Наррония
Лаяли собаки. Громадная стая собак бродила под городскими стенами Новой столицы, и Армизий не понимал, откуда их столько набежало в эти не самые благодатные для собак края.
Сначала они лаяли, налетая на любого, кто осмеливался выйти за городские ворота. Потом разделились на несколько стай — каждая облюбовала себе местечко у одних из городских ворот.
Целыми днями они лежали в тени пожухших после песчаной бури деревьев, лениво грызлись между собой, а когда тень уходила — переползали следом за ней.
По ночам они, бывало, выли, и тогда у Армизия сжималось сердце от нехороших предчувствий.
Впрочем, то же самое чувствовали все горожане — от сурового воина-ветерана до малых детей.
Потом кто-то пустил слух, что собаки служат ненавистному хуссарабскому каану — Шумаару. Они — его войско.
Кто-то выдумал даже, что степняки, составляющие хуссарабское войско, могут превращаться в собак, и сейчас город окружили не голодные облезлые твари, а обернувшиеся ими люди.
В один миг они могут принять человеческое обличье.
Поэтому воины на стенах прекратили стрельбу по собакам. Они стали бояться.
* * *
— Ну, где же твой посланник? — брюзгливо спросил Астон, когда Армизий вошел в его покои.
За эти дни Астон еще сильнее сдал. Старость наверстывала упущенное, и магистр дряхлел едва ли не на глазах. На коже у него выступили старческие пигментные пятна. Волосы окончательно поредели и почти выпали. Руки и ноги высохли и искривились настолько, что Астон мог передвигаться с огромным трудом, держась за стены, согнувшись чуть ли не пополам и едва не доставая пола руками.
— Известий пока нет, — сказал Армизий.
Астон пожевал втянутыми в беззубый рот губами — зубы у него выпали однажды ночью, один за другим, — и проскрипел:
— Мне это не нравится. Ты обманул меня, негодный пес, и никого не посылал в Старую столицу.
— Нет, — вежливо ответил Армизий, стараясь говорить громко, медленно и отчетливо, — Я послал человека, который служил у меня много лет. Он смелый и находчивый человек, и я не знаю, что могло задержать его.
— Я не знаю! — передразнил Астон в бешенстве и пристукнул кулачками, изуродованными синими узлами вен, о мраморную столешницу. — Ты должен знать! Я дал подробные указания. Может быть, ты ошибся? Мне следовало самому переговорить с ним.
— Ты с ним говорил, магистр, — мягко напомнил Армизий.
— Да?.. Я не помню… Это значит, что ты лжешь!..
Он задохнулся от гнева, широко открыл рот и стал со свистом втягивать воздух в ходившую ходуном грудь.
Армизий пожал плечами.
— Надо подождать, магистр. Прошло всего шесть дней. За это время можно успеть лишь переплыть озеро туда и обратно, но ведь ему еще нужно было пробраться в город, найти подземную мастерскую, и невредимым выбраться назад.
— Сколько же еще надо ждать, по-твоему?
— Думаю, еще день или даже два…
Астон наклонил голову. Кожа на голове натянулась, обозначая каждую вмятинку. По коже можно было изучать строение костей черепа. Армизий поежился. Если Астон умрет…
— Если я умру, — внезапно сказал Астон, словно услышав мысли Армизия, — Ты умрешь тоже. Все вы умрете. Вся страна. Потому, что я создал вас. Я придумал ваш язык, я обучил вас возделывать сады и ковать лучшие в мире мечи. Я…
Он закашлялся и махнул рукой.
Армизий за последние дни уже несколько раз слышал эту историю, и не мог решить, бредит ли старик, или говорит чистую правду. Он подождал, потом тихонько вышел, кивнул слуге, прислуживавшему Астону. Слуга схватил склянку с лекарством, которое было приготовлено по указаниям магистра, и бросился в комнату.
* * *
Занн велел скакать во весь опор, и рессорная наррийская кибитка действительно летела по дороге, поскрипывая и почти не замечая колдобин.
Дорога лежала вдоль озера. По одну сторону в окошке была видна бескрайняя голубая гладь с белыми барашками волн, по другую — сады и виноградники на холмах и белые домики земледельцев. Сады были ухожены, и это Занн отметил с удовольствием. Война — войной, но земледельцу погода, засуха или дожди важнее битв там, в городах, где и в мирное время жизнь полна беспокойств и опасностей.
Рядом с Занном сидел человечек, то ли связанный, то ли запеленатый. По крайней мере, он подскакивал на ухабах и падал на жесткое сиденье, как безвольная кукла. Занн поглядывал на него, и иногда спрашивал:
— Хочешь пить?
Кукла не отвечала.
* * *
— Занн приехал, повелитель, — доложил Кайюм.
— Пусть войдет.
Шумаар поднялся во весь свой громадный рост, по привычке наклоняя голову, хотя его шатер был достаточно высок.
Послышался яростный лай, удары, и наконец появился Занн. Лицо таосца выражало неописуемую радость.
