1. ИМПРОВИЗИРОВАННАЯ СЕМЬЯ
Новоиспеченный младший лейтенант Аппукта Чехов потянулся и заворочался. Еще с закрытыми глазами он почувствовал, что вокруг него что-то изменилось. Окружающее пространство казалось более… открытым… чем его обычная каюта. Кровать была удобной — совсем не как в лазарете. Пока он пытался вспомнить, что же случилось вчера вечером, чья-то липкая рука легла на его нос.
— У-У-у! — недовольно и громко возгласил он, одновременно вытаращивая глаза и резко садясь в постели.
— Саул! — послышалось в ответ. Широко шагая, вошел Сипак и подхватил восемнадцатимесячного остроухого ковыляку.
— Говорил же тебе не приставать к мичману. — Потом, моргнув, улыбнулся Аппукте. — Эх. Извини. К лейтенанту.
Пока Аппукта обалдело смотрел на начмеда-вулканита (хоть он и знал, что Сипак — наполовину вулканит, наполовину человек, и более чем способен выражать чувства, его всегда приводило в оцепенение, если тот проделывал такое у него на глазах), Саул хихикнул и, дотянувшись, ляпнул теперь уже отца по лицу своей липкой рукой. Аппукта расслышал приглушенное кудахтанье дракона. Обернувшись, он увидел Пэна, лежащего, обернувшись хвостом, в чем-то очень похожем на громадную чашу с песком. Сумев вернуть на свое место нижнюю челюсть, он спросил, глядя на Сипака:
— Сор, сто я здесь делаю? Посему я не в своей кровати?
— Ты заснул вчера вечером на обзорной палубе. Пэн решил, что не сможет доставить тебя в твою каюту. К тому же, он чувствовал, что ты измучен… и не хотел тебя будить. Вот мы и решили перенести тебя сюда.
Сипак посадил Саула обратно в его высокое кресло.
Аппукта сбросил ноги с постели и сел. Он заметил, что все еще одет в уставное белье, но это его не слишком заботило. По крайней мере, здесь.
— Спасибо, сор. Вы осень предупредительны. — Он потянулся за формой, висевшей в изножье кровати. — Сейсас иду.
Хоть он такого и не сказал, но чувствовал, что и так уже достаточно времени навязывал свое общество доктору и его семье.
«Нет, Пука. Оставайся. Ты сегодня не дежуришь. Пожалуйста».
Пука изучающе посмотрел на молодого дракона.
«Засем?»
«А чем бы ты хотел сегодня заняться? Ты что-то намечал?» — уклончиво осведомился Пэн.
«Восе-то нет, но…»
«Тогда оставайся. Не понравится — уйдешь».
В последней слабой и обреченной попытке возразить Пука сказал:
«А как же одежда? У меня тут только форма».
Глаза Пэна закружились вихрем от сдерживаемого веселья.
«Сипак уже об этом позаботился. Утром он сходил к тебе в каюту и взял у соседа твою набедренную повязку и гамаши. Вон они, на кресле».
Пука посмотрел — и правда, одежда лежала там. Чувствуя на себе взгляд Сипака, он спросил:
— А это нисего, сор? Сто я останусь?
Сипак улыбнулся.
— Я бы не позволил Пэну спрашивать тебя, если бы уже не дал согласия. Он прав: чем бы ты сегодня занялся? Сидел бы в каюте, уставившись в стену? И еще, Аппукта, пожалуйста, зови меня Сипак. От этих «сэр» я за день устаю. Когда я свободен, приятно слышать имя вместо «сэр».
Удивляясь, как это Сипак прочитал его мысли — он пока никого на корабле достаточно хорошо не знал, и почти все свободное время сидел у себя в каюте и учился — он ответил:
— Да, С…Сипак. — Потом, потянувшись за набедренной повязкой, спросил: — Где здесь душ? Если я собираюсь остаться, надо прилично выглядеть.
Сипак показал.
— За гнездом Пэна. Не возьмешь ли ты с собой Саула? Ему тоже нужно искупаться. — Сипак посмотрел на сына, рисовавшего теперь посредством пальца и остатков завтрака.
Пука улыбнулся.
— Я не возражаю.
Сипак поднял едва начавшего ходить ребенка и поставил на пол, тем временем Пука в одном белье подошел взять Саула за руку.
Глядя, как они вдвоем обходят гнездо Пэна, Сипак сказал:
— Я почищу тут, а вы пока почиститесь там.
Детского хихиканья вперемежку с юношеским смехом не пришлось долго ждать. Пэн заметил, обращаясь к Сипаку:
«Думаю, забавляются вовсю… — Потом чуть тоскливо добавил: — Эх, мне бы к ним…»
«Может быть, потом. — Сипак кончил чистить кресло и устанавливать его на прежнее место. — Рад видеть, что парень немного расслабился. Очень уж мрачен он был в последнее время».
Сипак едва успел застелить кровать, когда из двери ванной голышом выбежал Саул и с воплем «Папа!» помчался через комнату.
За ним последовал завернутый в полотенце Пука.
— Извините, сор, — запыхавшись, сказал он. — Я не знал, сто он сможет открыть дверь!
— Он умеет много такого, чего не ждешь от карапуза его возраста. Единственное, чего он не умеет, хотя, по вулканитским меркам, ему полагалось бы уже — так это разговаривать.
Сипак схватил сына, подбросил его в воздух вверх тормашками и поставил обратно на пол. Достав чистую одежду, он быстро нарядил мальчика, пока тот не успел выскользнуть.
«Он говорит, Сипак, — заметил Пэн. — Когда хочет».
— Мысленное и словесное общение — разные вещи, — возразил старший вулканит. — Ему нужно этому научиться, чтобы его понимали окружающие; ему обязательно надо научиться общаться при помощи слов.
Саул унаследовал часть парапсихологических способностей матери. Сейчас он мог телепатически общаться с Сипаком и Пэном.
— Он станет говорить, когда захочет, — заявил Пука. — И когда другие перестанут угадывать его желания и ему придется их просить.
— Откуда вы знаете, молодой человек? — спросил Сипак.
— Я тоже одно время был похож на него, — откликнулся Пука. — Хоть я и знал новый язык, но, когда папа хотел, чтоб я на нем изъяснялся, я не всегда слушался. И так продолжалось до сих пор, пока папа не сказал другим не обращать на меня внимания, если только я не заговорю.
— Хм… — с задумчивым видом отозвался Сипак. — Над этим стоит подумать. А пока тебе нужно одеться. Пэн, — обернулся он к дракону, — двигал бы ты тоже из этого гнезда свои чешуйчатые телеса. И тебе ванна не помешает.
«Сипак! Я же вчера принимал ванну!»
— Ты разве не видел, что Пука не спорил со мной по поводу своего похода в душ? Как ты мог заметить, он сам вызвался туда сходить и даже взял с собой Саула.
Сипак стоял, подбоченясь и свирепо глядя на напарника. Но в глазах его сверкали огоньки.
Пука услышал ворчание дракона через ту зыбкую связь, которая, видимо, меж ними наметилась, и хихикнул.
«Не с твоей ли стороны исходило нечто, услышанное мной сейчас?» — подозрительно спросил Пэн.
— Сто? Я? — ответил Пука. — Я нисего не говорил, — Но, вопреки собственным словам, опять хихикнул.
Пэн поднял бровь, едва ли не безупречно подражая Сипаку.
