Такая жизньА. Жаров, Стихи о Менжинском
Над радостью и болью
Монументальным символом
встает —
От героических высот подполья
До наших исторических высот.
П. И. Козлов. Член РСДРП с 1902 года
Среди блестящей плеяды профессионалов-революционеров ленинского типа видное место занимает Вячеслав Рудольфович Менжинский, жизнь и деятельность которого являются примером доблестного служения Родине и революции…
Имя Менжинского особенно дорого трудящимся Ярославля, где в 1903–1905 годах он вел активную революционную работу.
Участие в революционной деятельности Менжинский начал принимать с 1895 года. Учась на юридическом факультете Петербургского университета, Менжинский участвует в революционном движении студенчества, в дискуссиях между марксистами и народниками. Работая после окончания университета в суде, затем помощником присяжного поверенного, Менжинский ведет пропагандистскую работу среди рабочих за Невской заставой в Петербурге.
В 1902 году Менжинский вступает в РСДРП и через год переезжает в Ярославль на строительство Вологодско-Вятской железной дороги. Здесь В. Р. Менжинский включается в работу местной социал-демократической организации и вскоре становится членом Ярославского комитета РСДРП.
Ярославль в начале двадцатого века входил в состав Московского промышленного района, где развитие капитализма шло довольно быстрыми темпами. Вместе с ростом промышленности рос и политически креп рабочий класс.
Варварские методы эксплуатации рабочих, политическое и экономическое бесправие — все это способствовало усилению борьбы рабочих против царского самодержавия и буржуазии. Передовые рабочие понимали, что для успешной борьбы против капиталистов и самодержавия необходима революционная организация рабочих… В 90-х годах в Иваново-Вознесенске, Ярославле, Костроме возникли марксистские группы, объединившиеся впоследствии в «Северный союз социал-демократической партии». «Северный союз» с самого начала своего существования был тесно связан с организацией «Искры». Он признавал руководство газеты «Искра» и всячески ее поддерживал.
Искровская позиция «Северного союза» была отмечена на II съезде РСДРП в выступлении Н. К. Крупской. Крупская отмечала, что «Искра» была встречена с недоверием, неприязненно рядом местных комитетов и заграничных организаций и только «лишь один „Северный союз“ сразу встал к „Искре“ в дружественные отношения». В апреле 1902 года «Северный союз» был разгромлен царской охранкой. После II съезда РСДРП в Ярославле создается Северный комитет РСДРП, руководивший организациями партии в Ярославской, Костромской и Владимирской губерниях.
Во главе этого комитета и его местных организаций стояли такие деятели нашей партии, как Свердлов, Фрунзе, Стопани, Менжинский. Такой состав профессиональных революционеров-ленинцев определял большевистскую тактику комитета.
Местные организации под руководством Северного комитета вели активную борьбу против меньшевиков, за ленинские организационные и тактические принципы, за созыв III съезда партии. Так Северный комитет выступил против политики ЦК партии, в котором руководство захватили меньшевики и их сторонники. В одной из резолюций комитета говорилось: «Принимая во внимание то, что ЦК показал свою полную неспособность понять важность переживаемого исторического момента и своей деятельностью только способствовал деморализации партии, упорно отказываясь от организации съезда и систематически срывая созидательную работу партии, — Северный комитет поручает ОК (БКБ) созыв съезда, долженствующего положить конец междоусобице и разрешить ряд вопросов, выдвинутых последним годом борьбы пролетариата с самодержавием и капиталом».
Менжинский, будучи членом Ярославского комитета РСДРП и являясь наиболее теоретически подготовленным пропагандистом, руководил агитационно-пропагандистской работой комитета. Он вел нелегальный кружок, созданный местным комитетом РСДРП для революционно настроенной интеллигенции — учителей и врачей Ярославля. По воспоминаниям одного из участников кружка, слушатели охотно ходили на занятия, с большим интересом слушали своего руководителя, глубоко излагавшего учение марксизма. Большевик Менжинский всегда связывал марксистскую теорию с политическими событиями в России, с конкретными задачами революционного движения.
При кружке, руководимом Менжинским, была создана марксистская библиотека на средства слушателей. В числе книг этой библиотеки имелся «Капитал» Маркса.
Эти занятия рассчитывались не на любопытствующих, интересовавшихся «модным» учением Маркса. Большевик Менжинский сумел создать подлинную кузницу проводников марксистской теории и практиков-революционеров. Достаточно сказать, что из 10 постоянных слушателей кружка 9 приняло активное участие в революционном движении 1905–1907 годов и подверглось репрессиям со стороны царского правительства. Старый большевик О. Розанова рассказывает, что Менжинский был не только пропагандистом, но и прекрасным воспитателем. Благодаря его большой работе среди рабочих и интеллигенции выросли активные революционеры. «Я помню, — рассказывает т. Розанова, — как мы, молодые курсистки, были вовлечены Вячеславом Рудольфовичем в работу местной социал-демократической организации в качестве членов финансово-квартирной комиссии. Сначала нам поручили работу по организации собраний, вечеров, чтений, сборов средств на нужды организации и т. п., а потом, после проверки, поручали более серьезную работу в организации комитета. Под влиянием В. Р. Менжинского в 1905 году я вступила в Российскую организацию РСДРП».
Слушатели марксистского кружка, руководимого В. Р. Менжинским, подчеркивали исключительную дисциплинированность Вячеслава Рудольфовича. В течение целого года не было ни одного пропуска и опаздываний к занятиям с его стороны. От подпольного работника это требовало огромной выдержки, так как за деятельностью Менжинского со стороны ярославской жандармерии была установлена слежка сразу после приезда его в Ярославль. Внутренняя дисциплинированность сочеталась у него с внешней аккуратностью. Современники вспоминают, что сначала были обескуражены его внешним видом. Одевался он хорошо, имел даже щегольской вид. «По нашему представлению, — пишет один из слушателей кружка, — революционеры должны быть похожими больше на Базарова, чем на денди. Однако в дальнейшем Менжинский, все более привлекая нас на свою сторону, убедил, что быть революционером — это не значит подделываться под народ, одеваясь в сермягу и лапти».
Аккуратность, осторожность и умение вести конспиративную работу позволили Менжинскому избежать ареста в Ярославле, несмотря на то что он играл очень большую роль в местной организации РСДРП. Ярославские большевики использовали различные формы агитационно-пропагандистской работы для распространения революционных идей, сочетая нелегальную деятельность с легальной.
Менжинский выступал в Пушкинской библиотеке, открытой ярославским студенчеством на свои средства и средства, поступавшие от концертов знаменитого артиста-земляка Л. В. Собинова. По инициативе местных социал-демократов библиотека пополнялась марксистской литературой. По просьбе социал-демократов учителей Менжинский выступил на губернском учительском съезде с докладом «О задачах учительского состава в революционном движении». На земских собраниях Менжинский критиковал эсера Бунакова, разоблачая эсеровские теории. Выступая по докладу члена Государственной думы князя Шаховского о результатах посещения царя депутатами — земскими деятелями, Менжинский едко и остроумно высмеял земских деятелей — депутатов, пугливо встретившихся с царем и не добившихся ничего вразумительного из своего посещения «высочайшей особы».
Ярославский комитет РСДРП развивает широкую издательскую деятельность. В ярославской нелегальной типографии в тысячах экземпляров была отпечатана принятая II съездом партии Программа РСДРП. Издавался бюллетень Северного комитета. О росте подпольной печати можно было судить по следующим данным: за январь — февраль 1905 года было издано пять листовок и одна брошюра — тиражом 16580 экземпляров; за май 1905 года выпущено восемь листовок — тиражом в 32 500 экземпляров.
Большую роль в развитии революционного движения в Ярославском крае Вячеслав Рудольфович сыграл, будучи ответственным секретарем и фактическим руководителем межобластной газеты «Северный край». Газета «Северный край» имела не только местное значение, она распространялась и во многих северных городах. Участие в этой газете было особенно важным для распространения марксистских идей в Северном крае. Вот почему ярославские социал-демократы, не ограничиваясь изданием подпольной печати, использовали и легальную печать местной либеральной буржуазии.
В своей работе «Гонители земства и аннибалы либерализма» Владимир Ильич писал: «В интересах политической борьбы мы должны поддерживать всякую оппозицию гнету самодержавия, по какому бы поводу и в каком бы общественном слое она ни проявлялась. Для нас далеко не безразлична поэтому оппозиция нашей либеральной буржуазии вообще и наших земцев в частности».
Применяя ленинскую тактику, ярославские социал-демократы накануне революции 1905 года делали все возможное на страницах либеральной печати для разоблачения царизма и его лакеев, стремясь использовать газету «Северный край» для социал-демократической пропаганды…
Черносотенцы, проводившие погромы в Ярославле, готовились устроить разгром редакции «Северного края». Только решительное заявление Менжинского об активной защите редакции, вплоть до устройства баррикад, и поддержке рабочих Ярославля остановило черносотенцев от погрома.