Шумаар невольно поддался этой радости и шагнул вперед.
— Ну?
— Я привез! — доложил Занн.
— Менгисту?
— Нет! Человека, которого менгисту послал в Старую столицу, чтобы добыть лекарство.
Шумаар непонимающе глядел на Занна.
— Менгисту умирает, повелитель, — понизив голос сообщил Занн. — Чтобы поддерживать силы, ему нужно особое лекарство. Это лекарство осталось в Старой столице, в подземелье, куда никто не может войти. Менгисту добрался до Новой столицы, и послал оттуда человека похитить лекарство.
Шумаар взял Занна за одежду, легко оторвал от пола, поднес к самым глазам.
— Ты слишком быстро говоришь. Если менгисту в Новой столице — почему ты не знал об этом?
— Повелитель! — голос Занна стал прерывистым. — Менгисту страшно изменился. Мои соглядатаи приняли его за бродягу. Это ветхий старик… Он умирает!
Шумаар медленно опустил Занна на пол. Занн ловил ртом воздух.
— Где этот посланец?
— Здесь…
Кайюм вошел, ведя под локоть человечка, закутанного в темный дорожный плащ так, что руки были прижаты к бокам. Кайюм развязал узел, капюшон упал с головы человечка.
Шумаар ожидал увидеть кого угодно — девочку, мальчика-подростка, — но увидел зрелого мужчину с длинными светлыми волосами и светлыми глазами.
Шумаар попятился и сел. Мужчина тряхнул головой — волосы мешали ему смотреть — и сказал на языке Гор:
— Пусть развяжет мне руки.
Шумаар взглянул на Кайюма:
— Развяжи ему руки…
— Но, повелитель, — запротестовал Кайюм. — Этот карлик, несмотря на свой рост, очень силен и коварен. Это тот самый Селло, которого я едва не взял в плен тогда, у Акваны…
— Селло… Селло… — повторил задумчиво Шумаар. — Да, я помню. Ты — Селло?
— Развяжи мне руки, — повторил тот.
Шумаар взглянул на Кайюма, кивнул. Кайюм развязал еще один узел. Плащ распустился. Селло казался подростком, надевшим взрослую одежду.
Он потер руки, покачался.
— Дай мне пить.
Он выпил целую кружку чистой холодной воды, благодарно кивнул и сказал:
— Я слышал о тебе, Шумаар. Ты — не хуссараб. Поэтому я буду говорить с тобой. Пусть все выйдут.
Кайюм повиновался мгновенно, Занн замешкался, с неудовольствием посматривая на наррийца.
Шумаару пришлось притопнуть ногой — только тогда Занн исчез.
— Садись, — сказал Шумаар. — Говори. Но помни: мне нужна правда. И ищу я не менгисту, а того, кого менгисту прятал в своем дворце.
* * *
Собаки, казалось, взбесились: все разом они подняли такой лай и визг, что горожане высыпали на улицы. Многие подумали, что начался штурм, и кинулись прятать добро в подвалы, другие побежали к центральной цитадели, в которой надеялись отсидеться, а третьи поспешили на стены.
Армизию доложили, что отряд хуссарабов приблизился к северным воротам, и он поспешил туда прямо по стене, хотя это был не самый короткий путь, к тому же ему приходилось преодолевать лестницы и мостики в башнях.
Когда он, запыхавшись, добежал до ворот, советник был уже там и с любопытством глядел вниз.
— Они не стреляют, — сообщил он. — Взгляните сами.
Армизий не без опаски выглянул в бойницу надворотной башни. Отряд расположился на холме на расстоянии полета стрелы. Вокруг холма лежали собаки — громадное количество собак. Потом три человека спешились и, прокладывая себе дорогу сквозь собачье лежбище, двинулись к воротам, причем один из хуссарабов привязал к копью кусок белого полотна.
— Не стрелять! — приказал Армизий.
Когда хуссарабы приблизились, он с удивлением заметил, что один из них до странности напоминает Селло — таких маленьких людей было немного в Нарронии.
— Это Селло! — воскликнул советник и повернулся к Армизию.
Селло приблизился настолько, что можно было разглядеть его лицо. Но, судя по выражению, он вовсе не был испуган.
— Опустите мост! — крикнул Селло. — Мне надо говорить с Армизием. Армизий! Ты слышишь меня?
Армизий помахал Селло рукой, обескуражено посмотрел на советника.
— Их всего трое… — сказал советник. — Не надо к ним спускаться. Надо их впустить и обезоружить.
Армизий и сам это понял. Он приказал опустить мост и открыть калитку в воротах.
Селло и один из хуссарабов поднялись на мост и вошли в город.
— Селло! В чем дело? Тебя поймали? — Армизий обнял Селло и покосился на огромного, гораздо выше Армизия, хуссараба. Впрочем, хуссараб был вооружен только небольшим кинжалом на поясе.
— Да, мне не удалось проскользнуть, — сказал Селло. — Меня схватили, когда я уже выбрался из города — у канала, где была спрятана лодка. Но я, как видишь, жив и здоров, и принес то, что просил магистр.
