Чёртова дюжина мертвецов

 

 

1. Максим. Серпейск. 1989 год

Сквозь пробитые кое-где в фундаменте дома отдушины в подвал проникали багровые лучи заходящего солнца. Через несколько минут в этот ранний апрельский вечер начнёт быстро темнеть. В подвале было жарко, душно. В многочисленных трубах сипело, булькало, рычало, хрипело.

У Максима разболелась голова, и он замолчал. А до этого рассказывал выдуманный им только что какой-то более чем сотый эпизод войны амазонок с кентаврами. Лёха, бессменный предводитель и хозяин ребячьей компании, прорычал из угла:

— Чего замолк, мыслитель ты наш бесценный? Да и ну их на фиг, баб этих беститих, всё равно от них никому никакого развлечения, одни только сложности. Давай, ври что-нибудь про этого, как его, Геракела, что ли… Во мужик был! Крутой!

Максим сидел на самом почётном месте, в центре «клуба», прислонясь спиной к трубам теплоцентра, на сравнительно чистом, недавно притащенном со свалки диване. А остальные члены Товарищества разлеглись кто на тряпье, кто на рваных тюфяках, а кто и просто на кучах гравия в отнорках подвала.

Оттуда, из темноты, изредка слышались смачные плевки, хлюпанье, хрюканье. Там вспыхивали огоньки, и по всему помещению разносилась отвратная вонь махры, а иногда и сладковатый запах горелой травки. Максиму больше не хотелось развлекать эту компашку, да и давно надо было сбегать за хлебом и накормить парализованную бабку. Лёха опять прогундел:

— Так, значится, ты Товарищество не уважаешь? Что, настроения нету? Да ведь я тебе его враз поправлю… — И из глубины подвала послышались приближающиеся шаги.

Максим скрючился, от страха вжав голову в колени. В этот миг он почувствовал неясное движение рядом, дуновение воздуха, горьковатый запах ранее вроде бы неизвестного ему цветка, и кто-то тихонько присел на диван рядом с ним.

На сжатые кулачки Максима легли легкие прохладные пальцы, и он услышал:

— Не бойся ничего! Я с тобой!

Вспыхнувший огонек зажигалки осветил тоненькую девичью фигурку в черной адидасовской куртке.

— 0! — удивился Лёха. — А у нас гости. Ну, ты даёшь, тихарик! Привел такую тёлку и прячешь ее от общества. Нехорошо! Ну что ж, мадам, пойдёмте знакомиться, для начала пожалте на медосмотр вон в то помещение. Здесь ведь не какая-нибудь кодла, а сплошь интеллигенты. — Кто-то заржал. — Колян! Разберись, кто там такой несерьёзный, выпиши ему банку для лечения. — Раздался звук удара, затем приглушённый стон, шипение, бормотание. — Специально для тебя, мадама, повторяю, что здесь собралась порядочная компания, и мы не хотим, чтобы к нам занесли что-либо нежелательное для нашего физического и морального облика. Да ты не боись, все будет хоккей, до сих пор никто не жаловался… Ну, так что ж?.. Да быстро ты, падла!

Лёха схватил девчонку за коротко стриженные тёмные волосы. Зажигалка потухла. Гулкую тишину нарушили звучные шлепки ударов. Удар — удар — удар — стон. Удар — стон — удар — вопль Лехи: «Уй-я!» — удар — «Уй-я-я-я! Ты что, дура, убьешь!» — удар — «А-а-а!»

Потом всё стихло, только Леха продолжал жалобно подвывать: «Уй-я-я!» Грудной девичий голос спокойно произнёс: «Дошло до тебя что-нибудь, скотский потрох? Если тронешь при мне хоть кого единым пальцем, будет ещё хуже, намного хуже. Понял? А это тебе для закрепления!» — И раздался звук еще одного удара.

Лёха медленно уполз в свой угол, и оттуда послышалось приглушённое кряхтение и матюги вполголоса. А так в подвале было тихо. Погасли даже огоньки сигарет. Затем к выходу прошелестели осторожные торопливые шаги. Несколько раз хлопнула дверь в подъезде. Крысы покидали своё теплое вонючее убежище. Кажется, что вскоре кроме Максима и его соседки да Лёхи с его верным телохранителем Коляном в подвале никого не осталось. Тут в Лёхином углу по гравию проскрежетала железяка — это был отрезок трубы, страшное оружие в руках озверевшей шпаны.

Максим повернулся к девчонке:

— Он с ломом сюда идёт…

— Слышу, сиди спокойно, не дёргайся. — Она тихонько встала, и в густых сумерках подвала Максим увидел, что она прижалась спиной к опорной колонне. Лёха крался на полусогнутых, с негромким шорохом, затем рядом в проёме стала вырисовываться вторая тёмная фигура. Как только они приблизились на три-четыре метра, девочка метнулась вперед. Удар, хряск! Сначала на пол медленно осел Колян, а после подсечки грохнулся на спину и Леха.

— У, бля! А меня за что? — сидя на полу, пробубнил Колян.

— За дело, за дело! А теперь поднимай это дерьмо — и двигайте отсюда.

Она подождала, пока эти двое, поддерживая друг друга, выбрались на улицу, села рядом с Максимом и обняла его опущенные дрожащие плечи.

— Я — Ксения. Понял? Меня зовут Ксения. Я знаю, что тебе плохо, тяжело. Успокойся, успокойся. Отдохни немного, и пойдём из этого гадюшника навсегда. — Она сжала ладошками его виски, погладила их, помассировала. — Закрой глаза. Ложись! Вот так! Да выпрямись ты, ведь ты же человек! Спи!

Максим положил голову к ней на колени, и его скрюченный позвоночник начал постепенно распрямляться, и впервые за многие годы, за тысячи-миллионы-миллиарды лет он уснул спокойно. Спал Максим совсем недолго, может быть, всего несколько секунд, но когда открыл глаза, головная боль и какая-то повседневная хмарь исчезли без следа. Они вышли на улицу и присели на скамейку в скверике.

И тут Максим вспомнил, вспомнил всё, что случилось с ним с сегодняшнего утра, и, сбиваясь и заикаясь от волнения, перескакивая с пятого на десятое, рассказал Ксении. А день начинался обыденно. Максим вышел из дома часов в десять утра, сжимая в ладошке последнюю мятую «трёшку». Бабушка после бессонной ночи чувствовала себя плохо и снова прилегла на кушетку, укутавшись тёплым потрёпанным пледом. Когда Максим уходил, она, приподняв голову, попросила:

— Ты побыстрей возвращайся, Максимка, а то очень хлебушка хочется.

А на улице ему повстречался Витёк. Он подбежал к Максиму и, захлёбываясь слюной, торопливо залопотал:

— Я тебя, наверное, скоро час жду. Пошли скорее в «клуб». Там жратвы навалом: бутерброды, лимонад и прочее. Ребята уже уминают. Пошли скорее!

Но из ребят там были только Лёха и Колян. Они сидели в центральном «зале» за колченогим столом и лениво перекидывались в картишки. Кроме них, немного поодаль, в полутьме на скамейке сидел какой-то незнакомый мужик в годах, с седым ёжиком волос, одетый в потёртые джинсы и мятую грязную рубашку. Когда Максим вошел, Лёха кивнул:

— Знакомьтесь: Ерофеич, наш работодатель, можно сказать, эксплотатор. Ха-ха! Мы с Коляном сегодня попахали на него. Вот наш гонорар. — И он показал на грязную, заляпанную жиром газетку, на которой лежало несколько вкривь и вкось нарезанных бутербродов с неаппетитной сизой варёной колбасой. Обхватив Максима за плечи, Лёха подвел его к Ерофеичу: — А это наш хороший друг Максимка, очень умный и порядочный, никогда не подведет. Верно ведь?

Максиму пришлось подержаться за скользкую и холодную пятерню Ерофеича. Тем не менее, мужик крепко сжал пальцы Максима, как бы не желая их отпускать. И когда Максим с плохо скрываемым отвращением выдернул свою ладошку, тот тихонько прошипел сквозь сжатые зубы:

— Ну что ж-ж-ж, ладно… — И подтолкнул к столу. — Ешьте, подкрепляйтесь. Чем богаты, тем и рады. А потом можно и поговорить…

— А о чем говорить-то?

— Что же, у нас, у мужиков, и темы для разговора не найдётся? А? Ну вот!

На столе, кроме бутербродов, стояла початая бутылка «Пепси» и два грязных стакана. Лёха плеснул в один немного лимонада и вместе с куском хлеба, положив на него маленький кусочек колбасы, протянул Витьку:

— Жуй! А потом мотай отсюда. Что «ну»? Что? Не по-о-онял… Мотай! Нужен будешь — призовём под свои знамена.

Лёха кивнул Максиму:

— Ешь, пей. А может, ты «Фанты» хочешь? — И подмигнул Ерофеичу, а тот достал из пакета пластиковую бутылку, тоже не полную. Максим взял ее и выпил из горлышка почти всю, оставив на дне два-три глоточка. У лимонада был какой-то странный привкус. Ерофеич довольно покивал:

— Молоток! Может, чего покрепче желаешь? — И достал из того же пакета чекушку водки.

— Не-а! — ответил, жуя, Максим.

— Во наворачивает! — завопил Лёха. — Да что же, тебя бабка совсем не кормит? Одни кости у ребенка остались. — И больно ткнул своим железным пальцем под ребра Максиму. — Что ой-то? Или больно? Ты же мужик, а не кто-нибудь та-самая! Верно?.. Кстати, а как бабка себя чувствует? Как всегда, говоришь? Всё время лежит, говоришь? Лады!.. Ну, ешь! А мы пока по граммульке своего лекарства примем.

Он ловко плеснул в два стакана из чекушки, а затем влил себе в горло оставшееся.

Очень скоро Максиму, хоть он и не пил спиртного, стало весело, радостно. Голова закружилась, зашумела. Ерофеич внимательно следил за ним. Потом, переглянувшись с Лёхой и Коляном, сказал:

— А теперь, как в порядочной компании, за карты. Мы с Максимкой на пару играем, очень уж мне он по душе пришёлся. Садись напротив, будем вдвоем сейчас этих сопляков учить.

— Да я плохо играю, только в дурачка немножко.

— Ну и ладно, в «очко» ещё проще.

— А это на деньги? У меня только вот. — И Максим показал бумажку.

— Так мы же с тобой на пару играем. Вот, возьми! — Он достал из кармана пачку денег и, не считая, половину сунул Максиму.

— Да мне нечем отдать, если проиграю.

— Какие могут быть счёты между партнерами? Разбогатеешь — отдашь. Я же тебе верю.

Вот это мужик! Максиму стало смешно: сейчас они будут учить этих сопляков, Лёху и Коляна, сейчас он отомстит им за всё. Колян начал сдавать, а Ерофеич объяснил правила игры. Так это же действительно очень просто!

В начале игры горка мятых купюр перед Максимом даже увеличилась. Хорошо учили они этих сопляков! Особенно не везло Коляну, и он взял в долг у Ерофеича. Тот дал целую пачку, правда, заставив подписать какую-то бумажку. А удивлённому Максиму объяснил, что игра идет только «на интерес», то есть после неё каждый возьмет со стола те деньги, которые у него были до игры, а подпись нужна лишь для проформы. Максим был не очень доволен, потому что после игры у него останется все та же «трёшка», и проучить сопляков он сможет тоже только формально.

Потом Ерофеич дал Максиму выпить чего-то ещё. И дальше он уже ничего не помнил. Вроде бы начал проигрывать, затем взял у Ерофеича в долг, что-то подписывал, может быть, и не раз. Сквозь дрёму показалось ему, что Колян осторожно вытягивает из его кармана ключи от квартиры.

Очнулся Максим только к вечеру, лёжа на диване. Начали собираться ребята, а Ерофеича и след простыл. Максим хотел идти домой, но Лёха заставил его развлекать общество, рассказывать разные истории, хотя голова у него страшно болела, и выдумывалось очень плохо.

О бабушке он вспомнил только сейчас, и его пробил холодный пот. Он увидел, как посерьёзнело лицо Ксении, она нетерпеливо потянула Максима за руку.

— Ну-ка бегом, быстро!

Когда, запыхавшись, они взбежали на пятый этаж, Максим опустил руку в задний карман джинсов, где обычно носил ключи от квартиры, там их не оказалось. Лихорадочно хлопая руками по карманам, он застонал. Но ключи всё же нашлись — в верхнем кармане рубашки, аккуратно застегнутом на пуговицу.

Максим открыл дверь. В квартире было темно, хотя бабушка всегда включала ночничок в изголовье, как только смеркалось. И было тихо, хотя бабушка всегда спрашивала: «Кто там?», прекрасно зная, что, кроме Максима, никто к ним не заходит.

Ксения вошла в спальню и включила свет. Максим проскользнул следом и увидел, что бабушка мертва.

 

2

Бабушку похоронили. А вот с оформлением квартиры всё возникали какие-то осложнения. И завещание, и все остальные документы были в порядке. Но кто-то или что-то мешало. То не могли поставить самую важную печать, а та печать, которую поставили, была недействительной, и все документы приходилось собирать заново. То самую важную бумагу подписывал не самый важный человек, не имеющий права подписывать такие бумаги. А в квартире тем временем отрезали телефон, потом телевизионную антенну. Потом куда-то пропал и сам телефонный аппарат, а затем и допотопный чёрно-белый телевизор. Пропала бабушкина шубейка, побитая молью, и кой-какая немудрящая посуда из буфета на кухне, которую бабушка гордо называла «под хрусталь» и собирала всю жизнь. Максим не знал, что ещё пропало, ведь у них ничего толкового и не было, но бабушка никогда не считала себя нищей, ведь у неё была квартира, заработанная почти за сорок лет труда на ткацкой фабрике, были каждый день хлеб и чай.

Максим чувствовал себя очень плохо: часто кружилась голова, темнело в глазах, тошнило, и даже ночь не приносила покоя. Измучили постоянные кошмары, невероятные сны.

Однажды у него появился участковый лейтенант Тюнькин. Он внимательно осмотрел квартиру, зачем-то очень тщательно и глубоко втягивая носом воздух, как будто к чему-то принюхивался. Затем он взял Максима за руку и подвёл к окну, всмотрелся в его зрачки и сказал:

— Так-так… Пора! — В это время из кухни вышла Ксения.

— А это кто?

— Моя сестра двоюродная.

— Знаем, знаем мы этих сестёр. А тебе, мальчик, надо на медосмотр.

— Никуда я не пойду!

— А ты не усугубляй! Надо значит надо! А то хуже будет!

Ксения вмешалась:

— Что значит надо? Надо, чтобы хуже было?

— Ишь ты! Острит. Дождёшься, что я и тебя куда надо отправлю, на осмотр. Пошли, мальчик.

Ксения увязалась с ними, хотя лейтенант старался помешать этому: «Не положено!»

В поликлинике он посадил Максима в холле, а сам куда-то побежал. Вернулся с целой пачкой листочков, и началось хождение по кабинетам. Максим не запомнил всех врачей, но обратил внимание на таблички на дверях: «Невропатолог», «Психиатр», «Нарколог». А потом ещё в лаборатории брали анализы.

Через несколько часов их медицинской одиссеи Ксения, Максим и Тюнькин, сопровождаемые эскортом врачей, добрались до двери с надписью «Главврач». Ребятам указали на драный дерматиновый диванчик под окном. Тюнькин бодро рванулся в дверь, но щупленький старичок в белом халате загородил ему вход и громко сказал: «Разберемся сами, без вас!» Тюнькин забубнил: «Как это так? Ведь это положено, как это не положено?» Но дверь уже захлопнулась прямо перед его длинным носом. Лейтенант сел невдалеке, закинул ногу на ногу, положил на подрагивающее колено клеёнчатую папку с замусоленными тесёмками и, постукивая по ней пальцами с обломанными жёлтыми ногтями с траурной каёмкой под ними, уставился на Максима, топорща усики и что-то бурча под нос.

Ксения напряглась, как бы вслушиваясь в происходящее в кабинете. А там атмосфера постепенно накалялась, голоса становились громче, но слов было почти не разобрать, изредка произносились какие-то медицинские термины, в которых Максим не разбирался. Наконец, часа через полтора кто-то монотонным голосом начал читать, видимо, заключение. Максим увидел, что Ксюха расслабилась, по её губам пробежала лёгкая улыбка.

Потом их, всех троих, пригласили войти. Главврач, тот самый старичок, обращаясь к лейтенанту, сказал:

— На ваше обращение у нас заключение отрицательное, мальчик практически здоров.

— Как это здоров? — взвился Тюнькин. — Как это практически? Ведь у нас есть данные…

— Всё! Свободны, идите! А мы с мальчиком еще побеседуем, сестрёнка тоже может послушать. — Когда лейтенант вышел, он продолжил: — Мы понимаем, что у тебя сложная полоса в жизни, что ты устал, вымотался. Ведь так? Мы видим, что реакции у тебя заторможены, ослаблены. Всё это пройдет, должно пройти через некоторое время. Тебе надо отдохнуть. Но есть ещё некоторый нюанс, специалисты предполагают, что есть следы воздействия на организм каких-то психотропных веществ, правда, лабораторные исследования этого не подтвердили. Значит, это только предположение. Где вы питаетесь?

Максим ответил:

— Обедаем в столовке, а на завтрак и на ужин продукты приносит Ксения. Правда, иногда заходят друзья, приносят лимонад, конфеты.

— Так, друзья, лимонад… Ну, с этим пока всё. Теперь вот о чём. В июне в Кириллове организуется трудовой лагерь, работа в основном пыльная: прополка картошки, свёклы и что там у них ещё есть. Но обещают хорошо кормить и платить за работу. Места там замечательные — бывшая барская усадьба, клуб рядом, река очень красивая. Рыбалка превосходная, как рыболов со стажем я это знаю. Ты любишь рыбалку? Нет? Ну, ничего, стоит только разок посидеть на зорьке с удочкой — на всю жизнь от этого дела за уши не оттащишь. Читал «Детство Багрова-внука»? Нет? Ну, это зря! А о квартире своей не беспокойся. Я состою в комиссии по делам несовершеннолетних. С милицией мы эту квартиру опечатаем и охрану обеспечим. Я проконтролирую, чтобы документы поскорее оформили, и сообщу тебе. А пока учись, заканчивай учебный год, сестрёнка за тобой приглядит. И решай насчёт Кириллова. Или ещё подумаешь? Согласен ехать? Молодец! Завтра в паспортном отделе милиции найди Миронову Надежду Семёновну, она этим лагерем занимается. Сейчас я ей позвоню, она будет в курсе. Лучше с этим делом не тянуть, заявку подать заранее. Ну, что еще? Всё? У тебя вопросов нет? Хорошо! Тогда до свидания.

Ребята вышли из поликлиники и по аллейке направились к дому. За ними опять увязался назойливый лейтенант. Он что-то недовольно бубнил под нос. Можно было разобрать только отдельные слова:

— Хм-м… практически, значит… пока… ну, посмотрим.

На скамейке около дома их поджидали Лёха с Коляном. Максим хотел пройти мимо, но Лёха, поднявшись, с кривой улыбочкой сказал:

— У нас дело к тебе и к ней. Ксюха, я на тебя не в обиде, здорово ты дерёшься, а мастерство мы уважаем. Где училась? Что молчишь? Слушай, дело такое: мы с обществом решили попросить тебя стать нашим тренером по драке, и платить тебе будем, всё чин-чинарём. Вот тогда мы наведем порядок в городе, всех построим.

Ксюха посмотрела на них со злостью и сквозь зубы прошипела:

— Пошли вон, подонки! Я вот его, Максима, научу, он вам козью морду покажет!

— Значит, война?

— А что, у нас великая любовь была?

В это время подкатил, запыхавшись, лейтенант Тюнькин.

— Ну-ка, ребята, — он поманил пальцем Лёху и Коляна, — пошли со мной.

Они нехотя поплелись за ним, и Максим увидел, что Колян вытащил из кармана бутылку «Фанты» и бросил ее в кусты пыльной акации. Бутылку «Фанты»! В кусты!

 

3

Как только они проникли на территорию Лысых Чертей, то сразу почувствовали, что их засекли. Они — это Товарищество Чистых, как звались они между собой, а для Лысых были просто Псивые. А территорией Лысых была часть Центрального парка, включающая танцплощадку, игровые автоматы, бассейн и, самое главное, — заросли кустарника и деревьев, изображающие некогда аллеи с фонтанами, от которых давным-давно остались груды тщательно раздолбанного железобетона. Лысые допускали всех остальных в киоски на входе в парк, в буфет и с некоторым недовольством — в видеозал, закуток когда-то знаменитого в городе театра.

Чистые — это «главный», Леха Пузырь, Колян Качок, Ксюха и Максим, временно заключившие перемирие. А шли они к игровым автоматам, так как недавно почувствовали, что «однорукие бандиты» почему-то подчинялись Ксюхе, и она безо всякого напряжения могла снять любой выигрыш, даже самый крупный. Но так рисковали они не всегда, чтобы не примелькаться. А вот сейчас деньги нужны позарез, и много: в видеозале шли «Кошмары на улице Вязов», сразу по две серии, а это на все Товарищество получалась огромная сумма. Да хотелось бы попутно усладить душу «Фантой», мороженым и жвачкой. Вот тогда был бы полный кайф!

Они разрабатывали свой план два дня. В зал игровых автоматов был послан тайный лазутчик, недавно приехавший в город Витёк. Он неплохо разбирался в компьютерах, играл сам. Товарищество снабдило его всей наличностью, которую смогло собрать, и Витёк уже несколько дней вертелся в зале, сам играл понемногу и внимательно наблюдал. Он доложил, что самый большой куш можно сорвать в покере. Часам к пяти там набирается несколько сотен рублей. Днем подъезжают подвыпившие «крутые» с тугими кошельками, суют монеты во все автоматы, проигрывают и с гоготом уходят на очередной заход в кафе. А вот к вечеру бывают более серьёзные люди, пытающиеся заработать хотя бы на бутылку, и некоторым это удаётся. После шести часов механик по автоматам перестраивает компьютеры, выгребает накопившиеся деньги, и потом много уже не выиграешь.

Ксюха согласилась не сразу. Колян с Витьком начали учить её покеру, но она коротко бросила:

— Не тарахтите, лучше вас знаю…

И откуда она всё знает? Но они не раз уже убеждались, что она не врёт. По плану Максим с Ксюхой, как «мелкие», идут впереди, быстро снимают выигрыш и линяют. Если случится шум, то Лёха с Коляном прикрывают их отход. Скорее всего, выстоять им удастся несколько минут, причём с большими неприятностями, но за это время Ксюха должна непременно отдать деньги Витьку и быстро уматывать из парка.

Но с самого начала всё получилось не так. Уже на входе в парк, как только Чистые миновали ворота, со скамейки встали двое вполне серьёзного вида пацанов, которые в качестве почётного эскорта последовали за Максимом с Ксюхой.

— Ксюх!.. — зашептал Максим.

— Вижу. Не дёргайся. Всё будет нормально. Веришь?

Максим ей верил. И она ни разу его не подводила. На крыльце зала игровых автоматов стояли ещё двое Лысых. Они сосредоточенно дымили сигаретами и вроде бы как никого не замечали.

Ксюха замедлила шаг и зашептала Максиму:

— Видимо, Витёк продал. Как только снимем куш, я отдам тебе конверт с деньгами. Ты сразу же выбегай. Кричи Лёхе: вот они! И покажи деньги. А сам со всей скоростью сматывайся отсюда вон по той дорожке, там за будкой есть дыра в заборе. Беги быстро, как только сможешь. Понял?

— А ты?

— Обо мне не беспокойся. Всё будет нормально.

И действительно, вначале всё пошло как по нотам. После получения выигрыша в дверях она сунула Максиму в руку конверт. Он развернулся, выскочил из зала и уже подошедшему Лёхе заорал на бегу:

— Всё нормально! Вот они! Дуй за мной!

Лёха с места включил третью скорость. Сзади, едва поспевая, тяжело топотал и шумно дышал Колян. Даже у него, если припекало задницу, мысли вертелись быстрее, а ноги тем более!

Лысые обалдело смотрели на них, никак не могли врубиться, что же случилось. Но всё же четверо бросились вдогонку. Когда Чистые выскочили к будке, слепленной из ДСП у самого забора, где раньше была дырка, на площадке перед нею возникло ещё двое Лысых. Да, враги предусмотрели всё! Уже на ватных, подгибающихся ногах Максим подбежал к будке и, тяжело дыша, привалился к стене, где корявыми буквами было выведено «Эльдорадо». Лысые подошли, уже не спеша.

— Ну что? Не дёргайтесь, ребята, подышите спокойно! Подойдет сейчас вся наша группа, и будем серьезно разбираться, — прошепелявил фиксатый.

Можно сказать точно, чем бы обошлась Чистым эта разборка, но тут сзади открылась дверь, вышел парень лет двадцати и с улыбкой сказал:

— Добро пожаловать в «Эльдорадо»!

Чистые замялись, но он настойчиво продолжал:

— Заходите, ребята, вижу, у вас тут серьёзные дела, но мы всегда на стороне слабых.

— Э! Э! Мужик! Это наша добыча! Не нарывайся на неприятности!

Парень пристально посмотрел на фиксатого.

— Не простуди лёгкие, а то зуб вылетит!

Ребята вошли внутрь, и тут же следом проскользнула Ксюха. Во молоток! Всюду успеет! На её щеке багровела глубокая царапина, Максим протянул ей носовой платок, но она только отмахнулась:

— Пустяки, сейчас затянется!

Внутри было довольно просторно и, несмотря на затрапезный внешний вид, уютно. Компьютерные мониторы, стойки с разноцветными огоньками, шкафчики, белый кухонный стол с кофеваркой, несколько кресел.

— Присаживайтесь, леди и джентльмены. Кофе, «Пепси», «Фанту» или что покрепче? — Это уже сказал мужчина постарше, в яркой футболке, не скрывающей, а скорее подчеркивающей впечатляющую мускулатуру. — Разрешите представиться, Степан. Для друзей — Стив. А этого мальчика зовут Борис.

— Можно просто Боб, — кивнул тот.

— Алексей. — И Лёха коряво сунул свою пятерню.

— Николай, — как-то смущённо произнес Колян.

— Ксения, — почему-то очень хмуро сказала Ксюха, внимательно всматриваясь в Степана.

— Максим, — тихонько проговорил самый младший в их компании.

Гости расселись в кожаных, очень удобных креслах, и в это время снаружи раздался грохот.

— Мужики, на переговоры! Иначе мы разнесём ваш гадюшник! Козлы! Откройте! Выходите!

— Боб, сходи, успокой этих идиотов! А вы не волнуйтесь, на этот раз ваши неприятности позади.

Боб выскользнул за дверь. Сначала раздались крики, шлепки, затем вопли, какой-то придушенный писк, удаляющийся топот и постепенно затихающие стоны.

Боб вернулся, бросил на стол нунчаки:

— Посмотри, Стив, как классно сделаны: эбонит, накатка, воронёные кольца. Ребята, не знаете, кто такие делает?.. У нас, ребята, с этими козлами свои счеты. Они, можно сказать, «крыша» видеозала. Мы тоже хотели поставить павильон с автоматами на входе. Привезли настоящие, интересные программы, не то, что там у них, сплошное дерьмо и старьё. Так вот, эта банда разгромила склад и аппаратуру куда-то увезла. А это уже серьёзно, важный повод для того, чтобы их не любить. То, что вы видите здесь — крохи от былого изобилия. Кстати, ребята, отдохните, садитесь за мониторы. Мы несколько программ восстановили, попробуйте сыграть. Нам тоже интересно посмотреть, может, надо что отладить.

Стив начал объяснять правила Лёхе и Коляну, а Боб подошел к Максиму с Ксюхой.

— Ты, мальчик, садись за футбол, думаю, правила знаешь. А вот девочке досталась самая сложная программа, компьютер нового класса. Если хочешь, я переключу управление на клавиатуру. Из деталей, что появятся вот здесь, надо собрать в центре такую же фигуру, которая будет в этом углу. Время — деньги. Понятно?

Максим немного погонял мяч. Довольно интересная игра. Он играл в футбол на нескольких типах приставок. По сравненению с ними здесь всё было как-то более объёмно, ярко, динамично, как во время настоящей игры, показываемой по телевизору. Конечно, если бы в зале стоял такой компьютер, он никогда бы не подошел ни к «Денди», ни к «Сеге».

Скоро счёт стал довольно неприличным, и не в пользу Максима. Он повернулся в сторону Ксюхи. Боб стоял за её спиной и внимательно смотрел на монитор. Только что в правом верхнем углу возник неправильный четырёхугольник, а в левом — детали для его сборки. Это Максим тоже понял. Но то, с какой скоростью Ксюха отбраковывала ненужные и набирала координаты подходящих деталей, было поразительно. После того как четырёхугольник был составлен, появилась какая-то невероятная фигура из кривых линий да ещё с дырками внутри. Ксюха сдвинула брови, сжала зубы, отодвинулась немного назад. Такой серьёзной Максим её ещё никогда не видел. Заметно было, как она напряглась, но движения оставались такими же быстрыми и точными. Максим не смотрел на мельтешение на мониторе, а только на её лицо, на то, как на висках девочки появились бисеринки пота. Только потом Максим обратил внимание на лицо Боба, оно было почти таким же сосредоточенным, как и у Ксюхи: сдвинутые брови, сжатые зубы. Но, казалось, он не видел монитора. За секунду до того, как он повернулся к Стиву, Максим тоже посмотрел туда. Стив внимательно смотрел на монитор. Это длилось только мгновение.

Боб со смехом произнёс:

— Ну, девочка, тебе крупно повезло! Ты собрала такую фигуру меньше чем за минуту. Конечно, это случайность. Надо отладить программу, иначе мы разоримся. А ты всего за несколько минут заработала больше полсотни рублей. Поздравляю!

Лёха хыкнул, раскрыл рот, выпучил глаза, да так и застыл с дурацким выражением лица. Боб вытащил из кошелька деньги и протянул их Ксюхе. Она посмотрела на деньги, потом на Максима, на Лёху, взяла бумажки и положила их на стол. Лёха зашипел:

— Бери! Ты что, дура? Дай сюда! — Сграбастал бумажки корявой пятернёй, тщательно пересчитал и убрал в карман брюк.

Стив сказал:

— Видите, ребята, какие интересные игры! Были у нас и ещё более интересные и сложные. Но, как я говорил, нам крупно не повезло. Правда, не без помощи этих бандитов недоделанных… А у нас есть ещё такая штука. Вот матовое непрозрачное стекло, а под ним появляются значки, фигурки, картинки. Ты, мальчик, положи руку на монитор и говори, что там нарисовано. Сначала на этом мониторе будет десять картинок, одна из них — снизу, закрытая. Попробуй назвать её.

Максим сначала протёр вспотевшие ладони носовым платком, положил руки на монитор, ничего не почувствовал, но сказал.

— Баран, — ибо одна из картинок изображала барана с огромными загнутыми рогами.

— Гы-гы… Сам ты баран! — заржал Лёха.

— Нет, верно! — сказал Стив и вывел картинку с бараном на монитор.

Потом ещё несколько раз Максим угадывал, но чаще ошибался, особенно когда снизу была вообще неизвестная картинка.

Следующим сел Лёха, но ни у него, ни у Коляна вообще ничего не получалось. Снова посадили Ксюху. Но её картинки даже не показывали на мониторе, не говорили о правильности угадывания. Ребята не знали её результатов, но чувствовалось, что хозяева компьютеров озадачены. Стив, помолчав, сказал:

— Это, ребята, очень важный тест. Можно сказать, имеющий научное значение. У тебя, девочка, очень большие способности. Так вот. Мы специально проверили вас, потому что знаем, где хранится украденная аппаратура. Там замок хитрый, работает примерно по такому же принципу. Просто надо угадать код замка, всего несколько цифр. Вот Ксюше, скорее всего, это удастся. Конечно, мы хорошо заплатим, вам надолго хватит, чтобы не злить Лысых выигрышами в их зале. Хватит и на видеотеку, и на мороженое. Нужно только твое согласие, девочка… Оксана, сделай нам кофе!