«А вот второй смешок прозвучал подозрительно похоже на первый. Значит, должно быть, тебя я слышал».
Эта поднятая бровь и решила дело. Пука расхохотался:
— Ты не можешь себе представить, как смешно выглядит дракон, пытающийся изобразить вулканита.
Скоро он сполз на пол от смеха.
Пэн зашипел.
«Ты… ты… Доберусь я до тебя!»
И в следующий миг он исчез в Промежутке.
— Пэн! — возопил Сипак, но было поздно. Дракон уже пропал.
Очень скоро Пэн вернулся — весь в воде! Появившись так высоко над Пукой, как только мог, он распростер крылья. На Пуку, а заодно и на Саула с Сипаком, обрушился целый ливень.
— Пэн, опускайся.
Пэн замешкался, и Сипак добавил:
— Сейчас же!
Усевшись, Пэн пробормотал (никогда не слышали, как бормочет дракон, разговаривая телепатически? Очень занятно!):
«Сам хотел, чтоб я принял ванну».
— Но не так, как предпочел ты! — дал сдачи Сипак.
Он принялся читать Пэну мораль, но потом, уголком глаза, приметил Пуку и Саула. Обернувшись, он увидел, как Пука, все еще смеясь, пытается оттащить Саула, мастерившего что-то из песка, от самой большой лужи. Чего уж там — мальчишки и так промокли. Увидев происходящее в истинном — комичном — свете, Сипак вскинул руки и засмеялся сам.
— А, ладно. Ох, уж эта пацанва… Давайте-ка приберемся.
Пэн удивленно поднял взгляд, еще не веря, что ему сошло с рук озорство. Поняв, что Сипак его простил, он кинулся помогать Пуке собирать с пола воду. На постель вода не попала, и менять ее не пришлось. Работая, он из-под надбровных гребней глянул на индейца.
Чтобы увидеть, как Пука, в свою очередь, смотрит на него, а с концов его косичек падает вода.
«Слушай, Пэн. Если Сипак посмотрел на твою выходку сквозь пальцы, это еще не сначит, что так же поступлю я. Ты свое получишь, обещаю».
«Ой-ой-ой! И когда же? Когда?» — Пэн принялся подпрыгивать, отчего пол стал подпрыгивать тоже.
— Перестань, Пэн! — воскликнул Пука, снова смеясь. И, понизив голос, добавил: — Не то скажу Сипаку, что ты переборки ломаешь.
Пэн тут же замер.
«Врешь».
«Посмотрим», — Пука хихикнул.
«Ну, ладно, ладно. — Он сердито посмотрел на парня. — Давай покончим с беспорядком, а потом займемся чем-нибудь другим».
«Ты его устроил. Надо бы тебя одного заставить прибираться». — Пука с независимым видом скрестил руки на голой груди.
Пэн чуть ли не умолял, вращая глазами:
«Помоги, ну, пожалуйста! Если поможешь, я тебя возьму с собой полетать в ангар челноков!»
Пука, казалось, на несколько минут задумался. Когда Пэн уже заволновался. Пука уступил.
«Да перестань ты смотреть на меня щенячьими глазами. Помогу я тебе, так и быть».
Он вернулся к прерванной работе, и скоро в комнате стало посуше, да и почище тоже.
Вернувшись, Сипак увидел, как двое юнцов кидаются друг в друга подушками, а Саул перебегает от одного к другому, стараясь схватить не попавшие в цель снаряды. Все трое то хохотали, то хихикали, а Сипак, хоть и не хотел прерывать войну подушек, но не желал, чтобы содержимое летавших деталей мебели рассыпалось по всей комнате.
— Угомонитесь, хватит.
Он сказал это негромко, но всякое движение в комнате мгновенно прекратилось. За исключением одной уже находившейся в воздухе подушки, которая бултыхнулась почему-то очень громко для такого рода предмета. На него взглянули три пары расширившихся глаз. Сипак возвел глаза небу и мысленно спросил: «Почему я?»
«Потому что ты сам когда-то был молод и знаешь, что это такое».
«А ты не прислушивайся к моим мыслям!» — сказал Сипак.
«Я и не слушал. Все сказал твой взгляд», — в глазах Пэна кружился спокойный зеленый вихрь.
— Ладно, с меня хватит. — Он сгреб Саула. — Вы, двое, займитесь чем-нибудь полезным. У Саула — уроки.
Когда Саул укоризненно посмотрел на отца, Пэн услышал тихое:
«Я хочу играть с Пэном и Пукой. У них уроков нет».
— Говори вслух, Саул. Это будет твой сегодняшний урок. Если ты не скажешь вслух, чего хочешь, я тебя слушать не буду.
Он махнул рукой дракону и юноше: «Кыш отсюда!», прогоняя их из комнаты отдыха, которую Сипак, Саул и Пэн называли своей каютой.
— Идите. Вы отвлекаете того, кому предстоит настоящая работа.
По пути к выходу Пэн прихватил летные снасти. Когда дверь закрылась, едва не прищемив парню концы косичек, Пэн послал Пуке:
«Пойдем, поглядим, кто еще не на дежурстве!»
— Ведите себя прилично! — прокричал Сипак, хоть и знал, что те двое уже не слышат его. Потом он уселся позаниматься с Саулом перед обходом в лазарете. Когда старшие ребята ушли, Саул утих и стал вести себя, как подобает ребенку-вулканиту его возраста: серьезно и уважительно.
Пука и Пэн пошли сначала в главную комнату отдыха. После вчерашней вечеринки она пустовала. В остальных комнатах отдыха тоже никого не нашлось, и недоросли направились в ангар челноков.
Пэну пришлось объяснять Пуке, как надевать и подгонять летное снаряжение. Когда все оказалось на месте. Пука попрыгал и затянулся.
«Ладненько, Пэн. Я готов. Поехали!»
Одно могучее движение — и Пэн оказался в воздухе. Пука испустил громкий радостный крик:
— Э-ге-гей!
Он пригнулся к шее Пэна, а потом начал колотить его пятками в бока.
Снизу донеслось:
— Давай-давай, ковбой!
От неожиданности Пэн замер и едва не грохнулся; пришлось как следует поработать крыльями, чтобы остаться в воздухе. Счастье еще, что Пука был привязан, а то свалился бы. Когда они стартовали, в ангаре никого не было. Теперь внизу стоял лейтенант Киахрон, главный инженер.
— О-го-го!
Выравнявшись, Пэн сел рядом с кзинти, смеявшимся теперь над выкрутасами, которые пришлось проделать дракону, чтобы приземлиться.
— Не думал, что вы сумеете, салажата.
Сейчас Пэн и Пука тоже смеялись. Мудрено было не засмеяться при виде ухмыляющегося высоченного кошкочеловека, который, к тому же, держался за ребра от хохота. Пэн послал:
«Я бы вас прокатил, да мне думается, вы уж слишком большой. Я ни за что не взлечу».
— Что он сказал, малыш? — спросил Киахрон.
— Вы, должно быть, не осень хорошо знаете Пэна, сор, — вежливо предположил Пука.
— Да, не очень. Думаю, я лишь однажды видел этого дракона, да и то всего несколько минут. А что? Это имеет какое-то значение?
— Сем больше он ваз знает, тем лусе вы его понимаете. А сказал он, сто прокатил бы вас, да вы слишком велики.
Киахрон опять засмеялся.
— Велик, это точно! Еще раздавлю тебя, как жука! — Но в глазах его при этом мелькали веселые огоньки.