Он кивнул на деревянный сундучок, обитый железом. Сундучок держал хуссараб, и поняв, о чем идет речь, поставил его на землю.
— Хорошо. Очень хорошо. Магистр совсем плох… Надо торопиться.
— Постой, — Селло потянулся к уху Армизия. — С магистром хочет говорить этот человек.
— Хуссараб?.. Это невозможно!
— Он не хуссараб. Он аххум.
Армизий снова взглянул на гигантскую фигуру, маячившую позади Селло.
— Какая разница. Он варвар!
— И все-таки я должен доложить о нем магистру.
Армизий развел руками.
— Хорошо. Только он будет под надежной охраной.
Армизий подозвал советника, отдал приказ.
Стражники окружили хуссараба. Советник велел ему отдать кинжал. Хуссараб с неохотой повиновался.
* * *
Магистр Астон лежал у окна, на белой перине, прикрытый белым шелковым покрывалом.
Он и сам казался белым — высушенным, почти бесплотным.
Он даже не встрепенулся, когда вошли Армизий и Селло. Только повернул голову и спросил:
— Принес?
Селло поклонился и протянул сундучок.
Астон дрожащими руками снял с шеи цепочку, на которой болтался маленький посеребренный ключ.
— Открой. Боюсь, у меня уже не хватит сил…
Армизий поставил сундучок на столик, открыл его. По комнате разлились странные, незнакомые ароматы.
— Помоги мне сесть…
Селло приподнял Астона, — он оказался совсем легким, — подложил под спину подушки. Астон передохнул, свесив голые ноги вниз.
— Возьми синюю и фиолетовую склянки, — велел он Армизию. — И еще там должен быть маленький мерный стакан.
Армизий достал все, что было нужно. Потом, по указанию Астона, достал маленькую горелку с тарелочкой, отмерил содержимое двух склянок, высыпал на тарелочку, зажег фитилек.
Что-то было не так — он понял это по взгляду Астона.
— Что это? Порошки должны соединиться и стать жидкостью! — сказал Астон.
— Но они, кажется, горят…
— Дай сюда!
Астон дотянулся до пузырьков, потряс, вытряхнул на ладонь по нескольку пылинок, лизнул.
— Кажется, я что-то забыл… — он посмотрел на Армизия глазами, полными ужаса. Перевел взгляд на Селло. — Там должен быть еще один пузырек. Красноватый. И еще один — из свинцового стекла…
В комнате стоял удушливый запах, Армизий и Селло попеременно пытались приготовить что-то, и каждый раз Астон вскрикивал:
— Не то! Совсем не то!..
Тарелочка оплавилась и почернела. Астон велел соскрести черный нагар. Жадно схватил серебряную ложечку и сунул в рот.
— Может быть, позвать лекаря? — спросил Армизий. — Ведь магистр сам учил его…
— Да-да, позови! Он должен вспомнить.
* * *
Шумаар сидел у стены в окружении стражников. День клонился к вечеру, густая синяя тень наползла на него. Один из стражников протянул ему фляжку, Шумаар отрицательно покачал головой.
Стражники негромко беседовали между собой, лишь иногда грозно одергивали слишком любопытных детей, которые прибегали смотреть на страшного варвара.
Шумаар тоже глядел на них с любопытством. Дети были всюду одинаковы.
Вокруг него постепенно собралась большая стая бродячих собак. Они легли вдоль стены, прячась в узкую полоску тени.
Стражники гнали их, удивляясь, откуда их столько взялось. Они, не огрызаясь, молча поднимались, неторопливо переходили на другое место и снова ложились.
Шумаар не смотрел на них.
Он закрыл глаза. От зноя, духоты, от непривычно долгого сидения в одной позе он почувствовал такую усталость, что на мгновения проваливался в сон. Во сне он видел все то же — любопытные рожицы детей с открытыми ртами, толпу горожан, собравшуюся на площади и глазевшую издалека, дома с затейливыми башенками и остроконечными крышами.
Солнце закатилось. Мухи, прятавшиеся от жары, налетели целой тучей, но у Шумаара не было сил отмахиваться. Скоро стража разведет огонь, и тогда станет полегче.
Шумаар спал. Он видел себя — маленького оборвыша, подпоясанного веревкой. Рыбный рынок в Ушагане. Важные бородатые стражники, крикливые торговки, жирные коты, лениво валяющиеся возле мусорных куч, и солнце, слишком яркое солнце, заливавшее все вокруг так, что нельзя остаться незамеченным.
* * *
— Я забыл… Я забыл что-то очень важное… — в который уже раз шепнул Астон. Он по-прежнему полулежал на постели, свесив вниз уродливые ноги с непомерно огромными ступнями и тонкими голенями.
Он велел высыпать по одной мерке порошков из разных склянок в стакан с крепким старым вином, размешал все это и выпил в несколько приемов, отдыхая между глотками. Возможно, ему полегчало, поскольку вечером, когда последние лучи заходящего солнца окрасили белую постель в багровый цвет, Селло счел наконец возможным заговорить с ним.
