Василь Васильич, как ещё совсем недавно, стоял возле окна, заложив руки в карманы брюк, и покачивался с пятки на носок. Только смотрел он сейчас не на разноцветные крыши разномастных коттеджей ближайшего Подстоличья, а на главную площадь страны со всеми её атрибутами. Там было всё то же: и храм, и красный куб в окружении высокопоставленного акрополя, и исторический музей. – Довольно символично, – с присущим ему чувством юмора, подумал Василь Васильич. – Покрестили, отпели, на погост и, в конце концов, перевели в разряд исторических экспонатов. Но не это его сегодня волновало, ибо о физической смерти думать было рано, а политическую жизнь он сегодня продлит ровно на столько, насколько та предусмотрена законом, пока.

С того момента, как Василь Васильич в очередной раз стал постояльцем кабинета № 1, прошло достаточно, чтобы те, кому положено, поняли – он пришёл туда всерьёз и надолго. И совсем не намерен продолжать поимённо-временной бардак в государстве вкупе с непонятным для многих плюрализмом. Оглядевшись по сторонам, он понял совершенную непригодность и даже вредность заклинаний своих бывших коллег и соратников, начитавшихся умных заграничных книжек, о том, что всё необходимое придёт само собой, а всё лишнее таким же образом отпадёт или рассосётся. Для этого нужно всего ничего: не вмешиваться в процесс и отречься от азиатского слова «базар» в пользу европейско-американского – «рынок». Но это там, возможно, работает, а здесь – чем меньше контроля, тем больше базара, везде.

Нынешний обладатель высокого кабинета, несмотря на уверения своих сторонников о горячей к нему любви со стороны электората, отдавал себе отчёт, что это не совсем так. Он понимал, что получил большинство не только «благодаря», но и «вопреки». То есть, те самые массы, к которым у нас всегда относились если не наплевательски, то безразлично, поступили завидно мудро и выбрали из двух зол меньшее. Они голосовали не столько за него, сколько против остальных. Потому что при коммунистах они уже жили, а всех остальных просто не принимали всерьёз. Но самое главное, чего они не хотели, – это возвращения Иван Иваныча с его прожектами и страстью к переменам, которые по сути ничего не меняли. Василь Васильич чувствовал, что народ уже соскучился по порядку и готов принять «сильную руку» как осознанную необходимость.

– Исходя из этого и надо строить работу, – не переставая разглядывать застеночное пространство негромко произнёс Василь Васильич, – и никакой самодеятельности. Учёт и контроль. С этой убеждённостью он отвернулся от окна и занял рабочее место. Стопка бумаг различной срочности и назначения непременно требовала его вмешательства. Отложив в сторону последнюю папку с подписанным документом, Василь Васильич устало откинулся на спинку кресла, но тут же, как будто вспомнил что-то очень важное, придвинулся к столу и принялся перебирать только что отработанные документы. Найдя нужный, он вновь отодвинулся от стола и, пробежав глазами текст, задумался. Докладная военного министра, согласованная с другим заинтересованными ведомствами предлагала провести на главной площади страны военный парад в честь очередной годовщины одноимённого события, проходившего семьдесят один год назад. Василь Васильич не обратил особого внимания на то, что главной причиной тому была не столько забота о памятной дате в нашей истории, сколько нежелание допустить на площадь сторонников ПКРФ во главе с Андрей Андреичем, чтобы они отпраздновали другую памятную дату – очередную годовщину революции. Хозяин кабинета вновь взглянул на документ и вспомнил, о чём он думал всего через пару дней после своего триумфального возвращения, когда принимал другой парад – по случаю Дня Победы. Его победа и Победа Советского народа – совпадение или об этом также будут помнить десятилетия? Но это было не главное. Василь Васильич уже тогда думал о несуразности некоторых моментов. Например, почему он, Верховный главнокомандующий, которому подчиняются люди в погонах, сам лишён возможности погоны носить. Ладно, Иван Иваныч – человек далёкий от этого, но он, Василь Васильич, воинское звание имеет. Правда, военный министр… Нет, ему звание присваивать нельзя. Это будет перебор. Легче найти ему замену с погонами и тогда всё встанет на свои места. Раз начинаем наводить порядок, – надо быть в этом вопросе последовательными во всём. Однако дальнейшего развития высочайшая мысль не получила, так как была прервана уже до зубной боли знакомым специфическим звуком звонка особого мобильного телефона.