Пэн повернулся к Пуке и сказал:
«Спроси, можно нам полетать?»
— Сор, Пэн спрашивает, можно ли нам полетать.
— Какие вопросы! Но только если я смогу на вас посмотреть.
— Договорились, сор!
Пука опять забрался на спину к Пэну, и лягнул его в крепкие бока.
«Полетели! И чтоб ничто нас не остановило!»
«Идет!» — откликнулся Пэн.
Они снова взлетели. Кружились и вертелись вдвоем по ангару. Не чистое небо, конечно, но тоже пойдет. Наконец, минут через сорок пять, Пэн остановился, утомленный. Пука тоже устал. Хоть он и не тратил силы для полета, но почти все время гикал и улюлюкал, как дикий индеец, которым, по сути, и был.
Счастливый, он снял с Пэна упряжь.
«Я никогда так не веселился с тех пор, как расстался с папой».
Он перекинул сбрую через голое плечо, и они вдвоем вышли из ангара.
«Это потому, что вокруг тебя — взрослые, — отозвался Пэн. — Ты слишком быстро стараешься вырасти».
Дракон довел спутника до голографического отсека. Убедившись, что там никого нет, он ввел программу, имитировавшую Перн.
«Пошли. Увидишь, о чем я скучаю».
Когда дверь отворилась прямо в громадную песчаную чашу, у Пуки перехватило дыхание.
«Это старый вулкан, верно?»
«Да. Здесь, в другом мире, я родился. Вот по таким местам я скучаю, когда мне одиноко. А о чем ты скучаешь?»
Пэн подвел Пуку к краю большого водоема. Юноша видел высоко в небе каких-то крошечных летунов, а на пляже они были одни.
«О папе. И о «Дерзости».
«Нет. Я не о том. Я знаю, что скучаю по тем, кто вывелся вместе со мной. Скучаю о том, как здорово было учиться. Скучаю по сверстникам. И, конечно, мне недостает Карен. У меня есть Сипак, но это не одно и то же. Она была первой, кого я увидел, выйдя из скорлупы».
— Тогда почему ты здесь?
«Мне уготовано нечто большее, нежели сражения с Нитями. Если верить древним стихам, мне, думаю, предначертано стать спасителем своей планеты. У меня на самом деле не было выбора. Мне необходимо было уйти. Остаться я не мог, — Пэн тяжело опустился в песок, вытягивая предплечье, чтоб поболтать им в воде. — Но взрослеть не начал».
Несколько минут они просидели в тишине. Потом Пэн еще раз спросил:
«О чем ты скучаешь?»
Пука вздохнул.
— Скусаю по друзьям, которые у меня были, пока я не заболел. О том, как нам бывало весело. Мы занимались и играли, стобы стать похожими на своих отцов, а их ответственность на нас не висела. Не надо было заботиться о том, как не опосдать к насалу смены. — Он посмотрел на Пэна. — Мне кажется, я скусаю о друзьях моего возраста.
«Почему ты не попросил отца оставить тебя со сверстниками?» — спросил Пэн.
— Не знаю. Но, когда я проснулся здоровым и никто, кроме папы, не понимал меня, я не хотел, стоб папа уходил, и сам уходить не хотел. Вот и выусил я новый язык и пошел в Академию, стобы сделать ему приятное. — Он прислонился к мягкой шкуре Пэна. — Мне кажется, я никогда не смогу вернуться.
«Значит, как у меня, у тебя по-настоящему и не было выбора. Вырасти ты не успел».
— Но я не думаю, сто, будуси здесь, спасу какую-нибудь планету.
«Все равно ты здесь для чего-то. Ты можешь не знать причины, как знаю я, но ты создан для чего-то. И не имеет значения, что пока тебе не известно, зачем ты здесь. — Пэн хихикнул собственным мыслям. — Теперь я начинаю разговаривать как ты!»
Пука улыбнулся.
— Мне давно хосется задать один вопрос. Ты со всеми ладишь. Ты, кажется, всегда знаешь, сто сказать. И все вокруг позволяют тебе поступать как подростку — а ты подросток и есть. Наполовину взрослое существо. Посему? Как?
Пэн на минутку задумался.
«Помогает то, что я здесь, на «Заре» — член чьей-то семьи. Редко встретишь человека с маленьким сыном и товарищем-юношей, особенно на звездолете. Но Сипак не ждет, что я буду не тем, кем я есть, пока мы в нашей квартире. Когда я на посту, от меня ждут, чтобы я действовал, как ответственный взрослый. Когда я не на службе, я волен вести себя, как хочу. Пытаться взрослеть неким полуобычным образом. А ты… ты слишком стараешься. Ты не расслабляешься, когда свободен. И некому РАЗРЕШИТЬ тебе вести себя как подростку, а ты еще подросток. Ты все время должен действовать как взрослый. И это делает тебя слишком серьезным».
«Это тяжко, Пэн, тяжко. Иногда кажется, от меня ждут слишком многого. Иногда хочется лишь одного: стать таким, как прежде — бегать босиком по полям. Порой хочется вернуть настоящего отца. Бывает, хочу снова стать ребенком. — По его лицу скользнула слеза. — Но не могу. Не могу даже снова быть с папой».
Пэн укутал юношу крылом.
«Ты и я очень похожи. Мы — вдали от наших культур, от семей. Мы — двое детей на корабле, где полным-полно взрослых, и от нас все время ждут, что мы будем поступать, как взрослые. У нас даже нет возможности расти, потому что все думают, будто мы уже выросли. И когда мы «ведем себя как дети», нас за это наказывают. Мне тяжело смеяться и шутить со всеми вместе, — хоть тебе, видимо, и кажется, что я в этом как-то от тебя отличаюсь — ведь каждый ждет, что я буду серьезен все время, прямо как ты. В чем между нами разница? У меня есть Сипак и Саул, а у них есть я. У тебя никого нет. — Пэн крепче прижал к себе Пуку. — Но так не должно быть. Сипак говорит, что ты можешь стать частью нашей семьи, если пожелаешь».
Пука повернулся в драконьих тисках и с подозрением глянул на своего друга.
— И что он предлагает?
«Сипак говорит, что, если ты хочешь присоединиться к нашей семье, требования к тебе будут такие же, как и ко мне. Он никогда не попытается занять место Павла, а ты сможешь наконец стать маленьким. — Пэн приостановился и продолжил: Если у тебя появятся какие-то трудности, ты всегда сможешь подойти к Сипаку или ко мне. Неважно, какие это будут трудности. Я помню, меня мучила такая чепуха! Сипак никогда не засмеется. Он тоже однажды был молод и рос на Земле. Он был примерно в нашем возрасте, когда стал по-настоящему ходить в вулканитское посольство изучать родную культуру, и положение его было во многом сходным. Ему необходимо было стать вулканитом… сделать выбор… хотел он того или нет. Ему необходимо было выбрать между тем, кем он был для окружающих — вулканитом — и тем, как его воспитали. Он решил стать вулканитом, и в то же время решил не подавлять в себе всего того, чему научился на Земле».
— Я смогу приходить, когда захосу? Спрашивать, сто захосу? Снова стать ребенком? — Пука хотел надеяться, но боялся разочарования.