— Магистр… Со мной в город пришел человек, который давно ищет тебя.
Астон выразил заинтересованность, и Селло приободрился.
— Этого человека зовут Шумаар.
— Шу-ма-ар… — повторил Астон. — Не помню. Хотя… Что-то знакомое слышу в этом варварском имени. Он аххум?
— Верно, магистр.
— А… — внезапно вспомнил Астон. — Конечно. Это он. Да, я знаю. Надеюсь, он еще никого не зарезал?
— Нет. Его охраняют стражники у ворот.
— И чего же он хочет? Узнать секрет пороха?
— Не знаю, магистр. Но только благодаря ему я смог вернуться и принести тебе твои лекарства.
Астон вяло взмахнул рукой.
— Они мне уже вряд ли помогут. Процесс зашел слишком далеко. Я должен был подумать об этом заранее. Видно, слишком много альрауна я выпил тогда, убегая из города. Альраун не прибавляет сил извне. Он забирает силу изнутри. И лишает человека энергии…
Астон помолчал. Потом взглянул на Селло и вспомнил:
— Так ты говоришь, его зовут Шумаар?
— Да, магистр. И он ждет.
— Конечно. Он ищет бога. Но бог умер. Или… Или просто вернулся на небеса.
Астон выпил еще стакан снадобья, приказал вскипятить вино с теми же порошками, добавив немного опия. Потом со вздохом сказал:
— Конечно, Селло. Пусть он придет сюда.
— Надо позаботиться об охране… — сказал Армизий, но Астон взмахом прозрачной руки остановил его.
— Не надо. Мне нечего бояться. Я просто должен ему рассказать то, что он хочет. А заодно и вам — то, что вы должны обо мне знать. Как-никак, а я почти двести лет был вашим богом… Приведите его сюда, без охраны. Прикажите накрыть стол. И пусть эту ночь мы проведем вчетвером… Да, и еще одно. Прикажите подать мне одежду…
Армизий замялся.
— В чем дело? — скрипуче осведомился Астон.
— Та одежда, что хранится здесь, она вряд ли подойдет, магистр… Она… э-э…
Астон секунду смотрел на него.
— Ты все-таки болван, Армизий. Наступило время, когда можно говорить прямо. Или ты боишься меня — дряхлого, немощного старца, праха, который вот-вот разлетится на молекулы?
Армизий не знал, что такое молекулы. Но закряхтел с удвоенной силой.
— Ладно, — смилостивился Астон. — Мне действительно будет трудновато в кожаных штанах, рубашке и жилете… Но подайте по крайней мере мантию!
* * *
Шумаара привели под конвоем двух десятков стражников. Но сначала в покои вошел советник Армизия и объявил, что Шумаар ожидает в прихожей.
— Варвар очень опасен, — доверительно сообщил советник, переводя взгляд с Армизия на Астона. — Мы отобрали у него кинжал, но, возможно, под одеждой он прячет другое оружие. Прикажите обыскать?
Астон, прикрытый голубой мантией с вышитыми белыми лилиями и серебристой опушкой, сказал Армизию:
— Я всегда подозревал, что триумвиры выбирают в советники тех, у кого гибче позвоночник. Как правило, это бездарные и бессовестные льстецы, а следовательно, и глупцы. Причем — самодовольные.
Советник раскрыл было рот, потом лицо его сделалось пунцовым.
— Я… меня выбрали… я верой и правдой… — пробормотал он, потом вдруг выпятил грудь и рявкнул:
— Введите варвара!!
При этом он глядел на Астона.
Из-за бронзовых дверей послышались топот и бряцанье оружия, и весь конвой вперся в покои. Посреди толпы стражников на две головы возвышался Шумаар. Лицо его было бесстрастным, но, войдя, он сразу же определил менгисту и впился в него глазами.
Астон, тоже глядя на Шумаара, кивком подозвал Армизия, шепнул ему:
— Всех вон.
Армизий развернулся и четко отдал две команды. Стражники разбились на две шеренги, повернулись и вышли. Следом, пятясь, вышел советник, которому Армизий приказал закрыть двери.
— Подайте гостю кресло. Нет, ближе, еще ближе…
Астон на мгновение закрыл глаза, словно вспоминая что-то, и выговорил по-хуссарабски:
— На каком языке ты предпочитаешь общаться, воин?
Шумаар вздрогнул. Он сидел в неудобном наррийском кресле — жестком, с высокими подлокотниками. Кресло было низким и слишком маленьким для него. Поэтому Шумаар вытянул ноги, почти дотянувшись до кровати Астона.
— Мне все равно. Но если сможешь, — говори по-аххумски.
— Ваш язык мне давался с трудом… Ты не будешь против, если иногда я буду переходить на язык Равнины или Гор?
Шумаар качнул головой.
— Тогда… Армизий! Налей гостю вина.
Армизий поднялся с некоторой задержкой. Он не был уверен, что должен прислуживать вчерашнему врагу. Тем не менее исполнил приказ Астона и подал Шумаару кубок. Шумаар взял его не глядя и осушил несколькими быстрыми глотками.
