Бельё от Ричи, кожи бархат, И глаз бесстыжих поволока, Припухлых губ прожжённый сахар, Зовут в объятия порока. Быть на виду – её призванье, Под оком камер папарацци, Душа поёт и просит драйва, Купаясь в море из оваций. В Инет пространстве для разминки, (Самооценка – выше башни), ….ищет глянцевые снимки, И как оценен день вчерашний. Мужчин, дразня, горячим взглядом, Идёт под вздохи восхищенья, А женщин судит по нарядам, Боясь вдруг стать сама мишенью. А я люблю её такую, За кожу, нежную, как бархат, Люблю в одежде и нагую, За губ её прожжённый сахар.

Пусть тыщу раз ты выпита не мною, Но твой бокал от этого не пуст, Я жажду быть обманутым тобою, И жду прикосновенья твоих уст. Разрез под декольте не по карману, Но я сегодня более чем трезв, Мне дела нет Версаче иль Армане, Одежда хорошо, но лучше без. В публичности я часть из декораций, И быть другим не смею, уж прости, Мне холодно под взглядом паппараци, А ты горишь, так жаром угости.

Ассоль босой ходила по полям, Цветы рвала для вазы на столе, А Грэй по неизведанным морям, Ходил на быстрокрылом корабле. Она жила в предчувствии любви, Не знало сердце девичье разлук, А свежий ветер волосы ловил, …обвивая кисти нежных рук. На берег выходила по утрам, Там парусник в лице зари был ал, Мечтала, чтобы он её забрал, Как золушку на королевский бал. И как приходит на́ берег прибой, захватчиком прибрежья в сотни миль, Пришёл в их жизнь и всё переломил, Тот встречи час, дарованный судьбой.

Руки движением ленивым, Пробку рву в шампанском брют, Вижу взор, чуть-чуть пугливый, Губ раскованных приют. …Под звон хрустального бокала, Струится взгляд уже другой, Усталость вижу одеяла, Под телом выгнутым дугой.

Пью ночного эфира прохладу, с чаши дня с золотым ободком, обжигаю красавице рядом, Губы чувственные с молоком. Ах, какой эликсир! При Шекспире, Был, вряд ли, он более свеж, потому благодарен стихире, и полон, как прежде, надежд.

В чашу вечера плавится воск, Подвенечное платье на стуле, Со свечи капли пали на шёлк. Спи, не бойся, тебя караулю. Не моя ты сейчас, не моя, Сон унёс тебя в райские кущицы, Устоял перед ним только я, Кустодиева вижу натурщицу. Золотые поля и холмы, Куполов благодать расписная, Все изгибы любовью полны, И радостью, что ты родная.

Сквозь завесу дождя, серый сумрак тумана, через тернии рваных, в паруса облаков, я однажды вернусь, навсегда, без обмана, обласкаю тебя, и забуду врагов. Верю, примешь меня, и простишь ведь скитальца, со щеки твоей пальцем, я слёзы сотру. На лугах соберу, все цветы и в постели, их на ложе для нас, с тобой постелю. Усыплю на заре, в томно-ласковой неге, лепестками осыплю, бархат чувственных ног, буду твоим, дорогая, на веки. Я люблю тебя так, как никто бы не смог.

Кто придумал любовь? Вопрос без ответа. Не знает на свете это никто. Ей немало стихов посвятили поэты, А новый тираж их ушёл на рингтон. Живёт же любовь в не придуманном мире, Реально живёт, будоража сердца, Но что же ей тесно бывает в квартире? Просится в мир золотого тельца. Но кажется мне, есть у выдумки автор, Придумали женщины лэйбл, как почин, И сами поверили в это когда-то, Ищут с тех пор идеал средь мужчин. Как трудно мужчине любить и не бедствовать, Он планку всё выше и выше берёт, Трудно любимой жене соответствовать, Если женщине крышу от счастья несёт.

Ах, какой туман, по склону стелется, Перевал залил молоком. Было плохо что, перемелется, По росе иду босиком. Ах, трава-мурава, босы ноженьки, Ты холодной росой ороси, Передай жене, что Серёженька, У Маруси гостит – пусть простит. По росе иду, и кругом туман, А Маруся мураву коси́т. – Здравствуй, милая, ты сошла с ума, Я пришёл погостить. Потому кошу, чтоб Серёженька, Уходил от жены по делам, Чтоб Серёженька знал дороженьку, А жена не нашла по следам. Приготовлен стол, и на нём еда, И кровать свежестелена, Мы нальём вина, и ушла беда, А жена далеко – не потеряна.