«Ты станешь моим другом и мы сможем вместе расти в таком мире, где не понимают нас и наши чувства. Рядом со мной или Сипаком тебе не надо быть серьезным Аппуктой Чеховым или стараться выглядеть вулканитом вроде Спока. Сипак может быть вулканитом, но он в то же время человек и знает, какие ты испытываешь противоречия. А еще, — Пэн покачал бровями, — он может научить тебя такому, чего ты и представить себе не можешь, — я имею в виду обе стороны того, что ты считаешь своим наследием. Хочешь?» — Сейчас Пэн, казалось, умолял.
«Я очень хочу стать членом вашей семьи, дружище Пэн».
«И стать примером для подражания одному очень озорному восемнадцатимесячному ребенку-вулканиту?» — насмешливо спросил Пэн.
«И быть примером для одного восемнадцатимесячного мальчика-вулканита. Как ты думаешь, Сипак управится с нами троими? А что скажет младший вулканит?»
Пэн рассмеялся.
«Плохого не скажет! Это ведь он сам вызвался! — Подымаясь, он отряхнул шкуру, окатывая Пуку тучей песка. — Пойдем-ка домой. Уже поздно, Сипак будет искать».
Пука отряхнул как мог песок со своих гамашей.
— Ты уверен, сто меня примут?
«Не волнуйся! Увидишь!»
Выйдя из голографического отсека, Пэн записал текущую программу для последующего использования. Потом, не обращая внимания на удивленные взгляды, которыми провожали нашу парочку другие члены экипажа, повел Аппукту домой.
Из едва открывшихся дверей каюты выбежало нечто неопределенной формы.
— Хватайте этого уродца, пока он не добрался до турболифта! — выкрикнул Сипак. — Вы же знаете, что случилось в прошлый раз, когда он бегал по кораблю!
Пэн со смехом сгреб в руки хихикающий комок.
«Опять шалишь, вкуснявка?» — поддразнивая, спросил дракон.
— Не ешь, не ешь! — завизжал Саул. Вывернувшись из неплотной драконьей хватки, малыш подбежал к весьма удивленному Пуке и схватился за его ноги.
— Спаси меня, спаси!
Пука посмотрел на Пэна, как бы спрашивая: «И что же мне теперь делать?» На его вопрос ответил вылетевший из-за косяка Сипак:
— Отлично! Он от вас далеко не ушел.
Уперев руки в бока, вулканит продолжил:
— Ну, и где же вы вдвоем были? К обеду вы не явились, и, разумеется, как всякие мальчишки, ничего не ели. Теперь вы облопаетесь за ужином, а потом, чего доброго, станете жаловаться, что переели. Или вам будут сниться кошмары, и вы не дадите мне спать. — Сипак свирепо глянул на Пэна. — Уж я-то знаю.
Сипак шуганул Пуку и Пэна наверх, а там Пэн обернулся к приятелю и сказал:
«Видишь? Он тебя с радостью принимает. И обходиться с тобой будет так же, как со мной!»
— Песок! — воскликнул Сипак. — Где это вас носило, что в песке вывалялись?! Опять ты, Пэн, по Перну тосковал в голографическом отсеке?
«Не тосковал я, Сипак. Вспоминал!»
— И, всякий раз, как ходишь вспоминать, тащишь сюда песок. А я потом собирай его отовсюду целыми днями!
Продолжая добродушно ворчать, Сипак подхватил Саула, чтобы Пука мог пройти.
— И ты тоже! — Сипак повернулся к Пуке.
— Я? — переспросил парень, удивленный, что внезапно попал в центр внимания вулканита.
— Ты тоже хорош: трясешь песок из этих гамашей. Уверен, что ты посыпал за собой песком весь путь из голографического отсека сюда, и завтра утром я об этом еще услышу. Ладно, переживу и это. Раз уж я пережил, когда Саул носился по всему кораблю, переживу что угодно. — Он показал на ванную. — Там — свежие гамаши. Иди, смени.
— А если не послушаюсь? — спросил Пука немного вызывающе.
— Тогда я сочту, что тут как раз уместно устроить, говоря словами моего отца, «регулировку отношения».
— Регулировку отношения, сор? — с подозрением спросил Пука.
— Добрую старую трепку, — ответствовал Сипак сурово, но почему-то с огоньком в глазах.
Пука засмеялся, но сделал, как велели.
— Доктор Маккой меня уже с этим познакомил, да и папа тоже. Не удивите.
Войдя в ванную, он слышал, как Сипак распекает Пэна.
— Уже портишь парня. Ладно, ты свое получишь. Меня не интересует, где ты избавишься от этого песка, но будет лучше, если ты сделаешь это поскорее. А нет — получишь трепку на свой лад.
«Тебя не интересует, где я избавлюсь от песка? А если прямо на мостике?»
«Попробуй, и уж тогда нигде не спрячешься! Пэн, уйди в Промежуток или еще куда-нибудь, но от песка избавься!»
«Есть, сэр!»
Приведя себя в порядок, Пука почувствовал, что с его плеч словно свалилась тяжеленная ноша. Он знал, что никогда не сможет оказаться дома, и что ему надо исполнять обязанности лейтенанта Звездного флота. И с папой он тоже на самом деле побыть не мог. Но иметь возможность оставаться самим собой — снова просто мальчишкой — почти так же здорово. Пэн относился к нему очень хорошо и с радостью стал бы ему все равно что родным братом. И, если Пуке понадобилась бы его помощь или захотелось бы с ним поговорить, он был всего лишь на расстоянии мысли. О таком друге и мечтать нельзя.
Он шагнул обратно в тот беспорядок, который Пэн называл домом — микрокосм семьи Сипака в нижней части корпуса «Зари Вулкана». И его приняли, как давным-давно потерянного сына.
2. НЕВОЗМОЖНО ВО ВТОРОЙ РАЗ ПРОИЗВЕСТИ ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Мичман Пэн, один из немногих оставшихся на борту во время профилактического ремонта на Звездной базе номер 17 сотрудников службы безопасности, обходил вверенные ему помещения. Сипаку пришлось остаться, по крайней мере, на полсрока профилактики, чтобы определить требовавшиеся в лазарете изменения. Потому остался и Пэн. А поскольку он все равно находился на борту, то вполне мог принести определенную пользу. И дракон стал пока частью внутренней охраны.
Повернув налево, в очередной, кажется, бесконечный коридор, — почти все ушли, и от этого коридоры выглядели на самом деле бесконечными — он направился к следующему перекрестку. До перекрестка было уже рукой подать, и тут из-за угла, рассекая воздух, вылетела неясная золотистая тень.
От неожиданности Пэн дал задний ход, пытаясь уйти с дороги. Больше всего, однако, это его движение напоминало прыжок, и он больно шарахнулся о случившуюся позади переборку.
Только успел Пэн разглядеть золотистую тень — которая оказалась огненной ящерицей — как она, пронзительно заверещав, исчезла в Промежутке. Пэн пришел в себя, поморгал, убеждаясь, что ему не привиделся этот маленький крылатый дракон, — он своими глазами не видел ни одной огненной ящерицы с тех пор, как покинул Перн — и послал Сипаку:
«Эй, дружище, не видал ли ты в последнее время огненных ящериц?»
Сипак, сидя за рабочим столом в окружении вороха бумаг, чуть улыбнулся и ответил:
«Не видал, но знаю, что одна должна со дня на день появиться на борту вместе со своим хозяином, который пополнит нашу команду. А что?»
«Да тут одна вот только в Промежуток от меня сбежала. Куда помчалась? — Пэн «болтал», не прекращая обхода. — Она летала по коридорам и случайно наткнулась на меня. Если такое возможно, то я хотел бы извиниться».
