Нажатая Иван Иванычем клавиша немедленно отозвалась голосом Вадим Вадимыча, полным готовности выполнить любой каприз шефа. Однако тот молчал, вспомнив инцидент с договором по флоту и роль Вадим Вадимыча в этом деле.

– Слушаю Вас, Иван Иваныч. – Посчитав, что связь дала сбой, ещё раз, любезно напомнил он о себе.

– Нет, ничего. Случайно тебя побеспокоил. – Ответил Иван Иваныч и отключил абонента.

Вадим почувствовал фальшивые нотки в ответе начальника и тут же ревностно принялся выяснять причину такого к себе отношения. Он связался с наиболее вероятными конкурентами и под благовидным предлогом, как говорится, легендированно, выяснил, не связывался ли с кем-нибудь из них только что Иван Иваныч. Поняв, что сказанное шефом было не что иное, как элементарная отговорка, он серьёзно задумался над причинами произошедшего. Лихорадочный поиск проколов ничего не дал и Вадим Вадимыч немного успокоился. Он не строил иллюзий, что сменив на этой должности не одного хозяина, может пользоваться полным доверием теперяшнего шефа. Собственно, он никогда не претендовал на роль фаворита, но умел быть нужным всем, оказывая, по мере возможности, безобидные услуги наиболее вероятным преемникам. Как-то получалось, что эту вероятность он угадывал на сто процентов. Вот и сейчас, после «ошибочного» вызова начальства, что-то засвербело в его самом чувствительном месте. Однако недостаток информации не позволял сделать сколько-нибудь даже предварительный вывод. Вадим Вадимыч пока знал точно лишь одно – Иван Иванычем овладела очередная идея и направлена она, скорей всего на какие-то преобразования. Но теперь об этом вряд ли кто узнает…

Понятно, что как идеальный чиновник, Вадим интересовался намерениями начальника вовсе не обуреваемый заботой о будущем страны и её многострадального населения. Он хотел знать больше даже не для того, чтобы в случае необходимости использовать имеющуюся информацию. Его волновала неизвестность, которая, в свою очередь, порождала неопределённость, не позволяющую выстроить правильную линию поведения, а это могло быть чревато для него самыми непредсказуемыми последствиями.

– Без тебя разберёмся, – неприязненно подумал Иван Иваныч о подчинённом, вспомнив договор по флоту и его роль в этом деле. – Можно допустить, что это было сделано не нарочно, даже далеко не нарочно и он не Бог, чтобы предусмотреть всё. С другой стороны, не исключена игра в пользу Василь Васильича, ведь Вадим из его бывших. Однако, одному, если все же, довериться советам блоггера, будет очень нелегко. Хочешь того или нет, – опираться на кого-то придётся. И тут Иван Иваныч вновь почувствовал накатывающее на него чувство одиночества. Ощущения вакуума вкупе с оглушающей тишиной, которые он испытал недавно в комнате отдыха, не было, но и избытка в соратниках также не отмечалось.

– Да, выбор не велик, – тяжело вздохнул он, – но лучше меньше, да лучше. – Во, блин, совпадение! Это же вождь российского пролетариата писал, кстати, по поводу реформирования разросшегося и обюрократившегося госаппарата. Да-а, это не просто так, сама история подтверждает правильность моих намерений. Однако, меньше, – это не ничего, а у меня пока только ничего. Тэк-с, – задумчиво произнёс он, барабаня пальцами по столу и одновременно глядя в список телефонов своего ближайшего окружения. Кандидаты отпадали один за другим. Иван Иваныч перестал выбивать пальцами чечётку и в расстроенных чувствах отвернулся к окну. Сквозь бронированное стекло виднелся когда-то главный универмаг великой страны, часть площади и последний приют того, кто развалил ещё более великую державу, но так и не успел построить на её руинах того, о чём мечтал. Его первого назвали Кремлёвским мечтателем. Да, картина не из радужных. Возвращая взгляд назад, в кабинет, Иван Иваныч остановил его на зубчатой стене, которая тоже стала последним приютом для многих достойных и не очень, людей, но подумал он, почему-то, о вещи, совершенно не связанной со столь печальными фактами. Из памяти вдруг всплыл анекдот студенческой поры о том, как посадили по политической статье некоего любознательного мужичка, впервые приехавшего в Москву на экскурсию. Он так хотел всё знать, что спросил у гида, почему кремлёвские стены увенчаны зубцами. Тот совершенно справедливо объяснил – чтобы не проникли враги. Ну а любопытный мужичок поинтересовался, – туда или оттуда? Смешно? Ваня тоже тогда искренне смеялся со своими однокурсниками. Разве мог он даже в самых смелых своих фантазиях и снах предположить, что совсем скоро, по историческим меркам, он сам станет предметом этих насмешек? Ирония судьбы. Да, весело, если бы не было так грустно, – вяло усмехнулся уже Иван Иваныч и вновь обратился к списку. Несмотря на то, что документ не претерпел никаких изменений, ему всё же удалось «выудить» несколько фамилий, над которыми следовало подумать.

