Оставят годы свой ажурный след, На лицах, где потух давно накал, Дежурная улыбка, что за бред, Раз молодость ушла на дно зеркал. В морях, вдали от краешка земли, Шли каждый день на подвиг и не раз, Пусть корабли садились на мели, Мы верили, что это не для нас. Мы верили в удачу, но судьба, Играя, заявила о себе, При том остался кто то на бобах, А кто то искупался в серебре. Пусть мудрость накопил с годами, пусть, Её отдам, ничуть не пожалев, За молодость, где только жить учусь, Как лев, с погони жаркой охмелев.

Учёной мысли воплощенье, Инстру́мент макро-наноскоп, Покажет космоса рожденье, Столкнув частицы нано в лоб, За гранью разума бы чтоб, Идей убрать нагроможденье… А я пью чай и ем печенье, Молчанье сытое храня, в случайных связях, их стеченье, и искры хватит для огня. Как лезет в голову фигня, Ученье-свет, а неученье?

Шлифую корявые строчки, И рифму тасую, как пазл, По ритму сверяю их прочность, В каркасе обтёсанных фраз. Сметаю глагольные рифмы, Слова-паразиты – долой, Газетный кораблик меж рифов, Отправлю гулять над водой. Пусть волны вздымают кораблик, Пусть катят стремительно вниз, Ведь в штиле кораблик ослабнет, И в берег воткнёт его бриз.

Весна лобовое стекло занавесила, Мотается дворник чумной, Без песни в кабине бы было не весело, Дорожное радио, пой. Печали уйдут, как и дождь, обязательно, Но мы неразлучны с тобой, Весна наступила и жизнь замечательна, Дорожное радио, пой. Уйдут непогода с весенней распутицей, Придёт череда жарких дней, Дорожное радио, вместо попутчицы, Добавит в кабину огней.

Пехота, пехота, царица полей, Был год сорок первый и плач матерей. Суровые лица, потери в частях, К востоку уходит царица в боях. Вина не её, а верховных штабных, Что Родину дали ударить под дых. Пехота, пехота, царица полей, Столица видна, с куполами церквей. Войска получили приказ, как набат: – «За нами Москва, и ни шагу назад» Рубеж обороны согнулся дугой. На карте у маршала фронт под рукой. Пехота, пехота, царица полей, Для фрица ты щей из свинца подогрей. Отведал фашист под Москвою котлет, Пусть каши хлебнёт в Сталинградском котле. Пусть снегом наполнит утробу фашист, В сибирском сугробе он более чист. Пехота, пехота, царица полей, Ты знаешь, что значит огонь батарей. Команда подняла в атаку бойца, Шинель прошивает шрапнель из свинца. В пике самолеты и танки ревут. В бою рукопашном окопы берут. Пехота, пехота, царица полей, Порой не дождаться наваристых щей, Походная кухня отстала вдали, Достань сух-паек и грызи сухари. С кисета возьми, табачок, покури, И слушай, что Тёркин тебе говорит. Пехота, пехота, царица полей, Домой, как охота, победа б скорей. Изранена телом, устала душой, Солдат похоронен твой каждый второй. Их много без вести ушло и имён. С Победой падёт, шёлк фашистских знамён. Пехота, пехота, царица полей, Забудь о невзгодах, сто граммов налей. И выпьем за тех, кто Победу ковал, Кто жизнь не жалел, за Победу отдал. Не знает священней история дат, …Слава тебе, воевавший солдат!

Ваш праздник приходит с капелью, Природа очнулась от сна, Февраль разгулялся с метелью, Но прочь его гонит Весна. А бедный, похоже, с похмелья, Недужит с защитника дня, И просит у марта он зелье, Всё ж брат, как ни как, и родня… А повод для тоста известен, Праздник вот-вот на носу, Так выпьем за женщин и с песней, Мы встретим его и Весну.

Биатлон, начиная от старта, С блеском выверит, кто здесь хорош, Если ляжет удача на карту, Значит, золото вынь, да положь. Режут лыжи снежок будто бритвы, У винтовки не сбитый прицел, Пули ждут рубежа – поля битвы, чтобы точно отправиться в цель. Я до финиша жму с упоеньем, И пустяк – на термометре ноль, Ведь винтовка моя, без сомненья, Знает каждой мишени пароль. Затаилась мишень коматозно, До предела расширив зрачки, Отбоялась, теперь уже поздно, Виртуозно бью линзы-очки. Пусть соперник шлёт пулю за пулей, Путь к победе отрежет рубеж, Я бежать на лыжне буду бурей, И оставлю его без надежд.

Я поглощён игрой всецело, нацелил дротик для броска, расслабил мышцы шеи, тела, рука не дрогнет. Цель близка. И он летит стрелой Амура, мишени плоть, прошив иглой. Виват, урокам физкультуры, и всем, кто сделал Дартс игрой.

С Новым Годом, друзья стихиряне! Поднимая шампанское «брют», На роскошной стихирской поляне, Я желаю всем здравия тут! Чтобы Счастье, Любовь и Удача, Нашли в вашем доме приют, Я желаю зарплате в придачу, Фейерверком взлететь, как салют!

Коррупция коррозии родня, И справится с ней можно за три дня, В защите применяя АНТИКОР, Равнение держать на ТРИКОЛОР.