«Я выясню, где разместился мичман Сибрук, и дам тебе знать. Все равно он в любом случае рано или поздно должен ко мне явиться для осмотра по прибытии к новому месту службы. А между тем… — Сипак откинулся в кресле и с отвращением взглянул на все еще высившуюся перед ним гору бумаг. — Между тем я устал смотреть на это все. Хватай Саула и давай перекусим. Сибрука с его огненной ящерицей потом разыщем».
«Хватать Саула? — переспросил Пэн; его мысленный «голос» зазвучал почти зловеще. — Интересно… Многообещающе…»
«Пэн! — мысленно крикнул Сипак вслед бронзовому дракону. Не получив ответа, добавил: — Только теперь не выпускай его. Прошлый раз мы два дня в себя приходили».
В ответ донеслось лишь хихиканье. Качая головой, он поднялся, чтобы присоединиться к дракону и своему сыну. Мичман Сибрук и таинственная огненная ящерица могут подождать, пока они втроем поедят.
Пэн направился к себе домой. Заворачивая за угол и входя в двери комнаты отдыха, где они жили, он во второй раз едва успел заметить промелькнувшую рядом с ним золотистую тень. Обращаясь к находившемуся внутри их жилища маленькому мальчику, он послал:
«Пора обедать. Ты закончил заданное тебе сегодня на утро?»
«Да, Пэн», — донесся вежливый отклик.
В три с небольшим года Саул уже становился обычным маленьким вулканитом и мог сам удовлетворять свои основные потребности; можно было не сомневаться, что он будет следовать намеченному для него расписанию. А еще он начал выказывать некоторые унаследованные от матери весьма мощные силы ума, хотя вулканитские знатоки чувствовали, что пройдут годы, прежде чем эти возможности раскроются полностью.
Сейчас он проходил ту же программу, что и его сверстники в школах Вулкана. Но, если ему того хотелось, он все так же мог становиться озорным ребенком-землянином. В конце концов, он и был на три четверти землянином, и это давало себя знать — временами гораздо более, чем того хотелось Сипаку.
Дало это себя знать и сейчас. Пэн вошел, думая найти Саула тихонько ожидающим у компьютера. Вместо этого мальчишка разыскал где-то канат, прикрепил его каким-то образом к потолку и сейчас, вцепившись в канат, летел на Пэна. Джунгли, да и только; не хватало лишь шума.
Безмолвное нападение застало Пэна врасплох. Он только и смог осознать, что какой-то предмет несется ему в лицо. Не успел Пэн и глазом моргнуть, как Саул с хихиканьем на лету соскочил с каната и приземлился дракону на спину. Мальчик рассудил, что, коли он, Саул, начал, Пэн продолжит. Брыкаясь, словно мустанг, Пэн стряхнул вовсю хохочущего Саула со спины на хвост.
Как только мальчик очутился там, Пэн хлестко взмахнул хвостом, подбросив таким образом Саула высоко вверх. Этому весьма способствовал высокий потолок комнаты отдыха.
Проказник несколько раз небыстро перекувырнулся в воздухе и снова плюхнулся в ждущие лапы Пэна. Схватив мальчика и повернув его вверх тормашками, Пэн послал:
«Если мы сейчас же не встретим твоего папу, он нас обоих пришибет».
Повернувшись, он направился к выходу, а Саул хихикал и извивался у него в руках. Дверь открылась, Пэн шагнул наружу… и «поцеловался» с мичманом Сибруком и Зиа.
Пэн остановился, и его глаза зеленым вихрем любопытства устремились на Зиа. Зная, что ящерица поймет его, но не столь уверенный в молодом перините, Пэн послал способом «во все стороны»:
«Кажется, мы уже встречались. Прости великодушно, что испугал — я нечаянно. Твой напарник мне знаком — по крайней мере, его имя. А вот твоего имени я не знаю».
Прежде чем ответить, Зиа поудобней устроилась на плече у Сибрука.
«Меня зовут Зиа. А тебя?»
Пока шел этот, безмолвный лишь для Сибрука, обмен репликами, Саул ухитрился принять нормальное положение. В мгновение ока он привел себя в порядок и стал выглядеть, как и положено ребенку-вулканиту. Но из лап Пэна он не высвободился, а его глаза тоже расширились от удивления.
«Меня зовут Пэн. А это — Саул».
С закружившимися красно-оранжевым возбуждением глазами Зиа повернулась к Сибруку.
«Это Пэн! Ну, ты же знаешь! Тот, о котором написана баллада! Который давно покинул Перн!»
Сибрук стоял, смущенно переводя взгляд то на дракона, то на ребенка, то на свою огненную ящерицу. Он знал, что они беседовали, но понять, о чем, не мог. Потом Зиа стала лихорадочно передавать ему суть разговора.
Не успел он сам спросить о чем-нибудь Пэна, как из-за поворота вышел Сипак.
— Если кому-то пришлось бы дожидаться вас к обеду, этот несчастный скоро умер бы с голоду! — Тут он приметил Сибрука. — О-о. Вижу, у вас — гости.
Сибрук заметил начмеда раньше, чем тот — его. Сосредоточившись, он послал Зиа:
«Уймись! К нам идет кто-то из начальства!»
Зиа по-новому угнездилась у Сибрука на плече, говоря мимоходом:
«Это, должно быть, Сипак, вулканит, о котором я тебе рассказывала. Но почему именно он с Пэном? Я думала, что с ним кто-то другой».
«Другой и есть! А теперь — тихо!»
Сипак взмахом руки позволил Сибруку стоять «вольно».
— Это ни к чему, мичман, во всяком случае, пока мы, по существу — в доке. Кстати, как вы здесь оказались? Я не знал, что на борт уже должно прибыть пополнение.
Немного — но не вполне — расслабившись, Сибрук ответил:
— Сэр, мне было приказано явиться на борт сегодня. Я шел представиться капитану, и тут Зиа — он показал на огненную ящерицу — сказала мне, что на борту — Дракон. Мы решили выяснить, в чем дело. Сэр.
Сипак закатил глаза.
— Немедленно прекратите это дурацкое «сэр». Меня зовут Сипак, а это — Пэн. Имя мое, стало быть, вовсе не Сэр. Пойдем. Мы собирались пообедать. Можете к нам присоединиться.
— Да, с… Сипак. А как же капитан? Мне нужно ей представиться.
Сипак улыбнулся, повергнув в недоумение обоих — и Зиа, и Сибрука. Зиа сказала:
«Вулканиты ведь не улыбаются. Или я ошибаюсь?»
Не дав Сибруку ответить, вмешался Пэн.
«Этот улыбается. Он полувулканит».
Выслушав безмолвный диалог, Сипак сказал:
— Капитана Стар сейчас нет на борту. И вернется она не раньше, чем через две недели. В данные вам указания, вероятно, вкралась какая-то ошибка.
— В таком случае кому же мне представляться? — немного испуганно спросил Сибрук. Он так усердно старался следовать правилам и установлениям, а теперь — эти палки в колеса…
Сипак ненадолго задумался, потом сказал:
— Полагаю, мне. Сейчас я — самый старший по званию на корабле. Я прав, Пэн?
«Думаю, остальные — в чине младшего лейтенанта либо ниже. Таким образом, да — ты самый старший по званию офицер на борту. — Тут в его глазах мелькнул огонек пакостника. — Эй, значит, мы можем приказать что угодно? К примеру, выкрасить все коридоры розовым или оклеить каюту капитана фиолетовыми цветами?»