Однако с революционно настроенным составом редакции скоро разделались другим способом. Напуганные пайщики издательства, под натиском губернатора и буржуазии, решили изнутри взорвать газету. Они подобрали другой, послушный, неопасный состав редакции… После упорной борьбы с либеральствующими элементами в редакции группа социал-демократов во главе с Менжинским демонстративно вышла из состава угодливой буржуазии газеты…
К осени 1905 года революционное движение охватывает всю страну. Октябрьская всеобщая забастовка, показавшая силу и мощь пролетарского движения, заставила царя выступить с манифестом 17 октября.
В день объявления царского манифеста в актовом зале Демидовского лицея был устроен концерт-митинг по этому поводу. В. Р. Менжинский выступил здесь вместе с приехавшим в Ярославль пропагандистом ЦК большевистской партии тов. Емельяном (Ем. Ярославским) с оценкой манифеста 17 октября, разъясняя рабочим массам и революционно настроенной интеллигенции, что царский манифест является ловушкой, обманом. Емельян Ярославский и В. Р. Менжинский призывали к подготовке вооруженного восстания против царизма. Страстное, правдивое слово и организаторская работа ярославских большевиков сделали свое дело. Рабочие Ярославля не дали усыпить себя манифестом, не поддались на провокацию. После царского манифеста стачечное движение в Ярославле развертывается особенно бурно.
В конце 1905 года В. Р. Менжинский переезжает в Петербург.
Ярославль.
Литературный сборник.
Ярославль, 1947, с. 304–310.
Н. И. Подвойский. Опираясь на рабочий класс
Конец 1904 года характеризуется… развертыванием и оживлением боев с земцами и с буржуазной интеллигенцией. Последняя успешно вела, через популярную и единственную прогрессивную для всего северного района газету «Северный край», агитацию и пропаганду за конституцию и либеральную платформу государственного и общественного строя среди всего населения…
«Северный союз» свил в свое время гнездо среди земских служащих. Впоследствии удалось свить гнездо в аппарате газеты «Северный край». Степень нашего влияния там можно оценить тем, что одно время в редакции газеты играл руководящую роль нынешний заместитель председателя ОГПУ тов. Менжинский. Фактически почти весь технический аппарат редакции и экспедиции «Северного края» находился в наших руках. Мы имели своих людей в коллегии редакции, своих корректоров, экспедиторов и т. д. Все это помогало нам использовать ту или другую часть аппарата «Северного края» в наших партийных целях, и особенно, конечно, использовать этот аппарат для связи. В 1904 году аппарат «Северного края» в значительной степени являлся штаб-квартирой нашей организации, где назначались явки, происходили всевозможнейшие встречи, откуда исходили распоряжения.
Ярославская организация в конце 1904 года базировалась уже на рабочем авангарде Ярославля, состоящем главным образом из железнодорожников, табачников, металлистов, химиков и текстильщиков.
Я не припомню, сколько в это время насчитывала Ярославская организация членов, но я припоминаю, что, когда мы начали в 1904 году вести энергичную борьбу с либералами, мы опирались не только на социал-демократов, но и на значительное число рабочих, которые давали сознательный отпор буржуазии в ее стремлении навязать рабочему классу свою идеологию и свою политическую линию. Я помню, что на все дискуссии наши с кадетами (либералами) постоянно приходили рабочие, которые последовательно отстаивали революционные принципы нашей партии и всегда давали буржуазии понять, что она против себя имеет не только интеллигенцию, не только студентов, инженеров, докторов и учителей, входивших в нашу Ярославскую организацию, но что она имеет дело с ними, представителями пролетариата, что наша организация целиком и полностью опирается хотя еще на молодые кадры рабочего класса, но уже на такие, которые имеют все данные, чтобы повести за собой весь остальной рабочий класс.
Руководителями Ярославской организации в это время были из ныне действующих кадров большевистской гвардии: С. С. Данилов, В. Р. Менжинский, М. С. Кедров, Нина Дидрикиль и другие…
В Ярославской организации в то время были и меньшевики, но большевистское течение было крепко, и руководство организацией во всех главных вопросах принадлежало большевикам. В этот момент не стояли так актуально все вопросы рабочего революционного движения, как они стали впоследствии, и поэтому меньшевистские слои нашей Ярославской организации были сговорчивее. Сосредоточение внимания на указанных выше вопросах требовало от Ярославской организации сплоченного выступления, и поэтому большевистская часть ее, опиравшаяся на традиции «Северного союза» и на большевистские ячейки на фабриках и заводах, смогла везде и всюду вести организацию по большевистскому пути.
В таком виде и с такими организационными и тактическими возможностями застало Ярославскую организацию 9 Января.
Ярославская организация получила известие о расстреле питерских рабочих, шедших к царю 9 Января, как раз в тот момент, когда она боролась с либералами на докладе приехавшего из Москвы Милюкова. Известие о расстреле было получено в разгар прений по докладу Милюкова, примерно в 10–11 часов вечера. Расстрел в Питере, конечно, явился самым сильным аргументом большевиков во время этой дискуссии. Либералам после оглашения известия о расстреле пришлось сразу же полеветь и двигать свой фронт в значительной степени влево.
Обладая сравнительно хорошей техникой и преданными и самоотверженными работниками в этой области, Ярославская организация посредством прокламаций, фотографических карточек с изображением питерского расстрела, устной агитации в кружках вздыбила все честное против самодержавия в связи с расстрелом питерских рабочих. В течение нескольких недель почти открыто устраивались собрания и совещания по поводу 9 Января в лицее, закрыто на квартирах, предоставляемых нам либералами якобы для концертов. Были сделаны попытки расширенных кружковых собраний на Урочи и в ярославских железнодорожных мастерских. Были устроены попытки летучих митингов с рабочими земской типографии (насколько мне память не изменяет) и у ворот Вахрамеевской фабрики…
В феврале и марте стали то там, то здесь объявлять стачки. Период оживления революционного рабочего движения, начавшийся в Ярославской губернии в 1904 году, вылился в демонстрацию 1 Мая.
На эту демонстрацию вышли рабочие со всех фабрик и предприятий Ярославля, за исключением рабочих Ярославской мануфактуры. Демонстрация эта была устроена в восьми верстах от Ярославля в лесу. Одновременно с этим учащаяся молодежь, собравшись на лодках на Волге и на набережной, выбросив красный флаг, устроила майское празднество почти в центре города на бульваре.
Возвращавшиеся с демонстрации в лесу группы рабочих частично соединились с демонстрацией на набережной. Полиции удалось их загнать на бульвар. Началось побоище, в результате которого были убитые и раненые.
Майская демонстрация и столкновение с полицией толкнули в революционное движение широкие слои рабочих, учащейся молодежи и честной интеллигенции.
Под ленинским знаменем.
Ярославль, 1925, № 11. с. 31–37,
Р. В. Балашов. Его жизнь — борьба
В. Р. Менжинский был искусным конспиратором, подпольщиком. По воспоминаниям современников, он всегда был точен и аккуратен, бдителен и осторожен, не опаздывал на явки, умел владеть собой в любой обстановке.
Ярославское жандармское управление впервые упоминает о Менжинском в начале 1904 года в списке служащих, занятых на постройке железной дороги Вологда — Вятка. Напротив его фамилии было написано: «Знакомство ведет с лицами неблагонадежными в политическом отношении». В марте — апреле 1904 года об этом дважды упоминалось в донесениях начальника Ярославского жандармского управления в департамент полиции.
Несмотря на слежку и «тщательное наблюдение», охранке так и не удалось выяснить действительную роль Менжинского в Ярославской партийной организации. Поэтому он избежал серьезного подозрения и ареста.
В 1904 году Ярославская партийная организация устанавливает связи с железнодорожниками Урочских мастерских, табачниками фабрики Вахрамеева, текстильщиками Норской и Локаловской фабрик. Большое внимание уделялось многотысячному отряду текстильщиков ярославской Большой мануфактуры. Здесь было создано несколько кружков. Для укрепления связей с рабочими был организован и специальный кружок пропагандистов из революционно настроенной студенческой молодежи и передовой интеллигенции. Кружком руководил В. P. Meнжинский.
Участники этого кружка вспоминают, что… рассказывал он очень интересно и убедительно, говорил негромко, скорее тихо, при этом держался просто и скромно, часто улыбался…
Большое значение для революционной агитации и пропаганды имело сотрудничество большевиков в местной либеральной газете «Северный край». В 1904 году в редакцию газеты был привлечен В. Р. Менжинский… С приходом В. Р. Менжинского газета приобрела боевой, наступательный характер. Весной и летом 1905 года оживилась деятельность либерально настроенной интеллигенции и мелкобуржуазных партий. Менжинский был в центре борьбы с ними.
