Часть II.
БАГИРОВ И ДРУГИЕ.
Баку, апрель 1956 года
Ранее уже говорилось о некоторых особенностях судебного процесса по делу Багирова и других, состоявшегося после прошедшего в феврале 1956 г. XX съезда КПСС. Однако следует сказать и ещё об одной особенности этого судебного процесса. Напомню, что подсудимые по делу Рапавы, Рухадзе и других ссылались на то, что они выполняли, как потом оказалось, преступные указания Берии. В этом же судебном процессе на скамье подсудимых вместе с другими находился тот, преступные указания которого они выполняли, занимая ответственные должности в органах государственной безопасности республики. Это был первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Азербайджана Мир Джафар Аббас оглы Багиров. Это накладывало определённый отпечаток на содержание показаний других подсудимых, которые свои действия пытались оправдать присущей им исполнительностью, когда они, не задумываясь, делали всё, что от них требовал Багиров. Последний не во всех случаях отрицал обоснованность таких утверждений других подсудимых.
Обстоятельства, исследовавшиеся на этом судебном процессе, показали, как пришедший к руководству Компартией Азербайджана бывший чекист внедрял самые худшие методы чекистской работы в руководство не только партией, но и всеми отраслями народного хозяйства, а также наукой и культурой республики. Впрочем, для эпохи сталинщины это было характерно не только для Азербайджана.
В ходе судебного разбирательства было убедительно подтверждено, что именно Багиров руководил всей деятельностью органов государственной безопасности республики. Помимо показаний об этом других подсудимых, сказанное подтверждается содержанием многочисленных документов, которые были исследованы судом. Взять хотя бы письмо Берии наркому внутренних дел Азербайджанской ССР Емельянову в связи с направлением в республику группы работников НКВД СССР во главе с заместителем начальника Главного экономического управления НКВД СССР Наседкиным «для оказания […] практической помощи в развороте следствия по делу арестованных агентов иностранных разведок» (далее указывались фамилии арестованных). В письме Емельянову предписывалось: «Вместе с тов. Наседкиным вам необходимо направить следствие на выявление всех лиц, причастных к шпионской работе в пользу английских разведывательных органов и до конца вскрыть всю практическую вражескую работу, проводившуюся в народном хозяйстве Азербайджана… Особое внимание при этом обратите на вскрытие шпионско-диверсионных очагов в системе Бакинской нефтяной промышленности и выявление каналов связи арестованных шпионов с иностранными разведывательными органами.
Все мероприятия, связанные с выполнением настоящего задания, согласовывайте с секретарём ЦК Азербайджанской КП/б/ тов. Багировым.
О результатах следствия информируйте с высылкой копий всех протоколов допросов».
Вот такое указание было получено Емельяновым, и оно выполнялось беспрекословно. Ну, а что касается вскрытия «шпионско-диверсионных очагов в системе Бакинской нефтяной промышленности», то их «вскрыли», и немалое число работников этой отрасли были затем уничтожены при отсутствии к этому каких-либо, хотя бы самых малейших, оснований.
Судом также были установлены немалочисленные факты участия первого секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана в избиении арестованных. Это тоже, пожалуй, можно отнести к особенностям судебного процесса по делу Багирова и других.
Вместе с Багировым перед судом предстали и бывшие руководящие работники НКВД-МВД-МГБ республики Р.А. Маркарян, Х.И. Григорян, Т.М. Борщев, А.С. Атакишиев, и С.Ф. Емельянов.
Дело в отношении названных лиц рассматривалось в открытых судебных заседаниях с 12 по 26 апреля 1956 г. в Баку Военной коллегией Верховного Суда СССР в составе: председательствующего генерал-лейтенанта юстиции А.А. Чепцова и членов полковников юстиции Г.Е. Коваленко и А.А. Костромина. Обвинение поддерживал Генеральный прокурор Союза ССР Действительный государственный советник юстиции Р.А. Руденко. Защиту подсудимых осуществляли адвокаты В.Н. Гаврилов, Г.С. Семеновский, П.Я. Богачев, Я.М. Нутенко, К.Н. Апраксин и М.М. Гринёв. Секретарями судебных заседаний были капитан М.В. Афанасьев и автор этой книги.
Судебный процесс проходил в городе, который в начале XX века являлся крупнейшим центром революционного движения не только в Закавказье, но и во всём Российском государстве. В пролетарских рядах Баку находились представители более тридцати национальностей, активно боровшихся с царским самодержавием. В этой борьбе участвовали и те, кто потом станет жертвами сталинщины. Среди них: будущий председатель ЦИК Азербайджанской ССР С.М. Эфендиев, будущий председатель СНК республики Д.Х. Буниатзаде и многие другие.
На каждом судебном заседании присутствовали несколько сот человек, которые напряженно, с большим вниманием следили за ходом судебного разбирательства. Гул возмущения прокатывался по залу, когда исследовались факты бесчеловечного обращения с арестованными, рассказывалось о коварстве Багирова. Иногда раздавался смех, горький смех. Это случалось, когда, например, перечислялись, какие антисоветские организации якобы действовали на территории Азербайджана. Так, Григорян в суде показал, что по данным НКВД Азербайджана в 1937–1938 гг. в республике действовали следующие антисоветские организации:
• «троцкистская контрреволюционная организация»;
• «контрреволюционная организация правых (в блоке со всеми другими контрреволюционными организациями);
• «параллельный контрреволюционный центр «запасный контрреволюционный центр»
• «повстанческая контрреволюционная террористическая диверсионная организация».
В районах республики якобы существовали филиалы этих организаций.
Присутствовавшим становилось понятным, что эти «антисоветские организации» — плод уродливой фантазии не только сотрудников НКВД Азербайджана, но и тех, кто сверху направлял их деятельность на выявление и искоренение «врагов народа».
Всем подсудимым вменялись в вину грубейшие нарушения законности, следствием чего явилось уничтожение большого числа ни в чём не виновных людей, в первую очередь тех, кто разоблачал и мог разоблачить далеко не светлое прошлое Берии и Багирова, кто активно выступал против их диктаторских методов руководства. Было уничтожено много и тех, к то к ним не имел никакого отношения, но были «разоблачены» как «враги народа».
Кто же такой Багиров?
Если заглянуть в официальные источники, то можно узнать, что наш «герой» родился 17 сентября 1896 г. в городе Кубе Бакинской губернии в бедной семье. Окончил высшее начальное училище, педагогические курсы, работал учителем в сельской школе. В марте 1917 г. Багиров вступил в партию большевиков. В 1918–1920 гг. находился на ответственной военно-политической работе в армии. В 1920 г. после восстановления советской власти в Азербайджане был заместителем председателя Карабахского областного ревкома, затем комиссаром и председателем реввоентрибунала Азербайджанской дивизии и заместителем председателя реввоентрибунала 11-й армии. С 1921 по 1930 гг. Багиров — председатель Азербайджанской чрезвычайной комиссии, ОГПУ, народный комиссар внутренних дел республики, заместитель председателя Совнаркома Азербайджанской ССР. В 1932–1933 гг. он — председатель Совнаркома республики, ас 1933 г. до апреля 1953 г. являлся первым секретарем ЦК Коммунистической партии Азербайджана и Бакинского горкома партии. Избирался в члены ЦК КПСС, в марте — июле 1953 г. он являлся кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. Во время Великой Отечественной войны был членом Военного Совета Закавказского фронта. Награжден пятью орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, а также значком «Почетный чекист».
Совсем иным высветился образ Багирова в ходе судебного разбирательства.
После Февральской буржуазно-демократической революции Багирова, проживавшего в Кубе, назначают начальником милиции еврейской слободы, а затем — помощником уездного комиссара Алибека Зизикского, который был крупным помещиком. Эту должность Багиров занимал до конца ноября 1917 г. Уездный комиссариат формировался местными помещиками и другими богачами.
Багиров вместе с Зизикским участвовал в разоружении солдат, возвращавшихся с фронта, причём это не обходилось без кровопролития. Отобранное оружие раздавалось богачам и уголовникам, которые использовались в целях поддержания власти помещиков.
В автобиографии Багиров указывал, что для борьбы с контрреволюционерами в Кубинском уезде он сформировал так называемый «летучий отряд». При допросе же по делу он отказался от этого утверждения, пояснив, что никакой борьбы с беками и другими контрреволюционерами не вёл. Как установлено, «летучий отряд» фактически являлся бандитской группой, занимавшейся грабежами населения, убийствами. Никакого участия в установлении Советской власти в Кубе Багиров не принимал, хотя он всегда это указывал в соответствующих документах.
Багиров и позже поддерживал связь с Зизикским, помог ему легализоваться. При обыске у него были обнаружены копии документов, свидетельствовавших о его совместной службе с Зизикским.
Стремление суда выяснить, когда же Багиров фактически вступил в партию большевиков, не увенчалось успехом. Как пояснил Багиров, собрания, на котором обсуждался бы вопрос о его приеме в партию, не проводилось, а в партию его зачислили три человека, поручившись за него. Позже Багиров утверждал, что в партию был принят на совместном собрании парторганизации 1-й Азербайджанской дивизии, фракции Кубинского районного Совета крестьянских депутатов и большевиков Кубы. Но это утверждалось им, заявил Багиров в суде, «по недоразумению».
К делу приобщена копия протокола собрания партийной организации в связи с проводившейся в 1920 г. перерегистрацией членов партии. На заданный вопрос Багиров ответил, что в партию он вступил в июне 1918 г., а поручителями были Вилков, Шарапов, Нарчемашвили и Агаев. Между тем установлено, что Нарчемашвили в партию вступил в ноябре 1918 г. и, следовательно, в июне того же года не мог давать своего поручительства Багирову. В суде Багиров утверждал, что указанное время вступления в партию названо им тоже «по недоразумению». Так и осталось невыясненным, когда и при каких обстоятельствах Багиров вступил в партию большевиков,
Признавая установленными те или иные факты, Багиров каждый раз пытался обосновать свои противоречивые объяснения не только о времени вступления в партию, но и по другим фактам, характеризующим его не с лучшей стороны, «недоразумением» или «неточностью, допущенной при заполнении в прошлые годы соответствующих анкет».
Председателя АзЧК Багирова в 1922 г. исключали из партии за злоупотребление властью, избиение арестованных, Однако по просьбе Сталина он был восстановлен в её рядах. Видимо, уже тогда Сталин увидел в Багирове одного из тех, на кого можно опереться, осуществляя свои честолюбивые устремления по захвату власти и утверждению на вершине партократической пирамиды. В дальнейшем, как это установлено в ходе судебного разбирательства, Багиров пользовался полной поддержкой Сталина и Берии. Характеру их отношений было уделено должное внимание, чтобы уяснить мотивы преступной деятельности Багирова.
Как показал Багиров в суде, с конца 1921 г. и до разоблачения Берии он поддерживал с ним связь, дружил, несмотря на то, что «наблюдал отдельные факты его нечестности и подлости». Защищал Берию во время чистки партии в 1921 г., а Берия защищал его.
Как относился Багиров к прошлому Берии?
В то время, когда Багиров был председателем АзЧК, а Берия его заместителем, в делах мусаватистской контрразведки обнаружили документы, свидетельствующие о службе Берии агентом названной контрразведки по наружному наблюдению с месячным окладом в 800 рублей. Об этом доложили Багирову. Он забрал названные документы и заявил, что в мусаватистскую контрразведку Берия направлялся подпольной бакинской большевистской организацией. Однако это была легенда, призванная ввести в заблуждение тех, кто не знал фактических обстоятельств биографии Берии. Те же, кто знал, что из себя представлял Берия, впоследствии были уничтожены. И в этом далеко не последнюю роль сыграл Багиров. В Азербайджане были уничтожены старые члены партии — активные участники революционного движения, которые возмущались тем, что агент мусаватистской контрразведки Лаврентий Берия стремительно поднимается вверх по партийной лестнице. Они не могли понять, как такой человек мог занимать пост секретаря Заккрайкома. В расправе над старейшими большевиками — подпольщиками, активными участниками борьбы за установление Советской власти в Азербайджане, выражавшими политическое недоверие Берии, а также недовольство деятельностью Багирова и пытавшимися разоблачить его в грубейших нарушениях законности, активное участие принял сам Багиров,
По указанию Багирова были арестованы члены партии с 1902 г. -И.И. Анашкин, с 1903 г. — Д.В. Веселов и Е.В. Ульянов, с 1904 г. -Баба Алиев, Л.А. Арустамов и М.Г. Плешаков, с 1905 г. — М.Л. Арзаян и Г.И. Попов, с 1906 г. — И.И. Довлатов, Н.В. Манучаров и Б.Н. Овчиян, с 1907 г. — А.С. Багдасаров и Т.К. Дерзабекян и другие. Большинство из них были потом расстреляны (прошли по категории 1 в так называемых «сталинских списках»), либо погибли в сталинских лагерях.
Конечно же, при всем том нельзя не учитывать и отношение Сталина к Берии, в котором он видел надежного исполнителя всех его желаний. В этой связи нет оснований не верить Багирову, когда он в судебном заседании в своём последнем слове заявил, что когда в 1937 г. официально был поднят вопрос о работе Берии в мусаватистской контрразведке не по заданию партийной организации, то Сталин сказал: «Нам об этом известно». Иных пояснений не последовало. В то время этого было достаточно, чтобы позиция Берии в сформировавшейся системе стала несокрушимой, и развязала ему и Багирову руки.
Поэтому не приходиться удивляться, что когда в 1927 г. Багиров был освобожден от должности председателя Азербайджанского ГПУ, то по ходатайству председателя Закавказского ГПУ Берии вновь назначается на прежнюю должность. Берия считал, что именно Багиров является наиболее подходящей кандидатурой.
И ещё такая деталь. При аресте Берии в его служебном сейфе были обнаружены документы о службе его в мусаватистской контрразведке. На первом листе небольшой папки имеется такая надпись: «Передал мне тов. Багиров 1. XI.39 Л.Б.», то есть эта передача, если верить указанной дате, состоялась после назначения Берии Народным комиссаром внутренних дел СССР. Багиров пояснил, что не помнит, при каких обстоятельствах он передал Берии указанные документы. Такие же объяснения он давал и по другим эпизодам, когда его роль в пособничестве Берии, либо в других неблаговидных делах выявлялась в невыгодном для него свете.
Биографии других подсудимых не столь ярки по сравнению с биографией Багирова. Тем не менее, на некоторых их страницах следует остановиться.
Хорен Иванович Григорян родился в 1902 г. в селе Севакар Казанского района Армянской ССР. Армянин. Образование незаконченное высшее. На работу в АзЧК в 1921 г. его принял Берия, являвшийся в то время начальником секретно-политического отдела этого учреждения. Григорян занимал должности младшего регистратора, помощника уполномоченного, уполномоченного, старшего уполномоченного. В 1931 г. его назначили начальником отделения секретно-политического отдела АзГПУ, в 1934 г. — начальником этого отдела. В 1937 г. Григорян назначается начальником воднотранспортного отдела, а через полтора года — начальником 3-го отдела. В 1940 г. Григорян становится начальником секретно-политического отдела НКГБ Азербайджанской ССР. С 1943 г. он — заместитель наркома внутренних дел АзССР, с августа 1947 г. — министр внутренних дел Армянской ССР. Уволен со службы после ареста Берии. Генерал-майор.
Григорян всячески подчёркивал свою близость к Берии. В суде же он утверждал, что это было не более, чем бахвальство с его стороны. Однако, установленные фактические обстоятельства свидетельствуют о том, что у Григоряна имелись все основания для такого бахвальства. Помимо того, что Берия принял Григоряна на работу в АзЧК, именно Берия был одним из рекомендовавших Григоряна в партию. Это обстоятельство Григорян неоднократно подчёркивал в своих анкетах. Хотя Григорян никогда не служил в Красной Гвардии, тем не менее он получил красногвардейскую книжку на основании подложной справки, выданной ему Берией. В этой справке утверждалось: «Настоящим подтверждаю, что т. Григорян Хорен состоял в рядах Красной Гвардии в команде Совета рабочих, красногвардейских и матросских депутатов в 1918 году во время мартовских событий в г. Баку. Эта команда возглавлялась мною…», — писал Берия. В действительности же ничего этого не было, в том числе и командира красногвардейского отряда Берии, хотя сам Берия, разумеется, существовал.
Видимо здесь необходимо сделать небольшое отступление и кратко рассказать о мартовских событиях 1918 г. в Баку.
После падения царизма в стране, как известно, установилось двоевластие: власть Временного правительства и власть Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В Баку Совет рабочих депутатов образовался 6 марта 1917 г. В его составе преобладали меньшевики, эсеры и дашнаки. Большевиков в его составе было всего лишь 9 человек. Большевики вели активную работу по привлечению рабочих на свою сторону с тем, чтобы затем обеспечить переход всей полноты власти в руки Советов рабочих депутатов. Авторитет их среди рабочих Баку рос, к их голосу всё больше и больше прислушивались трудящиеся Баку.
Известие о падении Временного правительства в Петрограде и провозглашении в России власти Советов пришло в Баку 26 октября (8 ноября) 1917 г. На заседании Бакинского Совета 2 ноября 1917 года был избран новый состав Исполнительного комитета Бакинского Совета, который был провозглашен высшей властью в Баку. Таким образом, без вооружённой борьбы власть в Баку 2 ноября 1917 г. перешла в руки Бакинского Совета рабочих и солдатских депутатов.
30 марта 1918 г., опираясь на поддержку буржуазно-помещичьих кругов и в союзе с дагестанскими контрреволюционерами, возглавлявшимися имамом Н. Гоцинским, мусаватисты подняли мятеж. В Баку фактически началась гражданская война.
30, 31 марта и 1 апреля 1918 г. велись ожесточённые бои. С обеих сторон в них участвовали более двадцати тысяч человек, из них более трёх тысяч человек погибли.
1 апреля 1918 г. созданный Комитет революционной обороны предъявил мусаватистам ультиматум с требованием немедленного прекращения военных действий против Советской власти. Ультиматум был принят, и военные действия прекращены.
Вот эти события имелись в виду Берией и Григоряном, когда они фальсифицировали документы, якобы подтверждающие их активное участие в подавлении мятежа мусаватистов в марте 1918 г.
Или вот ещё такой факт. В 1919 г. Григорян был арестован мусаватистской полицией за попытку обменять на рынке сторублевую ассигнацию. В автобиографии и анкетах Григорян постоянно указывал, что из-под ареста его освободил Берия. На самом же деле он был освобождён по ходатайству Армянского консульства в Баку.
Таким образом, уже тогда как Берия, так и Григорян, активно фальсифицировали документы, создавали свои «героические» биографии с целью успешного продвижения по служебной лестнице. Проблемы нравственности и порядочности их не обременяли — для них главным было продвижение по должности, а каким путём и способом, значения не имело.
В 1939 г. сотрудниками Особой Инспекции НКВД СССР было составлено заключение о привлечении Григоряна к ответственности за фальсификацию дел в отношении работников Каспийского пароходства.
Григорян принимает активные меры к тому, чтобы избежать ответственности за фальсификацию уголовных дел. Первое, что он делает — направляет 22 июня 1939 г. письмо Берии. В этом письме говорилось: «Многоуважаемый Лаврентий Павлович! Зорко оберегая Вашу рекомендацию в партию Ленина-Сталина, в течение ряда лет в рядах партии и органах ЧК, ГПУ-НКВД честно, безукоризненно работал за процветание нашей партии. С малых лет в ЧК и по сей день я беспощадно вёл борьбу со всеми врагами нашей партии, с врагами великого советского народа. […] В числе 2-х — 3-х, верно оставшихся нашей партии, из числа старых работников, одним являюсь я, рекомендованный Вами в великую партию Ленина-Сталина».
В защиту Григоряна выступил и Багиров, который в телеграмме Берии указывал: «После получения заключения особоуполномоченного НКВД СССР т. Стефанова от 20 декабря 1939 года, утверждённого т. Крутловым по делу работников АзНКВД Григоряна и Маркмана, подробно ознакомившись со всеми материалами и хорошо зная указанных работников, а также учитывая тяжелое положение с опытными работниками в АзНКВД, убедительно прошу Вас сохранить Григоряна и Маркмана на оперативной работе АзНКВД».
Как показал Емельянов, Багиров запретил выносить на рассмотрение Бюро ЦК АКП/б/ вопрос о Григоряне. В иных подобных случаях такие вопросы обсуждались на заседаниях этого Бюро. И Григорян был оставлен на своём месте, несмотря на то, что прокурор СССР Панкратьев в письме от 24 января 1940 г. информировал Берию о том, что именно Григорян допускал грубейшие нарушения законности в ходе предварительного следствия, требовал от подчинённых ему работников добиваться от арестованных «показаний на руководящих партийных и советских работников…».
Как показал подсудимый Атакишиев, за умение добиваться «признательных» показаний Григорян пользовался особым покровительством наркома внутренних дел республики Сумбатова и считался ведущим работником наркомата. Поэтому не случайно Григоряну поручалось расследование так называемых «ведущих дел», то есть дел на ответственных партийных и советских работников. Атакишиев подтвердил, что Григорян пользовался большой поддержкой и у Багирова. Это не удивительно, такие люди, как Григорян, нужны были не только Берии и Багирову, но и всей тоталитарной системе, сформировавшейся к тому времени в Советском Союзе. Руками таких людей творились многочисленные чёрные дела.
Тимофей Михайлович Борщев родился в 1901 г. в селе Кусары Кусарского района Азербайджана, еврей. Имел незаконченное среднее образование. В органах ЧК-ОГПУ-НКВД-МВД работал с 1920 г., в НКВД Азербайджана — до августа 1938 г. Занимал должности начальника 3-го отдела АзНКВД, с октября 1937 г. до августа 1938 г. являлся заместителем наркома внутренних дел Азербайджанской ССР, а затем наркомом внутренних дел Туркменской ССР. В 1941 г. его перевели на работу в НКГБ СССР на должность заместителя начальника 2-го управления. Через несколько месяцев «по личному указанию Берия Л.П.», как отмечал Борщев в автобиографии, он назначается начальником УНКВД Свердловской области.
И с Борщевым суд не смог до конца разобраться, с какого года он состоял в партии. В анкетах годом вступления в партию он называл 1918-й. Партийный же билет ему выдан лишь в 1920 г. Допрошенный по делу Вельский, который, по утверждению Борщева, рекомендовал его в партию, не подтвердил этого обстоятельства.
В анкетах и автобиографиях Борщев указывал, что за революционную подпольную деятельность он неоднократно подвергался арестам. В суде он пояснил, что это не соответствовало действительности.
В 1920 г. во время работы в АзЧК Борщев был судим за принуждение к сожительству женщины, обвинявшейся в совершении кражи, дело которой он расследовал. Революционный трибунал объявил ему общественный выговор.
На должность заместителя наркома внутренних дел Азербайджанской ССР Борщев был выдвинут Багировым, который, кроме того, предлагал назначить Борщева заместителем председателя Совета народных комиссаров (СНК) республики. Это назначение не состоялось, и Борщев уехал в Туркмению на должность наркома внутренних дел этой республики. Находясь в Туркмении, Борщев поддерживал постоянную связь с Багировым, информировал его о положении дел в этой республике. В исследованных судом письмах Борщев называл Багирова своим учителем, воспитавшим его и давшим ему практическую закалку.
В 1948 г. Борщева уволили в запас по болезни. С назначением в 1953 г. Берии Министром внутренних дел СССР Борщев возвращается на службу в органы государственной безопасности. Имел воинское звание «генерал-лейтенант».
Рубен Амбарцумович Маркарян родился в 1896 г. в городе Шуше Азербайджанской ССР, армянин. Имел двухклассным образованием. В чекистских органах служил с 1921 г. до октября 1953 г. С 1935 г. — в центральном аппарате АзНКВД. Был начальником отделения, а затем возглавлял отдел. В ноябре 1938 г. после ареста наркома внутренних дел Азербайджанской ССР Раева Маркарян до февраля 1939 г. временно исполнял обязанности наркома внутренних дел республики. В феврале 1939 г. по инициативе Багирова назначен заместителем народного комиссара внутренних дел АзССР. С 1943 г. — нарком внутренних дел Дагестанской АССР. Депутат Верховного Совета СССР с 1946 по 1954 г., с 1950 г. депутат Верховного Совета Дагестанской АССР. Генерал-лейтенант.
Ага Салим Ибрагим оглы Атакишиев родился в 1903 г. в г. Баку, азербайджанец, с незаконченным средним образованием. С 1921 г. служил в уголовном розыске, а с 1924 г. — в АзШУ. В 1929 г. привлекался к уголовной ответственности за злоупотребление служебным положением, присвоение и растрату государственных денежных средств и за разглашение секретных сведений. Коллегией АзГПУ 5 сентября 1929 г. было принято решение Атакишиева «приговорить к заключению в концлагерь сроком на три года с увольнением из органов ОГПУ без права поступления». Коллегия Закавказского ГПУ наказание Атакишиеву заменила условным лишением свободы. Позже на работу в органы ГПУ Атакишиева восстановил Берия, являвшийся в то время председателем Закавказского ГПУ. В Азербайджан Атакишиев возвратился во второй половине 1933 г. и работал там до июля 1954 г. В органах государственной безопасности АзССР он занимал различные должности. Последняя его должность — заместитель министра внутренних дел Азербайджанской ССР. Дважды избирался депутатом Верховного Совета СССР. Генерал-майор.
В ходе судебного разбирательства было установлено, что Атакишиев ретиво выполнял все указания Багирова, угодничая и подхалимничая перед ним. Неоднократно указывал, что его воспитателем является Багиров, который непосредственно руководил его работой.
Подсудимый Борщев охарактеризовал Атакишиева как «грязного типа, крупного вора».
Позже всех из подсудимых в органы НКВД пришёл Степан Федорович Емельянов. Родился он в 1902 г. в деревне Ташлиер Таканышского района Татарской АССР, русский. Имел высшее инженерное образование. В течение девяти месяцев являлся секретарём одного из райкомов партии города Баку. В феврале 1939 года Багиров выдвинул Емельянова на должность народного комиссара внутренних дел Азербайджанской ССР. Генерал-майор.
Таким образом, партийный функционер стал во главе наркомата внутренних дел республики, не имея ни практического опыта, ни хотя бы какой-то теоретической подготовки в сфере чекистской деятельности. К сожалению, до недавнего времени считалось, что партийный руководитель способен возглавить любое ведомство. Очевидная некомпетентность таких руководителей привела к многочисленным провалам в различных сферах народного хозяйства, управления, науки и культуры. Такие выдвиженцы были удобны для власть предержащих — они обеспечивали выполнение самых невероятных, самых бесчеловечных акций, поскольку были полностью зависимы от тех, кто их выдвигал на высокие должности. Известно, во что это выливалось в деятельности органов государственной безопасности. Справедливости ради отмечу, что из всех подсудимых Емельянов хотя бы имел высшее образование.
Перед судом должен был предстать ещё один человек-ювельян Давидович Сумбатов-Топуридзе, служивший в АзЧК с 1921 г. В 1922 г. Берия ему тоже выдал справку, разумеется подложную, что тот с 1918 г. якобы являлся членом подпольной большевистской организации. Наличие этой справки позволило Сумбатову вступить в партию большевиков. Раньше он не мог этого сделать, поскольку с 1905 г. являлся членом меньшевистской партии, что, как правило, являлось почти непреодолимым препятствием для вступления в партию большевиков. Сумбатов занимал должность наркома внутренних дел Азербайджанской ССР. Когда же Берия стал народным комиссаром внутренних дел СССР, — должность начальника одного из управлений НКВД СССР занял Сумбатов. Затем он вернулся в Азербайджан, и при активной помощи Багирова был назначен заместителем председателя Совета Министров республики.
Сумбатов был очень жестоким человеком, принимал непосредственное участие в истязаниях многих арестованных руководящих советских и партийных работников.
Однако в связи с психическим заболеванием Сумбатова-Топуридзе дело о нём было выделено в отдельное производство.
Значительная часть судебного разбирательства была посвящена исследованию обстоятельств совершения Багировым вменённых ему в вину преступлений. Но и все эпизоды обвинений, предъявленных другим подсудимым, также были исследованы полно и всесторонне. Судебное разбирательство выявило истинное лицо «борцов с врагами народа», их место и роль в созданной Сталиным и его приспешниками системе беззакония. «Первую скрипку», как это установлено в суде, по развертыванию борьбы против «врагов народа» в Азербайджане играл Багиров. Фактически не отрицал этого и сам Багиров. Он подтвердил, что аресты старых членов партии, лиц, занимавших высокие государственные и партийные посты в республике, производились с его санкции. На прямой вопрос адвоката Я.М. Нутенко, давал ли он санкции на арест руководящих работников Азербайджана, Багиров ответил: «Да, давал».
Высокопоставленный партийный функционер, беспрекословно выполнявший все указания Сталина, оказался наверху всех властных структур, формально предусмотренных Конституцией. Именно от Багирова, а не от прокурора, как это предусматривалось действовавшим законодательством, зависело арестовывать или не арестовывать того или иного человека. Арест же, как уже отмечалось, влёк за собой единственное последствие — осуждение то ли судом, то ли тройкой. Применительно к решениям, принимавшимся тройками, вряд ли правомерно говорить об осуждении — здесь имела место просто расправа, оформленная видимостью проведения некоторых следственных действий. Затем составлялось обвинительное заключение, и дело направлялось на рассмотрение тройки, в состав которой входили первый секретарь ЦК Компартии союзной республики, нарком внутренних дел и прокурор этой республики. На заседание тройки обвиняемый не вызывался. Дело докладывалось обычно тем, кто вёл следствие но этому делу. Принимавшееся решение оформлялось протоколом. В левой части листа протокола указывалось, какое дело, и в отношении кого это дело рассматривалось, в чём обвинялся этот человек, кто докладывал дело. В правой части листа протокола формулировалось принятое решение. Протокол подписывался членами тройки. После этого принятое решение приводилось в исполнение. Решений об оправдании обвиняемых тройки не выносили, в редких случаях дела направлялись на дополнительное расследование, да и суды того времени в практике рассмотрения поступавших к ним из органов НКВД дел ненамного отличались от пресловутых троек и других несудебных органов, рассматривавших уголовные дела о государственных преступлениях, в абсолютном своём большинстве сфальсифицированных.
Об обстановке, сложившейся к середине 30-х годов не только в Азербайджане, но и во всей стране, об оценке этой обстановки, которая давалась представителями официальной власти и партийными руководителями высокого ранга, о направлениях дальнейшей деятельности всех структур партийных органов убедительно свидетельствует содержание выступления Багирова на Бакинском партийном активе 13 июля 1937 г. Он говорил: «Только за последнее время мы окончательно разоблачили гнусных врагов партии и народа — Эфендиева, Слуцкого, Султанова, Довлатова, Фарадж-заде и других. После последней Бакинской конференции, после XIII съезда АКП(б) эти враги, сидя до последнего времени на ответственных постах, тонко маскировались, продолжали свою гнусную подрывную, контрреволюционную, диверсионную шпионскую работу. Нет никакого сомнения, что их охвостья ещё продолжают гнездиться в отдельных звеньях советского и хозяйственного аппарата. И сами эти враги вынуждены перед неоспоримыми фактами и документами заявлять в своих показаниях в следственных органах о том, с кем они имели дело, кто им помогал, кто являлся их агентами в тех или других организациях».
Как видим, здесь есть всё: констатация того, что враги проникли во все сферы советского общества, что они ведут опасную для государства преступную деятельность, но органы НКВД не дремлют и добиваются того, что разоблачённые «враги» не только признаются в совершенных ими преступлениях, но и «разоблачают» других преступников. В этом не только весь Багиров, но и все те, кто в то время находился на вершине партократической пирамиды и, не задумываясь, следовал и других вёл по пути, указанному «вождём всех народов».
Определяя роль Багирова в насаждении произвола и беззакония, нельзя не остановиться на том, как он относился к необходимости соблюдать действующие законы. Это Багиров убедительно продемонстрировал в выступлении на Бакинском партийном активе. Он говорил: «Не пора ли нам, товарищи, сейчас посмотреть, кто берёт под защиту, кто чересчур с большой заботливостью проверяет соблюдение советского закона? Не пора ли сейчас этих людей взять под сомнение?».
Пожалуй, этим всё сказано. Зачем соблюдать какой-то закон, если всем ясно, что во все отрасли народного хозяйства, во все звенья партийного аппарата проникли враги народа, с которыми необходимо бороться? Ведь известно, что с победой социализма обостряется классовая борьба. Об этом сказал «вождь народов», а он никогда не ошибается, поэтому его «мудрые указания» необходимо безоговорочно выполнять. И они выполнялись, к несчастью народа нашего.