Сибрук уже начинал — пусть и с трудом — разбирать послания Пэна. Но последнюю фразу он уловил отчетливо. Разинув рот от изумления, он повернулся к Сипаку и спросил:
— Вы не можете этого сделать! Или можете?
Подняв бровь, Сипак ответил:
— Нет. У Пэна богатое воображение, но, пока этому воображению не дают разыграться, все в порядке. — В это время они уже шли по коридору. — Все идет настолько официально, насколько мне хочется. Добро пожаловать на борт. Теперь вы — официально член экипажа. Явитесь на медосмотр, — Сипак взмахнул рукой, — в любое время, начиная сегодняшнего дня, но до возвращения на корабль остальной команды. Между тем не стесняйтесь изучать и корабль, и станцию.
Когда они уселись, Сибрук набрался храбрости спросить:
— Не тот ли Пэн дракон, о котором говорится в балладе, начинающейся словами «С невиданным именем зоркий дракон…»?
— Тот самый. Пэна это временами немного смущает — он испытывает такое чувство, что должен жить, исполняя пророчество. А что? — Сипак откинулся в кресле.
— Разве в той балладе не говорится, что Пэн Запечатлел девушку по имени… — Он с трудом вспоминал это имя. — К'рэн?
Над ними зависла тишина — такая непроницаемая, что Сибруку почудилось, что он мог бы ее потрогать.
Сипак застыл, не донеся вилку до рта, а Саул посмотрел на перинита своими большими глазами. Пытаясь сгладить какую-то допущенную им неловкость, — а в последнем он не сомневался — Сибрук сказал:
— Если вы не хотите говорить этого мне, сэр, то я не настаиваю.
Сипак вздохнул.
— Я все время забываю, что не все знают о случившемся с Карен, особенно на Перне. Прошло всего три года. Может, пришло время для этой истории стать известной всем. Вот расскажу я тебе, и ты, быть может, сумеешь написать достойную балладу в ее честь.
Он снова расслабился и начал все еще причинявшую боль повесть.
3. ВОСПОМИНАНИЯ
Сипак не возвращался к своим бумагам ни в тот день, ни на следующий. Воспоминания, которыми он поделился с Сибруком, все еще оставались болезненными — чересчур болезненными, если учесть, что Карен не было в живых почти уже три года. Но в последний год или около того он подавлял мысли о ней и знал, что разговор о Карен мог бы способствовать исцелению душевной раны. В особенности, если он собирался налаживать отношения с кем-то другим.
А отношения, которые его занимали, не уступали в сложности тем, о каких он рассказывал Сибруку. Предметом его дум стала двоюродная сестра Карен — еще одна Карен. Только она имела чин контр-адмирала и командовала собственным кораблем, а заодно и другими в своей области пространства. Сипак виделся с ней снова — совсем недолго, когда два их корабля встретились в космосе и вместе подошли к семнадцатой Звездной базе.
Пэн толкнул локтем своего напарника.
«Я ее тоже помню, Сипак. И боль никуда не делась. Мне надо было исчезнуть в Промежутке, с тобою вместе. Однако жизнь должна идти своим чередом».
«Я знаю, Пэн, знаю. Но временами становится тяжко. Особенно когда кто-то вроде Сибрука напоминает тебе о твоем доме и о том, что жизнь твоя могла обойтись безо всех сложностей Звездного флота. — Он вздохнул. — О доме, какого я никогда не видал, но к которому все же привязан».
«Может быть, однажды ты увидишь мою планету, как я видел твою. До тех пор лучше всего смотреть на нее одним из возможных способов — моими ли глазами, либо глазами Сибрука и Зиа. Он видел родину гораздо позже меня и прожил там много дольше. Общаясь с ним, ты сможешь лучше понять, какая она на самом деле, та планета. — В глазах Пэна закружился быстрый лавандовый вихрь. — Кстати, о нашем друге-перините. Зиа говорит, что они с Сибруком собираются на Звездную базу, и хотели бы знать, нельзя ли им взять с собой Саула».
Сипак поднял голову с ложа. В то утро он не позаботился как следует одеться и все еще оставался в надетых с вечера пижамных штанах. Он только перелез с кровати в теплое гнездо к Пэну.
«Не вижу в этом ничего дурного. Только передай Саулу, что, стоит мне узнать о его плохом поведении — и весь следующий год он с корабля не сойдет».
«Понял, — Пэн еще разок толкнул локтем своего напарника. — Может, заодно еще что-нибудь сделать?»
«Нет. Все в норме».
С уходом Пэна стало тихо. Даже не доносилось обычного гудения двигателей: их заглушили для профилактического ремонта. Сипак заметил, что его одолевает дремота, и не стал с ней бороться.
Проснулся он словно от толчка и ощутил на себе чей-то взгляд. Рядом с ним на полу, опираясь подбородком о скрещенные на коленях согнутых ног руки, сидела контр-адмирал Карен Эмерсон. Увидев, что он проснулся, она заметила:
— Понимаю, что имел в виду Пэн. В жизни не знала, что увижу тебя… задремавшим… средь бела дня. И таким подавленным. Да что с тобой, в самом деле?
— Не знаю.
— От вулканита я жду иного ответа. Очевидно, этому есть некая причина, и, совершенно очевидно, причина сия — тот ваш разговор с Сибруком. Слушай. Ты и раньше говорил о смерти моей двоюродной сестры, но такого не случалось. А почему сейчас? — Карен подалась вперед, не сводя с Сипака пристального взгляда; теперь ее локти покоились на скрещенных по-индийски ногах.
Сипак уселся и хмуро глянул на сидевшую напротив женщину.
— Мне бы надо заняться психоанализом, а не тебе, — заметил он.
— Но тебе же явно чего-то не хватает. И если ты сам себя не анализируешь, кто ж этим займется? Тебе нужно найти в себе причину, по которой ты чувствуешь то, что чувствуешь. И я могу помочь не хуже любого другого. — Карен выпрямилась. — К тому же, сдается мне, я знаю — по меньшей мере, отчасти — что тебя тревожит. Знаешь ли ты?
Двое не сводили друг с друга внимательных взглядов.
— Я могу ждать вечно. А ты?
Сипак снова лег, не готовый к тому, чтобы признать себя побежденным. Но, по мере того, как тянулись часы, а Карен не двигалась и не заговаривала снова, его разум начал задумываться о разном. Если Карен думала, что знала ответ, тогда в прошлом обоих должно быть нечто.
День наступил и прошел. Вечер уже делал тоже самое, когда Сипак спросил:
— А Пэн и Саул?
— Они под присмотром и нам не помешают. Ну что, разобрался?
— Нет, — последовал твердый и быстрый ответ.
— Дам тебе ключ к разгадке. Это случилось около четырех лет назад.
И тут же будто что-то, щелкнув, встало на место. Прошло четыре года, с точностью почти до дня, с тех пор, как они с женой стали близки, буквально в муках Пон Фарр. Поскольку служба их проходила в разных местах, времени провели они вместе немного, но провели весьма пылко. Легче было подавлять эти воспоминания, чем сожалеть о том, чему уже никогда не повториться. Ее смерть, заново пережитая в разговоре с Сибруком, особенно в годовщину их сближения, разворошила воспоминания достаточно, чтобы вызвать, как он теперь понимал, своего рода депрессию. Воспоминания, и хорошие, и дурные, навалились на него, подобно тонне кирпичей — внезапно, всем весом, накопившимся за прошедшие годы. Из-за того, что он подавлял их и не разбирался в них здраво, высвобождение зажатых до поры чувств принесло гораздо больше горя, чем следовало бы. Половодье чувств захлестнуло его, подобно лавине — дикой, неукротимой стихии.