Из-за шкафов вышла стройная симпатичная девушка, и вскоре ребята кайфовали за кофе, от которого даже Лёха был в восторге. Прежде чем ответить, Ксюша долго смотрела на Максима, потом на Лёху, который сжимал кулаки, дулся, краснел и подпрыгивал от нетерпения, потом сказала:

— Согласна!

 

4. Колюшка. Кириллово — Рыжовские пруды

Деревенский дурачок Колюшка, мужик сорока с лишним лет от роду, одетый в «спортивки» с мотнёй по колено и заскорузлый от грязи пиджак неопределённого цвета, продранный под мышками, шёл привычным маршрутом по обочине дороги из родного Кириллова в сторону автобусной остановки военного городка. Ноги с вывороченными внутрь ступнями в стоптанных кирзовых сапогах с отстающими подметками месили бурую грязь.

Говорят, что раньше он был вполне нормальным человеком, бригадиром животноводов колхоза «Верный путь». Как-то раз под вечер возвращался из Серпейска на рейсовом автобусе со всем своим семейством — женой и двумя сыновьями. Шёл дождь, дорожный асфальт блестел в свете фар. Из-за поворота показался грузовик с армейскими номерами, который мотало по дороге от обочины к обочине. Водитель автобуса, уходя от столкновения, резко вывернул руль. Автобус, сбив ограждения, несколько раз с лязгом и грохотом перевернувшись, сполз по насыпи и замер посреди русла неглубокого ручья. Восемь пассажиров погибло, в том числе и вся Колюшкина семья. Водитель грузовика, солдат срочной службы, отмечавший с дружками сто дней до приказа, загремел в дисбат. А Колюшка двинулся рассудком, полгода провел в дурдоме, но достижения советской психиатрии были не в состоянии вернуть ему душевное здоровье. Поскольку он не был буйным, а дальнейшее лечение, по мнению врачей, не имело смысла, его вернули на постоянное место жительства в деревню Кириллово под надзор старшей сестры. Но та, вдовая алкоголичка со стажем, особо не утруждала себя заботой о брате. И он шатался по деревне и окрестностям, предоставленный сам себе и Божьему милосердию. В свой дом, стараниями старшей сестры лишённый мебели и прочей обстановки, Колюшка возвращался только на ночлег, да и то не всегда, и коротал ночные часы на плоском как блин матрасе.

А утром, как будто отрабатывая ежедневный урок, шел на автобусную остановку встречать жену и детей. Вот и сегодня, покрутившись среди пассажиров, насобирав полный карман сигаретных окурков, не дождавшись приезда родных (наверное, завтра приедут), он поплелся по лесной дороге на пруды, мусоля беззубым ртом кусок черствого хлеба, подобранный в мусорной урне.

Он шел по дороге из бетонных плит и бормотал себе под нос: «Блазени нисие духом, ибо их есь Салсвие Небесное…» — цитату из Нового Завета, выученную по настоянию богомольных кирилловских старух.

— Колюска — халосий, — говорил он, улыбался и гладил себя по небритой щеке, заросшей жестким сивым волосом.

Он вышел к Рыжовским прудам и уныло побрел по берегу, собирая прибрежную гальку и швыряя камни в воду. Шел, шепелявил беззубым ртом: «Блазени нисие духом…», ничего не замечая вокруг, погруженный в темный омут своего безумия.

— Гляди-ка, Колюшка-дурачок идет, — толкнул Ванька Попов Мишку Кретова локтем в бок. Ребята ловили на прудах, недавно освободившихся ото льда, ротанов, и маленькое пластмассовое ведерко уже наполовину было заполнено богатым уловом.

Колюшка безучастно плелся мимо.

— Сейчас увидите концерт! — заверил приятелей Вовка Иванов, милицейский сынок. — Эй, Колюшка, поди-ка сюда!

Тот замер, как вкопанный, медленно повернулся в сторону ребят и нерешительно приблизился к ним, остановившись в трех шагах. Его руки безвольно висели вдоль тела.

— Кусать хоца! Кулить хоца! — законючил Колюшка.

— Вот тебе рыба. Вкусно! — ухмыльнулся Вовка, доставая из ведерка склизкого ротана, который еще трепыхался и шевелил жабрами. — На, ешь!

На глазах у изумленных малолетних мучителей дурак с аппетитом захрустел живой рыбой, перемалывая ее беззубыми деснами. Слюна, смешанная с рыбьей кровью, стекала по подбородку.

— Я щас сблюю! — сказал Ванька, передернувшись от отвращения и сплевывая на песок.

— Подожди! То ли еще будет. Второе отделение концерта! — торжественно объявил Вовка.

Колюшка между тем прожевал рыбу и проглотил вместе с внутренностями, довольно утер рот рукавом пиджака, рыгнул и снова заныл: — Кулить хода!

Вовка прикурил сигарету без фильтра и протянул ее Колюшке огнем вперед. Тот засунул тлеющий конец в рот и довольно задымил.

— Холосо!

— Ну, теперь проваливай, не мешай нам рыбу ловить! — злобно прикрикнул на него Мишка. — Пошел вон, дурак!

Колюшка непонятливо топтался на мосте, переводя взгляд с одного мальчика на другого.

— Убирайся отсюда, понял?! — Мишка швырнул в дурака камень, угодивший тому в колено. Колюшкино лицо собралось морщинами, как печёное яблоко, и он громко заплакал. Осыпаемый градом камней, он медленно отступил в сторону и, продираясь с ревом сквозь кусты, закричал: — Мальциски — плохие, Колюска — халосый!

Неисповедимые пути вывели Колюшку к военным складам. Он бесцельно пошел вдоль забора, утирая грязным кулаком слезы. Затем вдруг резко остановился и повернулся к забору. Глаза его широко раскрылись, зрачки расширились, нижняя губа безвольно отвисла.

— Эй, ты чего там стоишь? — окликнул его часовой с вышки. — Здесь стоять запрещено. Уходи-ка отсюда подобру-поздорову.

Колюшка запрокинул скованное страхом лицо и закричал:

— Тама…, тама… — он неопределенно махнул рукой в направлении ангаров. — Оцень стласна! Оцень плоха!

— Что ты там бормочешь? Ну-ка быстро убирайся отсюда, а не то я стрелять буду! — В доказательство своих слов солдат передернул затвор и направил ствол в Колюшкину сторону. Тот обхватил голову руками и кинулся прочь. Вернувшись под вечер домой, он ворочался на грязном матрасе у стены, бездумно смотрел в потемневшие окна и причитал:

— Оцень стласна, оцень плоха!

 

5. Майор Веригин. Серпейск

В десять тридцать утра уполномоченный КГБ по Серпейскому району майор Веригин, а в разговоре между своими просто Ерофеич или Дед, вошел в свой служебный кабинет. Все еще было пасмурно, дождь, поливавший всю ночь, не закончился, вопреки бодрому заявлению Гидрометцентра. В грязное, заляпанное непонятно чем уже много лет назад окно царапались и стучались ветви шиповника. По жестяному подоконнику шлёпали тяжелые капли. На душе было привычно паскудно. Ерофеич уселся в допотопное деревянное расшатанное кресло, стоящее боком к окну, опустил плечи и уставился в грязный, заплеванный, давно не крашенный пол. Не хотелось ни на что смотреть, ни о чем думать. Не хотелось ничего делать. Вон в углу столик уже покосился под весом груды бумаг, накопившихся за несколько месяцев. В основном это были анкеты, которые надо распечатать, разослать по адресам для получения допусков. Но, может быть, там было и что-то срочное.

На хрен! Где же этот раздолбай, юный чекист-самоделка? Во, наградили помощничком на старости лет! Видимо, опять девок по кустам гоняет. С его аппетитом никакой дождь не помеха. Надо бы его за машинку посадить, пусть хоть одним пальцем по странице в день шлёпает, все-таки какая-то польза от него будет.

Конечно, Ерофеич понимал, что этого юного наглеца не удастся заставить хоть что-нибудь сделать, но хотелось для собственного уважения считать себя начальником. Он вытащил из пачки, лежащей на столе, сигарету, размял её, закурил, но через пару затяжек, не затушив, запустил ее в угол. Насколько же паскудный вкус у этой «Примы»! А сопляк на глазах у начальника смолит «Мальборо» или этого, как его?.. — склероз! — «Верблюда». В такой депрессии он находился уже давно, все не получалось, все опротивело. Но надо было держаться ещё почти год до законной пенсии.

Наконец в коридоре послышались шаги, к тому же этот гад мурлыкал под нос привычное битловское «Естедей». Ерофеич начал заводить себя. Ну, сейчас он выдаст этому цветику!

Лейтенант Коняев прошел за стол, на место начальника, плюхнулся на заскрипевший стул, привычным движением вытащил из кармана пачку «Кэмела» (ну, конечно же, «Кэмел»!) вместе с очень уж легкомысленной, даже на взгляд много чего повидавшего начальника, зажигалкой.

Майор хмуро, из-за плеча, медленно поднял глаза на своего лихого подчиненного. А тот был явно чем-то доволен. Ерофеич давно, может быть, с самого детства, ненавидел такие юные розовые упитанные рожи, а у этого ещё и торчащие крупные уши да кучерявые чёрные волосы. Ох, и выдавал он им по полной норме в своё время, молодой опер Веригин! Люди, возможно, до конца жизни не могли понять, за что с таким остервенением молча крушит рёбра и лихо выбивает зубы этот коренастый, со злобным прищуром серых свинячьих глаз, зверюга. Может быть, кто-нибудь и спросил бы, но за всю последующую жизнь Веригин своих «крестников» не встречал.

— Чего киснешь, Дед? Всё путем! Начинается самое интересное дело в твоей практике. Можешь вертеть дырку на кителе под орден. Есть ценная оперативная информация. Я добыл.

— Какую ты, на хрен, информацию добыл? Опять под юбкой какой-то? Почему без согласования со мной? Я ведь должен дать разрешение на разработку любого мероприятия как твой начальник. Ты что, службу не знаешь? Вылетишь отсюда, к черту, как пробка. Нашел тёпленькое местечко…

— Ты что, старый идиот, не опохмелился или ещё что?!

Майор Веригин от изумления открыл рот, начисто позабыв все теплые слова, которые он только что приготовил для воспитания своего подчиненного. Но ещё больше он удивился, когда поднял глаза на лейтенанта. А тот изменился даже внешне. Теперь вместо лопухастого салаги перед Ерофеичем сидел властный жестокий начальник. Майору захотелось сжаться в комок и стать незаметным.

— Ладно, Дед, слушай. У нас нет времени. Я сейчас коротко объясню ситуацию. Если сможешь, то все намотай на ус. Если что напортачишь, то завтра же вылетишь на остров Врангеля. Знаешь, где это? Знаешь-знаешь, ты недалеко от тех мест вохрил когда-то. Так вот, если ты думаешь, что такое важное место, как Серпейск, отдадут под наблюдение такому обалдую, как ты, то ошибаешься. Здесь кругом на десятки километров сплошь особо важные и государственного значения объекты. Нужно, чтобы ты был на виду. Чтобы понять, что ты туп, как пробка, ни своим, ни чужим, долго разбираться не надо. А под тобой работают десятки не худшего качества оперативных работников. Вот это тебе пора узнать, но никому, ни вверх, ни вниз, ни вбок об этом ни слова. Так вот, просочилась информация из одного НИИ, занимающегося разработкой биологического оружия страшной, пока непонятной ещё силы. И эта информация, как нам кажется, дошла и до ЦРУ. Пока ещё мы не убеждены в этом на сто процентов, но близко к этому… Следующее, о чем я должен сказать. Мне только вчера удалось подсадить «жучка» в халупу «Эльдорадо». Знаешь, где это и что это? Не знаешь, так и ладно. Так вот. Сегодня ночью на прослушке я уловил, хотя и слышно было отвратно, фамилию учёного из этого НИИ и слова «склад в Кириллове». И что-то про подготовленную комиссию. Думаю, что они по спутниковой связи передали всё своему начальству. А потом, как мне кажется, они как-то обнаружили «жучка», потому что раздался треск, а через несколько минут «Эльдорадо» загорелось. Парней оттуда прихватить не удалось. Вероятнее всего, сейчас события будут развиваться очень быстро. Тебе времени на сборы пять минут. Звони в гараж, чтобы был готов уазик полностью заправленный, и оружие не забудь. Шофёр пусть сюда подгонит, к подъезду, а потом я с тобой за шофёра поеду. Там изображай из себя большого начальника, но без моего слова никуда не лезь, а я постараюсь незаметно поработать. Конечно, там ещё будет много всяких людей, и наших, и не наших, и бесполезных, и вредных, так что имей в виду. Ну что, вперед, начальник, на подвиги! Выпей пару капсул вот этого, мозги будут быстрее вертеться… Да, вот ещё что я у тебя хотел спросить. Ты чего к мальцу привязался, квартиру, что ли, хочешь к лапкам прибрать? У тебя и так хабара, должно быть, целые горы. Да и тайнички, видимо, есть.

— А вот это не твоё дело, — огрызнулся Дед. — Если кусочек-другой ещё можно приобрести, так только дурак не постарается.

— Словом, я тебя предупредил. Так что аккуратнее там.

Майор Веригин встал с кресла, незаметно покосился на сиденье, нет ли там мокрого пятна, и подошёл к телефону.

 

6. Подполковник Клишев. Дача начальника — Управление — в/ч 42215

Настроение у подполковника Клишева было паршивым. Вот уже третью ночь ему не удавалось поспать более двух-трех часов кряду. Ладно, первая ночь была полна приятных воспоминаний. И в ресторане погудели вполне в меру, а не так, как обычно, до упора. Да и встреченная там давняя подруга юности оказалась ещё очень даже в форме. Она сразу же согласилась продолжить приятную встречу в более спокойном месте. А таких мест у Клишева было всего три по штату, но одна уютная квартирка отлично подходила для таких встреч: вся в коврах, с пачками нераспечатанного импортного постельного белья на полке в гардеробе, с удивительным набором всяческих коньяков-ликёров в баре, с любыми деликатесами в холодильнике, за свежесть которых можно было ручаться, они там менялись ежедневно, как на скатерти-самобранке. За всем этим следил специально нанятый человек, очень свеженькая и пухленькая дочь какого-то начальника, а по должности младший криминалист отдела. Но была ещё одна занятная штука — не виданный никогда ранее музыкальный центр с прибамбасами всякими (аппаратура аудио-, видео-, инфракрасного и даже рентгеновского спектров, запись в Управление всего этого; пейджинговая связь с несколькими экранчиками, каждый из которых можно было дистанционно включить, чтобы видеть только самому; можно было даже проверить наличие возможных «жучков» у посетителя), но Клишев был уверен, что этих самых прибамбасов там ещё больше: или у них Управлении мало мужиков-умельцев, способных подковать блоху и на острие иглы всунуть необходимое число нужных улучшений?! Насчет последствий встречи Клишев не волновался, расходы на подобные мероприятия проходили по статье «оперативная работа», а ведь это работа, сопряженная с осложнениями и перегрузками. Да и не многие люди из их Управления такой работой занимались на зависть остальным, кому не положено по штату. По поводу следов этой встречи Клишев тоже не сомневался, этой мурой уже забиты все хранилища Управления — и компьютерные, и магнитные, и бумажные, и всевозможные; там пропадало с концами многое и поинтереснее. На всякий случай можно попросить за дармовую бутылку Гешу из монтажной вырезать самые горячие куски.

Жена могла догадываться о сущности таких дополнительных дежурств. Но куда ей было деваться после двадцатилетней совместной жизни? Тем более что и кожа, и рожа, даже в те далекие годы не самого лучшего качества, теперь уже окончательно потеряли всю привлекательность. Отец её, который по мере сил тащил за шкирятник Ивана Васильевича по служебной лестнице, иногда даже мордой по ступенькам, давно не у дел (случилось, что лизнул не того и не туда). Так что рыпаться было не по силам. Учиться после школы не училась и не работала ни дня, валялась перед телеящиком, впулившись в зарубежную многосерийную муру, вместе со стаканчиком того, что было жидкого в холодильнике. А на ночь оставался целый шкаф конфискованного порно и проворная домработница Наташка.

Вторую ночь пришлось просидеть на прослушке. А вот прошедшая никаких приятных воспоминаний не оставила. Обычный преферанс у начальника после русской баньки с умеренным возлиянием. Когда-то Клишев был преферансистом квалифицированным, мог и рискнуть тогда, когда предчувствие этого требовало, но мог и часами выжидать на распасовках или изредка отдавать положенные висты на шестерных, если карта упорно не шла. Но куда как забавней было играть в молодости, в своей компании на интерес (больше чем на бутылку Клишев за всю жизнь не проигрывал, даже в тех случаях, когда шла сплошная «чёрная полоса»), а то и попросту на азарт. А сейчас даже карты опротивели, но отказываться от пульки у начальника было не принято, уходили из устоявшегося кружка своих людей только после событий чрезвычайных и навсегда. Как обычно, после таких трудов негласно разрешалось понежиться в своих (или чужих) постелях до обеда, а потом собирались в кабинете начальника на коротенькое совещание.

Так было заведено давно. Но сегодня утром, часов в семь, когда игра заканчивалась, и собирались уже расписывать, начальника позвали наверх, в домашний кабинет. Все поняли, что если приглашают в такое время к закрытой связи, то случилось что-то серьезное. Генерал вернулся через десять минут осунувшимся, посеревшим. Коротко бросил:

— К нам едет ревизор из главка. Приказано собраться в Управлении к девяти.

В половине девятого весь состав отдела, восемь человек, построился в зале перед кабинетом начальника. Было тихо, все молчали, лишь начальник поскрипывал новыми, специально по этому случаю надетыми лаковыми сапогами.

Без десяти девять в зал быстро вошли двое в штатском: впереди коренастый человек с ежиком седых волос, а за ним, как водится, кучерявый, с иголочки одетый «качок» с папкой под мышкой. Дед, так Клишев назвал его про себя, пробежал по сотрудникам отдела быстрыми мышиными глазками, сухо сунул руку начальнику и повлёк его за собой в кабинет. «Качок», естественно, сунулся за ними, тщательно прикрыв за собой двойные двери. Клишев задумался о чем-то своем, заветном, поэтому не заметил, как раскрылись двери, и бархатистый голос супермена произнес:

— Прошу войти подполковника Клишева!

Тот вздохнул неслышно, про себя, и вошел в хорошо знакомый кабинет. Дед сразу же взял бык за рога:

— Мы предлагаем вам выполнить важное задание. Готовы?

— Так точно!

— Пригласите сюда майора Розинкина и подождите нас в приёмной. Поедем на инструктаж.

Клишев вышел, подошел к Розинкину и показал ему молча на двери. Тот вроде бы побледнел, шумно выдохнул и, щёлкнув каблуками, вошел внутрь, чтобы через минуту вернуться. Никто ничего не спрашивал, интересоваться здесь было не принято. Еще через пару минут вышел и генерал, сопровождаемый штатскими товарищами. Дед подошел к Клишеву.

— Если не передумали, то едем на инструктаж. А майору Розинкину генерал даст свою машину (шофёр будет наш), его отвезут куда надо.

Было холодно. Солнце недавно взошло, дул прнзительный ветерок, гоняя неизестно откуда взявшийся в таком святом месте мусор. Генерал уставился на все эти пачки и окурки, как бы желая испепелить их взглядом, попытался отфутболить смятую пачку «Явы» и тут же едва не шлёпнулся на крыльцо, вымощенное плитками полированного гранита, поскользнувшись на подошвах своих лаковых сапог. И шлёпнулся бы, пожалуй, не подхвати его шедший ближе всех к нему супермен. И это тоже вспомнилось Клишеву на пустынной лесной дороге. Розинкина посадили в генеральскую машину, видимо, впервые за всю его недолгую службу в Управлении. За руль сел еще один человек в штатском, вышедший из неприметной «шестёрки», стоящей поодаль. Генеральский лимузин унёсся, только много позже Клишев узнал, что поехали они в Главное управление железнодорожных сообщений срочно оформлять воинский эшелон на химический полигон в Поплесецк.

Клишева подвели всё к той же «шестёрке» и усадили на заднее сидение рядом с упитанным качком. Машина только внешне казалась обычной, а внутри была похожа на кабину истребителя, судя по обилию приборов, переключателей, сигнальных лампочек.

Ехали совсем недолго. Через несколько кварталов свернули к незаметным заржавленным воротам, которые тут же раскрылись. В глубине двора стоял обычный фургон на базе КамАЗа, куда по лесенке поднялись вчетвером, на этот раз вместе с шофёром, или кем он там был на самом деле. Внешне так обычный шоферюга в потрепанной кожаной куртке и выцветших джинсах.

Внутри фургон был разделен пополам, все расселись вокруг столика, закрепленного посреди тамбура. Распахнулась дверь во вторую половину, и Клишев увидел, что если «шестёрка» была оборудована как самолет, то внутри основной половины фургона был никак не меньше чем командный пункт космической станции. Оттуда вышел одетый в какую-то странную куртку, похожую на лётную, невысокий, коротко подстриженный брюнет. Видимо, он тоже был начальником, потому что сопровождающие встали. Он кивнул им, а Клишеву подал руку. Пожатие было сухим и крепким. Обращаясь к Клишеву, он сказал:

— Их я сегодня уже видел. А у вас как настроение? Хорошее? Это значит отличное! Перейдем сразу к делу, а оно очень срочное. Выбрали мы вас, Клишев, потому что вы служили в той воинской части, куда придется поехать. Долго рассказывать нечего. Как вы знаете, мы подписали международный договор о запрещении разработки химического и бактериологического оружия. Пришлось прикрыть много очень современных предприятий и прекратить работы по перспективным направлениям. Кое-что успели припрятать. Так вот, на химскладе известной вам части есть несколько емкостей с маркировкой «икс-два». Мы толком сами не знаем, что это такое, но, скорее всего, для последующих разработок очень важное. Все дело в том, что американцы раскопали что-то об этих бочках и, скорее всего, там можно ждать международной комиссии. Могут быть крупные неприятности. Так вам, Клишев, предстоит сделать простое и ответственное дело: проследить за погрузкой и отправкой этих бочек. И ещё одно: проконтролировать отправку всех людей, задействованных в этой операции, и техники через железнодорожную станцию Ворожейск на полигон в Поплесецк. Ваш коллега майор Розинкин к этому времени подгонит туда платформы и теплушку. Всё очень просто. Помогать вам будет командир части, мы дадим пакеты на этот случай. И последнее: во всём слушайтесь вашего шофера. Зовут его Георгий Степанович, человек он опытный, у него будет всё необходимое для безусловного выполнения задачи, даже сверх этого, на всякий случай. Вопросов нет? Тогда вот несколько пакетов. Красные отдавать по одному командиру части. А ваши — белые. Первый вскроете по прибытии в часть.

Клишев расписался в ведомости за десяток пронумерованных пакетов, которые положили затем в портфельчик, очень похожий на те, с которыми бегали раньше в первые классы.

— Прошу обратить внимание, что дело это особой секретности, государственной важности. Вопросы? Все ясно? Тогда в добрый путь! Прибудете, всё подготовите, а исполните ночью, после полуночи.

Дед с качком остались в фургоне, а Клишев, сопровождаемый таинственным шофёром, отправился на выполнение задания. Но чисто получается только на бумаге. Уже километров через двадцать Георгий Степанович, желая ухарски подрезать какую-то навороченную иномарку, выехал на обочину, где плотно сел в грязь на брюхо. После некоторого раздумья он связался по рации с кем-то, и через полчаса к ним подошёл заляпанный навозом по самую заглушку трубы трактор «Беларусь». Из кабины выскочил мужичок невыразимо грязного облика и, радостно хлопнув руками, взвизгнул:

— Вот и есть пузырь на подлечение, а то с утра никак не работается!

Георгий Степанович буркнул:

— Если через пять минут не вытащишь, так я тебя на пятнадцать пузырей раскатаю.

Тракторист полез в кабину.

— Вот так вот я тебя буду вытаскивать! — злобно выпалил он, сопровождая слова всем понятным жестом. — А то все с гонором, а Митька вкалывай на них, как при царе, а ведь говорят по деревне, что рабство отменили.

Георгий Степанович не спеша открыл дверцу, подошел к взбирающемуся в кабину трактористу, сдернул его за штаны с лесенки, поддал ногой в живот ещё до приземления, а затем добавил кулаком в бок. Мужичонка растянулся на обочине, раскинув руки. Глаза его закатились, и сквозь многодневную щетину и грязь проступила желтизна кожи. Георгий Степанович подождал пару минут, потряс тракториста за плечо, плеснул ему в лицо воды прямо из лужи, а потом ещё поддал ногой в бок. Лицо тракториста в грязных разводах задрожало, глаза побегали-побегали и остановились на Георгии Степановиче. Тот рявкнул:

— Ну что, дошло теперь? Или добавить?

— Вы так бы сразу и сказали: господа — мафия, так мы сейчас для вас моментом… в лучшем виде… мы завсегда…

Он перевернулся на живот, после нескольких попыток встал на ноги и, покачиваясь, подошел к трактору:

— Голодный я шибко, так что сам шлёпнулся, вы уж извиняйте.

Георгий Степанович поковырялся в бардачке, вынес бутерброд, и тот исчез во рту тракториста, как будто его и не было. Шофёр вздохнул, достал ещё один бутерброд, последовавший туда же и с той же скоростью. Георгий Степанович проворчал:

— Работали бы так.

— Извиняйте, а капельки для сугреву не будет? Замёрз я сильно…

— Не наглей! Вытащишь, тогда видно будет.

Но выскочить скоро не удалось, лопата у тракториста оказалась с таким коротким черенком, что ею хоть суп хлебать, по меткому выражению Георгия Степановича. Тракторист быстро-быстро, как кролик, принялся выгребать грязь голыми руками из-под передка машины, чтобы закрепить трос. Но мёрзлая грязь не поддавалась. Георгий Степанович достал из багажника сапёрную лопатку и скоро откопал крюк.

— Нам бы такие! — восхитился тракторист.

— Всё равно через день пропьёте!..

Пока вылезали на дорогу, прошло ещё полчаса. Тракторист достал продавленную грязную алюминиевую кружку. Георгий Степанович плеснул немного из фляжки и подал ещё бутерброд. Тракторист выдохнул и выцедил из кружки влагу.

Лицо его вытянулось, и он недоуменно посмотрел на Георгия Степановича.

— Это «Пепси-Кола», друг. Самый ценный напиток в твоём состоянии. Ну, бывай здоров!

Вроде бы и недолгая дорога оказалась как заклятая. Только отъехали километров на пятнадцать — впереди огромная пробка, ни туда, ни сюда. Георгий Степанович походил, узнал, что делается, и снова сел, недовольно бурча, за руль:

— Из Москвы в «Еноты» едут охотники, десять-пятнадцать генералов-отставников, так для них уже час все дороги перекрыты, чтобы им быстрее до жареного кабанчика добраться. Порядки, чёрт возьми!

Посидев ещё полчаса, он связался с кем-то:

— Вы долго еще будете здесь выкобениваться?! У меня срочное дело! Ах, у всех срочное дело! Так я тебя найду и не только штаны спущу, но и кожу с мудей! Свяжешься со мной, если захочешь. На какой частоте у вас вертолет работает? Я дам сейчас маячок.

Минут через десять к «жигулю» подобрались два милицейских «уазика» и, расталкивая машины буквально по кюветам, медленно повели вперёд. Несмотря на закрытые стекла, удалось узнать много интересного не только о себе, но и об окружающих. Там не смогла проехать «Скорая помощь» с роженицей, у шофёра полопались фляги с молоком. А о «жигуле» мнение было однозначно: мафия едет, деньги заплатили, вот их милиция и сопровождает.

И ещё узнали много интересного о власти, о министрах, парламенте и дерьмократах, о коммуняках и, естественно, о Сталине.

На всё на это уходило время. Было уже часа три, Георгий Степанович успокоил:

— Осталось около часа, да и дорога будет свободнее, так что управимся в срок.

Но это было ещё не последнее их приключение. Едва отъехали километра три от перекрестка, как с боковой дорожки впереди, возле которой на широкой красной доске зеленой краской было написано: «Пионерский лагерь «Красный строитель», выскочил шикарный, навороченный джип, а справа и слева «шестерку» зажали две иномарки.

Георгий Степанович выругался:

— Вот эти сволочи почище всякой мафии будут. — Он вытащил огромный блестящий пистолет из бардачка. — Опусти чуть-чуть стекло и бомби по машине, сначала по водиле и движку, а потом по пассажирам. Отдача сильная и пули разрывные, имей в виду.

Уже после первого выстрела у Клишева заложило уши. Но результат этой стрельбы превзошёл все ожидания: скоро иномарка превратилась в раздолбанную консервную банку, которая слегка дымилась.

Георгий Степанович из небольшого автомата снял водилу со своей стороны и разбил двигатель второй иномарки. Но и оттуда ответили очередью прямо по двигателю.

Георгий Степанович сказал:

— Двери и стекла у нас бронированные, а вот капот и двигатель обычные, иначе мощи движка не хватило бы нас таскать. Возьми в бардачке обойму и замени на всякий случай. Мы даже назад двинуться не можем, движок зацепили. Смотри на джип, вот там, я уверен, у них есть то, что может нас раздолбать в пыль. Приоткрой дверь на всякий случай, и если увидишь вспышку из джипа, ныряй вниз. А потом, если получится, будем бомбить по джипу.

Джип секунд тридцать не двигался, затем сдал назад, как бы давая дорогу. Ещё через полминуты оттуда вылез полный мужчина в пёстром свитере и не спеша направился к «шестёрке». Сначала он подошел к машине с правой стороны, поцокал языком, посмотрел на останки иномарки, а затем поманил пальцем Георгия Степановича. Тот сказал Клишеву:

— Ты сиди здесь и будь наготове, но, по признакам, всё обойдется.

Толстый покачал головой:

— Н-да, видимо, мы влезли не туда, куда нам можно. Что же, глубоко извиняемся, и для того, чтобы замять дело, предлагаем солидную компенсацию. Идет?

— Зацепило движок. Нужен ремонт.

— Дело секундное, у нас умельцы высшего класса. — Он что-то прорычал в сотовый телефон.

Подскочил джип. Открыли капот. Потом рыжий парнишка пошептался с хозяином. Выскочил из леса микроавтобус. Несколько человек занялись шпаклевкой жигулевского кузова, а двое что-то меняли в движке.

— Шпаклевка застынет через две-три минуты, подкрасим ещё за две минуты. За это время и мотор отремонтируем. Так что на всё про все уйдет семь-восемь минут. Засекай. Почти как на «Формуле-1».

Сзади подъехала милицейская машина и встала метрах в тридцати. Толстый подошёл туда, послышались ругательства со взвизгами и плевками. Милиционеры отмалчивались… Затем «уазик» развернулся и, видимо, перекрыл дорогу в полукилометре за поворотом.

Толстый, отдуваясь, вернулся.

— Ребята, назначайте размер компенсации. Я думаю, что всё можно уладить. Новый «Форд» хотите или деньги на него?

— Нам ничего не нужно. Есть другое предложение: в качестве компенсации не мочите того постового, который навёл на нас. В общем-то, дело понятное, что и как получилось. Отправьте его куда-нибудь в колхоз, коровам хвосты крутить.