Островерхие крыши, заборы, Тонут в снежном плену средь зимы, Серебром отливают просторы, В свете нежном холодной луны. Без румян и помады – подарок, Ты красива без глянца и пудр, Поцелуй средь зимы будет жарок, А взгляд грешных глаз целомудр.

От свечи свет, как золото, жёлт, Подвенечное платье на стуле, Капли воска упали на шёлк, Спи не бойся – тебя караулю. Ты во сне где-то там, далеко, Где есть остров безлюдный Карибов, Тайна страсти порхает легко, Среди буйства горячих изгибов. Свет струится вокруг золотой, Как в шатре у персидских калифов. Перси манят ладонь красотой, Купола, будто золото скифов.

Любовь застряла в междометьях, Меж линялых, горьких фраз, В словах длиннее, чем столетья, Скользя слезой с усталых глаз. Атмосфера гущей ватной, Меж нами встала, как экран, Как понять и быть понятным, Когда душа болит от ран. Чья же истина дороже? Под свет пылающих свечей, Давай друг другу мы поможем, Сплетеньем рук, а не речей.

Почему в белом платье… Почему в белом платье невеста, И при темном костюме жених? При том они счастливы вместе, А разлука же горе для них. Потому что любовь белопенна И чиста в белоснежной красе, Только в браке она постепенно, Становится грешной, как все. Любовь – это вольная птица, Упала устало на них, И просит больная напиться Напитка, что есть у двоих. Эта жажда любви неуемна, Но со временем гасится страсть, Исчезает напиток и темный Костюм подчеркнет эту власть.

Женщина – это загадка природы, Понять невозможно сей феномен, То переменчива, словно погода, Порою железна, как леди вуМЭН. Макияж ее модный, лишь маскировка, За внешним фасадом скрывается ложь. С мужчиной она управляется ловко, Скупая пол – царства за ломаный грош. Играет в любовь она с упоеньем, Держит десяток ходов про запас, Сложно понять все ее устремленья, Нацелен куда будет следущий пас. Женщина – это работа создателя, Гибкость и жесткость – свойство ребра, Мужчина навеки остался мечтателем, Не верит, что может любовь быть слепа. О, женщина, может коварство вам имя, Может притворство, иль что-то еще, Только влечет к вам мужчин и поныне, Тайна любви, а не глупый расчет.

От жгучих слов дымит тавро, Мутя сознание до боли, Клеймить, желание старо, Горят заросшие мозоли. Какое терпкое вино, Мы пьём, горчит с годами чаще. А дни, как кадры из кино, Где плёнка – поезд уходящий. Нет блеска юности в глазах, В них утонула радость, видно. В твоём тавро, хочу сказать, Нет серебра, что и обидно.

Были мы когда-то рысаками, С быстрыми ногами и походкой, Годы молодые ускакали, Бросив нас на привязи короткой. Вот идёт красотка, словно пишет, Рядом бы пройтись молодцевато. Может и она кого-то ищет, Наша привязь только маловата. Праздник женский встретим, не робея, Сделаем лицо своё попроще, Вспомним ту красотку, утром бреясь, И взгрустнём, лицо, представив, тёщи. В первых числах март ещё капризен, Снег с морозом солнышко осилят, Женщины не ждут любовных писем, Розы ждут на праздник, меньше пилят.

Пространство людское, житейское море, Оно не имеет границ, Здесь люди влюбляются, шутят и спорят, Вся жизнь в выражении лиц. На лицах волнуются радость и горе, Штиль и покой лишь во сне, Житейское море с горчинкой от соли, А крепость, как в старом вине. Житейское море не ценно навагой, Не ловится здесь иваси, Здесь женщины ценят мужчин за отвагу, И ловят их в сети свои. Окружат сетями духов и серёжек, Наполнят волнением бюст, Ослепят мужчину сверканием ножек, А в ЗАГС отведут и добьют. Мужчины считают, что сами с усами, А женщины – это улов, Их ловят не в сети, а просто руками, Похвастаться всякий готов. Поймают друг друга, детей нарожают, А те нарожают своих. Пусть счастье земное любовь отражает, На лицах питомцев своих.