Билеты проданы. Аншлаг. Маэстро фрак оденет новый, Желая зрителям всех благ, Оркестр осмотрит свой сурово. Вот первой скрипки голосок, Поддержит он движеньем кисти, И брызнет музыка, как сок От апельсина, и зависнет. Она наполнит пышный зал, Струёй вольётся прямо в уши. Билеты проданы. Вокзал. И для добра, открыт путь в души.

Мы моряки, народ бывалый, Не зря на форме якоря, Тельняшки наши побывали В походах в дальние края. По цвету синие полоски, На тельник ровной чередой, Ложатся, как пути-дорожки, Солёных волн, что катят строй. И ленты вьются с бескозырок На флоте нашем много лет, Щекочут уши и затылок, Родным по ветру шлют привет. Тисненьем бронзовым по ранту, На ленте имя корабля, Зовёт труба, стоим по борту. И удаляется земля. А формы нет, чтоб была краше, Фуражки, ленты, якоря, Сердца горят отвагой наши, И жизни нет без корабля.

Барьер звуковой, не преграда герою, Турбины без жалости жгут керосин, Форсаж ускоряет движение втрое, В кабине пилот и бесстрашие с ним. Хлопок – пополам колет жаркое небо, Срывая сомкнувший два сопла капкан, На месте пилота, кто бы там ни был, Почувствовал сам, как надёжен титан. Рассечено небо от края до края, Клинком исполина косой полосой, В лазури след тает, на солнце играя, Искрится трава на земле под росой.

Пейзажи пишу, натюрморты, ваяю стихами верлибр, игрушки из детства потёрты, у взрослых, сменился калибр. Стучится Зима у порога, пора мол, пусти на постой. Старушка устала с дороги, прошу её: «Двери закрой. Не все ещё песни пропеты, осенних пейзажей Клондайк, мотивы из тёплого Лета, теснятся в избе – ожидай».

Сумеречный свет, Чёткое граффити, Вечен силуэт, Это Нефертити. Сколько в бозе лет, Минуло, о, Боже! Лучше в мире нет, Профиля, похоже.

Пред взором Ильменя седого, На бреге Волхова крутом, С кремлём поднялся город строго, Словен крепил его трудом. Открыл пути с варягов в греки, Непобедимым был в бою, И вопреки врагам, навеки, Воспел в былинах Русь свою. Сплотил, державности, рукою, И указующим перстом, Земли не мало той порою, Под православия крестом. Великий Новгород – былина, Велик, могуч был русский дух, Но вышло время Господина, И голос Вече в нём потух. Лишь Ярославово дворище, Вздохнёт порою о былом, Да кремль бойниц глазами ищет, Там птиц с распахнутым крылом.

Ждать тепло одна морока, Скоро май, но холодит. Снег, не свойственный, для срока, Лицо Весны не молодит. Подстегнёт стаканчик грога, Согреет душу и стело, Как в подсолнухи ван Гога, Прольёт безумное тепло.

Весенний воздух, прямо скажем, Пропитан думами из грёз, Духами женскими окрашен, А пахнет соком от берёз. Он пьянит мужчин и дразнит, Каждый, будто, нетверёз, 8 марта – в женский праздник, Смогут выпить и всерьёз. …За милых дам, за милых женщин, Бокалы крепкого вина, Нальём до края и не меньше, Выпьем стоя всё до дна!!!

Помнишь, Саня, Тарту? Штурманскую карту? Мы молоды, азартны, пилотки набекрень. Сапожки, гимнастёрочки, новые с иголочки, …Золотые годы, как весной сирень. Помнишь, наши АНы и рада́ры – мамы, И разбег со взлётки, выход на вираж. Так в ночных полётах, серых самолётах, Опыт набирали, в штурманский багаж. Помнишь, ту столовую, с кашею перловою, И железных мисок, непочатый край, А потом улётную, столовку нашу лётную, Сервис ненавязчивый, для студентов рай. Как молоды мы были, годы те уплыли, И теперь на лицах, их ажурный след. Стали штурманами, не все, мы знаем сами, Жаль, туда обратно, не купить билет.

Осенней хандры плен несносен, Толкает в объятья к врачу, Клён разукрасился в осень, А я быть таким не хочу. – «Выпиши, доктор, пилюли, Вылечи, чтобы к утру, Я клёном зелёным в июле, Песни мог петь на ветру». Но эскулап, мой ровесник, Перстом покрутил у виска: – «Пиши, брат, и пой свои песни, Смотри на хандру свысока. Поверь, не придумано средство, Я опыт имею большой, Нам не вернутся уж в детство, Но молод, всегда будь душой».

Птицы вернулись весною домой, Гнезда опять пригодились, Зимою на юге тепло и покой, А песни поют, где родились. Вольному воля, небес глубина, Голуби кружат, играя, Где родился и вырос, та сторона, Дороже заморского края. Родина малая, буду всегда, Петь для тебя свои песни, Только вот сердце теснит иногда, Когда ты в печали, болезни. Изгибы реки там и заросли ивы, Иволга песни поет. Выросли дети и стали красивы. Их малая родина ждет.

Из сюра стихи, не из сора, am sorry, скажу вам, друзья, просят, как ветер, простора, им жить без полёта нельзя. Горизонт, раздвигая, умчатся, лихача в упряжке из грёз, в облаках грозовых чтоб, качаться, лаская макушки берёз. Планида у них вот такая, искать запредельности край, раздвинуть его, и играя, проникнуть из августа в май.