Сипак перевернулся на живот и убаюкал голову в ладонях. Со времени их сближения до ее гибели прошло полтора года, и за этот срок они сумели увидеться два или три раза. Слишком мало воспоминаний, которые можно было бы смаковать, потому он не давал им ходу. Сокрытое добро — все равно что зло. Непрошеные слезы заструились по его лицу.
Чья-то нежная рука стряхнула с его голой спины налипший песок пэнова гнезда. Карен видела его потрясенное лицо и нахлынувший вслед за тем вал чувств. Обычно Сипак выбирал, какие переживания показывать окружающим — теперь выплеснулось непрошеное, нежданное. Вполне достаточно, чтобы подтвердить ее подозрения.
— Подавлял их, а потом отгораживался от них, верно ведь. — То было утверждение, а не вопрос. — Так я и думала. Позволь им выйти наружу. Тогда ты, может быть, сумеешь взглянуть в лицо Сибруку и своим воспоминаниям.
Сипак отвернулся от Карен, стыдясь слез.
— Я не боюсь видеть Сибрука.
— Тогда почему Пэн говорит, а Сибрук подтверждает, что ты не говорил с этим юношей-перинитом с того самого дня, как вы познакомились? И едва говорил с Саулом. Пэн считает — хорошо хоть ты на его вопросы отвечаешь, — Карен нежно погладила его по спине. — Слезы тоже помогают сбросить тяжесть.
— Вулканиты не плачут.
Но этому отрицанию противоречили порывистые рыдания, начинавшие сотрясать его тело.
— А люди — да, — Карен отняла руку, но по-прежнему сидела рядом с Сипаком. — Пэн говорит, что ты плакал в тот день, когда узнал о гибели моей сестры, и несколько дней после этого. Еще он сказал, что с тех пор ты не плакал и почти не говорил ни о ней, ни о тех днях, которые вы провели вместе, ни о ее смерти — разве только тебя к этому принуждали или спрашивали об этом. — Минуту она смотрела на вздымавшиеся рядом с ней плечи, потом спросила: — Хочешь, чтоб я ушла? Кое-что не стоит видеть никому.
— Нет. Останься.
Он перевернулся на спину, привлек к себе Карен и уткнулся лицом ей в колени.
Он плакал, а Карен массировала ему голову и спину. Вулканиты редко допускает внешне проявлять свои чувства, тем более в чьем-то присутствии. И когда они все же дают себе волю, неважно, по какой причине, после этого у них болят мышцы.
Когда поток слез обмелел и иссяк, оставив Сипака ослабевшим от выплаканного горя, Карен помогла ему встать и перебраться на кровать.
— Тебе здесь будет удобней.
Устроив его хорошенько, она пошла было к двери.
— Не уходи, — прошептал Сипак так тихо, что даже Карен с ее обостренным слухом едва уловила. — Останься, прошу тебя.
Карен опять подошла к кровати и села на край. Сипак приподнял покрывала, открыто приглашая. Она скользнула под одеяло и оказалась в кольце его рук. Скоро его подбородок лег ей на макушку.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что осталась. Выслушала. Заставила взглянуть внутрь себя. Спасибо за воспоминания. — Он вздохнул. — За то, что ты — мой друг.
— Тяжко быть тем, кем должен, — ответила Карен. — Для тебя это — быть вулканитом. Для меня — быть контр-адмиралом и за все отвечать. Неважно, каковы причины — это делает необходимым наше одиночество, отсутствие близости с другим человеком. Иногда человеку просто необходимы объятья.
— Или что-то такое.
Сипак устроился поудобней и скоро, измученный, уже провалился в сон. Карен потребовалось немного больше времени, чтобы уснуть — она не привыкла спать с кем-то — но немного погодя они вдвоем мирно отдыхали, угнездившись в объятиях друг друга. На мгновение выглянул из Промежутка Пэн, ощутил, что его напарник снова успокоился, и удалился с зеленым водоворотом в глазах. Теперь, может быть, все опять пойдет своим чередом.
4. НЕВОЗМОЖНО ВО ВТОРОЙ РАЗ ПРОИЗВЕСТИ ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Прошло два дня с тех пор, как Сибрук виделся с начмедом Сипаком. По своему опыту, приобретенному на Вулкане, он знал, что во время их застольного разговора заставил Сипака окунуться в довольно болезненные воспоминания. Сибрук лишь надеялся, что не произвел ложного впечатления своим любопытством.
«Я тоже виновата, — заметила Зиа, сидя на его компьютере. — Если б я ничего не сказала, ты бы, может, ни о чем и не спросил».
«Я бы все равно в конце концов спросил его об этом, — ответил юноша. — По крайней мере, хоть он и не разговаривает со мной, но позволяет навещать себя Пэну и Саулу. — Он глянул в закручивавшиеся спиралью глаза золотистой огненной ящерицы. — Что, если я его еще чем-то расстроил?!?»
Зиа склонила голову набок, словно собиралась ответить, но, прежде чем она смогла осуществить свое намерение, раздался стук в дверь. Откинувшись в кресле, Сибрук отозвался:
— Войдите!
Дверь с легким шипением отворилась, и вошла контр-адмирал Карен Эмерсон. Не успела она сказать, чтобы он не напрягался, Сибрук подскочил в попытке встать по стойке «смирно». Его попытка обернулась повторением случившегося в первый день его пребывания на «Заре», с той лишь разницей, что на этот раз он не зацепился за ножку стола, а споткнулся о собственные ноги. И полетел дальше, прямо в руки контр-адмирала Эмерсон.
С необычайной для представительницы рода людского силой она удержала его на ногах и отпустила, лишь удостоверившись, что стоит он устойчиво.
— Не обязательно вскакивать всякий раз, когда в комнату входит старший по званию, в особенности, если эта комната — твоя каюта, — заметила она с улыбкой. — Иначе ты никогда не сделаешь никакой работы и никогда не отдохнешь. Расслабься!
К тому времени Сибрук густо покраснел, а в его мозгу раздавался смех Зиа. Волоча ноги и не смея посмотреть в глаза адмиралу, он промямлил:
— Простите, госпожа адмирал. Кажется, в последнее время вы только и делаете, что не даете мне растянуться на полу.
— Это на меня не похоже. Старовата я, чтоб молодые люди падали у моих ног! — посмеивалась Карен.
Пораженный, Сибрук поднял взгляд и увидел, что Карен смотрит на него с искорками в глазах.
— Это ведь шутка, да, госпожа адмирал? — осторожно спросил он.
Глаза Карен вспыхнули снова.
— Будь добр, не называй меня по званию. Разве не видишь, что я не в форме? — Сибрук закивал, и она продолжала: — Значит, я — не на службе. Поэтому тебе не стоит держать себя так официально. Никаких вытягивании в струнку, и уж конечно, никаких званий!
Сибрук сумел-таки немного расслабиться — достаточно, чтобы заметить:
— Именно так обычно и говорил Сипак.
Выражение лица Карен сменилось на совершенно серьезное.
— Вот о Сипаке-то я и пришла с тобой поговорить.
