешительным – идти на выборы, а дальше уже их забота. В отчаянии, он чуть было не обозвал всех собравшихся недальновидными мудаками, но сдержался и правильно сделал. Потому что они были далеко не мудаками и хорошо видели вдаль, но только со своей колокольни. Им не хотелось ждать, хотелось всё и сразу; для этого надо было действовать, а не мучиться в ожидании весьма отдалённых и сомнительных результатов. Выйдя из небожительского анабиоза, они быстренько прикинули, что к чему. Помимо оказания помощи Василь Васильичу со товарищи, необходимо было прощупать его оппонента не предмет лояльности или наоборот и, в случае необходимости, организовать против него компанию. Собственно дискредитирующая компания – это и будет помощь В.В. Но, если удастся договориться или припугнуть, тогда вообще всё становится на свои места. Или Василь Васильич остаётся, или Иван Иваныч заменяет его. И «не нужен нам берег турецкий, чужая земля не нужна»!

Посланный к Иван Иванычу переговорщик вернулся с весьма обтекаемым ответом. По сути, договориться не получилось. Ни посулы, ни угрозы не возымели желаемого действия. Вовсе не потому, что ему уж настолько были чужды эти люди или он вообще их не видел в упор, а потому, что связь с ними сейчас могла принести ему больше вреда, нежели пользы. Хотя он понимал, что таким решением он нажил очень сильного врага, бороться с которым придётся не только до выборов, но и неизвестно, сколько потом. И обещания маминого посланника не заставили себя долго ждать. Грязь полилась ото всюду, даже откуда не ждали и в таком количестве, и такого качества, что доходило до смешного. Вот уж воистину: если хочешь узнать о себе то, чего никогда не делал – или умри, или уйди в политику. Как миражи возникали многомиллионные дворцы с недвусмысленными вопросами – откуда? Опять всплыла история с двухсоттысячной, естественно, не в рублях, аудио системой, а к ней уже приплыла многомиллионная яхта за казённый счёт. Систематически появлялись «факты» небескорыстного лоббирования чьих-нибудь интересов, кто-то даже умудрился увязать дело «Арбат Престижа» с супругой, давшей команду уничтожить конкурента в пользу аналогичной компании «Иль де Боте». Ну, конечно же, не обошлось без еврейских корней, даже имя и фамилию опубликовали. Михал Михалыч тоже всю свою политическую жизнь провёл под псевдонимом Кац. Оказалось – нет. Наверняка, иудеи сильно разочаровались. Зато сейчас имеют шанс получить более маститого земляка. А уж оттуда сам Бог велел перекинуть мостик за океан, в центр сосредоточения еврейского капитала. И сразу же отпал вопрос, почему так дорог Иван Иванычу дядя Сэм. Другая крайность не могла не появиться на фоне распиаренного за рубежом юбилея дорогого Михал Сергеича, на Родине зачастую называемого её предателем. Можно бесконечно перечислять все методы и способы опускания или возвышения человека при помощи СМИ и других технологий, но такая задача не стоит, иначе не хватило бы ни бумаги, ни времени, ни сил.

 

XVIII

Иван Иваныч сидел в своём кабинете уже совершенно спокойный и уверенный в своём завтрашнем дне. Наслаждаясь свободным временем, образовавшимся благодаря, так называемому, дню молчания накануне голосования, он беззаботно шарился по интернету, при этом, не преследуя никаких иных целей, кроме отдыха душой и телом за любимым занятием. Он даже не пытался связаться со своим загадочным блоггером, опасаясь, что какие-нибудь виртуальные идеи или размышления собеседника могут не оставить его равнодушным и такое приятное вынужденное безделье просвистит мимо. Хотя, честно признаться, совсем недавно именно он, этот блоггер, обеспечил Иван Иванычу сегодняшние покой и уверенность в исходе дела, может быть даже, всей его жизни.

Именно тогда Иван Иваныч находился в состоянии прострации от обрушившегося на него грязевого потока, призванного оттолкнуть от него избирателей и сломать его политическую карьеру. Такого он ещё не испытывал. Да и когда было испытывать, если в той жизни он был первым патроном в обойме и все пути для него были смазаны свеженьким маслом. Досылайся в патронник и спокойно себе жди назначенного срока. Одна забота, чтобы кто-то по недоразумению или злому умыслу не нажал несанкционированно на спусковой крючок. Теперь же многое по-другому. Теперь все, в том числе и он – и в том немалая его заслуга – вместо обоймы автоматического пистолета перекочевали в барабан револьвера, где нет ни первых, ни последних. Как в песне поётся «… а у кольца начала нет и нет конца». И всё зависит от того кто и как провернёт это барабан. В некотором роде получается «русская рулетка». Справедливости ради надо сказать, что и обойму кто-то снаряжал, но технологически это можно сделать только в определённом порядке, а с барабаном по-другому, здесь ближе к теории вероятности, а может и к чему-нибудь посложнее. Как бы то ни было, эти грязевые ванны с непривычки очень плохо воспринимались незакалённым, пока, телом Иван Иваныча и очень расстраивали его ушу. С одной стороны, расстройство вызывала неприкрытая наглость, с которой неимоверные и откровенные вымыслы выдавались за чистую правду. С другой стороны, бывали случаи почти стопроцентного попадания, и тогда он расстраивался от того, что кто-то слил информацию. Близкие, как могли, успокаивали в присущей им манере и в соответствии с их менталитетом, приобретённым на нелёгкой государевой службе. Они убеждали шефа – и были совершенно правы, – что компромат, будь его хоть одиннадцать чемоданов, у нас не работает. Он соглашался, потому что сам об этом кое-что слышал, но окончательного успокоения не находил, поэтому обратился к своему виртуальному собеседнику, к советам которого, в последнее время, прислушивался всё чаще. Тот безоговорочно согласился с мнением помощников Иван Иваныча, приведя в их пользу несколько жизненных примеров, но главное было не это. Главное то, о чём забыли его советники, долгое время живущие в своём, особом мире и что совершенно не учли многочисленные западные политтехнологи, работающие на противоположную сторону – это наш особый менталитет, выражающийся в нелюбви и недоверии к конкретной власти. Эта особенность появилась у нас не потому, что все мы в душе анархисты и вообще отрицаем всякое государство с его управленческим аппаратом. Совсем наоборот, власть нам очень нужна, без неё мы не можем. Как только наступает её кризис в виде безвластия или, хотя бы, двоевластия – мы теряемся и начинаем делать глупости. В результате появляется новая власть, которая обещает все эти глупости и их последствия исправить, но только обещает. На самом деле, сменяя друг друга, десятилетиями нас обманывает. От этого у нас выработался условный рефлекс: если власть говорит, что будет хорошо, все ждут совершенно обратного, и ожидания, как ни странно, сбываются с завидным постоянством. Если предположить, что власть вдруг, под благовидным предлогом, решила бы раздать каждому по миллиону рублей, наверняка в этом мы заподозрили бы какой-то подвох. Ну, например, что деньги завтра поменяют на новые, а старые раздают, потому что их уничтожать государству дорого, пусть этим народ занимается. И многие бы не пошли получать. На эту тему, наверное, можно написать целую книгу, пополнив ей серию мифов о нашей незаурядной стране. Только это, к сожалению, не миф. Так вот, спокойствие и уверенность к Иван Иванычу пришли после того, как собирательный блоггер таким образом убедил его, что Партийное руководство принесло ему больше пользы, чем вреда. Вот, если бы Партия поддержала все его планы и начинания по реформированию общественно-политической жизни в стране, всячески восхваляла Иван Иваныча, как незаменимого, талантливого и гениального руководителя, или вообще забыла о его существовании, тогда бы результаты этой кампании были, наверняка, другие. Электорат бы растерялся – опять обман – и от отчаяния и безысходности плюнул бы на всё это мероприятие. Пусть решают сами, не впервой.

Но всё произошло так, как должно было, наконец, произойти, о чём усреднённый мужчина старательно, чтобы не сделать ошибок и помарок, каллиграфическим почерком информировал руководителя проекта очередной совсекретной докладной. В документе обращалось внимание на то, что новейшая история страны не знала таких объективных и, в общем-то, честных выборов, которые стали возможными «благодаря» участию в них практически равных кандидатов, обладающих почти равносильными административными ресурсами. Однако, партия ЭРЭСов, от которой баллотировался Иван Иваныч имела больший кредит доверия избирателей, потому что не была правящей, что, наряду с некоторыми программными преимуществами, определило победу её кандидата с довольно большим отрывом от Василь Васильича.

Предпоследний этап эксперимента в рамках проекта «2012» завершился и можно подводить итоги. Последний этап уже ни на что не повлияет и, в принципе, если внимательно почитать историю нашего государства, вполне предсказуем. Учитывая это обстоятельство, руководитель проекта не стал откладывать в долгий ящик и приступил к анализу всех имеющихся у него документов по данному вопросу, начиная с отбора кандидатов. Эта работа, пожалуй, была наиболее трудной, так как от объективности её результатов на девяносто процентов зависит чистота всего эксперимента. А от этой чистоты – правильность выводов и предложений, которые он должен представить куда-то очень высоко. Куда точно – можно только догадываться. Поэтому он очень тщательно сопоставлял характеристики участников с характерами их прототипов, а так же их соответствие действиям и мыслям, проявленным в ходе эксперимента. Наибольшее внимание уделялось Иван Иванычу и Василь Васильичу. Собственно, именно из-за них всё затевалось. Определённый круг наших соотечественников не был заинтересован в каких бы то ни было неожиданностях и не желал неподготовленных экспромтов в, распланированном ими на годы вперёд, жизненном процессе. Они контролировали ситуацию и совсем не хотели, из-за чьих-нибудь несогласованных действий или внезапно появившихся амбиций, лишаться этой возможности. А если предположить, что поведение участников проекта хотя бы на пятьдесят процентов соответствует их прототипам, то даже этого вполне достаточно, чтобы подвигнуть его организаторов на конкретные меры. То, что популярность Василь Васильича не так высока, как раньше и как хотелось бы – для них не стало откровением, но то, что Иван Иваныч, несмотря на некоторую его трансформацию, способен на такой решительный, прямо, революционный шаг – стало неожиданностью, к счастью, пока виртуальной. Зато с уверенностью можно сказать, что отрекаться от своих либеральных идей он не собирается, более того, намерен и дальше их расширять и углублять. Естественно, перевести всё это в практическую плоскость реально только с высоты того положения, которое он сейчас занимает, следовательно освобождать просто так он его не собирается и на компромисс, скорей всего, не пойдёт. Во-первых: потому что не поверит обещаниям; во-вторых: понимает, – то, что сделано им в борьбе с коррупцией, правовым нигилизмом и прочими безобразиями, не будет поддержано и продолжено преемником. Поэтому, даже если придётся вернуться, то начинать надо будет не с нуля, а с какого-то минуса; в-третьих: ему просто нравится быть Там. Ещё один немаловажный фактор – его поддерживают зарубежные коллеги, потому что он напоминает им Михал Сергеича, с которым, кроме всего прочего, довольно легко было решать многие вопросы в свою пользу. Нет, этого допускать нельзя! В своих экспериментах он может зайти слишком далеко и тогда разрушит, с таким трудом, выстроенную вертикаль, и хорошо, если всё закончится началом девяностых, а не началом двадцатых. Хотя, если провести его от Партии… наверное, это вариант. Развернуться особо ему Партийные товарищи не дадут. Пусть выдвигает идеи, изобретает программы, затевает реформы, но под контролем, который обеспечит, чтобы всё делалось так и настолько, насколько это приемлемо. И он будет на месте и при деле, всё в том же либеральном и реформаторском теле; и все социально-политические процессы будут идти так, как им идти положено; и Запад будет доволен и спокоен. А позже он и сам поймёт, что по-старому и ему легче, и другим хорошо, и лучше, чем предопределено, от его инициатив у нас всё равно не будет.

Да, а как же Василь Васильич? Мужчина он резкий, решительный, как бы всем подряд не досталось. А чего, собственно, огород городить? Человек он проверенный, а главное, предсказуемый. Ведь это благодаря нему мы столько лет без сюрпризов и потрясений пожили, он всё выстроил и в порядке содержал. Тут и думать нечего, надо только всё грамотно устроить, с учётом настроений Иван Иваныча. Для начала необходимо так провести промежуточные выборы, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в идеологической монолитности партийных рядов и непререкаемости её авторитета, чтобы ни одной другой политической силы не осталось никаких иллюзий. Между прочим, это в силах и в обязанностях самого Василь Васильича. Здесь только он кузнец своего счастья. Ну, а потом, под какой-нибудь значимый повод, объявить о его выдвижении в качестве кандидата от Партии. Конечно, результаты голосования будут подвергать сомнению, недовольных как внутри, так и за рубежом будет предостаточно. Но не объявят же они из-за этого нам войну, а будут сильно шуметь, у нас есть чем на них повлиять. До главных выборов останется времени всего ничего и его явно будет недостаточно, чтобы собрать реальную оппозицию и включиться в борьбу от неё. Правые – люди не серьёзные, потому что излишне амбициозные, не говоря о том, что малочисленные. Левые своей квоты не уступят. Либералы с ЭРЭСами… но чтобы этих скрестить – много сил и времени понадобится. Даже если у них что и получится – нужные люди на местах им голову поднять выше положенного, не дадут. Во всём этом деле главное чётко уловить момент с выдвижением Василь Васильича, чтобы не получилось – «сегодня ещё рано, а завтра уже будет поздно». Кстати, чтобы успокоить наших, не в меру раздемократившихся соседей по Европе, можно устроить, так сказать, выборный тендер между двумя основными фигурантами от единой Партии, у Иван Иваныча шансов, в этом случае, всё равно не будет. Правда, минимальный риск, всё-таки, присутствует, но зато какой демократический демарш! Но это вариант на особый случай. Основным следует считать Василь Васильича, однако, если учитывать данные эксперимента, он может отказаться от попытки очередной раз вступить в одну и ту же реку. Однако, это маловероятно по ряду причин. Тем не менее, вообще не учитывать этого нельзя, поэтому вполне возможно, что от Партии будет выдвинут Иван Иваныч. Это, всё же, гораздо предпочтительней его самостоятельных не контролируемых действий.

 

XIX

В то время, когда организаторы проекта обсуждали промежуточные результаты эксперимента на основании докладной, полученной от его руководителя, Иван Иваныч, в рамках последнего, четвёртого этапа эксперимента, получив кредит доверия на очередной, уже шестилетний срок, упорно трудился над выполнением предвыборных обещаний и реализацией своих грандиозных замыслов.

Почти полностью обновлённая команда исполнителей во главе с Альберт Альберычем воплощала в жизнь идеи социально-экономического развития страны, опираясь на обширные знания, полученные в многочисленных отечественных и зарубежных колыбелях экономической науки. Оказывается, он даже когда-то приложил руку к итальянскому народному хозяйству, за что был отмечен их не последней государственной наградой. Вадим Вадимыч, возглавляя исполнительный орган при самом Иван Иваныче, не покладая рук занимался идеологическим обеспечением проводимых реформ. Партийные представительства ЭРЭС в регионах разрастались вширь и вглубь, в соответствии с этим губернаторский корпус, подчиняясь инстинкту самосохранения, в основном, самообновился и стал ярым проводником справедливых идей, правда, стараясь трактовать их с выгодой для себя, иначе какой во всём этом смысл? Непосильный труд нового партийно-хозяйственного актива не прошёл даром. Кругом слышались бурные и продолжительные аплодисменты и дружное «одобрям!» Все, ранее посещавшие Иван Иваныча сомнения, в условиях всеобщего ликования, стали покидать хозяина. На их смену пришли уверенность в завтрашнем дне, спокойствие и удовлетворённость. Совсем немножко состояние благополучия нарушали еле заметные возгласы недовольства то справа, то слева. А ведь они раньше дружили с ним против Партии. На вопросительный взгляд босса, по этому поводу, Вадим Вадимыч отвечал очень просто и, в принципе, правильно и логично: – мы власть, а они оппозиция. Без этого в демократическом обществе нельзя.

– Ну да, – соглашался Иван Иваныч. Но что-то мешало ему до конца в это поверить. Он оглянулся на пройденный путь, и ему стало не по себе, потому что он увидел ту же Партию, только с другими лидерами и с другим названием. По её телу, как муравьи по веточке, вставленной в муравейник, ползли те, кто понимал, что близость к этому телу даёт массу преимуществ, и чем выше заползёшь, тем их больше. Раньше они же и подобные им ползли по другой партийной вертикали, превращая её на радость себе и к неудовольствию многих в руководящую и направляющую силу. Иван Иваныч вновь вопросительно посмотрел на своего помощника. Вадим Вадимыч внутренне усмехнулся, радуясь в душе своей правоте относительно высказанного им ранее сравнения партийцев и сочувствующих с мотыльками. Однако он не выдал своего настроения ни малейшим движением ни единого мускула на своём тренированном лице, а только беспомощно развёл руками, давая понять, что против этого пока не найдено средства, по крайней мере, у нас. Иван Иваныч понял, что дальнейший разговор с помощником на эту тему бесполезен, и счёл более правильным разобраться в происходящем самому. Он вдруг осознал, в чём проблема. – Власть, власть у нас является понятием материальным, а не моральным, как в большинстве цивилизованных стран. К счастью, не мы родоначальники этой метаморфозы, но, к сожалению, и не при нас произойдёт обратное. Однако, ведь большевики тоже делали невозможное – строили коммунизм, и, несмотря на призрачность самой идеи, – кое-чего достигли. Как? Неважно. – И тут на Иван Иваныча снизошло душевное облегчение – он нашёл объяснение своему отходу от ранее заявленного намерения строить в стране не какое-то суверенное, а истинно демократическое общество на основе многопартийной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Справедливости ради надо сказать – пробовал, не получилось. Гораздо проще и привычней оказалось это делать старым, хоть и непопулярным, но испытанным способом. К тому же определённое влияние исторического материализма, хотим мы того или нет, неохотно отпускает нас из своего светлого будущего в светлое демократическое. Пусть хоть так, лишь бы что-то получалось. Не зря, ведь, придумали, что цель оправдывает средства.

Иван Иваныч готов был и дальше приводить аргументы в своё оправдание, но что-то вдруг стало периодически вторгаться в этот процесс. И, чем сильней пытался он сосредоточиться на своём, тем чаще оно куда-то пропадало, а самому его владельцу всё трудней было чувствовать себя Иван Иванычем. В конце концов всё рухнуло в какую-то чёрную бездну. Чернота была совершенно невиданная. Черней сажи газовой.