В мае 1905 года в Ярославль приехал будущий лидер партии кадетов П. Н. Милюков. Здесь он выступил с докладом на тему: «Политическое и социальное движение в России»… П. Н. Милюков, изложив всю историю возникновения и развития социал-демократии, отдал предпочтение меньшевикам, и особенно Г. В. Плеханову, с которыми он и его партия не прочь были бы блокироваться. Большевиков он пытался всячески дискредитировать… Большевики, присутствовавшие на лекции, единодушно выступили против П. Н. Милюкова. Особенно досталось ему от Менжинского.
— Ошибаетесь, господа либералы, — возражал Милюкову Менжинский, — никакого раскола с вами у большевиков не было и нет. Просто мы стоим по разные стороны баррикад.
В зале поднялся шум, но Вячеслав Рудольфович спокойно продолжал:
— Ваша тактика «приспособления к подлости», продающая интересы революции «за чечевичную похлебку», отличается трусостью и непоследовательностью. Слово «демократ» по грамматическому смыслу и по своему политическому значению переводится как сторонник самодержавия народа, а вы боретесь против народа! Вы услаждаете народные массы приманкой демократизма. Что же касается меньшевиков, то они и сейчас готовы идти вместе с вами, господин «конституционный демократ».
По свидетельству очевидцев, речь Менжинского произвела большое впечатление на слушателей.
22 мая 1905 года Менжинский сделал доклад на губернском учительском съезде — «О задачах профсоюза учителей в революционном движении». В тот же день, как сообщали агенты охранки, он выступал в публичной читальне, где произнес «революционную речь против существующего государственного строя», о котором говорил, что его «следует уничтожить посредством вооруженного восстания…». Свою речь он закончил словами: «Долой царя! Долой самодержавие!»
…Революция в стране нарастала. Росло и ширилось забастовочное движение. Началась Всероссийская политическая стачка. 16 октября 1905 года к ней присоединились сотрудники «Северного края». Вскоре из числа революционно настроенных сотрудников газеты была создана вооруженная дружина, которая охраняла редакцию от погромов. Погромы же начались в первые дни после опубликования царского манифеста. Они показали, что правительство совершенно не считается со своими обещанными в манифесте свободами. Обычно впереди уличных громил шли переодетые полицейские.
19 октября 1905 года черносотенцы ворвались в помещение типографии и учинили ее разгром — разбросали шрифт, поломали типографские принадлежности, разбили гранки и т. п. Напрасно В. Р. Менжинский и Л. С. Федорченко по телефону просили у властей защиты. Им цинично отвечали, что сил в городе нет, так как полиция якобы охраняет другие, более важные объекты.
— Тогда мы будем защищаться, — ответил Менжинский.
Разгромив типографию, черная сотня не решилась напасть на редакцию. Она, по-видимому, узнала о существовании там вооруженной дружины.
Их жизнь — борьба.
Деятели Северного
рабочего союза.
Ярославль, 1973, с. 145–150.
A. В. Девяткина. В редакции «Северного края»
В ведении редакционных дел (в январе 1905 года. — Ред.) произошли значительные перемены: приглашенный на должность секретаря газеты В. Р. Менжинский поставил условием своей работы передачу всех дел в руки членов редакционного комитета. При таком секретаре, как Менжинский, роль редактора В. М. Михеева сводилась лишь к подписыванию номеров и даче объяснений цензору или губернатору. Н. В. Романов во второй половине 1904 года уехал из Ярославля, поэтому отдел печати и областной отдел были переданы Л. С. Федорченко, незадолго до этого приехавшему в Ярославль из Ростова-на-Дону. Отделом местной жизни заведовал В. П. Коньков. И тот и другой были социал-демократами. Контора газеты вся состояла из членов РСДРП… Постоянные сотрудники газеты и городские хроникеры за небольшим исключением были тоже членами РСДРП или сочувствующими. Кроме того, усилился поток корреспонденции с Севера от политических ссыльных.
Таким образом, формальные хозяева газеты — ее состоятельные пайщики — не могли принять сколько-нибудь активного участия в ведении редакционных дел. Если редакция и не могла полностью уклониться от печатаний статей давнишних и постоянных сотрудников газеты, таких либералов, как князь Шаховской и Н. И. Дружинин, то она значительно урезывала их возможности. События, развертывавшиеся в стране, давали газете другую и более обильную пищу. Тесная связь ее сотрудников с местной организацией РСДРП обусловила ее активное участие в революционном движении всей Северной области, и газета заняла партийную позицию по отношению ко всем основным событиям политической жизни России.
Влияние социал-демократов большевиков на рабочих и интеллигенцию к 1905 году было упрочено благодаря тому, что местная организация РСДРП укрепилась и значительно расширила свои связи с крупными предприятиями и интеллигентскими кругами. Самыми видными членами Ярославской партийной организации были в 1904–1905 годах В. Р. Менжинский, А. М. Стопани, приезжавший несколько раз в Ярославль в разное время, затем Н. И. Подвойский, тогда еще студент Демидовского лицея, но уже видный марксист. Раза три в течение 1904–1905 годов приезжал сюда Я. М. Свердлов. Он завязал множество связей, побывал на фабриках и заводах, вовлек в организацию много новых лиц. Осенью 1905 года, в самый разгар революционных событий, в Ярославль приехал Емельян Ярославский, принявший в этих событиях самое активное участие.
Быстрый и бурный рост революционных настроений в начале 1905 года, вызванный тяжелым экономическим положением России, позорными поражениями на фронте и событиями 9 Января, способствовал активизации партийной работы и расширил ее возможности. В 1905 году «Северный край» был поставлен на службу партии в полном смысле этого слова. В подборе материала для всех отделов газеты, начиная с передовых и кончая отделом «Смесь», чувствовалась единая линия, направленная на то, чтобы сделать из подцензурной газеты орган партийной пропаганды и агитации. Гнилость царского режима, крах военной государственной машины, наиболее вопиющие примеры социальной несправедливости, развитие революционной борьбы — все это находило отражение на страницах «Северного края» в отделах «Война», «По России» или в корреспонденциях с мест в областном отделе.
В то время особенно боевой тон газете придавали передовые статьи. Автором многих из них был В. Р. Менжинский. Л. Федорченко вспоминает, что статьи Менжинского, напоминавшие по своему характеру памфлеты и отличавшиеся особой меткостью, пользовались большим успехом. Передовые писались по самым разнообразным вопросам как внутренней, так и внешней политики и служили пропагандистским целям, давая надлежащее освещение и оценку всем важным политическим событиям.
Так, например, передовая от 12 мая, посвященная образованию «Союза равноправия женщин», разъясняет важность женского равноправия для дальнейшего политического развития России. Передовая от 6 мая доказывает необходимость всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Передовая от 17 августа по поводу Булыгинской думы делает вывод о бесполезности этого учреждения, так как в его компетенцию не входит почти ничего. «Заранее можно предвидеть участь законопроекта, принятого думой с ее совещательным голосом вопреки мнению доверенного министра… Бюрократия может по-прежнему править и даже законодательствовать, несмотря на думу, при думе и без думы», — пишет «Северный край».
«Немедленный созыв Учредительного собрания и немедленное прекращение войны — таково единодушное требование русского народа», — заключает одна из передовых, посвященная русско-японской войне. Передовая от 2 июня разоблачает соглашение петербургских фабрикантов с московским биржевым комитетом. От нее осталось лишь несколько фраз, так как все остальное было вычеркнуто цензурой: «Рабочий вопрос вступает в новый период… Сплоченность рабочих заставила фабрикантов встрепенуться. И хотя законом не предусмотрена организация фабрикантов для их классовой борьбы против рабочих, но… она создана… Петербургские фабриканты уже 15 марта вошли в соглашение с московским биржевым комитетом и выработали программу. Никаких уступок рабочим — вот ее суть: рабочего дня не сокращать, за забастовочное время не платить и т. п.».
В другой передовой разъясняется сущность завоевательной политики империализма…
Передовые появлялись регулярно через день-два, часто искромсанные цензурой, но неизменно боевые. По поводу всех событий газета высказывала свое мнение — прямо или завуалированно. Ярким примером эзопова языка, к которому приходилось прибегать редакции, может служить передовая от 19 марта, написанная по случаю смены главнокомандующего Куропаткина генералом Линевичем, которого монархическая пресса объявила чуть ли не национальным героем. Между тем всем было известно, что Линевич стар и дряхл, а как военачальник совершенно бездарен. «Северный край» тоже посвятил генералу Линевичу «хвалебную» статью:
«Каждому понятно, как важно сохранить армию. Нечего распространяться, что личность главнокомандующего может сыграть здесь роковую роль. Годы маститого генерала Линевича так велики, что невольно закрадывается страх в слабые, утомленные постоянным поражением души: выдержит ли он? Не отразятся ли годы на его энергии и храбрости? Оказывается, в этом отношении все страхи совершенно напрасны. Генерал Линевич весь путь отступления совершает на казачьем коне. Уже само по себе важно, что генерал Линевич еще может ездить верхом, но значение этого факта еще вырастает, если принять во внимание горный характер местности и быстроту нашего отступления… Лишь оставление артиллерии делает возможным такие форсированные марши, которыми приходится идти русской армии». И далее в том же роде.