Таким было мировоззрение и психология многих руководящих деятелей того времени. К сожалению, и в новой России далеко ещё не изжито такое же отношение к необходимости строжайшего соблюдения действующего законодательства.
Любопытно отметить, что фактически руководя всей работой органов НКВД-МВД-МГБ республики, Багиров, как показал Емельянов, письменных указаний об аресте того или иного лица никогда не давал — им делались только устные распоряжения. Малейший намёк на необходимость сделать письменное распоряжение вызывал у Багирова гнев, и этот намёк расценивался как проявление недоверия к нему — представителю ЦК ВКП/б/. Тот же Емельянов в суде заявил: «Фактически Багиров был министром и внутренних дел, и государственной безопасности, а мы с Якубовым (в то время министр внутренних дел АзССР) были простыми исполнителями. Он вникал в нашу работу буквально до мелочей».
Действительно, так и было. Багирову было с кого брать пример.
Как это следует из показаний Емельянова, Багиров внимательно относился к подбору работников в НКВД Азербайджана, направлял туда тех, на кого он мог положиться, будучи уверенным в том, что любые его указания исполнятся беспрекословно. Так, Багиров направил на работу в наркомат внутренних дел судей Верховного Суда республики, которые в прошлом рассматривали дела о контрреволюционных преступлениях. Председатель же Верховного Суда Керимов был назначен заместителем Емельянова и ведал следственной работой. Таким путём Багиров стремился связать сотрудников НКВД и судов воедино, чтобы в дальнейшем не возникало никаких проблем в расследовании и рассмотрении дел в отношении «врагов народа».
В ходе судебного разбирательства было установлено, что если арестованный давал показания, изобличавшие в совершении преступлений лиц, занимавших высокие посты в партии и государстве, то эти показания в протокол сразу не вносились, а докладывались сначала Багирову, и уже от его решения зависело, вносить ли эти показания в официальный протокол допроса. Тем самым ещё раз подтверждается, что всей деятельностью чекистских органов фактически руководил Багиров. Поэтому его утверждение в суде, что он не знал о творившемся в этих органах беззаконии, прозвучало крайне неубедительно.
Как уже отмечалось, Багиров активно расправлялся с теми, кто хотя бы в малейшей степени выражал недовольство его действиями и действиями Берии, либо высказывал критические замечания в их адрес.
В этой связи можно сослаться на судьбу работника АзНКВД Нодева, который плохо отозвался о Берии, как о чекисте. Это не прошло мимо Багирова. Выступая 25 декабря 1936 г. на заседании Бюро ЦК АКП/б/, он сделал следующее заявление: «К вашему сведению, борьбу с контрреволюционной разведкой партия поручила ему [Берии. — Н.С.] ещё в подполье… Кому-кому, а Нодеву, более чем другим, должна быть известна обстановка, в которой большевистская организация Закавказья борется с врагами партии… Не имея оснований, т. Нодев болтает зады тех, которые действительно получили по рукам от партии и советской власти через тов. Берия и руками тов. Берия. И сегодня, вместо того, чтобы вместе со всей большевистской организацией воздать должное тов. Берия за его большевистскую упорную борьбу за последние 5–6 лет в Азербайджане, вы пускаетесь на болтовню. С этим мы никак не можем согласиться. Я думаю, надо будет поставить вопрос перед Наркомвнуделом о снятии Нодева и объявить ему выговор с последним предупреждением».
После заседания Бюро ЦК АКП/б/ Багиров направил Ежову телеграмму следующего содержания: «За недопустимую клеветническую антипартийную болтовню на т.Лаврентия Павловича Берия бюро ЦК АКП/б/ решило объявить выговор зам. нач. АзНКВД Нодеву и постановило просить вас снять его с работы».
Из содержания выступления и телеграмм видно, как заботился Багиров о защите авторитета Берии.
Ну, а что с Нодевым? В 1937 г. он был арестован, необоснованно обвинён в совершении тягчайших преступлений и расстрелян.
Такая же участь постигла и других, посмевших в разное время выступить против Берии и Багирова, либо высказать лишь недовольство их действиями.
В 1921 г. во время чистки партии против Багирова выступил работник АзЧК Шамсов. Берия же, являвшийся заместителем Багирова, защищал своего патрона. В 1921 г. расправиться с Шамсовым не удалось. Это было сделано в 1937 г. По справке, составленной Атакишиевым, Шамсова арестовали. Обвинительное заключение по сфальсифицированному в отношении Шамсова делу утвердил Борщев. Шамсова расстреляли. Борщев же утвердил обвинительное заключение и по делу жены Шамсова.
В том же 1921 г. против Берии во время чистки партии выступил Шахбазов (впоследствии нарком просвещения АзССР). В защиту Берии выступил Багиров. Шахбазов потом тоже был расстрелян.
О том, что Багиров не только держал под постоянным своим контролем деятельность НКВД республики, но и принимал меры к расправе с неугодными ему людьми, свидетельствует такой факт.
Член Центральной Контрольной Комиссии АКП/б/, заведующий кафедрой заочного института при народном комиссариате просвещения Азербайджанской ССР Таги Заде Кудрат Баба оглы возмущался незаконными действиями Багирова, писал жалобы в соответствующие инстанции. Багирову, естественно, об этом стало известно, и 8 апреля 1938 г. Таги Заде арестовали. Багиров писал наркому внутренних дел республики Раеву: «О ходе следствия по данному делу прошу меня информировать, так как я уверен, что этот тип является старым разведчиком». Таким образом, приговор Таги Заде был вынесен. На вопрос, что послужило основанием к аресту Таги Заде, Багиров ответил: «Он очень много писал на меня». Выходит, достаточно было проявить недовольство какими-либо действиями Багирова, чтобы оказаться «старым разведчиком», разумеется, вражеским. А что следовало за этим — известно.
Допрошенный в суде Таги Заде рассказал, как велось следствие по его делу. Поскольку он не признавал себя виновным в совершении особо опасных государственных преступлений, в том числе во вредительстве, его в течение нескольких дней жестоко избивали. Избиения продолжались по 7–8 часов. Он часто терял сознание, мучила жажда, пить не давали. Требовали признать себя виновным, подписать протокол допроса, и тогда дадут напиться. Он сумел перехитрить своих истязателей: попросился в туалет, и там успел напиться из унитаза.
Во время одного из допросов, показал далее Таги Заде, в кабинет следователя зашёл Атакишиев. Узнав, что он не признаёт себя виновным, стал бить его по лицу. Затем зашли пять следователей, и по команде Атакишиева стали жестоко избивать подследственного.
Военным трибуналом Закавказского военного округа Таги Заде был осуждён к лишению свободы сроком на 10 лет, отбыв которые он затем в течение 8 лет находился в ссылке. И таких, как Таги Заде, ох как много было в Советском Союзе.
В ходе судебного разбирательства была выявлена и неблаговидная роль Багирова в оказании активной помощи Берии в сборе данных, компрометировавших Серго Орджоникидзе.
Багиров пояснил в суде, что Берия по отношению к Орджоникидзе вёл себя подло, но он, Багиров, мер к разоблачению такого его поведения не предпринимал, «зная отношение Сталина к Берии». Кроме того, необходимо иметь в виду, что Орджоникидзе был против назначения Багирова секретарём ЦК Компартии Азербайджана. Предложение же о таком назначении исходило от Сталина. Поэтому не приходиться удивляться тому, что у Багирова не было оснований питать дружеские чувства к Орджоникидзе.
Установлено, что бывший председатель Госплана республики A.M. Фарадж-Заде оглы, подвергавшийся после ареста жесточайшим избиениям и назвавший 385 «членов контрреволюционной организации», на допросе 17 октября 1937 г. в числе «членов» этой «организации» назвал и Серго Орджоникидзе. Через два дня, 19 октября 1937 г. Багиров направил Сталину письмо следующего содержания.
«В ЦК ВКП/б/ товарищу Сталину.
Двадцатого августа с/г арестованный член к.-р. националистического центра Гасан Сафаров в своём показании, со слов другого члена азерб. контрреволюционно-националистического центра Фарадж-Заде, в числе других назвал фамилию Серго Орджоникидзе, как знавшего о наличии и работе к. р. троцкистско-националистических формирований в Азербайджане.
Допрошенный 17 октября с/г Фарадж-Заде подтвердил показания Гасана Сафарова. Одновременно Фарадж-Заде, помимо личной своей связи с Серго Орджоникидзе, ссылается на арестованных к. р. националистов Рухуллу Ахундова, Караева Али Гейдара и Буниат-Заде.
Мною поручено допросить по этому поводу Караева и Буниат-Заде, которые сидят в Баку.
Ахундов содержится в Москве при НКВД Союза.
Посылая показания Сафарова и Фарадж-Заде, прошу поручить НКВД Союза допросить по существу их Ахундова.
Приложение: упомянутое: 1. показания Гасана Сафарова;
2. показания Фарадж-Заде.
Секретарь ЦК КП/б/ Азербайджана М.Д. Багиров».
Следовательно, не только Багиров знакомился с выбитыми у арестованных показаниями о «враждебной деятельности» Серго Орджоникидзе, но и «отец народов» внимательно следил за тем как собирались «доказательства» виновности покончившего с собой ещё в феврале 1937 года (а может быть, убитого?) Серго Орджоникидзе, да иначе и быть не могло. Вряд ли у кого-нибудь могут возникнуть сомнения относительно того, что компрометирующие материалы в отношении Орджоникидзе могли собирать вопреки воли Сталина.
Фарадж-Заде приговором Военной коллегии Верховного Суда СССР от 21 апреля 1938 года признан виновным в том, что являлся одним из руководителей контрреволюционной шпионской террористической организации, якобы существовавшей в Баку, и осуждён к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение.
Упоминавшийся в письме Али Гейдар оглы Караев родился в 1896 г. в семье мелкого торговца, учился в политехническом институте, принимал активное участие в революционном движении. С конца 1917 г. являлся членом Тифлисской организации «Гуммет» («Энергия»), от которой входил в состав парламента буржуазной Грузии, а с декабря 1918 г. — в состав мусаватского парламента Азербайджана. В то же время Караев был членом Бакинской рабочей конференции — постоянно действовавшей легальной организации рабочих. Эта организация активно защищала интересы рабочих и с её позицией по тем или иным вопросам вынуждены были считаться органы тогдашней власти в Баку. В 1919 г., то есть ещё до восстановления советской власти в Азербайджане, Караев был принят в Компартию, и с тех пор находился на руководящей работе в партийных и советских органах. С февраля 1920 г. он — член ЦК АКП/б/, с апреля того же года — член Азербайджанского временного ревкома. Позже был наркомом юстиции и труда, с июня 1920 г. — председатель исполнительного Комитета Бакинского Совета. С июня 1920 г. по январь 1923 г. — наркомвоенмор Азербайджанской ССР. С 1923 г. на партийной работе в Закавказье и Москве, был секретарём ЦК АКП/б/, работал в аппарате Исполкома Коминтерна, являлся членом ЦИК СССР.
В течение ряда лет Багиров интриговал против Караева. Он не мог забыть, что в 1927 г. по настоянию Караева и других членов Президиума ЦК АКП/б/, как склочник и интриган; был снят с поста председателя АзГПУ. Попытка Багирова опорочить Караева была пресечена секретарём Заккрайкома ВКП/б/ И.Д. Орахелашвили и другими членами Бюро Заккрайкома партии.
В 1936 г. Багиров, что называется, перешел в наступление против Караева, работавшего в то время в Москве в Историкопартийном институте Красной профессуры. Багиров написал письмо Ежову с просьбой привлечь Караева к уголовной ответственности. Не сразу, но 1 июля 1937 г. на основании так называемого отдельного требования НКВД Азербайджанской ССР Караев был арестован и этапирован в Баку. Одновременно с ним без каких-либо к тому оснований, была арестована и жена Караева, врач Шабанова.
К этому времени в АзНКВД уже был сфальсифицирован ряд дел о так называемой буржуазно-националистической организации, ставившей своей целью свержение советской власти путём вооружённого восстания и образования буржуазного Азербайджанского государства. Считалось, что «центр» этой «организации» возглавляют бывшие секретари ЦК КП/б/ Азербайджана Р. Ахундов и А.Г.К. о. Караев, председатель ЦИК АзССР С.М. Эфендиев, председатель СНК АзССР У. Рахманов и другие руководящие работники республики, которые занимались шпионажем в пользу иностранных разведывательных органов, осуществляли вредительство и диверсии, готовили террористические акты в отношении Берии и Багирова, создавали многочисленные повстанческие организации, снабжаемые иностранные оружием.
Выступая на III Пленуме ЦК КП/б/ Азербайджана, проходившем 1–2 марта 1938 г., Багиров как бы подвёл предварительный итог принятым мерам по разоблачению «врагов», проникших в высшие эшелоны власти. Он заявил: «Все эти господа — Ахундов, Мусабеков, Юсуф Касимов, Караев, Рахманов — все они вынуждены следственными данными, приставленными к стенке, дать развёрнутые показания, что все они, как правило, служили, по крайней мере, контрразведкам двух капиталистических фашистских стран, что они готовили не только так называемый переворот, не только отчуждение Советского Азербайджана, но и продажу, расчленение его по частям своим хозяевам, на службе которых они находились как разведчики».
В течение пяти месяцев после ареста Караев не признавал себя виновным ни в чём, несмотря на то, что его жестоко избивали. Но силы и физические возможности человека небеспредельны, и 4 декабря 1937 г. Караев вынужден был оговорить себя в преступлениях, которые он не совершал, назвал «членов» антисоветской организации. На следующий день он отказался от этих показаний, в связи с чем были составлены два акта. В результате продолжавшихся избиений 8 декабря 1987 г. Караев вновь признал себя виновным, после чего его больше не допрашивали.
Дело Караева было рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 21 апреля 1938 г. В суде Караев заявил, что на предварительном следствии он вынужден был оговорить себя. По делу фактически не установлено никаких доказательств виновности Караева в совершении вменявшихся ему преступлений. Тем не менее он был признан виновным в том, что вёл активную борьбу против советской власти. В 1929 г. якобы вошёл в состав контрреволюционной националистической организации в Азербайджане, а в 1933 г. стал одним из её руководителей. В Москве являлся членом центра и руководителем Московской группы контрреволюционной националистической организации, был инициатором совершения террористических актов в отношении руководителей партии и правительства и подготовки вооружённого восстания. Ни одного из этих преступлений Караев не совершал.
Караев приговорён к расстрелу и расстрелян. К длительному сроку лишения была осуждена его жена — Шабанова.
На процессе 1956 г. были всесторонне исследованы обстоятельства, связанные с фальсификацией так называемых «шемахинского» и «али-байрамлинского» дел. Суть их заключалась в том, что стараниями работников АзНКВД под руководством Багирова была создана легенда, подкреплённая арестами большого числа людей, согласно которой на территории Азербайджана якобы действовала широко разветвлённая сеть контрреволюционных организаций, готовивших вооружённое восстание под руководством бывшего секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана Р. Ахундова, бывшего наркома коммунального хозяйства Г. Султанова и бывшего наркома земледелия Г.С. Везирова.
Кто они такие?
Рухулла Али оглы Ахундов родился в 1897 г. С 1917 г. являлся членом азербайджанской группы левых эсеров, и в тесном контакте с большевиками принимал участие в революционном движении в Азербайджане. В 1919 г. вступил в партию большевиков. После восстановления Советской власти в Азербайджане в 1920 г. возглавлял отдел ЦК АКП/б/, затем был секретарём Бакинского комитета партии. В 1924–1930 гг. — секретарь ЦК КП/б/ Азербайджана, с 1930 г. — секретарь Заккрайкома ВКП/б/. Был народным комиссаром просвещения АзССР и находился на научной работе. Перевёл на азербайджанский язык сочинения К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина. Имел научные труды по истории, литературе, искусству.
В судебных заседаниях Багиров характеризовал Ахундова как глубоко партийного человека, наиболее подготовленного партийного руководителя. В то же время, сославшись на то, что верил Сумбатову, возглавлявшему НКВД Азербайджана, не мог спасти Ахундова, на которого было «получено много прямых показаний арестованных». В этой связи, по меньшей мере наивно прозвучит вопрос: «Неужели Багиров не знал, как получались тогда «прямые показания?». Конечно же, знал. И здесь, как и в других случаях, проявилось двоедушие Багирова, который был одним из творцов царившего в то время беззакония.
Ахундова арестовали 17 декабря 1936 г. по требованию Багирова. В тот же день состоялось постановление Бюро ЦК АКП/б/ об исключении Ахундова из партии как «контрреволюционера, троцкиста». Это постановление подписал Багиров. Перед арестом Ахундов был директором Азербайджанского филиала Академии наук СССР и начальником Управления по делам искусств при СНК Азербайджанской ССР.
Как показал допрошенный по делу свидетель Нуриев, Ахундов был арестован вскоре после крупной ссоры с Багировым, которого Ахундов обвинил в деспотизме и в том, что Багиров хочет единолично управлять Азербайджаном, не считаясь ни с чьим мнением.
Установлено, что даже письма, обнаруженные при обыске у Ахундова, были посланы Багирову. После ознакомления с их содержанием Багиров направил наркому внутренних дел республики Сумбатову письмо такого содержания: «Из присланных сегодня […] на моё имя пачки писем, обнаруженных у Рухуллы Ахундова, посылаю вам обратно копии двух писем Талыблы на имя Рухуллы Ахундова, Этих писем достаточно для того, чтобы немедленно арестовать Талыблы и, в совокупности со всеми данными, которые до сих пор имелись, допрашивать его как махрового мусаватиста, в течение ряда лет ведшего в Азербайджане мусаватистскую работу.
О ваших мероприятиях прошу сообщить мне.
Секретарь ЦК и БК КП/б/ Багиров М.Д.».
Что это, как не указание первого партийного лица республики об аресте конкретного лица? Вот такая страшная система была сформирована к середине 30-х годов.
В течение длительного времени Ахундов категорически отрицал свою вину в приписывавшихся ему деяниях. К нему применялись изощренные методы принуждения к даче нужных следствию показаний, его жестоко избивали и пытали. В допросах Ахундова участвовал и Багиров.
О том, как велось «следствие» по делу Ахундова, свидетельствуют следующие факты, отраженные в нем. Из протокола допроса от 22 июня 1937 г. и двух актов, составленных следователями, видно, что «с вечера 21 июня и до 5 часов дня 22 июня 1937 г. от Ахундова добивались ответа о его принадлежности к контрреволюционной националистической организации». В течение двух суток 16 и 17 июля 1937 г. следователи добивались от Ахундова признания в том, что он вёл борьбу против политики партии и советской власти.
В июле 1937 г. воля Ахундова была сломлена, и он на допросах 24 и 27 июля дал пространные показания о своей враждебной деятельности, назвал многих лиц, якобы являвшихся членами националистических контрреволюционных организаций. Однако 29 июля 1937 г. он отказался от этих показаний и, как указано в составленном в связи с этим акте, его показания 24 и 27 июля 1937 г. не соответствуют действительности.
С целью изобличения названных Ахундовым лиц в совершении тяжких преступлений копии протоколов его допросов 24 и 27 июля 1937 г. были размножены и приобщены к делам соответствующих арестованных, акт же об отказе Ахундова от своих показаний скрыли.
В фальсификации дела по обвинению Ахундова участвовали Григорян и Атакишиев. Последний подписал постановление о предъявлении Ахундову дополнительного обвинения в подготовке восстания, во вредительстве и в подготовке террористических актов.
Дело Ахундова было рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 21 апреля 1938 г. Его признали виновным в том, что он в 1920–1921 гг. был активным участником троцкистской оппозиции, вёл борьбу против единства Коммунистической партии. В 1929 г. являлся одним из организаторов, а впоследствии — и руководителем националистической организации в Азербайджане. Под его руководством, указывалось в приговоре, осуществлялось вредительство в сельском хозяйстве, проводились диверсии в нефтяной промышленности, создавались повстанческие вооружённые отряды во многих районах Азербайджана для борьбы против Советской власти, готовились террористические акты в отношении руководителей партии и правительства, насаждалась шпионская сеть для сбора и передачи шпионских сведений германской, турецкой и английской разведкам, создавались повстанческие ячейки в армейских частях, дислоцированных на территории Азербайджана, создан повстанческий центр в Азербайджане. Вот такой букет «преступлений» был вменён в вину Ахундову. По этому, от начала до конца сфальсифицированному делу, Ахундов был приговорён к расстрелу. Приговор был приведён в исполнение.
Дело Ахундова явилось исходным для фальсификации целой серии других дел. В подписанных и неподписанных Ахундовым протоколах его допросов значится, что он назвал 260 человек участников антисоветских организаций.
В результате применявшихся пыток Ахундова принудили назвать участниками контрреволюционных организаций Али Гейдара Караева, Султана Меджида Эфендиева, Гамида Султанова, Гасана Сафарова, Фараджа-Заде, Дадаша Буниатзаде, Гейдара Везирова, Усейна Рахманова и многих других.
В связи с делом Ахундова были арестованы 32 секретаря райкомов партии, 28 председателей райисполкомов, 16 наркомов республики и их заместителей.
В суде оглашался составленный Емельяновым и направленный Багирову «Краткий обзор о ликвидации и разгроме к. р. формирований и антисоветского элемента в Азербайджанской ССР за период с 1 января 1934 года по 1 января 1939 года». В этом обзоре указывалось: «В числе репрессированных участников контрреволюционной, националистической организации изъято:
а/ бывших секретарей РК КП/б/Аз — 52;
б/ председателей РИКов — 34;
в/ директоров заводов и промыслов — 7;
г/ инженеров — 66;
д/ бывших наркомов и зам. наркомов — 20;
е/ профессоров — 8;
ж/ зав. отделами ЦК — 3;
з/ военнослужащих — 88;
и/ совпрофработников — 106».
Это данные только по одной республике. А если взять в масштабе всего СССР?
Фактически по указанию Багирова 24 июня 1937 г. Атакишиевым был арестован председатель ЦИК Азербайджанской ССР С.М. Эфендиев, член партии большевиков с 1904 г. Родился он в 1887 г. в семье священника. Эфендиев основал мусульманскую группу «Гуммет» («Энергия») при Бакинском комитете РСДРП и являлся её председателем. Эта группа была создана для работы среди трудящихся мусульман. Позже группы и отделения «Гуммет» были созданы и в других городах Азербайджана. Группа «Гуммет» была представлена вместе с Бакинской партийной организацией на VI съезде РСДРП/б/ в 1917 г. Как отмечалось в приветствии ЦК РСДРП/б/, «Гуммет» являлась первой социал-демократической организацией большевистского направления среди трудящихся мусульман.
Эфендиев — участник революции 1905–1907 гг., за революционную деятельность арестовывался органами царской власти.
Был выслан с Кавказа в Казанскую губернию. В 1909 г. участвовал в революционном студенческом движении. В 1915 г. вёл подпольную работу среди судоремонтных рабочих в Астраханской губернии. Эфендиев — один из руководителей борьбы за Советскую власть в Азербайджане. Он был делегатом VI съезда РСДРП /б/ от Бакинской партийной организации. В 1919 г. был назначен заместителем председателя Бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП/б/. Одновременно являлся комиссаром по делам мусульман Закавказья при Народном комиссариате по делам национальностей. С 1924 г. — председатель ЦКК КП/б/ Азербайджана, с 1927 г. — заместитель, а с 1931 г. — председатель ЦИК республики. Эфендиев являлся также членом ЦИК СССР.
Как это следует из данных, полученных в результате судебного разбирательства, Эфендиев обвинял Багирова в диктаторстве, зажиме критики, преследовании старых коммунистов. Пройти мимо этого Багиров, естественно, не мог.
Эфендиева арестовали после выступления Багирова на XIII съезде Компартии Азербайджана в июне 1937 г. Обращаясь к Эфендиеву, Багиров заявил: «Вы послали в Москву так называемых своих родственников в кавычках, дав им заявление на руководство ЦК КП/б/ Азербайджана, на травлю нас […]. Эфендиев хочет, чтобы мы позволили ему открыто с оружием выступить. Ты сдохнешь, но мы не допустим, мы покончим с тобой во-время и расправимся […]».
Во время процесса Багиров признал, что Эфендиева арестовали по его указанию, до этого он писал в Москву и просил разрешение на арест Эфендиева. Как видим, такое разрешение он получил. Багиров также заявил в суде, что его «выступления фактически являлись указанием для руководства АзНКВД».
После ареста Эфендиеву предъявили обвинение в том, что он являлся «членом центра контрреволюционной националистической организации», созданной Р. Ахундовым.
Как и многих других арестованных, Эфендиева жестоко истязали. Его избивал Мусатов — боксёр, привлечённый для ведения следствия в органах АзНКВД и дослужившийся впоследствии до подполковника. Он избивал арестованных, надев боксёрские перчатки.
Каким цинизмом надо было обладать, чтобы 25 сентября 1937 г. составить акт, подписанный следователем Гвоздевым и по принуждению — Эфендиевым. Вот его текст: «Эфендиев заявляет, что, несмотря на то, что он никогда членом контрреволюционной националистической организации не был, он вынужден будет дать вымышленные показания о своём участии в этой организации, для чего просит дать несколько дней срока». Стоит ли особо комментировать этот акт? В фальсификации дела в отношении Эфендиева участвовал и Григорян. Эфендиев вынужден был оговорить себя.
В судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 21 апреля 1938 г., продолжавшемся всего 15 минут, Эфендиев отказался от своих показаний на предварительном следствии и заявил что оговорил себя в результате жестких избиений, которым он подвергался в ходе следствия. Однако Военная коллегия Верховного Суда СССР признала его виновным в том, что с 1929 г. он являлся одним из создателей и руководителей антисоветской, троцкистской, националистической, диверсионно-террористической организации в Азербайджане; создал ряд вредительских групп и с их помощью проводил вредительскую работу во всех областях народного хозяйства; руководил организацией повстанческих групп для вооружённой борьбы с Советской властью; был агентом разведки одного из иностранных государств и вёл шпионскую работу в пользу этого государства. Эфендиева приговорили к расстрелу. В тот же день этот приговор был приведен в исполнение.
И вот такая деталь. Эфендиева обвинили и в том, что он готовил террористический акт в отношении Багирова. Как пояснил в суде Багиров, если бы Эфендиев действительно хотел его убить, то он мог это сделать в любое время., поскольку их квартиры были расположены рядом, Жертвой сталинщины, верным проводником которой был Багиров, стал и активный участник революционного движения в Закавказье Дадаш Ходжа оглы Буниатзаде. Родился он в 1888 г., с 1908 г. состоял в рядах партии большевиков. В 1918 г. был членом исполкома Совета Бакинского уезда и чрезвычайным уполномоченным по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом, членом Бакинского Совета. В 1919 г. — на подпольной работе в Закавказье, член Кавказского краевого комитета РКП/б/. С февраля 1920 г. — член ЦК КП/б/ Азербайджана. В апреле того же года назначается членом Азербайджанского временного революционного комитета и членом Революционного штаба по руководству вооружённым восстанием. С 1928 г. Буниатзаде — председатель СНК Азербайджанской ССР, а в 1932 г. был назначен народным комиссаром земледелия ЗСФСР. Являлся членом ЦИК СССР. Он пользовался большим авторитетом у трудящихся Закавказья, был открытым и доступным для всех руководителем.
Багиров подтвердил в суде, что он «не ладил» с Буниатзаде, вёл против него «интригантскую борьбу».
20 июня 1937 г. Буниатзаде арестовали в Тбилиси и препроводили в Баку.
Следствие по его делу вёл Борщев, являвшийся в то время начальником 3 отдела АзНКВД. Протоколы допросов, в которых Буниатзаде признавал себя виновным в совершении тяжких преступлений, направлялись Багирову, и он читал их.
19 ноября 1937 г. Борщев утвердил постановление о перепредъявлении обвинения Буниатзаде. Вот некоторые выдержки из этого постановления: «Буниатзаде Дадаш, являясь руководителем центра к/р националистической, повстанческой, террористической, диверсионно-вредительской организации, на протяжении ряда лет проводил развернутую вербовочную работу среди руководящих работников АзССР, через коих насаждал повстанческие кадры в районах Азербайджана; принимал непосредственное участие в организации намечавшихся терактов против руководителей партии и правительства;, проводил активную вредительскую подрывную работу по сельскому хозяйству Азербайджана; входил в состав центра к/р организации правых в Азербайджане; поддерживал шпионскую связь с иноразведками». Обвинение, как видим, стандартное, страшное, однако не подтверждённое объективными доказательствами.
Борщев пять раз непосредственно участвовал в допросах Буниатзаде. На процессе он подтвердил, что показания о враждебной деятельности от Буниатзаде были получены в результате его жестокого избиения. Установлено, что Борщев избивал Буниатзаде и руками, и резиновой дубинкой. До того, как Буниатзаде признал себя виновным, его в течение трёх дней нещадно избивали. В фальсификации дела по обвинению Буниатзаде также участвовал Григорян.
Багирова постоянно информировали о ходе следствия по делу Буниатзаде.
21 апреля 1938 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР Буниатзаде был признан виновным в том, что он с 1930 г. являлся одним из руководителей антисоветской националистической диверсионно-террористической организации, существовавшей, в Азербайджане, осуществлял вредительство в народном хозяйстве, подготавливал террористические акты в отношении Берии, Багирова и Сумбатова, являлся агентом иностранных разведок. За эти, никогда не совершавшиеся Буниатзаде преступления, его приговорили к расстрелу. В суде Буниатзаде не признал себя виновным. Но это уже не имело никакого значения, и приговор был приведен в исполнение.
Багиров имел самое непосредственное отношение к расправе с другим председателем СНК Азербайджана — Усейном Рахмановым. Багиров в суде показал, что Рахманов был арестован по его инициативе. Он «посылал телеграмму Сталину, в которой просил санкцию на арест У. Рахманова», — заявил в суде Багиров. Этот факт ещё раз подтверждает вывод о том, что к уничтожению видных участников революционного движения, крупных деятелей партийных и советских органов причастен сам «отец народов» -Сталин. Ведь без его ведома никто не посмел бы арестовать таких руководителей как Буниатзаде, Рахманов и другие, уже упоминавшиеся и те, о ком ещё будет рассказано.
Как установлено, Рахманов вместе с Багировым поехал в Москву. Там он заболел, и его положили в больницу, где он и был арестован 2 октября 1937 г. Потом его этапировали в Баку. В допросах Рахманова Багиров участвовал лично, причём он не только допрашивал обвиняемого, но и избивал его. В конечном итоге Рахманова принудили оговорить себя. Оговорили Рахманова, как и себя самих, Гамид Султанов, Везиров, Фарадж-заде, Джуварлинский.
Дело Рахманова рассматривалось 21 апреля 1938 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР. Суд был скорый и несправедливый. Его признали виновным в том, что являлся членом центра антисоветской националистической диверсионно-террористической организации, якобы существовавшей в Азербайджане. В 1933–1937 гг. систематически проводил вредительскую работу, направленную на затяжку строительства станкостроительного, гвоздевого заводов и химической фабрики. Участвовал в создании повстанческих ячеек для вооружённой борьбы с Советской властью и насильственного отторжения Азербайджана от СССР. Рахманов был приговорён к расстрелу. Багиров в суде дал утвердительный ответ на вопрос, считает ли он себя ответственным за уничтожение Рахманова.
Большое внимание суд уделил исследованию обстоятельств ареста и уничтожения активного участника революционного движения в Закавказье Левона Исаевича Мирзояна. Родился, он в 1896 г., с 1917 г. — член партии большевиков. В 1925–1929 гг. был секретарём ЦК КП/б/ Азербайджана, с 1933 г. — первый секретарь Казахского крайкома ВКП/б/, с 1937 г. — первый секретарь ЦК КП/б/ Казахстана. С 1934 г. являлся членом ЦК ВКП/б/. Член ЦИК СССР, депутат Верховного Совета СССР первого созыва.
Багиров пояснил в суде, что после отъезда из Баку С.М. Кирова в Ленинград, у него с Мирзояном «начались трения, совместной работы не получалось». В то время Мирзоян был секретарём ЦК ЦК КП/б/ Азербайджана, а Багиров — заместителем председателя СНК Азербайджана. «С моей стороны, — заявил Багиров, были резкие выступления в адрес Мирзояна».