– Наверное, такая чернь наступает после смерти. – Успел подумать тот, кто ещё моментами оставался Иван Иванычем, пока наряду с непроглядной темнотой его не накрыла непроницаемая тишина, лишившая возможности испытывать какие-либо ощущения. Эксперимент закончился и все участники его вернулись в реальную действительность, совершенно не помня, что с ними происходило. Лишь у некоторых, занятых наиболее активно, осталось какое-то приятное послевкусие, нет-нет, да выползающее из-под корки, но какова его причина догадаться они не могли.

 

XX

– А ведь снаружи ничего не изменилось. Та же река, та же набережная с толкающимися по ней дорогими, и не очень, иномарками. Почему-то не видно ни «Жигулей», ни «Ё-мобилей». Раньше из-за красной зубчатой стены вообще почти ничего не было видно, да и по главной площади страны машины не ездили. Отсюда не видно этой стены, хотя ничего этому не мешает – ограда здесь современная, кованая. Там поуютней было. Хоть не столь модернизировано и инновационно, но как-то теплее. Да, раньше понимали, как строить, а главное – для кого. Там особая атмосфера, властная, вековой выдержки. Кстати, чего это сегодня, во внеурочное время, Василь Васильич меня видеть захотел? Вроде никаких срочных вопросов нет, вчера всё обсудили и наметили. – Телефонный звонок прервал размышления Иван Иваныча, но прежде, чем поднять трубку, он успел подумать, что звук какой-то странный, ни один из стоящих на его столе аппаратов таким зуммером не обладал.

– Странно, – произнёс он про себя и, отвернувшись от окна, направился к столу с намерением поднять самую важную трубку. Однако вместо массивной пластиковой рукоятки вертушки рука наткнулась на какую-то кнопку и непонятный звонок тот час оборвался. От внезапно наступившей тишины тот, кто только что был Иван Иванычем, открыл глаза и непонимающе уставился в ещё тёмный потолок, слегка подсвеченный отблесками фонарей уличного освещения. Затем привычным движением всё той же руки он нащупал на прикроватной тумбочке будильник, показывающий 6 часов 30 минут. Чтобы окончательно придти в себя, повернул голову налево и, что и должно было быть, – уткнулся взглядом в растрёпанный затылок мирно посапывающей жены. И так продолжалось уже около недели. Всё время, предусмотренноё природой на отдых организма, занимал необыкновенный сон, по форме до боли схожий с модным киносеансом в режиме 3D. С одной стороны обладатель сновидения был одним из главных действующих лиц этого фильма и все его там называли Иван Иванычем. С другой стороны он, как бы, наблюдал за происходящим из зрительного зала. Самым интересным в этом кино было довольно явное ощущение того, что его сюжет не высосан из пальца и не возник ниоткуда, а есть часть чего-то, реально происходившего совсем недавно. Более того, каждая последующая «серия» являлась логическим продолжением предыдущей, а тот, кого там называли Иван Иванычем, настолько глубоко погружался в роль, что наутро с большим трудом отделял себя от персонажа. Однако, как только это ему удавалось, память, как по мановению волшебной палочки, моментально избавлялась от увиденного и пережитого. В то же время, он не мог отделаться от ощущения, что ночью, становясь Иван Иванычем, он думает, действует и принимает решения на основании происходящего в реальной действительности, а иногда даже предвосхищает события. При этом полностью теряет своё настоящее, дневное «Я». Тем не менее, он, как говорят в некоторых кругах, подсел на этот сериал, словно заурядная домохозяйка на «Обручальное кольцо» и с нетерпеньем ожидал ночи, чтобы перенестись в другую жизнь, о которой он только мечтал. Конечно, мечтал не беспочвенно, ибо состоял в кадровом резерве и в потенциале мог оказаться если не на месте Иван Иваныча, то на посту Василь Васильича – вполне реально. Но это требовало времени. И вдруг представилась возможность прочувствовать всё это именно сейчас, посмотреть, стоит ли к этому стремиться. Стоит. Недаром власть сравнивают с наркотиком. Но главное, не допустить передозировки.

Всё началось с того, когда перед командировкой в одну из африканских стран ему необходимо было сделать несколько прививок от тамошних экзотических болезней. Обычно спокойно переносящий подобные процедуры, в этот раз он с какой-то настороженностью вошёл в отделанный белоснежным кафелем кабинет и внимательно посмотрел на медсестру, распечатывающую одноразовый шприц и надпиливающую ампулу с вакциной. Сидевший тут же врач, видимо заметивший некоторую растерянность в поведении пациента, поспешил его успокоить: «Не волнуйтесь, снимите пиджак, закатайте рукав рубашки. Ничего страшного, сделаем небольшую безобидную инъекцию, и спокойно полетите в свою Африку».

– А я и не волнуюсь. – Хотел было ответить он, но вдруг: шприц, белый халат, инъекция – всё сошлось в одну точку.

– Вам не хорошо? – Испуганно поинтересовалась медсестра, суетливо пытаясь открыть склянку с нашатырным спиртом.

– Нет, нет. Всё нормально. Просто немного устал. Всё нормально, колите. Сестричка вопросительно посмотрела на доктора. – Коли, коли, раз просит, – произнёс он равнодушным голосом эскулапа, уставшего обращать внимание на капризы пациентов, уверенного в их надуманности. Однако на этот раз, увидев как молодой человек начинает мякнуть и оседать подобно сдувающейся резиновой кукле, он сам не понял, как умудрился выскочить из-за стола и буквально подсунуть стул под теряющего сознание пациента, да ещё крикнуть сестре: «Нашатырь давай, капуша!» Уловив резкий запах аммиака, молодой человек тряхнул головой и открыл глаза. Врач внимательно посмотрел в его зрачки и успокоился. Обморок, так внезапно случившийся, так же внезапно прошёл без видимых последствий.

– Что же вы, батенька, нас так пугаете? – уже участливо поинтересовался он. – Уколов, что ли, боитесь или другие проблемы?

– Вы знаете, с некоторых пор, пожалуй, боюсь. По крайней мере, сегодня это можно назвать так. – Уже совершено бодрым голосом ответил пациент, собираясь встать со стула.

– Нет, нет. Вы, пожалуйста, ещё минуток десять у нас посидите, – положив ему руку на плечо и заискивающе улыбаясь, попросил доктор.

– Может, действительно так будет лучше? – Подумал молодой человек и кивнул в знак согласия. – Что же это было? Такое впечатление, что всё это я уже где-то и когда-то пережил. Эти белые халаты, инъекции… а перед этим зал, люди, знакомые, из резерва. Да ну, чушь какая-то. Мало ли бывает, когда кажется, что где-то уже что-то видел или слышал, или был.

– Ну как вы? – Вмешался в его мысли врач.

– Спасибо, всё нормально. Вы, уж, меня извините за… – не успел пациент подобрать нужное слово, как начал рассыпаться в извинениях эскулап.

– Что вы, что вы. Это мы должны были предусмотреть. Всякое, понимаете, бывает. Надеюсь, вы не в обиде.

– Да нет, всё хорошо, не волнуйтесь. – Выплеснул свою порцию дежурной вежливости молодой человек, торопливо направляясь к выходу. Не успев закрыть за собой дверь, он услышал, как, не стесняясь в выражениях, доктор обвинял в случившемся, в общем, и не виновную медсестру, но это его уже не интересовало.

Дальше день шёл своим чередом. Инцидент, произошедший в поликлинике, затерялся за многочисленными событиями плотного рабочего графика и напомнил о себе только в тот момент, когда голова молодого человека прикоснулась к подушке. Уже совсем засыпая, в дополнение к пережитому днём, он увидел какого-то мужчину с совершенно незапоминающейся, блеклой внешностью, которого, несомненно, где-то видел раньше. Но где и когда память выдавать отказывалась. К тому же видение стало расплываться и покрываться дымкой, чтобы уйти в небытие. Так обычно обозначается процесс перехода в другое измерение или в другие временные рамки в фантастических художественных фильмах.

 

XXI

Иван Иваныч недоумевал и отказывался верить своим глазам, ушам и другим частям организма, отвечающим за восприятие окружающего мира. Вроде бы всё давно завершилось: и те, и другие выборы прошли; и он, и партия, на которую он опирался, победили. И уже даже стало ясно, что от этого ничего в стране не изменилось, а информационное пространство во всём его многообразии, почему-то ни о чём другом не говорит, кроме начала предвыборной кампании. Может так быстро летит время, что прошёл очередной срок полномочий… вряд ли. Вряд ли бы тогда Партия себя так вела и была такой масштабной. Она в самом начале растеряла весь свой накопленный с таким трудом балласт. Кому, скажите на милость, она нужна в своём оппозиционном положении? Хорошо, если она сохранилась, к этому времени, хотя бы в объёмах Правых. Что же, в таком случае, произошло? С целью это понять Иван Иваныч беспощадно крутил колёсико ифракрасной «мышки» и со скоростью, на которую был способен самый современный и быстродействующий компьютер, «шерстил» один за другим наиболее продвинутые и посещаемые информационные порталы. По пути он наталкивался на такие новости, от которых ещё больше углублялся в дебри непонимания. От сильного морального и физического напряжения, сам того не замечая, он начал размышлять вслух.

– Василь Васильич. Откуда он опять? Конечно, если учесть, что срок полномочий истёк, то это вполне логично. А если нет? И что это за Народный фронт такой? Насколько я помню Вадиму команды по поводу каких бы то ни было фронтов, тылов или флангов не давалось. Его собственная инициатива? Ну нет, без спроса он такого делать не будет. Хотя, уверен, знает об этом фронте не мало. – Иван Иваныч уже собрался нажать кнопку связи с помощником, но в раздумье остановился. – Хорош я руководитель, если буду спрашивать у подчинённых о том, что должен знать сам в первую очередь. Кстати, а почему не знаю? Да что это, в конце концов, творится! – Выкрикнул он в экран монитора, как будто обращался к какому-то конкретному одушевлённому собеседнику и в сердцах с размаху так приложил дорогостоящую «мышку» о стол, что, показалось, та душераздирающе пискнула и запрыгала по массивной крышке из морёного дуба, как живая.

– Ну и что ты хотел этим сказать? – Устало подумал о своей невыдержанности Иван Иваныч, вставая с места и направляясь к дальнему концу приставного стола. Как ни странно, но после такого удара, «мышка» осталась вполне цела и даже светилась красным светом в тех местах, где это было ей положено, что говорило об её удовлетворительном техническом состоянии. Иван Иваныч, как в первый раз, внимательно осмотрел устройство – никаких повреждений!

– Да-а-а – протяжно произнёс он. – Made in China, а какая крепкая! И вдруг развеселился, совершенно забыв о неопределённости своего положения, подумав о том, что такими крепкими «мышками» снабжают, вероятно, больших начальников, состоящих на нервной государевой службе. И эти незамысловатые компьютерные аксессуары делаются для них именно в беспроводном варианте, чтобы можно было запустить ими в нерадивого подчинённого. Китайцы знают в этом толк, у них много таких чиновников и ещё больше подчинённых им. Если не сделать «мышку» ударостойкой, как кевларовый шлем, то даже китайского трудолюбия и усилий огромного населения не хватит, чтобы удовлетворить потребность в этом устройстве. – Дожились, – уже вовсе не весело подумал Иван Иваныч, – ещё совсем недавно при слове «китайский» все брезгливо кривили рты, а сейчас без этого китайского никуда. А почему? Да потому что у них там всё ясно и предсказуемо и в эту предсказуемую реку с единственно правильным, определённым единственной политической силой течением вливаются финансовые ручейки и потоки. Чем мы отличаемся? У нас тоже уже больше двадцати лет всё ясно и предсказуемо, но потоки, почему-то, не ощущаются. Воруют? Да. Но и там этого не мало. Видно, денег приходит так много, что хватает всем. Да при чём здесь китайцы?! – Опомнившись, раздражённо воскликнул Иван Иваныч. – Тут сам не поймёшь, где находишься, и что происходит! Фронт, фронт… ага, вот он – Народный. И кто?.. Ну кто бы сомневался! Вот это проектик! Нельзя не восхищаться. Мало того, что отвлекли внимание от доставшей всех Партии, так ещё и пополнили её ряды! Разберись теперь, за кого голосуешь: за Партию или за народ, вставший единым фронтом на борьбу за светлое будущее. Прямо, как при историческом материализме: «Голосуйте за блок коммунистов и беспартийных!» Народ нужен стал. Что-то знакомое до боли. «Братья и сестры! К Вам обращаюсь я…». А раньше был не нужен, то есть нужен, но немного в другом качестве. Мо-лод-цы! Мощно! Что же по этому поводу думает наша неуемная блогосфера? Обалдеть! Такое впечатление, что я не был здесь довольно долго, – решил Иван Иваныч и принялся за изучение направленных в его адрес посланий.

Собственно ничего нового по вопросу Народного фронта почерпнуть ему не удалось, пока он не наткнулся на своего давнего знакомого – виртуального блоггера, глас народа, как называл его для себя Иван Иваныч. Честно говоря, у него не было особого желания общаться с этой непонятной субстанцией. Какой-то нехороший осадок остался после последнего их разговора. Однако любопытство и нетерпение узнать побольше о событиях, происходящих в стране, взяло верх.

– Здравствуйте, – довольно добродушно, стараясь не показать свою неприязнь к собеседнику, ответил на приветственную надпись на экране Иван Иваныч. И, решив не упускать инициативу, сразу же задал компьютеру или тому, кто был по ту его сторону, вопрос: «Ну, что новенького?». Монитор в течение какого-то времени оставался чист, как будто не знал, что ответить на столь странный вопрос. Ведь, по сути, задавший его должен был знать не хуже, а даже лучше что творится в его государстве. Тем не менее, появившийся на экране текст в какой-то степени удовлетворил Иван Иваныча, хотя прямым ответом назвать его было трудно.

– Не захотели Вы воспользоваться моим советом, а теперь поздно. Поезд, как говорится, ушёл.

– Каким советом? Вы мне их так много давали, что я сбился со счёта, – настолько правдоподобно изумился Иван Иваныч, что сам поверил в свою забывчивость. Блоггер, вероятно, принял правила игры, потому что не стал уличать собеседника в избирательности памяти, а заполнил экран текстом, включающим, в том числе, и напоминание о своём совете. Пробежав глазами написанное, Иван Иваныч понял, что сославшись на забывчивость, он не так уж и сильно лукавил. Более менее осознав прочитанное, он откинулся на спинку кресла, потёр рукой подбородок и в несвойственной ему манере, с интонацией человека только что избежавшего, казалось бы, неминуемой гибели и ещё не понявшего радоваться этому или нет, произнёс: «Да, блин, дела…» Он вспомнил всё до малейших деталей: и совет блоггера сменить партийные ориентиры с тем, чтобы пойти на второй срок и победить, не связывая себя с Партией; и своё намерение поступить именно так; и как решил всё ещё раз хорошенько обдумать и взвесить, а потом отдохнуть и… уснул. Значит и публичное отрешение от Партии, и победа на выборах, и работа над ошибками, и результаты этой работы – всё это было во сне?! От этого открытия он чуть не подпрыгнул в кресле. Правда, это была его первая реакция, являющаяся следствием действия на мозг самого сильного человеческого инстинкта – инстинкта самосохранения. Только минуту спустя голову стали наполнять эмоции в различной их цветовой гамме и амбиции, стремящиеся вырваться наружу, дабы самореализоваться, не считаясь с обстоятельствами. И тогда Иван Иваныч совершенно по-другому посмотрел на полученную с экрана информацию. Выходило, что о его сокровенных намерениях знал или подозревал кто-то ещё. И этот кто-то сделал даже больше, чем надо, чтобы они не материализовались. Может быть это совпадение, случайность, но слишком уж точное попадание, чтобы быть таковыми. Иначе, зачем было трогать ЭРЭСов? Кому мешал мягкий и гибкий Сергей Сергеич? Критиковал он Партию осторожно. Складывалось впечатление, что все выступления предварительно согласовывал. Ну высказался разок резковато, так это же не повод, чтобы сразу раскассировать человека по всем статьям. Просто он оказался в ненужное время в ненужном месте и все обстоятельства, независимо от его воли и желания, сошлись против него в одной точке. На самом деле все должны были увидеть и зарубить себе на носу, что с Партией шутки плохи и любой, кто будет против ветра плевать, невзирая на должности и былые заслуги, будет подвергнут общественному порицанию и всесторонней обструкции. Это хорошо, что пока он ещё один из замов главного по Парламенту. Но уже один из многих, а не единственный, как был. Что будет с ним дальше можно только гадать. Однако что-то подсказывало Иван Иванычу, что ничего хорошего Сергей Сергеича не ожидает, ибо перспективы для его партии весьма туманны. Казалось бы, зачем уничтожать союзника. Ведь структура эта, ЭРЭС, была создана, чтобы помогать Партии в наборе голосов. Вышла из-под контроля? Сомнительно. Скорей всего надо было лишить его, Иван Иваныча, опоры, потенциального союзника и, как следствие – иллюзий по поводу его политической самостоятельности.

На первый взгляд вроде бы ничего не произошло. Партия осталась, лидер тоже, правда уже не в фаворе. Вот тут-то и «собака зарыта». Наверное, нигде в мире, политики или люди околополитического круга, питающиеся с её, политики, стола не реагируют так чутко и чётко на малейшие изменения в отношении к их партии со стороны главных лиц государства. Не важно, в какой форме и как получат они этот сигнал, результат будет один – бегство, но не в никуда, а в стан более сильного и уверенного в завтрашнем дне. Пусть даже он был вчерашним политическим противником. В результате ЭРЭС в том виде, в котором она ещё недавно была и могла рассматриваться в качестве альтернативной политической силы, нет. Пусть даже Сергей Сергеич круто изменил отношение к Партии (как, впрочем, и она к нему) и стал чуть ли не основным оголтелым оппозиционером. Но он лишился чуть ли не самого главного в нашем политическом истеблишменте – административного ресурса, и никто его уже в серьёз не воспринимает – ни сторонники, ни противники. Не видят перспектив, и, возможно, во многом они правы. Остаётся уповать только на нашу извечную жалость к обиженным властью, а Сергеич, получается, обиженный.

– Всё! – Сдерживая крик, выдавил из себя Иван Иваныч. – Теперь даже я не смогу поднять их с колен. Соответственно и самому придётся оставаться в таком же положении. Да, у меня есть ресурс, но использовать его на цели возрождения ЭРЭС или создания чего-то другого уже поздно и бессмысленно. Сожрали Сергеича, сожрут и меня, только жевать придётся подольше. Прав был классик, что промедление смерти подобно. Ведь знал же об этом, знал, но думал – время ещё есть. Оказалось – уже нет. С этим словами Иван Иваныч с опаской взглянул на монитор. Не слышит ли тот его рассуждения. Но экран пусто светился бело-лунным светом.