Цензор не заметил издевки и пропустил статью. Вокруг нее было много шуму, пересудов, смеха, возмущения — последнее особенно со стороны военных, оскорбившихся за своего главнокомандующего.
В мае 1905 года состоялся очередной съезд представителей земств, который выработал петицию царю о скорейшем созыве представительного собрания для решения важнейших вопросов государственного управления. Съезд выбрал депутацию для вручения «верноподданнической» петиции Николаю II. Глава делегации, князь Трубецкой, заявил на приеме о готовности земцев следовать по пути, намеченному царем. Николай II в ответной речи выразил доверие земцам и подтвердил свое решение созвать народное собрание, но подчеркнул, что в основу нового порядка ляжет, «как было встарь, единение между царём и Русью». Буржуазная и монархическая пресса разразилась восторженными панегириками по поводу достигнутого единодушия земцев с царем.
«Северный край» тоже посвятил этому «знаменательному» событию две передовицы, написанные, по-видимому, Менжинским. Внешне — это статьи совершенно лояльные и даже с оттенком «одобрения» поведению земцев, которые теперь доказали, «как несправедливо было отношение к ним администрации еще в недавнем прошлом… Если прежде у кого-нибудь оставались сомнения относительно стремлений и способа действия наших представителей земств и городов, — теперь сомнениям этим не может быть места», — пишет «Северный край». И далее: «Проникнутая глубокой преданностью царю и его престолу речь князя Трубецкого, очевидно являвшегося выразителем чувств всей депутации, окончательно должна была и в глазах государя и в глазах русского общества снять с земских людей всякое подозрение в солидарности с теми общественными группами и отдельными организациями, которые стремятся к насильственному ниспровержению существующего строя и являются врагами самодержавного режима».
Издевательский смысл статей и здесь не дошел до цензора, увидевшего в них лишь похвалу «единению между царем и Русью» и сочувствие земцам по поводу несправедливых сомнений в их «благонадежности». А между тем статьи били не в бровь, а в глаз, разоблачая трусливое соглашательство земцев, которые «в лице своей депутации приняли точку зрения своего монарха, что предстоящая реформа не должна изменить основ существующего строя».
«Доволен царь, довольны либеральные буржуа. Они готовы заключить прочный мир друг с другом…
Довольны ли будут рабочие и крестьяне, интересы которых проторговывают буржуазные предатели?» — писал В. И. Ленин в «Пролетарии» по поводу этого соглашения.
Большой интерес представляли теоретические статьи «Северного края», дававшие рабочим-читателям понятие об основных принципах марксизма, об истории международного рабочего движения, о коренной противоположности классовых интересов пролетариата и буржуазии… Эти статьи, конечно, оказывали определенное влияние на развитие классового социалистического сознания рабочих, помогая им высвободиться из-под влияния буржуазной идеологии и найти единственно правильный путь революционной борьбы. Этой же цели служили и многочисленные рецензии на книги К. Маркса, Ф. Энгельса, П. Лафарга, К. Каутского, которые со второй половины года регулярно печатались в отделе «Библиография».
Газета довольно исправно информировала своих читателей и о развитии революционного движения в России. Об этом свидетельствует обилие телеграмм, наполненных; сообщениями о стачках, демонстрациях, столкновениях с полицией и войсками. Эти материалы помещались также в отделах «По России» и «Внутренние известия».
Передовые писались по поводу наиболее крупных событий, о которых правительство вынуждено было публиковать официальные сообщения. Отмечая этот факт как следствие массового характера революционного движения, «Северный край» писал в одной из передовых: «Нельзя более скрывать стачек, демонстраций, взрывов, убийств, покушений. Их так много, что пришлось допустить заполнение телеграмм почти сплошь известиями о проявлениях народного недовольства. Потом официально пришлось признать, что здесь дело не в отдельных агитаторах и кучках, а в общем недовольстве… То, о чем знали лишь молчаливые стены судов, теперь приходится оглашать во всеуслышание. Правды не скроешь».
Самые крупные события лета 1905 года — восстание на броненосце «Потемкин», восстание матросов в Либаве, забастовки в Иваново-Вознесенске и Лодзи — освещались на страницах «Северного края» в телеграммах и перепечатках из других газет, комментировались в передовых… Передовая по поводу восстания матросов в Либаве звучит как прокламация:
«Вооруженное восстание в Либаве, — гласит официальный „Русский вестник“. — Кто бунтует? Необученная, случайно собравшаяся толпа, которая и оружием не умеет воспользоваться? Нет, бунтуют матросы, долгие годы обучавшиеся во флоте всем премудростям военного дела, дисциплинированные и умеющие действовать оружием. Это они бросились на склад оружия и разграбили его… Между восставшими матросами и сухопутными войсками произошло сражение — бунтовщики были рассеяны и скрылись с оружием в руках. Можно ли считать, Что опасность миновала? Нет. Прибалтийский край охвачен аграрным движением и рабочими беспорядками. Теперь у батраков и рабочих явились вожаки, которых им только и недоставало.
В других портах Балтийского моря теперь пока спокойно, — говорит официальная газета. — Пусть так, но ведь и в Севастополе, Одессе, Либаве, Кронштадте тоже было спокойно».
Пропуски подобных статей и заметок приводили к дальнейшим осложнениям отношений между газетой и губернатором, потому что последний обвинял в этом не столько цензоров, теряющихся от обилия сомнительных в цензурном отношении материалов, сколько редакцию, настойчиво проводившую эти материалы. В 1905 году у газеты сменилось несколько цензоров, среди них были даже начальник губернской тюрьмы и помощник прокурора. Рогович назначал цензорами самых трусливых и консервативных чиновников. Частая их смена объяснялась тем, что каждый держался до первой крупной оплошности, и редакция иногда намеренно подводила под удар особенно ретивых цензоров. Сделать это было не трудно, так как ни один из них не отличался особенным умением понимать то, что редакция хотела намеренно затемнить.
Как бы то ни было, выпуск каждого номера газеты доставался нелегко, и лишь обилие корреспонденции спасало положение. Обычно номер приходилось делать два раза, так как после цензорского просмотра оказывалось вычеркнутым до 1/3 материала и в результате кое-что из того, что редакция хотела непременно провести, проходило, так как ежедневное представление на цензуру множества заведомо «неудобных» статей вызывало у цензора растерянность и неизбежные пропуски какой-то части из них.
Бессилие цензуры, с одной стороны, а с другой — все более явное участие членов редакции в политическом движении и нелегальной партийной работе вызвало в июне 1905 года новое донесение Роговича Главному управлению по делам печати…
После III съезда партии Ярославский комитет РСДРП развил активную агитационную работу. Была создана Целая группа агитаторов, которой руководил В. Р. Менжинский. В эту группу входили Н. И. Подвойский, М. С. Кедров, А. К. Софонов (Коныч), ремесленник Гриша Дон, сотрудник «Северного края» Н. С. Зезюлинский и некоторые другие. Они вели нелегальную пропаганду, были постоянными ораторами от большевиков на многочисленных митингах и собраниях, причем выступали иногда под вооруженной охраной, так как черносотенцы не раз пытались сорвать эти собрания и устроить побоище.
В конце сентября по директиве Ярославского комитета РСДРП была организована боевая дружина. Штаб-квартирой ее служило помещение редакции «Северного края» на Казанском бульваре в доме Синклера (ныне Первомайская ул., д. № 15). Непосредственная задача дружины заключалась в обороне редакции в случае нападения черносотенцев. Руководителем был В. Р. Менжинский. Разными путями удавалось добыть оружие — револьверы, несколько винтовок и даже пулемет. Дружинники проходили военное обучение в лесу. Меры предосторожности и конспирации мало-помалу отбрасывались. Партийные работники, агитаторы открыто собирались в редакции, и осенью 1905 года она в полном смысле слова стала боевым штабом Ярославской организации РСДРП.
Между тем цензура начала свирепствовать, как никогда… Газетные полосы возвращались от цензора в таком окровавленном виде, что порой не находилось в запасе материала в достаточном количестве, чтобы заполнить им зияющие пустые места…
12 июля 1905 года Рогович отправил министру внутренних дел обширнейшее «Представление о необходимости прекращения издания газеты „Северный край“», а 18 июля последовало еще дополнение с новыми «данными». От предыдущих донесений они отличаются немногим. Также подчеркиваются «преступные цели» сообщества, которое образуют «неблагонадежные» и «злонамеренные» лица редакции, а именно: цели «социалистической пропаганды и агитации к забастовкам и волнениям в среде рабочих»…
Но Рогович снова обманулся в своих ожиданиях. Рассмотрение его «представления», по-видимому, задержалось до октября, когда бурно развивающиеся события поставили под угрозу существование самого правительства. В этих условиях новые репрессии отнюдь не послужили бы к укреплению его позиций и успокоению общества. Только 12 октября Рогович получил наконец ответ, из которого было видно, что действия губернатора вызвали неудовольствие: он вынуждает правительство на крайнюю меру, тогда как мог бы постепенно и без излишнего шума обезвредить газету и даже вынудить ее к закрытию, если бы цензоры были более внимательны и последовательны.