Астон одобрительно покивал.
— Я знаю, ты ищешь человека, который называл себя Нгаром, — проговорил Астон.
Шумаар выронил кубок, привстал. Лицо его перекосилось, но он сдержался, выдохнув сквозь зубы. Сел и подтвердил угрюмо:
— Да.
— Прости. Я не хотел тебя обидеть… Я не знаю, где этот человек.
Шумаар мучительно наморщил лоб, размышляя.
— Не знаешь? — наконец спросил он.
— Нет.
И, заметив, что Шумаар начал приподниматься с явным намерением уйти, остановил его жестом руки.
— Не торопись. Я не знаю, где сейчас Нгар. Но, возможно, мог бы помочь тебе продолжить поиски. В правильном направлении…
Шумаар сел и, сжав подлокотники огромными руками, приготовился слушать.
— Но для начала я хотел бы знать вот что. Расскажи мне о религии хуссарабов.
Шумаар в удивлении взглянул на Астона.
— О… богах? — переспросил он.
— Да-да, об их богах.
— У них нет богов. Таких как у аххумов — нет. Они поклоняются огню. Нельзя плевать в огонь. Нельзя мочиться на огонь, заливая костёр. Нельзя совать в пламя нож… Все остальное можно.
— Это так, — Астон устроился поудобнее, сложил пальцы на животе. — Но я спрашиваю о тех, кто ведет их в поход. О тех, что Сидят у Рва.
Шумаар помолчал.
— Этого я не знаю, — наконец сказал он.
— Во рву горит вечный огонь. Огонь, который нужно кормить. Разве ты не знал?.. А возле рва сидят хуссарабские боги, которые отдают приказы каану — куда ему вести свою орду. Они жили так всегда: каан слушал Сидящих, воины слушали каана.
Шумаар наконец что-то начал понимать. Он медленно выговорил:
— Орда движется по кругу. Летом — в горы, зимой — в долины. Она пасет скот. Каждое племя движется по кругу, каждый род. Иногда эти круги пересекаются — тогда высекаются искры. Начинается война.
Астон отпил вина, кивнул.
— Ты прав. Точно так же мне объяснял Кублу-каан там, далеко-далеко на западе, много лет назад. Он говорил: один раз за все времена движение колец совпадает. Одно кольцо попадает внутрь другого, они смешиваются, в него вливаются всё новые и новые кольца. И тогда племена и роды объединяются в один неизмеримо огромный круг. Этот круг такой огромный, что не хватает земли, чтобы вместить его, не хватает вселенной. И тогда остальным народам, населяющим землю, кажется, что началось ужасное нашествие, волна за волной, с промежутками в годы или даже десятилетия. Орды кочевников сметают все на своем пути, и нет у них цели, кроме одной: вместить кольцо в мироздание. Я видел огромные, как корабли, кибитки из белого войлока; они поставлены на шесть или на двенадцать колес, их тянут десятки волов. Они все время передвигаются, плывут. Людям, которые живут в городах, кажется, что это бессмысленное и разнонаправленное движение, но это не так. Просто они не знают, насколько велик мир. А кочевники, вернее, их громадное кольцо, их общий разум — знает… То же самое, мне кажется, случилось и здесь, на этом вашем корабле — как вы называете землю. Хуссарабское кольцо слишком велико, а корабль слишком мал…
— Может быть, — сказал Шумаар.
Астон взглянул на него, пытаясь определить: понял ли его этот гигант, или старое правило не знает исключений: в большом теле всегда очень маленький ум.
Так и не определив, он вздохнул и промолвил:
— Ты не хуссараб. Тебя ведут другие боги. Но пока ты в орде — ты исполняешь чужую волю, и гонишь людей ко рву… Ладно. Я умираю. И хочу перед смертью рассказать тебе кое-что. Ибо я много видел, потому, что долго жил и внимательно смотрел вокруг.
* * *
В той земле, где я появился на свет, тоже был свой бог. Когда-то он родился в образе человека, ходил по земле, пытаясь говорить о братской любви. Его схватили и распяли на кресте. Поэтому крест считается в тех краях святым символом.
Город, в котором умер распятый бог, захватили пришельцы из пустыни. Их называли сарразены. У них был свой собственный темноликий пророк, свои обычаи. А тем, кто поклонялся кресту, хотелось, чтобы этот священный город снова стал городом распятого бога. И тогда они объявили военный поход, чтобы освободить священный город. В поход собирались воины со всех земель, где поклонялись кресту. Они нашивали на одежду и на плащи крест, и потому назывались крестоносцами.
Надо было пересечь множество стран, перейти через горы, переплыть через море.
Первая армия ушла и не вернулась. Она сумела разбить сарразенов, отвоевать святой город. Но сил у нее было слишком мало, она были окружена сарразенами и сидела в отвоеванном городе, как в осаде.