— Верно, начальник, дело понимаешь. Есть у нас ещё более серьезное предложение. Вы даёте нам вашу тачку. Слишком ценная вещь: и сотовая, и космическая, и закрытая связь, и вообще много чего накручено. Но мои умельцы во всём разберутся. Вот это уже будет наш передвижной командный пункт. А за тачку будете всю жизнь в золоте купаться. Если пожелаете, можете исчезнуть из этого мира: и пластические операции, и документы в любой утолок Земли, и так далее… Не пойдет? Я понимаю, не в обиде. Вот и готово, говорят мои мастера. Заводи и поезжай дальше. А это всё-таки наш презент.

Он достал из кармана толстый конверт, разорвал его, чтобы показать, что в нем ничего, кроме денег, нет, и бросил его на заднее сидение.

— Вот сволочь! — шёпотом выругался Клишев, когда тот отошёл.

— За всё надо платить, — ответил Георгий Степанович. Мотор завелся легко. Клишев в зеркало заднего вида разглядел, как микроавтобус зацепил окрещённую им машину, а джип — вторую. Пока проехали около километра по прямой, на дороге было уже чисто.

— Верю я, что с ними нам ещё предстоит схватиться, вот наведем порядок в армии, так и за них возьмёмся. Полетят от них клочья. Веришь?

— Да, без этого не обойтись, — ответил Клишев.

Георгий Степанович вздохнул: — Я майором уволился из твоего Управления, в кадрах сидел, так что заочно и тебя, Иван Васильевич, знаю. Предлагали мне подполковника, но хлебнул я за свою службу столько дерьма, конечно, нашего, самодельного, да тут и зацепило немного, разумеется, не в таком случае, как сегодняшний. Ну, и ушёл со службы, и устроился водителем вот на эту машину. Я вот думаю, что сначала в армии порядок надо навести хоть какой-нибудь, чтобы управление наладить, затем перешерстить милицию, ГАИ — процентов на девяносто, там сейчас одна отъявленная шушера пристроилась. Вот после этого можно приниматься за порядок в стране. Одно только нужно, чтобы на самом верху такое желание было. А в низах всё-таки можно найти чистых, нормальных людей. Конечно, маловато их, но хватит, так я думаю… Вот семьи у меня нет, не сложилась. Пойду я в оперативники, в самый низ. Кое-что я уже понял, многое видел. Если свои же не кинут, то буду работать. Так что потом придётся и с этими ухарями (он кивнул назад) повстречаться и поработать. Ты парень серьёзный, Васильич, нервы у тебя в порядке, это я заметил, так что я просто обязан с тобою поделиться своими планами. А вот с этим, — он перегнулся на заднее сидение и достал пакет, разорвал и сунул Клишеву в боковой карман половину, — это не взятка, а залог на серьёзную драку. Так и считай. Ведь вам на оперативные расходы тоже небогато отваливают. Большинство прилипает к пальчикам начальства, которое любит вкусно пожрать и мягко поспать за счет вас, рабочих оперов.

Дальше ехали молча. Начался дождь, дорога стала скользкой. С лап елей, росших по обочинам, стекали настоящие водопады.

— Во всём ты прав, Георгий Степанович, — вздохнул Клишев, — у меня часто те же мысли, вот только не знаешь, кому сказать — и молчишь, не знаешь, куда ногу поставить — и не вляпаться. Вот и моя служба скоро кончается, а ничего толкового не сделал. Чтобы в особисты прорваться, пришлось для начала в полку двоих-троих своих же товарищей сдать. Думал я тогда по молодости, что на этой службе можно хоть что-то полезное сделать, детство в заднице играло. Да, согласен я работать.

— Ты, Клишев, своему начальнику не верь. Дело даже не в том, что ставил его на это место муж тетки, стукач и палач старого закала. Пока ещё наверху таких достаточно. Да и ставленник его очень склизкий, потный, липкий и пыльный. Есть у меня идея: сделать группу под руководством хорошего парня, молодой он, правда, ещё. Но всё возможно, особенно когда кадры решают всё. А у меня там связи остались. Я, скорее всего, к нему пойду. Думай, Клишев, думай. Если захочешь работать, меня найдёшь… Вот мы почти добрались до места, пара километров осталось. Теперь ты начальник, поставь на уши всех, чтобы к утру дело сделать. Извини, что учу тебя, я теперь шоферюга, не имею права вмешиваться в дела начальства. А насчет разговора не переживай. В машине, конечно, есть чем записать, но я уже давно всё выключил. Наша аппаратура ведь часто выходит из строя.

До места добрались уже под вечер.

Машина съехала с бетонной трассы и километра через полтора остановилась у металлических ворот с обязательными красными звездами.

Георгий Степанович подошел к деревянной калитке КПП и постучал кулаком.

— Вы что, не видите, что машина подошла, уснули уже?!

— Я тэбэ как постучу мэжду глаз, наши машины всэ дома, а чужих нам нэ надо.

Георгий Степанович отошёл от двери на шаг, а затем резким ударом ноги выбил её. Внутри раздался визг, кто-то без юбки, сверкал белыми панталончиками, выскочил в противоположную дверь тамбура.

— Стрэлят буду, руки вверх!

Георгий Степанович зашел в дверь дежурки, раздался шлепок, стон.

— Нэ бей, она сам мэня позвал! Нэ виноват я! Она сам.

— Открывай ворота, комиссия округа приехала.

— Да нэт ключ у мэня. Она дежурит, у него ключ, она убежал с ключ.

— Тогда пошёл отсюда, чтоб я тебя не видел!

— Спасиба, началник, это нэ я, это она сам позвал. Хочешь, я бутылку чачи дам, больше у меня ничего нэт.

— Пошел вон!

Клишев зашел в дежурку. Георгий Степанович сказал:

— Вот с чего начинается армия. Идите в штаб, а я подожду, когда ключ принесут, не ломать же ворота.

Клишев прошёл по короткой аллейке из низкорослых елочек на плац. Части эти построены по типовому проекту: справа от плаца — штаб, слева — казармы, а прямо за плацем — офицерская столовая. Там ярко горели все окна, и слышался неясный гул. Подумав немного, Клишев отправился через плац к столовой. Как он и предполагая, центральный вход был закрыт. Обойдя здание по тропинке, Клишев подошёл к задней двери, которая была распахнута настежь. Оттуда доносились запахи жареного лука, подгоревшего жира и еще чего-то, чем благоухают подобные паскудные забегаловки.

Из двери выскочила невысокая толстенькая девчонка, надутыми щеками, губами и бровями очень похожая на бобриху из мультика про бобров и щуку. Увидев чужого, она быстро ретировалась. Клишев постоял минутку. Изнутри раздался рёв:

— Замочу! Какой-такой подглядывает?! — Послышался грохот отодвигаемых стульев. — Какое право имел хоть кто-нибудь без нашего разрешения в часть заехать? Уже сколько раз инструктировал свою Нинку: сначала командиру доложить, а только потом ворота открывать. Сейчас как раз она там дежурит. Утром я устрою ей выволочку! Ну, никакого порядка в части…

— Замолкните все! Я вот немного отдохну и сам разберусь, — раздался дребезжащий старческий голос. Клишев догадался, что это говорит командир.

Ещё через пару минут, держась за деревянные поручни, оскальзываясь на ступеньках, придерживаясь за бревенчатую стену, к нему подошёл невысокий человечек.

— Я — командир части. Если вы ко мне, то прошу.

— Товарищ полковник, дело исключительно важное. Я — представитель восьмого отдела округа. Прошу вас пройти в ваш кабинет.

Заплетаясь, пошатываясь, командир пошёл в штаб, Клишев на всякий случай шёл рядом. Пройдя в кабинет, Клишев сказал:

— Разрешите, пока командовать буду я. А вы по возможности приведите себя в порядок. Очень может быть, что здесь скоро будет командование бригады. Кто из ваших заместителей абсолютно трезв? Работать надо быстро!

— Начальник штаба, его зам, начхимслужбы, командир химвзвода, командиры первого и второго батальонов.

Клишев вышел в коридор и вызвал дежурного по части и дежурного по штабу.

— По приказу командира части вызвать этих людей в кабинет начальника штаба. — Далее следовал список должностей. — Быстро!

Возвратившись в кабинет, он спросил:

— С оперативным дежурным закрытая связь есть? Почему нет? Ведь уже полгода как указание было провести закрытую связь в кабинет командира части. И провод был выделен, и аппаратура, и деньги.

Он набрал оперативного дежурного по обычному телефону:

— Я прибыл из восьмого отдела округа, подполковник Клишев. Никуда об этом не сообщать, даже вышестоящему оперативному. Если кто будет добиваться чего-либо, выяснять — молчи. А вот теперь запиши в черновую тетрадь эти цифры и передай прямо в округ по закрытой связи. Если разболтаешь что, ответишь головой, дело очень важное. — Затем, обращаясь к командиру полка: — Я очень надеюсь на то, что вы способны здраво разобраться в обстановке. Распишитесь на этом пакете и поставьте время… Всё ясно?.. Вот теперь другой пакет.

Клишев заметил, как задрожали руки у командира и покрылось потом лицо. Затем сказал:

— Химвзвод построить через десять минут перед штабом в общевойсковых защитных костюмах, на противогазы навернуть коробки с маркировкой «икс-два». Вскрыть немедленно химсклад и подогнать туда два крытых фургона. Что, у вас в части только один, хлебный? Дополнительно снимите с дежурства два КамАЗа. Свяжитесь с командиром соседней части, пусть он завтра для вас хлеб захватит. Что, за раз не заберет? Так пусть хоть десять раз гоняет! А ваш фургон после выполнения задания перегнать на станцию Ворожейск. Подготовьте ещё одну автомашину, туда же она перевезет весь личный состав химвзвода с замкомполка по химчасти и командиром взвода в длительную командировку в Поплесецк. На какой срок? Пока неизвестно. Документов никаких не готовить. Завтра с утра здесь будет командир бригады со всем штабом. Они этим будут заниматься. А ваша задача — загрузить в фургон бочки. Тревогу в части не объявлять, поднимите только взвод. Поднимите спокойных и трезвых офицеров. Чем меньше будет в части постороннего шума, тем лучше. Химикам и автомобилистам за работу срочно! Вы, товарищ полковник, интересуетесь моими полномочиями: вот вам пакет номер три, но имейте в виду, что есть ещё и четвертый, и пятый.

Клишев вскрыл свой пакет, прочитал и несколько минут сидел, задумавшись.

 

7. «Химдым». В/ч 42215 — Рыжовские пруды

Полная луна сквозь обрывки холодных, низко несущихся клочковатых туч, время от времени брызжущих в окна казармы тяжелыми каплями, выкатила безразличный рыбий глаз на утихшую наконец обитель воинов и пустынный плац. По зеркалам, предназначенным для отработки приемов строевой подготовки, с одной стороны плаца и портретам членов Политбюро, скопированным по расчерченным на клеточки оригиналам полковым художником, — с другой — стекали холодные дождевые струи.

Масло съели. День прошел. Старшина домой ушел.

Два часа до подъема. Спят без задних ног зеленые салаги, вымотавшиеся за долгий армейский день в беготне по мелким поручениям дедов и в изматывающих хозработах. Наконец угомонились и мирным сном почивают деды, попрятав по каптеркам парадки и засунув под подушки дембельские альбомы. Спит дежурный по взводу, хотя ему лично командиром части на инструктаже приказано бдеть в оба глаза.

Дембель стал на день короче. Всем дедам — спокойной ночи!

Дневальный по взводу химической защиты («химдым» по-армейски) рядовой Садыков примостился на колченогом табурете возле дежурной тумбочки в коридоре у входных дверей и строчил письмо в родной аул. А писал он о том, что согласен, чтобы отец взял из уже собранной суммы калыма за Фатиму полторы тысячи рублей на покупку диплома юридического института — хотя сам с превеликим трудом окончил восемь классов аульской школы, — а его птичка-рыбка-мышка подождет еще полгода после дембеля, а тот все равно неизбежен, как крах капитализма. С дипломом троюродный дядя пристроит его на хлебное место, может быть, даже в прокуратуру. Вот тогда весь аул будет целовать пыль его следов. И Фатиме больше не придется жариться на уборке хлопка, она будет сидеть на тенистой веранде, сдобная, пышная, как каймак, розовая и очень вкусная.

Садыков все рассчитал. Два месяца назад окружная газета на первой полосе напечатала ко Дню Советской Армии торжественное стихотворение, посвященное Вооруженным Силам, в которых дружным строем, плечом к плечу, стоят на охране нашей великой столицы узбек с киргизом, казах с калмыком, бурят с грузином и русский с евреем. Фатима написала, что она даже расплакалась от радости за своего горячо любимого жениха, когда весь аул заговорил о том, что стихи его напечатаны в самой главной окружной газете. А теперь Садыков сочинял целую балладу о том, как он спас русского мальчика, вытащив его из мутных волн бурного потока, и как самый главный генерал перед всем строем назвал его великим сыном великого народа. Вот если тот же самый троюродный дядя за какой-нибудь подарок (в этом случае скупиться нельзя) сумеет напечатать о его подвиге в центральной республиканской газете, то прямой путь к достойной жизни будет открыт.

Плавное течение его мыслей, как шайтан, выскочивший из табакерки, прервал раскатистый звонок телефона, установленного здесь же, на тумбочке.

— Пиракурор Садыков слюшает, — не спеша подвинув телефон поближе и закинув ногу на ногу, сквозь зубы процедил он в дырчатый диск микрофона.

На другом конце кто-то растерянно икнул, затем начал громко сопеть, затем вкрадчиво спросил:

— Кто-о???

— Диневальный трубка слюшает, — пробормотал Садыков, начавший понемногу соображать, что случилось нечто непредвиденное. После того, как из трубки послышалось нечто нестерпимо оскорбительное и для него самого, и для предков его и потомков, он в сердцах швырнул трубку на рычаг аппарата.

— У-у-у, чурка нерусский! — огрызнулся Садыков.

К зазвонившему тут же снова телефону уже спешил с крайней койки, застегивая на ходу ремень со штык-ножом и поправляя красную повязку на рукаве, дежурный по взводу сержант Петренко. Бросив недобрый взгляд на Садыкова и пригрозив тому пудовым кулаком, он прижал трубку к уху и минуту слушал молча.

— Так точно, товарищ капитан!.. Понял, товарищ капитан!

Петренко крепко взял Садыкова за грудки и, выволочив из-за тумбочки, отшвырнул в сторону входной двери. Но тот в дверь не попал, а врезался всем телом в косяк. Нестерпимая боль от раздавленных фурункулов на спине и ниже, образовавшихся от постоянной грязи, холода и плохого питания, заставила его, держась обеими руками за косяк, широко раскрыв рот, с побелевшими глазами медленно оседать на пол. А иначе быть бы злой драке с поножовщиной, ведь и Садыков не лыком шит! Недаром его поцеловала смущенная Фатима после того, как на аульском празднике он исполнил танец Орла. Да и не даром учил Садыкова всяким запрещенным в обычной драке приемам его двоюродный брат, прошедший Афган. Но сейчас драки не будет. Может быть, позже. Петренко, презрительно покосившись на Садыкова, прошел в расположение взвода. Вспыхнул бьющий по глазам свет. Раздался зычный рык сержанта, способный разбудить и мертвого:

— Взвод, подъем! Боевая тревога! С личным оружием и индивидуальными средствами защиты строиться у входа в казарму. Посыльный — за командиром взвода!

Через пять минут последний расхристанный салага в не застегнутой гимнастерке, с волочащимися портянками, одной рукой поддерживая сползающие штаны, а другой таща автомат, сумку с противогазом и другую — с ОЗК да еще вещмешок со всякими позвякивающими железяками, подгоняемый дедами, скатился по ступенькам в непроглядную рань под продолжающий сеяться с низкого неба мелкий занудный дождик.

Последним встал в строй, едва волоча заплетающиеся ноги, Садыков. Дежурный с дневальными были сняты с наряда, а их место заняли соседи с верхнего этажа — сержант и солдаты зенитно-ракетного дивизиона. Петренко одернул запоздавшего подчиненного:

— Ты чего ползешь, как вошь?! Что с вами случимши, вы, кажется, заболемши?.. Ну, так я тебя потом, будет время, вылечу! — И скомандовал, встречая подошедшего командира взвода: — Смирно! Товарищ лейтенант, взвод химической защиты по тревоге построен в полном составе!

Лейтенант Ермолаев, поднятый ни свет ни заря из теплой супружеской постели, злой и не выспавшийся, отбывающий постылую двухлетнюю повинность по окончании столичного института химического машиностроения, только махнул рукой и застыл, скорчившись, на правом фланге взвода, как бы разглядывая под ногами мокрый асфальт, лоснящийся в свете фонарей, поминутно сплевывая горечь, из-за паскудного состояния обильно возникающую во рту. Все похабно: и очередной скандал с женой, бывшей однокурсницей, все рвущейся уехать к матери до конца службы; и очередной проигрыш в преферанс, правда, в абсолютном выражении не слишком великий, но когда на одной ловленной в прикупе приходит марьяж, да еще на горбылях всучивают пять взяток, поневоле становится обидно; и местный «сучок», гордо именуемый «Посольской водкой», хуже всякой отравы; да и вообще…

Но долго растравливать себя лейтенанту не дали. Из штаба вышел командир части, щуплый худощавый полковник Преображенский, получивший Красную Звезду за Афган, слегка прихрамывающий после ранения на левую ногу, в сопровождении какого-то подполковника с малиновыми общевойсковыми петлицами. Следом за ними выполз из штаба заместитель командира части по технике подполковник Перепелкин, но так и застыл на крыльце, держась за поручни.

— Лейтенанта Ермолаева — к командиру! — заорал дежурный по части, хотя между ними было не более пятнадцати метров.

Ермолаев, изображая прыть и служебное рвение, подбежал к командиру и, коряво взяв под козырек, запинаясь, доложил, что взвод по тревоге построен в полном составе.

Командир представил Ермолаеву незнакомого офицера:

— Подполковник Клишев, представитель штаба округа. Он поставит задачу. Выполнить все точно и в срок. А мы с зампотехом будем сопровождать вас и проконтролируем.

Подполковник отозвал лейтенанта в сторону, отдавая тому приказания. Между тем ропот и волнение пошли среди «химдымовцев». Сразу же по строю прошелестел шепоток: «Икс-два». Слухи об этом таинственном веществе давно будоражили умы солдат. Отвечая на расспросы любопытствующих дедов о десяти дюралевых бочках с такой маркировкой, недавно привезенных откуда-то на их склад, взводный писарь всезнайка Севостьянов заверял, что «икс-два» является жутко засекреченным бактериологическим оружием последнего поколения, временно складированным на территории части для дальнейшей отправки вглубь страны. Кто знает, откуда всеведающий Севостьянов получил такую информацию, но обычно предоставляемые им сведения отличались точностью и четкостью. Недаром же он водил дружбу со штабными писарями.

В это время к выходу с плаца подошел командирский «уазик», а со стороны контрольно-пропускного пункта подрули задрипанный «Жигуль» и остановился за командирской машиной.

Петренко вполголоса сказал Севостьянову, стоящему рядом:

— Чует мой хохляцкий нос, что будут у нас сегодня приключения. Ты слышишь, как работает мотор у «Жигуленка»? Нет? А я вот слышу. Мой братан калымил по разным машинам, так он по звуку мотора определял, что за марка, в каком состоянии движок, за сколько он может толкнуть ее знатоку и сколько сдерет с лоха. Он и меня часто таскал с собой, так что и я кой-чего нахватался. А у этой машины такой движок, какого я никогда не слышал. Что-то необычное. Да и не пойму, на чем он работает. Чуешь, запашок какой-то странный сюда доносится по ветру? Я так вот не знаю, что это за горючка. Так что машина только притворяется обычной. А все необычное далеко от нас и может доставлять ба-а-льшие неприятности.

Клишев кивнул Ермолаеву и направился через плац, к своей машине.

— Разговорчики в строю! — охладил лейтенант не в меру расшумевшихся подчиненных. — В парк боевых машин — бегом марш!

В начале шестого крытый КамАЗ (завести удалось только один) вместе с ЗИЛом-хлебовозкой, разбрызгивая грязь, подкатили к воротам складов. Через пятнадцать минут ругани и препирательств с заведующим складами и начальником караула (пришлось подъехать даже командиру части) машины въехали на тесный складской двор и направились к дальним ангарам, упирающимся в трехметровый бетонный забор с колючей проволокой поверху.

Ермолаев скомандовал: «Газы!», и облачившийся после толкотни и бестолковщины в ОЗК и противогазы «химдым» стал походить на инопланетный десант, почтивший своим визитом в это хмурое апрельское утро ничем не примечательную на первый взгляд войсковую часть. Обычные коробки противогазов заменили на круглые с красной маркировкой, доставленные со склада НЗ, что заставило покрыться холодным потом даже видавших виды дедов. Эх, прав был всезнайка Севостьянов! Дело приобретало серьезный оборот, и инопланетный десант был растерян и напуган.

Выяснилось, что оба погрузчика-электрокара, приписанные к складам, раздолбаны вдрызг и восстановлению не подлежат, все силовые провода под корень срезаны, и оболочка, ранее покрывавшая кабели со свинцовой оплеткой и медными жилами, кучей свалена в углу. Аккумуляторы разбиты вдребезги, здесь же на треноге приспособлен солдатский суповой бачок, в котором из свинцовых электролитных пластин с помощью паяльной лампы выплавлялся свинец. Были сняты даже все колеса, скорее всего пошедшие на обустройство разнообразной самодвижущейся и движимой мускульной силой садово-огородной техники на полях так называемых фермеров, дачников, владельцев участков в товариществе «Заря-2» и так далее. Умельцев сейчас развелось хоть пруд пруди! Есть и спрос, и предложение. Рынок!

Увидев такое, командир части начал судорожно хвататься за бок, будто вспомнив по фильмам, что там должен находиться маузер, но, приметив вошедшего в ангар и прислонившегося к створке ворот Перепелкина, визгливо заорал:

— Кто должен ежемесячно проверять состояние техники?! Ты же вчера на подпись акт о проверке приносил! Так немедленно восстановить все! Хоть продай последние портки своей Нинки! Ну что лупаешь глазами, сучий потрох?!

Тут командир был, конечно, не прав. Глаза у Перепелкина были не собачьи, а обычные поросячьи. Да и весь он был похож на гормонного поросенка с носиком-пипкой посреди широкого лица с маленькими мутными глазками, окруженными белесыми, едва заметными ресницами.

— Грузи вручную, — буркнул он Ермолаеву и вышел из ангара. Если будет ЧП, то ни к чему командиру быть свидетелем.

Клишев подошел к лейтенанту.

— Бочки «икс-два» грузите в КамАЗ, а вот с такой маркировкой, — и он что-то прошептал на ухо Ермолаеву, — в хлебовозку.

Что было делать молодому лейтенанту? После пятиминутного поиска были найдены прочные доски для закатывания бочек в кузов (вопреки расхожей армейской шутке: «Круглое толкать, квадратное катить», как никак командир взвода имел высшее техническое образование). Давая последние инструкции, Ермолаев задал вопрос, казавшийся ему риторическим:

— Нет больных? Все могут работать?

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — подал робкий голос щуплый рядовой первого года службы Аюпов. — У меня привычный вывих плеча. Я вам уже говорил, и справка медицинская есть.

– Засунь свою справку знаешь куда, сачок! — не сдержался лейтенант, доведенный по ходу дела почти до истерики. — На физо на перекладине висел — и сейчас не развалишься. Знаешь армейский закон: не можешь — научим, не хочешь — заставим! Надеть противогазы! Четверо — в кузов, ставить по пять бочек в ряд, остальным подкатывать бочки. Ну, за работу!

Вопреки тревожным ожиданиям Ермолаева, погрузка была закончена без происшествий и в срок, о чем он доложил командиру части. Автоколонна, состоящая из «уазика» командира, ЗИЛа-130, КамАЗа в сопровождении «Жигуленка» подполковника Клишева, выехала из ворот части, где подполковник Перепелкин ласково помахал ладошкой из окна «уазика» бдительно несущей службу контролера КПП своей любимой супруге Ниночке.

Сразу же за поворотом «Жигуль» обогнал автоколонну, и Георгий Степанович помигал для остановки. Клишев подошел к командиру.

— Вы с ЗИЛом езжайте на Ворожейск, там найдете майора Розинкина, он даст вам дальнейшие указания. А я с КамАЗом поеду своим маршрутом. Выполняйте!

Когда командирская машина с ЗИЛом ушла, Клишев подошел к водителю КамАЗа и приказал поворачивать к Рыжовским прудам.

Пока ехали по хорошо расчищенной бетонке, все было просто, но как только машины свернули по грунтовке к Рыжовским прудам, бочки стали ездить по металлическому полу фургона, ударяясь друг о друга. Ермолаев ехал в кабине, он остановил машину и, открыв заднюю дверцу, проверил, как идут дела. Затем приказал взяться попарно за верхний обод каждой бочки, не давая бочкам стучаться.

Садыков сидел последним, у самой двери, а напротив — сержант Петренко, демонстративно засунув руки в карманы. Машины медленно поехали дальше. Вот уже и начался спуск к Рыжовскому большому пруду, сначала спуск был довольно отлогим, а внизу довольно крутым и сильно размытым потоками дождевой воды. Клишев вышел из машины, показал водителю КамАЗа, куда сдать задом и вернулся к «Жигулю», который остановился на самом верху, на удобной наблюдательной позиции.

КамАЗ, постоянно подтормаживая, начал спускаться, но внезапно заюзил на скользком спуске, затем стукнулся задним колесом о кочку. Садыков, зло прищурив глаза и оскалив зубы, резко толкнул бочку на сержанта Петренко. Та проехала по накренившемуся полу фургона и, падая, ударилась о металлический кант скамьи. Петренко успел отскочить в сторону. Раздался сильный удар. Шов бочки зазмеился тоненькой трещиной, лениво закурился желтоватый туман. Все двенадцать пар глаз находящихся в фургоне уставились на лежащую бочку, а КамАЗ все продолжал медленно сползать вниз. Потом, видимо, заднее колесо попало в яму, и машина резко остановилась. Поврежденная бочка ударилась о соседнюю, и вдруг как бы кто-то с силой развернул ее изнутри. На пол фургона хлынула темная жидкость, запузырилась, задымилась, вспыхнул огонь. Загорелась не только жидкость, но и с сильным хлопком вспыхнул газ, которым был заполнен фургон. Раздался вой заживо горящих людей.

Шофер КамАЗа увидел в зеркало заднего вида, что фургон объят огнем, и вместо тормоза нажал на полный газ. Хотя скорость была пониженной, КамАЗ выпрыгнул из ямы и рухнул с крутизны, под которой был пятиметровый обрыв.

Георгий Степанович молча смотрел на ад, творившийся внизу, Клишева колотило, он был готов заорать и бежать вниз, хотя знал, что ничем помочь уже было нельзя.

— Да не трясись ты так, Васильич. Не знал, что ли, в какую службу ждешь? Теперь, мыслю, необходимо заметать следы. Любое дело надо доводить до конца!

«Жигуль», миновав дамбу, подъехал к дощатому колхозному складу. Кривые-косые-раздолбанные ворота были закрыты изнутри. Георгий Степанович несколько раз ударил ногой. Из-за ворот раздался торопливый голос:

— Да не сплю я вовсе, просто о судьбе задумался, да и кому в такую рань горючку надо?

— Председатель распорядился машины заправить, за удобрением ехать, мы пока только бочку сейчас возьмем.

— Так ведь только вчера за удобрением ездили.

— Я тебе за неисполнение приказа начальника последние волосы повыдергиваю! — И еще несколько раз ударил в ворота. Одна створка с грохотом упала, а вторая повисла на одной петле.

Сторож завопил:

— Караул, убивают! А я сейчас стрелять буду!

— Из чего? Из кривого пальца? Ладно, успокойся, не нужен ты нам, выходи, дела прибыльные.

— Так бы и сказали, что калым. А то все мне вверенное помещение чуть не поломали.

Из сарая вышел старик в обычной для деревни фуфайке и солдатской шапке-ушанке. Он осторожно приблизился к ранним гостям. Георгий Степанович сказал:

— Нам всего-навсего ведро горючки надо, а то до места не доберемся. За это, конечно, мы компенсируем.

— Добро! Договоримся.

— На вот, из фляжки хлебни пока царского коньячку, а пузырь мы еще сверху добавим.

Дед присосался к фляжке, булькая, давясь, заурчал, как кот. Георгий Степанович не возражал. Фляжка ещё не закончилась, как дед захрипел и сполз по дощатой стене сарая.

— Ну вот, если сердце крепкое, то выдержит. Давай его отнесем к той сосенке. Сейчас здесь костер будет позаметнее того!

Он вытащил из багажника два цилиндра сантиметров по тридцать длиной, поколдовал над ними и зашвырнул их внутрь сарая.

— А теперь давай ноги делать отсюда!

Уже светало, над полями плыл редкий туман. В Рыжовском пруду по поверхности воды все еще скользили разноцветные огоньки, со дна поднимались и лопались огромные мутные пузыри.

«Жигуль» по дамбе вернулся на противоположный берег, проехал по полевой дороге и выбрался на бетонку. Тут за ними полыхнуло, совсем как в американских гангстерских фильмах.

— Я посматривал по сторонам. Вроде бы посторонних свидетелей не было, — сказал Георгий Степанович, крутя баранку. — Поедем сейчас не торопясь и будем планировать, как нам составить отчет в Управление. Считаю я, что тебя могут сделать козлом отпущения, попросту уволить. Так что подумай над моим предложением о совместной работе. Что с моей стороны, так я все оформлю. Возьми запиши мои координаты, но, сам понимаешь, о них — никому. А лучше запомни — и бумажку сожги. Надеюсь, что мы еще поработаем…

Через полчаса Клишев попросил водителя остановиться. Когда он, застегивая брюки, выбрался из придорожных кустов и снова уселся на сиденье, Георгий Степанович огорошил его неожиданной новостью:

— Я тут переключился на милицейскую волну, чтобы послушать, что в мире творится. Так вот, ЗИЛок-хлебовозку, что ты в Ворожейск отправил, по дороге тормознула международная комиссия. Быстро работают, ничего не скажешь! Да только обнаружили они там отработанное ракетное топливо… Искали, видимо, что-то другое… — и он покосился на Клишева. — Впрочем, это не мое дело. Ловко ты их провел! Вот только здесь, на прудах, небольшая неувязочка вышла.

 

8. Максим. Серпе йск — Кириллово — Серпейск

Как-то вечером, когда Товарищество привычно тусовалось у подъезда, к ним подкатил Тюнькин и отозвал в сторону Леху с Коляном. Лейтенант сунул кулак в ребра Коляну, тот охнул. Лейтенант злобно зашипел:

— Дед тебе еще не то пропишет! Было же задание ясно доведено. Как на чужие деньги пить-жрать, так со всем удовольствием, а самое простое задание завалили. Козлы!.. Так вот, сегодня ночью важняк провернуть надо…

Дальше Максим уже не расслышал, но Ксения вслушивалась очень внимательно. Потом сказала ему:

— Дело сейчас обстоит так. Я уже несколько дней живу у Оксанки. Помнишь, из «Эльдорадо»? Помнишь-помнишь! Я же заметила, как глаза у тебя чуть из орбит не повылазили. Очень умная и красивая девочка. Откуда только такие берутся? Совсем не то, что я. Сейчас мы топаем к Оксанке, а завтра утром мне с ребятами надо ехать искать их компьютеры. Деньги-то уже разошлись, а они тебе сейчас еще нужнее, тебе в лагерь скоро ехать, да и за квартиру заплатить, иначе отнять могут. Они все могут, имей в виду. А Стив сказал, что еще подкинет денег. Больше у нас нет никакого выхода.

Оксанка встретила их радостно. В небольшой аккуратной комнатке уже сидели Стив и Боб. Увидев Максима, они на секунду замешкались. Потом Стив усадил мальчика в кресло и налил бокал «Фанты». Максима передернуло, что-то сжалось в желудке. Стив, заметив это, переглянулся с Бобом, подошел к Максиму, посмотрел на язык, затем всмотрелся в зрачки.