С 13 октября, в дни Всероссийской забастовки, газета не выходила. После манифеста 17 октября типография не работала в связи с черносотенными погромами, и уже сверстанный номер от 19 октября не увидел света…
Погромы продолжались и в следующие дни, и лишь неделю спустя после манифеста редакция и типография вновь приступили к работе. Первый после перерыва номер газеты вышел 24 октября без предварительной цензуры, о чем было объявлено в извещении «От редакции».
Этот и последующие номера были целиком посвящены событиям первых дней «свободы» и разоблачению истинной цены манифеста. Редакция обратилась к свидетелям и потерпевшим с просьбой сообщить в газету сведения о виновниках и участниках погромов и прямо обвинила губернатора Роговича и местную администрацию в поощрении громил. В заметке «К событиям с 18 октября» газета писала, что «Северный край» располагает фактами, достаточными для того, чтобы требовать судебного расследования поведения администрации города, начиная с полиции до высших властей включительно. В статье Н. С. Зезюлинского «19 октября» описана расправа черносотенцев с демонстрантами в присутствии губернатора. Подобные же обвинения против губернатора и полицейских чинов содержались и в других статьях и заметках о погромной неделе. Сообщения о погромах из других городов, которым отводились целые столбцы, отмечали подобные же факты административного «невмешательства» или, наоборот, вмешательства. Таким образом, вывод о причастности самого правительства к черносотенным погромам и насилиям напрашивался сам собой.
Манифест 17 октября «Северный край» расценивает как уступку, вырванную пролетариатом у самодержавия. В передовой от 24 октября подчеркивается, что «первая победа над бюрократией достигнута не проповедниками мирной культурной работы, не сторонниками соглашений и компромиссов с правительством, но революционными силами страны». Передовая разоблачает половинчатость манифеста, не разрешившего таких требований рабочего класса, как полная политическая амнистия и всеобщие прямые и тайные выборы в Учредительное собрание. «Не какой-нибудь суррогат народного представительства нужен России, а настоящим образом, нарочно для этой цели избранные представители народа должны образовать Учредительное собрание».
В сообщениях о митингах по поводу «конституции» в Демидовском лицее сказано, что все речи социал-демократов направлены были к выяснению истинного значения манифеста 17 октября и призывали «не останавливаться на полпути борьбы, не удовлетворяться добытыми свободами, а требовать дальнейшего».
Но наиболее откровенно мнение «Северного края» о манифесте выразилось в большой подвальной статье «Первые дни свободы в Петербурге». В ней манифест прямо называется «куцей конституцией», которую нельзя рассматривать «даже как первый этап к демократической республике… не говоря уже о великой конечной цели — социализме». Кроме того, в номере от 24 октября были перепечатаны из «Русского слова» некролог «Н. Э. Бауман» и заметка о его похоронах с самыми нелестными эпитетами в адрес вдохновителей убийства.
Немудрено, что губернатор пришел в ужас и немедленно послал паническую телеграмму министру внутренних дел, требуя распоряжения закрыть газету, так как она открыто провозглашает социалистическую программу и призывает к вооруженному восстанию. Ответ на телеграмму был лаконичен: «Применение закона 28 мая считаю невозможным. Если есть признаки преступления — сообщите прокурору. Управляющий министерством П. Дурново».
И уже на другой день, 26 октября, вице-губернатор Кисловский довел до сведения Главного управления по делам печати, что им в распоряжение прокурора Ярославского окружного суда отправлены номера газеты «Северный край», вышедшие без предварительной цензуры 24 и 25 октября. Основанием для этого, как пишет вице-губернатор, послужил тенденциозный подбор статей, сделанных с целью «возбудить в населении недоверие к высочайшему манифесту 17 октября и озлобление как против центральной, так и, в особенности, местной правительственной власти, полиции, войска и духовенства, и тем самым вновь возбудить к беспорядкам низшие слон населения».
Однако дальнейшие события развернулись таким образом, что возбуждать судебное преследование газеты в то время не пришлось. После того как погромные настроения несколько утихли и в городе был наведен относительный порядок, кадеты-пайщики вернулись в редакцию, договорившись «поручить ввиду тревожного времени диктаторскую власть в газете ответственному редактору», а права редакционного комитета аннулировать.
Перевес голосов, хотя и ничтожный — в один голос, — был на стороне кадетов. Этот решающий голос принадлежал В. М. Михееву, который, как редактор, испугался судебной ответственности за взятое «Северным краем» направление. Большевикам не оставалось ничего иного, как уйти из редакции, так как юридическое право было на стороне кадетов, а о компромиссе не могло быть и речи, поскольку дело шло о политической программе «Северного края».
Краеведческие записки.
Ярославль. 1957.
вып. 2, с. 155–179.
Л. С. Федорченко. Страстный пропагандист
…Время было очень горячее.
Развертывавшиеся в стране события вовлекали нашу газету все более и более в деятельный марксизм. Грандиознейшие забастовки рабочих и волнения крестьян, студентов, земские петиции и прочее свидетельствовали о близкой уже революции. Все это накаляло общественную атмосферу и отражалось, как известно, на газетах, особенно провинциальных, которым «белыми» местами зачастую приходилось демонстрировать свою растущую оппозиционность и пускать их вместо запрещенных цензурой статей, заметок и пр. А наш цензор губернатор Рогович, впоследствии обер-прокурор синода, особенно старался нажимать свой пресс. Он уверял, что в газете есть какой-то «особенный» дух, как он выразился на приеме нашего ответственного редактора В. М. Михеева. Этот «особенный дух» был тот марксизм, который чем дальше, тем больше давал себя чувствовать в статьях, полемизировавших с остатками народнической идеологии, в статьях по внешней политике и руководящих политических статьях В. Р. Менжинского, наконец, во всем областном отделе, в отчетах о земских и городских собраниях.
Статьи кадетов Ширяева, Дружинина и других профессоров Демидовского лицея совершенно тонули в марксистском материале нашей газеты, которую вследствие этого начали использовать в партийных интересах местные партийные круги, завязав с нами тесные сношения.
Особенно нравились… похожие по своему тону на памфлеты статьи В. Р. Менжинского, бившие всегда не в бровь, а в глаз.
Газета оживилась, и скучных статей Н. П. Дружинина и К0 никто не читал, а мы, редакционное ядро, под тем или иным предлогом задерживали статьи явно кадетские, охотно заменяя их беллетристическими фельетонами В. М. Михеева.
Мы буквально начали наводнять газету марксистским материалом, при этом на самые животрепещущие темы.
…Злоба Дружинина против нас уже давно накапливалась, и он задумал дать нам решительный бой, хотя и не последний. Он со своими единомышленниками созвал редакционное собрание. И вот на этом собрании он предъявил нам обвинение в том, что мы, марксисты, узурпировали все права редакционного комитета, оставили под спудом статьи многих «почтенных» сотрудников газеты под разными предлогами и ведем газету в узкопартийном духе, несмотря на то что газета-де является выразителем мнений всех партий, в том числе и кадетов, эсеров и других течений…
Н. П. Дружинин с его кадетской прямолинейностью сделался объектом насмешек со стороны В. Р. Менжинского и других членов собрания и, слабо поддержанный даже своими, провалился окончательно.
В заключение на собрание был приглашен заведующий нашей конторой О. И. Антушевич, который с бухгалтерскими цифрами в руках воочию опровергнул утверждение Н. П. Дружинина, что тираж газеты из-за марксистского ведения газеты падает. Оказалось, что тираж газеты шел значительно вверх, особенно в области, в фабрично-заводских центрах. И Дружинин, разбитый, ушел с собрания.
Это собрание подняло наш дух… И мы, марксисты, не теряли даром времени, несмотря на то что большинство из нас были заняты партийной, комитетской работой.
Вся наша контора состояла из большевиков и меньшевиков. Между прочим, в конторе служила А. Н. Горшкова, состоящая и теперь в РКП. Корректором был большевик Торопов. Даже разносчики газет были все партийными, не говоря уж о наборщиках в типографии Фалька, где печатался «Северный край».
С течением времени и самое помещение нашей редакции, находившееся на Некрасовском бульваре в доме Синклера, стало служить явочной квартирой для большевиков. Во дворе редакции жил я с В. Р. Менжинским…
Помню первомайскую демонстрацию, которую устроили рабочие и учащиеся на Некрасовском бульваре, как раз против редакции.
Местная большевистская организация, собственно, устраивала собрания за городом, и эта демонстрация произошла неожиданно, стихийно…
Демонстранты были без оружия, и, когда они со знаменами и пением революционных гимнов дошли до середины бульвара, на них накинулась из засады сотня рассвирепевших казаков. Страшно было смотреть, как они расправлялись с молодежью. Нагайки свистели по спинам демонстрантов. Досталось кое-кому и из редакции. Присоединившись к демонстрации, мы с сотрудницей газеты Довгард, рабочим типографии и двумя хроникерами поплатились своими костюмами, которые были изорваны в клочья. Какие-то субъекты из ярославской черной сотни указывали казакам на нас, приговаривая:
— Бей их!