Тогда снова объявили поход. Снова воины — их еще называли шевалье, что означает всадники — изо всех стран двинулись на восток. Они тоже почти все остались там, воюя с сарразенами, защищая святой город.
Еще спустя долгие годы понадобился новый поход.
А потом четвертый. Наши армии были малы, а сарразенов — слишком много.
Я родился бастардом — незаконнорожденным. Меня отдали кормилице в крестьянскую семью, и там, в деревушке Клуа, я познакомился с мальчиком, который сыграл большую роль в моей судьбе. Все считали его пастушком, но на самом деле он был избран нашим богом и наделен великими способностями.
Это было время, когда многие бредили войной с сарразенами. Мальчишки играли в воинов и мечтали поскорее вырасти, чтобы отправиться на восток и совершить подвиги во славу божию.
Пастушка звали Этьен.
Однажды с ним случилось чудо, после которого многие поверили в его богоизбранность.
Его коровы зашли на хлебное поле. Этьен с хворостиной бросился к ним, чтобы выгнать с поля. И вдруг все коровы опустились перед ним на колени…
Астон внезапно замолчал и посмотрел на Шумаара. Шумаар хранил невозмутимость. Астон покачал головой.
— Я вижу, ты не очень-то веришь мне.
Шумаар угрюмо молчал.
Астон вздохнул, снова откидываясь на подушки.
— Но я-то сразу поверил. И стал тенью ходить за Этьеном. И когда однажды Этьену явилось новое чудо — я поверил и подтвердил, будто к нему с небес спустился некий человек в монашеской рясе и передал свиток. Этьен взял свиток, а монах исчез. Этот свиток был письмом к нашему королю, и в письме говорилось, что Этьен — пророк, посланный на грешную землю во искупление грехов.
Этьен показал этот свиток нашему местному деревенскому жрецу. И жрец посоветовал ему идти в богатый и славный монастырь Святого Дионисия, куда приходят толпы паломников, и проповедовать среди них.
Мы пришли с Этьеном в монастырь, где нас хорошо приняли местные жрецы. Этьен стал говорить о новом походе, и о том, что если королям и их верным шевалье не удалось отстоять Святой город, то это должны сделать юные и невинные агнцы.
Тогда-то и прозвучало: не мечом, но невинностью и кротостью можно победить врага. Ибо из уст младенцев исходит сила. Детям не нужны мечи и доспехи, они защищены невинностью — в отличие от взрослых, погрязших во всех мыслимых и немыслимых грехах.
Мы надели на себя серые рубахи с вышитыми на них большими крестами, и береты, — это стало нашей униформой. Сотни, а потом и тысячи детей стали стекаться в местечко неподалеку от тамошней столицы.
Да, это было похоже на всеобщее помутнение рассудка. Я во всем горячо поддерживал Этьена, и иногда он даже доверял мне говорить проповеди.
Этьен действительно был чудотворцем — сейчас, спустя почти триста лет, я могу с чистой совестью подтвердить это. Он исцелял больных одним прикосновением руки, а то и простым участливым словом. С каждым днем он вырастал в моих глазах, пока не превратился в сияющую фигуру посланника, Сотера. И знаешь, что?.. Я тоже научился этому дару. Я мог положить больному лихорадкой ладонь на лоб — и жар спадал. Я мог прочесть короткую молитву — и ребенок, мучившийся животом, мгновенно исцелялся, улыбался и тянул ручки к плачущим от счастья родителям…
Боже, как давно это было. Но я помню всё, как будто это было вчера. Вся остальная жизнь, хотя она была удивительной, мне кажется, была прожита впустую — лишь вначале ее была вспышка, озарение, которая светила мне целые столетия — этот свет поддерживал меня в испытаниях и давал силы жить, когда жизнь казалась невозможной…
И в новый поход стали собираться простые люди, которые, кажется, посходили с ума. В Клуа жители бросали дома и виноградники или продавали их за бесценок, грузили в повозки семьи и устремлялись на юг, к морю, чтобы там нанять корабли и плыть на восток. Некоторые бедняки подковывали быков (лошадей у них не было), запрягали их в двухколесные колымаги, сажали в них стариков и малых детей вместе со скудным скарбом.
А слова Этьена обретали такую силу, что никто уже не смел ему перечить. Особенно легко верили ему дети. Он говорил им: взрослые не смогли вернуть Гроб господень, значит, теперь наш черед. Мы, невинные агнцы, избраны Богом, чтобы вернуть святую землю, отнятую сарразенами в долгих и бесконечных войнах.
То, что не могут сделать отцы, должны сделать дети.
Астон замолчал, механически перебирая складки покрывала восковыми пальцами. Глаза его смотрели в неведомую даль; казалось, он и сам постепенно уходил туда — в далекое, непостижимо далекое прошлое, через тысячи и тысячи миль, где светят другие звезды и говорят на неведомых языках.