— Вот это фокус! Кто же занимается этим?.. Что-то интересное здесь. Эти добавки стоят сейчас больших денег. Ну, лады, потом разберемся, а завтра едем на разведку все вместе. Возражений нет?

Вечером Максим с Ксюхой, не раздеваясь, улеглись на диванчике. Ксения опять положила ему на лоб свою сухую прохладную ладошку, и Максим моментально глубоко уснул. Стив, Боб и Оксанка вроде бы даже и не смыкали глаз. Разбудили гостей даже не утром, а часа в три ночи. Боб, улыбаясь, сказал, чего Максим не понял:

— Ну, вот как раз и начинается собачья вахта.

Поеживаясь на свежем воздухе, вышли во двор. Там стояла какая-то задрипанная ржавая машина, кажется, «Москвич» самого древнего выпуска.

— Мы на нем поедем? — спросил Максим. — Так ведь он через километр развалится!

Стив буркнул:

— Не верь глазам своим, у него внутри такое сердце, что ни «Форд», ни «Мерс» ему в подметки не годятся.

Ехали минут сорок, затем свернули на полевую грунтовую дорогу и вскоре подкатили к серому бетонному забору.

— Мы свои роли уже знаем, — сказал Боб, — а ты, мальчик, подождешь нас в машине.

Переодевшись в темные комбинезоны, они не спеша исчезли в дырке под забором. Оксанка, пригибаясь, юркнула в сторону.

— Куда она? — прошептала Ксюха.

— Надо отвлечь часового, они уже знакомы, — так же шепотом ответил Стив.

— Зачем вы так с ней обращаетесь, она же хорошая девочка! — возразила Ксения.

— Об этом будем дискутировать потом, а сейчас — тихо! Осторожненько пошли вон к тому ангару.

Это оказался самый настоящий военный склад, но освещение над входом было выключено. Боб остался на шухере, а Ксению Стив повел за собой.

— Вот этот замок. — Он указал на плексигласовую пластинку, вделанную в дверь. — Работай очень аккуратно, я думаю, что здесь не одна блокировка присобачена. Не ошибись! Постарайся, пожалуйста.

Ксения медленно-медленно начала приближать пальцы к пластине.

— Я открыть его могу быстро, но перед каждой цифрой — блокировка. Ее надо найти и отключить. Я постараюсь… Слушай, Стив, там что-то как бы живое… Они все что-то говорят, но не понимают друг друга. Бормочут, как дебилы, без всякого смысла, но говорят все беспрерывно.

— Вот это и есть, Ксения, детали наших компьютеров, они сделаны из биологического материала, это как раз сердцевина наших машин. Их даже у военных пока нет. На них можно большие деньги сделать.

В это время у ворот поста раздался сигнал автомашины. Громкий и грубый голос заорал:

— Часовой, чтоб тебя! Ты куда подевался?! Я — начальник караула, со мной — дежурный по части и начальник химсклада. Его срочно вскрыть надо, уже машины подъезжают.

По лестнице вышки прогрохотали шаги.

— Так вот же я, несу службу как положено! Стой, кто идет?

— Так я уже пришел. За сон на посту снимаю тебя с наряда. Завтра доложу командиру роты. Открывай ворота!

Стив обдал горячим дыханием ухо Ксении и торопливо зашептал:

— Быстро отсюда! Надо всех наших собрать. Вот ведь невезуха, десяти минут не хватило!

Но все уже собрались в машине, даже Оксанка, запыхавшись, примостилась на заднем сиденье. Стив медленно проговорил:

— Надо проследить за ними, куда-то собрались перепрятывать… Ну, мы потихоньку за ними поедем…

Машины, за которыми они следовали в полукилометре, пересекли бетонную дорогу и на перекрестке остановились. После короткой заминки ЗИЛ и «уазик» повернули направо, на кольцевую дорогу, а КамАЗ с «Жигуленком» свернули налево, прошли лесок и по косогору начали спускаться к пруду.

— Вот так фокусы, — пробормотал Стив. — Ну и ладно, тех мы сможем догнать. А эти что собираются делать?

Боб надел прибор ночного видения, он увидел начало катастрофы, увидел, как юзом пошел КамАЗ.

И тут Стив заметил, что к пруду идет легковая машина с выключенными фарами и подфарниками. Он присвистнул:

— Здесь, кроме нас, еще кто-то есть, мы чуть на них не налетели.

В это время раздались крики, матюки, слышные в ночной тишине за полкилометра. Что-то взорвалось в КамАЗе, оттуда рванули фиолетово-алые всполохи огня, яркие молнии. Затем было еще несколько взрывов, во все стороны разлетелись разноцветные ошметки. Всего этого ужаса нельзя было описать. Но и сквозь страшный гул и непрерывные взрывы слышался вой обезумевших, сгорающих заживо людей.

А КамАЗ постепенно сползал в пруд, застыл на краю, накренившись правым бортом к воде, а затем ухнул в яму, взметая брызги.

По воде растекалась какая-то горящая жидкость, она постоянно пузырилась, взрывалась, далеко разбрызгивая горящие капли.

Стив выругался сквозь зубы:

— Вот я балда! Надо было взять газоанализаторы, мы хоть что-нибудь уловили бы, поняли, что за фейерверк там у них. А так надо отсюда сматываться. Здесь через несколько минут будет тесно.

Потрясенные увиденным, молча добрались до города. Загнав машину во двор, Стив скомандовал:

— Девочки и мальчики, посидите пока в машине, а мы с Бобом пойдем решать задачки. Не волнуйтесь, долго вас не задержим.

Когда они ушли, Оксанка вдруг закричала:

— Не надо мне всего этого больше! Хватит! Я ведь сегодня человека, наверное, убила… Когда сменили часового, другой поднимался по лестнице на площадку. Я сверху ударила его ногами. Он упал мимо лестницы, я даже не знаю, как никто не слышал… Не нужны мне их деньги, сволочи они! Не наш они, я даже не знаю кто… Бежать надо поскорее и подальше!

Она принялась лихорадочно дергать ручки дверей, но они все были заблокированы. Неожиданно из глубины двора к ним подошел мужик бомжеватого вида и, придвинув лицо к самому стеклу, погрозил пальцем и тихо сказал:

— Сидеть спокойно!

Оксанка взвыла в голос:

— Ой, спасите меня, не надо мне их денег, и вообще ничего мне не надо!..

Ксюха коротко ударила ее в бок, моментально прекратив истерические вопли.

— Извини, но мне надо вслушаться и решить. — После некоторого молчания добавила: — Я пойду первой, они сами меня пригласят, а вы ни в коем случае не входите в комнату и не спускайтесь во двор. Видите, здесь тоже их пес бегает. Имейте в виду, что дело очень серьезное.

Вскоре спустился Боб и сказал Ксюхе, что Стив зовет ее в квартиру, чтобы рассчитаться, Оксанку с Максимом попросил подождать на лестнице.

Ксения поднималась по лестнице, Боб — в шаге за нею. Как только распахнулась дверь, Боб схватил ее за локти и втолкнул в комнату. Перед ней стоял Стив с пачкой денег в руках.

— Вот ваша доля, поделитесь потом.

— Положи деньги на стол. А в другой руке у тебя что?

— Ну что же тут скрывать? — Стив показал шприц, заполненный какой-то розоватой жидкостью. — Давай ее сюда, Боб! Извини, девочка, за неприятности, но ты нам слишком нужна, поэтому мы сделаем все, чтобы сберечь тебя. Укола не бойся, просто поспишь немного.

— А с ними что?

— Об этом позже.

Ксюха вывернулась неуловимым движением, схватила Боба сзади за волосы и, перекинув через себя, посадила его точно на иглу шприца, который держал Стив.

— Дура ты, а что дальше?

— А дальше — вот! — И Ксюха рубанула наотмашь по шее Стиву, а потом ударом ноги в грудь отправила его в угол, где на столе громоздилась какая-то аппаратура. Раздался треск, полетели искры, а затем по скатерти побежали торопливые цепочки огоньков. Вскоре весь стол пылал.

Ксения выбежала из комнаты, схватив на лестнице Максима и Оксанку за руки. Как только они вышли из подъезда, сверху раздался звон разбитого стекла, и полыхнуло пламя.

К ним торопливо подбежал все тот же мужичок в фуфайке, но Ксюха и его вырубила, и тот потихоньку сполз по стене.

Им повезло в очередной раз. Выбежав из двора, они увидели первый утренний автобус, идущий на железнодорожный вокзал.

Прижавшись головами в углу полупустого гулкого помещения, они обсуждали, что делать дальше. Оксанка сразу решила вернуться домой, в глухую деревню Ивановской области, и объяснить матери, что в театральное училище она не прошла по конкурсу и работала официанткой в кафе. Максим к девяти часам утра сходит в милицию и оформит путевку в Кирилловский лагерь труда и отдыха, а Ксюхе бояться нечего, она найдет выход из любой ситуации.

В зале ожидания среди пассажиров было, видимо, не меньше половины милиционеров или особистов в штатском. Они обшаривали глазами всех присутствующих. На ребят как-то не обращали внимания, и они сразу же поняли, что ищут не их. Иногда к ним все же подходили и ненавязчиво интересовались: «Куда это молодежь собралась?» На что неизменно отвечали: «К родителям в деревню, немного отъесться после учебы».

Они так и не узнали, в чем дело. А искали невысоких черноволосых косоглазых пассажиров. При расследовании происшествия на конспиративной квартире обнаружили несколько небольших неясных следов обуви 35–36 размера. Ведь вырубить крутых мужиков одним ударом, тем более таких, как Стив и Боб, могли только специалисты, прошедшие восточные школы диверсантов и убийц.

 

9

Газета «Новая заря» от 16 мая 1988 года

Мертвая вода, или экология по-кирилловски

Доступ на Рыжовские пруды, расположенные неподалеку от военного городка Серпейск-13, временно закрыт для посторонних. Некогда оживленное место отдыха сегодня мертво и пусто. В чем же причина? С этим вопросом наш корреспондент обратился к руководителю комитета охраны природы Серпейского райисполкома Василию Дмитриевичу ХОЛМОГОРОВУ.

— Василий Дмитриевич, что же случилось на Рыжовских прудах? Ходят слухи, что всему виной утечка некоего отравляющего вещества с военных складов…

— Не нужно сгущать краски. Слухам тоже, согласитесь, далеко не всегда можно доверять. На самом деле все гораздо проще. Конечно, чрезвычайное происшествие имело место, но не нужно валить с больной головы на здоровую, военные здесь не при чем. В результате пожара на колхозных складах, находящихся на берегу прудов, удобрения попали в водоем, чем и вызвано загрязнение воды и потрав рыбы. Временно, до очистки, пруды закрыты для посещения.

— Значит, виновато колхозное начальство… Но ведь этого можно было бы избежать, если бы склады были расположены в другом, более безопасном месте.

— Разумеется. Наш комитет неоднократно обращался к председателю колхоза Дмитрию Алексеевичу Абросимову с подобным требованием. Но, как говорится, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Что же, будем разбирать этот инцидент на очередном заседании исполкома… Виновные будут наказаны.

— Можно ли рассматривать случившееся как экологическую катастрофу в масштабах района?

— Что вы, нет, конечно! Во-первых, масштабы происшествия локальны, во-вторых, произошедшее загрязнение вполне устранимо. Так что пруды будут очищены и снова оживут.

— Хотелось бы верить… А какова в целом экологическая обстановка в районе? Что вызывает опасение? Ведь, согласитесь, тема охраны природы в последнее время весьма актуальна, выходит на передний план.

— Полностью согласен с вами. Что же касается экологической обстановки по району в целом, то она вполне благоприятна. Можно даже сказать, что в последние годы она улучшилась. Мы ведем постоянную работу с директорами предприятий, контролируем функционирование очистных сооружений, проводим периодический мониторинг состояния почвы, воды и воздуха. Могу вас заверить, что, например, вода в реке стала значительно чище и теперь вполне соответствует санитарным нормам. Так что оснований для беспокойства нет. Если бы не такие досадные случайности, как происшествие на Рыжовских прудах. Но всего, к сожалению, не предусмотришь… Как говорится, знал бы, где упасть, соломки бы подстелил.

— Спасибо вам за беседу, Василий Дмитриевич! Успехов в вашем непростом и благородном труде!

Покидая кабинет Холмогорова, я поймала себя на мысли, что наши общие завоевания — Перестройка, Гласность, Демократизация — это не только возможность пользоваться приобретенными правами, но и большая ответственность. Личная ответственность. Перестройку нужно начинать с себя. Не уподобляться, по словам Владимира Высоцкого, «беззубым старухам», которые «разносят по умам» различные нелепые необоснованные слухи, такие, например, что «шпионы отравили воду самогоном». Или, как в нашем случае, военные — химическим оружием.

Беседу вела Елена ЛИЛЕЕВА

От редакции. В следующих номерах нашей газеты мы обязательно продолжим публикации материалов на экологическую тему, тем более, судя по редакционной почте, этот вопрос весьма интересует вас, уважаемые читатели. А также непременно проследим и сообщим, как обстоят дела с очисткой Рыжовских прудов.

 

10. Серпейск-13

Военный городок Серпейск-13, расположенный на границе двух центральных российских областей, несмотря на свой несчастливый порядковый номер, до поры до времени вел жизнь спокойную и размеренную, как и подобает всякому уважающему себя захолустью. Пассажиров рейсового автобуса N102 «Серпейск-Кириллово» встречал унылый серый бетонный забор и контрольно-пропускной пункт, для вящей секретности украшенный табличкой с загадочной надписью «Центр наблюдения за небесными светилами». Но, разумеется, никакой астрономической обсерватории в городке не было, а были три войсковые части, представители коих в просторечии именовались «летчиками», «ракетчиками» и «строителями». Напротив автобусной остановки, через дорогу, живописно раскинулся великолепный образчик армейского деревянного зодчества, Лесной городок, изваянный умелыми руками плотников из числа солдат срочной службы и представляющий собой ряд теремков, башенок, галерей и скульптур богатырей, леших, русалок. Здесь дети играли в казаки-разбойники, молодежь назначала свидания, а взрослые устраивали пикники.

Под аркой двухэтажной сторожевой башни с подвесным мостом на цепях дорога, выложенная железобетонными плитами в два ряда, уводила вглубь леса, спускалась в Овраг с протекающему по нему Ручьем, впадающим в Рыжовские пруды, затем поднималась в гору. С левой стороны открывалась деревушка Рыжово и выросшие за нею шары радаров дальней связи, напоминающие гигантские грибы-дождевики, справа, за двумя рядами колючей проволоки, — ракетный дивизион.

Сам военный городок, лежащий среди привычного среднерусского пейзажа, лесов, полей и рек, представлял собой несколько улиц, названных в честь советских космонавтов и авиаконструкторов и застроенных серийными пятиэтажными домами. Имелись в городке Дом культуры, несколько магазинов, две хоккейных коробки, четыре футбольных поля и Кирилловская средняя школа имени Юрия Гагарина с безликим памятником «космонавту номер один» во дворе.

Особенности географического положения и военный статус городка привели к парадоксу, разобраться в котором стороннему человеку было бы, пожалуй, весьма затруднительно. Сам военный городок, названный по находящемуся в часе езды районному центру, городу с более чем семивековой историей со множеством церквей и монастырей, находился в административном подчинении одной области, школа на его территории — другой, соседней. Автобусная остановка носила гордое имя близлежащей деревушки в два-три ветхих покосившихся дома, обитала в которых такие же ветхие покосившиеся старики и старухи, доживающие свой век. Словом, ни один иностранный шпион не смог бы проникнуть в административно-чиновничьи хитросплетения и извивы.

В Кирилловской средней школе учились в основном дети военных, преподавали в ней, как правило, жены военных — все было подчинено скромному быту военного гарнизона.

Из немногих развлечений, находящихся в их распоряжении, офицерские дети предпочитали кино. Помните высказывание классика: «Важнейшим из искусств для нас является…»? Как стали позже добавлять завзятые остряки: «…кино, вино и домино». В дни, когда в Доме культуры шли громкие фильмы, в кассу выстраивались многометровые очереди, возникала давка, трещали ребра, и счастливый обладатель билета, растрепанный и раскрасневшийся, с трудом пробивался сквозь толпу к выходу. За соблюдением нравственности, выражавшемся в недопущении несовершеннолетних на вечерние сеансы, следило зоркое око капитана милиции Иванова. Ох, и много же крови попортил он местным пацанам!

Наибольшей популярностью пользовались, естественно, зарубежные фильмы, для обозначения которых среди ребят употреблялось словечко «пикчерские», видимо, от названия американской компании «Коламбия Пикчерз». Настоящими хитами были заокеанские сказки о Синдбаде-мореходе и японский фантастический фильм «Легенда о динозавре». Не отставал от них и первый советский боевик «Пираты XX века», и мальчишки спорили друг с дружкой о том, кому из них удалось побывать на большем количестве сеансов. Рекордсмены имели в своем активе по двадцать-тридцать кинопосещений, а предприимчивые кинопрокатчики радостно потирали руки и пересчитывали текущую рекой звонкую советскую монету.

 

11. Андрей и компания. Серпейск-13

Во время обеденного перерыва ученики Кирилловской средней школы, призванные в полном составе, за исключением первоклашек и выпускников, на переборку картофеля в колхозное овощехранилище, забавлялись кто во что горазд. Трое неразлучных друзей — Игорь, Андрей и Юрка — устроили метание картофелин с помощью гибких ивовых прутьев, срезанных в соседней роще. Прутья с влажным хрустом входили в податливую мякоть — и корнеплодные снаряды со свистом исчезали в плотном тумане, поднявшемся после теплого майского ливня.

Вскоре, однако, однообразное занятие наскучило приятелям. Игорь, всегда гораздый на выдумку, предложил его усовершенствовать и внести в него момент состязательности:

— А давайте устроим соревнование — кто дальше!

— Так ведь туман, ни рожна не видно, — усомнился долговязый белобрысый Юрка.

— А одного судьей назначим, пусть идет вперед и следит, — не сдавался Игорь.

— Ты предложил — ты и суди первым, — ввернул хитроумный Андрей по кличке Толстый, или попросту Толстяк.

На том и порешили. Сделали еще по одному пробному «выстрелу», примерно отметили место падения картофелин и отрядили рефери на позицию. Игорь, вздохнув, отправился вниз по склону холма, полого спускавшегося к реке. Но соревнованиям не суждено было состояться: не миновав и половины намеченной дистанции, Игорь почувствовал мокрый шлепок по затылку и от неожиданности даже присел на землю. Кажется, кто-то из друзей допустил фальстарт.

Поправив съехавшую на глаза кепку и потирая ушибленный затылок, Игорь заорал срывающимся фальцетом:

— Что ж вы, черти! Я же говорил: по сигналу. Ну, я вам сейчас покажу! — И сломя голову помчался к покатывающимся со смеху картофелеметателям. Образовалась куча мала, и сторонний наблюдатель только с огромным трудом смог бы определить принадлежность мелькающих конечностей.

Впрочем, через пять минут троица, отряхнувшись от грязи и залечив полученные в потасовке боевые раны, мирно сидела у костра на берегу реки, в ивовых зарослях. Вскоре, привлеченные дымом и запахом пекущейся на углях картошки, к ней присоединились Митька Бульбаш и Витька Слон, голкипер юношеской футбольной команды.

Клички и прозвища в компании — дело весьма распространенное, способ распознавать «своих» по «тайному имени», присущий закрытым обществам, тайным организациям и родовым кланам всех времен и народов. «Чужие» тоже получали прозвища, как правило, обидные, например, Мухомор или Геморрой, как было с соседскими мальчишками, не пользующимися особой популярностью среди сверстников. Первый — за смертельную бледность и природную необщительность, второй — за манеру передразнивать походку хромого учителя физики и астрономии. Не избежали сей участи и сами учителя. Так, директор школы, а по совместительству и руководитель шахматного кружка, знакомого нашим приятелям не понаслышке, носил кличку Гога за внушительных размеров нос. Среди преподавательниц имелись Селедка, Фанера и Кавалерия. Тот же учитель физики за внешнее сходство с героем фильма «Приключения Буратино» именовался Папой Карло, а учитель трудового воспитания — Джузеппе Сизым Носом за излишнее пристрастие к горячительным напиткам. Как-то Андрей, чья квартира находилась на одной лестничной клетке с квартирой Сизого Носа, наблюдал соседа, возвращавшегося домой в весьма приподнятом настроении. «Василий Демьянович заболел», — пояснила вышедшая встречать свою дражайшую половину сердобольная супруга, завуч Кирилловской средней школы, преподававшая химию и биологию. «Как же, знаем мы эту болезнь!» — хмыкнул Андрей, многозначительно переглянувшись о приятелями, доводившими в это время на лестничной площадке турнир но настольному хоккею.

Андрей Воронин с Юркой Борисовым учились в 9 «а» и слыли закадычными корешами с самого поступления в школу, на большинстве уроков сидели за одной партой: старшеклассники обладали вполне заслуженной привилегией рассаживаться в произвольном порядке. На год младше были Витька Рокотов и Митька Козлович, они посещали параллельные классы, «а» и «б» соответственно. В списках 7 «а» значился Игорь Мусаев. У Игоря была младшая сестра, у Витьки — старшая, у Андрея — младший брат, у единственного изо всей честной компании. Гришка, более известный как Карлик Нос, шестой год безуспешно грыз гранит науки в Кирилловской средней. Все приятели играли в юношеской футбольной команде, носящей громкое имя «Космос» и выступающей в чемпионате области.

В этот памятный день битвы за сохранение урожая Гришки не было с приятелями, он приболел и лежал дома с температурой. Поистине редкий случай! Обычно от него было не отвязаться, и он мотался за старшим братом везде и повсюду, как хвостик. Как-то раз, еще несколько лет назад, в детстве золотом, Гришка жутко испугался сирены, с неумолимостью рока душераздирающе воющей на территории войсковой части «ракетчиков» в девять часов вечера, стоял, брошенный, возле металлических ворот с красными звездами, размазывая по худенькому личику слезы и сопли, пока Андрей не взял его за руку и не привел в чувство.

Вообще Гришка с младенческих лет имел обыкновение искать приключений на свою бестолковую голову, бессчетное количество раз испытывая на прочность углы, камни и железяки той самой бестолковой головой, а однажды чуть даже не утонул. Компания из нескольких дружественных офицерских семей отправилась на воскресный пикник, избрав для него живописную полянку на берегу неглубокой и неширокой речушки. Пока взрослые занимались у костра сервировкой заменяющего стол армейского одеяла, расстеленного на траве, Гришка решил «порыбачить», приглядев для этих целей подходящий прутик, коим и молотил самозабвенно по воде в полной уверенности, что именно так и ловится рыба, да не удержался на скользком берегу и сверзился в реку, ударившись головой о подводный камень. Благо, отец Саньки Мухомора по не менее забавной фамилии Сельдерей своевременно решил провести ревизию ребятни. Обнаружив отсутствие Гришки, он бросился в реку и выволок полузахлебнувшегося незадачливого рыбака на берег. То-то было шуму и суматохи: бедного Гришку раздели, растерли водкой, чтобы не простудился, напялили на него теплую рубаху и перевязали кровоточащую ссадину на лбу. Так он был спасен, но ума и осмотрительности это ему, увы, не добавило,

В отличие от старшего Андрея, в детстве он любил пошляться по лужам, безбожно рвал и пачкал одежду, а при случае не упускал возможности наябедничать на приятелей и брата. Но, как ни странно, товарищ его терпели, наверное, за веселый нрав и беззаботность. Да и на футбольном поле он творил чудеса самоотверженности, ведя за собой всю команду. А это, согласитесь, немало.

— Пацаны, курить будете? — предложил Витька, вытаскивая из внутреннего кармана видавшей виды болоньевой куртки, залатанной на локтях, пачку «Столичных», иначе «столбов», и широким жестом протягивая ее рассевшимся у костра ребятам. — Травитесь на здоровье! — Оттуда же появилась хозяйственная коробка спичек размером со среднего формата книгу. Ею Витька очень гордился и не упускал случая предложить огоньку приятелям.

Прижимистый Митька выщелкнул из пачки «Космоса», умыкнутой со стола беспутного родителя, свою личную приватную сигарету.

— Митяй, дай пачку! — попросил Андрей.

— Зачем тебе, ты же уже куришь? — недовольно пробормотал Митька.

— Да я так, только посмотреть, — пояснил Толстяк, хитро подмигнув остальным. И через мгновение торжественно произнес: — Так я и знал, производство Минской табачной фабрики. Что, папаша недавно с исторической родины вернулся?

— Бульбу жарим, бульбу варим… — начал, осклабившись, Витька.

Бульбаш, обиженно шмыгнув носом, ретировался, не забыв, впрочем, забрать пачку, но после десятиминутного отсутствия вернулся к костру с утешительной новостью.

— Ребята, говорят, сломался конвейер. Так что отдыхай на всю катушку, работать сегодня больше не будем!

— В битве за сохранение урожая достигнуто временное перемирие, — прокомментировал Андрей. — Эх, колхознички! Все-то у них не слава Богу. Посеять-то посеяли, а как убирать и перебирать — так школьники, студенты, солдаты!

— Зато теперь, как и в сентябре, обещают работу оплачивать. Вон Жорка Волков восемьдесят один рубль заработал, магнитофон новый себе купил! — заметил Митька.

— И вкалывал при этом как вол, — саркастически хмыкнул Андрей, сам на сельхозработах особо не утруждающийся. Он-то получил осенью только двадцатку, впрочем, тоже оказавшуюся не лишней. — Сколько центнеров перелопатил!.. А между тем страдает учебный процесс, весь май на переборке пропадаем.

— Точно-точно, — подтвердил Юрка. — А потом наверстывай упущенное. Лично я после школы собираюсь поступать в институт и мне пробелы в знаниях ни к чему! Кто компенсирует мне потерянное время? — обратился он с риторическим вопросом к сидящим у костра, разведя руками и недоуменно выпучив глаза.

— Копмен… что? — переспросил Витька.

— Компенсирует, то есть восполнит, — пояснил Юрка.

— Вос… как?

— Восполнит! Витька, неумный ты, а попросту дурак! — В ответ Витька заржал дурным голосом, вызывая ответный смех приятелей, Юрка только сокрушенно покачал головой.

Юрка Борисов, высокий белобрысый знаменосец школы и центральный защитник юношеской футбольной команды, в кругу друзей был известен под кличкой Цапел. Кличка эта родилась из шуточной притчи, рассказывать которую было нужно непременно с кавказским акцентом: «Самий мудрый звер — это Ушь (уж). Ушь палзет, шипит, все на своем пути съедает. Нэт, самий мудрый звер — это Цапел (цапля). Ушь палзет, шипит, все на своем пути съедает, а Цапел его — ам! — и праглатил…» и т. д. Кличка объяснялась также Юркиной длинноногостъю и неумелым обращением с футбольным мячом, причем, отвечая на упреки товарищей по команде, он неизменно утверждал: «Техника потом придет!» Но она что-то не торопилась.

Посидели, покурили, помолчали, потыкали прутиками в полусырую картошку, подкрепились захваченными из дома бутербродами, заботливо завернутыми хлопотливыми мамашами.

Игорь Мусаев по прозвищу Метис, поскольку отец его был азербайджанцем, а мать — русской, задумчиво шевелил палкой догорающие угли костра. Что-то он был сегодня не по обыкновению молчалив и задумчив, а после дружеской заварушки на склоне холма и вовсе притих. Видно, было у него что-то на уме, что не давало ему покоя. Сходив за хворостом для костра и подкормив умирающий огонь, он наконец заговорил:

— Скажу я вам по секрету, ребята, только тс-с, чур, никому, — и он приложил чумазый палец к губам. Потом, цокая языком и закатывая глаза, потребовал ото всех самой страшной клятвы, что с готовностью и было исполнено. — Отец мой по пьяному делу проболтался, что в части у них на прошлой неделе произошло ЧП…

Он сделал эффектную паузу, снова пустив в ход палку и разворошив ни в чем не повинные угли.

— Ну, Метис, не томи, рассказывай! — поторопил его нетерпеливый Юрка.

— Грузовик перевозил со складов какое-то отравляющее вещество… ну и перевернулся на спуске к Рыжовскому пруду… И все — хана! Весь химвзвод погиб, а не уехал на полигон, как теперь говорят.

— То есть как? — переспросил Юрка.

— А вот так — чертова дюжина трупов, так что даже косточек от них не осталось. А от машины — одни детали металлические оплавленные… Видать, шибко едким вещество оказалось.

— Да-а, дела, — протянул пораженный Бульбаш.

— А, по-моему, брехня! — отрезал обычно доверчивый Витька.

— Нет, я тоже кое-что краем уха слышал, — подтвердил Андрей. Его отец, как и отец Игоря, тоже был офицером злополучной части. У остальных же приятелей «предки» работали по гражданским специальностям и знать об инциденте ничего не могли.

— Произошло это у Рыжовских прудов, — продолжил Метис. — И сейчас там, то есть на месте происшествия, комиссия работает московская, из Министерства обороны, да ученые понаехали из секретных институтов. Говорят, что и Рыжово будут выселять к чертовой бабушке! — говорил Игорь, все более горячась.

— Прямо второй Чернобыль, мать его! — бросил в сердцах Юрка, сплевывая в костер.

— А-а… это не опасно для нас? — промямлил Митька трясущимися губами.

— Не дрейфь, было бы опасно, давно бы напялили на тебя противогаз и выслали с родителями куда подальше! — успокоил его Игорь.

— Как же, дождешься от них, пока не сдохнешь! — усомнился Митька.

— Перестройка — важный фактор. Сразу грохнули реактор, пропустили самолет, утопили пароход! — продекламировал Андрей, известный любитель поэзии.

— Тебе все шуточки… Там такое творятся, а мы здесь сидим! — воскликнул с укором Юрка.

— Пацаны, айда в воскресенье на пруды! — заорал бесшабашно-безбашенный Витька, скача вокруг костра.

После долгих пересудов все согласились с предложением Слона и стали потихоньку собираться домой.

 

12

Между героями мультфильма «Котенок по имени Гав», щенком и котёнком, во время грозы состоялся такой диалог. «Давай бояться!» — сказал Котенок. «Давай!» — согласился Щенок. И они забрались на чердак, и под удары грома и блеск молний, прижавшись друг к дружке, дрожали — боялись! «Страшно?» — спрашивал одни. «Страшно!» — отвечал другой.

Детские игры подспудно готовят ребят ко взрослой жизни, в них, помимо чисто развлекающей составляющей, присутствует физический и психологический тренинг. Дети развивают свои мышцы, а попутно обучаются общению, коммуникабельности, способности противостоять стрессам и трудностям. Это так же верно, как верно то, что в процессе взросления ребенок переживает и преодолевает страхи и фобии, присущие человечеству с незапамятных первобытных времен — страх темноты, страх высоты, боязнь закрытых помещений. Спросите Юнга и Фрейда — они подтвердят.

«Давай бояться!» — сказал Гришка. «Давай!» — согласился Андрей. Родители ушли в ночную смену — их отец служил офицером и работал по сменам оперативным дежурным на станции слежения, а мать трудилась оператором котельной, — и братья остались дома одни. Андрей поставил на магнитофон альбом, который всегда заставлял его внутренне содрогаться — «Темную сторону луны» «Пинк Флойда». Психоделическая музыка группы с потусторонними шумами, таинственными разговорами и жуткими смехами как нельзя более соответствовала поставленной ребятами цели. Они выключили свет, оставив включенным только слабый зеленый ночничок на столе, набрали стальных шариков от детского бильярда и стали ждать в тревожной полутьме явления таинственного и страшного гостя. Но гость, конечно, не приходил, однако необходимый заряд страха мальчишки получали сполна.