– А не он ли причина всех моих проблем? – Подумал хозяин кабинета, продолжая рассматривать пустой экран. – На первый взгляд больше некому быть. Пусть я явно и конкретно не высказывался по поводу его провокационных предложений, более того, с некоторыми даже не соглашался, по крайней мере, внешне. Однако, при желании, определённые выводы можно было сделать. Эта мысль приходила к нему не впервые. Сомнения по поводу странного блоггера возникали у Иван Иваныча каждый раз, когда было необходимо решиться на общение с ним или по завершении сеанса. И почти каждый раз он обещал себе, как бросающий курить, что это последний. Но он очень любил интернет, верил ему и не хотел лишаться возможности узнавать альтернативные мнения по тем или иным, волнующим его, вопросам. По этой причине от подозрительности в отношении своего виртуального единоверца он перешёл к поиску аргументов в пользу его невиновности. И, надо заметить, это у него получилось.

– А почему, собственно говоря, я не допускаю участия Василь Васильича во всём происходящем? – Мысленно поинтересовался сам у себя Иван Иваныч. – Ведь и он, и его команда не лаптем щи хлебают и даром хлеб не едят. Тем более, что не требуется чрезмерных умственных усилий, чтобы понять, что двум медведям в одну берлогу лезть не удобно. Иван Иваныч улыбнулся спонтанно образовавшемуся каламбуру и чуть не рассмеялся в голос, представив себя и Василь Васильича застрявших на входе в медвежье зимовье, беспомощно дрыгающих ногами и елозящих задницами, как Винни Пух в норе у Кролика.

– Вот и прихлопнул он вероятного моего союзника, освободив для себя лаз. Несомненно, это Василь Васильича рук дело, однако, боюсь, не последнее. – Подытожил Иван Иваныч, сняв тем самым все подозрения с загадочного блоггера. И снова посмотрел на пусто светящийся монитор, но уже совершенно по-другому, с нежностью и лёгким движением руки навёл курсор «мышки» на «выключение компьютера». Со словами: «На сегодня достаточно», – он развернулся к столу, на котором его вмешательства ожидала объёмная стопка бумаг. Взяв верхний документ, Иван Иваныч постарался внимательно вникнуть в его содержание, но сосредоточиться не смог. Покоя не давала мысль об упущенном шансе остаться на вершине пирамиды со всеми вытекающими отсюда возможностями. Не в силах продолжать работу, Иван Иваныч вышел из-за стола и в глубоком раздумье принялся шагать по кабинету. Остановившись у окна, он по выработавшейся за несколько лет привычке, взглянул на зубчатую стену, затем на символ вечности из красного гранита и, чего раньше никогда не было, вдруг упёрся взглядом в лобное место.

– Ну, это уж слишком. Мы же не во времена Ивана Васильевича, – грустно усмехнувшись, подумал хозяин кабинета, переведя взгляд на ажурное здание ГУМа, фасад которого частично покрывал Партийный плакат с изображением правящего тандема на фоне бурого хозяина тайги. – А я-то здесь при чём… – начал было мысленно возмущаться Иван Иваныч, но, немного погодя, сухо сплюнул под ноги, махнул рукой, вернулся к столу и, устало опустившись в кресло, обречённо выдохнул: «Вот и всё».

 

XXII

– Ну-с, господа, надеюсь, буду не далёк от истины, если скажу, что выражу общее мнение по поводу кандидата на Пост № 1. Учитывая результаты недавно завершившегося эксперимента, а так же некоторые другие аспекты, иного кандидата, кроме Василь Васильича, не наблюдается. – Торжественно объявил председательствующий, а немногочисленные особи обоих полов, сидящие за овальным, из немыслимо экзотического дерева и так же немыслимо дорогим столом, согласно закивали головами. И сразу же по небольшому ампирному залу пронёслось некое подобие облегчения, сопровождаемое звуками двигающихся стульев, покашливания и лёгкого смеха. Некоторые из присутствующих потянулись к стаканам и хрустальным резным штофам с элитными напитками. Каждый выбирал в силу привычек и состояния здоровья.

– Господа! Господа! – воззвал ведущий, стараясь привлечь к себе внимание, постукивая золотым пером по пустому антикварному стакану из богемского стекла, словно желал произнести тост за здоровье молодых или юбиляра в шумной и не совсем трезвой компании. – Господа!!! – Уже совершенно безапелляционно потребовал он, и как только в помещении восстановился порядок, совершенно другим тоном продолжил, – попрошу не расслабляться. Затем, вероятно чтобы как-то снивелировать некоторую свою резкость, улыбнулся и предупредил компаньонов, что самое главное впереди. То, что они утвердили нового главу государства – только полдела. Не меньшее значение имеет то, каким образом лучше всего привести его к власти.

Сидящие в этом помпезном зале хоть и далеки были от народа, однако, в отличии от тех, кто разбудил Герцена, не носили розовых очков и прекрасно знали, о чём думает этот самый народ, чего он хочет и что ему достаточно пообещать, чтобы он не поддался призывному звону «Колокола» недоспавшего, потому недовольного и злого дворянина. Исходя из этого, перед ними стояла триединая задача: ради сохранения своей практически безграничной власти в рамках почти одной шестой части суши посадить на престол нужного человека; нейтрализовать потенциального конкурента; и сделать это всё так, чтобы массы были довольны и не сразу поняли, что их в очередной раз «обули». Важность момента перевесила возникшие совсем недавно нездоровые желания, и стаканы были отставлены в сторону. Круг допущенных к решению судеб был довольно ограничен, входящие в него мыслили почти одинаково, так как уже давно жили ради одной цели. Поэтому достичь, как когда-то говорилось, консенсуса, – особого труда не составило и много времени для этого не потребовалось.

Ещё красное осеннее солнце не спряталось за верхушки вековых елей, когда выбранный на это заседание председатель, почти полностью повторив вступление своей предыдущей речи, резюмировал умственные потуги своих вельможных коллег. Узнай о некоторых из них Иван Иваныч, он непременно упрекнул бы собравшихся за овальным столом, как минимум, в плагиате. Но этот плагиат не шёл ни в какое сравнение с воровством какой-нибудь песенки или мелодии. Только что у него украли политическое будущее, вернее пути и способы его построения и сохранения. Но он об этом пока не знал и вряд ли догадывался. Тем не менее, судьба его уже была решена.

На следующее утро не успел Василь Васильич закончить с завтраком, как услышал звонок специального телефона. Он узнал бы его из тысячи, настолько специфична была тональность зуммера. Ещё не зная, о чём пойдёт речь, Василь Васильич недовольно скривился. В последнее время так случалось всегда, но не из-за того, что его сильно раздражал абонент или звонок прозвучал в неудобное время. Существование этого аппарата и возможность вызова по нему Василь Васильича в любое время и в любом месте было оговорено давно. Гораздо раньше, чем он договорился с Иван Иванычем по поводу рокировки. Правда, скорей всего, им рекомендовали достичь такого согласия и воплотить его в жизнь через четыре года, если не последует иного пожелания. Выводило из равновесия понимание, что абонент на той стороне радиоканала стал инструментом в умелых руках. Самое неприятное то, что Василь Васильич почти наверняка знал в чьих, и что в другой ситуации он бы на пушечный выстрел не подпустил к себе обладателей этих рук. Сейчас же, «благодаря» сему злосчастному мобильнику, (раньше при его упоминании использовались более ласковые эпитеты) он вынужден не просто терпеть их наличие на ближайшей к нему орбите, но и выполнять их просьбы, даже указания, озвученные тем, к кому он не мог не прислушиваться. Иногда ему даже казалось, что они суфлируют говорящему, при этом злорадно посмеиваясь и потирая руки от своего низменного удовольствия.

– Доброе утро, Василь Васильч, – прожурчало в трубке, – не спите?

– Здравствуйте. Что Вы, какой сон в такое время? Как Вы? Как здоровье? – Как можно вежливей, несмотря на испорченное звонком настроение, не преминул справиться Василь Васильич.

– Спасибо, вашими молитвами, – доброжелательно, с явным оттенком расположения к собеседнику откликнулась трубка.

– Может, действительно помолиться? – Ехидно улыбнувшись про себя, подумал Василь Васильич, а вслух, всё так же вежливо, поинтересовался, чем обязан столь высокому вниманию к своей особе. В ответ он услышал несколько ни к чему не обязывающих фраз и, в заключение, пожелание непременно встретиться в самое ближайшее время.

Альтернативы такое приглашение не предусматривало, поэтому Василь Васильич отложил все мало-мальски важные дела и без обычного кортежа направился на рандеву.

В зале для приёмов особо важных гостей был накрыт чайно-кофейный стол, как обычно в таких случаях, на три персоны. Помещение, естественно, было защищено от всех мыслимых и немыслимых подслушек, включая остронаправленные и особо чувствительные микрофоны, так что говорить в нём можно было о чём угодно без опаски за утечку информации. Да и кто посмеет… Тем не менее порядок есть порядок и инструкции никто не отменял.

Василь Васильич знал, что такие вызовы не часты и происходят не ради того, чтобы чаи погонять, поэтому ещё в момент принятия решения о поездке сюда, настроился на серьёзный разговор. В то же время он не терзал себя догадками по поводу его предмета, будучи почти уверенным, что, даже на первый взгляд, простое словоблудие будет посвящено одной теме – предстоящим выборам. Ну, естественно не миновать будет вопроса по поводу его отношения к этому мероприятию. Ведь пригласившие его сюда, хоть на первый взгляд и далеки от всего происходящего в стране, чётко отслеживают и дирижируют интересующие их процессы. Поэтому-то они наверняка не забыли сомнения Василь Васильича по поводу Поста № 1. И, несмотря на данное им (после всех неудачных попыток соскользнуть), согласие, всё равно захотят услышать подтверждение ещё раз. Но, если бы дело было только в этом, вряд ли они стали «огород городить» с нынешней встречей. Здесь намечается что-то поинтересней.

– Ну, наконец-то! – внутренне оживился Василь Васильич, услышав нечто новое после, казалось, бесконечной общей болтовни, и неуклюжих попыток, якобы незаметно, очередной раз удостовериться в искренности его намерения и, главное, – желания идти на самый верх. Не обошлось при этом и без прозрачных намёков. Но к ним Василь Васильич уже привык и со временем научился относиться философски. А вот словосочетание «народный фронт» действительно вывело его из полусонного состояния и заставило более внимательно прислушаться к собеседникам. То, что обозначалось этими двумя словами, представлялось Василь Васильичу весьма полезным изобретением, главным образом в силу его политической гибкости, даже пластичности, от чего возникла ассоциация с пластитом. Из этого взрывчатого вещества можно лепить почти всё, что угодно, а если что-то не угодно, его можно так взорвать, что мало не покажется.

– Да-а, – думал Василь Васильич глядя на мирно хрустящих сушками и мирно потягивающих настоящий душистый чай хозяев особняка, – недооценивал я их. Сидят, как ни в чём не бывало, прямо «Чаепитие в Мытищах». А ведь такое дело сделали! Как всё разложили: для своих – простор для манёвра, а для чужих – никуда не вырваться: или ходи по выделенным маршрутам, или – на минное поле.

– Давайте проговорим этот вопрос ещё раз, чтобы, не дай Бог, не упустить существенных деталей, а потом решим, как и когда этот проект целесообразней всего начать реализовывать. – Произнёс допивший чай один из собеседников и уставился пронзительным взглядом на задумавшегося Василь Васильича.

– Вам что-то не нравится? – Поинтересовался тот же голос настороженно.

– Что Вы!? Напротив! – «Вернувшись» к столу оживился гость. – Очень интересная идея!

– Прекрасно. Итак, будем исходить из того, что Партия растеряла свой авторитет, если таковой вообще может быть у правящей партии в нашей стране. К сожалению это так, несмотря на попытки убедить всех в обратном со стороны Борис Борисыча и его подданных на местах. Но, к счастью, она пока сохранила административный ресурс. Тем не менее, идти вам, Василь Васильич, на самый верх, опираясь только на него, мягко говоря, будет не осмотрительно. Чтобы иметь возможность для манёвра, в крайнем случае, вы создаёте Народный фронт под эгидой Партии. – Да, да, именно Партии, – ответил на вопросительный взгляд Василь Васильича хозяин стола и продолжил, – так как фронт Народный отбросьте в сторону Партийный снобизм, всячески привлекайте в него беспартийных вплоть до обещания мест в Парламенте. И делать это надо не кулуарно, а всенародно. Тогда массы будут голосовать за своих аполитичных выдвиженцев, а фактически – за Партию. Кроме того, вы опровергаете слишком бесконтрольно распространяющееся мнение о том, что Партия, как сейчас принято говорить, всех достала. И это также очень важно. Кстати, мы уверены, что почуяв новые возможности получить тёплое местечко, в распростёртые объятия Фронта ринутся определённые слои оппозиции.

Предварительные выборы покажут, что делать дальше. Если всё пойдёт по плану и Партия получает необходимое ей подавляющее большинство, о результатах основного голосования можно не беспокоиться. Но, если только это большинство не позволит осуществлять полный контроль, или, не дай Бог, такового вообще не будет, в борьбу за высший пост вы вступаете от Народного фронта, при этом максимально дистанцируясь от Партии и его нового лидера. И, несомненно, становитесь тем, кем должны стать – народным избранником № 1.

Теперь о вашем потенциальном конкуренте. Услышав это, Василь Васильич снова вопросительно взглянул на инструктирующего, не забыв сопроводить свой взгляд саркастической ухмылкой. Последний сделал вид, что не заметил самоуверенной бравады собеседника и продолжил, как ни в чём не бывало. – У нас есть информация, что, несмотря на имеющуюся между вами договорённость, Иван Иваныч не очень настроен покидать насиженное место. Ради его сохранения он даже рассматривал возможность отречения от Партии, что на данном этапе равносильно её дискредитации. К счастью, мы вовремя лишили его такой возможности. Для этого, к сожалению, пришлось пожертвовать покладистым Сергей Сергеичем, но зато с ним канула в политическое небытие и ЭРЭС, любимое детище нашего общего друга Вадима. Теперь Иван Иванычу не на кого опереться даже в мечтах. Есть, правда, ещё один момент, но он из области фантастики. Однако, чтобы быть окончательно уверенными, надо бы «зачистить» Правых. А то, как бы они не спелись.

– Кстати, а кто додумался назначить этого молодого олигарха их лидером, с какой целью? – Поинтересовался собеседник у Василь Васильича, а когда тот неопределённо пожал плечами, повернулся к своему коллеге, успевшему к тому времени тоже завершить чаепитие.

– Так Иван Иваныч же, – как что-то само собой разумеющееся, произнёс он в ответ.

– Тогда однозначно гасить Правых. – Категорично заявил более активный хозяин дома. – Тем более, что этого их лидера что-то стало слишком рано заносить. Такое впечатление, что он с Луны свалился. Или от больших денег у него помутнение? Когда, интересно, и где он видел, что кто прав, тот и сильнее? Или это, – про планирование будущего? Нет, надо человеку его место показать, иначе – затянем, второго Ходарковского трудно будет объяснить.

И последнее: под благовидным предлогом – сами придумаете, каким, – оторвавшись от лежащих перед ним записей, собеседник взглянул на Василь Васильича, – назначите Иван Иваныча вместо себя Партийным боссом и ведущим Партию на предварительные выборы. Во-первых: это почётно, во-вторых: все будут знать, что он не только есть, но и был всё время Партийный. Ему же ничего не останется, чтобы это прилюдно подтвердить. Не скрою, Партия от этого может потерять, но может и приобрести. По крайней мере, за счёт всяких, как там их… блоггеров, твиттеров, одноклассников и прочей виртуальной нечисти. Ну, а если, как он сам выражается, Партия пролетит, тогда с него и спрос. У нас спасательный круг – Народный фронт, а у него – вопрос. От такой неожиданной, но к месту, рифмы губы говорящего растянулись в довольной улыбке, а его коллега негромко засмеялся. Василь Васильич расценил благодушное настроение пригласивших его как окончание разговора и решил кое-что уточнить.

– Я правильно понял, что проект надо начинать вчера? – Собеседники согласно закивали головами. – Остальное мне ясно. С этими словами Василь Васильич откланялся. Каждый из хозяев по-своему благословил спину уходящей надежды.

 

XXIII

Сигнал из приёмной нарушил рабочую атмосферу, которой только-только удалось достичь Иван Иванычу.

– К Вам Василь Васильич, – бархатным голосом известил хозяина кабинета динамик громкоговорящей связи.

Особого приглашения этому посетителю не требовалось и, прежде чем Иван Иваныч успел выразить самому себе соболезнование по поводу непредвиденного прекращения только что начатой работы, массивная дверь распахнулась и навстречу ему двинулся Василь Васильич. В его улыбке, распростёртых объятиях и быстром шаге было что-то от Ноздрёва. Казалось, что он сейчас заполнит собой всё помещение, закрутит в вихре своего наигранного оптимизма мебель, элементы декора документы и сгребёт Иван Иваныча в объятия с криком: «Дайка, брат, я тебя поцелую»! Гость действительно находился в приподнятом расположении духа и, может, был совершенно не против облобызать Иван Иваныча. По крайней мере, между теперешним Василь Васильичем и тем, который приходил выяснять отношения по поводу флотских соглашений, не было ничего общего.

– Привет, Иван Иваныч! Что нового в верхах? – Не прекращал веселиться он, и это веселье каким-то образом передалось напряжённому хозяину кабинета, который даже не стал отвечать на явно формальное приветствие и сопутствующий ему такой же вопрос. Вместо этого он так же весело и непринуждённо поинтересовался:

– Что это Вы так веселитесь, Василь Васильич?

– А ты подумай!

– Даже боюсь предположить.

– Да чего тут бояться? Это не страшно, как будто уснёшь. – Всё ещё излучая неподдельную улыбку, произнёс Василь Васильич и тут же, не сдерживаясь, рассмеялся – до того нелепая гримаса покрыла лицо Иван Иваныча. Но тот быстро оправился от не совсем, как он считал, уместной шутки и даже счёл возможным уколоть собеседника. Сменив недоумение на дружескую улыбку, соответствующую настроению партнёра по тандему, он, в несвойственной для себя манере, произнёс: – Утомили уже. Сколько можно к месту и не к месту сыпать цитатами из шпионских фильмов? Однако Василь Васильич на удивление спокойно прореагировал на некорректное поведение собеседника. Во-первых: он пришёл не ругаться, а мирным путём осуществить передачу власти себе. Во-вторых: не хотелось оказаться в ситуации, подобной той, которую создал для него Иван Иваныч во время разборок из-за флотских договорённостей. А дело к этому шло. Хозяин кабинета был раздражён уже тем, что его оторвали от работы. Когда к этому прибавилась личность нарушителя спокойствия, раздражение многократно усилилось, не говоря обо всём остальном. Понимая это, Василь Васильич перешёл на примирительный тон.