Судно идет на крутую волну, Шлифуя форштевнем Луну, Вяжет винтами узлы на ходу, И мили сшивает в одну. Курс по компасу сменив на норд-ост, Рули накреняют киль, За кормой остается размашистый хвост, Накипи пенной и миль. Кильватер за нами пенный струится, Искрится, бурлит вода, Ветер и волны будут трудиться, Стирая его навсегда. В море дороги, известно, что нет, Теряется след корабля, Но ходят по свету, и много уж лет, Моряки, покоряя моря.

Стрелки, мигалки, приборов не счесть, У МИГа в кабине я раб, Скован ремнями, но духом не слаб, И мыслями в воздухе весь. Плавя бетонку из сопла огнём, сминая резину колёс, мы к горизонту уходим вдвоём, верен мне МИГ, словно пёс. Рули мне послушны, мотор, будто зверь, с каждым прибором на ТЫ, нашёл я в пространстве открытую дверь, сжигая обратно мосты. Внизу карусель облаков и земли, над головой бирюза, рули на себя – как у кобры-змеи, задрал капюшон в небеса. Отработал заданье, иду в вираже, через маяк на посадку, а МИГу охота уже в кураже, меня отодвинуть украдкой. Рули напрягаю, он понял меня, глиссаду уверенно пилит, коснулся бетонки, убавив огня. Он разве пилота осилит? Припев: Раньше МИГ был сделан на бумаге, а теперь в железе телеса, как снаряд, стремителен в атаке, и творит на небе чудеса.

В школе учились, быстро росли, Как всходы в прополотом поле, Из штанов вырастали, взрослели и шли, Пацаны в жизнь большую, как море. Детство скатилось по рельсам, Но судьба свой подставила борт. Наши игры окончились вальсом, Школьный бал в них последний аккорд. Те штаны, разве только в помине, Всходы выросли в крепких людей, Мужики мы, и в этом повинны, Годы, что не жалеют детей. Но встретившись, все же нежданно, По привычке, взбежав на крыльцо, Друзей узнаем, как ни странно, По походке скорей, чем в лицо. Прищур глаз не скрывает усталость, Сквозь улыбку заботы видны, Постарели, так самую малость, Рады встрече мы, как пацаны.

Тучи клубятся над пеной морской, А волны касаются неба, Подлодка идет, в глубине под водой, А сводка погоды свирепа. Суровая школа борьбы за живучесть, Сплотила в гранит экипаж, Живы традиции флота и вечность, Хранит в своей памяти нас. Припев: Как верен компас, каждый из нас, Верит друг друга в лодке. Верит себе, верит судьбе, И командиру подлодки. В торпедных отсеках сигары на старте, На привязи сильные псы, С гарантией к цели уйдут, только дайте, Команду им смелую – «Пли». Не видит подлодка, нет у ней зренья, Мгла на глуби, но как пульс, Акустик услышит любое движенье, А штурман укажет курс. Морская стихия, наше призванье, У каждого есть свой святой, Нет на погонах воина званья, Погода одна под водой. Подлодка уйдет в глубину, словно в ночь, Волны сомкнутся над ней, Трудности сможет она превозмочь, Дома б любили сильней.

Снег играет и искрится, а дорога узкая, оглянулся, звон струится, мчится тройка русская. Разухабистый трезвон, носит ветер в поле, а на взгорке кони, вон – красивые до боли. Мчится тройка, кони пляшут, колокольчик дребезжит, язычок по юбке мажет, звон струится, голосит: «Посторонись! Э, гей, приятель!» Я в сугроб лечу скорей. Кричит девица: «Что, приятно?» Я кричу: «А ты согрей!». Унеслась, и нет в помине, улетела, будто сон, только кружит хрупкий иней, да в ушах хрустальный звон.

По реке слов пустых, не лишённых кокетства, В упаковке красивой, под модный гламур, По течению ложь опускалась. В соседстве, Голая правда, под крик – «Караул». Просила о помощи: «Будьте любезны, Дайте мне руку, возьмите на борт, Я промокла, озябла». Но бесполезно. Ложь с хитрой улыбкой устроила торг: «Если и вправду со мной плыть захочешь, я урежу на правду твои все права, и если меня, невзначай опорочишь, покатится в речку твоя голова. Будешь меня восхвалять, да лелеять, И исполнять мой минутный каприз, К себе недоверье сторонников сеять, Получишь за это – спасение-приз». Правда слова разгребала бессильно, Остаток же сил берегла на-АВОСЬ. – «Не допущу над собою насилье – сказала, отрезав – пути наши врозь, тебе не хочу быть я в чём-то обязанной, на посылках у лжи никогда не была…» Правду спасла в той реке недосказанность, Она между слов на подлодке плыла.

Россия, огромна, богата, просторна, Она во весь рост, растянула меха, От Белого моря и самого Черного, До Беринга моря, Аляски и США. На этой гармони играли правители, Каждый из них, в чем-то был знаменит, Но будет Россия, какой, не предвидели, Думали Солнцем, что светит в зенит.