В Серпейске у Андрея с Гришкой жили дядя с тетей и две двоюродные сестры — Танька и Ольга. Семья ютилась в деревянной пристройке к местному клубу, где дядя Коля, впоследствии погибший в пьяной драке, работал киномехаником. В предновогоднюю ночь клуб был предоставлен в полное распоряжение братьев и сестер. Они носились по лестницам, играли в прятки и салочки, а потом угомонились и расселись на клубной сцене. Начали рассказывать страшные истории, «страшилки», которыми так богат детский фольклор. Большинство из них начинались так: «В черном-черном городе, на черной-черной улице стоял черный-черный дом…» Или так: «Белая простыня идет по улице, Белая простыня поднимается по лестнице, Белая простыня стучится в дверь…» В самый разгар одной из «страшилок» над сценой с треском лопнула одна из ламп. То-то было крику!

Но настоящий ужас приходил в ночных кошмарах. Детские кошмары — самые страшные. И Андрей знал об этом не по наслышке. Часто ночные видения заставляли его вскакивать с кровати в холодном поту с бешено колотящимся сердцем и едва сдерживаемым рвущимся из горла криком, иногда реальность путалась с кошмаром, и Андрей не мог с точностью установить, где, что и когда происходило. Так, однажды в раннем детстве ему приснилось или померещилось, что на его ночном горшке кто-то сидит, и это был настоящий ужас! Кошмары обычно не отличались разнообразием и сводились к нескольким типичным ситуациям. Он входит в подъезд, а из подвала выскакивает Нечто и начинает его преследовать. Он, задыхаясь, взбегает по лестнице на пятый этаж, но ватные ноги не слушаются, движения замедляются, будто приходится преодолевать не сопротивление воздуха, а куда более плотной субстанции. Он заглядывает через перила, а неведомый преследователь уже мелькает на соседней лестничной клетке. Он хочет кричать — и не может кричать, крик застревает у него в горле. Иногда удается добежать до двери и лихорадочно захлопнуть ее за собой, но либо не работает замок, либо между дверью и косяком остается зазор шириной в ладонь, а снаружи уже чувствуется напор злой и беспощадной силы. Второе место в хит-параде кошмаров занимал такой сюжет. Андрей один дома. Ночь. Тишина. Андрей тянется к выключателю, щелкает им. Но свет или вовсе не зажигается, или горит еле-еле, ничего не освещая, и от этого становится еще страшнее. Андрей ходит по комнатам, пытается снова и снова включить свет — везде та же история. А потом, как в известной сказке: «Вдруг из маминой из спальни…» Как-то Андрею приснилась жуткая колдунья, голышом возлежащая на столе, а ее бурое сморщенное тело украшали три груди, отвисшие чуть ли не до пола. В другой раз Андрей воевал с целой армией злобных карликов, наводнивших квартиру, причем дубинка, которой был вооружен Андрей, отскакивала от них, как от резиновых, не причиняя им никакого ущерба. Андрей с остервенением колотил по уродливым шишковатым головам — все безрезультатно. Был еще один непонятный сон, повторяющийся с неизменным постоянством. Андрею снились какие-то тоннели, какие-то трубы и линии электропередач, еще в этом сне была дверь квартиры с незнакомым номером. Андрей знал, что в квартире заложена бомба и должен произойти взрыв, но ничего не мог поделать для его предотвращения. Обычно пробуждение от этого сна сопровождалось кровотечением из носу.

Но сон это сон, и пробуждение, как правило, освобождает тебя от пут кошмара. Жизнь страшнее. Страшнее то, что случилось с Андреем, когда ему было пять лет. Тогда сон перемешался с явью, и все происшедшее прочно, навсегда врезалось в его память. Он прекрасно помнил, как начиналась болезнь, токсический грипп, сопровождавшийся высокой температурой и галлюцинациями. Дело было зимой, и у Ворониных гостила бабушка, приехавшая из деревни. Андрей даже помнил сон, приснившийся ему накануне заболевания. Он шел по лестнице и держал перед собой брюки, прикрывая голые ноги, и хотя никто не попадался ему навстречу, было ему крайне стыдно и неудобно, что идет он без штанов. А потом он проснулся, снова закрыл глаза, и в темноте зароились разноцветные искорки — красные, зеленые, желтые, синие, — составляя неожиданные и прекрасные, болезненно-прекрасные узоры. Одним из таких узоров была новогодняя елка, мерцающая и переливающаяся во всей красе. Он открыл глаза, свесился с кровати и увидел паука. Тот шустро шевелил лапками, похожими на еловые веточки, и все попытки Андрея поймать непрошенного гостя оказывались тщетными. Паук постоянно ускользал от него, ускользал, даже накрытый пластмассовым стаканчиком, вопреки всем законам физики. После пауки начали летать по воздуху, и были они огромными, страшными, полупрозрачными. «Мама, мама, пауки!» — заорал Андрей не своим голосом, чем до смерти переполошил родителей и бабушку.

Затем на машине «скорой помощи», армейском «уазике», его спешно доставили в Серпейскую больницу. По дороге пятилетний Андрей твердил, как заклинание, сочиненные тут же строки: «Милый Каа, милый Каа, съешь за обедом паука!» Должно быть, именно тогда в нем пробудился поэтический дар, причем с целями сугубо практическими, как магическое заклинание, как способ изгнать из реальности инфернальные кошмары. Не в этом ли вообще состоит побудительная причина творчества?

Андрей месяц провалялся в больнице. Однажды он лежал в палате, и тут ему показалось, что шкаф, стоящий в углу, загорелся. С криками «пожар, пожар!» он выбежал в коридор, за что и был наказан. За что? Ведь это не было шалостью, как, наверное, решил медперсонал больницы, это было лишь сигналом бедствия. Еще раз его наказали за то, что он утащил из столовой козинаки после завтрака. Они слиплись в кармане пижамы в однородную массу, были обнаружены медсестрой и послужили поводом для очередной экзекуции. Потом Андрей лежал на кровати, уткнувшись в подушку, и лил горькие слезы, проклиная так несправедливо устроенный мир. Еще он помнил, как его соседи стреляли по поставленным на ребро шашкам из игрушечного пистолета, как старшая девочка читала желающим «Приключения Незнайки», как он впервые обнаружил на своих пальцах папиллярные линии — раньше-то он считал, что они должны быть гладкими — и сначала очень испугался, так как счел их появление последствием болезни. Помнил он и посещения родителей и младшего брата, которые приезжали из военного городка проведать его. Гришкина манера разговаривать весьма забавляла его. «Де то не и ду ша», — говорил Гришка, что в переводе на общечеловеческий язык означало: «Андрей стоит на окне и надувает шарик». «Ги хо пи», — говорил Гришка, что означало: «Гриша хочет пить». Он всегда шел по пути наименьшего сопротивления, и понять его могли только родители и брат.

Как бы то ни было, больничное заключение Андрея длиною в месяц закончилось. Пауков он боялся всю жизнь.

 

13

Воскресным днем Андрей с Гришкой устраивали во дворе парусную регату. Вырезанные из сосновой коры кораблики, оснащенные мачтами, парусами и прочими прибамбасами, резво неслись среди спичек, окурков, обрывков бумаги по бурным водам грязноватого ручья, разлившегося после дождя, попутно садясь на мели, крутясь в водоворотах, но стойко преодолевая любые препятствия. Андрей назвал свой кораблик «Секретом» — привет Александру Грину! — а Гришкин — «Старой калошей». И вырезан он был неумело, и мачта перекошена, а парус уже на середине дистанции был безвозвратно утерян, подхваченный порывом весеннего ветерка. Естественно, Карлик Нос злился и огрызался на брата, не согласный ни с таким названием, ни с таким положением.

Вскоре количество участников регаты пополнили парусники Игоря и Митьки, которые, увидев во дворе играющих братьев, поспешили присоединиться к ним. И для их кораблей Андрей подобрал подходящие имена — «Морской ишак» и «Летучий бульбаш», но озвучить их все же не решился.

Юрка же, получив взбучку от отца за «тройку» по геометрии, сидел дома и зубрил тригонометрические формулы. Витька, как ни упирался, на выходные был увезен родителями в Серпейск, в гости к бабушке. Так что планируемый поход на пруды был на грани срыва.

— Эй, Митька, кончай жульничать! — крикнул Андрей, единогласно избранный арбитром, прерывая соревнования в самом их разгаре. Он заметил, что коварный Бульбаш уже не первый раз нарушает правила, подталкивая свой утлый кораблик на стремнину, тогда как делать это разрешалось только в том случае, когда он садился на мель. Более того, Митька чуть ли не дул в паруса своей лодчонке, стремясь во что бы то ни стало привести ее к финишу первой. — Ты дисквалифицирован!

— Как это дисквалифицирован?! — возмутился Митька, горя неправедным гневом.

— Давай спросим мнения остальных участников регаты, — предложил Андрей. Но единогласный приговор остальных был неумолим. Митька со злостью выхватил кораблик из ручья — холодные брызги разлетелись веером — и, отойдя на пару шагов, обиженно выкрикнул:

— А как же пруды? Мы же договаривались!

Приятели переглянулись, и Андрей, пару секунд подумав, кивнул:

— Хорошо, пошли!

Регата тут же была забыта, и ребята совершили стремительный марш-бросок к прудам. По дороге Андрей, неистощимый выдумщик и фантазер, с четвертого класса прочно увязший в мирах Герберта Уэллса и Александра Беляева, предложил приятелям новую игру, чтобы нескучно было и чтобы время скоротать.

— Давайте представим, что мы высадились на неизвестной планете. — Гришка наморщил лоб, Митька почесал затылок, Игорь поднял глаза к холодному серому небу, — старались, представляли, казалось, что даже было слышно, как скрипят от натуги подшипники и шестеренки их неокрепших мозгов. — Это — окна в параллельные миры, пригодные для телепортации. — Андрей указал под ноги, на выемки в железобетонных плитах дорожки, где крепились металлические скобы для грузоподъемных работ. — Это — киборги-разведчики, собирающие информацию, — он повертел в руках еловую шишку и широким взмахом руки забросил ее далеко в кусты. — Разведчик докладывает, что признаков разумных существ поблизости пока не обнаружено… Хотя нет, вот едет на транспортном средстве одно, с позволения сказать, полуразумное существо, относящееся к классу «офицерус советикус».

Действительно, в сторону Оврага катил на велосипеде пьяный вдрызг капитан Советской Армии. Он то и дело вылетал из седла своего стального коня, при этом безбожно матерился, но не оставлял тщетных попыток обуздать норовистого мустанга. В очередной раз съехав с дороги, он со всего маху врезался в колючую проволоку, шедшую параллельно дороге и огораживающую ракетный дивизион, до крови поранил щеку и ухо, и только после этого утихомирился и повел иноходца в поводу. Когда офицер поравнялся с ребятами, он как-то медленно повернул к ним голову, и Андрею на миг показалось, что глаза у него полностью белые, как у античной статуи, без радужки и зрачков.

— Так вот вы какие, инопланетяне! — воскликнул Андрей, пытаясь за усмешкой спрятать внезапный приступ ужаса, и товарищи, ничего странного не заметившие, дружно заржали в ответ.

Между тем правила игры были приняты, и во все стороны полетели киборги-разведчики, и со всех сторон посыпались передаваемые ими сообщения:

— Радиационная обстановка в норме!

— Атмосфера пригодна для дыхания!

— Хищные представители фауны, опасные для жизни, отсутствуют!

В начале учебного года Андрей, одержимый страстью к фантастике и смежной с ней астрономии, пытался приобщить к своему интересу друзей, открыв для этих целей Звездную школу и пообещав, что ее выпускники будут приняты в Космодесант. Гришка и Митька, единственные посетители школы, разинув рты, слушали лекции Андрея о планетах Солнечной системы, старательно писали изложения по первой главе романа Хола Клемента «Огненный цикл» и сочинения на тему «Война миров и мир миров», причем их бесконечные «инопланетянины» и «землянины» жутко раздражали Андрея, истого ревнителя чистоты русского языка и ярого поборника правописания. К третьему занятию энтузиазм учителя и учеников иссякли, и школа бесславно закончила свое недолгое существование.

Еще Андрей приохотил своих друзей к ночным бдениям: набрав полные карманы семечек, они устраивались на полосе препятствий школьного стадиона и часами наблюдали за россыпями звезд в надежде увидеть какой-нибудь неопознанный летающий объект, но на глаза попадались только спутники и метеориты, что тоже, конечно, было небезынтересно, но, увы, совсем не то. НЛО-манией болело тогда полшколы, по рукам ходили ветхие и затертые машинописные варианты лекций Ажажи, редкие статьи из советских газет и журналов. Особой популярностью пользовался материал из газеты «Труд», интригующе озаглавленный: «Ровно в 4.1О…» Поговаривали, что после этой публикации полетели головы руководителей газеты. Это в глазах ребят только добавляло веса знаменитой статье. Как-то наши наблюдатели были согнаны с места и поколочены Игорем Говорухиным и Витькой Сысоевым, одноклассниками Андрея, которые тоже решили устроить охоту на «латающие тарелочки» и представляли конкурирующую фирму. В отместку Андрей стащил у Витьки из портфеля общую тетрадь с записями наблюдений и фантастическими рисунками, а портфель подбросил в женский туалет на первом этаже школы, и после уроков наблюдал, как Витька носятся по коридорам в поисках своего сокровища, и даже выражал ему соболезнования по поводу постигшего его горя, и даже принимал деятельное участие в поисках. Там, где Андрей не мог взять силой, он брал хитростью.

…Игру в изучение неизвестной планеты наши космодесантники продолжили на Ручье.

— Разумные обитатели местного моря, — Андрей махнул рукой в сторону прудов, — подают сигнал бедствия и просят о помощи… — Тут он внезапно запнулся и на полминуты впал в непонятное оцепенение.

— Эй, командир, ты что, заснул? — потряс его за плечо Игорь, выводя Андрея из ступора. — Экипаж ждет дальнейших распоряжений.

— …просят о помощи, — повторил Воронин-старший как заведенный. — Им срочно необходим приток свежей воды!

Его не оставляло странное ощущение, что последние слова нашептал ему кто-то извне. Впрочем, подобное ощущение посещало его не впервые. Так была и со стихами, которые он с недавнего времени пописывал: иногда казалось, что строки возникают не в голове, а где-то во внешнем пространстве. Андрей был наслышан о теории, согласно которой поэты не сочиняют стихи, а как радиоприемники улавливают разлитые в мировом эфире волны непонятного происхождения. Некоторые называют это вдохновением, другие — интуицией, фантазией, Господом Богом или Мировым Разумом. И частенько Андрею казалось, что эта теория не лишена рационального зерна. «Стихи не пишутся — случаются, как чувства или же закат», — как написал его более известный тезка-поэт.

По команде Андрея друзья принялись расчищать от мусора и расширять русло впадающего в пруды Ручья. Ребята, вооружившись палками, работали самозабвенно и старательно. Карлик Нос снова отличился, набрав полные сапоги воды, за что ж получил очередную выволочку от старшего брата и выговор от руководителя исследовательской экспедиции.

— Космодесантник Воронин! Вы постоянно нарушаете инструкции по безопасности, и я вынужден ставить вопрос о вашем списании на Землю!

Гришка виновато потупил голову, шмыгнул носом, но через минуту, прощенный, еще более рьяно принялся за работу, стараясь честным трудом смыть былые грехи. Пройдя метров пятьдесят, расчистили русло вплоть до самого устья, вышли на берег пруда и устроили перекур.

Перед ними открылись Рыжовские пруды во всей красе — два рукотворных водоема, соединенные между собой бревенчатым мостиком по узкому перешейку и окруженные со стороны села высокими холмами с церковью, Домом культуры и деревянными домами единственной улицы. Только вот не было сегодня вокруг прудов привычных и многочисленных рыболовов, вооруженных удочками и спиннингами различных размеров и калибров, не паслось на берегу колхозное стадо, пришедшее на водопой. Не было и обещанных Игорем военных и ученых. Тихо и мертво было вокруг, только рябила неподвижную и неживую воду капель с ветвей прибрежных деревьев после недавно прошедшего дождя.

— Ну-у, ничего интересного, — протянул разочарованно Митька.

— А ты чего ожидал, лох-несского чудовища, снежных людей или зеленых человечков на тарелочке с голубой каемочкой? — парировал Андрей.

— Кстати, о тарелочках, — помолвил Игорь и вытащил из-за пазухи пакет с бутербродами.

После напряженной работы все жутко проголодались и быстренько прикончили домашние припасы. Перекусили, перекурили.

— А насчет «ничего интересного» ты не прав, — заметил Андрей. — Посмотри кругом, ничего не наблюдаешь? — И он перевернул носком кроссовки дохлую рыбину. Пройдя вдоль берега, друзья насчитали около полусотни полусгнивших рыбьих тушек. Все это были бычки, или ротаны, называемые также головешками, занесенные перелетными птицами с Дальнего Востока и начисто истребившие всю коренную рыбу во многих прудах и озерах Средней России. Прямо какое-то экологическое бедствие, честное слово! Ротаны имели сладковатое белое мясо, были весьма хороши в жареном виде, а клевали даже на голый крючок безо всякой наживки, снискав себе этим бешеную популярность среди юных рыбаков.

— Да-а, рыбку теперь не половишь, — вздохнул Гришка.

— Отловились… — обречено согласился Митька.

Поверхность прудов была подернута какой-то белесоватой дрянью вместо привычной и радующей глаз изумрудной ряски. К берегу прибило грязновато-серую пену, которая медленно вздыхала, опадала и лопалась с негромким потрескиванием, словно легкие больного, страдающего неизлечимым недугом в последней стадии. И запах… Над прудами стоял запах каких-то химикатов вперемешку с тяжелым сырым ароматом плесени.

— Невеселая картина, — констатировал Андрей. — Но, кажется, ничего опасного… Если, конечно, в воду не соваться. Понял, Гришка? Это тебя касается!.. Итак, последняя информация из конфиденциальных источников. Я тут кое-что разузнал, но специально не говорил раньше, хотел прежде взглянуть на все своими глазами. Прав был Игорь, при перевозке бактериологического оружия на прудах погибли одиннадцать солдат, водитель и командир химвзвода, а вся разлившаяся гадость стекла в пруды. Приезжала комиссия из Москвы, из самого Министерства Обороны, поснимала все руководство части. А лейтенанта, который погиб, Ермолаев, кажется, его фамилия, представили к награде. Посмертно.

— Всегда у нас так: кто мертвый — тот и герой, — заметил Игорь.

— Так оно, к сожалению, и есть, — согласился Андрей и продолжил: — Так вот, комиссия изучила все причины и следствия, вылила в пруд чертову уйму химикатов для дезактивации и благополучно отбыла восвояси, посчитав свой долг выполненным. Говорят, что еще в пруды попала какая-то пакость с колхозных складов, то ли базагран, то ли базарган называется. Очень сильный яд, для борьбы с вредителями над полями распыляется. Помните, пожар на складах недавно был? Вроде бы в ту же ночь, когда и катастрофа случилась. А дед, который сторожил склады, умом тронулся. Все твердил про каких-то немецко-фашистских диверсантов…

Осмысливая сказанное, ребята медленно шли вдоль берега. Тут глазастый Митька разглядел в прибрежных кустах полузатопленную лодку-плоскодонку, что на время отвлекло доблестных космодесантников от грустных размышлений. Вычерпали воду найденной здесь же, в лодке, консервной банкой. Однако неповоротливое судно даже не удалось сдвинуть с места, не говоря уже о том, чтобы спустить на воду. Тогда решили его поджечь: если враг не сдается — его уничтожают, тем более необъяснимая пиромания присуща большинству ребят в этом возрасте. Но отсыревшее дерево решительно отказывалось гореть. Изведя полкоробка спичек, нашли другое занятие: поставили консервную банку на нос лодки и начали обстреливать ее камнями.

— Это судно — разведывательный катер враждебной нам цивилизации. Враги пытаются оспорить наш приоритет в открытии этой планеты. Поэтому необходимо установить взрывное устройство и дистанционно привести его в действие, уничтожить вражеский десант, — пояснил Андрей, швыряя очередной камень. При этом, надо полагать, консервная банка символизировала собой взрывное устройство, а бросок камня, разумеется, — выстрел из бластера.

— Ну, Андрюха, ты прямо как Пельмень! — хохоча и ловко уворачиваясь от дружеского подзатыльника, схохмил Игорь. — Такую диспозицию выдвинул, такую вводную, совсем как наш разлюбезный Анатолий Борисович на прошлогодней «Зарнице».

Это замечание развеселило компанию и разрядило обстановку. Между тем на берег легли длинные тревожные тени, и над прудом встал волокнистый туман. Андрей сначала и не заметил, как Игорь стал удаляться от приятелей. И поэтому встревожено окликнул его только тогда, когда тот отошел шагов на двадцать.

— Игорь, постой! Ты куда?

Но то не реагировал на отклики, а продолжал целеустремленно двигаться вдоль берега. Андрей уже было собрался догнать его и вернуть силой, но потом досадливо махнул рукой.

— Ну и черт с тобой! Мы возвращаемся домой, а ты как хочешь!

«Может быть, обиделся на что-нибудь?» — подумал Андрей. Ведь Игорь отличался необузданным южным нравом, унаследованным от отца-азербайджанца, обладал взрывным темпераментом, быстро заводился и так же быстро отходил. «Прохладный ветерок его быстро остудит», — решил Воронин-старший, продолжая украдкой наблюдать за беглецом, чтобы в случае чего поспешить тому на помощь. Игорь шел вразвалочку, выставив в стороны согнутые в локтях руки, ну ни дать ни взять истинный космический волк, вернувшийся после долгих странствий по Галактике на грешную Землю. Шаги его все ускорялись, он направлялся к дамбе и уже почти скрылся из виду в сгущающемся вечернем тумане. Взойдя по насыпи на дамбу, он упал на колени и уткнулся лбом в бетон, как мусульманин, совершающий намаз, потом резко вскочил на ноги и с диким криком помчался к противоположному берегу.

— Игорь, Метис, вернись! — кричали друзья уже хором.

— Ну что же, придется идти его искать, — вздохнув, сказал Андрей после пятиминутного ожидания. — Жаль, фонарика с собой не захватили! Скоро совсем стемнеет… Ох, и трудная это работа — дуролома искать по болотам! — бросил он в сердцах.

Поредевший экипаж с явной неохотой принялся выполнять указания командира. Смеркалось. Холодало. Под ногами неприятно поскрипывала прибрежная галька.

Не успели они отойти от лодки и пятидесяти шагов, как из тумана послышались стремительно приближающиеся шаги, топот, скрежет, жалобное завывание, и вскоре на них выскочил Игорь, чуть не сбив идущего впереди Андрея с ног. Тот поймал Метиса в объятия и крепко встряхнул за шиворот.

— Что случилось? Ну, говори же!!!

Игорь только тяжело дышал, обводя друзей безумными глазами, будто не узнавая, и отчаянно вырывался из рук Андрея.

— Там… там… такое… Бе… бежим скорее отсюда!

Наконец ему удалось вырваться из крепких дружеских объятий, и он юркнул в прибрежные кусты. Приятели стремглав бросились за ним. Как они летели по лесной дороге! Мимо проносились елки и березы, мерцали в тумане первые звезды, сопровождая беглецов в стремительном беге. Гришка пару раз спотыкался, Андрей, бегущий рядом, рывком поднимал его и нетерпеливо тянул за руку… Вмиг домчались до сторожевой башни Лесного городка и тут остановились перевести дух и унять бешено колотящиеся сердца. Огни такого родного и близкого городка действовали успокаивающе, хотя Игорь то и дело тревожно поглядывал вглубь леса. Друзья жаждали получить исчерпывающее объяснение столь странному его поведению. Их любопытство было удовлетворено сполна. А рассказал Игорь вещи странные.

…Он деловито обстреливал камнями консервную банку вместе с друзьями, радовался каждому попаданию, когда вдруг внезапно почувствовал тревогу и беспокойство. Он так и застыл с занесенным для очередного броска камнем, а потом круто развернулся и заворожено пошел вдоль берега, даже и не подумав об опасности, подстерегающей его на каждом шагу. Потом он признавался, что в этот момент плохо соображал, на него нашло какое-то временное помутнение рассудка. Он просто услышал зов и не мог ему не подчиниться. «Словно кто-то позвал на помощь, тихо и жалобно», — говорил он ребятам. Темнело, песок и галька скрипели под его кедами, он продолжал идти вперед.

Выйдя на дамбу, Игорь взглянул вниз и заметил в темном омуте прозрачное оконце воды, словно подсвеченное изнутри, почти идеальный круг диаметром около метра. Игорю как будто показалось, что в кругу что-то белеет… Он опустился на колени и пригляделся. Нечто поднималось из глубины пруда. Со страхом, перехватившим горло, он увидел, что это маска противогаза. В ее стеклышках словно застыл немой укор, а шланг извивался, как змея, и безвольно тянулся следом. Из шланга вырвалась гроздь пузырьков и разбежалась по поверхности воды. Позже Игорь уверял, что за стеклами противогаза он различил глаза, безумные, беспокойно бегающие. И это доконало его окончательно. Он вскочил на ноги. Он заорал. И помчался к берегу, как он предполагал, навстречу своим приятелям, а на деле в противоположную сторону. Однако на этом его злоключения не закончились.

Он зацепился ногой за предательский камень, растянувшись в полный рост, и больно ободрал ладони о песок. Из плотного тумана к нему приближалось несколько неясных фигур. Сначала он принял их за своих друзей и даже окликнул. В ответ — молчание. Когда он понял свою ошибку, то от ужаса скорчился на песке, широко раскрытыми глазами наблюдая за неумолимо приближающейся страшной процессией. Это были солдаты, облаченные в ОЗК и противогазы. По резиновой одежде струилась вода, они были увешаны бурыми водорослями, а их предводитель, на голове которого сплетение водорослей образовывало подобие венка, сжимал в руке ржавый автомат.

Он помахал Игорю рукой и направился в его сторону. Остальные — следом. «Их было с десяток или больше», — утверждал Игорь. Его словно парализовало от страха, когда странный отряд без единого слова стал приближаться к нему. Лишь скрипели по песку неуклюжие резиновые сапоги защитных костюмов. «И знаете, что странно, — продолжал Игорь, — они были какими-то не вполне реальными, какими-то, что ли, полупрозрачными, призрачными, ненастоящими. Хотя скрип их сапог и шелест костюмов я явственно различал. И разило от них гнилым болотом».

Предводитель постоянно делал Игорю успокаивающие знаки, а потом откинул капюшон и начал стягивать противогаз. Вот этого Игорь уже никак не мог вынести, оцепенение разом слетело с него, он дико вскрикнул и во все лопатки пустился наутек, угодив в объятия друзей…

По дороге домой ребята обратили внимание на то, что лицо Игоря то бледнеет, то краснеет и покрывается каплями пота. Андрей сказал:

— У тебя что, температура, что ли? Ну-ка дай руку. — Игорь послушно протянул ему горячую и дрожащую ладонь. — Ни фига себе, как печка, у тебя, кажется, не меньше сорока! Ну, давай поскорее домой!

— Эх, хорошо бы сейчас сорокаградусной для успокоения нервов, — мечтательно протянул Митька и захихикал.

— Заткнись, балбес, — прогудел Андрей. — Видишь, дело-то серьезное. У человека страшная температура, он даже галлюцинации наяву видит. Ему вся эта чертовщина от температуры привиделась. У меня тоже после гриппозного осложнения так было, даже днем огромные пауки мерещились. Вот и у Игоря что-то похожее.

Друзья быстро дошли до дома, осторожно поддерживая Игоря под руки, потому что ноги у того начали заплетаться. Его проводили до самой двери квартиры. Отец его был дома и сразу же позвонил в санчасть. Минут через десять подъехал на «скорой» майор Константиныч. Ребята дождались, когда он выйдет от пациента, и поинтересовались, как дела у Игоря. Доктор торопливо ответил, что у Игоря большая температура, он бредит наяву и что срочно нужно отправлять его в Серпейск, в больницу.

Ребята спустились вниз, к подъезду. Майор с Игорем и его отцом уселись в машину. Друзья помахали вслед и вновь обсудили случившееся. Решили, что все то, что рассказал Игорь, — просто бред наяву, и об этом ни в школе, ни дома, вообще нигде распространяться не стоит во избежание излишних разговоров.

 

14

Две страсти равно владели душой Андрея нынешней весной. На переборке картошки Андрей приметил кареглазую блондинку годом младше и в течение двух недель просто глаз с нее не сводил. И как же он раньше ее не замечал?! Оказалось, что она занималась легкой атлетикой и сломала ногу, прыгая в длину на областных соревнованиях, а в школу вернулась только спустя три месяца после травмы, изрядно повзрослевшая и похорошевшая. Андрей ходил, страдал, мучался, наконец, решился и через Витьку, одноклассника Ольги, передал ей записку со стихами и предложением дружбы и любви. Сначала она ответила отказом, а через пару недель все же согласилась на встречу. До тех пор он к ней не подходил, не заговаривал с ней, все их общение ограничивалось эпистолярным жанром. А тут вот назначил свидание. В Лесном городке. У сторожевой башни. В семь часов вечера.

Андрей надел новую кожаную кепку, новую черную ветровку, новые вельветовые джинсы и новые же кроссовки, так что Ольга сначала его с трудом узнала и чуть было не прошла мимо, пока он ее не окликнул. Однако что-то у них сразу не заладилось: Андрей робел, смущался, с трудом находил темы для разговора, все больше о популярных рок-группах и школьных делах (о чем же еще!), рассказывал анекдоты и… до крови кусал губы в продолжительных паузах. Ни разу не обнял и — упаси Боже! — не поцеловал свою возлюбленную. Они встретились два раза, прогулялись до Оврага и обратно, а третье свидание с самого начала пошло наперекосяк.

Ольга никак не хотела идти дальше сторожевой башни, сначала молчала, хмурилась, а потом сказала, что боится, потому что в школе среди девчонок ходят слухи, что в Лесном городке несколько раз видели каких-то страшных то ли собак, то ли волков, то ли еще что-то непонятное, и что из лесу часто слышится то ли лай, то ли вой.

С большим трудом уговорил ее Андрей пройтись до Оврага, пока светло, пока солнце еще не село. Ольга шла, постоянно оглядываясь, вздрагивала от каждого звука, от стука сорвавшейся капли, упавшей с ветки, от скрипа дерева где-то вдалеке. Андрей тоже невольно прислушался. Странно, что не было обычного для этого времени года и суток звуков: ни чириканья воробьев, ни стука дятла, ни крика ворон, но зато было что-то непонятное. И получалось так: скрип-скрип, шлеп-шлеп, скрип-скрип, шлеп-шлеп. А потом добавилось еще какое-то весьма неприятное шуршание в густых зарослях ельника воль дороги: шшу-шшу. Выходило, что шлепанье доносилось оттуда же. И стало: скрип-скрип, шлеп-шлеп, шшу-шшу, скрип-скрип, шлеп-шлеп, шшу-шшу.

Они остановились. Андрей тревожно всматривался в заросли, Ольга смотрела туда же. Сначала они ничего не увидели, но звуки вроде бы приближались, а потом в глубине ельника медленно передвинулась неясная тень и остановилась. Звуки тоже затихли.

Ольга дрожащими пальцами взяла Андрея за рукав и прошептала:

— Мне страшно… Пойдем скорее назад, ну, пожалуйста…

В уголках ее глаз дрожали слезинки. У Андрея самого от ужаса зашевелились волосы под кепкой. Но он же мужчина, он обязан держаться! И он сказал:

— Ну, ладно! Хорошо, пойдем!