Маркарян подтвердил, что Багиров ненавидел Мирзояна и «везде его дискредитировал».
Следует отметить, что Мирзоян имел непосредственное отношение к освобождению Багирова с поста председателя АзОГПУ в 1927 г.
Мирзояна арестовали 22 мая 1938 г. 26 февраля 1939 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев дело Мирзояна, признала его виновным в том, что он в 1926–1927 гг. совместно с право-троцкистскими и националистическими элементами организовал в Баку антисоветскую группу, которую и возглавлял. В 1930–1932 гг., работая на Урале, развернул большую подрывную работу в промышленности и в сельском хозяйстве, вербовал в антисоветскую организацию новых её участников. В 1933–1938 гг., будучи секретарём Казахского крайкома, а затем первым секретарём ЦК КП/б/ Казахстана, по заданию Рыкова и Бухарина установил связь с руководителями буржуазно-националистической организации и совместно с ними занимался формированием контрреволюционной повстанческой организации для вооружённого свержения существующего в СССР строя. Мирзоян был приговорён к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. Была арестована, а затем и расстреляна его жена.
Подлую роль сыграл Багиров в трагической судьбе секретаря ЦК ВЛКСМ, члена ЦК ВКП/б/, депутата Верховного Совета СССР и члена его Президиума А.В. Косарева.
В один из дней 1937 г. на даче Косарева во время ужина хозяин в присутствии Багирова произнёс тост: «За настоящее партийное руководство в Закавказье, которого сейчас там нет». Багиров промолчал. Спустя некоторое время, как показала в суде М.В. Нанейшвили — жена Косарева и дочь известного революционера В.И. Нанейшвили, Косарев узнал, что Багиров сообщил Берии об этом тосте. Берия, который в то время был первым секретарём ЦК Компартии Грузии, высказал неудовольствие тем, что Косарев не считает его настоящим партийным руководителем. После перевода Берии в Москву он 28 ноября 1938 г. вместе с другими работниками НКВД СССР явился на квартиру к Косареву, арестовал его и его жену. 28 ноября 1938 г. был арестован и В.И. Нанейшвили. Ещё раньше был арестован, и 3 июня 1937 г. осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР секретарь Копольского райкома КП/б/ Белоруссии П.В. Нанейшвили (сын В.И. Нанейшвили) к 10 годам тюремного заключения за то, что он якобы являлся участником контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, а в 1929 г. в Москве создал террористическую группу для совершения террористических актов в отношении руководителей ВКН/б/ и Советского правительства.
На первом допросе 28 ноября 1938 г. и на очных ставках с теми, кто его «изобличал» во враждебной деятельности, Косарев не признавал себя виновным.
Как показал на допросе 28 июля 1954 г. Шварцман, участвовавший под руководством Берии в расследовании дела Косарева, Берия, узнав, что Косарев не признаёт себя виновным, приказал добиться его признания путём пыток и избиений, Косарева стали жестоко избивать. Он вынужден был признать себя виновным в том, что никогда не свершал. Таких «признаний» от Косарева добились 8 декабря 1938 г.
Дело Косарева было рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 22 февраля 1939 года. Косарев был признан виновным в том, что являлся руководителем право-троцкистской организации в комсомоле, вёл подрывную работу по развалу комсомольских организаций, установил связь с лидером фашистской молодёжной организации Артуром Беккером и проводил работу, направленную к поражению СССР в войне с фашистскими странами, сотрудничал с немецкой разведкой, передавая ей шпионские сведения, подготавливал террористические акты в отношении руководителей партии и правительства.
Как видим, обвинение Косарева стандартно. Следует лишь указать на то, что Артур Беккер, который, как показывал Косарев, в 1935 г. завербовал его для шпионской работы, член Компартии Германии с 1921 г., бывший секретарь ЦК КСМ Германии. В 1937 г, выехал из Франции в Испанию, участвовал в народно-освободительной войне, а в апреле 1938 г. захвачен в плен франкистами и умер в результате пыток.
Косарев был приговорён к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 23 февраля 1939 г.
Разумеется, уничтожение Косарева «заслуга» не только Берии. К этой акции приложили руки также Сталин и его ближайшие соратники.
Вскоре, 14 мая 1939 г., той же Военной коллегией Верховного Суда СССР была осуждена жена Косарева — М.В. Нанейшвили. Приговор оказался более «либеральным» — она была лишена свободы сроком на 10 лет. Её признали виновной в связи «с участниками антисоветской террористической организации, была в курсе их контрреволюционной деятельности», знала о «предательской деятельности Косарева, с которым неоднократно участвовала на сборищах, участников право-троцкистской контрреволюционной организации […] где в её присутствии велись контрреволюционные предательские разговоры, направленные против руководства ВКП/б/ и Советского правительства».
Как и многие, М.В. Нанейшвили была арестована без санкции прокурора. После ареста её в течение двух месяцев не допрашивали. Следствие было закончено по обвинению её в совершении преступления, предусмотренного ст. 58–11 УК РСФСР (участие в контрреволюционной организации). Однако в обвинительном заключении указывалось, что М.В. Нанейшвили совершила преступлений, предусмотренные ст. ст.58–10 (проведение антисоветской агитации) и 58–11 УК РСФСР. При утверждении же обвинительного заключения ст.58–10 УК РСФСР заменена ст. ст.17 и 58–8 УК РСФСР, то есть ей уже вменялось в вину подстрекательство к совершению террористических актов.
Здесь ярко продемонстрировано сверхпренебрежительное отношение к соблюдению требовании закона, согласно которым вменять в вину совершение более тяжкого преступления нельзя без его предъявления в ходе предварительного следствия и проведения соответствующего расследования.
После того, как М.В. Нанейшвили отбыла наказание, назначенное ей по приговору Военной, коллегии Верховного Суда СССР, решением Особого совещания при МГБ СССР от 9 марта 1949 г. она была направлена в бессрочную ссылку. Её дочь — Е.А. Косарева по достижении ею восемнадцатилетнего возраста в 1949 г. была сослана в г. Норильск.
В.И. Нанейшвили, член партии с 1903 г., осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР 21 марта 1940 г. к расстрелу. Он был признан виновным в том, что «на протяжении ряда лет являлся участником антисоветской террористической правотроцкистской организации, ставившей своей целью свержение Советской власти и реставрацию капитализма в СССР». Ему также было вменено в вину укрывательство от разоблачения, террористов и троцкистов.
На предварительном следствии Нанейшвили вынужден был оговорить себя, но затем отказался от своих показаний. В суде он также не признал себя виновным и заявил, что на предварительном следствии «под нажимом старшего следователя Матевосова дал ложные показания». Всё это было оставлено без внимания. Приговор в отношении В.И. Нанейшвили был приведен в исполнение.
Следует сказать, что в расследовании дела В.И. Нанейшвили вместе с Матевосовым участвовал и небезызвестный следователь следственной части НКВД СССР Хват. В 1954 г. И.И. Матевосов из органов Госбезопасности был уволен и лишен звания «генерал-майор».
Таким образом, была репрессирована фактически вся семья Косаревых-Нанейшвили, вплоть до третьего поколения. Не эта ли история легла в основу перестроечного кинофильма «Покаяние», в котором рассказывается в том числе и об уничтожении всех членов одного из грузинских родов? Впрочем, подобных примеров «семейных расправ», увы, не единичны.
Предыдущие страницы, как мне кажется, убеждают читателя в том, что хотя в 1937–1938 гг. Багиров и Берия не подчинялись друг другу, тем не менее (и это подтвердил в суде Багиров), если в АзНКВД имелись материалы на руководящих работников центра, то он «об этих материалах, наверное, сообщал Берия».
Данные судебного разбирательства подтвердили, что вся деятельность Багирова была безнравственна. Фактически эта деятельность — составная часть созданной Сталиным системы террора против народа.
Пожалуй, верхом безнравственности было получение с благословения Багирова показаний от уже осуждённых к расстрелу на других лиц, которые к этому времени не были ещё арестованы.
Так, 4 июля 1938 г. были арестованы инструктор Бакинского комитета АКП/б/ Киршбаум и его жена — К.С. Доронина, обвинённые в том, что являлись членами «право-троцкистской организации». Показания же на них были получены от бывшего секретаря Ворошиловского райкома партии Окиншевича, к тому времени уже приговорённого к расстрелу.
Обвинительное заключение по делу Киршбаума и Дорониной утвердил Маркарян. Киршбаум был осуждён к лишению свободы, а Доронина сослана в Красноярский край.
Установлено, что Багиров лично принял меры к тому, чтобы была репрессирована Доронина, которая, как пояснил Багиров, выступала против него. В связи с этим Багиров написал письмо Берии, в котором утверждал, что Доронина является членом право-троцкистской организации. Просил, чтобы дело Дорониной было рассмотрено Особым совещанием при НКВД СССР, поскольку считал «нецелесообразным освобождение её из-под стражи». На этом письме имеется резолюция Берии о рассмотрении дела Дорониной Особым совещанием.
25 июля 1937 г. Борщев допрашивал Мирзу Гасана Алиева, осуждённого ещё 23 июля 1937 г. к расстрелу. От Алиева домогались показаний на тех, кому только ещё предстояло оказаться в застенках НКВД.
Борщев проводил очную ставку между Дадашевым и уже осуждённым к расстрелу Б. Султановым с целью не только изобличения Дадашева, но и получения от Султанова показаний и на других лиц.
Допрошенный в суде бывший заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД АзССР В.А. Шнейдер, репрессированный в связи с тем, что ездил в Москву для информирования Ежова, а затем и Берии о творившемся беззаконии в Азербайджане, показал, что относительно осуждённых к расстрелу Багиров высказывался так: «Им нужно дать так, чтобы только можно было донести до места расстрела». В этом весь Багиров. По существу такие же указания давал и Берия.
Следует, кстати, отметить, что почти в каждом деле фигурировало обвинение в подготовке террористического акта в отношении Багирова.
Здесь Багиров не был оригинальным. Он действовал по примеру центра — арестованным в обязательном порядке вменялось в вину подготовка террористических актов в отношении Сталина и его ближайших сподвижников, в частности и в отношении наркома внутренних дел Ежова, который, как мы знаем, позже также был расстрелян. В то время считалось престижным оказаться возможной жертвой террористов. Не имело значения, что таковых в природе не существовало.
В подготовке террористических актов обвинялись, в частности, старые члены партии. Упоминавшийся ранее И.И. Довлатов Военной коллегией Верховного Суда СССР, рассмотревшей его дело 21 апреля 1938 г., был признан виновным в том, что с 1932 г. являлся активным участником антисоветской террористической диверсионно-вредительской организации правых. В 1935 г. создал боевую террористическую группу для совершения террористического акта в отношении секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана Багирова. Завербовал в антисоветскую организацию 16 человек. Довлатов был приговорён к расстрелу.
Как и многих других, Довлатова осудили на основании сфальсифицированных материалов. В ходе предварительного следствия по указанию Багирова его жестоко избивали, в результате чего он вынужден был оговорить себя и других. В судебном же заседании Довлатов виновным себя не признал и от данных им на предварительном следствии показаний отказался. Однако это уже не имело никакого значения для Военной коллегии Верховного Суда СССР.
Читатель, видимо, обратил внимание на то, что дела в отношении Ахундова, Караева, Эфендиева, Буниат-Заде, Рахманова, Фарадж-Заде и Довлатова были рассмотрены Военной коллегией Верховного Суда СССР в один и тот же день — 21 апреля 1938 г. На рассмотрение каждого из этих дел затрачивалось совсем немного времени — не более двадцати минут. Приговор для всех был одинаков — расстрел. В таком же темпе рассматривались фактически все дела, передававшиеся в Военную коллегию. Ранее уже говорилось, какое место было отведено этому органу в конвейерном механизме уничтожения ни в чём не повинных советских граждан.
На основании постановления Особого совещания при НКВД СССР от 9 июня 1939 г. «за участие в антисоветской организации и агитацию» был заключён в исправительно-трудовой лагерь сроком на 8 лет начальник геотопографического отдела Азербайджанского нефтекомбината в городе Баку Иван Васильевич Ульянов, член партии с 1903 г., в 1920-е гг. — секретарь Бакинского городского комитета партии большевиков. Ульянов, как и другие старые большевики, возмущался тем, что Берия, которого они знали как непорядочного человека, стремительно поднимается вверх по служебной и партийной лестнице. Кроме того, Ульянов высказывал несогласие с политикой коллективизации и заявлял, что критику в партии зажимают. Об этом довели до сведения Багирова, и Ульянов 27 ноября 1937 г. был арестован на основании ордера, подписанного Борщевым. В ходе следствия его жестоко избивали, несмотря на то, что он был тяжело болен. Как показал свидетель Макаров, Ульянов поддерживал других арестованных, вселял в них уверенность и надежду на то, что правда будет установлена. Ульянов не дождался этого: 27 октября 1939 г. он умер в лагере.
Обвинительное заключение о направлении дела по обвинению Ульянова на рассмотрение Особого совещания подписал Атакишиев, а утвердил Маркарян.
По делу Ульянова установлен такой любопытный факт. Группе учёных было поручено написать историю Коммунистической партии Азербайджана, а старым членам партии И.И. Довлатову, И.В. Ульянову, И.И. Анашкину и Гамиду Султанову — отрецензировать рукопись. Рецензенты, как отмечается в материалах дела Ульянова, просматривая рукопись, «высказали клеветнические взгляды о роли Сталина» в истории революционного движения в Закавказье. Такое обвинение ещё и ещё раз свидетельствует, как настойчиво фальсифицировалась история коммунистической партии в угоду честолюбивым устремлениям Сталина, как возвеличивалась его роль в развитии революционного движения, в частности в Закавказье.
Член партии большевиков с 1903 г. Д.В. Веселое на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР от 21 сентября 1940 г. был заключён в исправительно-трудовой лагерь на 8 лет «за участие в антисоветской группировке». Сначала он вынужден был оговорить себя и других в силу известных причин, а затем отказался от этих показаний. Однако ничего уже изменить было нельзя — органы НКВД не ошибались, они арестовывали только врагов народа. Постановление о предъявлении Веселову обвинения в контрреволюционной деятельности подписал Григорян.
Багиров, как и Берия, не прощал тем, кто выступал против него, отстаивал свою точку зрения, отличную от позиции Багирова. У него была хорошая память — он помнил, кто и когда не угодил ему, и если не сразу, то в дальнейшем, когда наступал подходящий момент, расправлялся с неугодным ему человеком.
Жертвой такой расправы стал, например, Газанфар Махмуд оглы Мусабеков, член партии с 1918 г., врач по образованию. В 1920—1922 гг. Мусабеков — член ревкома Азербайджана, с 1922 г. председатель СНК Азербайджана, с 1929 г. — председатель ЦИК республики, а с 1931 г. был председателем СНК ЗСФСР.
Мусабеков решительно выступал против нарушений законности, которые допускал Багиров в бытность его председателем АзЧК и ГПУ Азербайджана. В 1937 г. Мусабеков был арестован, его жестоко пытали и в 1938 г. на основании постановления тройки Мусабекова расстреляли.
Не забыл Багиров и Новруза Ризаева, в 1927 г. сменившего его на посту председателя ОГПУ Азербайджана и поддерживавшего секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана Л.И. Мирзояна, который, по словам Багирова, «прорабатывал его».
В 1937 г. Ризаев являлся заместителем народного комиссара коммунального хозяйства Казахской ССР. Его арестовали 31 января 1937 г. на основании показаний других лиц, добытых неоднократно уже описанными методами. Как показала допрошенная по делу жена Ризаева, в момент ареста её муж заявил: «Это […] Багиров сводит счёты со мной». Да, именно так и было.
Ризаева этапировали в Баку, где его подвергли жестоким истязаниям. В течение 1937–1939 гг. во время допросов от него пытались добиться признания в том, что он являлся участником контрреволюционной буржуазно-националистической организации. Несмотря на пытки и мучения, которым подвергался Ризаев в ходе следствия, он ни в чём себя виновным не признал, настойчиво требовал дать ему очные ставки с теми, кто «изобличал» его в преступной деятельности. Разумеется, никаких очных ставок ему не давалось, дело было отправлено в Казахстан и передано на рассмотрение военному трибуналу войск НКВД Казахской ССР, который своим приговором от 2 августа 1939 г. оправдал Ризаева. В приговоре, в частности, был сделан такой вывод: «На основании имеющихся в деле материалов по обвинению Ризаева в контрреволюционной деятельности и обсудив вопрос о виновности подсудимого, военный трибунал пришёл к заключению, что добытые следствием материалы о контрреволюционной деятельности носят косвенный и разноречивый характер, и в деле совершенно отсутствуют факты контрреволюционной работы».
Можно, конечно, критиковать стиль изложения этого вывода военного трибунала. Но главное, основное им сказано чётко: «в деле совершенно отсутствуют факты контрреволюционной работы» Ризаева, то есть не имелось оснований для привлечения его к уголовной ответственности.
В январе 1940 г. Ризаев прибыл в Баку повидаться с семьей. Багиров возмутился, он не мог примириться с тем, что Ризаев оправдан. 5 января 1940 г. по указанию Багирова и постановлению, утвержденному Маркаряном, Ризаев был арестован. В этом постановлении указывалось, что освобожденный из-под стражи в 1939 г., Ризаев является агентом иностранной разведки. В то же время в постановлении ничего не говорилось об оправдании Ризаева военным трибуналом. В фальсификации дела по обвинению Ризаева участвовал также и Григорян.
Показания о том, что Ризаев является агентом иностранной разведки, были получены 4 февраля 1940 г. от арестованного 27 сентября 1939 г. А.В. Рохлина.
Кто такой Рохлин? Родился он в 1881 г., с 1902 по 1914 гг. являлся членом РСДРП/б/, вёл подпольную революционную работу, за что подвергался репрессиям. В 1915 г., находясь в ссылке, примкнул к меньшевикам, и в 1916–1920 гг. состоял в партии меньшевиков. В 1918 г. после падения Советской власти в Баку входил в состав правительства Диктатуры Центркаспия, сформированного вместо Бакинского СНК. В 1921 г. Рохлин вновь вступил в партию большевиков, но во время партийной чистки был исключен из неё как бывший меньшевик. С 1921 по 1939 гг. работал в различных советских учреждениях, занимая руководящие должности. Перед арестом он возглавлял сектор эксплуатации Главжилуправления жилищно-коммунального хозяйства.
В результате избиений на предварительном следствии Рохлин оговорил себя и Ризаева. Рохлина избивал и Маркарян.
В судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 13 июля 1941 г. Рохлин заявил: «У меня было 40 очных ставок, на которых я изобличал множество людей в шпионаже, но делал это я потому, что меня били». Иных доказательств в деле не имеется. Тем не менее Рохлин был признан виновным в том, что он являлся агентом царской охранки, ас 1919 г. — английским шпионом, состоял членом контрреволюционной организации, в 1938–1939 гг. вёл подготовку к совершению диверсионных актов на промышленных предприятиях Баку и террористических актов в отношении руководителей ЦК КП/б/ Азербайджана, систематически проводил антисоветскую агитацию. Рохлин был приговорён к расстрелу.
Таким образом, «доказательства», подтверждающие принадлежность Ризаева к иностранной разведке (кстати, к какой именно, не указывалось), следователи АзНКВД получили спустя месяц после ареста Ризаева. Следовательно, арестованному сразу же предъявлялось обвинение в совершении того или иного преступления, а уж потом добывались нужные «доказательства».
Какие же показания дал Рохлин? На предварительном следствии он показал, что с 1919 г. являлся агентом английской разведки. В 1924 г. по указанию секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана Мирзояна связался с Ризаевым и через него передавал Мирзояну шпионские сведения — документы о нефтедобыче, о коммунальном хозяйстве, торговле и другие.
Нелепость такой «шпионской» связи Мирзояна с Ризаевым очевидна. Ведь Мирзоян, занимая высокий партийный пост, имел полную возможность получать указанные и любые другие сведения не прибегая к помощи Ризаева и Рохлина.
На указанном протоколе допроса Рохлина Багиров написал: «Товарищам Емельянову, Наседкину, Маркаряну — поговорим более подробно, как дальше быть, Багиров. 5 февраля».
Они, судя по всему, действительно «поговорили более подробно». При активной поддержке Багирова Григоряну, Маркаряну и Емельянову удалось добиться того, что 5 мая 1940 г. оправдательный приговор в отношении Ризаева был отменен Военной коллегией Верховного Суда СССР. Емельянов показал, что Рохлина допрашивал Багиров, вымогая у него показания на Ризаева.
В ходе следствия по второму делу, как и в судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 6 июля 1941 г., Ризаев виновным себя не признал, утверждал, что показания о нём других лиц относительно его принадлежности к агентуре иностранной разведки — вымышленные. Так оно и было на самом деле. В ходе проверки дела Ризаева в 1955 г. было установлено, что показания о его шпионской деятельности получены в результате жестоких избиений арестованных.
Военная коллегия Верховного Суда СССР признала Ризаева виновным в том, что он с 1924 г. являлся агентом английской разведки, которую систематически снабжал секретными сведениями о состоянии нефтяной промышленности Азербайджана. Одновременно являлся участником контрреволюционной повстанческой организации и готовил террористические акты в отношении руководителей ЦК ВКП/б/ и Советского правительства Азербайджана. Ризаев был приговорён к расстрелу.
Рохлин же в судебном заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР 13 июля 1941 г., то есть через 7 дней после осуждения Ризаева, отказался от своих показаний, данных на предварительном следствии, и заявил, что он вынужден был оговорить себя и других в принадлежности к агентам иностранных разведок потому, что его избивали следователи. Но для Ризаева это уже не имело никакого значения, поскольку он уже был расстрелян. К тому же в то время на такие «детали» внимания не обращали.
Багиров не отрицал, что к Ризаеву и его делу он проявлял особый интерес. Всё это ещё раз подтверждает вывод о том, что Багирову и подобным ему, находившимся на вершине партократической пирамиды, не составляло большого труда расправиться с неугодными, им людьми, обвинив их. в самых невероятных преступлениях.
Невозможно было спокойно слушать оглашавшиеся в суде заявления Ризаева на имя Сталина и тогдашнего наркома внутренних дел Азербайджана Раева (последний тоже потом был расстрелян), в которых он, обращаясь к Сталину, рассказывал, как велось следствие по его делу, излагал свою оценку сложившейся в республике обстановки.
Судя по всему, Ризаев, добросовестно заблуждаясь, считал, что Сталину было неведомо о творившемся беззаконии. Ризаев писал: «Арестован весь актив, выкованный партией за 20 лет, во многих наркоматах, райкомах, Риках и пр. организациях сажается третья, четвертая и пятая смена. Нет, или почти нет семьи, которая не была бы прямо или косвенно задета этими арестами […]. Методы следствия […] Берется любой работник и путём всяких издевательств (бесконечное избиение резиновой и деревянной палками, бесконечные стойки, бесконечная ругань самыми площадными словами, не подобающими органам советского следствия, неограниченная посадка в одиночки и т.д. и т.п.) заставляют подписывать, что он член к/р организации и наговаривать ещё на тех людей, кои «нужны» ещё следствию […]».
Ризаев указывал в заявлении, что он не виновен, никаких преступлений не совершал. И далее: «Если же после всего этого ваша коммунистическая совесть подсказывает об обратном, т.е. о том, что я вру, то умоляю вас поступайте со мною так же, как думали поступать Багиров и Сумбатов, иначе говоря, расстреляйте меня, как теперь принято говорить, неразоружившегося врага и избавьте от этих невыносимых мук […]. Прошу удовлетворить эту мою просьбу, которая, кстати, как раз и удовлетворит звериные и чисто азиатские чувства Багирова.
[…] Ведь утверждать, да ещё настаивать на том, что буквально все отрасли нашего соцхозяйства, с головы до ног, охвачены контрреволюцией], это по меньшей мере наивно, ибо неужели наш строй, наши порядки, наше положение настолько плохи, что все с такой легкостью бросаются в объятия контрреволюции. Так может думать только ярый враг, а не советский гражданин, да ещё большевик […]».
В другом заявлении, адресованном Сталину, Ризаев указывал, что творившиеся в Азербайджане беззакония «строго скрываются не только от партии и правительства, но и от вождя партии главным образом».
Нет, от «вождя партии» ничего не скрывалось — он все знал и не только знал, но именно по его указанию творился произвол не только в Азербайджане, а во всей стране. Не знал этого Ризаев и многие другие члены партии, безоглядно верившие «вождю народов». В этом заключалась их, да и не только их, а всего народа, трагедия.
Вряд ли Ризаев стал писать Сталину письмо такого содержания, если бы был знаком с содержанием его телеграммы, направленной 10 января 1939 г. секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД. В телеграмме говорилось: «ЦК ВКП/б/ разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 г. с разрешения ЦК ВКП/б/ […]. Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП/б/ считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Таким образом, беззаконие было санкционировано Сталиным от имени ЦК ВКП/б/. Нельзя, кстати, признать бесспорным и утверждение, что меры физического воздействия к арестованным в практике НКВД стали применяться только с 1937 г.
Конкретные дела, судебные и внесудебные решения по которым были отменены, свидетельствуют, что арестованных в застенках НКВД стали избивать раньше. Как уже отмечалось, Маркарян в суде рассказал о том, что в 1939 г. Багиров провёл расширенное совещание с участием работников суда и прокуратуры. На этом совещании и была оглашена телеграмма, подписанная Сталиным, о применении физических мер воздействия к лицам, обвинявшимся в совершении контрреволюционных преступлений.
Значит, в 1939 г. многие сотрудники не только органов НКВД, но и прокуроры, так же как и судьи, знали об очередном «мудром указании вождя народов». Но многие ли тогда задумывались над бесчеловечностью такого указания? Вряд ли. Почему? В большинстве своём страх, охвативший к тому времени всё общество, не позволял «собственное мнение иметь». Все были едины, все шли по одному пути, считая его единственно верным, не задумываясь о том, куда он приведёт.
Как уже отмечалось, особый размах беззаконие получило после убийства С.М. Кирова 1 декабря 1934 г.
О том, что Сталин солгал, назвав 1937 г. годом начала применения мер физического воздействия к лицам, арестованным органами НКВД, свидетельствуют, в частности, следующие показания Борщева в суде.
Рассказав довольно подробно о фальсификации дел в отношении необоснованно арестованных, он пояснил, что наркомом внутренних дел республики была дана такая установка: если органами НКВД арестовывалось то или иное лицо, значит арестовывался враг. А поэтому необходимо принять все меры для того, чтобы доказать его вину в контрреволюционной деятельности или в принадлежности к контрреволюционной организации. Как добивались нужные «доказательства», видно из заявления Борщева в суде о том, что он «безоговорочно принял в 1936 году указание Сумбатова о применении к некоторым лицам, обвинявшимся в контрреволюционной деятельности, мер физического воздействия». Эти показания Борщева не нуждаются в комментариях.
Как следует из содержания приведённой телеграммы Сталина, он считает, что олицетворяет собой весь ЦК ВКП/б/. В этой связи небезынтересно привести эпизод, о котором сообщил Багиров в судебном заседании.
По предложению Сталина, после войны была составлена программа Азербайджанской демократической партии Ирана. Когда он, Багиров, находился на приеме у Сталина, в связи с этой программой, то увидел, что на проекте программы имеются поправки Сталина. Он попросил разрешения передать этот проект в ЦК КПСС и оформить эту программу, как положено. В ответ на это Сталин вспылил и заявил: «Я — ЦК» и сунул её в карман Багирову, и с тем он уехал в Баку. По словам Багирова, об этом факте в ЦК КПСС никто не знал.
Как один из руководителей «повстанческого движения» был арестован Гамид Султанов, член партии большевиков с 1907 г. С декабря 1917 г. являлся членом Исполкома Бакинского Совета, а в 1918 г. — ответственным секретарём Центрального штаба красногвардейских, отрядов в Баку. С 1919 г. находился на подпольной работе на Кавказе. В 1920 г. входил в состав Ревкома Азербайджана, был членом ВЦИК СССР, народным комиссаром коммунального хозяйства республики. Его обвинили в том, что он, являясь одним из членов «Азербайджанского контрреволюционного националистического центра», был руководителем «повстанческой организации» Шемахинского района, вместе с Ахундовым готовил террористический акт в отношении Багирова.
В ходе следствия Султанова жестоко избивал Борщев. Воля Султанова была сломлена, и он вынужден был оговорить себя и других.
Важно отметить, что ещё до того, как Ахундов и Султанов были осуждены, в печати их объявили врагами народа. Впрочем, в этом ничего удивительного не било. В то жестокое время многие «враги народа» задолго до рассмотрения их дел в суде приговаривались «широкими массами трудящихся» к самым суровым наказаниям, а уж потом их осуждали именно к таким мерам наказания. Гамид Султанов был расстрелян.
Ничем себя не скомпрометировал и другой «руководитель повстанческого движения» — нарком земледелия Азербайджанской ССР Г.С. Везиров. Как и других, его принудили оговорить себя и других в том, что он руководил повстанческой организацией, готовил террористические акты в отношении Берии и Багирова, что в ходе подготовки восстания завёз большое количество стрелкового оружия в 46 районов Азербайджана.
В одном из своих выступлений Багиров, обращаясь к Везирову, заявил: «За исключением Вас персонально, весь аппарат (имелся в виду аппарат наркомата земледелия республики. — Н.С.) или арестован, или разоблачен, или в стадии разоблачения. Вы говорите: Кто? Разве речь идёт о сожалении? Речь идёт о том, что аппарат Наркомзема сознательно вёл антисоветскую, антиколхозную работу. Так обстоит дело». На реплику Везирова, что у него осталось «2–3 человека в руководящем составе», Багиров продолжил: «с которыми нужно покончить, в том числе и с тобой».
Своё выступление Багиров закончил так: «Есть достаточные основания заявить здесь о том, что всё, что делалось антисоветского, антигосударственного, антиколхозного, контрреволюционного в сельском хозяйстве Азербайджана возглавлял Везиров. Везиров из тех врагов, которые по сегодняшний день остались неразоблаченными в наших рядах […]. Есть такое предложение вывести из состава ЦК, исключить из партии и дело передать НКВД на расследование и снять с поста Наркома». Везирову фактически уже был вынесен приговор.
Внося указанные предложения, Багиров шёл по проторенному пути. Он входил в состав комиссии Пленума ЦК ВКП/б/ по делу Бухарина и Рыкова и 27 февраля 1937 г. участвовал в заседании этой комиссии. Как известно, комиссия согласилась с предложением Сталина, в соответствии с которым Бухарин и Рыков были исключены из состава кандидатов в члены ЦК ВКП/б/ и членов ВКП/б/, а дело их направлено в НКВД. Чем всё это закончилось для Бухарина и Рыкова, известно. Везиров, как и многие другие, разделил их участь, хотя расстрелян был раньше Бухарина и Рыкова — по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 13 октября 1937 г. Объяснялось это, видимо, тем, что дело на одного человека — Везирова оформить было легче, чем на большую группу, в которую включили видных партийных и государственных деятелей, в том числе Бухарина и Рыкова. В фальсификации дела Везирова участвовал Григорян.
С делом Везирова, считавшимся до некоторых пор близким другом Багирова, связали дела и других лиц, работавших как в сельском хозяйстве, так и тех, кто возглавлял органы советской власти в районах.
9 апреля 1938 г. был арестован, а затем на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР лишен свободы на 8 лет начальник зернового управления Наркомзема Азербайджанской ССР Г.У.М. оглы Нуриев. Его обвинили в связи с Везировым, а также в том, что он являлся участником антисоветской организации. В суде Нуриев рассказал, как жестоко избивали и пытали его, держали на «стойке» по 50 часов, загоняли под ногти спички. Он вынужден был признать себя виновным в том, чего никогда не совершал. Затем Нуриев отказался от своих показаний, но это уже, как и в случаях с другими арестованными, не имело никакого значения.
Нуриев также показал, что он в числе 128 арестованных и осужденных в Азербайджане был направлен во Владивосток. Из этой группы возвратились домой лишь 8 человек, а один к моменту рассмотрения дела Багирова и других находился на Колыме. На руках у Нуриева во Владивостоке скончался старый коммунист И.В. Ульянов. Он просил передать азербайджанским коммунистам, что умер честным большевиком от рук Багирова и Берии.
В фальсификации дела в отношении Нуриева участвовал и Атакишиев. Он подписал справку на его арест, постановление о заключении Нуриева в тюрьму и постановление о предъявлении обвинения. Атакишиев подписал и обвинительное заключение по делу Нуриева.