– Ладно, ладно, не кипятись. Что ты воспринимаешь всё так буквально? С каждым может быть. Ну, не совсем удачно пошутил. Хорошо, когда пошутил, а если неудачно сказал серьёзно, и это восприняли как руководство к действию или наоборот? То-то и оно…

– Ах, какой молодец! Вроде снизошёл до извинений, признал свою ошибку, покаялся, но, в то же время, оказался на высоте. И всего-то благодаря одной фразе! Да, этому надо ещё учиться. – С завистью подумал Иван Иваныч, и от его раздражительности не осталось и следа. – Однако, – хотел было продолжить он свою мысль, но услышал вопрос Василь Васильича: – Ты, наверное, хотел бы узнать цель моего визита?

– Честно говоря, да. – Прямо ответил Иван Иваныч.

– Какое сегодня число? – Добродушно улыбаясь, поинтересовался Василь Васильич. Вместо ответа Иван Иваныч принялся внимательно изучать настольный календарь, переворачивая его страницы и просматривая их с обеих сторон в надежде найти что-либо знаменательное.

– Судя по календарю – обычное число, – совершенно нейтрально произнёс он.

– Конечно обычное, не тридцать второе и не тридцать третье, – незлобно съязвил Василь Васильич, – но знаковое. Пришла пора платить по векселям, – не сдержался он от соблазна вновь вставить в разговор цитату, от чего Иван Иваныч устало сморщился, но говорить ничего не стал. Василь Васильич расценил это как готовность его выслушать и продолжил, – сегодня, мой юный друг, мы должны объявить народу своё решение о том, кто будет им руководить в ближайшие, по крайней мере, шесть лет. Точнее, объявишь ты, мне как-то не очень удобно себя предлагать. Какие-то проблемы или сомнения? – Уже не так доброжелательно поинтересовался он, не обнаружив оптимизма в облике Иван Иваныча, и не менее раздражённо добавил, – погоди, погоди… какие могут быть капризы и обиды? Мы ведь ещё тогда, «на берегу», обо всём договорились.

– Да, да. Безусловно, я не против, – обречённо подтвердил хозяин кабинета. – Просто всё это как-то неожиданно. Время пролетело. А ведь как хочется поработать.

– Наработаешься ещё. На моём месте этой работы… или ты забыл, кем должен стать? Мало, – возглавишь Партию и поведёшь её на выборы. Так что, делов у тебя видимо, не видимо. – Закончил Василь Васильич и снова улыбнулся.

– Конечно, конечно, – закивал Иван Иваныч. – Давайте решать, что и в каком формате лучше сказать.

– Я предлагаю так. – Перешёл на серьёзно-деловой тон Василь Васильич. – Сегодня у нас Партийный пленум. На нём мы сделаем тебя в Партии человеком номер один со всеми вытекающими отсюда «за» и «против». А я возглавлю Народный фронт, – как бы ответил он на вопросительный взгляд Иван Иваныча. – Ты, в свою очередь, скажешь, что я самый авторитетный политик и на сегодняшний день альтернативы мне на просторах нашей необъятной Родины ты не видишь. Короче, похвалим друг друга немного и разойдёмся. Самое главное, чтобы народ понял, что дёргаться бессмысленно. – Подвёл черту Василь Васильич.

– Но мне кажется, что для столь важного события предложенного Вами мероприятия явно не достаточно. Самое главное, – я не увидел там себя в качестве второго лица. – Парировал Иван Иваныч.

– Ну как это, не увидел? Я же сказал про все вытекающие последствия из должности «партайгеноссе», – решил разнообразить свою речь Василь Васильич, а заодно и придать больший вес этой должности. – К тому же, никто тебе не мешает самому об этом сказать. Лично я не против. Ты, я понимаю, тоже. Тогда – вперёд!

«В течение нескольких часов после заявления дуэта, атмосфера напоминала вакуум: ни звука, ни малейшего дуновения ветерка. Первыми опомнились на Западе. В истерике забились все тамошние самые значимые и даже совсем не известные СМИ. Эфир разрывали стенания по поводу последних дней российской демократии. Установление диктатуры на почти одной шестой части суши и восстановление тоталитаризма – это самое безобидное, что прорывалось на необъятные российские просторы. Оппозиция вроде попыталась раздувать огонь из долетающих до неё искорок свободомыслия, но вовремя поняла оплошность своих потуг. Спокойствие сохранялось только на самом верху и на уровне немногим выше самого низа. Верхние не волновались, ибо знали, что нижним все их манипуляции «по барабану». Потому как внизу уже давно поняли, что все их телодвижения ничего не меняют и всё будет так, как решат на Верху. Вся эта общественно-политическая конструкция очень напоминает бутерброд, правда, несколько специфический. Сверху ломоть белого хлеба, снизу – чёрного, а между ними, естественно, масло, представляющее собой оппозиционную чехарду вкупе с массами, верящими в неё или просто не потерявшими надежду. Обладая нестабильной молекулярной решёткой, сей молочный продукт имеет особенность размягчаться с повышением градуса, вплоть до перехода в жидкое состояние. Таким образом, слой его неизбежно утончается, пропитывая, точнее – подпитывая собой хлебные ломти. В определённый момент «бутер» исчезает и остаётся только «брот». Сверху тот, которому уже можно всё, а снизу – которому всё это уже безразлично и он со всем этим согласен. Нечто подобное уже имело место быть и прекрасно просуществовало в течение почти столетия. И ничего… Так что, все волнения и истерику по этому поводу прошу прекратить. Ничего страшного не произошло. Более того, налицо один из пунктов совсем нереволюционной ситуации, свидетельствующий о стабильности бутерброда, точнее – его хлебной составляющей. Когда верхи хотят, а низы могут жить по-старому. Наступает эпоха общественной гармонии!»

– Ну и что в этом плохого? – задумчиво произнёс Василь Васильич, внимательно изучая журнальный лист в поисках имени автора статьи.

– Что же ещё надо? Именно сейчас необходимо иметь лет десять спокойной жизни. Без политических раздраев и экономических потрясений. Трудно представить, что будет, если Партия не получит устойчивого большинства. Опять парламентские дебаты по всякому поводу и без оного. Бесконечная трепотня, когда каждый, кому не лень будет из кожи лезть ради повышения своего политического реноме. И что в результате? Да ничего. Конечно, очень трудно в этой ситуации будет «пилить» бюджетные бабки, но и делаться ничего не будет. Нет, коалиционного бардака допускать ни в коем случае нельзя. История показывает, что это для нас тупиковый путь, может быть, даже губительный. А ведь как подмечено насчёт бутерброда?! Действительно, только смыкание этих, образно выражаясь, двух хлебных ломтей, может дать необходимое, для работы, спокойствие. Ну, журналюги! И когда они успевают? Только подумаешь что-то сотворить, а они уже всё разнесут по миру. Но делать-то, всё равно, надо, независимо от их инсинуаций. А потом получается, что, вроде, делается это по их сценарию. Не дай Бог, уверуют, что они пятая или, там, десятая власть. Хотя, сами пусть верят, главное, чтобы другие в это не верили. Короче, надо что-то с ними делать, в противном случае они не дадут делать то, что надо нам. Собственно говоря, все газеты с телевизорами уже поняли, что дуть против ветра – занятие не благодарное. Остались только эти бесноватые, друзья Иван Иваныча, которым ничего не писано. Ладно, пусть пока, вместе со своим покровителем, покуражатся. Не долго осталось. – С этими мыслями, так и не отыскав автора понравившейся ему статейки, Василь Васильич захлопнул журнал и отодвинул его в сторону. Выйдя из-за стола, он хотел было отдаться во власть размышлений на комфортном импортном диване о своём недалёком будущем, но пульт громкой связи, разразившийся сигналом вызова, свёл на «нет» его намерения.

 

XXIV

Иван Иваныч, в этот день не был оригинален, и, как всегда, нажал заветную кнопку на инкрустированном малахитом столике. Появившийся из него монитор, тот час засиял всё тем же бело-лунным светом и сам по себе подключился к Интернету.

Good! – Почему-то по-английски, выразил своё удовлетворение быстродействием иностранной машины, Иван Иваныч. Иногда он практиковался в языке основного вероятного противника. Не только для того, чтобы лучше понимать его предводителя, но с тем, чтобы уверенно общаться со своими собратьями по всевозможным сетям и, в случае необходимости, учить нерадивых подчинённых правильному написанию и прочтению почтовых адресов в формате «ru». Честно говоря, это не всегда у него получалось, точнее, не всегда необходимая информация доходила до обучаемых, поэтому пришлось дать указание создать почтовую систему в русскоязычном формате, а так же поисковик интернет-страниц на родном языке. Теперь-то уж никто не сошлётся на незнание английского, но не факт, что не придумают других причин, чтобы не работать за «Христа ради». А может не в целях практики обозначил Иван Иваныч своё восхищение не по-нашему? Скорей всего, конечно, нет. Просто, по-нашему, всех тех чувств и эмоций, которые он выразил по-английски, одним словом не выразишь. Ну, «хорошо» и «хорошо», – как-то обыденно и однозначно. То ли дело – Good. Произносится протяжно, многозначительно, со смаком! Даже глаза от удовольствия хочется закатить. Правда, существует альтернатива, ну, например – «супер». Но это, опять же, не наше слово, хотя глаза при его произношении тоже закатываются.

– Супер! – Не удержался-таки Иван Иваныч снова от иностранщины, настолько радовали глаз и грели душу выхолощенные модераторами страницы дневника. Однако через минуту пришло осознание этого факта, и хозяин блога в сердцах выругался, который раз пообещав кому-то разогнать это сборище электронных подхалимов. Тогда он отыскал в сети запись совместного, с Василь Васильичем, заявления, чтобы собственными глазами посмотреть на себя со стороны. Оказалось, действительно, не столь красиво и безупречно, но более объективно. Для полноты картины осталось пообщаться с блоггером.

– А, собственно, какая уже разница? – Подумал Иван Иваныч, не переставая, тем не менее, вращать колёсико «мышки» для входа на свою страницу. – Красиво, не красиво… Главное, что ушёл. И, как не странно, после оглашённого решения, стало легче, даже очень легко. Великая, всё же, это сила – определённость. – А, может, ну его, этого блоггера? Чего душу бередить? – Негромко произнёс он, и хотел было выйти из «сети», но, взглянув на экран, обнаружил знакомое приветствие. – Ну что ж, поговорим, тем более что для этого сегодня соответствующее настроение, а сама беседа и её исход ни к чему не обязывают и уже ничего не изменят. С другой стороны, может, будет какая-нибудь польза на потом. Жизнь-то на этом не заканчивается. – Решил Иван Иваныч и, в свою очередь, поприветствовал монитор. На вопрос компьютера по поводу самочувствия, он с неподдельным удовольствием ответил: «Прекрасно!»

– ??? – Появилось на экране.

– Да, да, именно прекрасно! – Повторил Иван Иваныч с улыбкой, теперь уже от удовольствия от произведённого на машину или того, кто в ней, впечатления. И не удержался, чтобы не «добить» оппонента своей непредсказуемостью. – А почему это вас так удивляет? Какое-то время экран оставался неимоверно бело-лунным, бело-луннее, чем обычно. На нём даже отсутствовал курсор. Иван Иваныч ликовал! Он полностью овладел инициативой, отчего даже собирался с силами для какого-нибудь издевательского монолога в отместку за свои переживания относительно свиней. Но в этот момент на мониторе что-то зачернело.

– А почему это не может удивлять? После всего, что случилось… – буквы как-то неуверенно выстраивались в строках, от чего складывалось впечатление, что писавший их сначала произнёс фразу, заикаясь от растерянности, а потом выложил её на экран вместе со своими переживаниями. И это состояние собеседника не укрылось от Иван Иваныча, но он уже в полной мере насладился своим преимуществом, поэтому не стал обострять обстановку. При том, что его общение с этим загадочным блоггером не всегда заканчивалось триумфальной победой над ним. Зачастую, даже совсем не так. Но всё равно, из этих сеансов Иван Иваныч выносил не мало полезного. Поэтому он решил, что хватит унижать эту непонятную субстанцию. Правда, если бы он знал, чем на самом деле удивлён его собеседник по ту сторону оптоволоконного кабеля или радиосигнала, он, вероятно, повёл бы себя по-другому. Но Иван Иваныч этого не знал, поэтому продолжил диалог в соответствии со своим приподнятым настроением.

– А что такое неординарное произошло? Всё, что нами сказано, было давным-давно предопределено и спланировано. Только ленивый, в последнее время, об этом не говорил и не делал по этому поводу прогнозов. Мы просто облегчили людям жизнь, поставив все точки над «I». Правда, не всем, некоторые остались без работы. Им стало не о чем писать, пропала питательная среда для выращивания слухов и домыслов. – Иван Иваныч сделал небольшую паузу, чтобы привести в порядок «мысленную массу» и выстроить её составляющие в логическую цепочку, но монитор расценил это как окончание монолога и выдал своё видение событий.

– Вы абсолютно правы. Всё, что произошло, было предсказуемо и ожидаемо. Даже то, как это было сделано, если Вы заметили, не вызвало особого ажиотажа. Так, для вида, кое-кто попытался обвинить Вас обоих в неприкрытом цинизме. Потом оказалось, что ничего страшного не случилось, потому что такое отношение к себе нам не ново. Мы привыкли ничего не решать, нам комфортней, когда решают за нас. Почему? Да потому, что мы не верим, что способны что-то решать или менять. Но дело, собственно говоря, не в этом, а в том, как Вы себя «слили».

– Что значит, «слили»? – Возмутился Иван Иваныч и, вероятно, пожалел, что поддался искушению пообщаться с этим блоггером. Только настроение испортил.

– Ну, то, что Вы расписались в собственном бессилии, назвав Василь Васильича самым авторитетным политиком – это полбеды. Кстати, это было заявлено на основании каких исследований? Самое неприятное для нас то, как Вы относитесь к нам, то есть к стране.

Иван Иваныч, прочитав эту фразу, хотел было немедленно дать волю своему раздражению, но появляющиеся на экране абзацы заставили его продолжить чтение.

– А как прикажете это расценивать, когда Вы заявляете на весь мир, что главная Ваша амбиция – приносить пользу Отечеству и тут же недвусмысленно даёте понять, что уходите, потому что пользы не получилось. Это хорошо, но Вы собираетесь занять место Василь Васильича, где вновь будете экспериментировать. Получится принести пользу – слава Богу, нет – хрен с ним. Так?

– Нет, не так! – Выкрикнул Иван Иваныч и встал из-за стола. Немного постояв, глядя на уже пустой экран, он сунул руки в карманы брюк и несколько раз прошёлся по кабинету. Не мог же он сказать не понятно кому, с каким противодействием на всех уровнях всех ветвей власти он, порой, сталкивался, пытаясь продавить многие из своих намерений. Не мог он признаться и себе в своей нерешительности, некоторой излишней мягкости и терпимости к необязательности подчинённых; в излишней мечтательности и чрезмерном желании видеть то, что хочется видеть. И еще многое, что не позволяет продолжать приносить пользу Родине. Вернувшись на рабочее место, Иван Иваныч первым делом заглянул в монитор, на котором чернела пара строчек:

– Ну, нет, так нет. Чего из-за этого нервничать? Тем более что уже ничего не изменишь. Будем жить, как Вы предлагаете. Авось кривая куда и вывезет.

Иван Иваныч больше не хотел выслушивать то, чего не хотел и, не прощаясь, выключил компьютер, в очередной раз, дав себе зарок больше с этим блоггером не общаться. Однако последняя фраза не давала ему покоя. Пересев на диван, он задумался и мысленно повторил: «Авось, куда и вывезет?» Несомненно, вывезет, куда она денется? Только это должна быть не кривая, ибо опять потащит по кругу, а надо, как минимум, по спирали, вверх. Наверное, прав всё же, Василь Васильич – не доведёт нас демократия до хорошего. Если уж у них там, в Европах от неё бардак, что уж про нас говорить? Да и история это подтверждает. Хоть и пеняют нам, что мы её не знаем или забываем, но то, что надо мы помним. Как дадут народу волю, чуть ослабят вожжи или царь слабый попадётся – так сразу же получи смутное время. Сколько последний Николай со всевозможными свободами экспериментировал? И чем всё закончилось? Зато те, кто после него пришли так гайки закрутили, что до сих пор за счёт этого живём. Да что далеко ходить? Сколько лет болтовнёй занимались в Парламенте, каждый одеяло на себя пытался натянуть, а результат? Не было никакого результата, пока Партия не взяла всё в свои руки. Всё же, только абсолютная власть может нам гарантировать нормальную жизнь и работу, а, следовательно, и движение вперёд или по спирали. Как лучше – решим по ходу.

 

XXV

– Надо, однозначно, что-то решать и немедленно! Иначе они нами жопу вытрут и в унитаз спустят! – Выкрикнул Вениамин Вениаминыч и нервным рывком ослабил узел и без того распущенного галстука. Ввиду нерешительности и безынициативности собравшихся, он решил взять бразды правления в свои руки. – Что молчите? Думаете, что в одиночку выплывите? Хрен вам! В семнадцатом тоже в Учредительном собрании так думали. Каждый считал себя самым умным, а других – не достойными своего внимания. Ах, у нас разные цели и задачи! Ах, мы, партийная аристократия, не можем опускаться до союза с какими-то там меньшевиками или эсеришками. Это я не о Вас, а о тех… – отреагировал он на возмущённо-вопросительный взгляд Сергей Сергеича и продолжил, – а в результате все и они, в том числе, оказались в… – Вениамин Вениаминыч хотел для большей убедительности назвать одну из частей человеческого тела, но, почему-то передумал. – Нет хуже – врагами народа! Вероятно он полагал, что находиться в том месте, которое он не озвучил, всё-таки лучше, чем быть расстрелянным или сгнить в лагере.

– Ну, это уж совсем крайности, – снисходительно улыбаясь, как обычно он это делал, общаясь с лидером РПЛД, пробасил Андрей Андреич.

– Крайности! Конечно, кому, как не Вам об этом судить. Слава Богу, что это крайности и Ваши дружки и предшественники ничего более крайнего не придумали! – Парировал Вениамин Вениаминыч, затем менее агрессивно поинтересовался, – или всё же рояль в кустах припрятан?