Разложилась гармонь голосистая, Словно челка на челе Земли, Гармонисты ж менялись речистые, Но чисто играть не могли. Гармонь растянулась без ласки, Ладами, упав, за пролив… Откололась, ледышка – Аляска, Коль не холил игрок, а пропил. Россия сильнее всех в пьянстве, Это проверено временем, Льется спиртное в пространстве, От юга и все севернее. От Черного моря до Белого, Через Уральский хребет, Русская удаль немерено, Истребляла спиртное на нет. Привычка уж стала традицией, В два горла хмельное пьётся, Как будто двуглавой птице, В желудок лужёный льётся.

Гармонисты играли польку, Марши порой и вальсы, А народ налегал на водку, И грозил гармонисту пальцем… Ярко – красным полотнищем, Навалился Октябрь. Гармонист так давил на клавиши, В глазах от этого рябь… Другие пришли порядки, Звучала гармонь на басах, А звонкие кнопки трехрядки, Утоплены были в слезах. Удаль лихая смирилась, Спиртное не лилось, не пенилось, Гармошка играла кадрили. Стонала большая Империя… Крепко гармонь держали, Да тучи, клубясь, пришли, Клыками, глумясь, терзали, Рвали гармонь и жгли. Народ поднялся с колена, Врага опрокинул ниц, Россия – гармонь, не тленна, Слезами умылся фриц. Гармонист же казался вечным, Но настал и его черёд, Ушёл в небеса «сердечный», Теплеть стал вчерашний лёд.

Утвердился затем простецкий, Казалось, что в доску свой, Залихватски играл, молодецки, Пиджака же сменил покрой. Волос не имел красавец, Но смел был, держал фасон – Буржуям грозил его палец, И ботинок с трибуны ООН. Но был он смещён волосатым. И правило это доказано, При власти Советской с усатого, Лысый сменял волосатого. Правило это, ли мистика, Или слепая случайность, Такая нелепая истина, В погоне из крайности в крайность.

Волосатый играл, как просили, Гармонь всю, дугою выгнув, Устала страна, но привыкла, Как в долг раздавали Россию. Спиртное лилось все больше, Спивался народ под гармонь, Захотелось свободы, как в Польше, Гармониста другого на трон. А этот старел – был не вечен, Под вечер ушел на покой, А трон гармониста захвачен, Чекиста был жёсткой рукой. В игре зазвучали марши, Басы загудели вновь, Но были они не страшны, Били не в глаз, а в бровь… Но радостью не был встречен, Скатилась его звезда, Меченый на трон был повенчан, С речами пустить поезда… Но дальше пустых разговоров. Дело не шло и не клеилось. Гармонь стала полем раздора. И в сторону кренилась, кренилась. А пьянство опять процветало, Хоть лозу уж давно порубили, А разве она виновата, Что рубль ни за что погубили. А голос же был все речистей, Играла гармонь даже лихо, В стране потерялась гречиха, И другие продукты тихо.

Разве можно обманывать долго? Одного человека – всегда, Всех обмануть – ненадолго, Только всех и всегда – никогда. Перемены пришли, налетели, Полотнище красное в клочья, Кнопки в рядах поредели, Но гармонь оказалась прочной. Игрок получил отставку, На смену пришел другой, Гармонь приподнял он с лавки, И тронул лады рукой. Но выпить любил, по – русски, Из рук выпускал гармонь, А ему подливали в кружку, Держать помогали трон. В ответ отрывал он недра, Расплачивался сполна, Для того находились средства, И мышь, превращалась в слона. Устал он терзать трехрядку, Силы видать пропил, Народ не пошел в присядку, Насильно не будешь мил. Шалило его здоровье, Хотелось ещё пожить, Повел на преемника бровью, Но другого призвал служить. Взглядом ревнивым окинул, Не ленив ли в игре гармонист, А тот его отодвинул, Прошелся по кнопочкам вниз.

Лады гармонист настроил, Был он далеко не старым, Взгляд его был строгим, Веселым, порой, и усталым… Пьянство пошло на убыль, Окреп, утвердился рубль, Лишь на юге свистели пули, И порой задевали грудь.

Пройдя через горести, беды, Сквозь медные трубы фанфар, Гармонь дождалась победы, Где выборы правят бал… Будет ли новый рукастым, Ласков ли будет, сердит, Хозяином будет ли гостем? Время поставит вердикт. Бушуют до выборов страсти, Закон соблюсти мы должны, …Ведь нужно кому-то у власти, доверить гармони бразды. Чтоб был он умелым и смелым, Басами не сильно давил, Радел за народное дело, И врага, если надо, побил. А будет ли он волосатым? Пусть случай решает вопрос, Лишь только б работал «касатик», И пользу России принёс.

Дарит счастья так немного, Нам Создатель неспроста, Он видит все и судит строго, Почитали, что б Христа. Синица стала бы весомей, Птицы той, что в облаках, Если б счастье в каждом доме, Было ласкано в руках. Много-ль, мало, как проверить, Как узнать такую весть? Не лучше ли в себя поверить, Сохраняя то, что есть. Обласкайте счастье, люди, Пусть улыбка на устах, Светит в праздники и будни, И молитесь на Христа.