Ольга чуть ли не бежала к недалекому выходу их Лесного городка. Андрей еле поспевал за ней. На мостике перед сторожевой башней она остановилась и что-то прошептала, потупясь. Андрей не понял, то ли это было «прощай», то ли «прости», то ли «пока», но она уже перебежала площадку автобусной остановки и скрылась за дверью КПП.

Это свидание было последним. Больше Ольга, несмотря на несколько записок Андрея, переданных ей верным Витькой, в Лесной городок не приходила.

Второй страстью была музыка. В актовом зале школы, расположенном на втором этаже, репетировал вокально-инструментальный ансамбль старшеклассников, или, как выражался учитель физики Горелов по старинке, оркестр. Ансамбль с неизменным успехом играл на школьных дискотеках и даже на городских танцах, а возглавлял его легендарный Роберт «Роба» Королюк, предмет тайных воздыханий девчонок от мала до велика. В репертуар ВИА входили популярные хиты отечественных и зарубежных исполнителей. И вот однажды тихим майским вечером, стоя под фонарем, роняющим на тротуар желтый круг света, Андрей с Юркой заворожено смотрели на окна второго этажа, внимая плачущим звукам соло-гитары и хрипловатому голосу Робы.

— Круто! — сказал Юрка.

— Клёво! — сказал Андрей.

— Ххррюто! Ххррёво! — внезапно раздалось сзади. Ребята разом обернулись, но никого не было видно. Юрка прошептал:

— Ну, шутники! я им сейчас рога обломаю! — И, взяв в руку солидный булыжник, который как будто специально для этого случая валялся рядом, запустил его в густые заросли декоративного кустарника, высаженного между школой и стадионом.

Сначала было тихо, а потом опять:

— Ххррюто! Ххррево!

— Ну что, проучим шутников, Андрюха? Бери любое оружие, и прочешем эти кустики.

Андрей вооружился обломком толстой рейки, а Юрка взял в руки два куска асфальта из кучи строительного мусора, оставшегося после прошлогоднего ремонта школы. Ребята тщательнейшим образом прочесали всю полоску кустарника, но никого не нашли. Не было даже следов. Но когда они вышли к школьному стадиону, из-за забора, отделявшего городок от леса, послышалось:

— Ххррюто! Ххррёво!

Юрка в недоумении пожал плечами, отбросив в сторону ставшие ненужными куски асфальта и отряхнув ладони:

— Шустрые шутнички! Ну ладно, отложим месть за неуместные шутки до следующего раза.

Несмотря на неприятный инцидент, назавтра ребята, разговаривая на перемене, решили создать собственную музыкальную группу. Сказано — сделано. Пригласили в состав Витьку с Митькой, Гришка сел за барабаны, представляющие собой перевернутые пластмассовые ведра и бидоны. Бренчали на гитарах, орали хриплыми голосами на тарабарском языке и записывали всю эту белиберду на старенький бобинный магнитофон-приставку «Нота-304». Потом принялись писать тексты на русском. Первый в соавторстве сварганили Юрка и Андрей. Естественно, о любви. Естественно, о несчастной. Юрка написал еще три-четыре песни, и на этом его сочинительский пыл иссяк, а вот у Андрея увлечение стихами (а тексты песен постепенно начали превращаться в стихи) осталось надолго. За месяц он записал в тетрадь в синей коленкоровой обложке полтора десятка текстов — о викингах, о гонщиках и снова о любви. О несчастной. Группа просуществовала до тех пор, пока ребят не разогнала соседка, которая, разумеется, не могла уснуть после ночного дежурства на КПП.

 

15

Ласковый майский вечерок застал нашу компанию в полном составе во внутреннем дворе нового корпуса школы. П-образный в плане, он был украшен галереями с перилами по уровню первого этажа и двумя рядами колонн, поддерживающих крытый переход между корпусами. Этот укромный закуток стал с недавнего времени местом проведения различных мальчишеских игр. Играли в элементарные прятки, используя для укрытия прямоугольные колонны, между которыми удобно было тайком пробираться, оставаясь незамеченным водящим. Играли в «пекаря», забавную разновидность городков. Пинали мяч. Или просто курили, обсуждая горячие новости школьной жизни. Словом, не скучали. Сегодня, вооружившись пластмассовыми саблями, кинжалами и щитами, устроили настоящий рыцарский турнир. Витьке, Митьке и Игорю противостояли Андрей, Юрка и Гришка. Гришка был «убит» на первых же минутах схватки, но потом более опытные бойцы из девятого «а» одного за другим уложили Митьку и Игоря и уже теснили по галерее отчаянно отбивающегося Витьку, пытающегося на практике применить прием так называемой «веерной защиты», которым, как рассказывал Андрей, в совершенстве владел некий барон Пампа. Витька размахивал саблей, не давая к себе подступиться, клинки сталкивались с глухим стуком — только что искры не летели! — умело прикрывался щитом, так что его нелегко было взять. Юрка пер вперед как танк, Андрей просто зашел с тыла — и Витька пал смертью храбрых в неравной схватке.

После жаркой баталии ребята закурили, рассевшись кружком, и Андрей предложил приятелям по очереди рассказать самый страшный случай, произошедший с ними в жизни. Тем более обстановка к этому располагала: кругом было тихо и безлюдно, двор школы медленно, но уверенно погружался во тьму, последние отблески вечерней зари причудливо дробились в оконных стеклах, придавая всему окружающему некий сюрреалистический оттенок.

Игорь, совсем недавно оправившийся от болезни, еще раз поведал друзьям о произошедшем на прудах, и хотя они уже знали об этом во всех подробностях, еще раз внимательно выслушали его историю. Андрей рассказал о своей болезни в пятилетнем возрасте. Ребята сочувственно покивали. Настала очередь Гришки.

— Толстяк, помнишь, как мы с тобой ходили на стрельбище пули собирать? — обратился он к старшему брату. Тот согласно кивнул. Еще бы ему не помнить! — Это случилось прошлым летом. Только мы начали выковыривать пули из брёвен, как со стороны казарм показались трое солдат, что-то крикнули и погнались за нами. Мы — в лес, и бежать! Даже все пули растеряли с перепугу. Как мы бежали! Через кусты, через поваленные деревья! Только ветер свистел в ушах! А потом разбежались в разные стороны и выбирались уже поодиночке. Я выбежал на поляну и подумал, что уже ушёл от погони. Начал собирать малину, и тут увидел выходящего на поляну солдата. Он тоже заметил меня, гнусно так ухмыльнулся и поманил меня пальцем. Тут я снова припустил во все лопатки и по краю карьера выбрался в городок. Когда проходил мимо какого-то сарая, изнутри что-то толкнуло в стену и хрюкнуло. Наверно, свинья!

— Ха-ха-ха, свинья! — закатился Витька. — Кого же ты больше испугался, солдата или свиньи?

— Конечно, солдата! — отозвался Гришка, не понимая бурного веселья Витьки Слона. — Это же были «краснопогонники» из стройбата. Вы же знаете, что это за звери!

— Им даже автоматов не дают! — усмехнулся Андрей, вспоминая старый анекдот, в котором натовские специалисты обсуждали, какой из родов войск Советской Армии является самым страшным.

— Ну, Нос, ты даёшь! Прямо Гоголь какой-то получается, «Сорочинская ярмарка». Тут тебе и свинья хрюкающая, и красная свитка! — поделился литературными познаниями Юрка. — А свинья, не иначе, нечистым была!

— Не ржи ты, Цапел, — огрызнулся Гришка. — Теперь твоя очередь рассказывать.

— Это было, когда мы с Андреем учились в четвёртом классе. Был у нас ещё дружок один, Олежка Соловьёв, потом он с родителями переехал — его отца в другую часть перевели. Так вот, пришла к нам в класс новенькая, Ленка Колобкова. И мы, троица друзей, как один, втюрились в неё. Ну, что же, накатали коллективное любовное послание и в почтовый ящик подбросили. Целуем, мол, и всё такое… А записку обнаружила её мамаша. Ну и, понятное дело, настучала нашей классной, а та — директрисе… И вот стоим мы, три донжуана недоделанных, в директорском кабинете. Страшно, аж поджилки трясутся! Такую выволочку получили, до сих пор помню…

— Чего же тут страшного?! — изумился Гришка.

— Тебе, Нос, не понять. Это тебе не нынешний Гога, добрейшей души человек. Это незабвенная Эльвира Парамоновна… У меня потом неделю уши болели. И задница — отец потом добавил.

— Да, баба-зверь была! — подтвердил Андрей, вспоминая прежнюю директрису. У него после встречи с ней остались тоже не самые приятные воспоминания.

— Теперь Витька! Слон, твоя очередь!

— Пожалуйста. Как-то прошлой осенью мы с предками ходили по грибы. Ну, разбрелись по лесу, аукаемся. У меня уже полкорзины набралось. Тут заметил я в овраге, среди лопухов, целую семейку подосиновиков. Красивые такие, с красными шляпками.

— А может, это были мухоморы? — съязвил Митька.

— Сам ты мухомор! — обиделся Слон. — Что ж я, по-твоему, мухомор от подосиновика отличить не могу?

— Ну, сегодня ты сражался, как истинный берсеркер. А они, да будет тебе известно, перед битвой для храбрости мухоморы употребляли, — заметил Андрей. — Так не завалялась ли у тебя в шкафу пара-тройка сушёных мухоморов?

— Да бросьте вы, пацаны… Не мешайте рассказывать!

— Ну, хорошо, хорошо…

— Так вот, режу я красноголовики, все такие чистенькие, крепенькие, ни одной дырочки. И тут слышу шаги над головой, по краю оврага. Я окликаю: «Папа? Мама?» В ответ — тишина. Ну, думаю, показалось. А тут снова — топ-топ, хруст-хруст. Что-то тёмное мелькнуло. И тут у меня прямо душа в пятки ушла: стоит наверху страхолюдная такая старуха, вся в чёрное одета. Нос крючком, зубы торчком, ну настоящая Баба-Яга. Стоит, смотрит на меня и молчит. «Чего тебе, бабка?» — спрашиваю. А она тихим таким скрипучим голосом и говорит: «Внучок, бойся Водяного!» Так и сказала, бойся, мол, Водяного. А какой тут, к чёрту, Водяной, когда лес кругом?! Тут Лешего бояться нужно! Однако жутко мне стало — я со страху даже нож в траву уронил. Пока нашёл — а старухи и след простыл!

— Ну, это вообще сказка какая-то, — усомнился Бульбаш.

— Погоди, Митька! — одёрнул его Андрей. — Когда, говоришь, это было?

— Да прошлой осенью, в сентябре!

Андрей на минуту задумался. Все недоумённо посмотрели на него.

— Ты чего, Толстяк? — дёрнул его за рукав Гришка.

— Да нет, ничего. Я вот думаю, нет ли здесь какой-нибудь связи с аварией на прудах. Может, бабка её предсказывала?

— Игорь, твои утопленники в противогазах случайно не были похожи на Водяных? — поинтересовался Юрка.

— Они были похожи на чёртову дюжину мертвецов! А-а-а, понимаю… Не были они случаем призраками тех самых погибших при перевозке солдат?

— А я о чём толкую! — согласился Андрей.

— Кончайте, ребята, чепуху молоть! — вмешался до мозга костей рациональный Юрка. — Что-то у вас кругом черти, Водяные, Бабки-Ёжки в ступах и без, мертвецы какие-то ходячие, призраки… Мистика какая-то, честное слово. Митька, рассказывай свою историю. Только, чур, без мистики! — Под напором сугубого Юркиного материализма туман таинственности окончательно развеялся, и ребята вернулись на грешную нашу землю.

— А мне страшно было, по-настоящему страшно, когда мы с Атанасом из музея шпаги свистнули, — признался Митька. Об этой истории ребята тоже были наслышаны. Митька со своим беспутным одноклассником действительно похитили из музея, расположенного в семи километрах от городка, на месте дислокации русской армии поле отхода из Москвы во время Отечественной войны 1812 года, две прекрасно сохранившиеся шпаги. Митька водил друзей в лес и показывал завёрнутые в брезент клинки, припрятанные среди корней вывороченной бурей сосны. — Точнее, когда легавый Иванов нас на допросы таскал. Мы, конечно, в отказ, мол, я не я и лошадь не моя… А ведь кто-то настучал, как вы думаете, ребята?

— Ты что же, Бульбаш, кого-нибудь из нас подозреваешь? — возмутился Юрка. — Ты бы меньше сам языком трепал, а здесь все люди проверенные. И Атанасу своему передай: стукачей среди нас не было и нет! А может быть, кто-то из вас самих раскололся? — сделал он в свою очередь обидное для Бульбаша предположение. — Тогда он за собой и второго потянет. И светит вам, ребята, детская колония на ближайшие пару лет.

— Вор должен сидеть в тюрьме! — повторил Витька крылатую фразу Глеба Жеглова из кинофильма «Место встречи изменить нельзя».

— Да вы что, ребята?! Совсем очумели? — Бульбаш попятился по галерее и случайно уткнулся локтем в угловое окно. Окно открылось: видимо, уборщица забыла запереть его изнутри.

— Ур-р-ра! Вперёд, чуваки! — обрадовался Витька. — Берём родную школу штурмом!

И друзья следом за ним забрались внутрь школы, где тёмные коридоры освещались только неверным светом фонарей с улицы. Походили-побродили по обоим этажам, проверили двери всех кабинетов — кабинеты оказались закрытыми, покурили в туалете, присев на корточки, чтобы с улицы не было заметно. Ничего не сломали, ничего не подожгли, хотя все испытывали свою долю ненависти к опостылевшей за годы обители знаний, и только Витька написал на двери кабинета начальной военной подготовки огрызком карандаша, который постоянно таскал с собой: «Пельмень — козёл! Засунь автомат себе в зад!» И в меру своих скромных художественных способностей изобразил самоэкзекуцию преподавателя НВП, офицера в отставке. На следующее утро, придя на работу, Пельмень весьма изумился появившемуся за ночь граффити, покраснел до уложенных изящной волной седых волос, воровато заозирался по сторонам, открыл кабинет, вернулся с мокрой тряпочкой и начал старательно оттирать с двери творение анонимного живописца. А наши друзья неслышно похихикивали за его спиной. Витька, изобразив на лице выражение крайней озабоченности, подошёл и спросил:

— Вам помочь, Анатолий Борисович?

Тот лишь злобно зыркнул на него глазами и досадливо отмахнулся.

 

16

Заканчивался учебный год. Андрей и Юрка развлекались с карманным зеркальцем на уроке литературы. Учебник изобиловал портретами известных писателей и критиков, оставивших заметный след в истории отечественной словесности. Нужно было приставить зеркальце к портрету под прямым углом и, перемещая его, получить наиболее забавное изображение. Ну, никакого пиетета перед великими! Юности присущи подобные цинизм и нигилизм, которые со временем, как правило, проходят. Но не всегда и не у всех.

— Посмотри, посмотри! — толкал Юрка локтем соседа по парте. — Каков экземпляр!

— А взгляни-ка на этого! — отзывался Андрей, экспериментируя с очередным изображением.

Едва сдерживаемый истерический смех иногда прорывался, привлекая внимание класса и вызывая негодование молоденькой учительницы. После очередного нарушения порядка она не выдержала и, покраснев от гнева, заорала пронзительным голосом:

— Борисов! Воронин! Выйдите вон из класса!

— Елена Владимировна, мы больше не будем, — промямлил Андрей.

— Никаких «не будем», здесь вам не детский сад! Я достаточно терпела ваши выходки. Дневники — ко мне на стол, я запишу вам замечание. После урока заберёте их.

Приятели, понурившись, уныло поплелись с вещами на выход. У двери Юрка, обернувшись, церемонно поклонился и произнёс:

— До свидания, Елена Владимировна!

— До свидания, до свидания! Свободны!

За дверью ребята вновь покатились со смеху и, весело подталкивая друг друга, направились к выходу из школы. Спустившись с крыльца, завернули за угол и закурили — до конца урока оставалось ещё минут двадцать, так что времени было навалом.

— Хорошо хоть родителей не вызвала и к директору не отправила, — задумчиво произнёс Андрей.

— Елена — она добрая, но… нервная, — заметил Юрка.

— И некоторые несознательные личности пользуются этой добротой, — откликнулся Андрей. — Я, конечно, не имею в виду присутствующих — это первый случай на водном транспорте. Помнишь, нам задали прочесть любимое стихотворение. Все читали Пушкина, Есенина, Лермонтова. Мы с тобой, не сговариваясь, — «Не позволяй душе лениться…» Заболоцкого (более известное друзьям по шлягеру группы «Круиз»). А Глебушка Верховцев, по обыкновению ёрничая, продекламировал детское стихотворение «Львёнок и Черепашка», подведя подо всё это, опять же по обыкновению, теоретическую основу о любви различных видов животных.

— Ага. Что будет, если скрестить ужа с ежом? Полтора метра колючей проволоки!

— Да, типа того. То-то Елена взбеленилась! И влепила Глебушке «пару».

— Я считаю, не вполне заслуженно. Ведь стихотворение хорошее, душевное такое…

Тут воспоминания приятелей прервал страшный взрыв, прозвучавший из-за угла, со стороны фасада, так что стёкла зазвенели, и последовавшая за ним белая ослепительная вспышка, словно в небесах кто-то щёлкнул фотоаппаратом. На мгновение мир стал чёрно-белым, и ото всех предметов, расположенных во дворе школы, — памятника Первому Космонавту, фонарей, кустов и скамеек, — потянулись чётко очерченные тени. Несколько секунд стояла мёртвая тишина, от которой звенело в ушах. А может быть, это были последствия взрыва. Потом тишина наполнилась гулом, гомоном, испуганными криками. На крыльцо высыпала разномастная толпа учеников и учителей. Все кричали, толкались, страшно шумели. Юрка с Андреем тоже поспешили к месту происшествия.

Возле памятника Гагарину стояла неясная фигура. Когда пыль рассеялась, все увидели, что это был солдат в защитном костюме и в противогазе.

— Инопланетя-а-ане! — пронеслось-прошелестело по рядам школьников.

Но пустое небо в легких перистых облаках хранило молчание, да и «летающих тарелок» и прочих неопознанных объектов поблизости не наблюдалось. А к Андрею с Юркой уже пробивался сквозь толпу, отчаянно работая локтями, встревоженный и запыхавшийся Метис.

— Это он! Я узнал его! — захлебываясь, говорил он друзьям. — Один из тех, кого я видел на прудах…

— Вот тебе, Юрка, и мистика, и чертовщина, — заметил Андрей. — А ты не верил, теперь можешь убедиться сам. Как говорится, иди и смотри.

— Ерунда! Обыкновенный солдат, ничего особенного. Может быть, у них учения проходят, — не сдавался Юрка.

— Тогда из-за чего произошел взрыв? И как он здесь появился? — возразил Андрей.

— А ты-то сам знаешь?

Андрею только оставалось развести руками.

— Смотрите, смотрите! — прервал их спор Игорь, указывая на зловещую и таинственную фигуру.

Навстречу непрошенному гостю вышел директор школы Гога и остановился от него шагах в пяти.

— Позвольте поинтересоваться целью вашего посещения, — любезно начал директор.

Но гость хранил невежливое мёртвое молчание, лишь временами то ли подвывая, то ли попискивая. А потом до боли знакомым Игорю движением протянул руку к противогазной маске. Толпа ахнула, завизжали девчонки, многие бросились назад в школу, создавая в дверях давку. Солдат медленно, очень медленно стащил маску с головы. У него не было лица! На его месте застыла гладкая тестообразная масса без каких-либо признаков глаз, носа и рта. Но постепенно он начал меняться, безликая серая масса встрепенулась, пришла в движение, приобретая цвет и фактуру человеческой кожи. Последними материализовались очки. Через минуту на директора смотрел точный его двойник. К чести Гоги, он не закричал, не побежал, а лишь отшатнулся и побледнел. Следом за ним побледнел его двойник.

— Спокойно, спокойно, ребята, — пробормотал директор, обернувшись и обращаясь к своим немногочисленным подопечным, оставшимся на школьном крыльце. Здесь были либо самые смелые, либо самые любопытные, решившие во что бы то ни стало дождаться окончания жутковатого спектакля. — Сохраняйте спокойствие! Кто-нибудь, вызовите милицию и представителей местной власти.

Но кто-то из учителей уже сделал это, и к школе с включёнными сиреной и мигалкой подлетела милицейская машина и резко остановилась, скрипнув тормозами. Хлопнули дверцы, и из чрева «уазика» выскочили майор Иванов и сержант Приходько.

— В чём дело, Виктор Степанович? — обратился майор к директору, поправляя кобуру на ремне. Гога стоял, ни жив, ни мёртв, но всё же сумел выдавить из себя:

— Да вот, видите ли… Неопознанное существо, маскирующееся под человека, нанесло нам визит…

— Кто?.. Где?.. — и, наконец, заметив странного гостя, который к тому времени уже успел сменить защитный костюм на изящную «тройку» директора, импортную, между прочим, югославскую, с серебряным отливом, вещь, с особым тщанием её скопировав, приказал своему подчинённому:

— Приходько! Взять его!

— Кого? Того или другого? — Теперь друг против друга стояли два директора Кирилловской средней школы, почти неотличимые. Правда, на пиджаке одного из них отсутствовали пуговицы.

— Ты что, не видишь?! Того! — указал майор Иванов, направив указующий перст на гостя, продолжающего стоять под сенью памятника.

— Пройдёмте, гражданин! — Приходько попытался взять гостя под локоток, но, к его вящему удивлению, рука, как сквозь тесто, прошла через ткань костюма и погрузилась в вязкую плоть. Сержант брезгливо потряс рукой, разбрызгивая капли полупрозрачной жидкости. — Эй, ты мне брось эти фокусы! — строго прикрикнул он на незнакомца, заметив, что тот начал превращаться в сержанта милиции Приходько, то есть, собственно, в него самого.

А гражданин окинул взглядом изрядно поредевшую кучку школьников на крыльце, причём лицо его постоянно менялось, едва успевая за взглядом, становилось десятком лиц попеременно. Потом он поднял глаза вверх, увидел нависающего над ним гипсового исполина и… стал превращаться в памятник Юрию Гагарину. Потом, уже став памятником, приобрёл черты знаменитого некогда эстрадного певца и затянул: «Он сказал: поехали! и взмахнул рукой…» И взмахнул рукой! Потом помочился на постамент и сам растёкся по земле прозрачной лужицей.

Директор Кирилловской средней школы Виктор Сергеевич Матвеев, он же Гога, грохнулся в обморок.

 

17

Понятное дело, после этого случая занятия не могли продолжаться, и школьников распустили по домам. Наши приятели, наскоро перекусив, собрались на баскетбольной площадке за школой, прихватив на всякий случай, для конспирации, мяч, поскольку всё произошедшее нуждалось в серьёзном обсуждении. Правда, не досчитались в своих рядах Митьки Бульбаша: в последнее время он всё больше и больше отдалялся от компании и, в конце концов, отдалился на недостижимое расстояние.

Причины к тому были. У Митьки умер трёхмесячный брат, и после этого он стал резким, раздражительным, каким-то отчаянным. Всё многочисленное потомство Козловичей по неведомой причине умирало в младенческом возрасте, один Митька, хотя и родился семимесячным, дожил до юношеских лет, а вот братьев и сестёр ему, видимо, иметь было не суждено. Ребята, конечно, сочувствовали ему, но он, похоже, в их сочувствии не нуждался и замкнулся в своём горе, стал водить дружбу с отъявленными негодяями, с хулиганами и неофашистами.

За обнаруженные на его портмоне изображения фашистского орла, свастики и надпись «White Power» его исключили из комсомола, продолжалось и уголовное дело о краже из музея. Все попытки привести Митьку в чувство не привели к успеху, и друзья махнули на него рукой. Что ж, вольному — воля…

А на баскетбольной площадке шла игра в «минус пять». По очереди, с разных дистанций и из разных положений, ребята бросали мяч в кольцо, и если кто-то попадал, следующий должен был поразить цель ровно с того же места. Если не попадал, то получал штрафное очко, набирал пять — и выбывал из игры. Как правило, верх брали Юрка или Витька. Вот и сейчас только они двое остались на площадке, подбадриваемые криками друзей-болельщиков:

— Давай, Цапел!.. Слон, не подкачай!..

Юрка отошёл на середину площадки, деловито постукивая мячом и выбивая облачка кирпичной пыли, мяч взвился оранжевой молнией в воздух и, не коснувшись дуги, с шорохом вошёл в корзину. Друзья разразились бешеными аплодисментами и приветственными криками.

— Эн-Би-Эй экшен — итс фэ-э-энтэстик!!! - прокомментировал Андрей на ломаном английском.

Действительно, такие трюки иногда удавались, ставя противника в весьма затруднительное положение. Ему, противнику, ни много ни мало, приходилось повторить подвиг соперника или получить штраф. К тому моменту у Юрки с Витькой было по минус три, и игра вошла в решающую стадию. Витька подобрал мяч и, понурив голову, отправился на черту, заботливо проведённую носком кроссовки его противника. Долго-долго он готовился, постукивал мячом, потом резко, как пружина, распрямился и послал мяч в цель. Тот ударился о дужку кольца, некоторое время балансировал на грани и затем, как бы нехотя, свалился в корзину.

— Молодец, Слон! Так его! — неистовствовали зрители. Теперь на кону было минус два, и первый промахнувшийся бесповоротно и решительно проигрывал. Юрка сам себя загнал в угол. А теперь после его броска мяч ударился в щит значительно выше кольца и отскочил в поле. Витька победил и, смущённо улыбаясь, принимал поздравления друзей. И Юрка, смирившись с поражением, пожал его мужественную руку.

— Ребята, не забывайте, для чего мы здесь собрались. Нам нужно поговорить, — охладил соревновательный пыл приятелей Андрей. — Господа, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие…

— …к нам едет ревизор? — хохотнул Витька.

— Да нет, кое-кто пострашнее! Метис, ты уверен, что сегодняшний гость был одним из тех, кого ты видел на пруду? — обратился Андрей к Игорю.

— Конечно, — коротко ответил тот.

— Хорошо. Так что мы имеем? Во-первых, утечку биологического оружия на прудах. Во-вторых, призраков там и тут, на каждом шагу. И, в-третьих, странное предупреждение, услышанное Витькой в лесу. Как там было, Витька?

— Внучок, бойся Водяного! — прошамкал Витька, подражая голосу старухи. Только почему-то никто не засмеялся.

— И что же из этого следует? — Андрей обвёл вопрошающим взглядом друзей, сидящих рядком на скамейке, выкрашенной некогда блёкло-голубой краской, а теперь потрескавшейся и облупившейся.

— Инопланетянины! — подал голос Гришка.

— Да какие, к чёрту, инопланетяне! — огрызнулся Андрей.

— Постой, не горячись, — успокоил его Юрка. — Не исключён и такой вариант. Помнишь, в своей лекции Ажажа упоминал, что является руководителем темы «Гидросферные явления НЛО» в Академии Наук. Гидросферные, то есть связанные с водой.

— Ну, тогда их правильнее было бы называть неопознанными плавающими объектами…

— Не в этом суть. Так вот, мне кажется, наиболее вероятны три варианта: инопланетяне, секретные разработки военных или…

— Или что?

— Или в пруду зародилось нечто, посылающее в разные стороны своих разведчиков-Водяных.

С минуту друзья помолчали, обдумывая сказанное. Первым нарушил молчание Игорь.

— Так что же получается? Значит, мы единственные, кто сейчас может сопоставить все факты!

— Выходит, так, — отозвался Андрей. — Представляете, что здесь начнётся завтра?! Военные, кагэбэшники, райком, исполком, учёные…

— Не завтра, а сегодня, — уточнил Юрка.

— По начальству затаскают, — приуныл Витька.

— Но мы же не собираемся говорить посторонним о нашей тайне? — спросил Игорь.

— Вопрос риторический — отвечать не буду, — пошутил Андрей. — Никто, кроме нас, об этом не знает.

— А как же Митька? — вспомнил Карлик Нос.

— Молодец, Нос, напомнил… Ну что же, с Митькой в случае чего мы погорим по-свойски! — Юрка угрожающе сжал пудовые кулаки и погрозил гипотетическому ренегату.

— Если, конечно, с ним раньше не поговорят другие, — протянул задумчиво Андрей. — Но как бы то ни было, мы не собираемся отходить в сторону. И всё же… нам необходима помощь взрослых, какого-нибудь человека, который бы разбирался в этих вопросах…

— Ты имеешь в виду Ажажу? — удивлённо спросил Гришка, хлопая светлыми ресницами.

— Сам ты Ажажа! Нет, правда, Нос, ты иногда такое ляпнешь, хоть стой, хоть падай!.. Я вот подумал…

— Папа Карло!.. — воскликнул Витька, и от его крика Гришка вскочил и начал испуганно озираться по сторонам, а Юрка с Андреем спрятали окурки в кулаки.

— Да нет, пацаны, — пояснил Витька, сам испугавшись такой реакции друзей на своё неожиданное озарение. — Я говорю, Папа Карло — именно такой человек, который нам нужен!

— Точно, учитель физики, Горелов Виктор Александрович! — подтвердил Андрей. — Кто за, кто против? Прошу голосовать!

Особых сомнений кандидатура не вызывала, Папу Карло ученики уважали. Андрей вспомнил, как тот пришёл в школу и сразу поразил всех своим экстравагантным поведением и искренним интересом к преподаваемому предмету, что выгодно его отличало от многих прочих наставников. Седовласый прихрамывающий немолодой мужчина, он походил не только на Папу Карло, но и на безумного учёного (а они всегда в той или иной степени безумны!) из фильма «Назад в будущее», и на первом же уроке огорошил своих подопечных обещанием: «Я буду предлагать вам «пятёрки», но вы сами будете от них отказываться», имея в виду честную проверку знаний. Вызывая ученика или ученицу к доске, он неизменно говорил: «К барьеру!» А ещё демонстрировал массу интересных опытов, например, показывал действие рукотворных молний, вращая колесо со множеством лопастей, которые при движении заряжали пластину, затем через штыри заряд передавался на металлические шарики. Происходил разряд, воздух наполнялся треском и запахом озона, между шариками проскакивали искры, а помещённый между ними лист бумаги прошивали тонкие, как от острия иглы, отверстия. Папа Карло творил, Папа Карло увлекался, Папа Карло священнодействовал! Всё это побудило поначалу среди учеников дикую любовь к физике и её преподавателю.

Кроме того, Горелов преподавал астрономию, с помощью своих подопечных устроил в школе миниатюрный планетарий, проводил среди десятиклассников «Астрономические вечера», некое подобие КВН, когда команды параллельных классов представляли собой два экипажа с двух различных планет. Иногда по вечерам он выносил во двор школы телескоп-рефлектор и позволял ребятам взглянуть на звёздное небо вооружённым глазом. Андрей с замирающим сердцем наблюдал горные цепи и кратеры на сияющей лунной поверхности, галилеевы спутники Юпитера, россыпь звёзд Млечного Пути. Правда, как-то наведя телескоп на яркую звезду над горизонтом, Папа Карло не смог её идентифицировать. Он утверждал, что это Сатурн с его знаменитым кольцом. Андрей же был уверен, что это всего-навсего серп Венеры. И оказался прав, ведь уже в седьмом классе был докой в области астрономии, проштудировал массу книг и даже сконструировал с отцом самодельный телескоп по формулам и чертежам из журнала «Наука и жизнь». На него пошёл рулон миллиметровки, две пары линз для окуляра и объектива, чёрная матовая бумага для внутренней поверхности трубы и диафрагм. Конечно, самодельный оптический прибор не шёл ни в какое сравнение с тем же школьным телескопом, но всё же позволял разглядеть кратеры на Луне.

— Так, значит, решено. Завтра после уроков идём к Папе Карло на аудиенцию. Думаю, он нас поймёт и поддержит, — подвёл итог обсуждения Юрка.