Присутствующие беззлобно заулыбались. Андрей Андреич как, пожалуй, самый опытный партийный предводитель не поддался на провокацию коллеги по несчастью, а просто напомнил ему цель этого оппозиционно-партийного актива. – Вы, Вениамин Вениаминыч, нас только что призывали к единству во имя благого дела, а сами ведёте себя, как те партийные аристократы.

– Я? Да Вы что? Да это я так, для разминки. – Натянуто улыбнулся предводитель либералов. Все же остальные громко, но добродушно рассмеялись.

– Ну, поразминались и хватит, надо дело делать. – Не громко, но твёрдо произнёс со своего места Сергей Сергеич. Он, пожалуй, был одним из самых заинтересованных среди оппозиционеров в проведении этой встречи с конкретной повесткой дня – как выжить и сохранить себя на политической карте почти одной шестой части суши. Его положению позавидовать было трудно. Мало того, что не известно каким чудом возглавляемая им партия перевалилась через семи процентный порог и попала в Парламент прошлого созыва, так в довесок к этому, его самого недавно раскассировали свои же земляки, лишив всех постов и званий. Осталось в довершение ко всем этим невзгодам пролететь, как выражается Иван Иваныч, на предстоящих выборах и можно приступать к чистке и смазке наградного пистолета, чтобы не дал осечку в самый ответственный момент. – У меня есть конкретное предложение.

– У меня тоже есть конкретное предложение, – томно закатив глаза специфическим голосом человека, страдающего хроническим насморком, заявил предводитель партии с вкусным и сочным названием «Антоновка».

– Мы слышали про Ваши «Дома, Дороги и что-то там ещё», но сейчас речь идёт совершенно о другом, потому я ещё раз повторяю, что у меня конкретное предложение по противодействию фальсификации результатов голосования. – Ещё более настойчиво предложил себя Сергей Сергеич. Присутствующие удивлённо переглянулись, недоумевая по поводу столь разительных перемен в характере и поведении главы ЭРЭСов. Сейчас перед ними был не тот Сергей Сергеич, старавшийся всячески обходить острые углы и быть хорошим для всех, особенно для тех, кто мог это по достоинству оценить.

– Да… правильно говорят: «Хочешь узнать человека – дай ему власть», но, думаю, что не менее правильным будет и так: «Хочешь узнать человека ещё лучше – забери у него эту власть». Как интересно. Вроде человек остался тот же, с теми же именем и фамилией, но как только название, приставку к этому Ф.И.О. у него забрали – всё, стал совершенно другим. Не только из-за того, что попал в иной круг бытия и сразу же получил иное сознание. Это естественно. Но и из-за того, что мощный порыв ветра перемен обрушился на него и сорвал, как с могучего дуба осенью, почти все листья и жёлуди. По правде сказать, многие из них не особо сопротивлялись, понимая, что не только верхушка, но и корни этого дерева уже не способны обеспечить их необходимыми питательными веществами. И превратился он из крепкого кудрявого представителя нашей флоры в засыхающий корявый остов с редкими листочками и желудями, оставшимися, не понятно почему, на его немощных ветвях. – Андрей Андреич ещё долго и плодотворно мог рассуждать на эту тему, но его вывел из забытья истошный крик Вениамин Вениаминыча, тянущегося к графину с водой, и французский прононс Алексей Алексеича – лидера той самой фруктовой партии, старающегося ему в этом помешать. Третьим в свалке был растрёпанный и раскрасневшийся главный патриот страны, пытающийся выступать в роли рефери, разнимающего боксёров, вошедших в глубокий клинч. Однако одному ему это было не под силу, и он призвал на помощь всех собравшихся в зале. С горем пополам пыхтящих и помятых соперников развели по углам.

– Подонки! Оборону они не хотят финансировать! Не хотите, будете вместе со своим Лёней Завитушкиным у натовцев счетоводами в военторге работать! – Не унимался Вениамин Вениаминыч.

– Никакой он не наш! – С тем же французским прононсом огрызнулся Алексей Алексеич.

– Брейк! – Крикнул, ещё не вышедший из роли, патриот.

Достижение договорённости медленно, но уверенно накрывалось медным тазом, а этого допускать было никак нельзя. Промедление было смерти подобно, и Сергей Сергеич вновь проявил несвойственную ему решительность.

– Всё! Хватит! Или мы приходим к согласию и, наконец-то, Вы выслушаете мой план, хотя бы тезисно, или каждый выплывает в одиночку. Думайте, что лучше. – И внимательно посмотрел на присутствующих. Вожди «Антоновки» и РПЛД опять оказались на грани гневной вспышки, но не против друг друга, а против говорившего. Однако благоразумие, главным образом, Алексей Алексеича, на этот раз, взяло верх. Ему, в отличие от Вениамин Вениаминыча, как раз было над чем подумать. И предводитель патриотов, несомненно, был двумя руками «за» ибо опыт прошлой кампании показал, что в одиночку пробить стену административного ресурса не возможно, даже, несмотря на растущую популярность любви к Родине. Правые, верные традициям сепаратизма, категорически не согласились принять участие в этом своеобразном съезде. После изгнания строптивого олигарха они вообще считали себя особой, приближённой к императору и не хотели это мнение о себе перед самими собой испортить. Меньше всего, естественно, вся эта возня интересовала Андрей Андреича. Он совершенно справедливо верил в силу и влияние своих подопечных и, в принципе, не беспокоился за исход голосования. Он и его люди однозначно проходили в Парламент, а будет там тридцать или сорок мест – не важно. Всё равно, по сравнению с количеством Партийцев эти мандаты ничего не решают. Так думал не он один. Вероятно, именно поэтому к нему не подкатывал Вадим Вадимыч с предложением компромиссного подхода к предстоящему народному волеизъявлению. Хотя Андрей Андреич наверняка знал, что такие подходы были почти ко всем, сидящим за этим столом. Неужели не договорились? Судя по поведению и отношению Вениамин Вениаминыча к мероприятию, с ним, скорей всего, договорились. А с кем больше говорить? Шансы есть, в принципе, у всех, но очень гипотетические. Они там, на Верху, на них внимания особенно не обращают. Сергей Сергеич сейчас, мягко говоря, не друг. Хватит, что он все их технологии на свет божий вытащил, а они ему за это, что, спасибо должны сказать, да и местечко тёплое в придачу? Остальные двое вообще не в счёт. Впрочем, могут, на всякий случай поторговаться. Пообещают им по паре-тройке мест для поддержания демократического имиджа, чтобы те глаза закрыли на то, что им видеть не надо, ну и рты, заодно. Для себя Андрей Андреич решил строго следовать принципу Демократического централизма, являющегося одним из незыблемых постулатов его партии, и предложил голосовать по плану Сергей Сергеича. Оглядев поднятые руки присутствующих, Андрей Андреич добавил свой голос и документ был принят единогласно. Базировался он на двух основных моментах. Во-первых: введение в состав избирательных комиссий всех уровней представителей участвующих в выборах партий. Во-вторых: тотальный контроль протоколов. Обеспечение возможности их сравнения на любом этапе передачи данных в ЦИК и там тоже. В принципе, не было ничего нового, если сравнить с тем, что приснилось, в своё время, по этому поводу Иван Иванычу. И, если бы сейчас он всё это слышал, наверняка в голову ему пришли бы не хорошие мысли.

Больше всех веселился предводитель патриотов. Вождь «Антоновки», совместно со своими коллегами от ПКРФ и РС, был более сдержан. Как искушённый политик он прекрасно понимал, что, несмотря на достигнутые договорённости, в случае малейшего сомнения сработает принцип «своей рубашки». Пожалуй, всё так и будет. Вениамин Вниаминыч тоже был в хорошем настроении. Он для себя уже всё решил, но, если это даже не так, сомнений по поводу своего будущего у него не было.

 

XXVI

– Ну, что там ещё? – Раздражённо бросил в динамик громкой связи Василь Васильич, поняв, что отдохнуть и подумать ему, в ближайшее время, не удастся.

– К Вам Леонид Леонидыч, – ответил на вопрос шефа искажённый радиоаппаратурой, голос помощника. Василь Васильич нарочито не ответил сразу. Образовавшейся паузой он хотел показать визитёру, что отношение к нему будет не однозначное. После имевшего место инцидента с Иван Иванычем, он хотел вызвать нетерпеливого министра, чтобы высказать ему свое неудовольствие. Но коль сам пришёл – это даже лучше. – Пусть войдёт.

Прямо с порога, не успела ещё за ним закрыться дверь, Леонид Леонидыч в манере ябеды-первоклашки начал было заранее спланированное обращение к шефу: «Василь Васильич! Ну что это такое…». Однако тот, к кому были обращены эти жалостливые слова, отреагировал на них весьма неожиданно. По крайней мере совсем не так, как того ожидал посетитель.

– Что ты, Лёня, впереди паровоза бежишь? Кто тебя за язык тянет? Вроде бы опытный чиновник, не первый год на Верху и такие ляпы выдаёшь. – Василь Васильич сделал паузу в ожидании вразумительного ответа от подчинённого.

– А что я мог сделать? – Со слезами в голосе произнёс Леонид Леонидыч. Осталось только шмыгнуть носом и вытереть его рукавом дорогущего костюма «от кутюр». – Когда я услышал, как Иван Иваныч объявил себя Вашим преемником, у меня аж в глазах потемнело. Ведь на его месте должен быть я!

– Напьёшься – будешь. – Улыбаясь, процитировал Василь Васильич сотрудника милиции из «Бриллиантовой руки». Потом серьёзно. – Ну и что? Мало ли он за четыре года назаявлял? Ты от меня такое слышал? Леонид Леонидыч, как нашкодивший школьник, отрицательно покрутил опущенной головой. – То-то же, – тоном доброго, умудрённого педагогическим опытом учителя, произнёс Василь Васильич. А сейчас ты своими необдуманными высказываниями меня раком поставил. Ну, ладно, с ним работать не хочешь – это твоё личное дело, но что ты лезешь туда, где ничего не понимаешь? К чему эти твои измышления по поводу расходов на оборону? Что ты в этом понимаешь? – Здесь Василь Васильич с гордостью вспомнил свои полёты на современных, сверхзвуковых боевых самолётах, спуск в рубку атомного подводного крейсера, рёв лучших в мире танков и незабываемый запах солярки, сопровождавший его повсюду, даже там, где этого амбрэ быть не должно по определению. А Леонид Леонидыч в это время думал, что зря он пришёл в этот кабинет в поисках защиты. Здесь его тоже не поймут, вернее, уже не поняли. Да и где им? Всем только дай, а откуда взять – никого не интересует. В наше смутное время только заначка может нас спасти, но об этом мало кто заботится. Вон что на Западе делается! Даже в Штатах забастовки. Все в долгах, как в шелках. Хорошо, что у них там ещё кто-нибудь типа Ленина не объявился, а то уже мы бы отбивались от мировой революции и строили бы капитализм в отдельно взятой стране. Насколько быстро погрузился Василь Васильич в армейские грёзы, настолько быстро он их покинул, вытащив по пути, из финансово-экономических мечтаний своего подчинённого.

– Ты слышал про такого, Наполеона Бонапарта? – Леонид Леонидыч кивнул в знак согласия и снисходительно улыбнулся, типа «я вас умоляю!» – И знаешь, что он для таких как ты, сказал? – Гость, так же молча, недоумённо пожал плечами. – А сказал он следующее, – чётко, почти по слогам, произнёс Василь Васильич, – «народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую». Не глупее нас с тобой был, всю Европу на колени поставил! А на нас споткнулся. Может тогда у нас армия тоже не особо передовая была, но ереси такой, как ты, государевы люди не несли. Кстати, всё хотел спросить, откуда у тебя такая страсть появилась к накопительству? Особенно в последнее время, если я не ошибаюсь, сразу после объявления тебя чуть не лучшим министром года? Слушай, а не играешь ль ты по чужим нотам? – И Василь Васильич так внимательно посмотрел на Леонид Леонидыча, что тот невольно съёжился, но посчитал нужным как-то оправдаться.

– А что плохого в заначке? Не будь её, ещё неизвестно, как бы мы кризис пережили. Это даже там, на Западе признали. У них-то без заначек что делается?

– Ну, судя по твоим очередным высказываниям, ещё не до конца пережили. Ты же нам сейчас не финансовый, а всеобщий экономический кризис пророчишь. Правда, говоришь, что благодаря заначке, мы и его переживём. Только ты объясни мне, неучу, как это мы его переживём, если всем другим, извини, жопа наступит? Мы ведь, вроде интегрировались уже в мировую экономику. Следовательно, если у них всё накроется, то кто же будет наши нефть с газом покупать? На хрена они им? – Поинтересовался Василь Васильич с видом победителя.

– Вот тут заначка-то и понадобится. Они там будут лапу сосать, а мы, за счёт заначки, будем хлебушек кушать. – Обретя некоторый оптимизм, пояснил Леонид Леонидыч.

– Ага, если они тебе её отдадут. Думаешь, чего они все так нас хвалят, что мы всякие фонды стабилизационные и прочие создаём? Радуются за нас? Наконец-то эта страна станет достойна своей великой территории, ах, какая нам всем, европейцам и американцам радость! Хрен тебе! – И Василь Васильич помахал перед носом подчинённого фигой, искусно скрученной из натренированных пальцев. – Радуются они потому, что могут нашими денежками беспрепятственно пользоваться. А случись что, они ими свои проблемы прокредитуют – это в лучшем случае, в худшем – просрут вместе со своими.

– Но этого не может быть! Это противоречит всем постулатам валютно-финансовых отношений и рыночной экономики! – Не согласился Леонид Леонидыч.

– Это кто тебе такое сказал? – Усмехнулся Василь Васильич. – Твои заокеанские друзья? Слушай, как-то мне всё это не нравится. «Куда не кинь – везде клин». Так и получается, что ты заботишься больше о них, чем о нас. Гость промокнул лоб носовым платком, протёр очки, затем водрузил их на место и, приняв позу напрасно оговорённого, но ещё сохранившего чувство собственного достоинства, человека не громко, но отчётливо произнёс: «Ну, это уже слишком. Мне кажется, я для таких обвинений повода не давал». – Как не давал? – решил поиздеваться (хотя, возможно, это было и не издевательство) над подчинённым Василь Васильич. – Армию ты нашу кормить не хочешь, денег на развитие реальной экономики не даёшь, всё в заначку переводишь, а ей другие пользуются. Можно ещё фактики поискать. – Добил он собеседника, загадочно улыбаясь. Леонид Леонидычу стало не по себе. Он почувствовал онемение в кончиках пальцев и нехорошую сухость во рту. К счастью, Василь Васильич сменил тему, дав, тем самым, возможность подчинённому придти в себя.

– Ладно, не переживай, расслабься. Вернёмся к нашим заокеанским партнёрам. Они всех подряд учат демократии и рыночной экономике. Злятся, когда их не хотят слушать или им кажется, что не правильно понимают, но сами делают так, как им нравится и выгодно. Совсем не по ними же придуманным законам. Всего каких-то тридцать тысяч человек в одном городе, с соблюдением всех демократических норм, решили не согласиться с их экономической моделью и что? Власти руками полиции быстро показали им, кто в доме хозяин. Вот, ты, всё на заначки уповаешь, а у них уже долг почти сто процентов ВВП, – Василь Васильич улыбнулся, – но это только начало и клали они на все законы с прибором. Им осталось только евро добить и можно спать спокойно. И добьют! Не мне это тебе объяснять.

Леонид Леонидыч уже оклемался и даже был готов к дискуссии, но шеф жестом остановил его, чтобы продолжить монолог. – Так что, Лёня, заначка это, несомненно, хорошо, но она не должна быть самоцелью. Жить-то когда? Деньги для того и существуют, чтобы их тратить, с умом, конечно. А ты всё норовишь, как Плюшкин, собирать ради собирания, а потом что, будешь, как Царь Кощей над златом чахнуть? Не вырисовывается у нас, дорогой, с заначкой ничего. И армии дадим, и пенсионерам, и всем, кому обещали. Вот так, – подытожил Василь Васильич. Но подумал несколько по-иному: «В крайнем случае, если кому-то не хватит, или получат меньше, чем думали – ничего. У нас народ терпеливый, это не Европа, даже не Египет. Как там молодёжь наша говорит или шоу бизнес? – Пипл схавает»?

– Не получится. – Как-то равнодушно произнёс посетитель.

– Что значит, не получится!? – Чуть не подпрыгнул в кресле хозяин кабинета, выйдя из мысленного анабиоза.

– Василь Васильич, хотите начистоту? – Получив молчаливое согласие, Леонид Леонидыч продолжил. – Вот Вы меня называете Плюшкиным. Пусть так, я не отрицаю, что считаю необходимым иметь хороший запас, как в каждой семье, так и в государстве, на чёрный день. Но я был бы готов с ним расстаться, не со всем, конечно, а с половиной или, лучше, с процентами тридцатью. Был бы толк. Возьмём, к примеру, ОПК, который должен нашу армию вооружать. Ведь до реального производства мало что доходит, всё сжирают созданные над ним надстройки в виде каких-то управляющих компаний, консультационных структур, всевозможных холдингов и госкорпораций. Кстати, о них. Уверен, Вам известно, что по созданию нанотехнологий и их продукции мы, увы, на одном из последних мест в мире. А вот по выделенным на эти цели денежкам в ГК «Роснано» – аж на третьем, после США и, боюсь ошибиться, Германии. Это нормально? Не далеко от неё в этом вопросе ушли и остальные ГК. Всех пенсионеров сейчас озолотите, – возможно. Только, если Вы им скажете, что ради этого вы оберёте их детей и внуков, не думаю, что сорвёте бурные и продолжительные аплодисменты. Я уж не говорю о наших доверчивых военнослужащих.

– Не говоришь, и не надо стараться. – Перебил его Василь Васильич, которому всё сказанное было вовсе не новым. – Ты, наверное, думаешь, что я буду спорить и с пеной у рта обвинять тебя в предвзятости и доказывать свою правоту? Не-а, не буду, потому что это ничего не изменит, да и времени особо нет. Лучше поговорим о тебе.

Вопрос твоей отставки не обсуждается – сам виноват. Своей болтовнёй ты не оставил мне возможности для манёвра. Поэтому после инаугурации какое-то время поработаешь помощником по экономическим вопросам, а дальше будем решать. Вот таким образом. Самое главное, не наделай ещё каких-нибудь глупостей. Вопросы? Леонид Леонидыч отрицательно покрутил головой и, попрощавшись, покинул кабинет.