Свобода пружиною сжалась при власти, Той, что Советской, звалась много лет, Но Союз нерушимый распался на части, И к счастью она устремилась на свет. Свобода на крыльях взлетела Икаром, И полетела в бескрайнюю высь, Но обожглась она солнечным жаром, И приземлилась на грешную жизнь. Ветер свободы вздернул вверх платье, Миру открылся сверкающий вид, Россия осталась одна и без братьев, И без сестер прикрывающих стыд. Бедная сжалась шагреневой кожей, Россию терзать стали – стыд, да и срам, А кто-то смотрел с маслянистою рожей, И дать бы хотелось, ему по зубам. Россия огромна своими просторами, Она, как гармонь, растянула меха, В ней русская удаль и песни задорные, И силы немерены против греха. Свобода в России найдет воплощение, В громких проектах и славных делах, Время такое, придет без сомнения, Была бы воля и сила в руках.

В плену ледяного насилия, Под сводами толстого льда, Из стенок как будто Бастилии, Стремится к свободе вода. Явленье в природе фатальное, Он скован морями в стекле, Пронзен и пришпилен за талию, Вращения осью к Земле. Похож на огромный аквариум, Сосуд на макушке Земли, Но крышку на нём так задраили, Открыть, чтоб вовек не могли. В белесые шубы наряжены, Владыки ледовых пустынь, Встречают людей настороженно, Доверчивы, но не просты. Там воздух стерильней аптечного, Ложи хоть в пробирку, так густ, Он потчует каждого встречного, В устах его чувствуешь хруст. Полярная ночь не безмолвная, Звенит от вибраций огня, В полярном сиянии полная, Картина и ночи и дня.

Поезда, поезда, куда вас черти несут? Колеса стучат, а в вагонах скучают. Пассажиры кто спят, кто вино пьют, едят, А кто-то мечтает. Поезда, поезда, вы уносите грусть, и тоску и печаль, по нитям стальным, от вокзала к вокзалу. Кто остался, тех жаль, но надеются пусть, вы вернетесь устало. Вперед поезда, по стальным по путям, вы уноситесь вдаль, и торопитесь к людям. Вы уносите грусть на плечах и печаль, и дарите радость праздника в будни.

Они влюбились с малолетства, Возможно даже, лет с пяти, Но вот окончилось их детство, Ему и в Армию идти. Прощались долго в поцелуях, Казалось, свет вокруг погас, Говорил он ей: – «Вернусь я», Не отводя от милой глаз. Два года службы – не помеха, Для этой пламенной любви, Но бывают в жизни схемы, Иные, чем хотелось бы. В тот год в Литву уехал отчим, Увез ее и всю семью. Союз распался и грохочет, Его отправили в Чечню. Любовь разлукой проверялась, На Земле который раз, Их переписка оборвалась, И слезы вышибла из глаз. Как фугас, немая тяжесть, Брала сердце на излом, И толкала, будто в пропасть, Подогнав на горло ком… Два года службы пролетели, Жив, здоров, вернулся в дом, Душа вот только опустела, И в характере надлом. Искать пытался – безуспешно, Запросы слал и ждал ответ, И вывод сделал безутешный – Его любви на свете – нет. А раз так и жизнь постыла, Он пошел в военкомат, Есть желание и сила, Подписался на контракт. Снова он в военной форме, Руки помнят «калаша», Паек сухой и каша в норме, И успокоилась душа. В школе снайперской учился, И назначен был в Чечню, Опыт первой пригодился, Во вторую там войну. За глаза был прозван Докой, Что похвально на войне, А с оптической винтовкой, Докой стал еще вдвойне Снайпер все прошел по полной, Не раз груз – 200 провожал, Друзей терял, а ворон черный, Уже над ним круги сжимал. Там, где фронт и тыл размыты, Проходит линия огня, По сердцам солдат убитых, Злость, в живых сердцах будя. Дока стал еще мудрее, Прикипел душой к стволу, Винтовку первую лелеял, И завидовал орлу. Вот ему бы эту зоркость, И размах крыла в сажень, Одолел бы мира косность. И любовь нашел за день… А война все грохотала, Горы плавились в асфальт. Сколько драться дней осталось? Правды нет, кругом лишь фальшь… На войне и так все мерзко, А тут повадился стрелять, Снайпер вражеский и дерзкий, Головы не даст поднять. Хитроумный волонтер, Мастер маскировки, Сделал он не мало дыр, В наших гимнастерках. Только наш герой в сноровке, Не уступит ни кому, Потому ему с винтовкой, Поручают одному, Посидеть день, два в засаде, И прочесать зеленку, Отыскать того, кто гадит, Померяться силенками. День сидит в засаде Дока А оттуда нет вестей, Его винтовочка промокла, День второй он ждет гостей. И он пришел, под вечер только, Проскользнула в зелень тень, Дока ждал ее ведь сколько, В маскировке тут, как пень. В окуляре Дока видит, В боевом раскрасе взгляд, Платок зеленый, он не выдаст, И зубов в улыбке ряд. Ну, пора поставить точку, Мы не лыком шиты. Выстрел – падает платочек, С головой прошитой. Так уж принято в отряде, Там, где снайпер наш служил, Нет предлога для обряда, Не смотреть, кого убил. Только здесь особый случай, Или интуиция, Парень выбрался за ручей, Нарушив ту инструкцию. Он пошел, ползком руками, Где бегом, где кувырком, Подобрался к цели ловко, И повернул ее рывком. Голова пробита пулей, Кровь струится по лицу, А глаза ее…ее ведь были, Он узнал их за версту…