Арестовали также и директора Азербайджанской селекционной станции И.Г. оглы Ашурлы, обвинив его в принадлежности к контрреволюционной националистической повстанческой организации, якобы действовавшей в Азербайджане. Он должен был по заданию наркома земледелия Везирова вести вредительскую работу в зерновом хозяйстве и, в конечном итоге, вызвать голод, восстание трудящихся и добиться отторжения Азербайджана от Советского Союза. Ашурлы принудили признать себя виновным его жестоко и в течение длительного времена избивали.
Ашурлы объявлял голодовки, требовал встречи с прокурором. Вместо этого его привели к народному комиссару внутренних дел Азербайджанской ССР Сумбатову. Ашурлы спросил его, знает ли ЦК о тех безобразиях, которые творятся в НКВД Азербайджана? В ответ Сумбатов заявил: «Что ЦК? Я политику делаю». Об этом показал Ашурлы в судебном заседании по делу Багирова и его подельников.
Приведённый свидетелем Ашурлы факт показывает, какое место занимали органы НКВД в структуре сформировавшейся к тому времени пирамиды власти. Эти органы находились на её вершине, они фактически никому не подчинялись, никем не контролировались.
Ну а что касается Ашурлы, то ему не удалось, как он намеревался, рассказать всю правду на суде — на основании постановление «тройки» его лишили свободы на 10 лет, а затем, после отбытия этого наказания, он был сослан в Красноярский край.
За связь с Везировым А.К.Г. оглы Мехтиева. В суде он показал, что в тюрьме встретился с бывшим заместителем народного комиссара Исрафилом Ибрагимовым, который был сильно избит, с оторванным ухом. Там же встретился с бывшим начальником финансового отдела Каспийского пароходства Тыминским, которому, наряду с другими преступлениями, вменяли подготовку террористических актов в отношении Багирова и председателя СНК Азербайджана У. Рахманова. Когда же последний был арестован по обвинению в принадлежности к антисоветской организации, то в обвинении его «заменили» Берией. Таким образом, Тыминский стал обвиняться в подготовке террористических актов в отношении Берии и Багирова.
Из показаний Мехтиева видно, как добывались «доказательства» виновности арестованных. Так, на очной ставке с упоминавшимся Аскером Фарадж-Заде последний заявил Мехтиеву: «Я записался членом центра националистической организации, а ты запишись рядовым участником, и тебе дадут 3–4 года». Мехтиев отказался «записаться» в члены названной организации. Тогда его стали избивать. В этом принимал участие и уже упоминавшийся боксёр Мусатов.
Вот так «формировались» различные «антисоветские организации». Мехтиева же постановлением Особого совещания при НКВД СССР лишили свободы на 8 лет, а потом снова арестовали и направили в бессрочную ссылку в Красноярский край.
На процессе над Багировым Мехтиев показал, что Багиров боялся коммунистов, особенно старых, которые знали его прошлое. Неудивительно поэтому, что при непосредственном участии Багирова были уничтожены почти все старые члены партии, революционная деятельность которых проходила в Азербайджане. Мехтиев заявил: «Наш народ не уважал Багирова, а только боялся». Так оно и было.
Не мог Багиров оставить без внимания поступок Джуварлинского, являвшегося с 1920 г. секретарём Нухинского городского комитета КП/б/ Азербайджана, а затем наркомом просвещения республики, и начальника Азербайджанского управления кинофотопромышленности Г.Г. Султанова, которые поехали в Москву с жалобой на Багирова в связи с его незаконными действиями.
Как пояснил в суде Багиров, он позвонил заместителю наркома внутренних дел СССР Фриновскому, после чего Джуварлинский и Султанов были арестованы.
О непосредственной причастности Багирова к аресту Джуварлинского и Султанова свидетельствует и письмо начальника 6 отдела ГУГБ НКВД СССР Волкова на имя Фриновского. Волков писал: «24 июня с/г секретарь Центрального комитета Коммунистической партии /большевиков/ Азербайджана тов. Багиров сообщил НКВД, что в Москве находятся скрывшиеся из гор. Баку Джуварлинский и Гулам Султанов. Оба они разыскиваются следственными органами как активные участники антисоветской троцкистской организации, вскрытой в гор. Баку и на железнодорожном транспорте.
Принятыми мерами установлено, что в Москве по адресу: Столешников пер. дом № 9, кв. 20 действительно проживают Джуварлинский Мамед Исмаилович и Султанов Гулам Гамидович, прибывшие 17 июня с/г из Баку.
Прошу санкционировать арест Джуварлинского и Султанова».
На этом письме имеется резолюция Фриновского от 25 июня 1937 г.: «Арестовать».
Джуварлинский и Султанов были арестованы на основании ордеров, подписанных Борщевым. Атакишиев подписал справку и постановление о заключении Джуварлинского в тюрьму, а также постановление о предъявлении ему обвинения. В этом постановлении Атакишиев указал, что Джуварлинский обвиняется в принадлежности к антисоветской контрреволюционной организации. На вопрос, что послужило основанием для предъявления такого обвинения, Атакишиев ответил: «Это стандартное обвинение, которое предъявлялось всем арестованным органами НКВД». Здесь Атакишиев сказал правду.
Необходимо отметить и следующее. В справке на арест Джуварлинского указывалось об изобличении его в преступной деятельности показаниями арестованного профессора Тихомирова, хотя последний до ареста Джуварлинского никаких показаний на него не давал.
Кроме этого, Борщев утвердил постановления о предъявлении Джуварлинскому и Султанову дополнительного обвинения.
К делу приобщены документы, из содержания которых следует, что Джуварлинский и Султанов «были арестованы в Москве 25 июня с. г. на основании заявления секретаря ЦК КП/б Азербайджана т. Багирова».
Джуварлинский — член ЦК АКП/б/ — на одном из пленумов выступил с критикой в адрес руководства ЦК АКП/б/. В марте 1937 г. на заседании партгруппы Съезда Советов Азербайджанской ССР Джуварлинский внёс предложение о некоторых поправках к проекту Конституции республики. В связи с этим Багиров обвинил его в национализме, хотя для такого обвинения совершенно не имелось оснований.
Далее события развивались, как говорится, «в темпе вальса». 17 марта 1937 г. Бюро ЦК, а 19 марта того же года Пленум ЦК АКП/б/ по предложению Багирова вывели Джуварлинского из состава Ц.К. 20 марта его сняли с работы, а 25 июня, как уже сказано, Джуварлинского арестовали.
Султанова исключили из партии 20 мая 1937 г. на заседании Бюро ЦК АКП/б/.
Джуварлинский настойчиво добивался одного — объективно расследовать обоснованность обвинений, предъявленных ему Багировым. Этого сделано не было.
Допрошенный по делу бывший сотрудник НКВД Азербайджанской ССР Кротков показал, что от имени Багирова следователям было передано распоряжение о применении к Джуварлинскому любых форм физического воздействия, «бить его до тех пор, пока он не пойдёт на признание». Это делалось, и поставленная цель была достигнута.
В ходе проверки дела по обвинению Султанова допрошенный следователь НКВД Азербайджанской ССР Клименчич подтвердил, что не только с ведома Багирова, но и по его, Багирова, указанию арестованных истязали с целью добиться их признания в совершении преступлений, вменявшихся им в ходе предварительного следствия. Следует сказать, что избивавший арестованных Клименчич сам тоже был осуждён в 1938 г. к 15-ти годам лишения свободы. Это наказание он отбыл.
В материалах дела по обвинению Джуварлинского имеется любопытный документ следующего содержания: «Настоящий акт составлен в том, что обвиняемый Джуварлинский Мамед на допросе от 16 июля 1937 года допустил контрреволюционный клеветнический выпад, заявил, что Багиров М.Д. — секретарь ЦК КП/б/ Аз. сфабриковал на него, Джуварлинского, материал и что Сумбатов — начальник АзНКВД и начальник 4-го отдела Цинман являются активными помощниками в фабрикации ложных документов на Джуварлинского, в чём и составлен настоящий акт.
Обвиняемый Джуварлинский отказался подписать настоящий акт».
Вряд ли авторы приведённого акта могли предполагать, что составленный ими документ как нельзя лучше иллюстрирует действительное положение вещей, реальную обстановку тех дней, созданную тоталитарным режимом, который обрекал граждан Советского Союза на бесправие и незащищенность от противозаконных и бесчеловечных акций всесильных органов НКВД. Вместе с тем из содержания этого акта отчётливо просматривается, как охранялся авторитет Багирова, когда одно лишь нелестное высказывание в его адрес уже образовывало состав контрреволюционного преступления.
Военная коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев 12 октября 1937 г. дело Джуварлинского, признала его виновным в том, что он в 1935 г. был завербован Ахундовым в антисоветскую террористическую организацию, лично руководил в Нухинском районе повстанческой группой, занимался вредительством в области промышленности.
Джуварлинский был приговорён к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 13 октября 1937 г.
Дело Султанова было рассмотрено той же коллегией 2 января 1938 г. Рассматривалось оно, как это видно из протокола судебного заседания, в течение 15 минут. Султанова признали виновным в том, что он с 1935 г. являлся участником антисоветской, террористической, диверсионно-вредительской, националистической организации, якобы действовавшей в Баку. Он, утверждалось в приговоре, вербовал в состав этой организации «повстанческие кадры», входил в состав террористической группы, которая должна была убивать руководящих работников Азербайджанской ССР. Султанов, как и ранее Джуварлинский, был приговорён к расстрелу.
В ходе проверки дел по обвинению Джуварлинского и Султанова было установлено, что они действительно подавали в секретариат ЦК ВКП/б/ жалобы на Багирова, в которых указывали на его антипартийные действия, направленные на избиение добросовестных работников, посмевших выступить с критическими замечаниями в адрес Багирова. Они просили также оградить их от преследований со стороны Багирова.
Что же получается? Жалобы подавались на руководящего партийного работника в высший партийный орган, который не проверяет обоснованность изложенных в них доводов, а позволяет Багирову расправиться с неугодными ему людьми.
Трагедия Джуварлинского и других необоснованно арестованных заключалась и в том, что большинство из них верили в то, что Сталин, высшее партийное руководство не знали о творившемся беззаконии и считали, что если об этом узнает Сталин, то сразу же справедливость восторжествует. Они были чисты и наивны. Не могли, а может и не хотели видеть (не к тому же они стремились, совершая революцию), что к этому времени усилиями Сталина и его приспешников уже была создана во всесоюзном масштабе система, безотказно выполнявшая все указания «вождя народов», позволяла расправляться с неугодными не только ему, но и республиканским «вождям», одним из которых был Багиров.
В отчёте, составленном Борщевым, указывалось, что повстанческие организации действовали в 42-х районах Азербайджана. Багиров в суде заявил, что у него не было основании не доверять работникам АзНКВД. В то же время он подтвердил, что в 1936–1938 гг. не было ни одного антисоветского восстания в республике. Между тем на XIII съезде Компартии Азербайджана 7 июня 1937 г. Багиров заявил: «Возьмите хотя бы факты, имевшие место в Али-Байрамлинском районе — длительную работу врагов партии и народа в этом районе […] попытку создать повстанческие вооружённые группы и т. д. и т. п. […] ЦК КП/б/ Азербайджана своевременно имел сигналы и своевременно вынес решения об изъятии из этого района ряда работников…».
Приведённое заявление Багирова отчётливо показывает, какое место отводилось руководящим партийным органам (но, конечно же, не рядовым коммунистам!) в решении важнейших вопросов жизни советского общества. Трудно не согласиться с тем, что партийные органы фактически являлись властными структурами государства.
По «повстанческим делам» в Али-Байрамлинском районе были арестованы более 200 человек, в Шемахинском — около 400 человек. В некоторых колхозах арестовывалось всё взрослое мужское население. Большинство арестованных были расстреляны.
Активное участие в фальсификации «Али-Байрамлинского дела» принял Борщев. На основании составленной им справки был арестован председатель Али-Байрамлинского райисполкома Керим Абдулов. В материалах дела он представлен как руководитель контрреволюционной повстанческой организации. Именно Борщев добился от Абдулова признания им своей «вины» в совершении тяжкого государственного преступления. Установлено и этого не отрицал Борщев — что Абдулова избивали в ходе следствия, избивал его и Борщев, но «не помнит чем». В утверждённом Борщевым обвинительном заключении указывалось, что «Абдулов через руководящий центр контрреволюционной националистической организации получил и раздал членам руководимого им филиала этой организации в Али-Байрамлинском районе 150 штук винтовок и патроны».
Действительно, в ряде случаев во время обысков у некоторых колхозников обнаруживали и оружие, и патроны. Вместе с тем, в ходе процесса над Багировым было бесспорно установлено, что оружие и патроны подбрасывались в усадьбы колхозников агентами НКВД. Естественно, при обысках всё это обнаруживалось.
Абдулов был расстрелян.
Активное участие в необоснованных репрессиях жителей Али-Байрамлинского района принял и Маркарян, назначенный старшим группы по подготовке оперативных сводок о ходе арестов в этом районе. В названной группе концентрировались сведения о месте нахождения и количестве людей, подлежавших, как тогда говорили, «изъятию». На основании этих сведений составлялась обобщенная сводка, которая докладывалась наркому внутренних дел, а тот уж делал отметки, кого следует арестовать. После этого Маркарян составлял список лиц, подлежавших аресту. Список передавался на просмотр Борщеву, а затем наркому внутренних дел республики для принятия окончательного решения об аресте значившихся в списке лиц. После этого списки направлялись в районы «на исполнение», то есть непосредственно для производства арестов.
Маркарян непосредственно участвовал в фальсификации дел в отношении жителей Али-Байрамлинского района. Установлено, что им были допрошены по этим делам 52 человека. Некоторые из них, как показал Маркарян, «пошли на признание». Как достигались эти «признания», говорилось уже много раз. Маркарян подтвердил, что он участвовал и в арестах жителей Али-Байрамлинского района. Всего же Маркарян участвовал в фальсификации дел в отношении 122-х жителей этого района.
Помимо этого, Маркарян ещё подписывал обвинительные заключения по сфальсифицированным делам. При этом, по его собственному заявлению, с материалами предварительного следствия он не знакомился.
В ходе судебного разбирательства выяснилось, какими безнравственными способами, помимо избиений и истязаний подследственных, создавались «доказательства» виновности того или иного лица в совершении особо тяжких государственных преступлений. В частности, исследовалась провокаторская деятельность секретных агентов АзНКВД.
Например, допрошенный по делу Шахбала Ахмедов рассказал, как его — председателя ревизионной комиссии колхоза, в 1936 г. завербовали в секретные осведомители НКВД Азербайджана. Завербовал его начальник особого отдела АзНКВД Гаврилов, который проинструктировал, как и что должен делать новый агент. По своей «работе» Ахмедов был связан с другим секретным сотрудником НКВД Азербайджана Кардашханом Мирзоевым, в прошлом уголовным преступником. Гаврилов потребовал от Ахмедова, чтобы тот показывал в отношении конкретных лиц то, что ему скажет о них сам Гаврилов. Ахмедова вызывали через каждые десять дней, и он давал нужные сотрудникам АзНКВД показания.
Из показаний Ахмедова следует, что агент Мирзоев использовался для подбрасывания оружия в усадьбы колхозников, после чего эти колхозники арестовывались. У них, естественно, обнаруживалось оружие — веское доказательство виновности в подготовке вооружённого восстания. Именно в этом обвинялись колхозники Али-Байрамлинского района.
За «заслуги» перед органами АзНКВД Мирзоев был назначен директором мясокомбината.
Ахмедов по заданию Гаврилова тоже подбросил в сад председателя одного из колхозов револьвер. Кроме того, он не только оговорил других, но и себя, в соответствии с полученным указанием признался в контрреволюционной деятельности. Во время рассмотрения дела, по которому и он был привлечён к уголовной ответственности, 22 июля 1937 г. его вызвал Маркарян и успокоил, пообещав, что он не будет осуждён. Уговаривал твёрдо стоять на своих прежних показаниях. Ахмедов и в суде полностью подтвердил всё, о чём он показывал на предварительном следствии. Однако, суд и его признал виновным в совершении контрреволюционного преступления и приговорил к лишению свободы. Для Ахмедова это было полной неожиданностью. Но вообще-то в этом ничего неожиданного не было. В органах НКВД осуществлялись ещё более коварные и бесчеловечные акции.
Допрошенный в суде свидетель Ф.А. оглы Мамедов, который был осужден к лишению свободы сроком на 4 года по «Али-Байрамлинскому делу», подтвердил, что в усадьбы крестьян подбрасывали оружие. Жители сел знали об этом и поэтому устанавливали дежурство, чтобы предотвратить возможность подбросить оружие в их дома и усадьбы.
Таким образом, шла своеобразная война народа с теми, кто, казалось бы, должен был защищать этот народ от происков его врагов.
Использовался и такой «метод» сбора доказательств, как «подсада». В этой роли использовался, например, секретный осведомитель АзНКВД с 1924 г. Андрей Сероян. В 1937 г. он был суждён за кражу к трём годам лишения свободы, однако в исправительно-трудовой лагерь его не отправили. Маркарян поместил Серояна в камеру, где содержались арестованные колхозники из Али-Байрамлинского района. Сероян должен был, как тогда выражались, «обрабатывать» их.
Приведённые факты, исследованные судом, убедительно продемонстрировали те грязным методы и способы, к которым прибегали органы НКВД, ведя борьбу с «врагами народа». Понятно, что это были вымышленные враги. Фактически же они вели борьбу со своим народом. Естественно возникает вопрос: кто же являлся действительным врагом народа?
Уже упомянутый свидетель Мамедов в суде показал также, что в течение восьми месяцев он не признавал себя виновным, но, не выдержав жестоких избиений, в которых участвовал и Маркарян, вынужден был оговорить себя по таким пунктам обвинения, как вредительство и подготовка вооружённого восстания против Советской власти. И вот ещё характерная деталь: хотя Мамедов не владел русским языком, протоколы его допроса составлялись на этом языке. Переводчик ему не предоставлялся.
Маркарян не отрицал того, что он участвовал в арестах и допросах жителей Али-Байрамлинского района в 1936 г. Как было установлено, только с мая по август того года в районе были арестованы 140 человек.
В аттестации Маркаряна от 8 октября 1938 г. указывалось: «В период 1936–1938 г. г. при непосредственном руководящем участии т. Маркаряна была проведена большая работа по раскрытию и разгрому контрреволюционных формирований националистического толка в Али-Байрамлинском, Белясуварском и Ленкоранском районах АзССР. В период 1937–1938 г. г. руководил операциями по очистке г. Баку и районов Азербайджанской ССР от социально чуждых уголовно-бандитских, контрреволюционных и антисоветских элементов».
Этой аттестацией чётко определяется, что из себя представлял Маркарян — сотрудник центрального аппарата АзНКВД. Это был активный и инициативный соучастник Багирова в развёртывании на территории Азербайджана беспредельного беззакония, массового уничтожения невиновных людей.
В Шемахинском районе следственную группу возглавлял Григорян. В фальсификации дел в отношении жителей этого района участвовали также Маркарян, Борщев и Атакишиев. Борщев подписал 10 ордеров на арест. Такие ордера подписывал и Маркарян. Так, им был подписан ордер на арест председателя Шемахинского райисполкома Мусеиба Новрузова. Им же утверждено подписанное Атакишиевым постановление о предъявлении Новрузову дополнительного обвинения в совершении особо опасных государственных преступлений.
Атакишиев, кроме указанного, подписал также справки на арест житетелей Шемахинского района, постановления об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу, обвинительное заключения по делу Новрузова.
В судебном заседании Новрузов рассказал об обстановке, сложившейся в Шемахинском и соседнем Али-Байрамлинском районах в 1936–1937 гг., привёл некоторые факты, позволяющие представить, кем в действительности был Багиров.
В середине июля 1936 г. к нему приехал Багиров в сопровождении вооружённой охраны. Утром его, Новрузова, разбудил начальник районного отдела НКВД Журавский и сообщил, что произошла неприятность. Дело в том, что проживавшая поблизости женщина стала играть на пианино в то время, когда Багиров ещё спал. Багиров возмутился. Его адъютант ворвался в дом этой женщины и потребовал прекратить игру на пианино. Женщина оказалась не робкого десятка и отреагировала на указанное требование репликой: «Подумаешь, персидский шах приехал!». Это передали Багирову, который стал сильно ругаться. Бедная женщина, она не понимала, что Багиров был выше и больше, чем персидский и все вместе взятые шахи всего мира.
Новрузов рассказал Багирову о провокационных действиях работников НКВД в Али-Байрамлинском. районе. Багиров на это никак не реагировал. Вместе с Багировым вынужден был поехать по району, хотя просил отпустить его, так как шла уборка урожая. Багиров его не отпустил. Ездили они в сопровождении охраны, вооружённой пулемётами. Можно себе представить, как выглядело со стороны: первое партийное лицо республики общается с народом, интересы которого это лицо призвано защищать, из-за пулемётных стволов, направленных в народ. Конечно, непросто сейчас дать исчерпывающее объяснение, зачем Багиров использовал такую форму общения с народом. Боялся ли он, что его могут убить? Но ведь установлено, что ни одной попытки совершить террористический акт в отношении Багирова предпринято не было. Возможно, он хотел таким способом запугать людей, чтобы они ещё больше боялись его. Не исключаю, что здесь присутствовало и то, и другое.
После того, как на посту начальника районного отдела НКВД Журавского сменил Шабанбеков, показал далее Новрузов, в Шемахинском районе стали «обнаруживать» оружие в усадьбах колхозников. Начались массовые аресты. Он позвонил председателю СНК республики Усейну Рахманову, тогда ещё не арестованному, и рассказал о провокационных действиях сотрудников райотдела НКВД. Затем Новрузов поехал в Баку. 26 июля 1937 г. его принял Багиров, который заявил, что в Азербайджане вскрыта националистическая организация. Её руководителями являются бывший секретарь ЦК АКП/б/ Р. Ахундов, бывший председатель ЦИК Азербайджана С. Эфендиев. Он же, Новрузов, как председатель райисполкома, должен помочь в раскрытии этой организации. В ответ на отказ сделать это, поскольку было очевидно, что никакой контрреволюционной организации не было, Багиров дважды ударил его по лицу. Новрузов был отпущен, но в полночь того же дня его арестовали. В допросе Новрузова участвовал и Багиров, уговаривал дать показания на руководящих работников Азербайджана, которые якобы возглавляют контрреволюционные повстанческие организации. Были названы фамилии примерно 15-ти человек, в числе которых были уже упоминавшиеся Р. Ахундов и С. Эфендиев, заведующий культурно-пропагандистским отделом ЦК КП/б/ Азербайджана М. Гусейнов, Буниат-Заде и другие. Новрузов отказался дать требовавшиеся от него показания. Сразу же последовало распоряжение Багирова бить Новрузова до тех пор, пока он не признается в совершении вменявшихся ему преступлений. Били его много, долго и жестоко. Избивал его и Атакишиев. В течение двенадцати суток, показал Новрузов, его держали на «стойке», ноги сильно опухли, стоять он уже не мог.
Однажды его привели в кабинет Григоряна, где находился избитый Гамид Султанов, который заявил, что со слов Эфендиева ему известно о принадлежности Новрузова к контрреволюционной организации. Новрузов возмутился, поскольку это не соответствовало действительности. Султанов же сказал: «Лучше подпиши всё, что от тебя требуют». После этого Новрузова отвели в кабинет Атакишиева, где два боксёра, а также Атакишиев и Григорян стали его избивать. Били резиновыми дубинками. Новрузов терял сознание. Его обливали водой и продолжали бить. На следующий день в результате такого «допроса» он не мог ходить.
Новрузов пояснил, что он пытался покончить жизнь самоубийством — сильно бился головой о каменную стену камеры, в которой содержался. Остался жив. Поистине, каменную стену лбом не прошибёшь.
На основании постановления Особого совещания Новрузова лишили свободы сроком на 10 лет, а постановлением того же совещания при МГБ СССР от 20 апреля 1948 г. он был направлен в бессрочную ссылку.
Новрузова обвинили в том, что он с 1935 года состоял в контрреволюционной националистической организации, ставившей своей целью подготовку и проведение вооружённого восстания против Советской власти в случае интервенции или объявления войны Советскому Союзу.
Допрошенный в суде Г.М. Шабанбеков, являвшийся с апреля но октябрь 1937 г. начальником Шемахинского районного отдела АзНКВД, подтвердил, что в ходе следствия в отношении арестованных жителей района применялись различные провокации. Так, Григорян попросил у него 2–3 обоймы винтовочных патронов, которые затем «обнаружили» у одного из арестованных. Позже Шабанбеков узнал, что эти патроны подбросил жителю района агент Григоряна. Шабанбеков также подтвердил, что провокаторы участвовали в следствии, они оговаривали невиновных людей, выдавая себя за членов контрреволюционной организации. Эти показания вполне согласуются с приведёнными выше показаниями свидетеля Ахмедова.
Как пояснил Шабанбеков, только за время его работы начальником районного отдела АзНКВД были арестованы более 200 человек.
Установлено, что по «шемахинскому делу» 43 обвиняемых из 50 были арестованы на основании справок и постановлений, подписанных Григоряном.
В справках на арест жителей Шемахинского района и в протоколах их допросов Григорян в обязательном порядке указывал, что эти люди приобретали оружие с целью поднять вооружённое восстание и совершить террористический акт в отношении Багирова.
Из 50-ти арестованных 32 человека были расстреляны, а 18 человек — приговорены к лишению свободы на длительные сроки. Все дела рассматривались тройкой при НКВД Азербайджанской ССР.
Григорян весьма высоко оценивал свою работу по разоблачению «врагов народа» в Шемахинском районе. В 1939 г., когда его должны были привлечь к ответственности за фальсификацию уголовных дел, Григорян в свою защиту писал: «Кто же вскрыл, вёл следствие и организовал процесс в 1937 году по повстанческо-националистической организации в Шемахинском районе АзССР, как не я…». Действительно, «заслуга» Григоряна в фальсификации дел в отношении жителей Шемахинского района была немалой.
По «Шемахинскому делу» был арестован и прокурор Шемахинского района А.Ю. оглы Амиров. Ему было предъявлено обвинение в принадлежности к контрреволюционной националистической повстанческой организации, возглавляемой Гамидом Султановым, и, как водилось, в подготовке террористического акта в отношении Багирова. Его показания в судебном заседании особенно ярко высветили методы ведения следствия работниками АзНКВД.
Амирова перевезли в Баку, поместили в тюрьму и стали избивать. Избивал его и Григорян. Сначала он не подтверждал предъявленных ему обвинений. Григорян ему в ответ на это заявил: «Ты теперь не прокурор, и уже не можешь мешать нашим людям решать дела, как это ты делал в Шемахе и Гяндже». Как пояснил Амиров, он действительно мешал работникам НКВД нарушать законность. После этого его посадили в подвал, пол которого был залит водой, по стенам его ползали полчища тараканов, наверху работала какая-то машина. На вопрос, за что его, Амирова, хотят уничтожить, Григорян ответил: «Ты попал к сталинскому наркому в ежовые рукавицы в связи с создавшейся ситуацией». Амиров потребовал приема его Багировым.
Его привели в большую, ярко освещенную комнату. В соседней комнате увидел Багирова и бывшего наркома земледелия Азербайджана Везирова. В ту комнату вошли два боксёра в тельняшках. Один из них сильно ударил в висок Везирова, и тот упал. Григорян закрыл дверь и сказал: «Ну вот, теперь ты видел Багирова». Что и говорить, убедительный урок был преподан Амирову, надеявшемуся на объективное разбирательство его дела Багировым.
Амиров был вынужден подписать заранее подготовленный протокол его допроса. В нем указывалось, что Амиров с детства был настроен антисоветски. В судебном заседании 29 октября 1937 г. он, Султанов и Ибрагимов отказались от всех ранее данных показаний и подробно рассказали о применявшихся к ним пытках. Султанов в суде заявил, что его избивали, как правило, в присутствии Багирова. После отказа от своих показаний подсудимых отвезли в тюрьму и жестоко избили. В конечном итоге из 14-ти подсудимых 9 человек были приговорены к расстрелу, в том числе Амиров и Мамедов. Верховный Суд СССР четверым из них расстрел заменил лишением свободы. Мамедов лишился рассудка.
В ночь с 20 на 21 января 1938 г., когда их, как они считали, должны были расстрелять, осужденные кровью своей на стенах камеры написали, что умирают невиновными.
Как пояснил Амиров, была арестована почти вся интеллигенция района, в том числе старейшие коммунисты. На людей напал панический страх за завтрашний день. Эти аресты деморализовали почти всех и принесли огромный ущерб как развитию хозяйства, так и развитию культуры, не говоря уже о том, что сотни и тысячи невиновных людей была уничтожены физически.
Из показаний свидетелей — бывших сотрудников АзНКВД Севояна и Карпинского следовало, что как Маркарян, так и Григорян, выступая на совещаниях, ругали следователей за то, что ими мало арестовывается людей. Они также требовали, чтобы каждый арестованный назвал не менее пяти других участников антисоветских организаций, а последние — тоже не менее пяти таких участников. В связи с этим, как пояснил свидетель Севоян, районные работники НКВД стали соревноваться, кто больше произведет арестов. Случалось, что в списки на «изъятие» включали стариков в возрасте 80–90 лет. Составлялись подложные справки, в которых указывалось, что арестованные являются кулаками, хотя таковыми они никогда не были. Напротив, многие из являлись ранее либо батраками, либо пастухами.
В суде также исследовались обстоятельства фальсификации дел на 67 человек — жителей Исмаиллинского района, из которых 63 были расстреляны, а четверо — лишены свободы на длительные сроки. Был арестован, а затем и расстрелян председатель Исмаиллинского райисполкома Салман Гусейнов. Его дело рассматривалось тройкой 14 октября 1938 г. под председательством Багирова. В состав этой тройки входил и Маркарян.
В деле С. Гусейнова имеется любопытный документ — акт, составленный 15 января 1938 г. следователями Комарским и Рыбаковым. В акте отмечается, что «…арестованный Гусейнов Салман во время его допроса от 15 января 1938 г. заявил допрашивавшему его следователю Комарскому, что он якобы сидит напрасно, его посадили органы НКВД за то, что он проводил в жизнь все директивы правительства на селе, создавал колхозы и пр. и в заключение добавил, что если после суда ему придётся умереть, то будет знать, что он погиб от рук якобы бандитов. В чём и подписываемся…
Гусейнов от подписи отказался».
Действительно, может быть Гусейнов справедливо считал руки, от которых он погибнет бандитскими?
На заседании тройки Маркарян доложил и расследованное им дело председателя сельсовета в Сальянском районе Мехтиева, обвинённого в принадлежности к контрреволюционной националистической повстанческой организации и в том, что знал «о готовящемся терроре над секретарём ЦК КП/б/ тов. Багировым». На основании постановления тройки Мехтиева расстреляли.
В 1938 г. по указанию Багирова были арестованы «бывшие» заместитель председателя СНК Азербайджанской ССР М. Халилов, заместитель наркома земледелия А. Мамедов, нарком внутренней торговли И. Асадуллаев, нарком лёгкой промышленности И. Алиев, являвшиеся депутатами Верховного Совета СССР. Вместе с ними были арестованы бывший уполномоченный наркомата связи СССР в Азербайджане Родионов и бывший заместитель председателя Бакинского Совета Б.Г. Любарский-Новиков. Разумеется, никакой санкции на арест депутатов Верховного Совета СССР тогда не испрашивалось. Зачем? Над всеми властвовал всесильный Наркомат внутренних дел, и те, кто руководил деятельностью этого наркомата и его «филиалов» на периферии.
Допрошенные в суде по делу Багирова И.А. оглы Алиев и бывший работник АзНКВД В.А. Шнейдер, который также был арестован в 1939 году, показали, как добивались «чистосердечных признаний» от Халилова и других арестованных. Шнейдер, в частности показал, что у Халилова вымогали показания на Молотова и Микояна. Ещё и ещё раз приходится убеждаться в том, что сталинская машина уничтожения не щадила никого, в том числе и тех, кто исправно ей служил. Поэтому заранее, так сказать, «профилактически» собирались «доказательства» вины и тех, кто в то время являлся опорой созданной бесчеловечной системы.