Василь Васильич посмотрел на часы. До следующей встречи ещё оставалось достаточно времени. Он опустился на диван и, устроившись поудобней, закрыл глаза. Какое-то время в образовавшейся темноте сохранялись очертания кабинета со всем его содержимым, затем всё пространство заполнилось монохромной чернотой. Сон одержал победу над уставшим от перманентной борьбы организмом. Однако он не был глубоким и спокойным, как у Штирлица. Оттуда, откуда берутся сновидения стала выползать несусветная чушь, объяснить которую смог бы не каждый существующий сонник.

Большая поляна, пестреющая всевозможными медоносными цветами, а по её краям огромное количество ульев и пчёлы. Но, почему-то их жужжание больше похоже на надоедливый зуд мух, которые несутся к, не понятно откуда появившемуся блюду с котлетами, накрытому стеклянным колпаком. Сине-зелёные переносчики заразы в бессильной злобе бьются в толстое стекло и пачками тут же падают, разбиваясь о невидимую преграду. Василь Васильич оглядел поляну и обнаружил, что ульи – это не ульи, а сортиры и на блюде вовсе не котлеты, а сыр и стоит он в виде приманки в огромной мышеловке, и совершенно не интересует ни мух, ни пчёл, хотя издаёт довольно резкий запах. Но зато этот гастрономический деликатес очень привлекает каких-то людей, похожих на некоторых руководителей некоторых государств. Они, совершенно не задумываясь о последствиях, бесцеремонно протягивают руки к вожделенному продукту и мышеловка срабатывает. От удара рамки о деревянное основание всё видение, как бы, рассыпается, а затем, словно мозаика собирается в другую картину, на которой Пётр Аркадьевич Столыпин раздаёт галстуки от Версаче, от Кардена, а некоторым даже достаётся от Юдашкина и, мило улыбаясь, беспрестанно повторяет: «Я же просил хотя бы двадцать лет покоя, хотя бы двадцать». Среди тех, к кому обращается царский премьер, опять же много знакомых, но они, почему-то не рады дорогим подаркам. Василь Васильич тоже хотел получить на халяву эксклюзивный предмет туалета из рук уважаемого человека, но на его месте вдруг оказался Иван Иваныч в довольно юном возрасте, но в каком-то монаршьем облачении со скипетром и державой. Не успел Василь Васильич удивиться увиденному, как Иван Иваныч с лёгкостью подбросил державу и, взмахнув скипетром, мгновенно трансформировавшимся в ракетку для бадминтона, с силой засадил ей по символу безграничной власти. Правда, таковым назвать его было уже трудно, ибо от державы остался только шар, у которого выросли по бокам три антенны, и получилось подобие первого искусственного спутника Земли. Но после хорошо поставленного удара он с рёвом, подобно ракете, унёсся за горизонт, откуда раздался грохот и показался гриб ядерного взрыва. В ожидании вспышки светового излучения Василь Васильич зажмурился, а когда открыл глаза, перед ним вновь предстал Иван Иваныч, но непомерно большого роста, разбрасывающий, словно дореволюционный сеятель, какие-то бумажки. При этом он, почему-то, призывал всех собирать эти самые листки и сдавать их куда следует. Василь Васильич хотел последовать призыву соратника, но это ему не удалось, потому что он, ни с того, ни с сего, оказался в Эрмитаже, возле императорского трона. Какая-то сила повлекла его к нему и усадила в самодержавное кресло. Однако вместо мягкой бархатной обивки, пятая точка Василь Васильча наткнулась на совершенно противоположное. Пытаясь понять в чём дело, он огляделся и обнаружил, что находится совсем не там, где только что был, и под ним не изысканное изделие эпохи рококо, а аскетичный, мало пригодный для сидения стул XVI века. «Прелести» ему добавляла резная отделка из костей различных животных, а может быть и не только их. Все попытки устроиться в нём поудобней приводили к неприятным ощущениям в поясничном отделе позвоночного столба, отчего Василь Васильич стал постепенно покидать владения Морфея. По пути к нему пришло понимание, что вся эта белиберда – ни что иное как сон. Но, так как сновидение было неординарным, его обладатель, как нормальный человек, всячески старался запомнить действо до мельчайших подробностей. И, как обычно, проснувшись, тут же забывал самые важные детали. Василь Васильич, в целом, ничем не отличался от остального мужского населения, поэтому долго не терзал себя бесплодными попытками выудить из памяти что-либо пригодное для практического применения. Он просто махнул рукой на эту виртуальную химеру и занялся текущими делами.

 

XXVII

Утренний звонок будильника, как обычно в последнее время, превратил Иван Иваныча в одного из сотни кадрового резерва. Молодого, полного сил и энергии специалиста государственной службы широкого профиля, свято верящего в правильность курса Партии и готового колебаться вместе с ним. А почему нет? Что в этом зазорного? Одни верят в коммунизм, другие в Бога, а он в Партию, точнее в то, что она предначертывает. И это прекрасно, что он в своей вере бескорыстен. Ну, если только чуть-чуть не совсем. И опять же, что здесь такого. Человек верит и работает, чтобы передать эту веру другим, и сказку сделать былью. Почему же за свои труды он не может, без ложной скромности, получить причитающееся ему вознаграждение. Несомненно может, и даже должен. Материальные блага у нас пока никто не отменял. В противном случае мы договоримся до такого… что о-го-го! Соответствующие органы и люди из них, времён индустриализации и коллективизации, от зависти перевернутся в своём небытие.

Потому молодой человек и не стеснялся получать то, что ему причиталось. Он даже не думал о том, что при этом следует чего-то стесняться. Так же, как он это делал когда-то на одном из заводов, затерянных на бескрайних просторах одной шестой части суши. Кстати, вот тогда-то следовало краснеть от стыда за ту зарплату. Эх! Когда это было?

Тот, кто ещё десять минут назад был Иван Иванычем, повернулся на правый бок и посмотрел на часы. С момента звонка действительно прошло не более этого времени.

– Однако почему я не встаю? – подумал он и перевернулся на спину, устремив ещё не совсем осмысленный после сна, взгляд в высокий потолок. На его поверхности всё было, как обычно: и отблеск уличного фонаря, и пробегающие поперёк лучи фар изредка проезжающих, из-за раннего часа, автомобилей. Но молодой человек почему-то не вставал. – Странно, сегодня не выходной и я не в отпуске… так в чём же дело? Ну конечно! Ведь ещё вчера вечером я позволил себе лечь позже, потому что сегодня на работу аж к десяти часам! А будильник переставить забыл. Ну, слава Богу. – Завершил он свои размышления на мажорной ноте и снова посмотрел на часы. Спать оставалось около трёх четвертей часа и он, сладко зевнув, повернулся на левый бок, после чего, как обычно, увидел затылок жены, абсолютно не реагирующей ни на звонок, ни на его метания по супружескому ложу.

– Вот у человека спокойствие. Остаётся только завидовать. А раньше совсем была не такая, – подумал он о беззаботно посапывающей жене, закрывая глаза в надежде ещё немного поспать. Но в место сна приходили очень далёкие и, по сути, уже ничего не значащие воспоминания, отделаться от которых, к сожалению, не удавалось. Виктор Сергеич – тогдашний непосредственный начальник молодого инженера, предстал перед глазами, почему-то, в своём теперешнем виде. Память отказывалась воспроизводить его таким, каким он был около четверти века назад. А может просто нечего воспроизводить, потому что из себя он тогда ничего не представлял. Это потом, когда он оказался в нужное время и в нужном месте, он стал целенаправленно приближаться к себе тому, кто он есть сейчас. Зато молодой человек видел себя тогда очень отчётливо. И жену, почему-то именно она занимала почти весь экран его воспоминаний. А в центре всего этого беспрестанные скандалы, вызванные ничем не обоснованными (ну, почти ничем) приступами ревности. Поднимаясь по карьерной лестнице, можно встретить многое такое, что приходится принимать, если хочешь идти дальше. Порой свои решения и поступки сложно объяснить самому себе, не говоря, уж, о ком-то другом. В этом случае остаётся уповать только на мудрость этого другого. Жена Виктора Сергеича такой мудростью обладала и, к счастью, не побрезговала частичкой её поделиться с женой молодого специалиста. После этого он, как сейчас, видел изменения в поведении своей супруги. Приятно было приходить домой за полночь, задержавшись по партийно-хозяйственным делам, и не слышать истерических упрёков в супружеской неверности. Особенно, когда они сопровождались обнюхиванием предметов гардероба в поисках запаха чужих духов и тому подобное. Мудрость мудростью, но не малую роль в налаживании семейного благополучия имели банальные бытовые и финансовые аспекты. Какая более-менее умная женщина поставит на карту свою сомнительную ревность и капризы против новой благоустроенной квартиры в хорошем районе не менее хорошего города? Престижной работы мужа, сопровождаемой соответствующей заработной платой, из которой можно купить себе брильянтовую безделушку, особо не заглядывая в конец месяца? И ещё многого и многого другого. Но главное, с чем, в конце концов, согласилась жена, – было ли это результатом дружбы с супругой Виктора Сергеича или она сама к этому пришла, – ради всего вышеперечисленного можно закрыть глаза на многое, вплоть до супружеской неверности. К чести молодого человека надо сказать, что он никогда не думал и не стремился к таким крайностям. Конечно, у него не росли крылья в районе лопаток, потому что он был живой человек и иногда, когда наступали обстоятельства непреодолимой силы, он пользовался услугами шлюх, хороших, как говорится, элитных. А как иначе можно представить совмещенные с отдыхом деловые переговоры с единомышленниками в какой-нибудь закрытой сауне, когда все делают одно и то же. Назвался единомышленником – будь им до конца. Разумеется, слухи о таких посиделках каким-то образом доходили до жён их участников. Но те мудро и единогласно решили, что всё это ни каким боком не относится к супружеской неверности или, не дай Бог, измене. И крамолы в этом не больше, чем в онанизме, которым решил потешить себя озабоченный супруг в случае невозможности получить удовлетворение от своей законной половины. Бывает такое.

– Вот потому-то она и спокойна, как удав, – подытожил молодой человек свои воспоминания и нежно прижался к тёплой жене, от чего та что-то замурлыкала и улыбнулась. Вероятно, от дополнительного тепла, полученного от мужского тела, ей приснилось, что она примеряет очередную шубу из шиншиллы или какого-нибудь другого экзотического зверька.

На какие только участки работы не бросала Партия молодого перспективного специалиста, обладателя не одной учёной степени и широкого кругозора. На этот раз ему доверили (этого удостаиваются не многие) курировать от Партии один из участков работы ЦИК (Центральная избирательная комиссия). Учитывая важность момента, его даже на время освободили от исполнения обязанностей по основной работе. После такого, конечно, если всё закончится благополучно, в соответствии с Партийными планами, не миновать ему очередного престижного места. О другом варианте рассуждать не будем, потому как он маловероятен.

Сегодня никто не знал, что снилось Василь Васильичу. Не знал даже он сам, потому что давно, сразу же после окончания проекта «2012» и он, и Иван Иваныч, и все другие виртуальные участники эксперимента перестали существовать. Память о них осталась только на бумаге, в виде совсекретной докладной, да и та, вполне возможно, уже давно сжёвана каким-нибудь «шредером» или сгорела в специальной печи. Об этом не знал даже он, кто, в последнее время, засыпая и становясь Иван Иванычем, видит и знает всё, что происходит в его ночном мире, но поделиться этим не может ни с кем, потому что, просыпаясь, тот час забывает обо всех своих видениях напрочь. Однако независимо от этого, сны, чьи бы они ни были, имеют свойство материализоваться. Напрямую ли, или с точностью до наоборот, но объяснения им всегда находятся. Вот пожалуйста. Тот, кто в своих сновидениях еженощно трансформируется в Иван Иваныча, который приснился Василь Васильичу в образе дореволюционного сеятеля, разбрасывающего листки бумаги, на самом деле, в его дневной жизни, назначен главным по листкам. Что бы, интересно, об этом сказал Василь Васильич, посчитавший приснившийся ему странный сон ни чем иным, как, извините, хернёй. Он именно так и подумал. А молодой человек, в пику его неверию, стал ответственным за обоснование необходимости и целесообразности получения гражданами открепительных талонов для голосования. Когда-то, не далее, чем четыре года назад он уже этим занимался, правда, на гораздо низшем уровне. Тогда он, будучи руководителем среднего звена, по заданию звена более высокого непосредственно сам проводил решение Партии в жизнь. Своих подчинённых, кого кнутом, а кого пряником он подвигал на получение открепительных талонов, собирал их и сдавал куда следует. В результате, по его участку, план был перевыполнен и сегодня молодой перспективный специалист уже сидит в другом, отдельном кабинете и готовится принимать доклады от среднего звена о ходе и результатах проделанной работы.

Где-то очень-очень глубоко, на самом дне его души нет-нет, да и зашевелится червячок сомнения в правильности того, что он делает. Ведь, по сути, он нарушает закон. Сейчас, возможно, это в меньшей степени доказуемо как для соответствующих органов, так и для самого себя, чем было четыре года назад, но тем не менее… Правда, обычно это ощущение настолько мимолётно и слабо, что пропадает так же быстро, как и возникает, не оставляя рубцов на совести молодого человека. И тому есть несколько причин. Первая и самая главная – делает он это во благо. Он даже вывел для себя соответствующую этой посылке теорию, что вообще все нарушения законов происходят исключительно во благо. Большевики нарушали законы царской России, борясь за освобождение всех трудящихся, во благо их светлого будущего. Потом тем же занимались демократы первой волны, только освобождали трудящихся они уже от большевиков, теперь уже ради другого светлого будущего. Хотя действовали, при этом, исключительно большевистскими методами.

– И вот сейчас я иду на нарушение закона, опять же, во благо большинства населения нашей страны. – С гордостью подумал о себе молодой человек как о личности, роль которой в истории только начинает разыгрываться. – Мне даже трудно представить, что случится, если вдруг победа окажется не за тем, за кем должна быть. Все люди, во благо которых Партия должна победить останутся ни с чем. Пенсионеры останутся без прибавки, оклады военнослужащих так и останутся не повышенными, сельская интеллигенция, врачи и учителя также продолжат нищенское существование. А что будет с промышленностью и сельским хозяйством? Я не говорю о малом и среднем бизнесе. Там ведь тоже люди! Нет, такого я допустить не могу! – Решительно произнёс тот, кто уже сегодня ночью вновь превратится в Иван Иваныча. В своё оправдание он, конечно, мог добавить, что законы писаны не всем и, что строгость наших законов с лихвой компенсируется необязательностью их исполнения, но заботы о народе вполне достаточно, чтобы надолго заморить червячка сомнений.

День подходил к концу и молодой человек, ласково обнимая взбитую подушку, с надеждой подумал, что может этой ночью в необычных сновидениях он увидит своё светлое будущее. А почему бы нет? Ведь он тоже часть того самого народа во благо которого нарушаются законы.

 

XXVIII

Иван Иваныч не вошёл, не вбежал, а ворвался в помещение предвыборного штаба и, не обращая внимания на присутствующих, устремился в кабинет высших Партийных руководителей. Накрученный просмотром телевизора и интернета и доведённый в результате почти до отчаяния, он нетерпеливо толкнул начальственную дверь и… о ужас! За столом сидели улыбающиеся Василь Васильич и Борис Борисыч и, как ни в чём не бывало, попивали чай, совершенно не обращая внимания на висящий перед ними монитор, отражающий результаты голосования в реальном режиме времени. Вероятно, выражение лица Иван Иваныча, да и весь его вид, настолько не соответствовали текущему моменту и настроению присутствующих, что они, как по команде, замолчали и уставились на ворвавшегося босса. Василь Васильич, решив, что произошло что-то экстраординарное, дал знак Борис Борисычу и тот незамедлительно удалился, плотно прикрыв за собой дверь.

– Как вы можете!? Что вы вообще себе думаете!? В такой момент, когда решается, можно сказать, судьба страны устроили чаепитие! Ещё бы клоунов пригласили! – Сорвался Иван Иваныч, не дожидаясь вопроса собеседника, а только лишь перехватив его вопросительный взгляд.

– Да ты на себя посмотри, какие тут ещё нужны клоуны? – подумал Василь Васильич, а в слух произнёс: – Что произошло, что за паника?

– Как это что? – Не успокаивался Иван Иваныч. – Вы телевизор смотрите? В интернет заглядываете? Да вот монитор перед вами, в конце концов!

– А… ты об этом… – Облегчённо произнёс Василь Васильич. – Зачем мне телевизор, если я и так знаю, что по нему покажут и объявят. Интернет – это твоя епархия. Мне он совсем не нравится, а потому и не интересен. Что касается монитора – он действительно передо мной и то, что там написано, меня вполне устраивает.

Иван Иваныч внимательно пригляделся к светящимся на экране разноцветным строчкам с цифрами, процентами и прочей выборной атрибутикой и, охнув, тяжело опустился в кресло. – Но ведь это совсем не то, о чём мы предварительно говорили. Наше преимущество настолько хрупко, что в любой момент может рухнуть, в вы так спокойно на это смотрите.

– А как я должен на это смотреть? – с гримасой детской непосредственности произнёс Василь Васильич и совершенно серьёзно добавил: – Мы здесь с тобой сидим не для того, чтобы смотреть и удивляться, а чтобы решать и не сомневаться.

– Но… – хотел было ещё что-то сказать Иван Иваныч, однако собеседник скривился, как от зубной боли и махнул рукой. – Я тебя умоляю! Всё будет нормально. Ты на эти циферки особого внимания не обращай. Я же сказал, что мы всё решили. А то, что, как ты выражаешься, – преимущество хрупкое, – так это даже очень неплохо. Представляешь, какой бы поднялся кипиш, если бы у нас было, как в прошлый раз? И не дай Бог кому-то в этом вопросе перестараться, – нас наши закордонныё «учителя» своими порицаниями задолбают, как этот конь Долбак – Танюшкин креатив. Для твоего спокойствия открою тебе один маленький секрет. На самый, самый крайний случай есть у нас в рукаве джокер. Знаешь, что такое джокер? Иван Иваныч утвердительно кивнул головой. Так вот, – продолжил Василь Васильич, – на этой волшебной карте иногда изображается то ли клоун, то ли скоморох с двумя головами или лицами, – не помню. Знаю одно, что наш в этом плане не отличается, потому что тоже состоит из двух компонентов: наших загранпредставительств там и силового блока здесь.

Иван Иваныч взглянул на собеседника, как будто хотел спросить: «Ну и что?»