Небосвод раскинул дали, В нем, как звездное руно, Ласкает взгляд и удивляет, Бездна та, что за Луной. Земля же кружит в танце, На скошенной оси, Вокруг протуберанцев, Солнца колесит. А Человек обжил планету, На Земле, где только не был, Сам в XX век ракету, Запустил к Луне на небо. Сошел с ракеты первый спутник, Облетел вокруг Земли, А потом настали будни, Людей в те дали повезли. Челноком летал к орбите, Шатл уже в который раз, Человек путем открытым, Выполнял страны наказ. Шатл – Коламбия испытан, В одиссеях к МКС, В космос плыть ему обыденно, Отдыхает МЧС. НАСА знает цену риска, Космос игр не любит, На орбиту путь не близкий, Шатл канаты рубит. Полет нормальный, все о-кэй, Впереди стыковка, В режиме штатном у дверей, МКС парковка. Стыковка – четкая работа, Регламент выполнен и в путь, Впереди уже суббота, И пора бы отдохнуть. Астронавты сели в кресла, И готовы стартовать, Аргонавты жмут на весла, И отмашку просят дать. Вот МКС исчезла в бездне, Шатл идет сквозь невесомость, Отметив путь последней песней, Позывными в безысходность. Атмосфера гуще, гуще, Оболочка, словно в пекле, Жить Каламбии отпущено, Чуть, чуть, чуть и вот затлела. В потоке яростном горели, Кресла, люди и металл, На Земле осиротели, Те, кто больше всех их ждал… Слез не выплакать и горе, Поселилось в Пенелопах, В платочках скорбных облака, Корабль Каламбия в обломках… Но небо будет звать отважных, Там руно из звездной пыли, И важно, что уже отжата, Пружина, что пронзает, дали.

Дни летят на склоне лет. Вереницей птиц, Ставит время метку-след. По страницам лиц. Год за годом резво катит, Время колесо, Молодым был, думал, хватит, Здоровья лет на сто, А теперь, когда полтинник, Мимо пролетел, Познал банальность поликлиник, И больниц удел. Пусть душой остался молод, Где та новизна? Красит бороду и волос, Жадно седина. Тают искорки во взоре, И не так силен, Красоваться буду вскоре, Как осенний клен. Так охота в те края, Где когда-то рос, Может быть, остался я, В памяти берез. Вот приеду приласкаю, Их кору рукой, И меня они признают. Свой ведь, не чужой. Ветерок по листьям свежей, Пробежит волной, Прикоснусь лицом к ним нежно, Я пришел домой.

Богата в России талантов палитра, Каждый талант в ремесле, словно бог, Не зная усталости, творит, и в молитве, Люди ступают к нему на порог. Но сколько талантов погублено водкой, Сколько утоплено в красном вине? Всех не спасти, не построена лодка, Видимо, тоже по их же вине. В России сапожник всегда без сапог, Зато напивается в стельку, Если б не пил он, конечно, бы мог, Сшить сапоги за недельку. Портной, пусть кудесник в своем ремесле, А в безделье не будет скуп, Отличаться не будет в том же числе, Напьется вот только в лоскут. Печник отличится, напившись в дым, Ему это сделать не трудно, Печь вот сложил движеньем простым, И проси дымовые потрубно. Старьевщик напьется, похоже, в хлам, Собрав всякой мелочи кучу, Работа, как хобби, и выпить не срам, Ремеслу он любого научит. Столяр строгает в своей мастерской, Стружки летят в полоску. Устанет, работая день-деньской, Напьется с усталости в доску Наваристых щей из котла отведав, Повар пропустит сто грамм, Но если повторит сто раз до обеда, В сосиску напьется там. Охотник устанет в лесу колесить, На колени присядет к костру, Натянуты струны души на ветру, Просят сто грамм и курить. Убыль природе он не нанес, Убежало зверье в лес, В дупель напьется, и будет пес, Лизать его красный нос. В профессии каждой изюминка есть, Познать ее можно с годами, А время несется и надо успеть, При жизни наполнить делами.

Недра тундры с ранней рани, Рвут вертушки сильной грани. Вышка вверх поднялась кедром, Бур все глубже бурит недра, Метр за метром, метр за метром. Фреза алмазными зубами Режет грунт и дробит камни, Зовет трубу на поле брани. День за днем буряты бурят, Редко курят, Щели глазок узких щурят. Их буровая, тужась в схватках, Рождает нефть в истоме сладкой. И вот уже струя фонтаном, Вверх рванула долгожданным, Из глубин Земли по трубам Нефть пошла струей упругой, Впереди другая жизнь, Гудит труба: «Держись, держись» В процессе этом есть резон, Бензин рождает нефть потом.