Как следует из показаний И. Алиева, его избивали резиновой дубинкой, заставляли стоять на коленях на осколках стекла. На четвертый день после ареста Алиева привели в кабинет Наркома внутренних дел, где находился и секретарь ЦК КП/б/ Азербайджана Багиров, который, нецензурно бранясь, стал спрашивать Алиева, почему тот не даёт показаний о своей принадлежности к «запасному право-троцкистскому центру контрреволюционной националистической организации». Именно в этом обвинялись Алиев и арестованные с ним лица, которые являлись, по мнению органов НКВД, руководителями названной организации.
Поскольку он не признавал себя виновным, пояснил Алиев, Багиров распорядился не давать ему спать.
Борщев подтвердил в суде, что Алиева, Халилова, Мамедова и других избивали, но не пытали, поскольку, по его мнению, избиение не есть пытка. Конечно, Борщеву, как никому другому, была известна разница между простым избиением и пыткой, Хотя он и не разъяснил, в чём именно она заключается разница, но всем было ясно, что Борщев хорошо разбирался в этом. Только от попытки вообразить себе такую разницу на душе становилось тягостно и тревожно. Борщев подтвердил, что и он избивал Халилова.
В суде была оглашена выдержка из заявления Халилова от 2 ноября 1939 года, в которой он указывал, что вместе с Мещеряковым (начальником следственной части АзНКВД) его избивал и заместитель наркома внутренних дел республики Борщев. Избивали резиновыми дубинками. Били до потери сознания. Затем на час сделали перерыв, а потом снова били. И это, по мнению Борщева, не было пыткой.
Дело Халилова и других неоднократно направлялось на дополнительное расследование, но Багиров с помощью Берии упорно добивался возвращения этого дела в суд. В конечном итоге названные выше лица были осуждены военным трибуналом Закавказского военного округа.
Не обойдены были вниманием Багирова и другие партийные работники. В 1937–1938 гг. были арестованы секретарь Бакинского городского комитета КП/б/ Азербайджана Н.О. Кульков, заведующий торговым отделом ЦК АКП/б/ A.M. Бренер, заместитель заведующего промышленным отделом ЦК АКП/б/ И.Х. Левкопуло, заместитель заведующего отделом партийных кадров ЦК АКП/б/ Р.-Р.Л. Квятковский, ряд других партийных работников: (В.Г. Лазарев, Миркадыров, М. Бренер, Черномазое, Большаков, Горявин, Секирин), обвинявшиеся в том, что они являлись участниками контрреволюционной, террористической, повстанческой организации, действовавшей в Баку и ставившей своей задачей свержение советской власти и реставрацию капитализма. Дело по их обвинению было рассмотрено 22–26 декабря 1939 г. военным трибуналом Закавказского военного округа.
Багиров допрашивал Кулькова в кабинете наркома внутренних дел Раева. Кульков заявил, что работники НКВД его били и принудили оговорить других лиц в совершении тяжких преступлений. Багиров, как он показал в суде, не принял никаких мер, чтобы «приостановить дело Кулькова» и признал, что с Кульковым он «поступил недостойно, плохо». Пояснил, что обстановка того времени не позволила разобраться с делом Кулькова. К этому следует добавить, что «обстановку того времени» он сам же активно и создавал.
Хотя Багиров и утверждал, что заявление Кулькова «разбудило его от сна и слепого доверия к аппарату НКВД АзССР», но это его утверждение не было искренним. Григорян, присутствовавший при допросе Кулькова, пояснил, что Багиров добивался от Кулькова признания в совершении тем контрреволюционного преступления.
Военный трибунал Закавказского военного округа под председательством В.К. Капустина, рассмотрев это дело, оправдал Миркадырова, М. Бренера, Черномазова, Большакова, Горявина и Секирина. А вот Кульков, А. Бренер, Левкопуло, Квятковский и Лазарев были признаны виновными в совершении тяжких государственных преступлений и приговорены к лишению свободы сроком на 10 лет каждый.
Допрошенный в судебном заседании свидетель Капустин показал, что Кульков и другие подсудимые отказались в суде от данных ими показаний, заявив об избиении их на предварительном следствии. Они подробно рассказали, какими варварскими способами добивались от них «признательных» показаний.
Перед вынесением приговора Багиров вызвал к себе Капустина, который доложил ему, что к вынесению обвинительного приговора в отношении Кулькова и других оснований не имеется. Багиров был крайне недоволен и заявил, что либерализм Капустина при рассмотрении дел «создал такие условия, что арестованные стали отказываться от своих показаний». Багиров утверждал, что сам участвовал в допросе Кулькова и других обвиняемых, которые признавались в совершении тяжких преступлений, поэтому сейчас им верить нельзя. «Багиров категорически потребовал осуждения лиц, арестованных по делу Кулькова», — показал Капустин. Когда же Багиров узнал о результатах рассмотрения этого дела, он добился того, чтобы Капустина убрали из Баку, и чтобы он больше не рассматривал дела на «врагов народа». Это желание Багирова было исполнено.
Результатами рассмотрения дела Кулькова и других был недоволен также и нарком внутренних дел Емельянов. Он позвонил коменданту и распорядился не выделять автомашину составу военного трибунала. Когда же члены суда пришли в гостиницу, то узнали, что их выселяют. Они вынуждены были уехать, не закончив оформление рассмотренных дел.
Как показал Капустин, он неоднократно беседовал с Маркаряном о качестве предварительного следствия. Маркарян, оправдывая результаты следствия, проводившегося работниками АзНКВД, ссылался на то, что «вот недавно приезжала Военная коллегия, так она не особенно копалась в материалах дела, а судила по всей строгости закона». К сожалению, так было. Военная коллегия Верховного Суда СССР в то время действительно не «копалась в материалах дела» и нередко за какие-то 10–15 минут решала судьбу человека, привлеченного к суду. Во внимание не принималось то обстоятельство, что кроме показаний этого человека на предварительном следствии, от которых он затем отказался, других доказательств не было. Вернее сказать, судьба этого человека решалась ранее, а не за короткое время судебного разбирательства, которого фактически и не было. Судьбу этого человека решали в НКВД перед тем, как направить дело в суд, в частности в Военную коллегию Верховного Суда СССР.
Как уже говорилось, если на обвинительном заключении ставилась римская цифра «I», то обвиняемый безусловно подлежал расстрелу, а если цифра «II» — то лишению свободы. В НКВД СССР на обвинительных, заключениях чаще ставили цифру «I».
Военная коллегия. Верховного Суда СССР, рассмотрев 5 июня 1940 г. в кассационном порядке дело Кулькова и других, согласилась с тем, что 6 человек по этому делу оправданы обоснованно. Кроме того, она отменила приговор в отношении Лазарева и дело в отношении него прекратила. Был отменен приговор и в отношении Кулькова, А. Бренера, Левкопуло и Квятковского, а дело направлено на новое расследование.
Однако никакого нового расследования фактически не проводилось. Было составлено обвинительное заключение, которое утвердил Маркарян. И 18 апреля 1941 г. военный трибунал Закавказского военного округа вновь рассмотрел дело по обвинению Кулькова, А. Бренера, Левкопуло и Квятковского. Хотя они и на этом суде не признали себя виновными, объяснив, что на предварительном следствии вынуждены были оговорить себя, тем не менее их признали виновными в тех же тяжких преступлениях, приговорив Кулькова, А. Бренера и Левкопуло к лишению свободы на 10 лет каждого, а Квятковского — на 7 лет. Отбывая наказание, Кульков умер 17 декабря 1942 года, а А. Бренер — 26 марта 1943 года. Левкопуло после отбытия наказания был направлен в бессрочную ссылку.
Как же мотивировал военный трибунал доказанность обвинений, предъявленных Кулькову и другим? Суд, как это усматривается из содержания приговора, исходил из того, что в 1937–1938 гг. органами НКВД была вскрыта и ликвидирована контрреволюционная, террористическая, повстанческая организация, действовавшая в г. Баку. Арестованные участники этой контрреволюционной организации показали, что её участниками являются Кульков, А. Бренер, Левкопуло и Квятковский, которые в ходе предварительного следствия признавали себя виновными, неоднократно писали о своей принадлежности к названной организации, подробно излагали факты о связях с другими участниками контрреволюционной организации. Сославшись на материалы предварительного следствия, военный трибунал указал в приговоре, что подсудимых уличали осужденные участники упомянутой контрреволюционной организации, в том числе и Окиншевич, которого, как уже было сказано ранее, допрашивали и после того, как он был приговорён к расстрелу. Разумеется, в суд никто из этих «свидетелей» не вызывался. Их и не могли вызвать, поскольку к 18 апреля 1941 г., когда рассматривалось дело Кулькова и других, большинство из них уже были расстреляны.
Далее в приговоре было указано, что в процессе следствия «ввиду осуждения части членов контрреволюционной организации» Кульков, Бренер, Левкопуло и Квятковский стали отказываться от своих показаний, затем вновь признавались и снова отказывались, заявляя, что они оклеветали себя. Это объяснялось, указывалось в приговоре, их «малодушием и тем, что к ним применялись, якобы, неправильные методы следствия» (как деликатно, однако, квалифицируется вопиющее беззаконие, царившее в органах НКВД! — Н.С.). По тем же мотивам, констатируется в приговоре, подсудимые не признали себя виновными и в суде.
Любопытно посмотреть, как оценил военный трибунал заявления подсудимых, о «неправильных методах следствия». В приговоре по этому поводу записано так: «Такие доводы обвиняемых нельзя признать уважительными, так как Кульков и Левкопуло, будучи допрошенными в НКВД СССР и в Баку руководящими работниками, признали себя участниками контрреволюционной организации и уличали других лиц».
Вряд ли стоит останавливаться ещё раз на том, как допрашивали в то время «руководящие работники НКВД» тех, кто оказывался арестованным.
Здесь фактически изложено всё содержание приговора. В нём не приведено ни одного факта конкретной «враждебной деятельности» подсудимых. Всё сведено к тому, что они признавались в своей принадлежности к контрреволюционной организации, и этого было вполне достаточно, чтобы приговорить их к длительным срокам лишения свободы, а то и расстрелять. Вот так вершилось правосудие во времена сталинщины.
В судебном заседании по делу Багирова был допрошен Левкопуло, в течение 17 лет находившейся в тюрьме, исправительно-трудовых, лагерях и в ссылке. Его арестовали 4 июля 1938 г., а реабилитировали 12 марта 1955 г., когда он по-прежнему находился в ссылке.
В своих показаниях Левкопуло отметил, что за 30–40 минут до ареста он был у Багирова, который дал ему задание поехать в один из районов и помочь вновь избранному секретарю райкома партии.
После ареста, показал далее Левкопуло, его привели к Григоряну, который сразу же стал кричать на него, называя фашистом. Поскольку он не признавал себя виновным, его в течение семи суток избивали резиновыми дубинками, ногами, бутылками. Когда терял сознание, обливали водой и вновь принимались избивать. Требовали признаться в принадлежности к «право-троцкистской контрреволюционной организации». В одном из его допросов участвовал Багиров, которому Левкопуло рассказал, что с ним сделали. Это не понравилось Багирову, он вспылил и сказал наркому Раеву, чтобы тот «привёл в порядок» его, Левкопуло. Раев достал резиновую дубинку и стал жестоко избивать подследственного. Избивал до тех пор, пока тот не потерял сознание. В конечном итоге его принудили «признаться» в совершении тяжких преступлений.
Допрошенный в суде В.Г. Лазарев, в конечном счёте оправданный на упомянутом процессе, подтвердил, что показания о преступной деятельности арестованных, буквально выбивались из них.
Иван Харлампиевич Левкопуло прожил долгую жизнь и скончался в ноябре 1990 года. Свои сбережения, а их по советским меркам было немало — около 29 тысяч рублей, он завещал бюро Октябрьского РК КПСС г. Москвы, бюро МГК КПСС на нужды детских садов и яслей, на благоустройство города, а также Советскому фонду мира и Советскому детскому фонду имени В.И. Ленина.
И.Х. Левкопуло перенес тяжкие невзгоды и испытания, но не разочаровался в идеалах, осуществлению которых он посвятил всю свою жизнь.
Допрошенный в суде бывший секретарь Дзержинского райкома партии г. Баку Г.А. Петросян показал, что в связи с его критическим выступлением на пленума районного комитета партии Багиров самолично освободил его от обязанностей секретаря, Он был назначен заместителем начальника строительства ГРЭС «Красная звезда», а вскоре арестован. В течение десяти суток он сидел на стуле, спать не позволяли. Его обвиняли в принадлежности к контрреволюционной мусаватистской организации, то есть к националистической азербайджанской организации, членом которой он никак не мог быть, поскольку по национальности является армянином. Принуждали его признать себя виновным в принадлежности к «право-троцкистской контрреволюционной организации». Не признал. Во внесудебном порядке был лишен свободы на 5 лет.
Допрошен в суде был также и бывший первый секретарь Шаумяновского райкома партии г. Баку Каспаров. Одной из причин его ареста было то, что он не выполнил указания Багирова о направлении на проверку в АзНКВД материалов на кандидатов, выдвигавшихся в руководящие партийные органы района. Кроме того, как показал Каспаров, во время проходившей городской партийной конференции он обратил внимание на то, что «…через 5–6 делегатов конференции сидел работник АзНКВД. Эти люди делегатами конференции не являлись», — пояснил Каспаров.
Приведённые Каспаровым факты убедительно подтверждают, что фактической властной силой в то время в нашей стране, которой реально подчинялись все, была сила НКВД.
5 июля 1938 г. проходил пленум Шаумяновского райкома партии в здании КП(б) Азербайджана. Пленум открыл Багиров и сразу же заявил, что Каспаров является врагом народа, и его необходимо исключить из партии. Когда же Каспаров потребовал дать ему возможность выступить, то Багиров заявил: «Все расскажете в НКВД». Здесь же по указанию Багирова Каспаров был арестован.
На третий день после ареста его вызвал нарком внутренних дел республики Раев. В его кабинете находился измученный и истерзанный Кульков. На вопрос Раева, что он знает о Кулькове, охарактеризовал последнего как преданного партии человека. В ответ на это он был избит, били жестоко. Днем держали на «стойке», а ночью били. Избивали и других арестованных. В конечном итоге он вынужден был в августе 1938 г. подписать протокол допроса, в котором указывалось, что Каспаров признаёт себя виновным в совершении тяжких преступлений. Однако в сентябре того же года он от этих показаний отказался. Снова стали бить, но он уже не признавал себя виновным. Дело направили в военный трибунал Закавказского военного округа, который в марте 1939 г. приговорил его к лишению свободы сроком на 10 лет.
Военная коллегия Верховного Суда СССР приговор в отношении Каспарова отменила и дело направила на новое расследование. 26 мая 1940 г. тот же военный трибунал, рассмотрев дело Каспарова в распорядительном заседании, прекратил это дело за недоказанностью предъявленного Каспарову обвинения.
Однако, на этом преследование Каспарова не прекратилось. На основании постановления Особого совещания он был лишен свободы сроком на 5 лет. Всего же в заключении и в ссылке он пробыл 17 лет.
Судьба Каспарова ещё и ещё раз подтверждает, что «НКВД не ошибается»: если кого-то арестовывали, то он непременно оказывался «врагом народа». Кем же он будет наказан, существенного значения не имело, поскольку этот человек в любом случае подвергался репрессии — его либо лишали свободы, либо расстреливали.
Характеризуя обстановку, сложившуюся в 1936–1938 гг., Каспаров привёл такой факт: он был уже шестым секретарём Шаумяновского райкома партии за указанное время; все шесть были арестованы.
Как следует из показаний допрошенного в суде свидетеля А.Н. Курилова — бывшего секретаря партийного комитета судоремонтного завода имени Парижской Коммуны. Его исключили из партии, а затем и арестовали вслед за тем, как он, Курилов, на партийной конференции выступил с критикой работы Бакинского комитета партии. Естественно, Багиров не мог терпеть такое критику партийного комитета, им возглавляемого.
Курилова арестовали 28 октября 1937 г., предъявив обвинение во вредительстве, в подготовке восстания и террористического акта в отношении Багирова, который должен быть осуществлён во время спуска со стапелей теплохода «Багиров». Курилова заставили «признаться» в совершении указанных преступлений «обычным» способом — нещадным избиением.
Характеризуя Багирова как человека жестокого и коварного, Курилов привёл такой факт. В мае 1937 г. на районной партийной конференции пропагандист Азизов выступил с критикой работы бывшего начальника политотдела Каспийского пароходства Гасана Рахманова (к тому времени — секретаря Нахичеванского обкома партии). Багиров возмутился выступлением Азизова и заявил, что Гасан Рахманов является преданнейшим коммунистом. По требованию Багирова, Азизова удалили с партийной конференции и через несколько дней исключили из партии, а затем, как водилось, и арестовали. Через несколько месяцев был арестован и Гасан Рахманов — с ведома и разрешения Багирова.
В ходе расследования дела и в суде Багиров показывал, что в Каспийском пароходстве фактов диверсионных актов не было. В своих же выступлениях он утверждал как раз обратное. На основании чего говорилось о диверсионных актах в пароходстве? Было установлено, что многие корабли Каспийского пароходства были настолько старыми и изношенными, что нередко случались аварии. Эти пароходы даже гибли. А преподносились подобные случаи как следствия диверсионных актов. Но если это так, то должны были быть и диверсанты. И их находили, притом в немалом количестве. Невиновных людей арестовывали, принуждали оговаривать себя и других в совершении невероятных преступлений, затем расстреливали, либо приговаривали к лишению свободы на длительные сроки.
По делу Каспийского пароходства были арестованы его руководящие работники, в том числе его начальники (в разное время) Меняйлов и Лукин, начальник механико-судовой службы Милов, уже упоминавшийся Гасан Рахманов и другие. Многие из них были расстреляны, другие — лишены свободы на длительные сроки.
Как показал в суде Багиров, названные и другие работники пароходства без его санкции не могли быть арестованы. Он также пояснил, что направлял Сталину телеграмму с просьбой дать разрешение на арест Гасана Рахманова, являвшегося к тому времени секретарём Нахичеванского обкома партии. Такое разрешение Багиров получил. Кроме того, Сталин предложил ему выехать в Нахичевань и «всё там расчистить». Что-что, а «расчищать» Багиров умел.
Активное участие в расследовании, а фактически в фальсификации, дел на работников Каспийского пароходства приняли Григорян и Борщев. Так, Борщев подписал ордер на арест заместителя начальника политотдела пароходства Кузовенко, утвердил постановления о предъявлении начальнику Каспийского пароходства Меняйлову и работнику этого пароходства Савиных дополнительных обвинений в террористической деятельности и во вредительстве. Бортевым были арестованы работники судоремонтного завода имени Парижской Коммуны (включая его директора Шнейдера).
Григорян допрашивал Гасана Рахманова, страдавшего астмой. Это заболевание использовалось в целях принудить Рахманова признаться в преступлениях, которых он не совершал. Как показал Григорян, Рахманова обвиняли в подготовке террористического акта в отношении Багирова. Хотя он, Григорян, и не верил в то, что Рахманов мог совершить указанное преступление, однако вменил в вину Рахманову именно такое обвинение. Так было заведено в то время, когда органы НКВД арестовывали только «врагов народа».
О том, как велось следствие в отношении Рахманова и других арестованных, рассказал допрошенный в суде бывший помощник прокурора Каспийского бассейна Н.М. Миносян, которого тоже арестовали по делу работников Каспийского пароходства. Ему, как и другим, предъявлялось обвинение в принадлежности к контрреволюционной организации, якобы существовавшей в пароходстве и ставившей своей целью осуществление террористических актов в отношении Багирова и других руководителей республики. Обвинительное заключение по деду Миносяна было утверждено Маркаряном.
Все 7–8 человек, содержавшиеся в одной с ним камере, были избиты. Допросы начинались, как правило, с полуночи до 6 часов утра. «По существу следствия никакого не было, а только сплошные истязания самыми бесчеловечными способами», — показал Миносян. Его тоже жестоко избивали в ответ на отказ «разоблачить» других и подписать заранее составленный протокол допроса. В этом протоколе указывалось, что Миносян является участником террористической организации, существующей в Каспийском пароходстве, которая намеревалась «убить руководителя большевиков Азербайджана», то есть Багирова. В этом Миносяна обвиняли на основании показаний, выбитых у Гасана Рахманова.
Была дана очная ставка с Рахмановым, которая проходила в присутствии Григоряна и других руководящих работников воднотранспортного отдела АзНКВД. Рахманов был весь избитый, почерневший. «Это был полусумасшедший человек, он то смеялся, то грустно смотрел на присутствующих. Рахманов фактически был уже уничтожен», — показал Миносян.
Когда они остались вдвоем с Рахмановым и следователем для оформления протокола очной ставки, он спросил, зачем Рахманов оговаривает честных людей. Тот заплакал и показал на своё изуродованное тело. Сказал, что его страшно били, в том числе и «очкастый», то есть Багиров. Извинился за то, что вынужден был оговорить и его, Миносяна. О том, что Багиров часто в ночное время приезжал в НКВД АзССР на допросы арестованных ответственных работников, знали все, в том числе и арестованные.
Об истязании Гасана Рахманова Григоряном, также показал допрошенный по делу бывший сотрудник АзНКВД С.М. Аксенов-Щербицкий. Именно в результате избиения Григоряном Рахманов признался в том, что он был руководителем националистической организации в Каспийском пароходстве и дал «изобличительные» показания на ещё не арестованных к тому времени работников пароходства.
Другой сотрудник АзНКВД — Булычев рассказал о том, в каком состоянии находился Г. Рахманов. Когда он его увидел впервые, Рахманов «был уже буквально развалиной, обрюзгшим, полуослепшим человеком». Во всём его поведении чувствовалась какая-то отрешенность от жизни, у него было полное безразличие к себе, ко всему его окружавшему. На допросах он подписывал все, что ему говорили Григорян и следователь Кудин, делал это механически, не вдумываясь в существо своих действий. Именно Григорян обвинил Г. Рахманова в подготовке террористического акта в отношении Багирова.
Обвинительное заключение по делу Г. Рахманова и ещё 22-х человек, обвинявшихся в принадлежности к контрреволюционной диверсионной вредительской террористической организации, утвердил Маркарян. Как и в других случаях, с материалами дела он не знакомился. К обвинительному заключению по этому делу был приложен список на 209 человек, которые якобы являлись участниками антисоветской организации.
Дело Г. Рахманова и других военным трибуналом было направлено на дополнительное расследование. Рахманов окончания его не дождался, он умер в тюремной больнице. У всех, кто присутствовал в зале судебного заседания, не возникало ни малейшего сомнения в том, что Г. Рахманов фактически был убит. 6 января 1941 г. было вынесено постановление о прекращении дела в его отношении, утверждённое Маркаряном.
Григорян признал, и это подтверждено другими доказательствами, что на основании выбитых у Г. Рахманова показаний было репрессировано немало невиновных работников Каспийского пароходства. В частности, на оснований этих показаний арестовали бывшего заместителя начальника политотдела пароходства Джебраила Алиева, бывшего председателя воднотранспортного суда Чернякова, старшего инспектора по пассажирским перевозкам Овчаренко, бывшего начальника службы эксплуатации Хитрова, бывшего начальника отдела завода «Парижская Коммуна» Мамеда Касимова, исполнявшего обязанности начальника Каспийского пароходства уже упоминавшегося Лукина, бывшего начальника Бакинского морского вокзала Королева, старшего механика Бакинского порта Кауфмана, бывшего директора судоремонтного завода Пильщика, начальника отдела кадров пароходства Ставонина, помощника капитана теплохода Деркача, бывшего начальника Бакинского порта Ага-Бала Усейнова и других. Перечисленные лица на основании постановления особого совещания при НКВД были лишены свободы на длительные сроки.
Григорян не отрицал, что именно ему арестованный Д. Алиев назвал фамилии 21-го руководящего работника пароходства, которые якобы состояли в антисоветской организации. В суде подтверждено, что эти показания Алиев вынужден был дать в результате его избиения, в том числе и Григоряном, который давал ему список работников Каспийского пароходства и принуждал показать, что он, Алиев, завербовал их в контрреволюционную организацию. Об этом Алиев показывал и в судебном заседании, состоявшемся 10 октября 1939 г. В том же судебном заседании бывший директор судоремонтного завода Пильщик рассказал о том, как издевался над ним Григорян: запихивал в рот тряпку, после чего принимался избивать. Обвиняемый Хитров тогда же показал, как с участием Григоряна ему была причинена травма головы и разбиты зубы. Бывшие инструкторы политотдела пароходства Крыжановский и Артищев тогда же тоже показали о жестоком избиении их Григоряном.
Как показал допрошенный в суде по делу Багирова и других свидетель Усейнов, Григорян вместе с другими следователями раздевали его догола, клали на пол, один из следователей садился ему на голову, а другой — на ноги, держали руки и начинали бить руками, ногами, резиновой дубинкой. Когда же он терял сознание, ему давали нюхать нашатырный спирт и продолжали избивать.
Григорян участвовал в фальсификации дела и в отношении помощника начальника политотдела пароходства Зенина. Григорян признал, что он лишь один раз ударил Зенина. Это утверждение Григоряна прозвучало крайне неубедительно. В то время сотрудники НКВД, как правило, били много и жестоко, Зенин в судебном заседании 10 октября 1939 г. показал, что в ходе допроса на предварительном следствии его принуждали пить воду, после чего били по животу.
Вот так добывались «доказательства» виновности арестованных в совершении тяжких преступлений.
Усердие Григоряна не осталось не замеченным, о чём свидетельствует содержание его аттестации, в которой отмечалось: «В конце 1937 года, будучи назначенным начальником XI-го отдела УГБ, за сравнительно короткий промежуток времени сумел вскрыть и разгромить к-р организации троцкистов, правых, националистическую и к-р организацию молодёжи в системе Каспийского водного бассейна».
9 февраля 1938 г. Гасана Рахманова принудили дать ложные показания, что он якобы создал несколько террористических групп с целью убийства Багирова. Багиров же в суде утверждал, что он не верил в это. Но установлено, что после «признания» Гасана Рахманова он на следующий день отправил в Москву телеграмму, в которой указывалось: «Надо форсировать следствие по к-р националистам и другим к-р организациям. 500–600 человек ещё не изъяты […] Особенно неблагополучно в этом отношении в Каспаре. По последним показаниям Гасана Рахманова и других, участниками диверсионно-вредительских группировок в Каспаре являются Лукин — врид начальника Каспара, Пильщик — директор завода им. Закфедерации и другие. При круглосуточной работе аппарат АзНКВД не успевает своевременно охватить всё».
Сейчас просто страшно читать такое. А каково было в реальности в то время? Получалось, что Багиров знал, сколько ещё не арестовано «врагов народа» по делу работников Каспийского пароходства. Для него не имело значения: на сотню больше или на сотню меньше. Его беспокоило лишь то, что даже при круглосуточной работе сотрудники АзНКВД не в состоянии «охватить всё». Кроме всего прочего, во всём этом ужасает «запланированность» беззаконного «изъятия» невиновных людей.
Как установлено, Багиров не удовлетворился лишь тем, что был уничтожен Гасан Рахманов, он добился того, что репрессиям и последующему уничтожению был подвергнут фактически весь род Рахмановых.
Допрошенный в суде свояк Гасана Рахманова — бывший заместитель директора Азербайджанского тропического института Г.А. оглы Абдуллабеков — рассказал не только о том, как по указанию Багирова он был лишен свободы на 5 лет, но и о тех репрессиях, которым подвергались близкие родственники Г. Рахманова, так и не дождавшегося рассмотрения его дела в суде и забитого в ходе предварительного «следствия».
Был арестован брат Г. Рахманова — Лятиф, которого, как утверждал Абдуллабеков, пытал Багиров. Арестовали и дядю Рахманова — он погиб в лагерях. Лятифа убили незадолго до освобождения из лагеря. Отца Рахманова выслали в Казахстан, где он и умер.
В связи с допросом Абдуллабекова в суде было оглашено следующее письмо Багирова, на имя Берии, в котором, в частности, говорилось: «Ввиду того, что из-за отсутствия свидетелей контрреволюционной деятельности Абдуллабекова дело на него не может быть разобрано в суде, прошу рассмотреть это дело Особым совещанием». Что может быть циничнее по отношению к правосудию? Нет свидетелей контрреволюционной деятельности Абдуллабекова, но такая деятельность, по утверждению Багирова, имела место. Значит, только Багиров определял, преступник ли тот или иной человек. О каком же правосудии можно было говорить?
В судебных заседаниях по делу Багирова были допрошены и другие бывшие работники Каспийского пароходства: исполнявший обязанности начальника политотдела В.А. Лебедев, помощник начальника политотдела Ф.П. Зенин, начальник службы эксплуатации пароходства Е.С. Хитров, начальник отдела кадров пароходства П.Г. Ставонин, секретарь комитета комсомола завода имени «Парижской Коммуны» Ф.И. Валуев, инструктор политотдела И.М. Арутюнов.
Из показаний этих лиц видно, как следователи буквально выбивали показания у арестованных работников Каспийского пароходства, причём заставляли оговаривать не только себя, но и своих товарищей по работе. Так, Лебедев пояснил, что бывший начальник Каспийского пароходства Меняйлов, «мало похожий на того Меняилова, которого знал», изобличал его в преступной деятельности. В ответ на отрицание обвинений, Лебедева стали жестоко избивать. Григорян заявил ему, что сопротивление бесполезно, поскольку его изобличают все работники пароходства.
В конечном итоге Лебедев вынужден был дать показания о своей «преступной деятельности». «Мы 4 дня сидели со следователем и сочиняли эти показания», — заявил в суде Лебедев. От него требовали, чтобы он назвал 50 человек, якобы завербованных им в контрреволюционную организацию. Он вынужден был назвать 100 человек, а когда отказывался от своих показаний, его снова избивали и тем самым возвращали к «признанию».
В Каспийском пароходстве были арестованы почти все капитаны и механики пароходов.
На основании выбитых из Зенина показаний были арестованы 26 комсомольских работников, из которых создали «контрреволюционную организацию», а Зенина «поставили» во главе её. Это дело дважды направлялось на дополнительное расследование. В конечном итоге органы следствия «расформировали» мифическую организацию: 23-х человек освободили, одного «перевели» в другую «антисоветскую организацию». Один человек (Мухмар Мамедов) был замучен в ходе следствия. Двадцать шестым был Зенин, которого на основании постановления Особого совещания лишили свободы на 8 лет.
Зенин подтвердил, что его избивал и Григорян, что каждому арестованному, наряду с другими обвинениями, в обязательном порядке предъявлялось и обвинение в подготовке террористического акта в отношении Багирова.
Бывший начальник службы эксплуатации пароходства Е.С. Хитров показал, что к моменту его ареста 17 марта 1938 г., уже были арестованы более 300 человек руководящих работников пароходства. Как и других, его принудили оговорить себя и коллег. Его избивали Григорян и другие следователи. Следствие в отношении Хитрова длилось 44 месяца, после чего на основании постановления Особого совещания он был лишен свободы сроком на 5 лет.
Отмечу, что обвинявшиеся по «делу Каспийского пароходства» П.Г. Ставонин и И.М. Арутюнов были лишены свободы на основании постановлений Особого совещания на сроки фактического нахождения их под стражей. Таким образом, это тоже должно было подтвердить, что невиновных органы НКВД не арестовывали. В действительности же это ещё и ещё раз показывает, насколько беззащитны были люди перед всемогущими органами НКВД, которые творимое ими беззаконие прикрывали именем Советской власти.
На вопрос арестованного Ф.И. Валуева, которого, как и всех, нещадно избивали и принуждали оговаривать себя и других, кому нужна клевета на честных людей, следователь Крюченков ответил: «Это нужно Советской власти». Возникает вопрос, какую же работу надо было провести, чтобы так деформировать идеи Октября в сознании его «защитников» и, самое главное, практику строительства «светлого будущего».
Уже говорилось, что в суде по делу Багирова был допрошен бывший член военного трибунала Закавказского военного округа В.К. Капустин. Под его председательством рассматривалось дело Гасана Рахманова и других работников Каспийского пароходства. Это дело, по словам Капустина, оказалось «шито белыми нитками», и буквально «разваливалось». В связи с полученными из Военной коллегии Верховного Суда СССР указаниями, он объявил перерыв и пошел к Багирову. Подробно доложил ему об отсутствии достаточных оснований к осуждению Г. Рахманова и других, Багирову это не понравилось. Он заявил, что Г. Рахманова и других нужно осудить, поскольку «знает их как нехороших людей».