– Ну да, – как бы, с сожалением произнёс Василь Васильич, – ты же ни за границей не работал, ни к силовикам никакого отношения не имеешь. Ладно, слушай. За рубежами нашей необъятной родины проживает не менее необъятное количество наших соотечественников. К примеру, только в Германии… – Василь Васильич мечтательно закрыл глаза и перед ним, со скоростью, приближающейся к первой космической, промелькнули дорогие сердцу саксонские пейзажи и интерьеры. Однако калейдоскоп воспоминаний едва начав раскручиваться, внезапно погас, наткнувшись на нетерпеливое покашливание Иван Иваныча.

– Гм, так вот, – продолжил Василь Васильич, как ни в чём не бывало, – только в одной Германии их не меньше «лимона» и все они придут. Они любят приходить в посольства. Ностальгия, понимаешь ли… А заодно и проголосуют. Хотя, могут и не голосовать, могут даже не приходить. От этого ничего не изменится, потому что я не знал и не знаю ни одного посла, который не хотел бы оставаться таковым как можно дольше и, вернувшись в Москву, занять тёплое местечко.

Ну, а с армией и ей подобными формированиями ещё проще и легитимней. Между прочим, не только из-за того, что мы пообещали им зарплату повысить. И повысим. Самое главное – так называемый личный состав. Кстати, ты в курсе, как проходит день выборов в армии? О, это надо видеть или, хотя бы, слышать от сведущих людей. Постой, а почему ты, кто просто обязан это всё знать – не знаешь?

– Как это я не знаю? Я прекрасно осведомлён в этих вопросах. Мне военный министр всегда докладывает о стопроцентной явке и таком же стопроцентном волеизъявлении, как вы выразились, личного состава.

– Какой он военный? Он с военными, даже портянками, рядом не лежал. – Скривился, как от восточно-германской водки JUWEL, Василь Васильич, и засмеялся, радуясь своему сравнению.

– Дело, собственно, сейчас не в его личности, – заступился за подчинённого Иван Иваныч, – а в том, что он понимает своё предназначение.

– И прекрасно. – Не стал обострять ситуацию Василь Васильич. – Тогда, тем более, тебе нечего волноваться. Всё будет по понятиям.

– Ну, дай Бог, дай Бог, – рассеянно произнёс Иван Иваныч, вероятно, устав от нервного напряжения, оказавшегося, как выяснилось, напрасным. Он вообще в последнее время совершал массу непонятных телодвижений явно более эмоционального, нежели рационального характера, что вызывало у окружения немалое раздражение. Создавалось впечатление, что скорое окончание его полномочий оказалось совершенной для него неожиданностью и, опомнившись, он за оставшиеся несколько месяцев решил совершить всё то, что должен был сделать или, хотя бы, делать предшествующие годы.

– Всё?

– Что «всё»?

– Отдохнул? – Добродушно улыбаясь, поинтересовался у собеседника Василь Васильич.

– «…покой нам только снится». – Так же улыбаясь, процитировал в ответ революционного поэта Иван Иваныч.

– Вот и славненько, – резюмировал Василь Васильич, – самое главное впереди, mein lieber Freund. Иван Иваныч за этот день настолько привык к самым непредсказуемым сюрпризам, что совершенно не проявил интереса к интригующей реплике собеседника, что вызвало у последнего явное недоумение. Однако заниматься психологическими тренингами и экспериментами было не время, и Василь Васильич продолжил.

– Так вот, самое главное. Через несколько часов, когда закончится вся эта катавасия, – он обвёл взглядом кабинет с монитором, телевизором и прочими наглядными пособиями, – ты должен будешь с уверенной улыбкой на лице сообщить о заслуженной поддержке Партии населением нашей необъятной Родины. И выразится она в… – Василь Васильич на мгновенье задумался, затем глядя в потолок, щёлкнул большим и средним пальцем и повернулся к Иван Иванычу, – положим, в пятидесяти процентах голосов избирателей. На все вопросы о снижении количества сторонников по сравнению с прошлым разом ответ один – честным выборам честный результат. И тому подобное. Не мне тебя учить. Мальчики из компании Вадим Вадимыча уже всё посчитали и написали, так что необходимую фактуру и прочее «бла-бла» к нужному часу доставят. Успехов тебе в нашем нелёгком, можно сказать, рабском труде. На последних словах Василь Васильич ехидно хихикнул и по-отцовски, ободряюще похлопал собеседника по плечу.

 

XXIX

Оставшись в одиночестве, Иван Иваныч некоторое время пытался осмыслить всё только что произошедшее в помещении, невольно глядя на входную дверь, так как стол, за которым он сидел, располагался аккурат напротив неё. Он готов был поспорить с кем угодно и на что угодно, вплоть до отказа от интернета до конца жизни, что Василь Васильич не выходил в дверь. Она вообще не открывалась с того самого момента, как закрылась за Борис Борисычем.

– Странно, чертовщина какая-то, – подумал Иван Иваныч и не спеша обвёл взглядом комнату в надежде всё же обнаружить в ней Василь Васильича. Вместо этого он обнаружил себя, но не там, где только что находился, а в своём рабочем кабинете, за столом, перед монитором любимого Macintosha. Экран его, как ни странно, вдруг засветился и выдал непонятную картинку с массой народа на столичных улицах с какими-то, ещё более непонятными лозунгами. Иван Иваныч интенсивно покрутил головой, затем закрыл ладонями глаза в надежде определиться, чему удивляться в первую очередь: необъяснимой трансформации VIP кабинета предвыборного штаба в его рабочий или тому, что показывал компьютер. Открыв глаза, он ещё раз взглянул на монитор. Картинка поменялась по форме, но по содержанию осталась прежней, что немедленно убедило Иван Иваныча в необходимости разобраться с происходящим по ту сторону зубчатой стены. Если выборы ещё не закончились, то происходящее – есть сущее безобразие и бессовестное нарушение законодательства. А если уже… – то это ещё хуже. Иван Иваныч снова взглянул на экран и вместо цветного изображения почему-то увидел чёрно-белое, и совершенно не из этого времени. Перед ним предстала знакомая со школьной скамьи фотография, тиражировавшаяся во всех учебниках истории как иллюстрация к теме «Февральская революция 1917 года в России».

– Не может быть… – растерянно произнёс шёпотом Иван Иваныч и интуитивно схватился за беспроводную «мышь» с целью сейчас же войти в интернет и всё выяснить. Однако, вспомнив зарок не общаться с назойливым блоггером, который наверняка вылезет со своими дурацкими вопросами или того хуже – советами, отложил аксессуар в сторону.

– Вадим, – вот кто поможет! – Мелькнула радостная мысль, но тут же спряталась туда, откуда пришла. – Я же его сплавил Василь Васильичу «в подарок» сразу же, как только тот заявил, что с Вадим Вадимычем работать не будет. Воспоминания о такой рокировочке несколько развеселила Иван Иваныча и даже, в какой-то степени, вернула ему способность что-то делать. Отыскав на столе пульт от телевизора, он нажал на его панели кнопку «вкл» и одновременно кнопку вызова секретаря на пульте внутренней связи.

Иван Иваныч прямо-таки впился глазами в широкоформатный телевизионный экран, совсем не потому, что там показывали его, а из-за того, что эта LED панель была сейчас единственной вещью, которая могла, хоть как-то, помочь ему осознать происходящее. Вдруг в пульте громкой внутренней связи что-то зашуршало, затем щёлкнуло и голос секретаря сообщил, что Василь Всильича сейчас нет на месте, он взял однодневный отпуск и находится на встрече с избирателями.

– С какими избирателями? – Повернувшись к пульту, машинально спросил Иван Иваныч, но тут же спохватился. – Ну да, хорошо. И вновь обратил взор на экран. – Да, уж. «Не Европа и даже не Египет» – передразнил он Василь Васильича, рассматривая несанкционированно колышущиеся толпы на столичных улицах и площадях, и брезгливо сплюнул. – Тоже мне, великий аналитик. Однако легче и понятней от этого ему не стало, поэтому, как не хотелось, но пришлось обратиться к своему любимому источнику информации. Только ситуация начала проясняться, как дверь в кабинет № 1 открылась и, вроде бы совсем недавно находившийся в отпуске Василь Васильич, не спеша переступил его порог. Иван Иваныч с удивлением взглянул на неожиданного посетителя, затем посмотрел на листок настольного календаря и с некоторым недоумением поднялся навстречу вошедшему. Коротко обменявшись с ним рукопожатием, Иван Иваныч хотел было что-то спросить, но, вспомнив произошедшие с ним в последние часы и не поддающиеся объяснению трансформации, передумал. Василь Васильич подождал, пока хозяин кабинета нажмёт потайную кнопку и в инкрустированном малахитом столике «утонет» супер навороченный Apple Macintosh, затем без приглашения устроился напротив Иван Иваныча.

– Мне сказали, что ты мной интересовался.

– Ну да, – почти безразлично, стараясь скрыть внутреннее раздражение за бесцеремонное поведение гостя, ответил Иван Иваныч.

Василь Васильич, почувствовав к себе неприязненное отношение, сам поинтересовался довольно резко. – Зачем? Проблемы? Иван Иванычу очень хотелось припомнить собеседнику его излишне самоуверенные высказывания, но он понимал, что нагнетание обстановки и конфронтация в отношениях с собеседником к ничему хорошему не приведут. Раньше надо было показывать своё «Я» и проявлять принципиальность, а сейчас надо привыкать к новым условиям, а вскоре и к новому положению. Так что залупаться бессмысленно.

– Да уж и не знаю, как это назвать, проблемами или проблемками, – произнёс уже доброжелательно Иван Иваныч, кивнув на телевизионную панель, всё ещё показывающую уличные беспорядки, словно это была не прямая трансляция, а запись с видеомагнитофона или другого носителя.

– А, это… – Устало сказал Василь Васильич и, прикрыв глаза, с силой потёр ладонью лоб. – Я бы назвал это неожиданностью. То есть неожиданным выражением закономерной реакции на то, что мы с тобой натворили. Сколько раз говорили мне, в голову вбивали, что верить нельзя никому, а уж доверять – тем более. А мы доверились этим партийным гусакам, раздувающимся от своей значимости. Недооценили народец. А ему палец в рот не клади, оттяпает по самое не могу. Мы-то хотели, как лучше, а получилось по Виктору Степанычу, Царствие ему небесное, – как всегда. Не надо было обращать внимание на досужие мнения европейских чистоплюев. У них там у самих чёрт ногу сломит. А наши, – Василь Васильич почувствовал на себе удивлённый взгляд Иван Иваныча и уточнил, – не путать с НАШИМИ, решили, что Партия реально ослабла: шутка ли – на двадцать с лишним процентов меньше получила по сравнению с прошлым разом. Вот их и понесло. Но то, что понесло в таких масштабах, – и стало неожиданностью.

Однако, некоторая нервозность в поведении Василь Васильича говорила о его излишне эмоциональной реакции на происходящее по ту сторону властной вертикали. И ему стоило не малого труда заставить себя не прибегать к проверенным и эффективным методам урегулирования подобных ситуаций молодой суверенной демократией. Вероятно, от неимоверных над собой усилий он на какое-то время всё же потерял самообладание и, то ли обозвал не согласных с линией Партии и Правительства презервативами, то ли сравнил их с ними. Наиболее дотошные аналитики уверены, что упомянув о резинотехническом изделии № 2, Василь Васильич просто дал понять особо непонятливым, что усилия их что-то поменять на свой лад так же тщетны, как попытка зачать ребёнка, облачив причинное место в контрацептив. Наверное, по той же самой причине Василь Васильич отказывался верить, что даже какая-то часть населения подвластной ему страны способна думать и что-то решать самостоятельно, без помощи мирового империализма, агентов западных демократий, пронизанных двойными стандартами и прочей нечисти.

– Абсолютно с Вами согласен, но всё же рискну предположить, что причина всего этого несколько иная, – стараясь слишком явно не противоречить собеседнику, вежливо произнёс Иван Иваныч, а про себя подумал: «Не заставил бы ты меня отказаться от второго срока, всё бы было нормально. Да и сам я дурак, что послушал. А ведь блоггер советовал, как всё разрулить, не послушал. Не даром в народе говорят: «Зассал – погиб».

– Не надо нам было так нагло распределять заранее роли. Вы – главный, я – за Вами.

– Что уж, что сделано, то сделано. Сейчас надо думать, как эти недоразумения исправить. – Подытожил сеанс самобичевания Василь Васильич. – Ты знаешь, я как-то недавно в каком-то журнальчике прочитал одну интересную статейку про нас с тобой и всех остальных, короче, про нашу, как ты любишь говорить, политическую систему. И знаешь, с чем автор её сравнивает? – С этими словами Василь Васильич внимательно взглянул на единственного своего слушателя, как бы в надежде получить ответ, но сам тут же его озвучил, – с бутербродом. Да, да, именно с бутербродом, хотя его можно назвать и сэндвичем, – предвосхитил он вопрос Иван Иваныча и пообещал, – у меня в кабинете валяется этот журнальчик, я тебе дам почитать. Так вот, если принять за основу это сравнение, то всё потихоньку само собой рассосётся, но, так как времени у нас не много, процесс надо будет ускорить. В качестве катализатора, полагаю, неплохо сработает испытанный приёмчик: мы должны будем любой ценой убедить массы, что всякая их попытка, даже не попытка, а мечта или намерение что-то изменить для себя – есть ни что иное как призыв к революции. К чему ведёт любая революция? Правильно – к дестабилизации обстановки. В нашем случае это посягательство на добытую потом и кровью и любимую всеми стабильность.

– Опять враги народа? – Ужаснулся, чуть не вскрикнув, Иван Иваныч.

– Ну зачем же раньше времени вешать ярлыки? – Усмехнулся Василь Васильич. – Ведь их никто ни сажать, ни расстреливать не собирается. Просто надо убедить людей, что они не правы. И убедить до такой степени, чтобы они свою убеждённость передавали другим. Нам могут не поверить, а какому-нибудь токарю или фермеру обязательно поверят. Кроме того, что не менее важно – на хер всех этих импортных учителей по демократии. Они там у себя уже натворили дел, теперь и нас хотят втянуть в свои эксперименты. Скопом помирать не так страшно. Но нам ещё рано. Поэтому только безоговорочная победа с хорошим запасом на всякий случай. И никаких компромиссов. Второго тура мы можем не пережить. Потом пусть хоть обмитингуются.

– Несомненно, убеждённость – это хорошо, без неё нельзя. Но ведь многие уже убеждены, что их обманули. Они требуют именно того, чего требовать, вроде, не должны. И таких требующих, к сожалению, довольно большой слой. – Попробовал усомниться Иван Иваныч.

– Именно слой! Ты как будто ту статейку читал! – На удивление собеседнику эмоционально произнёс Василь Васильич. – А наша первейшая задача, при помощи того, что я назвал, этот слой сделать как можно тоньше и как можно скорей.

– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Иван Иваныч, – но я полагаю, что кроме предлагаемого Вами «кнута», не плохо было бы дать им и «пряник». Василь Васильич как-то недобро посмотрел на хозяина кабинета, но тот ловко купировал нежелательные эмоции гостя.

– Вам это ничего не будет стоить. Я пообещаю и даже что-то предприму в сфере модернизации политической системы, а потом… Потом как Вы решите, но сейчас, я уверен, это совсем не будет лишним и, несомненно, поможет, как Вы выразились, сделать беспокоящий нас слой, тоньше.

Василь Васильич слегка задумался, затем звучно упёрся о подлокотники кресла и со словами: «Ну и ладно», вытолкнул из его объятий своё спортивное тело и направился к выходу.

 

XXX

Василь Васильич, как ещё совсем недавно, стоял возле окна, заложив руки в карманы брюк, и покачивался с пятки на носок. Только смотрел он сейчас не на разноцветные крыши разномастных коттеджей ближайшего Подстоличья, а на главную площадь страны со всеми её атрибутами. Там было всё то же: и храм, и красный куб в окружении высокопоставленного акрополя, и исторический музей. – Довольно символично, – с присущим ему чувством юмора, подумал Василь Васильич. – Покрестили, отпели, на погост и, в конце концов, перевели в разряд исторических экспонатов. Но не это его сегодня волновало, ибо о физической смерти думать было рано, а политическую жизнь он сегодня продлит ровно на столько, насколько та предусмотрена законом, пока.

С того момента, как Василь Васильич в очередной раз стал постояльцем кабинета № 1, прошло достаточно, чтобы те, кому положено, поняли – он пришёл туда всерьёз и надолго. И совсем не намерен продолжать поимённо-временной бардак в государстве вкупе с непонятным для многих плюрализмом. Оглядевшись по сторонам, он понял совершенную непригодность и даже вредность заклинаний своих бывших коллег и соратников, начитавшихся умных заграничных книжек, о том, что всё необходимое придёт само собой, а всё лишнее таким же образом отпадёт или рассосётся. Для этого нужно всего ничего: не вмешиваться в процесс и отречься от азиатского слова «базар» в пользу европейско-американского – «рынок». Но это там, возможно, работает, а здесь – чем меньше контроля, тем больше базара, везде.

Нынешний обладатель высокого кабинета, несмотря на уверения своих сторонников о горячей к нему любви со стороны электората, отдавал себе отчёт, что это не совсем так. Он понимал, что получил большинство не только «благодаря», но и «вопреки». То есть, те самые массы, к которым у нас всегда относились если не наплевательски, то безразлично, поступили завидно мудро и выбрали из двух зол меньшее. Они голосовали не столько за него, сколько против остальных. Потому что при коммунистах они уже жили, а всех остальных просто не принимали всерьёз. Но самое главное, чего они не хотели, – это возвращения Иван Иваныча с его прожектами и страстью к переменам, которые по сути ничего не меняли. Василь Васильич чувствовал, что народ уже соскучился по порядку и готов принять «сильную руку» как осознанную необходимость.