Слушаю вас, – голосом человека, уставшего от бесцельных разговоров, произнёс Василь Васильич. На трубке по ту сторону эфира явно не ожидали такого ответа, отчего не были готовы отреагировать на него адекватно. Создавалось впечатление, что там не просто молчали, а глупо моргали широко раскрытыми глазами или глотали ртом воздух.

– Необходимо встретиться. – Ответила, наконец, трубка, минуя приветствия и другие формальности, всеми голосовыми оттенками давая понять, что предложение не обсуждается. Таким образом, вероятно, стараясь показать, «кто в доме хозяин».

– Когда? – Равнодушно поинтересовался Василь Васильич.

На той стороне разразились молчанием, в котором чувствовались неимоверные усилия, чтобы сдержаться и не потрясти радиоканал таким ненормативом, что не снился ни Шнуру, ни Сорокину, ни Минаеву, ни всем им вместе взятым. Однако в эфир попало только: – Что значит когда? – Произнесённое, правда, не с меньшими эмоциями. И это понятно, ибо раньше вопрос времени никогда не обсуждался.

– Ну хорошо, – хозяин кабинета для виду пошуршал листками настольного календаря так, чтобы его слышали в трубке и, как будто делая одолжение, добавил – завтра, во второй половине дня, после чего сразу же услышал короткие гудки, и тоже отключил телефон.

Василь Васильич представил, что творилось там, где нервно прервали с ним разговор. С одной стороны, их бессильная злоба радовала его, столько лет ожидавшего подходящего момента, чтобы приобрести независимость в своих решениях и действиях. С другой – будь он на их месте, пожалуй, вёл бы себя точно так же, если не более решительно. Но злоба тех была действительно бессильной, потому что рычагов, способных изменить ситуацию, у них почти не осталось. Василь Васильич наверняка знал, о чём завтра во второй половине дня пойдёт разговор. И то, что будет он совсем коротким, и, скорей всего, последним, по крайней мере, в таком тоне и формате. И если они не оглупели от временной вседозволенности и безнаказанности, то должны понять, что случившееся с членом палаты Парламента – вовсе не случайность, и для особо непонятливых может превратиться в закономерность. И чтобы окончательно поставить все точки над всеми I, он непременно оставит там особый телефон, после чего, только он сможет им позвонить, если захочет.

Как бы решительно ни был настроен Василь Васильич относительно предстоящей встречи и беседы, только что состоявшийся телефонный разговор не оставлял его в покое. Он не мог сосредоточиться ни на чём другом, поэтому, для самоуспокоения решил воспользоваться проверенным средством. Он подошёл к окну и, заложив руки в карманы брюк, покачиваясь с пятки на носок, вновь принялся просто созерцать пространство между зубчатой стеной и некогда главным магазином страны. Это помогало ему отвлечься от ненужных мыслей и, порой, способствовало притоку полезных.

– Не от народа надо отгораживаться авторитарной властью, а от этих… народу много не надо, пообещай работать на его благо и достаточно. Только обещать надо правдиво и убедительно, и показать, что бороться будешь с бюрократами и казнокрадами бескомпромиссно, до последней капли крови. А там уж, как получится. Страна у нас особая, большая, одному человеку за всем не уследить. Простят. Надо только, в случае чего, покаяться публично. У нас покаяние любят. Не даром в народе говорится – «повинную голову меч не сечёт». Но лучше всё выстроить так, чтобы у большинства и мысли не было, что верховная власть в чём-то ошибаться может или не права. Такое уже было и неплохо работало. Потому что он, который всё это устроил, не с низу, а с верху начинал всех к общему знаменателю приводить. – Здесь Василь Васильич вспомнил, как наблюдал за белкой, сбрасывающей шишки с вековой ели и загадочно улыбнулся.