Все они, безусловно, обязаны Иван Иванычу, кто-то больше, кто-то меньше. Кого-то он сам лично назначил и, несмотря на массу допущенных его ведомством, а значит, им лично, «косяков», до сих пор держит на месте. Должна быть благодарность? Должна. Хотя не исключено, что вместо этого, он, по долгу, так сказать, службы пытается говна какого-нибудь нарыть. Сам? Инициативно? Вряд ли. Детский сад какой-то. Давно всем известно, что у нас эти западные штучки – компроматы – не «пляшут». Это только в кино косят людей пачками из-за какой-нибудь дискеты или бумажки. Сколько их на каждого лежит! Библиотеку Ленина можно заполнить. Пусть лежат, может пригодятся, когда дальневосточные воеводы китайцам весь лес сбагрят по дешёвке. Всё это ерунда и можно не особо обращать внимания, чуть что и сам лесорубами будет командовать, а то и деревья валить. Хуже, что они с Василь Васильичем одной крови. Другому тоже, вряд ли можно доверять. Придав однажды, придаст и дважды. Когда тесть на него «наехал» с помощью В.В. – сразу перебежал, стал в верности до гроба клясться, только бы не раскассировали. Пока вроде клятву свою держит, но случись что. Когда тот же тесть «продавливал» его на должность, наверняка, тоже клялся-божился. Оставался Альберт Альбертыч, которому Иван Иваныч доверял больше всех не только из этой троицы, но и из всего списка наиболее приближённых. Он мог бы сразу остановиться на нём, но хотел ещё раз убедиться в своей правоте и прозорливости. Альберт зарекомендовал себя, – как пишут в, разного рода, характеристиках и представлениях на должности, звания и награды, – исключительно с положительной стороны. Основной его заслугой Иван Иваныч считал бескомпромиссность и смелость, можно даже сказать, – храбрость в деле (рука так и тянется написать «строительства коммунизма») конструктивной критики исполнительной власти. Несмотря на то, что в деле с подписанием флотского договора совет Альберт Альбертыча оказался, мягко говоря, не совсем соответствующим существующим реалиям и ближайшим перспективам в экономической части двусторонних отношений с юго-западным соседом, Иван Иваныч решил однозначно в его пользу.

Через какое-то время где-то в Ново-Огарёво или в одних из Горок Альберт Альбертыч получил такое предложение, от которого был не в силах отказаться, даже если бы оно ему совсем не понравилось. Всё было обставлено и сделано так, что шаг назад означал шаг в пропасть, из которой было бы уже не выбраться даже при помощи всех имеющихся у него дипломов, учёных степеней и иностранных наград. Во всей стране, да что там в стране, во всём мире он стал единственным, кого посвятил – в общих чертах – Иван Иваныч в свои замыслы. И сейчас, с его помощью и при непосредственном участии, надо было разработать, хотя бы приблизительный план их реализации.

Альберт Альбертыч, в принципе, разделял мнения и убеждения шефа, искренне пытающегося модернизировать общественно – политическую и экономическую жизнь страны, утвердить, насколько это возможно в России в обозримой перспективе, обычную, а не суверенную демократию. Он полностью поддерживал потуги Иван Иваныча в борьбе с коррупцией, его требования по усилению исполнительской дисциплины среди чиновничьей братии, стремление возродить рыночную экономику и прочее. Он совершенно бескорыстно готов был с головой окунуться в эти процессы, справедливо полагая, что в новом качестве, которое ему обещано за лояльность и участие, сможет работать в этом направлении более эффективно. Однако, при всём таком бессребничестве, он ни в коем случае не собирался сам отказаться от возможности воспользоваться служебным положением, – как говорится, – в личных целях. Нет, конечно, не брать взяток, а так, безобидно помочь бизнесу жены, например, или компании товарища, как это делается сейчас всеми, кто имеет такую возможность. Они составляют тот слой населения, который априори не должен так поступать и все делают вид, что так оно и есть. А чтобы не просто делали вид, но ещё и верили, придумали такую игру – «веришь-не веришь». Для того, чтобы в этой игре участвовать, (если не хочешь – накажут) надо всем показать специальную бумажку. Если ты веришь, что можно купить особняк на Рублёвке или, хотя бы, на Лазурном берегу, за сумму, к примеру, в три миллиона рублей, написанную в бумажке, – значит, ты проиграл, потому что нельзя. А если не веришь, – всё равно проиграл, потому что это ничего не меняет.

Как упоминалось выше, вопрос для Альберт Альбертыча: «Быть или не быть» не стоял, однако даже в этих условиях он не мог не учитывать некоторую нерешительность своего шефа, его неспособность добиваться безукоснительного выполнения своих решений и указаний, что выливается в декларативность его намерений и прожектёрство. Правда, в последнее время, в поведении Иван Иваныча стали отмечаться какие-то бонапартистские замашки, нет, скорей наклонности, замешанные на волюнтаризме. Взять, хотя бы, непонятно откуда появившуюся нелюбовь к часовым поясам, зимне-летнему времени. Чем-то знакомым попахивает, типа поворота течения сибирских рек. Понятно, пусть лучше народ беспокоят эти, с позволения сказать, проблемы, чем неудержимый рост цен на энергоносители и отсюда по логической цепочке – всего остального. Однако, вместо того, чтобы горячиться, можно было ещё больше занять население, объявив, например, референдум по временному вопросу. Тут же проявление заботы о гражданах, а это у нас дорогого стоит.

От того, что спать теперь будут меньше, работать больше вряд ли будут, потому что спать будет хотеться, опять же больше будет свободного времени, значит больше будет соблазнов совершить что-нибудь эдакое… после чего уж точно труды праведные будут не в радость. Тем не менее, – «дело сделано и нечего об этом рассуждать» – говаривали турки, отрубив голову не тому, кому следовало. Если же обратиться к нашей истории, то можно увидеть, что волюнтаризм у наших руководителей был в чести и совсем не мешал им занимать свои посты довольно долго.