— Некоторые родители опомнились было, — продолжил Астон, — Они запирали детей в чуланы, нещадно секли их. Но дети перегрызали веревки, как дикие волки. Рыли подкопы под стены и убегали. Наша армия росла с каждым днем. Мы разделились на отряды, у каждого был свой отличительный знак — крест особой формы или цвета, берет, короткие штаны. Кстати, мы собирались выступить в поход босыми… Король той страны даже обратился к ученым жрецам с просьбой выяснить, угодно ли Богу дело, затеянное нами. Жрецы подумали и сказали: нет, не угодно. Это происки Князя Тьмы.
Но было уже поздно. Мы выступили в путь. По дороге к нам присоединялось все больше и больше людей; дети убегали от родителей, и ни уговоры, ни наказания не могли остановить их.
Десятки, сотни тысяч шли по дорогам. Путь был долог, многие голодали и, чтобы добыть пропитание, грабили попадавшиеся на пути деревушки.
Я слышал, что еще двадцать тысяч детей вышли из другой страны, из города Колония. Им пришлось куда хуже: чтобы добраться до моря, они должны были пройти через горные перевалы. Говорили, что на перевалах погибло очень много детей — от холода и голода, от болезней, и от рук своих товарищей: рассказывали, что оголодавшие дети доходили до людоедства.
Наконец, мы пришли к морю. Но море не расступилось перед нами, как обещали жрецы.
Я увидел город на воде, где дома растут прямо из волн. Вместо улиц в этом городе — каналы. Множество каналов, по которым люди плавают на узких черных лодках с одним веслом. В этом каменном городе не бывает зимы, но в комнатах всегда сыро, и простыни к утру становятся мокрыми от влаги.
Этот город славился корабельщиками, и мы надеялись уговорить их перевезти нашу армию в Святую землю.
Корабельщики смеялись над нами и требовали платы. Они говорили, что шевалье расплачивались с ними тем, что брали приступом богатые приморские города и отдавали часть добычи.
Я пришел к правителю этого города, старому дожу. Он сказал, что не может приказать корабельщикам бесплатно перевезти нас и посоветовал идти в другой город, где тоже жили мореходы.
Многие ушли.
Шло время, и от нашей великой армии осталась лишь горсть больных и голодных детей. И тогда правитель смилостивился, уплатил корабельщику, и нас взяли на корабли…
После долгого и тяжелого плавания, после бури, во время которой погибло два корабля — и несколько сотен детей, корабельщики привезли нас к сарразенам, в страну, называвшуюся Аль-Джерия. И знаете, куда они вывели нас? На главный невольничий рынок. Вот что они сделали с нами — продали, как животных: в сарразенские гаремы, на галеры, в прислугу, в работники…
Астон вновь замолчал. Шумаар шевельнулся и проговорил:
— Я тоже видел детей, невинных агнцев, которые тоже бросили родительский кров и ушли. Не знаю, кто их вел и куда. Но когда я их встретил — они жили в лесу, как в своем государстве, и торговали с лесными дикарями. Это было не так далеко. На Чужих территориях. Там — за Огненными горами.
В глазах Астона промелькнул интерес.
— Это было давно?
— Это было давно, — подтвердил Шумаар. — Больше двух лет назад, когда бессмертные хотели покорить Нарронию.
Раздалось странное дребезжание, и, подняв глаза, Шумаар увидел, что Астон трясется от мелкого старческого смеха.
— Так вот оно что! Ну, теперь я знаю, кто ты, и кого ты ищешь! — воскликнул он и закашлялся.
Шумаар сумрачно следил за ним, потом подобрал ноги и стал подниматься.
Астон забеспокоился.
— Куда ты?
— Если ты всё понял, — то знаешь и сам, куда. Тот, кого я ищу, ушел. Мне здесь нечего делать.
— Но… подожди… Я же еще не все рассказал.
— Когда я вернусь, я дослушаю тебя, — сказал Шумаар.
Астон наморщил лоб, потом спросил:
— А куда делись те дети, которых ты встретил в лесу?
— Не знаю, — ответил Шумаар. — Но главного из них, который называл себя повелителем Маленького Приозерья, мой командир разрубил на две части.
Астон вздрогнул.
— И то сказать, — проворчал Шумаар. — Он был как две капли воды похож на тебя и твоего Эттиена. Такой же обманщик…
Астон растерянно моргнул и пролепетал:
— Но я же не рассказал тебе самого главного. Как попал в рабство, как выучился чужим языкам, познакомился с великим магом Альбертусом… Как шинуаз Шаншун открыл мне рецепт эликсира вечной жизни… Как потом я переплыл океан и оказался здесь, в дикой стране, как нашел озеро среди прекрасных синих гор. Как начал строить земной рай, настоящий город Солнца. Я даже придумал для жителей этой страны новый язык и дал им новые имена…
Шумаар поднялся и с хрустом расправил затекшие плечи.
— Расскажи всё это им, — он кивнул на сидевших безмолвно Армизия и Селло. — Расскажи это им, придуманным тобою людям с придуманными именами.
Шумаар вышел. Астон сжал кулачки и простонал:
— Догоните его… убейте… Иначе они возьмут штурмом город и перережут всех, как агнцев. Невинных агнцев…
Никто не тронулся с места. Астон удивленно посмотрел на Армизия и Селло.