По трассе шла вишневая девятка, Водитель жал усиленно на газ, Жена его лежала сзади в схватках, Ей рожать приспичило сейчас. А рядом на сиденье сбоку, Как две антенны, уши навострив, Собака так смотрела на дорогу, Молила будто, чтоб остановил. На резкий крик жены он обернулся, О, лучше бы он все ж остановил, Машина повернула, как нырнула, Металла тушу в дерево вонзив. Погибли двое, на одном дыхании, Овчарку выбросило с места на лесок, Человек родился, жив и отдыхает, Водичку слив впервые на песок. Две души взлетевших, видят только, Врачей в халатах, скомканный металл, Овчарка рядом жутко воет волком, Да звуки громкие малыш там испускал. А потом то место опустело, Два тела в скорую, машину в самосвал. Не знал малыш, что здесь осиротел он, Да собака ждала, хозяин чтоб позвал. Трасса эта местным всем знакома, На ней бывало много разных бед, Но этот случай помнят в каждом доме, Как был рожден малыш на белый свет. Весть та обежала все пороги, В городе судачили о том, Как овчарка дежурит у дороги, И как ребеночка отправили в роддом. С тех пор как, то ЧП свершилось, На трассе наблюдали шофера. На месте том, под деревом прижилась, Собака, что кидалась к буферам. К буферам машин вишневых цветом, В надежде, что хозяин там сидит, На свете лучший из людей, но что-то нет его. Пусть приедет, а она простит. Кормилась тем, что подносили люди, Томилась там, но не бросала пост, В жару и в холод, в праздники и будни, На месте ждал хозяина тот пес. Дни летели, месяцы и годы, Собачья верность обросла молвой, Сердца сжимались, видя в непогоду, Глаза овчарки в сумраке с мольбой. Шофера привыкли к ней, своей признали, Считалось долгом накормить ее, Дорогой долго пса все вспоминали, Словом добрым, вроде: – «Е, мое». Прошло семь лет, овчарка вдруг исчезла, Под деревом лишь вмятый в землю след, Может быть, ушла из за болезни, Или от тоски, что друга долго нет. Трасса сразу как-то опустела, Потускнели лица бравых шоферов, На сердце камень, жаль что не сумели, Помочь овчарке выбрать новый кров. Скинулись на трассе, кто, чем может, На памятник собрали, пусть гранит, Память о собаке, как положено, Дольше для потомков сохранит. Теперь стоит, ветрами обдуваем, Каменной овчарки силуэт, Без имени, но каждый здешний знает, За верность, что хранила столько лет.

Программа «Время» ставит точку, За ней «Однако», как P.S. Леонтьев здесь без проволочки, Укажет каждому, где сесть.

Эдвард Радзинский слова мастер, И Геростата в том догнал, Что всю историю на части, Разнес, собрал и нам подал. В архивах рылся, словно пленник, С младых ногтей науки грыз, И рады мы, что современник, Дыру во времени прогрыз.

Скажет слово, точно кремень, Супер-профи, мастер-класс, Журналист фильтрует время, Паутиной точных фраз. Строит логику он крепко, Тянет мягко на себя, Чтобы вытянуть суть-репку. Из проблемы бытия. И чтобы мир скорей прозрел, Пришли другие времена, Это он Владимир Познер, Раз в неделю в стременах.

Доброе утро на первом канале, Малахов желал нам в начале пути. Делал себя он, стирая скандалы, Сам не был нахалом, как ни крути. Как «Мойдодыр», он на стирке трудился, А пять вечеров уж готовили старт, Он не устал, будто снова родился, И с микрофоном на финише встал. Пять вечеров одолел одной левой, И пусть говорят, что в эфире слабак, Правой он Тэффи поймал, словно деву, Кто рыбу не ловит, тот не рыбак.

Автомат стократным матом, Изрыгает в ствол свинец, Пули цель нашли – солдата, Стонет вражеский боец. Жив «курилка», только ранен, И спешит за камень лечь, Парень крепок, скоро встанет, Свой «калаш», срывая с плеч. Два бойца, война чужая, И у каждого душа, Правду носит, но другая, Правда, им сейчас нужна. Глаз высматривает зорко, Ухо слышит каждый хруст, Нюх стал острым, как у волка, А рожок, похоже, пуст. И другого нет в запасе, Боекомплект расстрелян в дым, Ждут друзья сейчас на базе, А он под взглядом, чьим то злым. Вот и тот ответил бойко, Сбив фонтаном пядь земли, На войне быть надо стойким, Нервы бы, не подвели. А ему и крыть то нечем, Автомат без пуль завис, Не скоро вечер, что бы встречи, Избежать, скатившись вниз. Каску выставил – подставу, Из травы на ней венец, Плавно сдвинул чуть направо. И получил в нее свинец. И нет помощи солдату, Пусть в рукопашной штык остер, Не попрешь с ним к автомату, Что патронами подперт. Притаился, ожидая, Отползет, быть может враг, Он ведь ранен и страдает, И позади него овраг. Но, похоже, тот не думал, Как тайком уйти от пуль, На травы гребенку клюнул, И подстриг ее под нуль. Подстав до ночи бы хватило, Лишь бы пули тратил враг, Но солнце жару припустило, И тот замолк, не бросив флаг. Сверху все, как на ладони, Солнце зорко пялит глаз, Тот, что ранен, уж не стонет, И автомат его погас. А другой лишь затаился, Камуфляжем в зелень врос, Каплей с фляжки не напился, Пот ручьем течет с волос. В этом маленьком сраженье, Первый бросил пробный шар, Прокатился пять саженей, В кулаке штык – нож зажал. Нет ответа на движенье, Видно враг ослаб от ран, План созрел в одно мгновенье, Идти ва-банк, как на таран. Два броска и цель накрыта, Только дрогнула рука, С головы косынка сбита, В ухе девичья серьга. Вороненый ствол, как горло, Сжала тонкая рука, Обманул журавлик подло, Звал когда за облака. Сквозная рана у девицы, И нет ответа на вопрос, Променяла как синицу, На «калаш», что в руки врос?