— Бей! — восклицал другой, по виду торговец. — Они из «Северного края».
Многие из избитых были перенесены в помещение редакции, и там им была оказана помощь.
Это событие в глазах черной сотни и полиции окончательно скомпрометировало «Северный край», который с этого времени подвергался особой бдительности со стороны «очей царевых». Но почему-то обыск был, и то довольно поверхностный, только у меня одного, дня через три после демонстрации.
Другие сотрудники счастливо избежали обыска, в том числе и В. Р. Менжинский.
Наша редакционная работа продолжала кипеть. Мы привлекали к работе многих работников партийной организации, завели у себя отдел «рабочей хроники», усилили еще оригинальный марксистский материал.
Газету начали читать и ярославские рабочие, так как многие из пропагандистов и агитаторов были и нашими сотрудниками.
Как раз к этому времени усилился приток из Москвы и Питера разного рода лекторов, представителей разнообразных политических партий…
Помню приезд в Ярославль П. Н. Милюкова, который был в нашей редакции, беседовал с нами и говорил о том, что эсдекам нужно запастись большей терпимостью, и удивлялся тому, что в провинции могла существовать такая смелая газета при Роговиче.
Он читал свой реферат о течениях среди русской социал-демократии, об отношении к ней вновь организовавшейся тогда кадетской партии, которую Милюков возглавлял.
Реферат его был организован, кажется, в одном барском особняке, недалеко от Волги.
На реферат этот собралась вся либерально-буржуазная интеллигенция Ярославля. Некуда было яблоку упасть. П. Н. Милюков, изложивший всю историю возникновения и развития социал-демократии, отдал предпочтение меньшевикам, и особенно Г. В. Плеханову, с которым он и его партия не прочь были бы блокироваться. Большевиков он пытался всячески дискредитировать, в особенности же Ленина за его «раскольническую» тактику, якобы срывающую «единство демократического фронта» в революции… Меньшевики в первую революцию проповедовали блок с либеральной буржуазией, а не с крестьянством, как большевики.
И в первый раз сомнения насчет меньшевизма роем обступили меня на этом реферате Милюкова.
Эти сомнения особенно усилились, когда стали возражать Милюкову представители местной большевистской организации, мой ближайший товарищ по редакции газеты «Северный край» В. Р. Менжинский. Я понял окончательно, что я с ними, а не с Милюковым и меньшевиками.
Я понял, что наш естественный революционный союзник — не рыхлый либеральный буржуа, а крестьянин, уже к тому времени начавший подавать довольно громко свой голос в возникавших в разных концах страны аграрных беспорядках.
Очень остроумно, по обыкновению, возражал Милюкову В. Р. Менжинский…
А революция между тем приближалась к вам гигантскими шагами. Это чувствовалось в каждом биении пульса тогдашней общественной жизни. На поверхности ее бешеным темпом шла мобилизация либеральных и демократических буржуазных сил — параллельно с такой же мобилизацией сил революционной демократии…
Телеграммы ежедневно приносили все новые и новые признаки надвигающегося революционного взрыва в стране.
Явно шла подготовка к революции и в Ярославле. Все подпольные партии имели здесь свои организации. Особенно сильно работала социал-демократическая организация, которая постоянно пополнялась все новыми партийными работниками. Устраивались массовки за городом и в городе, везде, где только было возможно, организовывались забастовки, в рабочих массах широко распространялась нелегальная литература. Полиции и жандармов не хватало для охраны порядка в городе.
Чувствовалась какая-то растерянность власти. В такой нервозной атмосфере протекло все лето. Кадеты наши ходили как потерянные, ибо они ясно видели, что мы, социал-демократы, совершенно захватили идейный руль газеты в свои руки, нимало не заботясь о предоставлении места в газете хозяевам-кадетам, печатая их статьи с большой задержкой, и только те из них, которые не затрагивали наших позиций.
Статьи эсеров мы печатали, но эсеры не излагали в них своих программных требований, и это до поры до времени сохраняло наши с ними добрососедские отношения в газете, что, в свою очередь, создавало нам в их лице союзников во все чаще возникавших конфликтах с кадетской частью редакции.
Особенно тесные отношения с ними у нас установились при встрече Веры Фигнер на пароходе, куда мы вместе с ними отправились приветствовать эту славную, маститую революционерку, которая пересылалась через Ярославль после заключения в Шлиссельбургской крепости на поселение в Архангельскую губернию. Эта совместная встреча Веры Фигнер закрепила наши редакционные взаимоотношения. И это сказалось на ближайших же общих редакционных собраниях, когда кадеты вновь попытались судить меня и В. Р. Менжинского за то, что мы зажимаем рот кадетам и не даем им проявить себя во всей их классовой красоте.
После этого собрания и еще нескольких аналогичных кадеты притихли, тем более что и ответственный редактор В. М. Михеев встал на нашу сторону, чувствуя полное кадетское бессилие в борьбе с марксистским натиском.
Помню, что В. М. Михеев, вообще будучи младенцем в политических вопросах, часто вел беседы на эти темы со мною и В. Р. Менжинским, вероятно желая выяснить для себя характер политических группировок в стране… В описываемое время В. М. Михеев жил в Ярославле полубольной, вдали от всякой деятельности. Естественно, его не могли не заинтересовать представители нового течения политической мысли, каковыми в его глазах являлись мы, социал-демократы. Но дальше этого интереса у него дело не шло; правда, он иногда жертвовал на партийные цели…
Приезжал как-то в Ярославль эсеровский златоуст Бунаков (Фундаминский).
Перед лекцией он заходил в редакцию, но, встреченный нами не особенно приветливо, быстро ретировался из редакции к эсеру Бартольду, которому заявил, что Он приехал своим рефератом поправить дела местных эсеров, а также «попутно» почистить и нас грешных, социал-демократов. Нечего было делать, нужно было идти на реферат Бунакова, гордо именовавшегося Непобедимым.
И вот настал час реферата. С внешней стороны он был оборудован блестяще. Импозантная внешность референта, его европейские манеры и брызжущая из всех пор эсеровская ученость, в восторг приведшая дамскую половину аудитории, скрывали под собой все те же мелкобуржуазные доспехи эсеровской социализации при капитализме, но в глазах наших низвели Непобедимого с высот небесных на обывательскую землю. И грянул бой в прениях.
Наши эсеры Ф. В. Бартольд, П. Ф. Кудрявцев, Певзнер млели, конечно, от восторга, но наши представители, и прежде всего В. Р. Менжинский, накинулись с разных сторон на Непобедимого и, подкрепленные «нелегальной» публикой, с честью вышли из спора. Непобедимый чувствовал порой во время спора, что ему нечего возразить марксистам, и вертелся, как поджаренный на сковородке, а слушатели, даже искушенные в теоретических спорах, вынесли такое впечатление, что эсеровский социализм при создавшейся в России революционной обстановке никуда не годится и что правы, пожалуй, марксисты, борющиеся с эсерами. А это все, что и требовалось, в сущности, доказать…
Между нами и эсерами в редакции почувствовалась значительная отчужденность, особенно после того, как отчет о лекции Бунакова, написанный Певзнером или Бартольдом, был нами сокращен и урезан настолько, что автор его, когда он появился в печати, долго не мог признать своим.
После этого эсеры на редакционных наших собраниях уже перестали поддерживать нас и все более отдалялись от нас, а один из них, доктор П. Ф. Кудрявцев, в довольно неуклюжей форме пытался указывать нам на резкость и нетерпимость наших газетных статей…
Вместо кадетско-эсеровских статей мы пускали огромный живой материал с мест, освещающий картину политического пробуждения не только пролетариата, но и некоторых слоев деревни.
Наконец, огромной важности события в стране, находившейся на вулкане революции, естественно, заставляли нас откликаться в общих отделах газеты с точки зрения интересов пролетариата в развертывавшихся революционных событиях…
В партийных кругах придавали большое значение легальной газете с партийным направлением, и мы принимали все меры, чтобы сохранить «Северный край» в своих руках.
Борьба с враждебными влияниями в газете была трудна, сложна и напряженна, но мы не складывали оружия, несмотря на то что на противоположной стороне был перевес материальной силы. Нас вдохновляла тогда революционная идея. Наша борьба в газете за газету была только составной частью общей борьбы пролетариата за полное его освобождение от всех видов рабства. Это настроение наше инстинктивно угадывалось и нашими противниками по газете, ибо их наскоки на нас усиливались по мере усиления революционного пролетарского движения в стране. Их злоба против нас принимала все более отчетливый характер чисто классового свойства.