— Я не делал ничего плохого! А если и делал, то нечаянно! Честно! — вскричал юноша-перинит. — Вы за этим сюда пришли? Рассказать, почему Сипак на меня сердится и уже два дня со мной не разговаривает?
Явно удивленная, Карен ответила:
— Нет! Дело совсем не в том, что ты сделал. Мне только нужно было кое-что уточнить, и, судя по тому, что ты сказал, расспрашивать мне дальше не надо. — Взмахом руки она велела Сибруку сесть. — Я лишь хочу знать, о чем вы говорили и как вел себя Сипак.
Сибрук пожал плечами, но сделал, как его просили. Закончив, он сказал:
— Уходя, он выглядел уныло, даже для вулканита. Нет ли в том вины моих слов или поступков?
— Нет, скорее, ты сделал нечто необходимое. Тебе просто случилось сыграть роль катализатора. — Из взгляда Сибрука почти ушла тревога, и она добавила: — Не ты, так кто-нибудь еще. — Она поднялась, собираясь уходить. — Спасибо, что уделил мне время. Ты очень мне помог.
— Рад, что пригодился, — ответил Сибрук. Когда адмирал вышла, он обернулся к Зиа и сказал:
«Ну, и к чему бы все это?»
«Понятия не имею; может, когда и узнаем!»
Пожав плечами, Сибрук снова стал намечать предстоящие дела.
Сипак пошевелился лишь поздним утром следующего дня. Перекатившись на спину, он потянулся, мышцы рябью пошли по его широкой груди. Открыв глаза, он увидел контр-адмирала Карен Эмерсон, вновь сидящую на полу, скрестив ноги, и смотрящую на него.
— Привыкаешь наблюдать за так называемыми флегматичными вулканитами?
— На самом деле я хотела убедиться, что ты — в порядке, прежде чем отправлюсь обратно на «Карсон». У меня, знаешь, есть и другие заботы, кроме присмотра за ненормальными вулканитами.
Улыбаясь, она встала и подошла к его столу. Взяв два стакана, она вернулась к ложу Сипака.
К тому времени он уселся, свесив ноги. Расчесав пятерней взъерошенные волосы, полувулканит взял у Карен стакан. Отхлебнув и стараясь не поморщиться, он спросил:
— Что это за дрянь?
Она, смеясь, ответила:
— Настой трав, собранных мной во время последней поездки на Землю. С некой добавкой, разумеется.
Сипак пригубил еще и предположил:
— Саурианское бренди? Ты же знаешь, я не пью!
— Я решила, что после вчерашнего — не грех. Как твоя голова?
— На плечах, как ни странно. Но ты ведь зашла не просто убедиться, что со мной все в порядке. Зачем еще?
Усаживаясь рядом с ним на постель, она сказала:
— Отдаю должок одному молодому человеку, с которым только что познакомилась. По правде сказать, он едва не споткнулся о собственные ноги, так хотел меня встретить. — Она хмыкнула.
Сипак поднял бровь.
— Не старовата ли ты мальчикам головы кружить?
— А, ревнуешь! — Сипак слегка позеленел. — Нет, правда, разве тебе не интересно, где прячутся Саул с Пэном?
— Да так, любопытно немного. — Он выжидательно посмотрел на Карен. — Ну и где?
— Сибрук вызвался присмотреть за Саулом — разумеется, с помощью Пэна. — Сипак кивнул. — Тебе известно, что Сибрук вбил себе в голову, будто как-то обидел тебя?
— С чего он взял? Он ничего такого не делал.
— Это ты так считаешь. А он уверен, что ты с ним не разговариваешь два дня из-за какого-то его слова или поступка. — Карен откинулась назад. — Мы-то с тобой понимаем, что это не так, а вот он — нет. Ты же знаешь, как важно для налаживания знакомства первое впечатление.
— Ни в малейшей степени не логично, — заметил Сипак. — На всякие взаимоотношения влияет многое другое помимо того, как ты себя ведешь при первой встрече.
— К нам, людям, это не относится, Сипак. Думаю, бедняга Сибрук никогда не забудет, что случилось во время наших с ним первых — и пока единственных — встреч. — Она опять откинулась и улыбнулась. — Я его имела в виду, говоря о том должочке. Я вовсе не думаю, что он такой уж увалень, каким кажется, но оба раза дело кончалось тем, что мне приходилось подхватывать его, не то он бы себе нос расквасил. Честно сказать, во второй раз мне пришлось его отскребать от себя!
Сипак изумленно взглянул на нее, потом усмехнулся.
— Не может быть!
— Может. Думаю, он будет краснеть, по крайней мере, несколько следующих наших встреч.
Сипак покачал головой.
— Его огненная ящерица, Зиа, немногим лучше. Во всяком случае, Пэн узнал, кто его удивлял. По-моему, Зиа растеряла несколько чешуек.
— А что случилось?
— Они тогда только что взошли на борт. Зиа исследовала корабль и летала по коридорам. Вышло так, что она, ничего не подозревая, поворачивала за угол, и тут ей навстречу — Пэн. Со страху она нырнула в Промежуток. Сибрук говорит, ему понадобилось несколько минут, чтобы понять из ее лепета: на корабле — перинитский дракон. И они пошли нас искать.
Карен засмеялась, мысленно нарисовав соответствующую картинку: огненная ящерица, зашипевшая, будто ошарашенная кошка. Только вместо шерсти в воздух взлетают чешуйки!
— Знаешь ведь, что и Пэн с Саулом вели себя не безупречно.
— Когда я вышел в коридор, они являли собой образчики истинных джентльменов, — не сдавался Сипак. — Что они могли натворить такого, чтобы произвести на Сибрука дурное впечатление?
— Ну, во-первых, Пэн держал Саула весьма непочтительно — я хочу сказать, вверх тормашками — а тот хихикал, словно баньши. Пэн тоже предстал не в лучшем виде. Как он говорит, самым ужасным образом скалил зубы, точно людоед, когда они вышли из вашей каюты и налетели на Сибрука и Зиа. Не самый лучший, сдается мне, способ заводить друзей!
— А я ведь еще говорил Пэну, чтоб они вели себя как следует!
— Нет, ты говорил ему не упускать Саула еще раз. А поскольку тогда начал именно Саул… — Карен снова заулыбалась.
Сипак покачал головой и осклабился.
— Маленький негодник. Так вот для чего им понадобилась веревка… Зря я дал им почитать те романы о Тарзане.
— Вот видишь, произвести благоприятное первое впечатление — это кое-что значит. Потом никогда не представится возможность стереть то, что увидел и во что уверовал человек в самом начале. И Сибрук считает, что он сказал или сделал нечто такое…
— …чем произвел на меня дурное впечатление, — тотчас протрезвел Сипак. — Вот уж не думал, что он так это поймет.
— Я знаю. Тебе надо ему все объяснить, если он еще сам не разобрался. Уверена, из рассказанного ему тобой о себе и Пэне он вычислил, что ты женился около четырех лет назад, — Карен встала с кровати. — Мне надо возвращаться на свой корабль.
— Мне кажется, это может немного обождать, как и мои извинения мичману и его огненной ящерице. — Потянувшись, он ухватил Карен за руку и подтащил обратно. — Мне приходит в голову по меньшей мере одно приятное дело, которым я бы сейчас предпочел заняться. — Притянув Карен к себе, он весьма недурственно ее поцеловал. — Может быть, когда я окончательно поправлюсь, у всех нас появится новая возможность произвести благоприятное первое впечатление!