Капустин не прислушался к мнению Багирова, и суд под его председательством дело Г. Рахманова и других направил на дополнительное расследование. Такое решение принималось и по другим делам. Однако Багиров добивался того, чтобы все арестованные, как правило, осуждались, если не военными трибуналами, то Особым совещанием. А вот названный выше Н. Миносян был одним из небольшого числа исключений из данного «правила». Его продолжали избивать, заставляли признать, что список агитаторов, с которыми он проводил занятия, находившийся в изъятом у него блокноте — это список лиц, завербованных им в антисоветскую организацию. Миносян не пошел на это. В конечном итоге дело в отношении Миносяна было прекращено, и он 5 декабря 1940 г., спустя 30 (!) месяцев после ареста, был освобожден из-под стражи.
В 1937 г. по указанию Багирова была осуществлена расправа над руководящими работниками ГРЭС «Красная Звезда». Эта станция являлась основным энергоснабжающим источником для всей нефтяной промышленности Азербайджана. Были арестованы, а затем и расстреляны директор электростанции Трубач и ещё семь инженерно-технических работников.
В 1938 г. акция была повторена. Были репрессированы директор ГРЭС Калинин, секретарь парткома М.С. Образцов и другие её работники.
Обвинительное заключение по делу работников электростанции подписал Григорян. Это дело судом было направлено на дополнительное расследование. Помощник начальника 3-го отдела АзНКВД Попов, которому было поручено провести дополнительное расследование, в рапорте на имя Григоряна указывал: «У меня нет внутреннего убеждения о виновности проходящих по данному делу лиц и считаю, что признания обвиняемых, за некоторым исключением, были получены репрессиями.
Прошу детального разбора этого дела и конкретных указаний».
На этом рапорте Григорян написал: «Попову. Доложите это дело зам. наркому т. Керимову, следствие надо закончить не позже 20.11.39». После доклада названного дела Керимову и Багирову Григорян снова подписал обвинительное заключение по этому делу.
Допрошенный в суде А.Н. Попов подтвердил, что он неоднократно докладывал Маркаряну и Григоряну о фальсификации многих дел. докладывал об этом и наркому внутренних дел Азербайджанской ССР Емельянову. Понимания у них он не встретил.
Допрошенный в суде М.С. Образцов, являвшийся в 1938 году секретарём партийной организации станции, показал, что коллектив «Красной Звезды» был сильно запуган проведённой ранее чисткой». Агрегаты станции, показал Образцов, были крайне изношены и не давали гарантии безаварийной работы, но каждая авария расценивалась как вредительский акт. Директор электростанции и он, Образцов, неоднократно докладывали Багирову о ненормальном состоянии станции. Однако Багиров лишь продолжал требовать повышения интенсивности эксплуатации оборудования. На районной партконференции он, Образцов, рассказывал в своём выступлении о фактическом положении дел на электростанции. Багиров прервал его и потребовал рассказать, как партийная организация электростанции ведёт борьбу за «ликвидацию вредительства». Он не выдержал, сорвался и заявил, что вредительством считает бездушное отношение к необходимости производства ремонта машин и оборудования электростанции. Фактов вредительства на электростанции «Красная Звезда» не было.
Вскоре Образцова освободили от обязанностей секретаря партийной организации электростанции, а затем и арестовали. В течение девятнадцати месяцев он прошёл и испытал на себе все этапы и методы следствия, применявшиеся в АзНКВД. Но так получилось, что Образцов оказался одним из немногих, кто затем на основании постановления прокурора был освобожден из-под стражи, а дело в отношении него было прекращено. Да, Образцова освободили из-под стражи и от судебной ответственности (излишне говорить, что и отвечать-то было не за что), однако такие случаи в то время являлись большой редкостью. Коллективу же электростанции «Красная Звезда», её нормальному, технически обоснованному и обеспеченному, функционированию был причинён большой вред.
Конечно, нельзя сказать, что Багиров не был заинтересован в нормальном функционировании электростанции. Вместе с тем, весь ход судебного разбирательства подтверждал, что главным для Багирова была борьба с «врагами народа», пробравшимися во все отрасли народного хозяйства, а также в партийные органы. Эту борьбу он вёл, попирая все нормы закона, человечности, нравственности.
Горькая чаша необоснованных репрессий не минула и руководящих работников комсомола Азербайджана. С ведома и санкции Багирова в 1937–1938 гг. были арестованы секретари ЦК ЛКСМ Азербайджана А.А. Маркаров, А.С. Султанов, Д.Д. Белиев, секретарь Бакинского горкома ЛКСМ И.А. Осташко, секретари райкома Н.В. Лебедев, В.И. Нестеров-Митрошин, Л.Х. Коновалов, инструктор ЦК ЛКСМ Азербайджана П.П. Можнов, заведующие отделами горкома ЛКСМ Делерзон, Корветин, Мусаэлов, бывший редактор газеты «Бакинский комсомолец» Я.П. Каминский и другие. Руководители комсомольских организаций Азербайджана обвинялись в принадлежности к «молодёжной контрреволюционной троцкистской организации».
Как заявил в суде Багиров, у него не возникало и мысли, что комсомольцы, выросшие в условиях Советской власти, могут стать врагами советского народа. Значит, вполне обоснованно можно утверждать, что Багиров и с комсомолом «боролся», преследуя какие-то свои личные цели. Очевидно, сугубо карьеристские, низменные, бесчеловечные: быть наверху любыми средствами, взбираясь на этот верх по трупам невиновных, уничтоженных при его активном участии.
В суде был допрошен бывший второй секретарь ЦК ЛКСМ Азербайджана с 1935 г. А.А. Маркаров.
Его арестовали 7 ноября 1937 г. и поместили в одиночную камеру. Через несколько дней Маркарова на допрос вызвал нарком внутренних дел республики Сумбатов и стал требовать от него «разоружиться», назвать «20–30 человек своих сообщников». Поскольку Маркаров отказался дать такие показания, Сумбатов ударил его пряжкой ремня по голове, а затем ногой в живот. Следователи Цинман и Клименчич стали жестоко избивать его. Били до потери сознания. Облили водой, перенесли в другую комнату, и эти следователи вновь стали убеждать Маркарова дать показания о наличии в Азербайджане контрреволюционной молодёжной организации, которой руководят из Москвы.
В результате избиений Маркаров вынужден был оговорить себя и ещё 3–4 человек, которые якобы участвовали в контрреволюционной организаций, ставившей своей целью разложение молодёжи, реставрацию капитализма. Затем он отказался от этих показаний. Хотя сколько-нибудь объективных доказательств не было, тем не менее Маркаров, на основании постановления Особого совещания был лишен свободы на 5 лет.
Бывший инструктор ЦК ЛКСМ Азербайджана П.П. Можнов в своих показаниях привел данные, свидетельствующие, как собирались «доказательства» виновности А. Косарева в совершении им тяжких преступлений.
Можнов был арестован в феврале 1938 г. Ему предъявили стандартное обвинение в том, что намеревался совершить террористический акт в отношений Багирова. В течение пяти с половиной месяцев его били, на продолжительное время ставили на «стойки», применяли другие изуверские способы истязаний. Можнов требовал встречи с Багировым, наивно полагая, что тот не знает о творившемся беззаконии. Следователь же объяснил, что его, Можнова, арестовали по указанию Багирова и именно по заданию последнего громят «ЦК комсомола, весь состав которого является контрреволюционным, террористическим».
Можнова допрашивали в кабинете наркома внутренних дел. В этом допросе участвовали Атакишиев и Маркарян. От него требовали дать показания на секретаря ЦК ВЛКСМ А.В. Косарева. В связи с отказом сделать это, его жестоко избили и заставили подписать какую-то бумагу. После этого отправили в Москву. Там Можнов отказался от показаний, которые были отражены в последнем протоколе допроса. Его снова стали избивать и требовать показаний на Косарева и других руководящих работников комсомола.
Далее Можнов показал: «На втором или третьем допросе я увидел у Райзмана (следователя — Н.С.) на столе папки с делами на Косарева, который выступал в Большом театре на торжественном заседании, посвященном 20-летию ВЛКСМ (это было 29 октября 1938 года). Я был поражён: Косарев выступает, а на него уже заведено дело. На мой недоуменный вопрос следователь Райзман ответил короткой фразой: «Пусть пока погуляет».
Этой фразой Райзмана ярко проиллюстрирован механизм фабрикации дел в отношении лиц, неугодных сталинской системе.
Можнов показаний на Косарева не дал, хотя его жестоко избивали, добиваясь нужных следствию показаний. Дело Можнова неоднократно направлялось на рассмотрение в военные трибуналы, которые возвращали это дело на дополнительное расследование. В суде оно так и не рассматривалось. Можнова лишили свободы сроком на 5 лет на основании постановления Особого совещания. В 1949 г. за то же «преступление» Можнова сослали в Красноярский край. Из ссылки он вернулся только в 1954 г.
В суде допрашивали также бывшего секретаря Бакинского городского комитета комсомола И.А. Осташко и бывшего редактора газеты «Бакинский комсомолец» Я.П. Каминского.
Как показал Осташко, к началу 1938 г. из одиннадцати членов бюро Бакинского горкома партии оставались нерепрессированными только трое: Багиров, Касумов и он, Осташко. На заседаниях бюро Бакинского горкома партии, проводившихся совместно с бюро ЦК КП/б/ Азербайджана, поскольку не было кворума, «члены бюро сидели и думали, чья же очередь подошла быть арестованным, ибо достаточно было одного слова Багирова, чтобы арестовали человека».
Вот такая обстановка была создана в Азербайджане, да и не только там, в годы разгула сталинщины.
20 марта 1938 г. в помещении ЦК АКП/б/ состоялся пленум Бакинского горкома комсомола. Открыл его не Осташко — первый секретарь горкома ЛКСМ, а Багиров, который сразу же заявил, что Осташко и редактор газеты «Молодой рабочий» Делерзон — враги, и поэтому они не могут находиться на ответственной комсомольской работе. Их вывели из состава Бакинского городского комитета комсомола, а затем арестовали.
От Осташко, которого жестоко избивали, требовали дать показания о его преступной, связи с Косаревым и Постышевым. Он их не дал. В одном из допросов участвовал Багиров, который требовал от Осташко признаться в контрреволюционной деятельности. В ответ на отказ сделать это, Багиров избил Осташко — наносил удары кулаками в лицо. Два сотрудника НКВД держали при этом Осташко за руки.
Осташко рассказал и о таком эпизоде, происшедшем на допросе его Григоряном. Несмотря на избиения, Осташко ни в чем не признавал себя виновным. «Григорян сказал мне, что я не дурак, ибо дураков они не сажают, и должен понимать, что если он, Григорян, не будет требовать от меня показаний, которые ему нужны, то его тоже посадят», — показал Осташко.
Сейчас известно, что арестовывали и работников НКВД, которые фальсифицировали уголовные дела, судили их и многих расстреляли. Такова была система.
Сначала Осташко был осуждён военным трибуналом Закавказского военного округа к 10 годам лишения свободы. Приговор в отношении Осташко был отменен Военной коллегией Верховного Суда СССР, и дело было направлено на новое расследование. Которое, однако, проведено не было: на основании постановления Особого совещания при НКВД СССР Осташко лишили свободы на 8 лет, а в 1949 году его снова арестовали и направили в бессрочную ссылку.
Обвинительное заключение по этому делу утвердил Емельянов.
Допрошенный в суде бывший редактор газеты «Бакинский комсомолец» Каминский, назначенный весной 1937 г. заместителем начальника политотдела Азербайджанского отделения Закавказской железной дороги, рассказал, в каком тяжелом положении оказалась вся система управления дорогой.
К лету 1937 г. почти весь руководящий состав дороги был арестован. В связи с поступившей в ЦК АКП/б/ телеграммой, подписанной Сталиным и Молотовым, об улучшении работы транспорта, особенно железнодорожного, Багиров провёл совещание. Решение серьёзных проблем свелось к тому, что он в присущей ему манере стал всех обвинять во вредительстве, принадлежности к различным антисоветским группировкам. На следующий день после этого совещания начались аресты. Дошло до того, что некому было руководить движением поездов на железной дороге. Позвонили в Управление дороги в г. Тбилиси и доложили о сложившемся положении. На следующий день оттуда сообщили, что начальник управления железной дороги и его заместитель арестованы, а начальник политотдела застрелился. Приехавший из Тбилиси второй заместитель начальника Управления дороги для руководства Азербайджанским отделением железной дороги на третий день также был арестован.
Каминского тоже вскоре арестовали. В ходе следствия его избивали Борщев и следователь Аванесянц. Каминского обвиняли в принадлежности к контрреволюционной организации, подготавливавшей диверсии и террористические акты. На Каминского возлагалось осуществление взрыва депо. Вынесенный приговор о лишении его свободы на 10 лет был отменен Военной коллегией Верховного Суда СССР, и дело было направлено на новое расследование. В результате 1 апреля 1940 г. дело в отношении Каминского было прекращено, и его освободили из-под стражи. Не часто такое случалось в то время.
Багиров в суде не отрицал, что совместно с другими подсудимыми участвовал в фальсификаций дел на работников нефтяной промышленности республики» Как и в других, случаях, и здесь были арестованы многие руководители нефтяной промышленности. Так, в 1937–1940 гг. были арестованы управляющий трестом заводов нефтяного машиностроения Б.А. Юдович, управляющий трестом «Сталинефть» Али Мурад Бейли Джамиль Джумуд оглы, главный геолог треста «Молотовнефть» Б.И. Султанов, управляющий трестом «Азгаз» Л.С. Кутилов, его заместитель И.С. Бабаян, главный инженер треста Й.Х. Маргулов, главный механик Недопекин, главный геолог объединения «Азнефтедобыча» К.С. Машкович и многие другие работники нефтяной промышленности Азербайджана.
Борщев, участвовавший в фальсификации дел на работников нефтяной промышленности, показал в суде, что до ареста названных выше лиц в НКВД Азербайджана не было материалов об их какой-либо преступной деятельности. Аресты по этим делам производились с санкции Багирова специально созданной для этой цели группой.
Вряд ли стоит особо останавливаться на том, как издевались над арестованными, принуждая их к самооговору и оговору других лиц.
Но на некоторых фактах стоит остановиться, чтобы показать многообразие форм и способов добычи доказательств виновности невиновных. Чтобы не повторялись ужасы прошлого, необходимо знать, как и кто творил эти ужасы.
Допрошенный в суде над Багировым бывший главный геолог объединения «Азнефтедобыча» К.С. Машкович, арестованный 20 февраля 1940 г. показал, что ему предъявили обвинение во вредительстве и шпионаже. Когда же он потребовал указать факты, которые бы подтвердили это обвинение, следователь ему ответил, чтобы он сам дал эти факты. И что ужасно, зачастую арестованные действительно «сами давали факты» о своей преступной деятельности. Сейчас известно, в результате каких действий следователей арестованные «чистосердечно» признавались в том, чего они не совершали.
Тому же Машковичу спать давали лишь по полтора — два часа в сутки. Днем же он должен был сидеть в камере на табуретке, ни на что не облокачиваясь и не прислоняясь к стене. Ночью — на допросы, в ходе которых их нещадно избивали. На одном из допросов Емельянов убеждал его оговорить себя и Оганова. Если же он не сделает этого, то будет арестована его жена, а детей передадут в детский дом. Но Машкович заявил Емельянову, что отказывается от своих ранее данных показаний, полученных в результате применения к нему мер физического воздействия.
Его направили в Москву в спецтюрьму с очень жестким режимом, в которой Машкович пробыл 13 месяцев. В июне 1941 г. его перевели в Бутырскую тюрьму, затем в Саратов, где и объявили, что на основании постановления Особого совещания он лишен свободы на 8 лет.
Машкович рассказал, что в результате многочисленных арестов руководителей и специалистов нефтяной промышленности республики, резко снизилась добыча нефти. Он привел такие данные: в 1954 г. добыча нефти в Азербайджане составила лишь 70% добычи в 1939 г.
По настоянию Багирова управляющий трестом «Сталиннефть» Али Мурад Бейли Джамиль Джуммуд оглы постановлением Особого совещания был лишен свободы на 8 лет. Ранее его дело Военной коллегией Верховного Суда СССР было направлено на дополнительное расследование. В этих случаях Багиров обычно добивался рассмотрения таких дел Особым совещанием.
Незаконно была арестована и группа геологов-нефтяников (Михура, Билибин, Оганов).
Для Багирова и его приспешников не имело значения, кого именно арестовывают — главное было арестовать, а доказательства добыть, это уж дело техники. К тому же, обвинения формулировались, как правило, заранее, до ареста того или иного лица.
Такой вот факт. Арестовали бывшего секретаря парторганизации нефтеперегонного завода Асцатура Бабаяна. В справке на его арест имелась ссылка на показания ранее арестованного Русавского о том, что Бабаян «является участником контрреволюционной троцкистской организации, проводившей вредительство в азербайджанской промышленности». Но эти «показания» Русавского относились к другому лицу, а именно, Степану Бабаяну, который был секретарем парткома другого завода. Тем не менее, А.А. Бабаян не только не был освобожден, но признался (разумеется, его принудили сделать это) в том, что он является членом контрреволюционной террористической организации. Обвинительное заключение по делу А. Бабаяна и ещё шестерых ответственных работников нефтяной промышленности утвердил Маркарян.
На основании сфальсифицированных материалов были арестованы, а потом расстреляны ведущие инженеры нефтяной промышленности Азербайджана Петерсон, Листенгартен, Розиноер, Тер-Газарян, Борц, Слуцкий и ещё многие работники этой отрасли промышленности.
В суде были установлены факты, когда арестовывали и осуждали членов семьи ранее арестованных не потому, что были какие-то доказательства их «преступной деятельности», а исключительно потому, что эти лица были членами семьи уже арестованного человека.
В этой связи нельзя не вспомнить дело бывшего председателя Верховного Суда Азербайджанской ССР, а перед арестом — наркома юстиции республики, Айны Султановой. Её арестовали в Москве, куда она поехала жаловаться на неправильное своё исключение из партии.
Как пояснил Багиров, Султанову арестовали в связи с тем, что ранее был арестован её муж, Гамид Султанов, в то время — нарком коммунального хозяйства республики, обвинявшийся в участии в националистической организации и, естественно, в подготовке террористического акта в отношении Багирова. По мнению Багирова, о чём он и заявил в суде, Султанова «не могла не знать о его (мужа — Н.С.) враждебной деятельности». Именно поэтому она и была арестована, пояснил Багиров. В деле же Гамида Султанова он «был уверен».
Судом было установлено, что сигналом к аресту Султановой 28 августа 1937 г. послужило выступление Багирова на бакинском партийном активе 13 июля. Нагнетая всеобщую подозрительность, он говорил: «Возьмите Айну Султанову, которая готовила кадры по линии Наркомюста. Что, она нам преданных людей готовила, когда муж возглавлял контрреволюционную вредительскую организацию? Трудно предположить, что Айна Султанова совершенно ничего не понимала в действиях своего мужа».
Багиров в суде пояснил, что в его распоряжении было только дело Гамида Султанова. Других же данных для обвинения Айны Султановой во враждебной деятельности просто не было. Но он, как уже сказано, был уверен, что Султанова также причастна к враждебной деятельности против Советской власти.
Процессуальное оформление дела Султановой и последующее её уничтожение было осуществлено подручными Багирова-Атакишиевым и Борщевым. Атакишиев составил обвинительное заключение, в котором утверждалось, что Султанова «сколотила контрреволюционную террористическую группу», которая «[…] ставила перед собой основной задачей — совершение террористического акта против секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана Багирова М.Д.».
Это обвинительное заключение утверждено Борщевым. Утвердил он его, как он пояснил в суде, даже не знакомясь с материалами дела. И по многим другим делам он утверждал обвинительные заключения, не удостоверившись в том, имелись ли основания к предъявлению тех или иных обвинений лицу, в отношении которого он утверждал обвинительное заключение.
Дело Султановой рассматривалось Военной коллегией Верховного Суда СССР 13 июля 1938 г. в выездной сессии под председательством И.О. Матулевича Султанову признали виновной в том, что она являлась активной участницей контрреволюционной националистической повстанческой диверсионно-террористической организации, действовавшей в г. Баку, и вместе со своим мужем Гамидом Султановым принимала участие в контрреволюционных сборищах участников этой организации. Будучи председателем Верховного Суда Азербайджанской ССР, указывалось в приговоре, организовала там контрреволюционную группу и руководила её работой.
Ни на предварительном следствии, ни в судебном заседании Султанова ни в чём не признала себя виновной. Её обвинение основывалось на приобщенных к делу показаниях других арестованных, которые в суде, по установленному в то время порядку, не допрашивались.
Как и её муж, А. Султанова была расстреляна. Установлено, что в ходе предварительного следствия она подвергалась жесточайшим пыткам, для описания которых просто трудно подобрать слова в богатейшем словарном запасе русского языка.
В суде была допрошена и дочь упоминавшегося И.И. Анашкина — Л.И. Анашкина Её отец и мать, А.И. Анашкина, в 1937 г. были арестованы. Отца на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР от 30 декабря 1937 г. расстреляли, а мать в соответствии с постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 9 апреля 1938 г. лишили свободы на 8 лет. 29 июня 1938 г. арестовали и их дочь. К этому времени она работала заведующей отделом школ и заместителем секретаря Бакинского городского комитета комсомола. Л.И. Анашкиной предъявили обвинение в участии в деятельности антисоветской, правотроцкистской, диверсионно-террористической организации, боровшейся против Советской власти. Ей угрожали, применяли «стойки», допрашивали ночью, а днём не давали спать. Проводили очные ставки с людьми, которые хорошо знали её. На этих людей, пояснила Анашкина, страшно было смотреть, они теряли человеческий облик в результате того, что их нещадно избивали. По всему было видно, что показания, «изобличавшие» её в совершении тяжких преступлений, они давали вопреки своей воле.
На основании постановления Особого совещания при НКВД СССР от 21 июня 1939 г. её лишили свободы на 8 лет. В 1947 г. вернулась в Баку, рассчитывая доказать свою невиновность. Это закончилось тем, что её снова арестовали и постановлением Особого совещания при МГБ СССР от 25 мая 1949 года направили в ссылку. Из всей семьи она осталась одна: сестра погибла в автокатастрофе, брат покончил жизнь самоубийством. Заканчивая свои показания, Л.И. Анашкина заявила: «Вера в партию, в наш народ, в социалистическую справедливость помогали нам жить и надеяться, что наступит время, когда враги, понесут заслуженную кару».
Увы, только немногие дождались этого времени — большинство арестованных были уничтожены вскоре после их ареста, а другие погибли в сталинских лагерях.
В августе 1948 г. под руководством Багирова была организована агентурная разработка известного азербайджанского поэта Самеда Вургуна (Самед Юсиф оглы Векилов, 1906–1956). Как пояснил в суде Емельянов, разработка Самеда Вургуна началась ещё до того, как он, Емельянов, возглавил НКВД Азербайджана. Результаты докладывались Багирову. На одном из агентурных донесений Емельянов написал резолюцию о необходимости продолжать разработку Самеда Вургуна.
Из показаний Емельянова следовало о наличии данных, свидетельствовавших, что Самед Вургун в своих произведениях высказывает несоветские суждения. Эти суждения в показаниях Емельянова приведены не были. В соответствии с действовавшими в то время директивами, заявил Емельянов, такие люди подлежали проверке, то есть за ними устанавливалась слежка. Этого требовал и Багиров.
Допрошенный в суде М.Г. оглы. Гусейнов, арестованный по указанию Багирова и Емельянова, рассказал о том, как от него требовали дать показания, что Самед Вургун является шпионом и проводит антисоветскую агитацию. Он отказался. Гусейнова стали избивать. Емельянов тоже бил и выбил ему два зуба.
Гусейнову сначала вменялась принадлежность к агентам иностранной разведки. Это обвинение не подтвердилось. Однако, его признали социально опасным лицом, и на основании постановления Особого совещания при МГБ СССР от 25 июня 1949 г. Гусейнов был лишён свободы на 5 лет.
Что же вкладывалось в понятие «социально опасное лицо»?
В первом Уголовном кодексе РСФСР, принятом в 1922 г., было допущено отступление от принципов советского уголовного права, сложившихся в 1917–1920 гг. Этим кодексом устанавливалась ответственность не за конкретно совершенное деяние, а за социальную опасность лица, которая определялась тем, что это лицо было связано с так называемой преступной средой, в прошлом вело себя не должным образом. Именно по этим основаниям направлялись в ссылку члены семей осуждённых «изменников Родины» — ЧСИР, как их называли в то время. Социальную опасность Гусейнова усмотрели в том, что он поддерживал письменную связь с братом, проживавшим в Иране, где родился и сам Гусейнов.
Суд, помимо сказанного, исследовал преступную деятельность не только Багирова, но и каждого из подсудимых. Все они были подробно допрошены по обвинениям, предъявленным каждому из них.
Борщев, не отрицая того, что он в отдельных случаях избивал арестованных, всячески, пытался преуменьшить свою роль в применении такого способа добывания доказательств. Однако, как это следует из показаний допрошенных по делу бывших сотрудников НКВД Азербайджана Мустафаева, Зыкова, Булычева, Горяева, подсудимых Григоряна и Атакишиева, Борщев активно насаждал незаконные методы следствия, добивался фальсификации дел в отношении необоснованно арестованных, невиновных граждан, сам избивал арестованных не в отдельных случаях, а часто и жестоко.
Так, Горяев показал, что Борщев «отличался особым зверством в отношениях с арестованными, которых он систематически избивал». Бывший надзиратель внутренней тюрьмы АзНКВД А. Тагиев назвал Борщева среди тех, кто особенно жестоко избивал арестованных.
Начальники 3, 4, 5 и 11 отделов Управления государственной безопасности НКВД Азербайджанской ССР обязаны были вторые экземпляры всех протоколов допросов арестованных представлять Борщеву, как заместителю наркома внутренних дел республики. Это делалось для того, чтобы Борщев в любой момент мог проинформировать Багирова по интересовавшим его вопросам. Следовательно, информацию об обстановке в наркомате внутренних дел республики Багирову давал Борщев. В связи с этим крайне неубедительным выглядело утверждение Борщева, что он не был близок Багирову.
Борщев утверждал списки лиц, подлежавших аресту, а также списки дел, направлявшихся на рассмотрение тройки.
В судебном заседании было рассмотрено дело по обвинению бывшего председателя Арбатанского сельсовета А. Мехтиева, арестованного Борщевым и Маркаряном и ложно обвиненного в подготовке террористического акта в отношении Багирова. Обвинительное заключение по этому делу подписал Маркарян, а Борщев написал на обвинительном заключении свою резолюцию: «Согласен». Дело Мехтиева было направлено на рассмотрение тройки, по решению которой Мехтиева расстреляли.
После этого Борщев заявил, что он «некоторую причастность имел к фальсификации дел». Исследование предъявленных Борщеву обвинений подтвердило его участие в фальсификации многих дел, в том числе и дел на старых членов партии. С его участием были сфальсифицированы дела на упоминавшихся И.В. Ульянова и И.И. Анашкина.
Отмечу, что Анашкин 17–27 апреля 1926 г., то есть ровно за 30 лет до процесса Багирова в составе Военной коллегии Верховного Суда СССР участвовал в рассмотрении дела правого эсера Ф.А. Фунтикова, бывшего главы контрреволюционного Закаспийского правительства, имевшего самое непосредственное отношение к казни 9 ашхабадских и 26 бакинских комиссаров. Анашкин прошёл большой революционный путь. Он неоднократно подвергался репрессиям со стороны царского правительства, командования английских войск, мусаватистов. Теперь же он был признан виновным в том, что являлся участником антисоветской террористической организации правых и по приговору Военной коллегией Верховного Суда СССР от 30 декабря 1937 г. расстрелян. Обвинительное заключение по делу Анашкина И.И. утвердил Борщев.
Борщев же утвердил постановление об избрании меры пресечения и обвинительное заключение по делу Аграфены Ивановны Анашкиной — жены И.И. Анашкина. Им было также подписано постановление на арест Лидии Анашкиной — дочери И.И. Анашкина.
Борщев участвовал в фальсификации дела председателя Сальянского райисполкома Хасаева, обвинявшегося в том, что он руководил «Сальянским филиалом азербайджанской контрреволюционной повстанческой организации». Борщев участвовал в допросах Хасаева, утвердил постановление о предъявлении ему обвинения. Свидетель А.С. Антадзе, содержавшийся в одной камере с Хасаевым, показал, что Хасаева избивали так, что тот не мог сидеть.
После излечения Хасаева снова продолжали избивать. Однажды после допроса его принесли в камеру на носилках, поскольку он не мог идти.
Участвуя в фальсификации дел на работников нефтяной промышленности, Борщев подписал ордера на арест управляющего трестом «Сталиннефть» Али Мурада Бейли, работников треста «Азгаз» Кутилова, Бабаяна, Маргулова, Недопекина, бывшего главного геолога треста «Молотовнефть» Бахишбека Султанова. Борщевым же было утверждено обвинительное заключение по делу Б. Султанова, обвинявшегося в совершении тяжких государственных преступлений. Причём, утверждая этот важнейший процессуальный документ, с материалами дела Султанова, как показал Борщев, он не знакомился, а довольствовался лишь докладом сотрудника АзНКВД, который расследовал данное дело. По другим делам при утверждении обвинительных заключений он поступал так же.
Из этого следует, что никакого значения материалы дела для принятия решения о дальнейших действиях фактически не имели, поскольку, как было заведено, арестованный по существу признавался виновным до того, как его арестовывали. Поэтому, стоило ли обращать особое внимание на то, как оформлялись доказательства «виновности» арестованного лица.
Борщев утвердил и постановление о предъявлении дополнительного обвинения во вредительстве, террористической и диверсионной деятельности управляющему трестом «Азнефтемаш» Юдовичу, подписал ордера на арест слесаря Потта, механика Ершова, инженера Степанянца, которые затем были расстреляны. Борщев также подписал ордера на арест инженера треста «Каганович-нефть» Манунтиновича и заведующего трубной базой того же треста Столпиевского.
О том, как велось следствие по делам работников нефтяной промышленности Азербайджана, красноречиво свидетельствует такой трагический факт. Арестованный управляющий трестом «Азгаз» Путилов, когда его допрашивал следователь Окудняев, не выдержав истязаний, которым он подвергался, выбросился из окна, и разбился насмерть. Никого за случившееся к ответственности не привлекли.
В суде исследовалась аттестация Борщева, подписанная наркомом внутренних дел республики Сумбатовым. В ней отмечалось: «В сентябре 1936 года им (Борщевым — Н.С.) лично была вскрыта и ликвидирована ленкоранская группировка мусаватистов-провокаторов, проникших в ряды компартии Азербайджана в подпольный период и создавших в провокаторских целях из мусаватистов «большевистскую» организацию «Гуммет», а впоследствии за советский период занимавшихся к-р националистической агитацией и пропагандой.
По делу арестовано 11 человек, в том числе 2 члена ЦК АКП/б/.
Под его непосредственным руководством и личном участии сейчас разворачивается следствие по ликвидации крупнейшей мусаватистской к-р повстанческой организации, связанной с Ираном и занимавшейся вредительством в сельском хозяйстве (колхозах, МТС и т. д.). По этому делу в данное время арестовано 195 человек, из них на 80 человек дело следствием закончено и в данное время идёт судебный процесс.
Должности соответствует. Достоин досрочного присвоения звания «майора» государственной безопасности».
Борщев заявил в суде: «Запись в аттестации от начала до конца ложная». Понятно, почему он так заявил. В приведённой аттестации достаточно полно отражены «достоинства» Борщева, которые позволили ему занимать высокие должности в органах государственной безопасности. Борщев проявлял также завидную активность в возбуждении новых дел, которые, разумеется, тоже фальсифицировались. Так, по его инициативе было начато расследование дела о «запасном правотроцкистском центре контрреволюционной националистической организации» в Азербайджане.
Давая оценку своим действиям, вмененным ему в вину, Борщев в суде показал: «Я признаю свою вину не только в том, что подписывал бумаги, но не могу признать себя виновным в том, что находился во вражеской связи с какой-то группой, что я был сознательным врагом.
Работая в АзНКВД, я в какой-то мере был участником всей той вражеской работы, проводимой Багировым. Я виноват также в применении незаконных методов следствия, но я никакой другой власти, кроме Советской, никогда не служил».