О войне японской, которая под влиянием революционных событий в стране была забыта, уже почти никто не говорил у нас в редакции, по все говорили об ожидавшемся грядущем революционном перевороте, о том, кто станет у власти: буржуазия в лице кадетов пли же революционная демократия? И не без злорадства при этом кадетствующие кидали в нашу сторону такие фразы: вы или мы? Вы нас будете арестовывать или же мы вас? Конечно, все это говорилось со смешком, несерьезно, но в этом было много политического смысла.
Помню, В. Р. Менжинский у меня на квартире развивая дальше этот редакционный разговор и тоже говорил что, пожалуй, кадеты и правы, мы их не помилуем, а в случае чего, пожалуй, будем прибегать к робеспьеровским мерам… Да, если не мы их, то они нас. Такова диалектика революции…
Между тем события надвигались. Пахло в воздухе всеобщей забастовкой. Уже слышны были первые раскаты революционной грозы. То здесь, то там революционное электричество разряжалось и давало удивительные эффекты. В Ярославле, как и повсюду в России, все кипело и как раз в это время, незадолго до октябрьских дней, доходило до высшей точки каления.
Наконец прокатилась всеобщая забастовка и захватила Ярославль. Вся жизнь остановилась. Но зато фейерверком сверкнули высоко над сонной обывательской жизнью новые, яркие, захватывающие слова, лозунги, появился пафос, заряжающий ток. Зазвучали новые мотивы и песни. Собрания и митинги приковывали к себе всеобщее внимание; земство, дума, лицей, учебные заведения — все сплошь было обращено во всенародный митинг. Появилось другое отношение к рабочему, к нашему брату революционеру.
Полиция и жандармы растерянно разводили руками и многозначительно покачивали головами. Обывателям это казалось все каким-то сном.
Наконец мы узнали о царском манифесте со свободами.
Помню, что первый, кто пришел поздравлять редакцию со свободами, был жандармский унтер. Помню, что, когда он поднимался по лестнице в редакцию, кто-то крикнул: «Жандармы!», что означало: «Спасайся, кто может». Но на этот раз унтер, сняв шапку в передней, проговорил: «Наконец-то свобода. Поздравляю». Он, по-видимому, хотел первым обрадовать нас этой вестью, но — увы! — опоздал: текст телеграммы о «свободах» был уже у нас в руках, и мы все, окружив чтеца, внимательно слушали самодержавную хартию о «свободах».
Кадеты ликовали… Мы же считали необходимым революционной борьбой добиваться уничтожения монархического правительства…
Многие из редакции, в том числе Менжинский, выступали в эти дни на митингах уже в качестве партийных работников с призывом к революционной борьбе до конца, до свержения самодержавия и учреждения демократической республики, указывая, что в авангарде этого движения идет пролетариат, руководимый социал-демократией.
В редакции мы собрали совещание всех сотрудников и решили превратить газету в последовательный орган восставшего пролетариата, ввиду же угроз со стороны черной сотни постановили охранять редакцию дружинами вооруженных сотрудников. Кадеты на собраниях наших не присутствовали и попрятались по квартирам.
Мы же энергично продолжали действовать в редакции, писали статьи, вооруженные до зубов револьверами и даже бомбами. Даже поставили пулемет в конторе газеты.
На улицах в эти дни роились несметные толпы народа. Нельзя было на некоторых улицах пройти свободно. Чтобы пройти в нашу типографию, находившуюся в доме Фалька на Духовской улице, приходилось обходить десятью путями.
Но вот началось.
Мы выпускали очередной номер газеты. Выпускающим в этот день был Н. О, Зезюлинский (Н. Каржанский). Он был в типографии. Дело было к вечеру. На улицах послышались в разных концах револьверные выстрелы, раздался шум, крик, топот бегущих толп. К типографий приблизились с разных сторон две толпы: одна — с красными знаменами и пением революционных гимнов, другая — с дубинами и кольем, с царским портретом впереди. Красная толпа приветствовала речами типографию и редакцию газеты «Северный край», как редакцию своей газеты; черная толпа напирала на красную с разных сторон, улюлюкала, пела охрипшими пьяными голосами царский гимн. Произошла свалка. Красная толпа была малочисленней черной, и ей пришлось отступить. Черная же напирала на помещение типографии, ворвалась наконец туда, разбросала шрифт, поломала типографские принадлежности и начала избивать рабочих…
У типографии началась жестокая перестрелка. Наш товарищ Зезюлинский был ранен в голову после того, как он убил наповал черносотенца, переодетого шпика, а другого тяжело ранил. Отстреливаясь, он чуть не погиб, но находчивость его спасла: он, уже раненный, прикинулся мертвым, и полиция, подбирая раненых и убитых, отвезла его в губернскую больницу.
Редакция «Северного края» охранялась нами, социал-демократами, и одной из рабочих дружин, и черная сотня ее не посмела напасть.
Когда все начало вновь принимать спокойный вид и редакция наша постепенно стала терять характер вооруженного лагеря, начали выползать из своих нор и наши хозяева-кадеты. Первым пришел, конечно, Н. П. Дружинин с целым ворохом статей, которые мы, не читая, клали в редакционный ящик.
А между тем, в то время, когда мы готовились к вооруженной защите редакции, когда запахло в воздухе еще первыми признаками черносотенного погрома, наши почтенные кадетские «мужи», не предупредив, конечно, никого из социал-демократических пайщиков газеты… устроили тайное заседание, на котором постановили поручить ввиду тревожного времени диктаторскую власть в газете ответственному редактору, а права нашего редакционного комитета, где мы были в большинстве, аннулировать.
И вот, выпуская первый после погрома номер газеты, я как громом был поражен, когда увидел на пороге типографии грузную, рыхлую фигуру В. М. Михеева с озабоченным и как будто немного сконфуженным видом. Он вошел, сел против меня и после небольшой паузы прямо приступил к делу. «Видите ли, собрание пайщиков передало мне все свои полномочия на единоличное ведение газеты в столь грозный и серьезный момент нашей жизни, поэтому ни одна строка в газете не может идти мимо меня», — закончил он, облегчив себе душу.
Было очевидно, что В. М. Михеев в решительную минуту струсил нашей марксистской классовой позиции и перекинулся на сторону кадетов. «Что ж, скатертью дорога, — подумал я, — нам таких мягкотелых защитников не надо, скатертью дорога!» И, не сказав ничего в ответ Михееву, я взял шапку, раскланялся и вышел из типографии.
В тот же вечер мы с В. Р. Менжинским и другими сотрудниками решили отряхнуть прах от ног своих и уйти из «Северного края», с которым у нас было связано столько надежд. Здесь же на собрании мы составили декларацию о своем выходе, в которой подчеркнули, что мы выступаем из редакции газеты, ибо нам, идеологам пролетариата, не по пути с предателями революции и народа — кадетами. Эту декларацию я отнес на другой день к В. М. Михееву с требованием напечатать в газете в качестве «письма в редакцию». Вот это письмо в редакцию.
«Господам членам хозяйственной комиссии и сотрудникам „Северного края“ В. Михееву, В. Н. Эпштейну, В. Н. Ширяеву, П. А. Критскому, П. Я. Морозову и Н. П. Дружинину.
Мы бросаем газету из-за черной сотни. О! Во время погромов мы не бросали редакции на произвол судьбы, не прятались по чужим квартирам, не ухаживали за вожаками громил, не отстаивали их участие в охране города. Нет! Между нашими товарищами есть раненые в то время, как они защищались с оружием в руках. Мы организовали защиту редакции и, вооруженные, ждали хулиганов. Они не пришли.
Зато пришли вы, господа хозяева, которые обегали редакцию, как чумное кладбище, пока была опасность, и заявили нам, что в погромах виноваты социал-демократы с их неумеренными речами на митингах, повинна свобода революционного слова. Довольно свободы слова!
Мы не допустим позора, чтобы наряду с полицейскими призывами к успокоению организатора всероссийской бойни — Трепова и местных черносотенцев — губернатора Роговича и казакиста Вахрамеева появилось продиктованное трусостью воззвание „Северного края“.
Мы хотели обратиться ко всем гражданам и к пролетариату с призывом силой противостоять всяким попыткам контрреволюции. И не только социал-демократы, но всякий не испуганный с рождения, — мог ли он говорить теперь о чем-либо другом, кроме вооруженной борьбы с остатками самодержавия, видя то, что мы видели?
Что же вы делаете? Ваш председатель В. Н. Эшптейп заявляет, что он приостановит газету, которая резкостью тона может вызвать новый погром, он требует от редактора В. М. Михеева: „Возьмите диктаторскую власть, хоть на несколько дней упраздните редакционный комитет и черкайте все опасные места“.
Прежде это делали бы губернаторские чиновники. Теперь литератор В. М. Михеев взял на себя постыдную цензорскую роль. Он не только задержал на время слишком боевые статьи социал-демократов („может быть, потом разрешу“), но даже вычеркивал отдельные места, как заправский цензор времен Плеве. Правда, это были слова, что цензура упразднена „волею пролетариата“. Волею пролетариата! Действительно страшные слова!!!