– Исходя из этого и надо строить работу, – не переставая разглядывать застеночное пространство негромко произнёс Василь Васильич, – и никакой самодеятельности. Учёт и контроль. С этой убеждённостью он отвернулся от окна и занял рабочее место. Стопка бумаг различной срочности и назначения непременно требовала его вмешательства. Отложив в сторону последнюю папку с подписанным документом, Василь Васильич устало откинулся на спинку кресла, но тут же, как будто вспомнил что-то очень важное, придвинулся к столу и принялся перебирать только что отработанные документы. Найдя нужный, он вновь отодвинулся от стола и, пробежав глазами текст, задумался. Докладная военного министра, согласованная с другим заинтересованными ведомствами предлагала провести на главной площади страны военный парад в честь очередной годовщины одноимённого события, проходившего семьдесят один год назад. Василь Васильич не обратил особого внимания на то, что главной причиной тому была не столько забота о памятной дате в нашей истории, сколько нежелание допустить на площадь сторонников ПКРФ во главе с Андрей Андреичем, чтобы они отпраздновали другую памятную дату – очередную годовщину революции. Хозяин кабинета вновь взглянул на документ и вспомнил, о чём он думал всего через пару дней после своего триумфального возвращения, когда принимал другой парад – по случаю Дня Победы. Его победа и Победа Советского народа – совпадение или об этом также будут помнить десятилетия? Но это было не главное. Василь Васильич уже тогда думал о несуразности некоторых моментов. Например, почему он, Верховный главнокомандующий, которому подчиняются люди в погонах, сам лишён возможности погоны носить. Ладно, Иван Иваныч – человек далёкий от этого, но он, Василь Васильич, воинское звание имеет. Правда, военный министр… Нет, ему звание присваивать нельзя. Это будет перебор. Легче найти ему замену с погонами и тогда всё встанет на свои места. Раз начинаем наводить порядок, – надо быть в этом вопросе последовательными во всём. Однако дальнейшего развития высочайшая мысль не получила, так как была прервана уже до зубной боли знакомым специфическим звуком звонка особого мобильного телефона.

Слушаю вас, – голосом человека, уставшего от бесцельных разговоров, произнёс Василь Васильич. На трубке по ту сторону эфира явно не ожидали такого ответа, отчего не были готовы отреагировать на него адекватно. Создавалось впечатление, что там не просто молчали, а глупо моргали широко раскрытыми глазами или глотали ртом воздух.

– Необходимо встретиться. – Ответила, наконец, трубка, минуя приветствия и другие формальности, всеми голосовыми оттенками давая понять, что предложение не обсуждается. Таким образом, вероятно, стараясь показать, «кто в доме хозяин».

– Когда? – Равнодушно поинтересовался Василь Васильич.

На той стороне разразились молчанием, в котором чувствовались неимоверные усилия, чтобы сдержаться и не потрясти радиоканал таким ненормативом, что не снился ни Шнуру, ни Сорокину, ни Минаеву, ни всем им вместе взятым. Однако в эфир попало только: – Что значит когда? – Произнесённое, правда, не с меньшими эмоциями. И это понятно, ибо раньше вопрос времени никогда не обсуждался.

– Ну хорошо, – хозяин кабинета для виду пошуршал листками настольного календаря так, чтобы его слышали в трубке и, как будто делая одолжение, добавил – завтра, во второй половине дня, после чего сразу же услышал короткие гудки, и тоже отключил телефон.

Василь Васильич представил, что творилось там, где нервно прервали с ним разговор. С одной стороны, их бессильная злоба радовала его, столько лет ожидавшего подходящего момента, чтобы приобрести независимость в своих решениях и действиях. С другой – будь он на их месте, пожалуй, вёл бы себя точно так же, если не более решительно. Но злоба тех была действительно бессильной, потому что рычагов, способных изменить ситуацию, у них почти не осталось. Василь Васильич наверняка знал, о чём завтра во второй половине дня пойдёт разговор. И то, что будет он совсем коротким, и, скорей всего, последним, по крайней мере, в таком тоне и формате. И если они не оглупели от временной вседозволенности и безнаказанности, то должны понять, что случившееся с членом палаты Парламента – вовсе не случайность, и для особо непонятливых может превратиться в закономерность. И чтобы окончательно поставить все точки над всеми I, он непременно оставит там особый телефон, после чего, только он сможет им позвонить, если захочет.

Как бы решительно ни был настроен Василь Васильич относительно предстоящей встречи и беседы, только что состоявшийся телефонный разговор не оставлял его в покое. Он не мог сосредоточиться ни на чём другом, поэтому, для самоуспокоения решил воспользоваться проверенным средством. Он подошёл к окну и, заложив руки в карманы брюк, покачиваясь с пятки на носок, вновь принялся просто созерцать пространство между зубчатой стеной и некогда главным магазином страны. Это помогало ему отвлечься от ненужных мыслей и, порой, способствовало притоку полезных.

– Не от народа надо отгораживаться авторитарной властью, а от этих… народу много не надо, пообещай работать на его благо и достаточно. Только обещать надо правдиво и убедительно, и показать, что бороться будешь с бюрократами и казнокрадами бескомпромиссно, до последней капли крови. А там уж, как получится. Страна у нас особая, большая, одному человеку за всем не уследить. Простят. Надо только, в случае чего, покаяться публично. У нас покаяние любят. Не даром в народе говорится – «повинную голову меч не сечёт». Но лучше всё выстроить так, чтобы у большинства и мысли не было, что верховная власть в чём-то ошибаться может или не права. Такое уже было и неплохо работало. Потому что он, который всё это устроил, не с низу, а с верху начинал всех к общему знаменателю приводить. – Здесь Василь Васильич вспомнил, как наблюдал за белкой, сбрасывающей шишки с вековой ели и загадочно улыбнулся.

 

XXXI

Молодой человек, который в своих ночных сновидениях продолжал превращаться в Иван Иваныча, в последнее время стал тяготиться своим состоянием. Несмотря на то, что он не мог связывать это с происходящим с ним во сне, потому что напрочь забывал о своих ночных приключениях, как только просыпался, какие-то остаточные явления, всё же, лишали его душевного покоя днём. И это совершенно не соответствовало реальной действительности, ибо она не давала ни единого повода для беспокойства. Как и предполагалось, труды по обеспечению выборного процесса в части, касающейся отведённого ему участка, были достойно оценены. И молодой человек занял обещанное место, которое стал красить, потому что не оно его красит. То есть, жизнь удалась. Только каждое утро начиналось у него со смутного предчувствия чего-то нехорошего. Да и ночью, надо сказать, когда в него вселялся Иван Иваныч, настроение было не лучше. А чему радоваться? Не успел он насладиться своим очередным детищем – побочным правительством, как столкнулся с проблемой его работы. Он не понимал, в чём дело. Но те, кто по каким-то соображениям попал в этот орган с неясными полномочиями, поняли, что нахождение в нём – пустая трата времени. И сейчас собрать его для очередного заседания оказалось невозможным. Иван Иваныч, дабы исправить ситуацию и создать видимость плюрализма мнений, даже обратился к парламентскому меньшинству с предложением войти в это новообразование. Но неблагодарные вожди не оценили его широкого жеста, а некоторые так просто рассмеялись в глаза, заявив, что не хотят быть причастными к его бредовым идеям и отвечать за их, не дай Бог, воплощение в жизнь.

Недавно вообще произошло событие из ряда вон выходящее, после которого Иван Иваныч так расстроился, что, наверное, дня три не заходил в интернет и даже не включал компьютер. Он, вероятно, ещё не совсем отойдя от своей прошлой должности, потребовал объяснений от Василь Васильича по поводу того, что тот вмешивается в его дела. Войдя в бывший свой кабинет практически без приглашения, как это раньше делал его коллега, Иван Иваныч прямо с порога попытался выразить своё возмущение.

– Позвольте, Василь Васильич! Как это понимать? Мы так не договаривались! Я, по-моему, в Ваши дела в прошлом периоде не лез. Почему же Вы этим занимаетесь? – Выдал он тираду, в несвойственной ему манере, одновременно продвигаясь по направлению к хозяину кабинета, точнее, к приставному гостевому столику.

По правде сказать, Василь Васильич сначала опешил. Во-первых: от появления посетителя без его на то соизволения, а во-вторых: от того, как этот посетитель себя вёл. Поэтому первым его желанием было нажать кнопку громкой связи с секретарём и поинтересоваться, на каком основании в его кабинете появляются люди без предварительного согласования и вообще, кто впустил? Но это, согласитесь, было бы слишком откровенной грубостью и неуважением к бывшему патрону, и патрон нынешний решил обратить происходящее в шутку, в которой, как обычно у него, была доля шутки.

– Что, что? Что случилось, дорогой, что случилось? – заговорил вдруг Василь Всильич голосом одного из персонажей «Кавказской пленницы», который интересовался у Шурика, почему тот плачет после тоста о маленькой, но гордой птичке. – Садись, пожалуйста! И, вскочив с места, выдвинул для гостя стул у приставного столика. От такого реверанса в свою сторону, Иван Иваныч на какое-то время остолбенел, потом ощутил, что потерял почти всю решительность и даже частично забыл о цели своего визита.

– Так что, всё-таки, привело тебя сюда, mein lieber Freund, в столь неурочный час? – Закрепил успех хозяин кабинета.

– Я, собственно… – Начал неуверенно посетитель, но вдруг его словно кольнуло, вероятно закончилось действие «обаяния» Василь Васильича. – Я пришёл просить Вас освободить меня от ненужной опеки и прекратить вмешиваться в мои функциональные обязанности! Я сам в состоянии решать то, что мне решать положено.

– Да, уж. – Подумал Василь Васильич и, окинув взглядом возмущённого гостя, увидел возможные последствия от его активности глазами мультяшного дедушки, вернувшегося домой после пирушки в его квартире Бобика и Барбоса. А скороговоркой произнёс: – Да, да, да, да, – и, сочувственно посмотрев на подчинённого, в той же манере добавил: – Ай-я-яй, ай-я-яй! От такого откровенного издевательства Ива Иваныча аж передёрнуло. – Да прекратите Вы ёрничать! – выкрикнул он. Василь Васильич понял, что «перегнул палку» и вернулся в своё обычное состояние.

– Хорошо. Но теперь послушай меня. Ты руководитель исполнительной власти? Тогда руководи ей. Объясни своим подчинённым, что они тоже должны исполнять данные им поручения, и требуй этого от них. Не получается? Подумай почему. Но я не хочу наблюдать со стороны, как откровенно херят мои решения.

– Но Вы бы мне намекнули, и я бы принял меры сам, как их непосредственный руководитель. А то как-то через голову… не хорошо. Министр, всё-таки. – Уже совсем не решительно, но всё ещё пытаясь отстоять свой суверенитет, произнёс Иван Иваныч.

– Намекнул?! – Явно теряя самообладание, выкрикнул Василь Васильич и, встав из-за стола, подошёл ближе к собеседнику так решительно, словно намеревался провести против него какой-нибудь замысловатый борцовский приём. Но вместо этого только наклонился к уху посетителя и, выразительным шёпотом, добавил: – Да я кричал об этом на всю страну, но ответа не услышал! Тогда пришлось, для особо непонятливых, перейти от слов к делу. И так будет впредь, если ты сам не в состоянии навести порядок в собственном доме. И это вовсе не вмешательство, запомни раз и навсегда, а выполнение мной моих функциональных обязанностей. Потому, что я здесь главный и отвечаю за всех вас, и, в отличие от некоторых, это прекрасно понимаю и осознаю. Всё. Я тебя больше не задерживаю. – Буквально на одном дыхании завершил он свою торжественную и пламенную, облачённую в правильные слова, речь.

Но Иван Иваныч воспринял её по-своему, от чего на него пахнуло каким-то нехорошим холодком с еле уловимой примесью подвальной сырости. Не в силах подняться, он с содроганием вспомнил недавний разговор и ту, поразившую его, улыбку, с которой Василь Васильич тогда неопределённо произнёс: – Ну зачем же раньше времени вешать ярлыки?

– Может, всё же, я сгущаю краски? – Постарался мысленно себя успокоить Иван Иваныч и направил взгляд на сидящего за столом Главного человека. Василь Васильич тоже смотрел на него. Но… о, ужас! Почему-то на нём был маршальский мундир от Юдашкина, и он, с той же улыбкой, но с лёгким грузинским акцентом, спрашивал: – Или у тебя что-то ещё? Иван Иваныч почувствовал, как у него закладывает уши и немеют конечности; он устало и безразлично (будь, что будет) закрыл глаза. А когда открыл их, – нашёл себя в своём кабинете. Что происходило между этими двумя событиями, сколько прошло времени, и как он оказался на рабочем месте, глава исполнительной власти более-менее внятно объяснить не мог.

– Как странно, – думал Иван Иваныч, – в прошлый раз какая-то неведомая сила переместила меня из предвыборного штаба в кабинет, а потом эти слова и улыбка. И сейчас вновь непонятное перемещение и опять та же улыбка. Это совпадение или чья-то расчётливая игра? Материалистический подход Иван Иваныча к жизни начинал давать трещину. – Чертовщина какая-то, – повторил он, большим и средним пальцем потирая виски. Неизвестно к каким бы ещё выводам он пришёл в своих эзотерических изысканиях, если бы, наконец, не наткнулся на инкрустированный малахитом столик, в котором, до последнего времени хранился без дела любимый Macintosh. Сколько раз эта чудодейственная машина помогала её хозяину найти душевное успокоение или приемлемый выход из самых дальних и неизученных уголков мозга! Но сегодня… лучше бы он его не включал.

Не успел монитор компьютера отсветиться бело-лунным светом, как на его поверхности, – что до сих пор остаётся для Иван Иваныча загадкой, – появился интерьер высочайшего кабинета. За столом напротив друг друга сидели хозяин и его новый главный администратор, Иван Сергеич.

– Ну и?.. – Обратился Василь Васильич к гостю, закрывая страницу газеты и откладывая её в сторону, в стопку других, просмотренных ранее, периодических изданий. – Ничего. Ничего про министра. Даже министерство так, штришком упоминается. Во всём виноваты тётки-коммерсанты. – Радостно подытожил он.

– Слушай, а зачем ты вообще всё это на свет Божий разрешил вытащить? – Поинтересовался гость.

– Пора настала. Народу нужна борьба с коррупцией. Он её получил и, возможно, получит ещё. – Пояснил хозяин кабинета.

– Ну хорошо. – Согласился гость, – я бы мог понять, если бы этот министр не был в твоём подчинении…

– А он и не был, когда всё это творил, ну, в смысле, когда всё это тётки проворачивали. Тогда им другой руководил. Покрывал ли он эти безобразия или просто в силу неопытности не замечал, не знаю. Но я подозревал, что там что-то не так, однако сделать ничего не мог, не по должности было. Зато сейчас, когда терпеть мздоимство больше нельзя, я, как гарант порядка и прочего, пойдя навстречу трудящимся, вскрыл этот нарыв. Конечно же, – предвосхитил вопрос гостя Василь Васильич, – я не собираюсь прилюдно клеймить за это кого бы то ни было, хотя… если ситуация развернётся непредсказуемо, всё может статься.

– Я бы сейчас, для закрепления успеха и поднятия градуса всенародной любви, этого министра посадил. Вот тогда бы точно шапки в воздух полетели от восторга. – Высказал своё мнение гость.

– Возможно, ты прав, – частично согласился с ним хозяин кабинета, – но пока рановато, к концу срока могут забыть, зато сейчас опять вспомнят про ГЛОНАСС. Тогда кого сажать? Иван Сергеич озабоченно почесал макушку. А Василь Васильич продолжил. – Посадить мы его в любой момент можем. Всё в нашей власти, но ты же знаешь, что я своих до последнего держу, не сдаю. Да и вообще, дело это таким боком повернулось, что посадка пока не самое главное. Оно мне такую службу сослужило, о которой я и не мечтал.

И Василь Васильич рассказал Ивану Сергеичу про Михал Михалыча, который лёгким движением руки инициировал мониторинг общественного мнения, чуть не референдум, совершенно бесплатно для казны. Всего-то, подписал разрешение на размещение в столице плакатов с изображением Сталина в преддверии юбилея Победы. И что оказалось? Оказалось, что массы, в принципе, почти готовы принять его, Отца Народов, стиль руководства. И про статейку в каком-то журнале, в которой общественно-политическая ситуация в стране сравнивается с бутербродом, где между белым и чёрным ломтями хлеба располагается неуклонно истончающийся слой масла. И ещё про многое другое, пока не дошёл до главного.

– Так вот, – подвёл он промежуточный итог, – кто-то испугавшись нашей силы, кто-то от усталости и неверия в собственную, а кто-то просто от безразличия, но все они, если не поняли, то смирились, что жить по предлагаемым нами правилам будет для них лучше и спокойней. Иван Сергеич согласно покачивал головой и понимающе улыбался. Василь Васильич, решив, что тому нечего возразить или добавить, продолжил.

– А теперь вернёмся к тому, с чего начали. Ты ведь не думаешь, что вокруг нас одни дураки, которые верят, что можно было распродать половину недвижимости военного министерства без ведома его главы. Что он не подписывал распоряжения и директивы, обосновывающие ненужность объектов и их вредность для армии. Что он не видел, где и как живёт его подчинённая и так далее, и тому подобное. Я уже не говорю о министерской сестрице и её непонятно откуда взявшихся доходах. Конечно же не верят! Но молчат. Ни в газетах, которые я тебе показывал, ни даже в обожествляемом Иван Иванычем интернете никто не поласкает министерское имя. Считают его безгрешным? Чёрта с два! У него только за одну халатность на лбу статья пропечатана. Всё очень просто – я сказал, что у следствия к нему претензий нет. Alles. Этого уже достаточно. И это самое главное! Потому, что теперь они поняли, что альтернативы нет и жить придётся по одним, нашим, правилам! И тогда мы без оглядки, только исходя из целесообразности, будем решать, что с кем делать! – С патетикой в голосе закончил Василь Васильич и победоносно посмотрел на коллегу.

– Да-а-а-а. – Только и оставалось произнести Иван Сергеичу, но сделал он это как-то не очень однозначно. То ли с восхищением от услышанного, то ли с озабоченностью от того же. Уж мысли его при этом точно не были радужными. Он, возможно и не беспочвенно, опасался, что при развитии событий в этом направлении, вполне может сам стать предметом для такого решения. Тем более, что повод уже озвучен. Но следующее предложение Василь Васильича несколько прибавило Иван Сергеичу оптимизма.

– Во всём этом, правда, есть одна небольшая загвоздочка, – слишком много у нас в последнее время появляется различных воров и коррупционеров. И это почти на ровном месте, а впереди ещё и Олимпиада, и футбольный чемпионат и много чего ещё. Если внутренний министр не умерит свой пыл, то я, в лучшем случае, останусь без подчинённых, а в худшем – из борца с коррупцией превращусь в банального чиновника эту коррупцию покрывающего. Потому что придётся многих будущих фигурантов отмазывать. Так что ты, Иван Сергеич, будь добр, намекни ему, что инициатива – это хорошо, но она бывает наказуема.

– Непременно! – Радостно пообещал главный администратор.

После этих слов изображение на мониторе мгновенно пропало, так же, как и появилось. Иван Иваныч сидел, как окаменевший, не в силах оторвать взгляд от бело-лунного пустого экрана. Наверное, через какое-то время он, несомненно, дал бы выход накопившимся эмоциям, но назойливый звонок будильника вернул его мозг в тело молодого перспективного руководителя.