— Я сказал — убейте его!
Армизий покачал головой:
— Если мы убьем его, город превратится в пепелище.
Повисло молчание. Астон, открыв рот и трясясь, переводил взгляд с одного на другого.
— Вы… не выполняете приказа…
— Тебе всё равно умирать, — угрюмо ответил Армизий. — А люди еще собираются жить.
— Люди! — выкрикнул Астон, уставив в него высохший, с изуродованными суставами палец. — Какие вы люди? Это я создал вас, я…
Он остановился. У него перехватило дыхание. Он боролся с одышкой, пытаясь трясущейся рукой ухватить бокал с вином.
Селло сказал, не поднимая головы:
— Мы — люди без имени.
Он взглянул на Армизия.
— Что означает, например, мое имя? Комнатушка. Клеточка.
Астон поперхнулся вином.
— Я всегда удивлялся, что не ведаю, как звали моего прадеда… — выговорил Армизий, глядя на Селло. — Ты ведь тоже знаешь своих предков не дальше деда?
Селло кивнул.
Они повернулись к Астону.
— Ну и что? — спокойно сказал Астон. — Да, я придумал вам имена. Чем плох Армизий? А Беттул?.. В этой стране, когда я пришел сюда, жила горстка дикарей. Они прятались от грома, копали норы, охотились на диких коз и ловили рыбу острогами. Знаете, как они называли себя? Укх. Это слово означало и мужчину, и женщину, и младенца. У них вообще было очень мало слов. У них даже не было огня, и когда я зажег огонь с помощью стеклянного шара, наполненного водой, они пали передо мной ниц. Так я стал богом… Что хорошего, Селло, если бы тебя звали Укхмагукхом? А ведь именно так звали одного из вождей этого пещерного народа. Ты поклонялся бы грому и молнии, бегал за дикими овцами по горам, и изъяснялся мимикой и жестами. А женщин укхи брали только сзади, как животные. Что в этом хорошего, Селло?
Астон перевел дух.
— Зато теперь вы разговариваете на прекрасном древнем языке, который знают во всем просвещенном мире. Селло, согласен, не самое красивое имя. Но ведь не я дал его тебе, а твои родители. Посмотрите на эту страну. У нас нет рабов из числа нарронийцев, и все свободны. Я запретил продавать землю, а детей, не получавших наследства, брал на государственное воспитание. Все работали, все были сыты и богаты… В этом я виноват, Селло?
Астон снова закашлялся.
— Наверное, моя ошибка лишь в том, что я слишком увлекался своими опытами, не всегда обращая внимание на то, что происходит вокруг. Мне казалось, что я создал идеальное государство, которое может функционировать бесконечно, без моего вмешательства. И еще мне казалось… Мне казалось, что я буду жить вечно…
Знаете, сколько жили ваши предки? Едва ли мужчины доживали до тридцати. В сорок лет они становились стариками, питались объедками, потому, что никто не собирался заботиться о них. Зато сейчас…
Астон разразился новым приступом кашля, сотрясаясь всем телом. Армизий, покосившись на Селло, поднялся с места и протянул Астону бокал. Астон отпил и кивнул с благодарностью. Откинулся на подушки.
— Я устал, — сказал он. — Я не хочу больше жить вечно, испытывая неблагодарность тех, кого хотел осчастливить. Лучше я расскажу вам, что было дальше…
* * *
Шумаар шел по площади, а следом за ним следовала длинная цепочка собак. Они шли понуро, не глядя по сторонам.
Когда он подошел к воротам и молодой стражник попытался преградить ему путь, несколько собак молча и яростно атаковали его.
— Проклятье! Стреляйте в собак! Режьте их! — взвизгнул стражник, на ногах и руках которого висела целая гроздь собак. Он вопил и махал мечом, и даже прыгал, пытаясь стряхнуть с себя псов.
Лучники на стенах молча глазели вниз: они видели громадную собачью свору, которая разлеглась за воротами.
— Если мы начнем стрелять по собакам, — проворчал десятник, — нам нечем будет встретить хуссарабов.
На помощь молодому кинулись остальные, охранявшие ворота, а потом подскочил конный отряд. Поднялась пыль, площадь заполнилась воплями и визгом.
Шумаар остановился, с некоторым недоумением глядя на побоище. Потом молча шагнул вперед, в клубы пыли. Расшвыривая пинками собак и стражников, он добрался до ворот. Там, у калитки, вцепившись в засов, стоял бледный воин. Шумаар только взглянул на него — и воин безропотно выдвинул засов.
* * *
— А мы уж хотели установить аррадаты, — встретил Занн Шумаара.
— Зачем?
— Пальнуть по воротам.
Шумаар качнул головой. Сбросил накидку на руки ординарцу. Перед тем, как войти в шатер, обернулся:
— На рассвете выступаем. Вышли разведку на юг. Посмотри, как быстрее и лучше преодолеть пустыню. И вот еще что… Меня — не будить.