Там, где литераторы проводят еще не созданный правительством закон против социалистов, нам не место. Мы уходим, господа хозяева, но помните, что если легок пух, пущенный полицейскими громилами из перин еврейской бедноты, то тяжела ответственность тех, кто зажимает рот людям, которые хотят крикнуть: защищайтесь с оружием в руках!.. Для нас, пролетариев, интересы литературы — не интересы сундука. Вот почему мы уходим.
Секретарь Вячеслав Менжинский.
Заведующий областным отделом Леонид Федорченко.
Заведующий городской хроникой Владимир Коньков.
СОТРУДНИКИ: Е. Фальк (Е. Волоцкая), О. Антушевич, Н. Зезюлинский, А. Батуев, П. Пономарев, В. Кириллов, Н. Воронцов, Ал. Метелкин, Смердяков (псевдоним), Фед. Торопов (корректор), Ольга Федорченко (служ. конторы), Григорий Зайцев (экспедитор).
25 октября 1905 года».
Ответ на это письмо в редакцию был написан В. М. Михеевым, жалкий, растерянный… из которого ясна была неправота автора ответа.
Говорят, ответ писался целую ночь. Наутро, когда Михеев вез его с нашей декларацией, чтобы сдать в печать, с ним произошел от волнения удар, чуть не кончившийся печально для него. После этого от имени больного Михеева просили меня и Менжинского взять обратно свою декларацию, но мы отвергли эту просьбу.
Декларация наша и ответ на нее были напечатаны в «Северном крае», который вышел уже с махровыми кадетскими статьями…
Каторга и ссылка,
1928, кн. 19, с. 127–146.,
Ф. Н. Петров. Непоколебимый марксист
…Хочется вспомнить то время, когда начиналась наша работа по организации революционного движения в тогдашней царской, угнетенной капитализмом России.
Развитие революционного движения в России шло в тесной связи с распространением великих идей марксизма-ленинизма, великого учения Маркса — Энгельса…
I Интернационал на своем знамени написал великие слова: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Вот эти вещие слова «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» стояли на каждой листовке, написанной В. Р. Менжинским, на каждом издании, в котором участвовал товарищ Менжинский.
Большевик-литератор, пламенный революционер, непоколебимый марксист — таким я знал Менжинского — начал участвовать в революционном движении с 1895 года.
Мне с В. Р. Менжинским пришлось встречаться по военно-революционной работе в войсках. Он в 1906 году был членом комитета Петербургской военной организации большевиков и редактором газеты «Казарма». Я работал руководителем Военно-революционной организация в Польше, Литве, а до этого в Киеве, участвовал в киевском восстании саперов. Я помню, с каким интересом мы знакомились тогда с каждым номером нелегальной «Казармы», который удавалось получить. Таким образом, первые наши встречи с Менжинским, этим весьма интересным человеком, относятся к бурным дням первой русской революции…
Рассказы о Менжинском,
М., 1969, с. 71–71,
B. Р. Менжинская. В Военной организации большевиков
В 1906 году Вячеслав Рудольфович возвратился в Петербург и работал сначала районным пропагандистом (в Нарвском районе. — М. С), затем членом комитета в большевистской Военной организации и одним из редакторов газеты «Казарма».
В те годы мы жили вдвоем с Людмилой в Питере, на Ямской улице (дом 21, кв. 2). Квартира была неудобной для конспирации. Внизу полуподвал, несколько ступенек вверх — наша квартира. В окно можно было взглянуть с улицы. Рядом лестница, на ней — швейцар. Как-то пришел один товарищ и передал поручение: подыскать три квартиры для клубов. Я подыскала.
— Сходите к Надежде Константиновне, этим она ведает, поговорите с нею.
— Но я незнакома с ней.
— Вот и познакомитесь.
Я пошла. Она принимала в редакции. Мы вышли в коридор. Я рассказала о квартирах. 100, 75 и 50 рублей в месяц стоила каждая из них.
— А нельзя ли даром? — спросила Надежда Константиновна.
— Попробую, — ответила я.
Мы разговорились.
— А не хотите ли со мной работать? Все своим делом заняты. А моим никто не хочет заниматься.
Я согласилась. Наша совместная работа началась со следующего дня. Каждое утро Надежда Константиновна приходила к нам. Вот тогда-то и познакомилась с ней Людмила Рудольфовна. Мы составляли план на каждый день и расходились по своим делам. Вечером встречались вновь, то в Технологическом институте, то в других местах… Надежда Константиновна звала на работу к себе и Людмилу, но та не пошла. Она работала в это время в боевой группе и увлекалась этим делом страшно. Вооружение, динамит ей казались куда более интересными, чем пропаганда.
Как познакомилась она с Владимиром Ильичей, не помню.
Он жил в это время в Финляндии, в Куоккале; с ним была постоянная связь, ему отвозилась корреспонденция. Может быть, и она отвозила. Была и еще одна возможность встречи. Вячеслав Рудольфович был тоже в Военной организации. Он встречался с Владимиром Ильичем. Но, может быть, первой встречей была встреча их троих. Людмила Рудольфовна никогда не рассказывала об этом: конспирация не позволяла. Но, видимо, Людмила Рудолфовна произвела тогда на Владимира Ильича сильное впечатление… Владимир Ильич очень ценил ее.
Эти годы были решающими для нас, особенно для Mилочки. Они не только крепко связали ее с революцией, познакомили с Лениным, но и разорвали семью. Вячеслав Рудольфович должен был эмигрировать…
1906 год. Время было чрезвычайно горячее. Пропаганда в войсках велась почти открыто, конспирация отсутствовала. Пленумы Военной организации устраивались на дачах без всяких предосторожностей.
Летом 1906 года восстания возникали одно за другим: сначала вспыхнуло Кронштадтское, затем Свеаборгское (порт близ Гельсингфорса). Решено было выпустить обращение к войскам о поддержке Свеаборгского восстания и экстренный номер «Казармы». Для обсуждения организационных вопросов и окончательной редакции воззвания 20 июля было созвано расширенное заседание редакции «Казармы» совместно с представителями комитета Военной организации.
Собрались на квартире одного из комитетчиков. Нагрянула полиция с обыском, с ордерами на арест собравшихся. Один из представителей района заметил засаду и расставил по прилегающим улицам патрулей, которые должны были предупреждать приходивших о засаде. Но основные работники были уже налицо. Написать воззвание было поручено Менжинскому. Так как на предыдущих собраниях очень жаловались на неразборчивость его почерка, то на этот раз он написал воззвание крупными буквами и через строчку. Вышла объемистая тетрадь.
Не успел он раскрыть ее, как появилась полиция. Большинство присутствующих стали спешно уничтожать документы, бросая клочки на пол, полиции кое-что удалось подобрать. Но разорвать целую тетрадь было невозможно. Сохранить ее — значило подвести под суровую кару не только себя, но и всех присутствующих. Менжинский, как бы подготовляясь к личному обыску, хладнокровно снял с себя сюртук, предварительно засунув тетрадь во внутренний карман, и, аккуратно сложив, повесил на спинку стула.
Когда к Менжинскому подошли для обыска, он был в одной рубашке. Подумали, что он так и пришел, обыскали его и ничего не нашли.
— Как ваша фамилия? — спрашивает жандарм.
Менжинский называет первую пришедшую ему в голову — Деканский. Он хотел запутать полицейских, чтобы выиграть время и не допустить обыска у сестер, потому что там в тот день должно было быть заседание большевистского центра с участием Ленина, Крупской, Дубровинского и других видных большевиков.
После обыска Менжинский как ни в чем не бывало надел сюртук. Его вывели на улицу и посадили в карету. Рядом с ним, как с важным государственным преступником, сел полицейский. Менжинский думал, как быть с тетрадкой… Вдруг полицейский обращается к нему:
— Вы из каких же это Диковских, не из рязанских ли? Недалеко от нашей деревни хороший помещик Диковский жил…
Менжинский обрадовался и говорит:
— Да, да, я из них… — и начал расспрашивать про деревенские дела.
Полицейский словоохотливо рассказывал все деревенские горести и происшествия. Менжинский сказал, что в карете очень жарко. Нельзя ли открыть окно кареты?
— Не дозволено… Да уж как вы из Диковских…
Менжинский открыл окно и со вздохом облегчения незаметно выбросил тетрадь. В тюрьме, когда его снова обыскивали, ничего не нашли.
Менжинского все же посадили в тюрьму и долго держали, не говоря, в чем его обвиняют. Тогда Менжинский в знак протеста объявил голодовку — отказался есть, пока его не выпустят. Первые дни голодовки были самые тяжелые, была тошнота, головокружения. А тюремщики нарочно соблазняли, показывали пищу. Менжинский был тверд и 13 дней ничего не ел. Тюремщики, боясь, что он умрет, выпустили его. Вышел он из тюрьмы без кровинки в лице, худой, слабый.
Над Менжинским был установлен полицейский надзор. Но ему удалось скрыться от надзора и незаметно перебраться через границу.
Рассказы о Менжинском,
1969, с. 21–24.