Берцы сбивают росу к ногам, Руками разводим туман, Идем в марш броске и сердце нам, В груди отбивает там-там. Припев: Мы из спецназа – этим все сказано, Каждый боец – это профи. Драться так, драться, все мы повязаны, Приказом и братством по крови. В боекомплекте патронов не счесть, Бронежилет тяжел, Бойцам не легко, но надо успеть, Чтоб враг далеко не ушел. Осторожен противник и даже хитер, Обучен стрелять бегло, И мы при оружии, каждый сапер, Устроим ему пекло. Наш командир уверен в себе, Уверен и в каждом из нас, Сверена жизнь, как часы и компас, Нам рано в запас, мы в седле. Задача поставлена, будем брать, Прикроем друг другу спины. Ад если будет, не нам умирать, Врагу пусть достанутся мины. Мы из спецназа – армии соль, Без нас операции пресны, Тело под формой не чувствует боль, А сердце болит, если честно.

Броня у танка, тоже в камуфляже, Душа машины, черная, как смоль, Земля такая же, под гусеницы ляжет, А рычаг натер уже мозоль. Давай, танкист, гвозди по косогорам, Дави на газ, иди по дну реки, Бить врага, учись ему на горе, Но свою машину береги. Мы, танкисты, хваткие ребята, В нашей технике уверены вполне, Пусть за броней, не сладкая работа, Зато всегда, всегда мы на коне. В машину вложен, труд людей не малый, Под броней душа ее поет, И честь свою танкист не замарает, Служа Отечеству, он смело в бой идет. Танк летит, как ласточка по кручам, Пушка меткая в прицел берет врага, Он уважать, ее уже научен, И жить готов у черта на рогах.

Не радуешь формой и вкусом, И запаха нет у тебя, Катишь без страха арбузом, И смотришь на мир, как судья. Начало твое в мироздании, Промысел, знать божества, Ты мать и причина создания, Космического вещества. В звездных системах планетам, Ты даришь момент бытия, Скопленья галактик при этом, Вращаешь по кругу, шутя. По сущности ты не материя, Но воздев вездесущие руки, Крутишь колеса истории, И по сути – мы все твои слуги.

Последний звонок не забылся, В ушах колокольчика звон, С мобильной мелодией слился, И душу тревожит как сон. Будет ли мне альма-матер, Тот ВУЗ, что сегодня штурмую? Абитурой зовусь и характер, На экзаменах снова шлифую. Родители будьте спокойны, Вы дали, что можно сполна, Простите меня, что невольно, Стану дальше от вас и двора. Школа прощай, до свиданья, Другая дорога зовет, Она не имеет названья, И конь здесь другой повезет. А детство мое, вдруг напомнит, Другая совсем детвора, Дворы, где играл я, наполнит, А мне в жизнь большую пора.

Белая ночь, словно белая птица, Над Петербургом простерла крыло, Накрыла вуалью прозрачного ситца, Заря не алеет, но очень светло. Белою ночью дома не спится. Теплой слезою щеку обожгло, Бал выпускной был, время проститься, Со школой милой нам подошло. Мы этой ночью простимся со школой, Сколько чудесных здесь лет провели. Когда еще вновь, мы увидимся, скоро ль, А над Невой уж мосты развели. Мосты раскололись на части в асфальте, Как руки поднялись, взметнувшись в зенит, Мы разделились и кружимся в вальсе, Для нас колокольчик школьный звенит. Вот ночь позади и золотом светит, Луч солнца на шпилях несущихся ввысь. Что впереди, кто нам ответит? Много дорог, где твоя разберись. Припев: Белая ночь, белая ночь, Не улетай, как птица прочь, Крылья низко не опускай, Бал выпускной не закрывай, Продли ты нам еще этот вечер, И успокой балтийский ветер.

Служить бы Отечеству в Армии рад, Только боюсь дедовщины, Говорят, что деды там, такое творят, Не слабо любому мужчине. Крокодила там сушат, прикладом бьют, Унижают полгода солдата, Родился зачем, если жить не дают, Страдают в погонах ребята. Я не мужчина, но все ж не юнец, Ломать свой характер не дам, А если придется служить, наконец, Стану таким, как Ван Дам. Призыв мой отсрочьте, прошу комиссар Казарма пускай подождет, Маме студентом быть обещал, Мне форма солдатская жмет. Буду учиться, а лет через пять, Об Армии думать забуду, Она не забудет, когда вновь опять, Повестка придет, как простуда. Долг свой отдам, отслужу, как положено, Стану таким как Ван Дам, Но никогда, не унижу, не брошу, Солдат молодых, как был сам.

Нью-Йорк – это город контрастов, Застойного прошлого штамп, Народу в нем, как в Гондурасе, А живут много лучше, чем там. Символом каждого города, Может быть. что-то из ретро, Душа у Нью-Йорка так молода, И слушает музыку ветра. Символом стали две башни, Высотки, пронзившие высь, Коробки многоэтажные, Свечей к облакам поднялись. Смотрели они прямо в небо, И были похожи, как братья, Как две единицы. В то лето, Еще не звучали проклятья. По чьей суждено было воле, Стереть их в дорожную пыль? В глазах отражается горе, Это не сказка, а быль. Реальность имеет границу, Одиннадцатого сентября, Жизнь повернула страницу, Истории календаря.