 

18. Водяной. Серпейск-13

Топ-топ. Буль-буль. Кап-кап. Шлёп-шлёп. Отпрыск Того, кто сидит в пруду, плоть от плоти его и кровь от крови его, или что у него там вместо крови, шел по лесной дороге. Он родился в 7 часов 32 минуты утра: спокойная водная гладь вздыбилась, пошла даже не волнами, а какими-то пузырями и водоворотами — и на прибрежный песок выкатился бесформенный студенистый сгусток, вскоре принявший вид человека среднего роста в костюме химической защиты и противогазе. Правда, не было стороннего наблюдателя, который бы зафиксировал это историческое событие — не так часто Тот разрождался своими созданиями-Водяными. Только плакучие ивы так же безучастно склоняли ветви к заражённой воде. Разве что все живое от мала до велика — всякие там жучки-паучки-муравьишки — и случившийся неподалёку ошалевший заяц — спешили подобру-поздорову от неведомого существа, словно чувствовали исходящие от него потоки чуждой энергии. А всё чуждое в животном мире изначально воспринимается как потенциально опасное. Всякая тварь это понимает на уровне инстинктов, и лишь не в меру любопытный человек постоянно лезет на рожон, набивает шишки на своей пытливой головушке. Чем и отличается от остальных животных.

Водяной чинно вышагивал по лесной дороге по направлению Серпейска-13, и в этот ранний час был замечен только припозднившимся на смену офицером. Офицер после бурных возлияний предыдущего вечера пребывал в сумеречном состоянии и посчитал внезапное появление из тумана призрачной фигуры симптомом подступающей белой горячки, а посему плюнул три раза через левое плечо, украдкой перекрестился и почел за благо никому не сообщать о неожиданной встрече.

Видел Водяного и дежурный по контрольно-пропускному пункту N1 сержант Веретенников. Он только что бдительно проверил пропуска у прибывших утренним автобусным рейсом из райцентра и, поставив турникет на стопор, расслабленно развалился на табурете, развлекаясь пусканием колец из табачного дыма. Только что одно из наиболее удачных колец — ну, настоящее произведение искусства! — вращаясь, взмыло к потолку, и Веретенников пустил сквозь него сизую струю дыма.

— Ай да Веретенников! Ай да сукин сын! — радостно воскликнул он, перефразируя классика. Впрочем, это была единственная цитата из сего достопочтенного представителя российской словесности, которую он твердо помнил.

Водяной пёр напролом. Конечно, были бы у него мозги, он бы мог воспользоваться обходным маневром, благо что многочисленные дыры и бреши в окружающем городок заборе позволяли это сделать. Но представление о действительности у Того складывалось из суммы поглощенных им человеческих, точнее, солдатских с позволения сказать интеллектов, к тому же освоенных пока на незначительную часть процента. Солдаты ходят через КПП беспрепятственно, это он усвоил четко.

В дверях КПП, по случаю теплого дня распахнутых настежь, появилась нелепая фигура. С Водяного капало. Текла маска противогаза, тёк костюм химзащиты, текли резиновые сапоги. Кап-кап. Хлюп-хлюп.

— Солдат, стой! — рявкнул на направляющегося к турникету Водяного сержант Веретенников, ошалело вскакивая с табурета. — Фамилия? Номер части? Пропуск?

Водяной тупо продолжал тянуться к турникету.

— Отставить! Я вызываю патруль, пусть они разбираются. Да сними ты противогаз, дай в твои зенки бесстыжие взглянуть.

Лучше бы он этого не говорил, потому что из-под маски появилось серо-мучнистое, все в потеках слизи, лицо командира взвода химической защиты лейтенанта Ермолаева.

— То… варищ лейтенант… Из… вините. Но вы же… — мямлил Веретенников, в ужасе пятясь от окошка.

Из безвольно распустившегося рта Водяного-лейтенанта выпрыгнула лягушка, шмякнулась на кафельный пол и как ни в чем не бывало поскакала искать ближайший водоем. Следом уста пришельца извергли целый водопад, а затем, как из репродуктора, послышался четкий командирский голос, читающий Устав караульной и гарнизонной службы, ежеминутно прерываемый диким воплем: «Отставить! Отставить! Отставить!»

Веретенников забился в угол караулки, закрыв глаза, зажал уши руками и, покачиваясь из стороны в сторону, зашептал трясущимися побледневшими губами: «Ма… мамочка-а-а!» Наконец очередное «Отставить!» и вправду прервало словесный поток казённых слов. Водяной шагнул к турникету и, пачкая его слизью, вырвал из пола и отшвырнул в сторону металлическую конструкцию.

Только минут через пять сержант Веретенников, убедившись в том, что незваный гость ушел, судорожно накручивал диск телефона, пытаясь связаться с дежурным по части. После пятой неудачной попытки он понял, что связь нарушена неведомым пришельцем, рухнул на табурет, обхватил голову руками и заплакал бессильными слезами, которыми, как известно, горю не поможешь.

А Водяной между тем продолжал триумфальное шествие по улицам притихшего, будто вымершего городка. Что-то было не то. Что-то было не то и не так. Водяной, плоть от плоти Того, кто сидит в пруду, нес в себе и всю информацию, накопленную Тем с момента его противоестественного рождения. Точнее говоря, каждая клетка Существа содержала в себе всю полноту только начинаемой осваиваться информации. Момент рождения Существа чуть не стал моментом его гибели. Тогда его захлестнула черная волна боли и ужаса, исходящая от заживо сгорающих людей. Но жизненный импульс оказался сильнее. И теперь Существо медленно, но верно, шаг за шагом, подобно младенцу, начало осваивать мир, такой огромный, пугающий и непонятный. Но что-то было не то. Что-то было не то и не так. Почему-то волну дружелюбия и любознательности окружающие его странные существа, называемые людьми, воспринимали неадекватно, почему-то в ужасе шарахались от себе подобных. Существо многократно репродуцировало Водяных — единственную пока доступную ему форму, солдат, облаченных в костюмы химзащиты, созданных по образу и подобию погибших при катастрофе. Но, увы, все старания были тщетны.

Вот и сейчас старичок-пенсионер, несущий в сетчатой красной авоське пустые бутылки, заорал не своим голосом, шарахнулся в кусты и, невзирая на свой преклонный возраст, припустил прочь.

И только Любимчик Пашка, волочащий за оборванную лямку потрепанный школьный ранец, выступил достойным представителем человечества. Пашка с утра побывал в потасовке на школьном дворе и, по всей строгости отчитанный директором, решил школу сегодня — и не впервой! — прогулять. Он слонялся возле бойлерной, пинал ногой банку из-под кильки в томате и мечтал, как в решающем матче забьёт гол своему учителю и наставнику в футбольном мастерстве Витьке Рокотову.

— Получай, Слон! Один — ноль! Два — ноль! Три — ноль!

Увидев Водяного, он сначала смутился, а потом, раскрыв от изумления рот, уставился на незваного гостя, снова облачённого в противогаз.

— А я школу прогуливаю, — признался он и тут же встревоженно добавил: — Только вы не говорите никому, а то меня ругать будут!

Молчание было ему ответом.

— Дяденька солдат, а давайте в футбол поиграем! Как будто я нападающий, а вы — вратарь, — зачастил Пашка, уже по-хозяйски оборудуя ворота, одной штангой которых послужил видавший виды ранец, а другой — помятое оцинкованное ведро, валявшееся тут же, на заднем дворе бойлерной, заросшем бурой мусорной травой.

— Становитесь на ворота. Сейчас я буду бить пенальти, — он за руку подвел непонятливого Водяного к месту, деловито отсчитал четырнадцать шагов, провел носком черту и установил банку на отметке. — Да снимите вы противогаз, а то стеклышки, небось, запотели, ничего и не увидите. — И Пашка жестами пояснил требуемое. — И почему вы все время молчите?.. С вами даже играть неинтересно!

Водяной послушно стащил маску.

— Слон?.. Ты, что ли? — изумился Пашка. Изумление его достигло крайней степени, когда лже-Слон, даже не открывая рта, заговорил голосом футбольного комментатора Владимира Маслаченко:

— Пенальти на девяностой минуте матча!.. И причем в наши ворота… Эй, судья, что за дела?!

— Слон, а это у тебя что, приемник? А кто сегодня играет?

Но тут не успевшую начаться спортивную баталию прервал сержант милиции Приходько, внезапно появившийся из-за угла.

— Та-ак! Всем оставаться на своих местах! Ты почему не в школе, мальчик? А вы, товарищ солдат, что здесь делаете?

Но весь его милицейский запал иссяк, когда Водяной начал таять, оплывать, сжался до размеров футбольного мяча, подкатился к железным дверям бойлерной и втянулся в узкую щель. Тут же из-за дверей раздался пронзительный женский визг. Приходько, поспешивший на помощь, хотя и облазал с фонариком все углы и закоулки здания, никаких следов Водяного не обнаружил. Тот как будто испарился, а скорее, в воду канул. Может, так оно и было.

 

19. Совещание. Серпейск-13

Свет в директорском кабинете Кирилловской средней школы горел допоздна. По горячим следам чрезвычайного происшествия шло совещание всех заинтересованных лиц и сторон. На нем присутствовали, помимо хозяина кабинета, — прав был Андрей! — представители районного отдела КГБ, милиции, военных, партийных и советских органов власти, а также ученые одного из засекреченных столичных НИИ.

— Прошу обратить ваше внимание, товарищи, что совещание наше секретное, — начал майор-кагэбэшник Веригин, окидывая тяжелый стальным взглядом исподлобья сидящих за столом. — То есть все, что будет сказано в кабинете, не должно выйти за его пределы. Вот, пожалуйста, подпишите. — Он протянул собравшимся несколько листов бумаги. Многие тревожно заерзали, второй секретарь райкома поминутно вытирал розовую лысину клетчатым носовым платком и тяжко вздыхал.

— Положение серьезное, — продолжил Веригин. — В нынешних политических условиях, когда широко развивается связи с государствами различных формаций, мы должны быть особенно бдительны по всем направлениям, доверенным нам партией и правительством. Ещё раз повторюсь, положение серьезное, и я хочу, чтобы вы этой серьезностью прониклись. Оперативные данные позволяют предположить, что мы имеем дело с происками иностранной разведки на территории района. Извините, подробнее сказать не могу. Но авария при перевозке биологического оружия заставляет задуматься о её причинах. Не столкнулись ли мы с хорошо спланированной провокацией? Следствие продолжается, так что пока однозначно ответить на все вопросы мы не можем… А теперь вот явление странного гостя на школьном дворе. Не взаимосвязаны ли эти происшествия, и если взаимосвязаны, то каким именно образом? Хочу заметить, что в Серпейске-13 начиная с завтрашнего дня будут работать наши представители. Прошу оказывать им всяческое содействие. Итак, мы собрались, чтобы обсудить сложившееся положение и наметить наши совместные действия. Пожалуйста, Геннадий Алексеевич, — передал он слово второму секретарю райкома и сел на место. Партбосс, багровея лицом, тяжело поднялся со скрипнувшего стула и, в очередной раз утерев пот, хрипло проговорил:

— Да, как верно заметил товарищ Веригин, наложение серьезное. Водяных уже видели в нескольких окрестных деревнях и в военном городке. Областное руководство требует подробнейшего отчета, мы обязаны держать ситуацию под контролем. Перестройка и демократизация вовсе не означают снижения ответственности. Напротив! — И он важно поднял указательный палец вверх, словно подчеркивая важность высказанной мысли. — А то некоторые здесь, понимаешь, распустились! — Он досадливо взмахнул рукой и продолжил. — Значит так, товарищи. Ознакомимся с отчетами по всем направлениям. Что нам скажут военные? Семён Семёнович! — обратился он к исполняющему обязанности командира части майору Скотниченко. — Что у вас?

— Докладываю, что дезактивация прудов была произведена полностью и в срок. Никакой биологической активности за отчетный период не наблюдалось. Это подтверждают и товарищи учёные. — Он неопределенно кивнул в угол, где притулился худенький очкастый представитель столичного секретного института.

— Совершенно верно, товарищи, — поднялся тот из-за стола и заговорил тоненьким срывающимся голоском. — Первоначальные исследования доказали полное отсутствие биологической активности в осматриваемых водоемах, как новой, предположительно возникшей в результате заражения, так и, извините, старой, первоначально в них присутствующей.

— То есть никакой жизни? — уточнил второй секретарь.

— Абсолютно.

— Но не могла ли она возродиться впоследствии?

— Что же, это не исключено… Но вот еще что. Исследования осложняются тем, что разработчика этого оружия нет в живых, а все материалы уничтожены им перед смертью.

— А что с ним случилось? — поинтересовался второй секретарь.

— Покончил жизнь самоубийством, — спокойно сказал Веригин. — Повесился.

На минуту над столом повисла мертвая тишина. Её несмело нарушил ученый:

— Мы готовы возобновить исследования. Только заявочку, пожалуйста, подготовьте…

— Мы, со своей стороны, можем организовать оцепление и выставить охрану! — отрапортовал Скотниченко.

— Погодите, не нужно торопиться! — пресёк его служебное рвение Веригин. — Не нужно торопиться. Посмотрим, понаблюдаем, кто ходит к прудам, кто выходит из прудов, если таковые конечно, имеются. Наблюдением будет заниматься исключительно наше ведомство. При необходимости мы подключим военных и милицию. Но пока, насколько я понимаю, такой необходимости нет. Все случаи паранормальной активности объекта не причинили людям никакого вреда, если не считать легкого испуга.

— Ничего себе легкий испуг… — начал директор школы и осёкся, вспомнив свой невольный конфуз.

— Не беспокойтесь, Виктор Степанович! В школе будут постоянно дежурить наши люди. Они примут меры в случае повторного появления объекта. Хотя оно маловероятно, но обезопаситься все же стоит. Ещё просьба к вам, Виктор Степанович. Нельзя ли в течение ближайшей недели обеспечить в школе работу с ребятами? Вдруг кто-то что-то видел, кто-то что-то знает. Наверняка найдутся такие. Вы ведь знаете ребятню, везде лазают, все примечают.

— Пожалуйста, товарищ Веригин, — с явной неохотой проговорил Гога. — Только, надеюсь, это не повредит учебному процессу… Ведь и выпускные экзамены на носу…

— Что вы, что вы! Мы работаем предельно аккуратно.

Снова встал со своего места учёный и, запинаясь, промямлил:

— Возможно, мы имеем дело с неизвестной науке жизнью… предположительно, разумной… Грех упускать такую возможность.

— Не беспокойтесь, товарищ Лебедев. Вам будет предоставлена возможность для исследований. Под нашим, разумеется, контролем, — заверил его, холодно улыбнувшись, Веригин. — И помните о том, о чем я говорил в самом начале совещания. Результаты его должны быть строго засекречены.

— Разумеется, разумеется… Не извольте сомневаться, — залебезил Лебедев, а про себя крепко выругался, причем самыми лестными словами, адресованными работникам органов, были «сатрапы» и «душители».

Выслушав рапорт капитана милиции Иванова об инциденте во дворе школы и сообщение сержанта Приходько о происшествии возле бойлерной, согласовали намеченные действия с представителем исполкома и далеко заполночь разошлись-разъехались. Лишь Веригин ненадолго задержался, поджидая директора школы, который нарочито долго возился с дверным замком, запирая храм знаний на ночь. Когда тот спускался по ступенькам к поджидающей его машине, то услышал любезное предложение:

— Виктор Степанович, вас подвезти?

— Нет, товарищ Веригин, премного благодарен. Я пешочком пройдусь, мне тут недалеко, для здоровья полезней. Да и где тут в нашем городке на машине разъезжать! Его вдоль и поперек за пятнадцать минут можно обойти…

— Ну, как знаете, как знаете… Надеюсь, мы еще увидимся… Спокойной ночи, Виктор Степанович!

— Всего доброго, товарищ Веригин!

 

20. Папа Карло и Митька. Серпейск-13

Долго уговаривать Папу Карло не пришлось: все же в нем был еще жив дух ученого-исследователя. С юных лет увлеченный физикой и астрономией, он и не предполагал, что станет всего лишь учителем в сельской школе. Но человек предполагает, а Бог располагает. Он лишь попросил остаток недели на то, чтобы осмыслить сообщенные ему факты. А потом пригласил к себе в кабинет после уроков Юрку с Андреем.

— А что, ребята, вас еще не вызывали? — спросил он между прочим.

— Куда, Виктор Александрович? Зачем?

— Да органы копают. Весь преподавательский состав уже допросили. Мы, конечно, смогли сообщить только о появлении Водяного во дворе школы. Больше нам ничего неизвестно, — и он хитро подмигнул приятелям.

— Нет, пока не вызывали. Ждем-с. Но вряд ли сможем к этому что-то добавить, — откликнулся Андрей.

— Виктор Александрович, что же вы думаете обо всём об этом? — спросил он после непродолжительной паузы.

— Андрюша, ты читал «Солярис» Станислава Лема? Я ведь знаю, ты увлекаешься научной фантастикой.

— Да, читал. Очень понравилось.

— Это я к тому, что в нынешней ситуации мне видятся некоторые параллели с романом. Прежде всего это, конечно, касается двойников.

— Что же это такое и как оно возникло? — спросил Юрка.

— Понимаешь, Юра, известных мне фактов достаточно только для того, чтобы делать более или менее вероятные предположения, — говорил учитель, чертя на листке бумаги какие-то непонятные знаки и время от времени приглаживая рукой шевелюру. — Очевидно, что первопричиной возникновения Существа, будем называть его так, послужило проникновение в воду некоего биологически активного вещества, используемого в военных целях, нового вида бактериологического оружия. Плюс к этому удобрений со склада, плюс дезактиваторов, добавленных в этот адский коктейль — иначе не скажешь! По неизвестной причине это привело к результатам, противоположным цели, к зарождению в пруду Существа, неизвестного науке вида биологического организма.

— Так оно… разумное? — спросил с волнением Андрей.

— А вот этого, Андрюша, никто не знает.

— Как же, оно ведь способно производить двойников, копировать человека… — заметил Юрка.

— …песни петь, — добавил Андрей.

— Все верно, ребята, но это еще ничего не доказывает. И попугай способен подражать человеческой речи. Кроме того, в природе известны многие вида защитной мимикрии, когда животные копируют внешний вид хищников или окружающей среды, меняют расцветку, как, например, камбала или хамелеон.

Все замолчали, обдумывая сказанное.

— Так вот, — продолжил через минуту Пана Карло прерванную мысль, — насколько мне известно, не было отмечено ни одного случая осмысленной речи со стороны Водяных. Что же касается песни, то ведь ее может воспроизводить и проигрыватель, и магнитофон. Так что доказательства разумности Существа пока нет. Хотя это и не исключено.

— А возможен ли в таком случае контакт с ним? — поинтересовался Юрка.

— Ничего невозможного нет. Но он будет чрезвычайно сложен, ведь природа Существа абсолютно чужда человеческой… А теперь, ребята, у меня будет к вам огромная просьба. Нужно будет сходить на пруд и взять пробы вода и ила. Только прошу вас, будьте предельно осторожны, не рискуйте понапрасну.

Когда ребята направились к выходу, от дверей кабинета отделилась щуплая фигурка в школьной форме и стремительно скрылась за углом коридора…

Органы во все времена следовали нехитрому правилу Глеба Жеглова: всегда найдется человек, который что-то видел, что-то знает, что и было озвучено майором Веригиным, Дедом, на совещании. Вторым правилом органов было брать на пушку тех, кто чувствует за собой вину. Поэтому ничего удивительного, что Митька стал одним из первых, кого выдернули прямо с уроков и пригласили в освобождённый по этому поводу кабинет завуча, занятый теперь молоденьким лейтенантом КГБ для приватных бесед.

Митька угрюмо шел по тихому и пустому коридору, смотрел в окна, присушивался к происходящему в классах, всячески оттягивая неприятную встречу. Но страшная дверь неумолимо приближалась. Митька неуверенно потоптался возле нее и затем тихо постучал.

— Войдите! — раздалось из-за двери.

За столом завуча сидел молодой человек в сером костюме. Молодому человеку на вид было не больше двадцати пяти лет, он был тщательно выбрит, имел оттопыренные уши и кучерявую шевелюру.

— Садись, Дима! — кивнул он на стул напротив. Митька присел на краешек стула. — Лейтенант Коняев. Евгений Трофимович, — представился молодой человек и пару минут молча перебирал бумаги на столе, словно забыв о посетителе.

— Так вот, Дима, ты, наверное, догадываешься, по какому поводу мы тебя пригласили.

Митька отрешенно смотрел в окно. На школьном поле две команды усердно гоняли мяч, и одна из них только что забила гол в ворота соперников. Шел урок физкультуры. Лейтенант тоже посмотрел в окно и сказал:

— И я футбол люблю… А за какую команду ты болеешь?

— За минское «Динамо».

— А-а-а… Я тоже за «Динамо», только за московское. Так, стало быть, мы с тобой одноклубники…

Снова в воздухе повисла тягучая пауза.

— А твои друзья, насколько я знаю, спартаковские фанаты, — нарушил тишину лейтенант.

— Бывшие друзья, — уточнил Митька.

— Hy, тем более. Так вот давай о них и поговорим. Ты знаешь, что мы проводим расследование, связанное с появлением Водяного во дворе школы? Что тебе известно по этому поводу? Видел ли ты Водяных в других местах? Слышал ли ты какие-нибудь разговоры о них? Где? Когда? От кого?

— Я только раз видел Водяного. Как и все, возле школы. Больше ничего сообщить не могу.

— Ага, ага, понятно… Ты смотри, какой молодец! Здорово играет, — лейтенант указал за окно, где один из игроков, плотный парнишка невысокого роста, ловко протащил мяч по флангу, попутно обойдя троих защитников. Его смог остановить только высокий блондин, в стремительном подкате выбивший мяч в аут.

— Кто это? — спросил лейтенант у Митьки.

— Маленький толстенький — это Андрюха Воронин, а высокий белобрысый — Юрка Борисов.

— Понятно. Твои бывшие друзья… А из-за чего вы поссорились?

— Так. Не из-за чего…

— Ну да ладно… Тогда, может быть, поговорим о твоих новых друзьях? О фашистах? Из-за них тебя, кажется, из комсомола исключили?.. Или, может быть, поговорим о шпагах из музея? Или о том, почему твои братья и сестры умирают во младенчестве? Выбирай тему сам. О чем бы тебе хотелось поговорить?

— Товарищ лейтенант, зачем вы так?

— Пойми, Дима, если ты не хочешь говорить по-хорошему, мы можем поговорить и по-плохому… Ты знаешь о возможностях нашей организации. Мы можем снять с тебя все взыскания. А можем и наоборот. Может быть, ты хочешь в детскую колонию, на «малолетку»? А нравы там, доложу я тебе, суровые, там с тобой цацкаться не станут! Ты, например, знаешь, кто такой «петух» на зоне?.. Достаточно одного нашего слова. Все зависит от тебя. Ты же не хочешь огорчать своих родителей?

Митька заметно сник, тяжело опустил голову на сложенные ладони, шмыгнул носом и вздохнул. Лейтенант между тем закурил из лежащей на столе красно-белой пачки и выпустил в потолок клуб сизого дыма.

— Закуривай, Дима, угощайся. «Мальборо», и не какое-нибудь финское или молдавское, а настоящее штатовское. Рекомендую! — Он подтолкнул пачку в Митькину сторону. И, видя его нерешительность, ободрил: — Бери, бери, здесь можно, никто не узнает.

Митька трясущейся рукой потянулся к пачке, отдернул руку, посмотрел на лейтенанта, тот ободрительно кивнул. Наконец достал сигарету и, ломая спички, стал прикуривать.

— На, держи, — сказал лейтенант, подавая Митьке зажигалку «Зиппо». — Как говорится, почувствуй разницу!.. Можешь оставить себе… Ну что, Дима, будем сотрудничать?.. Кстати, мы никогда не забиваем оказанные нам услуги. Можем и материальную поддержку оказать. Нужны тебе деньги?

— Кому же они не нужны?! — Митька заметно оживился. — Я давно мечтал велосипед себе купить, а у родителей, как обычно, бабок ни на что не хватает.

— Будет тебе, Дима, и велосипед, и мопед, и мотоцикл, если пожелаешь. Все, конечно, со временем, не сразу… Так что, будем сотрудничать?

— Будем!

И Митька во всех подробностях рассказал лейтенанту о походе друзей на пруды, о виденных Игорем призраках, о решении обратиться за помощью к Папе Карло.

— И вот тебе, Дима, первое задание, — лейтенант окинул его с ног до головы оценивающим взглядом и невольно усмехнулся уголками рта — рыбка была поймана и теперь он ее не упустит. — Постарайся выяснить, когда компания с учителем собирается отправиться на пруды, проследи за ними. Обо всем увиденном и услышанном доложишь лично мне… Не бойся, тебя будут страховать наши люди. А вот тебе номер телефона для связи. Запомнил?.. Теперь верни бумажку мне… Да, ознакомься и распишись… Хорошо… Ну, всего доброго! А это тебе на карманные расходы.

Митька покидал кабинет с бешено стучащим сердцем, сжимая в потном кулачке честно заработанные тридцать сребреников.

 

21. Витька и Митька. Серпейск-13

Митька скурвился. Скурвился окончательно и бесповоротно. Друзья почти перестали с ним общаться, лишь иногда перекидываясь парой слов, так, «привет-пока». Только Витька, добрейшей души человек, как-то окликнул его на улице, спешащего с коробкой под мышкой в неизвестном направлении:

— Бульбаш, куда намылился?

— К Атанасу на день рождения.

— Ну, иди, иди к своему Сатане. Добро пожаловать в ад!

И Витька Слон закатился своим знаменитым инфернальным смехом, приводящим в ужас случайных прохожих. Добрейший Витька обладал внешность вполне примечательной — он был похож на актера Юрия Никулина в молодости. И таким же веселым нравом. С Андреем Витьку связывало многолетнее знакомство, жили они в соседних домах, соответственно во втором и третьем по улице Гагарина. Андрей принимал Витьку в октябрята, на торжественной линейке пристегнув значок-звездочку с изображением маленького Володи Ульянова с кудрявой головой на лацкан его форменного школьного пиджака; вместе с ним на летних каникулах отрабатывал обязательную двухнедельную трудовую смену на пришкольном участке, пропалывая и поливая посадки; учил его, как и многих соседских мальчишек, играть в футбол, поскольку постиг секреты спортивного мастерства гораздо раньше других. А разве этого недостаточно для дружбы?

Ещё у Витьки был любимчик Пашка, пацан лет семи. Его так и звали — Любимчик Пашка, Витька везде таскал его с собой. Любимым Витькиным развлечением было сжимать Пашкину голову своими крепкими вратарскими пальцами, причем Пашкина голова почти целиком умещалась в Витькиной ладони, как баскетбольный мяч в мощной длани звезды Эн-Би-Эй. При этом Витька учил Любимчика:

— Скажи: «Спартак» — чемпион!

— «Спартак»…

— Чемпион!

— Чемпион!

Или:

— Скажи: пойдем на стадион!

— Пойдем… на дион!

— На стадион!

— На ста-дион!

Витька очень гордился своими педагогическими успехами. А еще Витька очень любил томатный сок. В его кармане всегда позвякивала мелочь, которую, идя на очередную тренировку, он тратил… нет, не на пачку сигарет, не на пиво, а на стакан своего любимого напитка.

Митька же Бульбаш во всём был противоположностью Витьки, можно сказать, его антиподом. Он походил на коварного персонажа романа «Граф Монте-Кристо», одной из антропологических особенностей которого был выпуклый затылок, по утверждению Дюма, признак хитрости и двуличия. И, как смогли убедиться ребята, прославленный француз был прав. Конечно, в футбольной команде Митька занимал далеко не последнее место, был форвардом скоростным и результативным. Правда, не обладая особой техничностью, предпочитал не обводить соперников мудрёными финтами, а оббегать их по «восьмерке», либо просто прокидывать мяч рядом и уходить от них за счет скорости. Причём скорость его и подводила. Частенько он заигрывался и, не сумев вовремя укротить мяч, забегал за лицевую линию и уже оттуда делал навес в штрафную. Поля ему было явно мало…

Узнав о конфликте в команде, тренер, солдат срочной службы Слава Носочкин, игравший до призыва в армию в профессиональной команде второй лиги, пришёл в школу и устроил импровизированное собрание прямо в рекреации второго этажа во время большой перемены.

Собственно говоря, вопрос на повестке дня был один: сможет ли команда обойтись без Митьки? Все решили единогласно, что сможет.

Начала футбольного сезона игроки школьной команды, неизбалованные официальными встречами, ждали как манны небесной. Этому предшествовали долгие изнурительные тренировки, многокилометровые кроссы, у многих дома висели самодельные календари со сменными цифрами и со словами: «До начала сезона осталось … дней». Чемпионат области открывался обычно в первых числах мая, когда футбольные поля, естественно, не оснащенные искусственным подогревом, просыхали после непролазной весенней грязи.

Сегодня кирилловскому «Космосу» предстояла встреча со своими извечными соперниками — прудвинским «Электроном». Накануне ребята тщательно разметили поле стадиона «Лётчик», посыпая мелом полустёртые линии и выводя название команды в центральном круге.

Футболисты отпросились с уроков и за два часа до игры собрались на предматчевую установку. Расселись в кружок за трибунами под гостеприимной сенью корабельных сосен. Терпко пахло хвоей, ветерок в кронах умиротворяющие шумел, на землю ложились солнечные блики, неторопливо журчал голос тренера:

— На воротах — Рокотов (кто же еще!). Витя, будь внимательней, не повторяй прежних ошибок.

Именно с «Электроном» у Витьки были связаны пренеприятнейшие воспоминания, в матче с прудвинцами два года назад он дебютировал в качестве голкипера. И пропустил восемь мячей! Причём не во всех был виноват сам. Выбрасывая мяч из-за боковой после захлебнувшейся атаки соперников, Юрка не рассчитал силу броска, мяч ударился в землю и перескочил вышедшего на прием Витьку, и нападающий «Электрона» без труда закатил пятнистого в пустые ворота.

— Активней взаимодействуй с защитниками, — продолжал наставлять Витьку тренер. — Помни, вратарь — половина команды! Не бойся подсказывать, с твоего места поле видно как на ладони… Далее. В защите — Борисов, Говорухин, Евсеев и Мусаев. Сергей, — обратился Слава к Евсееву по кличке Ёжик, — ты самый опытный в команде, тебе и руководить обороной. Место свободного центрального защитника — второе по важности после голкиперского. Помните, что у «Электрона» сильные фланги. Юра, не забывай помогать крайним защитникам… Кто там матюкается? Щепотьев? Ну-ка, десять кругов вокруг этих вот трех сосёнок! Бегом — марш! Вадим, я к тебе обращаюсь!

— А-а! А я-то думал, к Олегу! — Вадик кивнул на брата-близнеца и нехотя затрусил по намеченному тренером маршруту. Слава Носочкин поддерживал во вверенной ему команде почти военную дисциплину, не терпел среди игроков курения и матерной брани. Тот же Вадик Щепотьев, пойманный после тренировки с сигареткой в зубах, едва не был отчислен из основного состава, но ребята тогда его отстояли.

— Продолжаю. Полузащита — братья Щепотьевы, Тарасов и Волков. Жора, на тебе как на капитане и центральном полузащитнике — особая ответственность. Больше играй в пас, выводи нападающих на удар, но не забывай возвращаться в оборону. Центр поля — стратегически важный участок. Кто владеет центром — тот владеет инициативой в матче… Так, Евсеев! Будем меня слушать или будем болтать? Бегом следом за Вадимом!.. Что-то вы сегодня разболтались! Живо в запас отправлю да на банку посажу! — Конечно, он лукавил, полноценной замены основным игрокам не было, так, участники младшей команды — Надёжный, Бекбулатов и Фантомас. Но делать нечего, Ёжик отправился вслед за первым штрафником блуждать в трёх соснах.