Вот ведь как получается: служил власти, которая, казалось бы, олицетворяла волю народа, тем, что участвовал в уничтожении лучших его представителей. Вместе с тем, Борщев в чём-то формально прав. Ведь чудовищное беззаконие, творившееся в годы сталинщины, прикрывалось необходимостью защиты Советской власти и народа от «происков агентов международного империализма». Здесь невольно возникает и такой вопрос: действительно ли в то время в нашей стране была Советская власть или власть какая-то иная, интересы которой защищались такими варварскими способами? Но это уже особая тема, выходящая за рамки моей книги.
Маркарян отрицал, что избивал арестованных, однако он был изобличен в суде показаниями свидетелей. Так, работавший вместе с Маркаряном Лаврухин прямо показал, что тот избивал арестованных. Такие же показания дали бывшие надзиратель тюрьмы Железняков и начальник следственного отдела АзНКВД Боковец. Они заявили, что Маркарян отличался особой жестокостью в избиении арестованных. Борщев в суде заявил: «Он (Маркарян) избивал арестованных точно так же, как и другие работники АзНКВД. Я также избивал арестованных».
Маркарян, как уже говорилось, имел самое непосредственное отношение к фальсификации большого количества дел, по которым были репрессированы невиновные люди. Он утвердил обвинительное заключение по делу старого большевика И.В. Ульянова, подписал документы на арест аварийного комиссара Госстраха СССР по Бакинскому порту Д.В. Веселова, члена партии с 1903 г.
По показаниям, выбитым у Веселова, 2 марта 1940 г. был арестован как агент иностранной разведки бывший заместитель народного комиссара социального обеспечения республики Л.С. Смотриков. Проверкой его дела было установлено, что в нем сделан подлог следственных материалов: к делу приобщена выписка из показаний арестованного в 1937 г. Шукшина, который якобы в числе членов контрреволюционной организации боевиков-террористов назвал и Смотрикова. Проверкой же дела Шукшина выявлено, что Смотрикова он вообще не называл в своих показаниях.
3 марта 1940 г. Маркарян арестовал Г.И. Попова, члена партии с 1905 г., активного участника гражданской войны, обвинив его в шпионаже. Как заявил Маркарян, ничего плохого о Попове не знал, но «были показания его ближайших друзей, которые заявляли, что он является врагом».
По тому времени этого было вполне достаточно для ареста человека, в отношении которого были такие показания, Маркарян, разумеется, не задумывался, почему ближайшие друзья вынуждены давать показания в отношении своего друга, и какими способами эти показания получались. В деятельности органов НКВД того времени проблем обычной человеческой нравственности не существовало.
Маркарян не только избивал арестованных с целью получения нужных показаний, но и применял изощренные формы шантажа. Так, допрошенный по делу свидетель Худобашев показал, что Маркарян, принуждая его признать себя виновным в шпионаже, в противном случае угрожал арестовать жену и стал выписывать ордер на её арест.
Маркарян утвердил обвинительное заключение по делу бывшего секретаря Кагановичского райкома партии П.И. Ханцева. В нем прямо указывалось, что дело направляется на рассмотрение Особого совещания потому, что Ханцев и другие обвиняемые (всего их было 12 человек) отказались от своих показаний, данных «на почве физических воздействий со стороны следствия». Тем самым было подтверждено заявление Маркаряна, что Багиров не был сторонником освобождения ранее арестованных — в любом случае они должны быть хотя бы лишены свободы.
Маркарян, как он показал в суде, утверждая обвинительные заключения, с материалами дела не знакомился, а относительно Уголовного кодекса заявил, что знал его поверхностно. Поэтому, наверное, в подписанном Маркаряном обвинительном заключении по делу народного комиссара здравоохранения республики Мусеиба Гусейнова не было ни одной ссылки на статьи, по которым Гусейнов привлекался к уголовной ответственности. Впрочем, эти ссылки были и не нужны, ведь дело Гусейнова направлялось на рассмотрение Особого совещания, которое безотказно штамповало предложения органов НКВД по конкретным делам. О какой законности можно говорить в этом случае?
Вот ещё такой пример. В обвинительном заключении по делу старшего механика участка Бакинского порта Кауфмана, утвержденного Маркаряном 7 сентября 1940 г., указывалось буквально следующее: «Ввиду того, что изобличавшие обвиняемого Рахманова — Овчаренко и Кроль в суд вызваны не могут быть, так как они от своих показаний отказались, а также отказался и сам обвиняемый, поэтому […] дело за № 439 направляется на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР».
В адрес выездной сессии военного трибунала Закавказского военного округа Маркарян направил письмо следующего содержания: «Вследствие подрывной работы, проводимой в камерах внутренней тюрьмы НКВД АзССР арестованными врагами народа, […] Рахманов Гасан, Овчаренко Дмитрий, Пильщик Липа, Друкер Лев, Богоявленский, Волков, Деркач, Ващев, Шнейдер, Хитров на судебное заседание по делу Курилова Александра, Фаталиева и др. в качестве свидетелей обвинения вызваны быть не могут, т.к. от своих показании отказались».
Чего здесь больше? Цинизма ли, попирающего элементарные нормы права, или рабского, угоднического стремления выполнить поставленную «вождем народов» задачу по искоренению, уничтожению всех «врагов народа»? Пожалуй, того и другого сверх всякой меры. Во всяком случае, приведённые положения из указанных документов ещё и ещё раз показывают ту пропасть беззакония, в которую оказались ввергнутыми в годы сталинщины советские люди и наше государство в целом.
В суде было установлено, что в 1940 г. Маркарян утвердил ещё один любопытный документ — план мероприятий по слежке за З.Г. Орджоникидзе — женой Серго Орджоникидзе, приезжавшей в то время в Баку. Как показал Маркарян, он присутствовал при разговоре Багирова и Емельянова, в ходе которого Багиров указал, что «слежку за женой Орджоникидзе следует установить по всем правилам». Значит, и после смерти Серго его близкие находились под постоянным наблюдением органов НКВД,
В суде установлена причастность Маркаряна к фальсификации и других дел об особо опасных государственных преступлениях.
Так, Маркарян расследовал дело председателя сельского совета в Сальянском районе Мехтиева, обвинявшегося в подготовке террористического акта в отношении Багирова. Это дело Маркарян доложил на заседании тройки при НКВД АзССР, которая постановила Мехтиева «расстрелять с конфискацией имущества». И Мехтиев был расстрелян.
11 ноября 1938 г. Маркарян утвердил обвинительное заключение по делу специалистов-нефтяников Сафарова и Столпиевского, обвинявшихся в принадлежности к вредительской и террористической организации. Но тут нашла коса на камень: дело в отношении обвиняемых было направлено в военный трибунал, который их оправдал.
Военным трибуналом был оправдан и механик теплохода Пашков, по делу которого 15 декабря 1938 г. Маркарян утвердил обвинительное заключение. Им же 21 декабря того же года было утверждено обвинительное заключение по делу первого секретаря Бакинского комитета ЛКСМ Осташко.
Маркарян дважды (31 декабря 1938 г. и 17 января 1940 г.) утверждал обвинительные заключения по сфальсифицированному делу в отношении командующего Каспийской военной флотилией Исакова, флагманского штурмана Шиферса, начальника штаба флотилии Унковского и флагманского механика Латушкина.
15 января 1939 г. Маркарян утвердил обвинительное заключение по делу начальника Бакинского порта Усейнова, секретаря парткома Амирова и ещё десяти других руководящих работников порта, необоснованно обвинённых в совершении особо опасных государственных преступлений.
В суде Маркарян пытался представить дело так, что он не знал о фальсификации в АзНКВД дел в отношении необоснованно арестованных граждан. Но это не соответствовало действительности. Так, Маркаряном 10 февраля 1939 г. было утверждено обвинительное заключение по сфальсифицированному с участием Григоряна и Борщева делу в отношении работников Ленинского райкома партии города Баку Мамедова, Арутюнова и Долунца, ложно обвинённых в контрреволюционной деятельности. Как заявил в суде Маркарян, он не знал, что дело в отношении названных лиц сфальсифицировано. Это заявление Маркаряна опровергается содержанием его же письма в апреле 1939 г. председателю выездной сессии военного трибунала Закавказского военного округа. Он писал, что ряд арестованных, ранее дававших показания на Мамедова, Арутюнова и Долунца, не может быть вызван в суд, так как они «подпали под влияние содержавшихся совместно с ними участников контрреволюционной организации, продолжавших свою к-р подрывную работу и в камерах […] и от своих показаний отказались». Это письмо Маркарян подписал, будучи заместителем народного комиссара внутренних дел Азербайджана. О каком же неведении Маркаряна относительно творившегося беззакония можно было говорить?
14 мая 1939 г. Маркарян утвердил обвинительное заключение по делу директора завода имени Парижской Коммуны Шнейдера и десяти других работников этого завода, которые затем были оправданы военным трибуналом.
В разное время Маркаряном были утверждены обвинительные заключения по сфальсифицированным делам в отношении уже называвшихся ответственного работника народного комиссариата земледелия Гулама Нуриева, инженера по технике безопасности треста «Кагановичнефть» Манунтиновича, управляющего трестом «Сталиннефть» Али Мурад Бейли, заместителя начальника политотдела Каспийского пароходства Зенина, начальника планового отдела завода имени Парижской Коммуны Мамеда Касимова, крупного специалиста геолога-нефтяника Султанова.
По постановлениям, подписанным Маркаряном, в один день 3 марта 1940 г. были арестованы старые коммунисты Манучаров, Овчиян и Севумян. Их ложно обвинили в проведении антисоветской агитации.
В связи с арестом этих лиц Маркарян дал такое «разъяснение»: «К моменту ареста указанные лица членами партии не являлись. Они только что возвратились из ссылки». Получалось, что если уж был приклеен ярлык «антисоветчика», то до конца дней своих человек должен был носить его. И таких людей фактически не выпускали на свободу — их содержали либо в местах лишения свободы, либо направляли в ссылку.
Маркарян рассказал в суде и о том, как было встречено в НКВД Азербайджана известное постановление ЦК ВКП/б/ и СНК СССР от 17 ноября 1938 г., в котором, в частности, указывалось на недопустимость применения незаконных методов ведения предварительного следствия.
Это постановление поступило в Баку вскоре после назначения Маркаряна временно исполнявшим обязанности народного комиссара внутренних дел Азербайджанской ССР. В связи с этим состоялось совещание начальников отделов, в производстве которых находились не законченные следствием дела. Были составлены списки лиц, подлежавших немедленному освобождению из-под стражи. Таких оказалось очень много. Списки передали Багирову. Казалось бы, зачем передавать эти списки первому секретарю ЦК КП/б/ Азербайджана, если возникшая проблема должна была решаться в первую очередь руководством НКВД республики, поскольку арестованные находились в их ведении. Но всё дело в том, что именно Багиров являлся фактическим главой всех республиканских ведомств и, в первую очередь, народного комиссариата внутренних дел республики.
Длительное время Багиров не принимал никакого решения по направленным к нему спискам. В конечном итоге лишь незначительное число из этих лиц освободили из-под стражи. Дела в отношении остальных содержавшихся под стражей направили в суд. Если же суд возвращал эти дела на дополнительное расследование, то никакого расследования не производилось, а по указанию Багирова их направляли на рассмотрение Особого совещания, которое, как известно, постановлений об оправдании арестованных не выносило. Таким образом, и после принятия постановления «на верхах», в деятельности органов НКВД Азербайджана мало что изменилось.
О том, как вели следствие сотрудники 11 отдела АзНКВД, возглавлявшегося Григоряном, убедительно показал допрошенный по делу бывший его сотрудник Ф.Д. Горяев. Он показал, что сотрудники отдела избивали и всячески издевались над арестованными, принуждая их оговаривать себя и других в совершении тяжких преступлений. В результате таких методов следствия некоторые арестованные, кроме себя, называли ещё по 40–50 человек как участников антисоветских организаций.
У Григоряна, показал Горяев, имелся толстый ремень со специальной рукояткой. Длина этого ремня 50–60 сантиметров, толщина и ширина примерно в два пальца. Этим ремнем Григорян избивал арестованных, другие избивали резиновыми дубинками. Применялся и такой способ истязания, как «стойка». На третьи сутки беспрерывной «стойки» у арестованного распухали ноги так, что в обуви вообще невозможно было стоять. У некоторых арестованные через трое суток начинались галлюцинации, они теряли сознание, падали. На «стойках» держали до тех пор, пока арестованные не «признавались». Кроме того, арестованных избивали. Как показал Атакишиев, именно за умение добиваться нужных показаний от арестованных Григоряну поручалось расследование дел в отношении ответственных советских и партийных работников. Он пользовался поддержкой у Багирова.
О человеческих качествах Григоряна свидетельствует такой факт. Он был дружен с бывшим заместителем наркома социального обеспечения республики Л.С. Смотриковым, бывал в его доме. Однако именно Григорян утвердил постановление о предъявлении Смотрикову обвинения в террористической деятельности. Григорян признал, что хотя он и не верил, что Смотриков является контрреволюционером, тем не менее утвердил названное постановление.
Смотриков был осужден к лишению свободы и впоследствии умер в лагере.
Григорян участвовал в фальсификации дела на секретаря Бакинского комитета партии Кулькова. Допрошенный по делу бывший сотрудник АзНКВД Булычев показал, что Григорян дал ему указание избивать арестованного бывшего секретаря Ленинского райкома партии Мамедова до тех пор, пока тот не назовет Кулькова членом контрреволюционной организации.
Участвовал Григорян и в фальсификации уже упоминавшегося дела на бывшего секретаря Кагановичского райкома партии П.И. Ханцева, которому было предъявлено обвинение в подготовке вооружённого восстания, террористической и диверсионной деятельности.
Григорян подтвердил, что он «раза два-три ударил рукой» Ханцева. Били его потому, пояснил Григорян, что «он не давал показаний на других участников контрреволюционной организации».
В суде были оглашены следующие показания Ханцева, данные им по своему делу: «Григорян с помощью Кудина и Крюченкова стал избивать меня. Меня били кулаком по лицу, по голове, наносили удары сапогом по бокам, когда я был сбит на пол. После ряда ударов сапогом я потерял сознание и очнулся в камере весь в кровоподтеках, окровавленный.
Ночью того же дня меня вызвали Григорян, Кудин и спросили, буду ли я давать показания, причём они мне заявили, что если откажусь, будет вновь произведена такая же операция. Протокол допроса с моим «признанием был заранее составлен и я лишь подписал его». В нем значились фамилии более 80-ти человек, «названных» Ханцевым участниками контрреволюционной организации. По решению Особого совещания он был лишен свободы на 8 лет.
В результате этих и многих других незаконных преступных действий Багирова, Григоряна и им подобных в то время были арестованы почти все руководящие советские и партийные работники Азербайджана.
И Азербайджан отнюдь не был исключением. Получалось, что только те, кто спустя почти два десятилетия оказались на скамье подсудимых, спасали и защищали советскую власть. Каково было советской власти иметь таких «защитников»?
Григорян участвовал в фальсификации дела на секретаря Ленинского райкома партии Гейдара Мамедова, инструкторов того же райкома Долунца и Арутюнова, на работников механического завода Азнефти имени Буденного — его директора Сыроваткина, инженера Степанянца, работницу монтажного цеха Васильеву, обвинявшуюся в подготовка террористического акта в отношении Берии и Багирова и осужденную к 10 годам лишения свободы. Остальные обвиняемые были расстреляны.
Участвовал Григорян и в фальсификации дела в отношении секретаря Дивичинского райкома партии АКП/б/ Али Ахмеда оглы Алибекова, который был расстрелян.
Григорян в суде подтвердил, что в бытность его начальником 11 отдела АзНКВД его работники избивали арестованных и на основании показаний, полученных таким путём, арестовывали невиновных честных советских граждан. На них искусственно создавались дела, как на членов контрреволюционных организаций.
Пожалуй, лучше всего характеризует Григоряна аттестация на него, подписанная Маркаряном. В ней, в частности, отмечалось: «[…] В конце 1937 года, будучи назначенным начальником 11 отдела УГБ, за сравнительно короткий промежуток времени сумел вскрыть и разгромить к-р организации троцкистов, правых, националистическую и к-р организацию молодёжи в системе Каспийского водного бассейна».
Именно такие «борцы» крайне нужны были и Багирову, и Берии, и другим подобным им, которые возглавляли борьбу с «врагами народа».
Атакишиев, подтвердив, что в 1936–1939 гг. в ходе массовых арестов невиновных они подвергались избиениям, в том числе и в его присутствии, отрицал тем не менее своё участие в этих избиениях. Однако это его утверждение было опровергнуто исследованными в суде доказательствами.
Так, старый коммунист Кудрат Таги-Заде в заявлении из ссылки указывал, что Атакишиев лично и с участием других работников НКВД избивал его, спрашивая при этом одно и то же: где и при каких обстоятельствах он хотел убить Багирова.
Об избиении их Атакишиевым показали допрошенные по делу бывший председатель исполкома Шемахинского райсовета Мусеиб Новрузов, а также Гасан Алиев, которого Атакишиев неоднократно избивал, выбив ему при этом зуб. Бывший прокурор пограничных и внутренних войск НКВД АзССР Г.З. Сагиров подтвердил, что Атакишиев избивал арестованных. Об этом же показал в суде и Григорян, который заявил, что Атакишиев избивал многих арестованных.
Допрошенный по делу Шайликов, которого арестовали в 1937 г., подробно рассказал, как по указанию Атакишиева его жестоко избили сотрудники АзНКВД. В деле Шайликова имеется письмо Багирова на имя Берии, в котором Багиров просил это дело рассмотреть Особым совещанием, так как в суде дело «рассмотрено быть не может из-за отсутствия лиц, кои разоблачили бы контрреволюционную деятельность Шайликова».
Вновь и вновь приходиться убеждаться, в какой пропасти беззакония находился СССР. С помощью суда невозможно расправиться с человеком — нет тех, кто бы мог разоблачить «контрреволюционную деятельность» обвиняемого. Но есть Особое совещание, на заседания которого ни обвиняемый, ни свидетели не вызываются, а решения принимаются на основании лишь тех материалов, которые добыты в ходе предварительного следствия более чем сомнительными методами.
На основании постановления Особого совещания Шайликов был лишён свободы на длительный срок, а в 1949 году его вновь арестовали и на основании обвинительного заключения, утвержденного Атакишиевым, отправили в ссылку.
Атакишиев пояснил, что в то время он не сомневался в существовании контрреволюционных организаций в Азербайджане. «Об этом повсюду говорил Багиров и другие руководящие работники», — заявил Атакишиев.
Атакишиев подписал постановление на арест Ризаева. Того самого Ризаева, который был председателем АзГПУ, в то время, когда на основании постановления его коллегии Атакишиев за совершенные им преступления был лишён свободы сроком на три года. На вопрос государственного обвинителя, почему Атакишиев не заявил себе отвод в расследовании дела Ризаева, поскольку Ризаев участвовал в принятии решения о лишении его свободы, Атакишиев ответил: «Если бы я заявил самоотвод, то я бы сам мог попасть в контрреволюционеры». Здесь Атакишиев был абсолютно прав. В созданной машине уничтожения людей не было места каким-либо процессуальным, а тем более нравственным нормам, деятельности. Эта машина не должна была давать сбоев. Если же это случалось, то соответствующая её «деталь» немедленно выбраковывалась и заменялась. Допустивший промах сотрудник НКВД оказывался в тех же самых тюремных камерах, куда он совсем недавно направлял арестованных «врагов народа».
На присутствовавших в зале судебного заседания произвело сильное впечатление следующее заявление Атакишиева о «террористических актах» в отношении Багирова. Он сказал: «С Багировым носились как с каким-нибудь идолом, всячески оберегали его. Если он где-нибудь должен был выступать, то предварительно это место проверялось минёрами — искали мины. Поэтому, когда бывший народный комиссар земледелия республики Везиров говорил, что он готовил террористический акт в отношении Багирова, то я обязан был верить ему». Атакишиев также заявил: «Из здания АзНКВД не выходило ни одного дела, где бы не было указания о теракте в отношении Багирова». И далее: «Всё несчастье заключается в том, что все мы гнулись перед Багировым в три дуги, все подхалимничали перед ним».
Вряд ли стоит особо комментировать эти заявления Атакишиева. Багирову было с кого брать пример, чтобы стать вождём республиканского масштаба, которому бы все поклонялись и всячески оберегали от врагов, якобы окружавших его.
Атакишиев подписал справку на арест Асцатура Андреевича Бабаяна и постановление об избрании в отношении него меры пресечения. Но, как уже отмечалось, материалы были собраны на Степана Бабаяна. Из показаний Атакишиева следовало, что он никаких мер к освобождению Асцатура Бабаяна не принимал, хотя и знал о допущенной ошибке.
В ходе судебного разбирательства было установлено, что Атакишиев принимал непосредственное участие в фальсификации дел на комсомольских работников Азербайджана. Как показал бывший секретарь Бакинского городского комитета комсомола Велиев, отбывший 15-летнее заключение по сфальсифицированному делу, Атакишиев во время допроса избил его, поскольку он отказывался давать ложные показания. Бил кулаками, ногами и несколько раз ударил резиновой, дубинкой. Бил до тех пор, пока Велиев не согласился дать требуемых от него показаний.
На реплику, что Атакишиев вместе с другими делал врагов Советского государства из руководящих работников комсомола Азербайджана, он заявил: «Я являлся работником системы, где делались эти враги». И ведь верно, по-иному сотрудник НКВД поступать не мог. Он должен был или беспрекословно выполнять установки, диктуемые сверху, или же оказаться на месте тех, в отношении которых велось следствие. Конечно, это ни в коей мере не оправдывает Атакишиева, поскольку порядочность и совесть человека не должны позволять ему делать что-либо несправедливое, бесчеловечное в любых, даже самых суровых условиях. Но это в том случае, если этот человек не заглушил в себе и порядочность, и совесть, данные ему от рождения. По сфальсифицированному «Шемахинскому делу» Атакишиев подписывал справки на арест колхозников, постановления об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Многие из этих лиц затем были расстреляны.
Телеграмма об аресте председателя Исмаиллинского райисполкома Салмана Гусейнова и обвинительное заключение также были подписаны Атакишиевым. По решению тройки Гусейнов был расстрелян.
Атакишиев участвовал в фальсификации дел на секретарей райкомов партии С.С. Каспарова, В. Кеворкова, К.Д. Беляева, заместителя начальника Каспийского пароходства В.Ф. Кузовенко, председателя Куткашенского райисполкома Н. Гасанова, заместителя директора Куткашенской МТС по политической части Ф. Мамедова.
Один раз Атакишиев допрашивал арестованного в июне 1937 г. азербайджанского поэта Ахмеда Ахунзаде и один раз проводил по этому делу очную ставку. В октябре 1937 г. Ахунзаде был расстрелян по сфальсифицированному в отношении него делу.
Помимо указанного, Атакишиев имел непосредственное отношение к фальсификации и других дел. Он подписал постановление о заключении в тюрьму секретаря Бакинского городского комитета партии Кулькова и постановление о предъявлении ему обвинения. Атакишиев подписал постановление о предъявлении дополнительного обвинения И.И. Анашкину. Им же подписана справка на арест, постановление о заключении под стражу и постановление о предъявлении обвинения заместителю народного комиссара земледелия республики Е.Г. Гарину в совершении контрреволюционных преступлений. Он же утвердил обвинительное заключение по упоминавшемуся делу работников завода имени Будённого.
Атакишиев утвердил справку на арест И.А. Крылова, в которой указывалось, что Крылов, русский по национальности, является членом мусаватистской организации. Чтобы русского признать мусаватистом, необходимо было обладать невероятной фантазией или же совершенно не разбираться в очевидных вещах. Но надо было убеждать всех в том, что повсюду враги, которых следует разоблачать и уничтожать, а поэтому не стоило выяснять, мог ли вообще русский быть мусаватистом, то есть членом азербайджанской буржуазной националистической партии «Мусават» («Равенство»), социальной базой которой являлись различные слои азербайджанской буржуазии.
На вопрос, чем объяснить, что Атакишиев не вёл расследование по тому или иному делу от начала и до окончания расследования, а только оформлял отдельные документы и проводил разовые допросы, он ответил: «Это объясняется той системой следствия, которая процветала в то время в АзНКВД». Действительно, существовавшая тогда система следствия обеспечивала безусловное «разоблачение» любого арестованного в преступлениях, которые ему даже и не снились. Расследование фактически было разбито на несколько этапов. На каждом из них исполнителям не нужно было задумываться, почему было принято то или иное решение на предшествовавшем этапе. Кто-то составлял справки на арест, другие арестовывали, третьи предъявляли обвинение, следующие выбивали нужные показания, другие оформляли эти показания, а обвинительное заключение по делу могло быть составлено лицом, которое никакого отношения к расследованию не имело. На каждом этапе такого «расследования» решалась своя задача, а в конечном итоге фальсифицировались дела, по которым необоснованно лишали свободы и расстреливали тысячи и тысячи ни в чём не повинных людей.
Отвечая на вопрос, в чём он признаёт себя виновным, Атакишиев заявил: «Я признаю себя виновным в том, что, работая в секретно-политическом отделе АзНКВД, я был использован преступным руководством АзНКВД как слепое оружие в осуществлении злодеяний, которые являются предметом разбирательства настоящего судебного процесса. Я виновен в том, что подписал несколько документов по делам, которые, как установлено сейчас, были сфальсифицированы».
Исследованными судом доказательствами, в том числе показаниями самого Атакишиева, было опровергнуто его утверждение, что он был всего лишь «слепым орудием» в руках преступников. Атакишиев был таким же преступником, как и другие, осуждённые с ним лица, разве что только объём содеянного им был несколько меньшим.
В начале своих показаний Емельянов заявил, что он, будучи назначенным наркомом внутренних дел Азербайджанской ССР после известного постановления ЦК ВКП/б/ и СНК СССР от 17 ноября 1938 г., понимал, что должен был всемерно укреплять законность и ликвидировать «последствия вражеской деятельности своих предшественников», но не смог этого сделать. Емельянов при этом пояснил: «Слепо веря Багирову, я своими действиями, вернее бездействием, способствовал сокрытию многих преступлений, совершенных им и его соучастниками».
Вполне понятно, что Емельянов, как и другие подсудимые, всячески старался приуменьшить свою роль в творившемся беззаконии, взвалив всю тяжесть ответственности за это на Багирова. Однако, исследованными судом доказательствами было подтверждено, что Емельянов активно участвовал в фальсификации дел, грубо нарушал законодательство.
Емельянов подтвердил, что в отдельных случаях к арестованным применялись меры физического воздействия. Это делалось по его письменным указаниям и только, как он утверждал, к действительным врагам — шпионам и диверсантам, заброшенным в СССР. Всего таких случаев, по его словам, было 4–5.
Даже, если это было бы действительно так, разве оправдано в более или менее цивилизованном обществе применение таких мер разоблачения любых преступников, в том числе шпионов и диверсантов?
Утверждение Емельянова, что он не избивал арестованных опровергнуто показаниями тех, кого он избивал. Бывший начальник бюро экономических изысканий «Азгоспроекта» Рубен Хандомиров показал, что от полученного от Емельянова удара он свалился со стула и потерял сознание. Об избиении арестованных Емельяновым рассказали суду бывший начальник базы сельхозснаба г. Хачмаса Алихан Алиев, а также Магтерам Гусейнов, которому Емельянов выбил два зуба. Последнее подтвердил бывший начальник следственного отдела АзНКВД Подаров.
Отрицал Емельянов обвинение и в том, что он ориентировал сотрудников НКВД на производство незаконных арестов в связи с этим в суде ему напомнили его выступление на совещании начальников районных отделов и оперативных отделов НКВД АзССР 8 сентября 1940 г. Узнав, что в Астаринском райотделе НКВД не реализована ни одна разработка, и никто не был арестован, Емельянов, обращаясь к начальнику райотдела НКВД Рустамову, с возмущением указывал: «Следствия не было, разработка ни одна не ликвидирована, арестов не было, чем же вы занимались, что делали?». Начальнику Кубатлинского райотдела НКВД С. Асланову Емельянов высказал такие претензии: «Мы не видим работы вашей, что вы сделали? Мы считаем произведённые аресты, осуждение врагов народа, а у вас этого не видно».
Значит, в то время считалось, что органы НКВД предназначены лишь, для арестов «врагов народа» и не для чего другого. Фактически так и было. Сотрудники НКВД обязаны были выявлять «врагов народа», которые были повсюду. Поэтому, как это следовало из выступления Емельянова, эффективность работы органов НКВД определялась количеством арестованных и осужденных этих самых «врагов». На основе подобных показателей делался вывод о соответствии того или иного должностного лица занимаемой им должности в органах НКВД.
Допрошенный по делу С. Асланов показал, что на проводившихся оперативных совещаниях Емельянов требовал от начальников районных отделений НКВД как можно больше арестовывать людей. Когда же он возразил, что к этому нет оснований, Емельянов обозвал его бездельником.
Об этом же показал и другой сотрудник НКВД — К. Романский, пояснивший, что Емельянов требовал производить как можно больше арестов. Чем больше их было, тем выше оценивалась работа того или иного сотрудника, заявил свидетель.
Как следует из показаний Емельянова, он по указанию Багирова направил 5 января 1940 г. письмо Берии с просьбой оставить Григоряна, который, согласно заключению комиссии НКВД СССР, должен был быть снят с оперативной работы за нарушения законности в органах НКВД. Он писал, что Григорян — «не потерянный для органов НКВД человек и при надлежащем партийном руководстве и влиянии будет ещё лучше работать». Как уже сказано ранее, Григорян остался работать в АзНКВД. Следовательно, и Емельянов с самого начала работы в должности наркома внутренних дел республики принимал активные меры к сохранению нужных Багирову кадров.
Допрошенные по делу свидетели показали, что Емельянов ориентировал начальников райотделений НКВД на то, что они не подотчетны ни советским, ни партийным органам.
Емельянову было известно, что военный трибунал Закавказского военного округа вернул на дополнительное расследование дело по обвинению Гасана Рахманова и ещё 24-х работников Каспийского пароходства, поскольку все подсудимые заявили о незаконных методах ведения предварительного следствия. Однако он ничего не сделал для проверки всех обстоятельств дела и обоснованности заявлений подсудимых. Признав себя виновным в этой части, Емельянов показал, что следственную работу передоверил своему заместителю Керимову.
Кроме того, в мае 1940 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР своим определением предложила объединить дело Рахманова и других с делом Курилова, Зенина и других, поскольку показания последних являлись основанием, для обвинения Рахманова. Это определение не было выполнено.
Как показал Керимов, после доклада указанного определения Багирову, было решено определение Военной коллегии Верховного Суда СССР не выполнять, посчитав, что доследовать нечего, и дело небольшими группами обвиняемых и поодиночке направить на рассмотрение Особого совещания.
Емельянов же пояснил, что указанное решение было принято после доклада Керимова о невозможности выполнить названное определение, поскольку все арестованные по делу Г. Рахманова и других отказались от своих показаний.
Кроме того, Емельянов показал: «Тогда была общая для всех органов установка, что нельзя прекращать ни одного дела, начатого в 1937 году, если арестованный обвинялся в контрреволюционном преступлении, без санкции первого секретаря ЦК партии республики. Когда же мы доложили, в соответствии с установкой, дела работников Каспара (Каспийского пароходства — Н.С.) Багирову, то он сказал, что все арестованные виноваты, и их надо судить. Когда же ему сказали, что в суд дела направлять нельзя, так как есть уже определения Военного трибунала Закавказского военного округа и Военной коллегии, то Багиров дал указание направлять дела на Особое совещание». Эти объяснения Емельянова весьма показательны. Они чётко освещают сложившуюся в то время систему бесконтрольности в деятельности не только органов НКВД, но и представителей партократии, для которых никакие законы не существовали. По любым дедам решения они принимали фактически единолично, а потом эти решения оформлялись либо приговором суда, либо постановлениями «тройки» или Особого совещания.
Емельянов не выполнил и определения военного трибунала о дополнительном расследовании дела директора завода им. Закфедерации Пильщика, отказавшегося в суде от своих показаний и заявившего о незаконных методах ведения следствия по его делу. Дело Пильщика было направлено Емельяновым на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. В письме в НКВД СССР он указал, что свидетели по делу Пильщика не могут быть вызваны в суд, так как они отказались от своих показаний, в которых признавали себя виновными. Однако в обвинительном заключении по делу Пильщика, утвержденном Емельяновым, указывалось, что Пильщик в совершении вмененных ему преступлений изобличается показаниями Усейнова, Курилова и Зенина, хотя эти лица задолго до этого отказались от своих показаний.
Получается, что обвинительное заключение по делу Пильщика было сфальсифицировано. Емельянов не отрицал этого.
В бытность Емельянова наркомом внутренних дел республики были арестованы бывший главный геолог объединения «Азнефтедобыча» Машкович, главные и старшие геологи Михура, Оганов, Лаврентьев, Цатуров и другие. Первые трое были расстреляны, а остальные приговорены к лишению свободы на длительные сроки. По этому делу Емельянов проводил очные ставки между Машковичем и Билибиным, Машковичем и Огановым.
Судом было установлено, что Емельянов бездушно отнесся к судьбе члена партии с 1905 г. Г.И. Попова, обвинявшегося в шпионаже. Емельянов, не вникнув в материалы дела, не побеседовав с Поповым, утвердил обвинительное заключение по этому делу. Из тюрьмы Попов писал много жалоб, в которых приводил убедительные доводы в обоснование своей невиновности, взывал о помощи. Все осталось без внимания. Попов умер в местах лишения свободы.
В ходе исследования доказательств виновности Емельянова был установлен такой факт.
Дела Мамедова, Арутюнова и Долунца неоднократно возвращались на дополнительное расследование. Когда это произошло в последний раз, Керимов доложил Емельянову, что к осуждению названных лиц действительно нет никаких данных. По предложению Емельянова, были подготовлены постановления о прекращении дел в отношении Мамедова, Арутюнова и Долунца. Прокурор согласился с этими постановлениями и дал санкцию на их освобождение. Но по заведённому порядку до того, как освободить их, поехали к Багирову для согласования указанного решения. Багиров, как показал Емельянов, разрешил прекратить дела в отношении Арутюнова и Долунца, а в отношении Мамедова распорядился дело направить на рассмотрение Особого совещания, постановлением которого Мамедов был лишен свободы на пять лет, а затем направлен в ссылку.
Хотя Емельянов и утверждал, что он не вмешивался в упоминавшееся дело Новруза Ризаева, оправданного военным трибуналом и арестованного после этого в Баку 6 января 1940 г., однако именно Емельянов составил на Ризаева справку, в которой указывалось, что он «Шпион английской разведки. К шпионской работе привлечен в 1923 г. Мирзояном Левоном Исаевичем (осужден к ВМН […]. Передавал на протяжении 1925–1929гг. Мирзояну шпионские материалы о нефтепромышленности, экономике и хлопке». В то время Емельянов почему-то не подумал о том, что этими сведениями Мирзоян, являвшийся секретарем ЦК АКП/б/, мог располагать без получения их от кого-либо в конфиденциальном порядке. Емельянов согласился, что это было абсурдное обвинение. Тем не менее, обвиняемый был расстрелян.
Емельянов сообщил ещё один факт, характеризующий Багирова как человека коварного, шедшего на самые гнусные поступки во имя своего благополучия.
В 1948 или 1949 г., показал Емельянов, в Баку прибыла комиссия во главе с заместителем министра Госконтроля. Сначала Багиров не обращал внимания на работу этой комиссии, но когда она стала интересоваться вопросами, затрагивавшими ответственных работников и самого Багирова, последний стал пристально следить, чем она занимается. Он стал получать сведения о тех, с кем беседовали члены комиссии и тех, кто обращался к ним. Багиров передал списки на этих лиц Емельянову и предложил после проверки дать ему сведения о них.
О полученном распоряжений Емельянов доложил министру Государственной безопасности СССР Абакумову (с 1948 г. Емельянов — министр государственной безопасности Азербайджанской ССР), и тот сказал, что указания Багирова надо выполнять. После этого указанных лиц стали проверять и компрометирующие материалы на них передавать Багирову.
На одном из заседаний бюро ЦК АКП/б/ Багиров сообщил, что на имя Сталина он направил телеграмму, в которой указал, что комиссия вмешивается не в свои дела и превышает предоставленные ей права. На другом заседании бюро Багиров сообщил об имевшихся данных о пьянках членов комиссии, об их связях со случайными женщинами. Об этом он сообщил Сталину. «Примерно через два дня комиссия срочно выехала в Москву», показал Емельянов.
Вслед за комиссией в Москву выехал и Багиров, а когда вернулся, то сообщил, что Сталин дал указание арестовать женщин, с которыми встречались члены комиссии. Были арестованы три женщины, две из них — Емельяновым. Двух женщин обвинили «в использовании ответственных работников в корыстных целях». Да, именно так было сформулировано обвинение. Надо было обладать большой фантазией или совершенно не знать Уголовный кодекс, чтобы придумать такой состав преступления. Впрочем, зачем нужен был какой-то Уголовный кодекс, если органы МГБ, его сотрудники могли вменить в вину преступление, вообще не существовавшее в природе?
Третья женщина обвинялась «в связи с Иранским консульством». В чём заключалась эта связь, не указывалось. Очевидно, что все эти женщины были арестованы необоснованно.
Таким образом, грубая, но безотказная провокация обеспечила дальнейшую спокойную жизнь Багирову и его приближенным.
В ходе допроса Емельянова был исследован ещё один документ, отражающий весь маразм сталинской эпохи.
16 июля 1951 г. по инициативе Багирова МГБ республики направило на места письмо, в котором указывалось следующее. «Предлагаю: с получением настоящего письма, агентурными и другими возможностями РО МГБ, тщательно проверить всех председателей и секретарей сельских Советов депутатов трудящихся, списки на коих с указанием полных установочных данных и выявленных компрматериалов представить в отдел “А” МГБ Азербайджанской ССР.
Зам. МГБ АзССР полковник Подаров».
Это было сделано перед очередными выборами в местные Советы, чтобы выяснить, кто «из ранее работавших не имел компрометирующих данных для того, чтобы вновь выставить их кандидатуры».
Вот так в то время формировались местные органы Советской власти. При таких обстоятельствах вряд ли составит особую трудность ответить на вопрос, в чьих руках фактически находилась власть в СССР.
Емельянов подтвердил, что он организовал слежку за З.Г. Орджоникидзе, приехавшей в Баку в 1940 г. Примерно за месяц до её приезда в Баку на его имя от Меркулова поступило директивное письмо. Меркуловым же был составлен оперативный план агентурных мероприятий в отношении З.Г. Орджоникидзе, а осуществлять этот план приехала из Москвы целая группа сотрудников НКВД.
Письмо о проведении агентурных мероприятий в отношении жены Серго Орджоникидзе на специально проведённом совещании зачитал Багиров, который дал указание выполнять всё, что предписывалось Меркуловым. И Емельянов выполнял.
Таким образом, в обязанности первого секретаря ЦК КП/б/ Азербайджана входила, оказывается, и организация слежки за женами лиц, неугодных Сталину, хотя их мужья ушли в мир иной.
Емельянов в суде показал, что он не докладывал Багирову о нарушениях законности в работе НКВД Азербайджана. Не говорил ему, что по его, Багирова, указаниям арестовывают невиновных людей, поскольку «подобного рода заявления он (Багиров — Н.С.) расценивал как действия, направленные против руководства партии». Емельянов пояснил, что у него не хватило воли и силы противостоять указаниям Багирова, хотя он сознавал всю их незаконность. Для него указания Багирова были законом. Следовательно, Емельянов сознательно способствовал преступной деятельности Багирова. Как установлено судом, Емельянов был не только пособником, но и активным соисполнителем преступных акций Багирова.
После рассмотрения всех доказательств участникам судебного разбирательства было предложено дополнить судебное следствие, если к этому у них имеются основания.
Борщев, воспользовавшись этим правом, обратил внимание суда на то, что по так называемому «шемахинскому делу» он подписал ордера на арест только 10 человек. И вообще, в обвинительном заключении объём совершенных им противоправных действий значительно увеличен по сравнению с тем, что фактически им было сделано.
Григорян, дополняя судебное следствие, указал на то, что он в 1918 г. состоял в охране Бакинского Совета рабочих и солдатских депутатов, а затем был переведен курьером к С.Г. Шаумяну и П.А. Джапаридзе.
Маркарян, отмежёвываясь от причастности к враждебной группе Берии и Багирова, заявил, что он, находясь на неответственной работе в АзНКВД до 14 ноября 1936 г. выполнял распоряжения своих начальников, не предполагал, что они были незаконными. Затем его, как пояснил Маркарян, «случайно выдвинули на ответственную работу» (имелось в виду временное возложение на него исполнение обязанностей народного комиссара внутренних дел Азербайджанской ССР. Эти обязанности Маркарян выполнял с 14 ноября 1938 г. до февраля 1939 г., когда на эту должность назначили Емельянова.
Маркарян вновь указал на то, что всё творившееся беззаконие в республике осуществлялось с ведома и во многих случаях по указанию Багирова. В частности, Багиров требовал от него как можно больше производить арестов. Багиров же «разогнал более работников АзНКВД, среди которых были и те, кто вместе с Багировым фальсифицировал уголовные дела», — заявил Маркарян. Себя же он считал виновным лишь в халатности по службе, поскольку не знакомился с материалами поступавших к нему дел, однако утверждал документы, имевшие существенное значение для дальнейшего движения этих дел. При этом Маркарян посетовал на отсутствие у него специального юридического образования.
Это соответствовало действительности. Ведь мало кто в тогдашних органах НКВД имел юридическое образование. Оно ведь и не было нужно, коль скоро не только предварительное следствие, но и судебное разбирательство дел «врагов народа» в большинстве случаев проводилось фактически без соблюдения каких-либо законов. Перед этими органами, которые «никогда не ошибаются», стояла одна задача: как можно больше разоблачить таких «врагов» и сурово их. наказать. При таком подходе специальное юридическое образование могло даже помешать.
Другие участники судебного разбирательства, в том числе Багиров, Атакишиев и Емельянов, судебное следствие ничем не дополнили.
После окончания судебного следствия суд перешел к судебным прениям. Первым, как это предусмотрено законом, выступил государственный обвинитель — Генеральный прокурор Союза ССР Р.А. Руденко.
В своей речи он обратил внимание на то что в настоящем деле много общего с делом Рухадзе, Рапавы и других, рассмотренным в сентябре 1955 г. в Тбилиси, поскольку эти дела и привлеченные по ним к уголовной ответственности лица были тесно связаны с преступной деятельностью Берии и его сообщников. Вместе с тем, государственный обвинитель отметил и особенность данного дела, заключавшуюся в особом положении Багирова, которое он занимал среди других участников преступной группы Берии. Это обусловливалось их тесной связью, установившейся между ними ещё” в начале 1920-х гг., когда Багиров был председателем АзЧК, а Берия — его заместителем.
Государственный обвинитель подчеркнул, что на высокие руководящие посты в партии и государстве Багиров мог пробраться только вследствие процветавшего беззакония, обусловленного культом личности и связанными с ним нарушениями норм государственной и партийной жизни.
Далее были проанализированы доказательства, подтверждающие далеко не светлое прошлое Багирова, отмечено, как он беспощадно и жестоко расправлялся с неугодными ему людьми, как подбирал в своё окружение тех, кто был готов беспрекословно исполнять любые его указания.
Была дана характеристика и другим подсудимым, на совести и руках которых кровь многих и многих ни в чём не повинных советских граждан.
В своей речи Руденко проанализировал обстоятельства фальсификации больших групповых дел, по которым были необоснованно репрессированы сотни граждан, большинство из которых расстреляны. Имелись в виду так называемые «шемахинское», «али-байрамлинское», «исмаиллинское» дела, дела на работников Каспийского пароходства, на партийных и комсомольских работников, на работников нефтяной промышленности республики, на работников электростанции «Красная Звезда» и многих другие, исследованные в ходе судебного разбирательства. Государственный обвинитель остановился на роли каждого подсудимого в фальсификации этих дел, указал на организующую и руководящую роль в этом Багирова, отметил, как по требованию последнего другие подсудимые фальсифицировали дела на видных партийных и советских работников, на старых членов партии, которые выступали или могли выступить против Багирова, против его интриг в отношении честных работников, против насаждавшегося им беззакония.
Был также дан краткий анализ причин роста по службе других подсудимых. Отмечено, Багиров возглавлял преступную деятельность всех подсудимых, однако это ни в коей мере не уменьшает степень ответственности каждого из них, преступная деятельность которых была достаточно полно исследована в ходе судебного разбирательства. Их преступная деятельность была направлена не только против отдельных граждан, но и против основ законности в стране, подрывала веру в советский закон и справедливость советского правосудия.
В заключение своей обстоятельной речи Генеральный прокурор СССР обосновал квалификацию содеянного подсудимыми как измену Родине, совершение террористических актов и участие в контрреволюционной организации. В обоснование своих выводов государственный обвинитель сослался на те же доводы, которые приводились им годом ранее в обвинительной речи по делу Рапавы, Рухадзе и других.
Государственный обвинитель не усмотрел наличия обстоятельств, смягчающих ответственность подсудимых, и закончил свою речь словами: «Я требую расстрела всем подсудимым, всем до единого».
Затем выступили защитники подсудимых. Все они оспаривали обоснованность обвинения своих подзащитных в измене Родине, приводя доводы, аналогичные тем, на которые ссылалась защита в судебном процессе по делу Рапавы, Рухадзе и других.
Первым произнёс речь в защиту Багирова адвокат В.Н. Гаврилов. В своей речи, фактические оспаривая доказанность преступных деяний, вменённых в вину Багирову, он остановился на обстоятельствах, которые, по его мнению, следует учесть, принимая решение о сохранении жизни Багирову. Защитник указал, что Багиров «с самого начала встал на сторону Октябрьской революции» и немало сделал для достижения её целей в Азербайджане. В дальнейшем же контроль за деятельностью Багирова ослаб. В результате этого из Багирова выработался руководитель с большим самомнением, зазнайством и верой в свою непогрешимость. Выработке таких качеств у Багирова способствовало и то, что отсутствовало коллективное руководство как в республике, так и во всей стране, молчаливое согласие большинства других руководителей со всем, что делалось Багировым и по его указанию. Что же касается разгула репрессий в 1937–1938 гг., то ведь это было характерно для всей страны. Значит, сделал вывод защитник, обвинение в этой части должно пасть не только на Багирова. Объясняя и оценивая события 1937–1938 гг., нельзя отвлекаться от условий, в которых находилось всё наше общество в то время, считал адвокат.
Вместе с тем, адвокат Гаврилов указал, что было бы неправильным объяснять действия других подсудимых только тем, что они выполняли распоряжения Багирова. Он также отрицал, что Багиров находился в дружеских отношениях с Берией, что они были политическими единомышленниками. По его мнению, их отношения следует рассматривать только как служебные. (Забегая вперёд, отмечу, что в своём последнем слове Багиров опроверг эти утверждения своего защитника). Кроме того, указал адвокат, нельзя не учитывать и того, что Берия был неуязвим в своей преступной деятельности. Именно поэтому Багиров передал Берии документы о его службе в мусаватистской контрразведке.
В заключение защитник высказал мнение, что на фоне успехов, достигнутых страной, нет необходимости уничтожать Багирова — человека, к этому времени нравственно опустошенного, уничтоженного и разбитого.
Защитник Борщева Я.М. Нутенко в своей речи много внимания уделил роли Багирова в развертывании беззакония в Азербайджане, в создании в республике обстановки страха и неуверенности в завтрашнем дне у всех граждан республики. С учетом всего этого, не отрицая вины Борщева в совершении им конкретных преступлений, адвокат просил учесть обстановку, в которой пришлось работать Борщеву, выполняя приказы своих непосредственных начальников. Он не оспаривал, что в бытность Борщева с ноября 1937 г. заместителем наркома внутренних дел Азербайджанской ССР от него «в этот период, возможно, и могли исходить […] какие-нибудь указания другим подсудимым в части незаконных арестов или применения незаконных методов допроса». В основном же такие указания исходили от наркома внутренних дел республики Сумбатова.
Защитник также считал, что обвинение Борщева в измене Родине и в том, что он добивался осуждения невиновных людей является необоснованным — лишь одно дело по распоряжению Борщева было направлено на рассмотрение «тройки». Защитник просил сохранить жизнь Борщеву.
Защитник Григоряна П.Я. Богачев в своей речи тоже уделил большое внимание роли Багирова в совершении преступлений, которые были вменены в вину не только Багирову, но и Григоряну, верившему Багирову — первому секретарю ЦК КП/б/ Азербайджана и выполнявшему все его распоряжения. Григорян также выполнял и указания своих непосредственных начальников наркомов внутренних дел республики Сумбатова и Раева. По мнению адвоката Богачева, Багиров в судьбе Григоряна сыграл роковую роль — он «слепо подчинялся приказам Багирова». Что же касается тесной связи Григоряна с Берией, то этого в действительности не было, считал защитник. Получив от Берии подложную справку, что он в марте 1918 г. якобы состоял в красногвардейском отряде, которым командовал Берия, Григорян в некоторых случаях говорил о своей близости к Берии. Но это было не более, чем бахвальство. Выдача же указанной справки скорее нужна была Берии, чтобы как-то прикрыть своё прошлое. Нет оснований считать, что Григорян находился в близких отношениях и с Багировым, указывал Богачев. Хотя Григррян и совершил тяжкие преступления, однако участником контрреволюционной организации не был, Родине не изменял, утверждал защитник в своей речи. Он не отрицал того, что на совести Григоряна жизнь многих несчастных людей, но просил учесть, что Григорян был исполнителем чужой воли. «Он преступник, но не организатор преступлений», — такую оценку действиям Григоряна дал адвокат, и просил признать Григоряна виновным лишь в том, что вместе с Багировым и другими подсудимыми участвовал в террористической расправе с невиновными людьми. С учетом того, что с момента совершения преступлений прошло много времени, он просил сохранить жизнь своему подзащитному.
Большое место описанию того, как Багиров насаждал беззаконие в Азербайджане, уделил в своей речи и защитник Маркаряна Г.С. Семеновский. Особо остановился на том, как Багиров подбирал нужных ему людей. Указал, что Маркарян с 15-летнего возраста работал по найму, служил в армии, с 1921 г. работал в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД. До 1936 г. он был рядовым работником, никакой преступной связи с Берией и Багировым не имел, но не мог противопоставить себя Багирову, под руководством которого во всех сферах жизни активно насаждалось беззаконие. Да, Маркарян участвовал в оформлении документов на арест, в арестах и ведении следствия по делам колхозников Али-Байрамлинского района, но он не был инициатором и организатором массовых арестов. Не оспаривал адвокат и того, что Маркарян «в отдельных, случаях стал применять к арестованным недозволенные методы и таким способом добивался их признания в совершенных якобы преступлениях». Всё это, по мнению защитника, было обусловлено общей обстановкой, создавшейся в то время в стране. Маркарян оказался втянутым в массовую расправу над лучшими людьми Азербайджана, Но по сравнению с другими на его совести меньше жертв беззакония.
Семеновский не оспаривал и того, что Маркарян стал своеобразным начальником штаба оперативных групп, от которых к нему поступали все сведения о ходе арестов и результатах следствия. Он же готовил материалы к рассмотрению их на заседаниях «тройки», в состав которой входили первый секретарь ЦК КП/б/ Азербайджана Багиров, народный комиссар внутренних дел и прокурор республики. Следовательно, указывал в своей речи защитник, один Маркарян не может нести ответственность за деятельность этой «тройки».
Не оспаривалось в речи защитника и то, что в бытность Маркаряна с ноября 1938 г. временно исполняющим обязанности наркома внутренних дел республики, а с марта 1939 г. — заместителем наркома, террористические расправы над невиновными продолжались, и к этому самое непосредственное отношение имел Маркарян. В то же время защитник утверждал, что Маркарян был слепым орудием в руках Багирова.
Адвокат Семеновский оспаривал обоснованность квалификации действий Маркаряна как измену Родине и участие в заговорщицкой изменнической группе, просил исключить такую квалификацию содеянного Маркаряном и признать его виновным только в участии в террористических расправах над «многими честными советскими гражданами». Он просил не применять к Маркаряну высшую меру наказания.
Защитник Атакишиева К.Н. Апраксин в своей речи проанализировал причины, приведшие Атакишиева на скамью подсудимых. В этой связи он остановился на том, как подбирал себе Багиров нужных ему людей. Он стремился найти людей с «помарками» в автобиографиях, а Атакишиев был именно таким человеком. Как уже говорилось, он в 1929 г. был судим. Из-под стражи его освободили по распоряжению Багирова. За это Атакишиев был благодарен Багирову, но это и был первый шаг на скамью подсудимых. Атакишиев беспрекословно выполнял все распоряжения Багирова, не задумываясь об их правомерности. Кроме того, сложившаяся к тому времени обстановка позволяла органам НКВД, его сотрудникам совершенно пренебрегать требованиями закона, поскольку считалось, что они во всех случаях имеют дело с врагами народа. Поэтому Атакишиев, указывал защитник, боясь Багирова и «дрожа за своё место и положение», не задумываясь, подписывал справки на арест, обвинительные заключения и другие документы. К тому же, указания на арест ответственных работников давались только Багировым. Хотя Атакишиев имел отношение ко многим делам, но полностью он не провёл ни одного дела, документы, подписанные им, не предрешали исход дел.
Адвокат не оспаривал того, что действия Атакишиева объективно способствовали осуществлению вражеских планов, но, по его мнению, не была доказана общность замыслов Берии и Багирова, с одной стороны, и Атакишиева — с другой. Он не был посвящен в их планы. С учетом сказанного Апраксин просил исключить обвинение Атакишиева в измене Родине, учесть общую обстановку, сложившуюся в стране в 1937–1938 гг., и даровать своему подзащитному жизнь.
Последним выступал М.М. Гринёв, защищавший Емельянова. В своей речи он указал, что Емельянов совершил тяжкие преступления, но его фактическое участие в них, по сравнению с другими подсудимыми, всё же значительно меньше. Требование государственного обвинителя о применении к Емельянову высшей меры наказания едва ли является правильным.
Далее защитник остановился на биографических данных Емельянова: до 1939 г. в органах НКВД не работал, был рабочим, окончил Азербайджанский индустриальный институт, после чего работал на железной дороге. В 1938 г. перешел на партийную работу — был избран первым секретарём Дзержинского райкома г. Баку, а 28 марта 1939г. был назначен народным комиссаром внутренних дел Азербайджанской ССР. Емельянов фактически не имел опыта ни партийной, ни чекистской работы. Он слепо верил Багирову и полагался на тех, кого Багиров оставил в аппарате АзНКВД. Не выполнять преступные приказы Багирова у Емельянова не хватило гражданского мужества. Он боялся попасть в положение тех, с кем Багиров расправлялся, примиренчески относился к творившимся беззаконию и произволу, сжился с этим и сам в «последующем допустил ряд преступлений», сказал защитник. Тем не менее, Гринёв считал, что Емельянову необоснованно вменено обвинение в измене Родине, поскольку его подзащитный в изменнической группе не состоял, умысла на совершение этого преступления у него не было.
Защитник просил также учесть, что агентурная разработка в отношении жены Г.К. Орджоникидзе — З.Г. Орджоникидзе, или «Своенравной», как она была обозначена в этой разработке, осуществлялась не по инициативе Емельянова, а по указанию, полученному из Москвы. Он просил принять во внимание и следующие обстоятельства: у Емельянова не было цели истреблять советские и партийные кадры — он лишь выполнял волю и распоряжения Багирова; его помощники были недобросовестными работниками; по делам, к которым имел отношение Емельянов, не наступило столь тяжких последствий, как по другим делам, исследованным в ходе судебного разбирательства. С учётом всех этих обстоятельств адвокат просил не лишать Емельянова жизни.
Адвокатам, защищавшим подсудимых, нелегко было найти какие-то обстоятельства, смягчающие ответственность их подзащитных. Все они, и к этому имелись все основания, обращали внимание суда на ту обстановку в стране, которая сложилась в 1937–1938 гг., с чем каждый из подсудимых не мог не считаться. Оспаривая частично квалификацию содеянного подсудимыми, защитники, вместе с тем, не отрицали того, что их подзащитные имели самое непосредственное отношение к уничтожению не только неугодных Багирову людей, но и многих тех, кто никогда, никакого отношения непосредственно к Багирову не имел. Это оспаривать действительно было невозможно.
Но вместе с тем прозвучало неубедительно утверждение государственного обвинителя, что подсудимые изменили Родине.
После окончания судебных прений председательствующий предоставил подсудимым последнее слово. Первым его произнёс Багиров. Заключительные фразы его последнего слова произвели определённое впечатление на присутствовавших в зале судебного заседания. Он заявил: «[…] Я ещё раз заявляю, что несу полную ответственность за всё, что было совершено в Азербайджане, за уничтожение невиновных людей, за невинно пролитую кровь. За эти преступления меня мало расстрелять, меня следует четвертовать».
Багиров указал, что его первая и самая тяжкая вина заключается в том, что он не разоблачил Берию, доверял ему, работал с ним. Однако Багиров сослался на то, что он и не мог разоблачить Берию, видя, как к нему относится Сталин. Багиров признал, что в своих докладах, выступлениях на собраниях, активах, съездах давал установки, на основании которых затем производились массовые аресты. Фактически поощрял разгул беззакония, направлял Сталину письма и телеграммы, в которых просил санкции на арест большого количества людей, заявил Багиров. Не отрицал он и того, что на имя Берии посылал письма с просьбой рассмотреть то или иное дело на Особом совещании, поскольку эти дела не могли быть в то время рассмотрены судом, так как обвиняемые, сначала признававшие себя виновными, и свидетели, изобличавшие их в совершении тяжких преступлений, от своих показаний отказались.
Багиров отрицал своё участие в избиении арестованных, он утверждал, что он лишь в 5–6 случаях участвовал в допросах арестованных.
Как заявил в заключение Багиров, его погубило, помимо личных отрицательных качеств характера, то, что он находился под сильным влиянием Сталина, который не терпел самых малейших возражений. Культ личности Сталина, сказал Багиров, принёс большой вред всему народу, а его, Багирова, привёл на скамью подсудимых. Однако он утверждал, что интересы советского государства никогда не предавал, изменником не был, как не был и врагом Коммунистической партии и советского народа.
Конечно, сейчас это не вызывает никаких сомнений — зловещая роль Сталина в насаждении беззакония во всей стране очевидна. Действительно, абсолютное большинство руководителей не смели ни в чём возражать Сталину. Если же кто-то и пытался сделать это, его ждала неминуемая смерть. Примеров тому достаточно. Багиров не относился к категории руководителей, которые могли бы в чём-то возразить Сталину. Напротив, произвол и беззаконие Багиров использовал в своих корыстных целях, что позволило ему расправиться с теми, кто выступал или кто, по его мнению, мог выступить против него. В ходе судебного разбирательства было убедительно доказано, что Багиров во многих случаях являлся инициатором ареста видных работников Азербайджана. Поэтому невольно приходишь к выводу, что резкая оценка своих действий, которую Багиров дал в последнем слове, явилась не следствием осознания тяжести содеянного, а стремлением произвести благоприятное впечатление на публику, попытаться убедить присутствовавших в зале судебного заседания в том, что у него сохранились какие-то общечеловеческие качества. В это трудно поверить, узнав, сколько ни в чём невиновных людей погибло по воле Багирова.
Подсудимый Борщев в своём последнем слове заявил, что не был участником заговорщицкой группы и изменником Родины, борьбу против партии и народа не вёл, о преступном прошлом Берии и Багирова не знал. С 19 лет работал в органах Ч.К. В 1920 г. совершил нехороший проступок, за что был наказан, и с тех пор работал добросовестно, до 1937 г. законность не нарушал. Борщев признал, что в творившемся беззаконии, была и его вина, но он поступал в соответствии с указаниями наркома внутренних дел республики Сумбатова. Именно Сумбатов, возвратившись из Москвы, дал установку о применении репрессий к арестованным. Работники прокуратуры против этого не возражали. Об избиениях арестованных хорошо знал Багиров, который сам участвовал в допросах арестованных. В то время не выполнить указаний Багирова было невозможно. Багиров не терпел никаких возражений, он постоянно ссылался на Сталина.
В заключение Борщев признал «полное соучастие по конкретным делам в части извращенных методов ведения следствия», но заговорщиком и изменником Родины не был. Он просил сохранить ему жизнь.
Маркарян в последнем слове отрицал свою причастность к заговорщицкой группе, считая, что его искусственно соединили с группой Багирова. Отрицал избиение арестованных. Участвовал в фальсификации дел, но «это было без какого-либо умысла». По указанию Багирова, направлял большое количество дел на рассмотрение Особого совещания. В результате необоснованно было репрессировано большое число невиновных людей. В «Алибайрамлинском деле» его участие выразилось лишь в том, что он осуществлял некоторые следственные действия. Признал себя виновным в том, что, подписывая документы о направлении дел на рассмотрение Особого совещания, не знакомился с материалами. Судебный процесс открыл ему глаза на многое, он увидел подлинное лицо Багирова, понял, насколько был политически слеп, насколько потерял бдительность. Врагом Советской власти не был. Просил при назначении наказания учесть его возраст и плохое состояние здоровья. Любой приговор в отношении его будет считать справедливым, заявил Маркарян.
Григорян в своём последнем слове отрицал близость к Берии, о чём, по его мнению, свидетельствует тот факт, что от должности министра внутренних дел Армянской ССР его освободили в то время, когда Министром внутренних дел СССР был Берия. Не был он близок и к Багирову, не знал о вражеских замыслах Берии и Багирова. Как и все, в 1937–1938 гг. был обманут, все были ориентированы на вскрытие повстанческих организаций, на разоблачение врагов народа. Именно этого требовал Багиров.
Григорян также заявил: «Сумбатов и Раев вместе с Багировым обходили кабинеты следователей и давали указания об избиении арестованных, о получении от них показаний о якобы готовившихся террористических актах в отношении Багирова».
В заключение Григорян, признав себя виновным лишь в том, что являлся орудием в руках врагов, просил сохранить ему жизнь.
Самым коротким было последнее слово Атакишиева. Он не отрицал свою причастность к ряду следственных дел, по которым были осуждены невиновные люди, подписывал по этим делам соответствующие документы, но всё это он делал, «подчиняясь сидящим на скамье подсудимых». Просил сохранить ему жизнь.
Последним суд заслушал Емельянова. Он признал вполне справедливым возмущение азербайджанского народа теми преступлениями, которые совершены Багировым и другими подсудимыми, в том числе и им, Емельяновым.
Став в 1939 г. народным комиссаром внутренних дел Азербайджанской ССР, он оказался в сложном положении. Аппарат АзНКВД к этому времени уже был «очищен» Багировым вместе с Маркаряном. Работников аппарата расставили так, как это нужно было Багирову. Не имея опыта, он оказался в плену у тех работников АзНКВД, которые фальсифицировали уголовные дела. Подсудимый признал, что «в ряде случаев оказался соучастником в расправе над невиновными советскими гражданами». Не сумел освободиться от таких работников, как Маркарян, Григорян и им подобных. В 1943 г. он предлагал освободить от должностей Маркаряна и Григоряна, но его не поддержали. Напротив, их выдвинули на более высокие должности. В 1939–1940 гг. им было допущено много ошибок. Это объясняется его неопытностью, а также вражеской работой Багирова, которому верил, слепо выполнял все его преступные распоряжения. Именно Багиров «заставлял искать несуществующих врагов». Родине и партии не изменял, он не террорист, не враг народа. Свой позор может искупить честным трудом, просил сохранить ему жизнь.
Суд внимательно выслушал последние слова подсудимых и в 16 часов 24 минуты 25 апреля 1956 г. удалился на совещание для вынесения приговора, о чём председательствующий объявил присутствовавшим в зале судебного заседания.
26 апреля 1956 г. в 11 часов суд возвратился в зал судебного заседания, и председательствующий объявил приговор, который в соответствии с действовавшим законодательством не подлежал кассационному обжалованию.
За совершенные преступления Багиров, Борщев, Маркарян, Григорян были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу, а Атакишиев и Емельянов к лишению свободы сроком на 25 лет каждый.
Осужденным к расстрелу Багирову, Борщеву, Маркаряну и Григоряну председательствующий разъяснил их право на подачу ходатайств о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР.
В 11 часов 45 минут 26 апреля 1956 г. председательствующий объявил судебное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР закрытым.
Президиум Верховного Совета СССР ходатайства о помиловании Багирова, Борщева, Маркаряна и Григоряна оставил без удовлетворения» Приговор об их расстреле был приведен в исполнение 17 мая 1956 г., о чём сообщалось в центральных газетах.