— Теперь нападение. Андрей и Гриша Воронины и… Жаль, нет Козловича! Ну что же, Женя, готовься, сегодня будешь играть за старшую команду. — Он кивнул Надёжному, своему любимцу, про которого говорил: «Надежный — это боец!», но которого недолюбливали старшие за то, что тот подлизывался к тренеру, и фамилию которого переделали на свой манер — Ненадёжный. — Так, теперь на разминку!

Первыми на поле вышли игроки младшей юношеской команды. Во время их матча старшие ребята собрались за воротами соперников и шутливо комментировали действия малышни. Вскоре к ним подошли прудвинцы, и завязалась беседа. Ребята обменялись новостями, кто и как сыграл в предыдущем туре, и оказалось, что от сегодняшнего матча зависит, кто выйдет в финал областных соревнований. Потом Жорка Волков задвинул перед ошеломлёнными слушателями лекцию о том, как хорошо и богато живется в Кириллове. И колхоз их, мол, миллионер, и в каждом классе, мол, по компьютеру стоит. Ха, миллионер! Видели бы вы этого миллионера! В загоне свиньи сожрали всю траву и кору с деревьев и жадно набрасывались на брошенные сердобольными прохожими охапки зелени. Коровы в стойлах жалобно мычали и утопали по колено в грязи. В овощехранилищах гнила прошлогодняя картошка. Этого ли было не знать кирилловским школьникам! Однако слушали молча, не возражали, всерьез полагая, что мощь родного колхоза окончательно деморализует противников еще до начала игры.

Гришка и Женька, отыграв первый тайм за младших, стали готовиться к основной встрече. Младшие и без них довели встречу до победного конца и выиграли со счетом 5:3.

И вот наконец свисток арбитра, в качестве которого сегодня выступал Слава Носочкин, возвестил о начале матча. «Космос» щеголял в новой форме: желтых футболках, синих трусах и синих же гетрах, купленных в складчину. Для этой цели Юрку и Андрея отрядили в Москву, и они вернулись в городок последним автобусом, обойдя уйму столичных спортивных магазинов и все же приобретя вожделенную экипировку. Потом сами набивали номера с помощью трафаретов и теперь выглядели всем на зависть, не хуже прославленной нью-йоркской команды с одноименным названием!

Игра выдалась на редкость упорной, мяч метался от одних до других ворот, но до перерыва счет так и не был открыт. Во второй половине встречи гости пошли на маленькие футбольные хитрости, стали незаметно грубить, хамить и по любому поводу апеллировать к арбитру.

— Товарищ судья, этот мальчик матом ругается! — пожаловался чернявый полузащитник «Электрона» судье, указывал на Андрея. Тот только недоуменно развел руками, получив «горчичник» от неумолимого и непреклонного Носочкина. Ну не ругался он на поле матом, видит Бог! В другой раз защитник, персонально опекавший Андрея, с усмешкой заметил на его постоянные рывки:

— Зря стараешься!

— Ничего, мне полезно! — откликнулся Андрей, похлопав себя по внушительному животику, и продолжил искать свободное место для приема мяча.

Постепенно хозяева поля перехватили инициативу и за полчаса до окончания матча сумели размочить счет. Это сделал Вадик Щепотьев. Вскоре его брат закрепил успех. Затем гости отыграли один мяч.

А ябеднику Андрей все же отомстил. В единоборстве у кромки поля он с разбегу так ударил его корпусом, что тот улетел в щиты, установленные неподалеку от боковой линии и расписанные картинками со спортивными сюжетами. А под занавес матча сумел ответить клеветникам и более весомо. Жорка Волков, неутомимый Жорка, мотор команды, выиграл очередное единоборство в центре поля и головой сбросил мяч на ход Андрею. Тот, попутно обведя двух бросившихся наперерез защитников, вышел один на один с вратарём и низом отправил мяч в дальний незащищенный угол ворот. Финальный свисток зафиксировал на табло окончательный итог встречи — 3:1 в пользу хозяев.

Правда, приняв душ и переодевшись, проигравшие, направляясь к ожидающему их автобусу, заявили, что опротестуют результат матча, поскольку в команде хозяев играли пьяные.

— Кто? — изумился Слава Носочкин.

— Да вон тот и тот, — указал тренер «Электрона» на Ёжика и Вадика Щепотьева.

— Это правда?

Те лишь смущенно потупились, а после отъезда гостей признались, что выпили перед матчем по бутылке пива.

— Ничего у них не выйдет с протестом, — авторитетно заявил Юрка Борисов. — Ведь не было же медицинского освидетельствования, «на Раппопорт» их не водили. Ничего они не докажут! Нужно писать встречный протест, — обратился он к Славе.

— Напишем. А вы будете наказаны, — кивнул он на провинившихся. — Отстраняю вас от игры… на один матч. И прошу не спорить. Никакие уговоры не помогут!

По пути домой ребята, усталые и довольные, увешанные вместительными спортивными сумками, увидели взволнованно гудящую, окружившую отделение милиции. Пробившись сквозь тесные ряды зевак, подошли ближе. На ступеньках лежал бездыханный Вовка Иванов, Гришкин одноклассник. Правда, узнать его можно было с большим трудом. Лицо его посинело, мокрые волосы облепили голову, глаза выпучены в каком-то застывшем навсегда ужасе, а горло пересекал страшный багровый шрам. Такие же шрамы виднелись на груди сквозь разодранную в клочья рубашку.

Над ним склонился безмолвный отец, майор милиции Иванов. Он обхватил голову руками и беззвучно раскачивался из стороны в сторону. Внезапно выпрямился в полный рост и заорал:

— Всем разойтись! Тут вам не цирк!

И для подтверждения своих слов пару раз пальнул в воздух из пистолета. Толпа стала медленно рассасываться.

— Что случилось? — спросил Андрей у знакомого парня.

— На берегу пруда нашли. Ходил с одноклассниками гулять. Их военные привезли. Вовку мертвого и еще троих… живых. Но те от страху слова сказать не могут. Вовкин папаша запер их в камере. Совсем от горя крыша съехала…

 

22. Майор Иванов. Рыжовские пруды

Когда толпа разошлась, майор Иванов, лысый худощавый человечек, поднял тело своего сына и, столкнувшись с сочувственным взглядом сержанта Приходько, прошел внутрь отделения, разместившегося на первом этаже кирпичного пятиэтажного здания, делившего его с гостиницей, парикмахерской и магазином.

Зайдя в свой кабинет, он огляделся по сторонам, положил труп на стол, сорвал с окна штору и накрыл ею останки сына. Потом направился к камере предварительного заключения, где томились незадачливые Вовкины спутники — Ванька Попов, Славка Черней и Мишка Кретов. Услышав звуки отпираемого замка, они испуганно забились в угол камеры и смотрели оттуда, как зверушки из клетки.

Майор, заметив, что продолжает судорожно сжимать в руке рукоятку пистолета, поставил оружие на предохранитель и вернул в кобуру.

— Не бойтесь, я не причиню вам вреда, — попытался успокоить он ребят. — Так, сейчас кто-нибудь из вас отправится со мной на пруды, покажет и расскажет, как все произошло.

Он схватил за руку оказавшегося ближним к двери Ваньку, кучерявого, широконосого и толстогубого, похожего на белого негритенка, хулигана и двоечника, и поволок его к двери, где снова столкнулся со своим подчиненным. Тот нерешительно топтался на пороге.

— Стоит ли, товарищ майор?

— Стоит, если стоит, — отрезал Иванов, не склонный сейчас вступать в какие-либо дискуссии. — Прекратите разговоры, сержант. Остаетесь за старшего, а я смотаюсь на пруды — туда и обратно. Посмотрю на месте, что и как.

— Фуражку не забудьте. — Приходько услужливо протянул своему начальнику головной убор.

— Спасибо, — буркнул тот. — Будь на связи. Если что, я свяжусь с тобой по рации.

— Не надо, дяденька милиционер, — ныл Ванька, влекомый неумолимым майором к выходу.

— Я тебе сказал, не бойся! Слышишь, не бойся! Я не сделаю тебе ничего плохого. Всё самое страшное уже произошло…

Он запихнул упирающегося Ваньку на заднее сиденье, захлопнул дверцу, сел на водительское место, завел мотор и рванулся вперед. Затормозил только у ворот КПП и нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю.

— Ну, скорее там! — прикрикнул майор на вышедшего открывать ворота солдата. — Оперативный выезд! Каждая минута дорога!

Выехав за пределы городка, милицейский «уазик» резко свернул налево и помчался сначала по бетонке, а потом по проселочной дороге, поднимая клубы пыли, по направлению к Рыжову. И только колхозные коровы, тупо пережевывающие весеннюю травку на лугу, провожали бессмысленным взглядом выпуклых карих глаз летящую машину. Да колхозный пастух дядька Парфён, привычно страдающий с похмелья, поднял кнут и припечатал вездесущую милицию крепким словцом.

«Уазик», плюясь гравием из-под колес, резко затормозил на съезде к дамбе, откуда было рукой подать до прудов. Нужно было лишь спуститься на несколько метров по каменистой насыпи к воде.

— Ну, вылезай, приехали, — окликнул майор Ваньку. Тот нехотя вылез из машины, пугливо озираясь по сторонам и с животным ужасом глядя на спокойную сейчас поверхность пруда.

Мужчина с мальчиком опустились на берег и дошли вдоль кромки обманчиво спокойной воды.

— Рассказывай, что произошло. Давай же!

— Я… мы… — начал Ванька, захлебываясь от волнения.

— Что ты там мычишь? Говори!

— Мы гуляли по берегу пруда. Увидели на той стороне рыбаков. Я еще подумал: «Что они, дураки, что ли? Какая здесь рыба?! Ведь после того, как отравили пруд…»

— Короче!

— Ну, мы начали кричать им. Обзываться… — Ванька перевел дух, сглотнул слюну и продолжил. — А потом Вовка, ну, сын ваш, стал швырять в воду камни… Мы не хотели ничего плохого. Так просто… шутили.

Ванька залился горючими слезами, вытирая глаза грязным кулачком.

— На вот, возьми, — протянул ему майор носовой платок сомнительной свежести. — Успокойся. Рассказывай дальше.

— Ну… там это… Потом вода в пруду как будто забурлила… из нее потянулись щупальца… страшные такие… с крючками на концах. Мы-то успели убежать, а ваш Вовка — нет. Потом мы услышали, как он кричит. Когда поднялись на берег, его затаскивало под воду. Потом, через пару минут, выбросило на песок. Рыбаков и след простыл. Мы побежали в ракетный дивизион, чтобы сообщить о случившемся, и нас отвезли в городок. И Вовку подобрали по пути…

— Где именно это произошло?

— Да вон там, возле того бурого валуна, — указал Ванька на камень, увязший в песке метрах в пятнадцати от того места, где они сейчас стояли. — Только я туда больше не пойду! Вы уж извините, дяденька милиционер.

— Хорошо, возвращайся в машину и жди меня. Только ничего там не трогай, сиди смирно. Приду — проверю!

Ванька заковылял по насыпи к спасительному «уазику», а майор направился к бурому валуну, к месту гибели своего ненаглядного Вовки.

— Дяденька милиционер, осторожнее там! — окликнул его Ванька, но тот только отмахнулся: иди, мол, без тебя разберемся. Майор тяжело шёл по берегу, оставляя в песке глубокие следы, которые тут же наполнялись мутной белесой водой. Наконец он достиг камня и оперся рукой на его шероховатую поверхность, нагретую солнцем. Какие природные катаклизмы извергли его из чрева земли, какие ветра и воды шлифовали его бока, какие ледники притащили его сюда, на берег пруда, чтобы через миллионы лет после своего рождения встретиться в этот роковой час с майором Ивановым, простым советским милиционером?

Майор медленно подошёл к самой воде и так же медленно наклонился над гладью пруда, пытаясь разглядеть своё отражение. На него из водного зеркала глядел его покойный сын! Тогда майор ударил ладонью по воде, поднимая тучу брызг, радужно заискрившихся в лучах вечернего солнца, и закричал страшным голосом:

— Шутить со мной вздумал?! Кто ты?! Да мне плевать, кто ты — хоть Водяной, хоть Леший, хоть сам Сатана! За сына ты мне ответишь, понял?! Выходи! ВЫХОДИ, МАТЬ ТВОЮ!!!

Ни звука. Тишина. Только слышно, как под сапогами майора, мечущегося по берегу, негромко поскрипывают песок и галька.

— Ах, так?! Ну, тогда я сам к тебе приду!

И он, разбрызгивая воду, пошел вглубь пруда. Когда вода поднялась до колен, холодными струями затекая в сапоги, навстречу ему из чёрной глубины поднялось полупрозрачное щупальце, усеянное острыми шипами, нет, скорее лезвиями, блестевшими костяным мертвенным блеском.

— Ну что, спрут, поговорим?!

Майор выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор и разрядил оставшиеся в обойме патроны в щупальце, которое рассыпалось брызгами и втянулось под воду. Гладь пруда взволновалась, волны поднялись до пояса майора, торопливо перезаряжающего пистолет, и из глубины начало подниматься нечто белесое и размытое, похожее на шляпку поганого гриба или на склизкую медузу, по краям увенчанную шевелящейся бахромой щупалец. Вода уже окатывала майора с головой и чуть не сбивала с ног. Шляпка гриба начала вращаться против часовой стрелки, веером распустив конечности, со свистом рассекающие воздух. Вот одно из щупалец полоснуло майора по горлу — голова отделилась от тела, вода окрасилась кровью. Следующее щупальце развалило не успевшее рухнуть тело на уровне пояса. Все было кончено.

А в «уазике», стоящем на дамбе, обезумевший от ужаса Ванька орал в отключенную рацию:

— На помощь! На помощь! ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!!

 

23. Парфён. Рыжово

Вечером пастух Парфён гнал немногочисленное колхозное стадо в Рыжово. Мычали коровы, поднимая пыль; раздраженно щелкал кнут, в облаке пыли висела матерная брань. Особенно доставалось рыжей криворогой и косоглазой корове, адской бестии, которая постоянно норовила отбиться от стада, а теперь явно не торопилась на вечернюю дойку, уныло плетясь в хвосте. И удары кнута, и ругань Парфёна только добавляли ей упрямства, но, увы, не скорости, что явно не соответствовало планам пастуха. Душа его горела в нетерпеливом ожидании доброй порции спиртного.

— Ну, рыжая, пошла, чертово семя! — орал он, в очередной раз приложив непокорную скотину поперек хребта. — Мать твою в селезенку, пошевеливайся!

Между тем стадо медленно втягивалось в тёмный зев коровника. Коровы, пересчитанные и разведенные по стойлам, перешли в полное распоряжение доярок.

Выходя из коровника, Парфён столкнулся со своим закадычным дружком и собутыльником Прошкой, мужиком неопределенного возраста, ходившим круглый год в грязной и рваной телогрейке и сапогах с обрезанными голенищами. Прошка явно искал своего дружка, размахивал руками и горячился.

— Да ты толком говори, что случилось, — привел его в чувство Парфён.

— Я, значится, и толкую: сёдни на прудах мальчонка погиб, милицейский сынок. Да, Иванов по фамилии. А потом отец евоный разбираться, значится, приехал. Ну и тоже… того… С час назад труп его расчленённый в мешок поскидали и в городок увезли. Что творится! Кошмар!

— Ну, дела! Давно вокруг прудов недоброе деялось… Погоди, а ты не брешешь?

— Кто? Я?! Да ты, Парфён, меня, что ли, не знаешь?..

— Знаю. Потому и сомневаюсь.

— Да я сам… вот этими вот собственными глазами… Теперь там группа… как её… следственная работает, понаехали из райцентра… Слышь, говорят, пруды огораживать будут, чтобы, значится, никто посторонний… того самого…

— Ну, это понятно. Правда, пользы от них теперь никакой, кроме вреда!

— Так я о том же и толкую… Надо бы по этому поводу… — Прошка щёлкнул себя по небритому горлу.

— Оно бы, конечно, не мешало бы здоровье поправить, — согласился Парфён. — А у тебя есть?

— А у тебя?

— Понятно… Будем искать! Пошли ко мне, у моей бабы попросим.

— Только, чур, я во дворе подожду. А то давеча она, злыдня, так меня ухватом приложила… До сих пор в непогоду спина ноет…

И друзья, томимые жаждой, побрели по деревне к ветхой избушке Парфёна. Скрипнула калитка, висящая на одной петле, залаяла выскочившая из будки шелудивая шавка.

— Тихо, тихо! Это я, Дружок, твой хозяин.

— Кого там на ночь глядя несет?! — окликнула с порога вышедшая на крыльцо согбенная неопрятная старуха.

— Это я, Парфён.

— А-а-а. Явился — не запылился. Ну, проходи в дом, ужинать будем.

— Погоди, мать. Я… того… Мне бы денег немного.

— Ты что, окаянный? Какие деньги! Еще полмесяца до зарплаты… Аль не знаешь? Опять на пропой? А это кто там у калитки стоит? Никак, Прошка! Что ж ты, черт чудной, мужика мово спаиваешь?! Пошли к черту, ничего не получите!

— Дык… это самое… — попытался утешить своего дружка Прошка.

— Айда к Марфе, она пузырь самогону в долг дает. Проси ты, она тебе не откажет.

Уже с бутылкой вожделенной влаги они завалились в гости к Пашке, колхозному сторожу, коротавшему вахту за прослушиванием раздолбанного радиоприемника, хрипевшего из угла, со старого рассохшегося платяного шкафа, куда Пашка вешал верхнюю одежду и складывал нехитрую амуницию. Там же стояла видавшая виды двустволка, положенная сторожу по службе.

Пашка, довольный визитом друзей, засуетился, забегал по тесной каморке, потирая руки и приговаривая:

— Сейчас мы чайничек поставим, тушёночки откроем, славно посидим…

Рассевшись вокруг шаткого стола, застеленного прошлогодними номерами районной газеты с поэтическим названием «Новая заря», друзья приняли на грудь, закусывая черным хлебом и тушёнкой — немудрящим Пашкиным ужином.

— Хорошо! — сказал Парфён. Похмелье, весь день стягивающее железным обручем голову и скручивающее в бараний рог внутренности, постепенно отпускало.

— Хорошо! — согласился Прошка.

— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего! — подал голос Пашка. — Вы послушайте, что по радио говорят! В стране бардак! Наркомания, проституция, преступность разгулялась, дерьмократы из углов, как тараканы, повылазили… Нет, в наше время этого не было… Эх, нет на них Сталина! Он бы быстро порядок в стране навёл. Пе-ре-строй-ка, понимаешь!

— Вот-вот, — поддакнул Прошка. — Горбачев с утра до вечера трындит по телевизору, а толку — кот наплакал. Слыхал я, мужики, Михаил энтот, Михаил Меченый еще в Библии предсказан как Антихрист и погубитель Земли Русской… Не иначе, как евреи все это затеяли…

— Ну да! — возразил Парфён, самый сознательный из всех мужиков. — Вы сначала разберитесь что почем… Или Сталин, или Библия, или одно из двух.

— А что, скажешь, не так?! — горячился Пашка. — Вот и пруды загубили! Разве возможно было раньше? В газете писали, что, мол, вода отравлена минеральными удобрениями. Только мы то знаем, что брехня все это. Тут без военных штучек не обошлось… А сегодня двое из городка на прудах погибли… Слыхали?.. Вот то-то и оно! Ох, не к добру все это…

Пашкины излияния прервал громкий стук в дверь. Троица за столом застыла в недоуменном молчании. Стук повторился, грозный и настойчивый.

— Никак, председатель с проверкой пожаловал, — всполошился Пашка, суетливыми движениями убирая со стола.

— Кто там? — окликнул он, подходя к двери. В ответ — молчание. — Кто, я спрашиваю! Прекратите баловать! Вот я вам сейчас! — Он выхватил из шкафа двустволку и, взведя курки, направился открывать.

На пороге стояли двое, мужчина и мальчик, и неверный свет луны, бьющий сзади, выхватывал их призрачные силуэты из тьмы.

— Да это же… милиционер наш! — в ужасе прошептал Пашка, затыкал рот грязным волосатым кулаком. — И сынок евоный с ним… Но они же… погибли… то бишь, как есть, мертвые!

Прошка забился в угол и, прикрываясь табуретом, заорал благим матом. Парфён опрокинул навстречу непрошенным гостям стол и вскочил на ноги. Пашка выпалил в стоящих в двери из обоих стволов.

Когда рассеялся пороховой дым, фигур на пороге уже не было. Зато им на смену появились копошащиеся студенистые щупальца, которые, отталкивая друг друга, наощупь искали людей в тесном помещении. Несколько минут тишину ночи нарушали только шорох по деревянному полу, треск ломаемой мебели и дикие крики вмиг протрезвевших мужиков. Потом чем-то красным изнутри плеснуло на стекла и… снова воцарилась тишина. Щупальца, оплетя добычу, сквозь траву и редкие кусты по каменистому склону и втянулись под воду.

А в коровнике метались обезумевшие от ужаса животные. Сегодня ночью к ним тоже пожаловали непрошенные гости.

 

24. Андрей. Серпейск-13 — Рыжовские пруды

Воскресенье выдалось сухим и солнечным, как по заказу. Ребята, с утра подготовившись к непростому походу по поручению Папы Карло, прихватив с собой бутерброды и пообещав родителям вернуться к обеду (непременно к обеду!), собрались во дворе. Недосчитались Игоря. Когда всякое мыслимое время ожидания истекло, отрядили Витьку гонцом.

— Его родичи не пускают, — сокрушенно развел он руками, когда вернулся, в сердцах хлопнув скрипучей дверью подъезда. — Заставили сидеть с заболевшей сестрёнкой.

— А сами? — недоуменно вопросил Юрка.

— А сами в райцентр за покупками намылились.

— Ну, вот так всегда.

Они помахали Игорю, с грустной физиономией выглядывающему из окна четвертого этажа, и отправились в путь. По дороге обсудили подробности предстоящего мероприятия. Дело осложнялось тем, что первые человеческие жертвы наверняка вынудили власти усилить охрану прудов. По этому поводу делались самые невероятные предположения, начиная от элементарной колючей проволоки, возможно, даже под напряжением…

— …и с колокольчиками! — добавил никогда не унывающий Витька.

…до вооруженного автоматами патруля и сторожевых собак.

Дружно топоча разномастными кедами и кроссовками по бревенчатому настилу подъемного моста сторожевой башни Лесного городка, закурили из любезно предложенной пачки «Мальборо» молдавского производства по рубль пятьдесят — это Юрка расщедрился по такому случаю для поднятия боевого духа.

Были тогда в ходу такие сигареты, выпускавшиеся по лицензии в Финляндии и Молдавии, в среднем в три раза дороже, чем отечественные. А Юрка по мелочам не разменивался. Его любимой поговоркой была: «Любить — так королеву, украсть — так миллион», и поступать после школы он собирался не куда-нибудь, а непременно в МГИМО. Одним словом, был максималистом. Только Гришка отказался от протянутой сигареты. Он, конечно, пробовал курить за компанию, но после нескольких затяжек у него шла кругом голова и к горлу подкатывала тошнота — и он решил раз-навсегда завязать с вредной привычкой, тем более что уже в эти года решил стать профессиональным футболистом. Остальные весело шли по лесной дороге и дымили, как паровозы, и этот состав на полных парах вкатывал под сени майского леса.

Так дошагали почти до Оврага, не встретив ни прохожих, ни военных патрулей. И тут уткнулись в полосатый шлагбаум, перегораживающий дорогу…

— Стой! Опасная зона. Посторонним проход и проезд запрещён, — прочел Андрей вслух.

— Ну, блин, дела! — изумился Витька.

— Так что будем делать? — спросил рассудительный Юрка.

— Ты что, сдрейфил?! — воскликнул Витька. — Как что? Вперед — и с песнями!

— Тогда, пожалуй, нам нужно свернуть в лес и попытаться найти проходы в колючей проволоке — ведь там дальше наверняка будет «колючка», — раздумчиво предложил Юрка. — Надеюсь, без напряжения…

— …и без колокольчиков! — в щенячьем восторге взвизгнул Витька. — Зато злые часовые с вот такими автоматам!

— Чему радуешься, дурак, ведь дело-то серьезное, — пресек его излияния Юрка. — И вообще, попрошу не орать и не шуметь.

Все замолчали и послушно закивали головами, а Гришка от избытка чувств даже шмыгнул носом.

— Ну ты, малой, будешь ныть — домой отправлю! — прикрикнул на него старший брат, и Гришка, скрепя сердце, взял себя в руки.

Свернув влево, миновав лесной перешеек, они выбрались на холмы у прудов, и тут действительно увидели два ряда колючей проволоки и вышагивающего между ними часового. Подождав, когда он скроется из виду, они ползком в высокой траве добралась до «колючки» и залегли. Она, вопреки тревожным ожиданиям, оказалась без напряжения. Андрей тоном знатока заметил:

— Видите, проволока прибита гвоздями к столбам, а если бы по ней шел ток, то были бы изоляторы.

— Мысль! — отметил Юрка и решительно взялся за проволоку. — Вот видите, я живой!

— Без тока и без колокольчиков! — обрадовался Витька, высовывая из травы кудлатую голову, тут же исчезнувшую под властным нажимом Юркиной длани.

Двигаясь все так же ползком вдоль заграждения, нашли удобное место.

— Ждём, — приказал Юрка, взявший на себя роль командира отряда. — Когда часовой пройдет здесь в следующий раз, перебираемся на ту сторону. Под обрывом нас сверху видно не будет, да и кусты прикроют. Только тихо — и по моей команде!

Все дружно закивали, мол, поняли, и даже жизнерадостный Витька как-то притих, должно быть, проникнувшись ответственностью момента.

Вскоре часовой, обходящий пруды по кругу, что-то насвистывая и дымя папиросой, прошествовал мимо притаившихся друзей. А на плече у него и в самом деле красовался автомат.

— АКМ-74, стреляет патронами калибра 5,45 со смещённым центром тяжести, — блеснул эрудицией Андрей. — Это значит, что, допустим, попали тебе в лоб, — и он постучал согнутым крючком указательным пальцем Гришке по лбу, — так спереди будет аккуратная дырочка, а сзади полчерепушки снесёт, и ещё мозги в клубок скрутит!.. Хотя тебе это, по-моему, не грозит… Только, чур, не ныть, — предупредил он брата, и без того трясущегося от страха. Видно, тот слишком живо все это себе представил.

— Андрюха, не стращай мальца! И откуда ты такой умный выискался? — съязвил Юрка. — Ладно, кончай трепаться — и вперед!

Витька с Андреем приподняли нижний ряд проволоки, и Юрка ужом, как заправский диверсант, нырнул на тропу. Следующим прошёл Витька.

— Теперь Гришка! — распорядился Юрка с той стороны.

— Давай, Нос, не подкачай! — подбодрил брата дружеским тумаком Андрей.

Юрка и Витька благополучно миновали второй ряд проволоки и выглядывали из травы в ожидании братьев. Тут Андрей с ужасом заметил, что Гришка ползает на брюхе по земле и отчаянно извивается.

— Ты чего? — спросил он с тревогой в голосе.

— Зацепился-а-а! — заныл Гришка, готовый удариться в рев.

— Выпутывайся, дурак! — И он начал тянуть брата назад. Бесполезно — «олимпийка» всё сильнее запутывалась в острых стальных колючках.

— А-а-а! — Гришка распялил рот в немом крике, боясь кричать в голос, а Андрей с нарастающим остервенением дергал его за «олимпийку».

— Ну что вы там? — поторопил Юрка с той стороны.

— Да этот дурак за проволоку зацепился, — придушенным шёпотом ответил Андрей.

— Подождите, я сейчас! Витька, следи за часовым. — Через мгновение Юрка, старый добрый Юрка, присоединился к братьям.

— Да стой ты, не тяни! — прикрикнул он на Андрея. — Сейчас сообразим.

Он присел на корточки над поверженным Гришкой и критическим взглядом оценил ситуацию.

— Так, Нос, расстегивай «олимпийку»!

В этот момент с той стороны донесся повизгивающий полукрик ополоумевшего от волнения Витьки:

— Пацаны, шухер, часовой!

Гришка заныл еще громче и стал биться в Юркиных руках, как выброшенная на берег рыба.

— Да тихо ты, не дергайся! — Юрка помог ему справиться с заевшей молнией, и когда тот выполз из кокона «олимпийки», рывком освободил её из цепких колючек.

Тем временем из-за поворота уже раздавались тяжелые шаги часового и его фальшивый свист. Топ-топ — он подходил все ближе и ближе, тот-топ — и Андрей уже различал запах дешёвого отечественного одеколона («Шипр»! — пронеслось у него в голове) и сапожной ваксы. Топ-топ — Юрка успел сорвать с проволоки зацепившийся лоскут «олимпийки» и с Гришкой в охапке скатился в траву рядом с Андреем, одновременно зажимая младшему рот, чтобы не разревелся.

Часовой чинно продефилировал мимо, приминая сапогами сочную весеннюю траву, в которой успел уже протоптать едва заметную тропинку. Андрей выдохнул долго удерживаемый в легких воздух и вытер рукавом холодный пот, выступивший на лбу, и уже поднял руку, чтобы отвесить незадачливому братцу полновесный подзатыльник, но в последний момент Юрка перехватил в запястье его руку.

— Не смей его трогать! Он больше не будет зацепляться. Скажи, Гришка, не будешь?

— Не бу-у-ду, — прогнусил Гришка.

— Ну, вот и славно. Тогда вперед.

На этот раз всё прошло успешно, и друзья свалились в объятия до предела взволнованного Витьки. После этого спустились с обрыва к самой кромке воды, со всех сторон надёжно огражденные от постороннего взгляда.

Юрка тем временем направился к воде, достал из внутреннего кармана плоскую коробочку с пробирками, взял пробы ила и воды и так же аккуратно убрал коробочку обратно.

— Ну, в путь!

Они без приключений миновали ряды колючей проволоки, поднялись на дорогу и скрылись под пологом леса. Вдруг Юрка стремительно бросился в кусты. Через минуту он вернулся на дорогу, волоча за шиворот упирающегося и повизгивающего Митьку.

— Что ж ты, гадёныш, следишь за нами?! Шпионишь, да?! — Он внушительно потряс Бульбаша из стороны в сторону. — Ну, говори, кто тебя послал?

— Отпусти, отпусти! Я больше не буду! — верещал испуганный Митька.

В это время из-за поворота со стороны городка показался молодой человек лет двадцати пяти в спортивном адидасовском костюме, совершающий пробежку, и Юрка был вынужден отпустить шпиона. Тот, затравленно оглядываясь, попятился и пустился наутёк. Бегун внимательно посмотрел на приятелей, улыбнулся и крикнул на бегу:

— Физкульт-привет!

— Бегом от инфаркта! — отозвался Андрей. — Осторожней, там дальше дорога скользкая!

— Спасибо! — крикнул физкультурник и скрылся за поворотом.

— Ну, Митька, ну, гад ползучий! Попадись мне еще раз… — в сердцах бросил Юрка, сжимая кулаки.

Когда ребята проходили контрольно-пропускной пункт, двое в штатском вежливо отозвали Юрку в сторону и попросили войти во внутреннее помещение. Ребята примерно в течение пяти долгих, казавшихся бесконечными, минут ждали его на выходе. Наконец он вышел, обернулся на двери КПП, а шагов через двадцать сказал жаждущим объяснений друзьям:

— Отобрали коробку с пробирками и посоветовали больше не появляться на прудах, а заниматься своим делом.

— Всё ясно, мы под колпаком! — многозначительно произнес Андрей. — Не иначе Бульбаш, сволочь, сдал!

— Кто же ещё? — согласился Юрка. — Ну, мы ему покажем!

— Спокойней, Цапел, — охладил его пыл Андрей. — Трогать его сейчас нельзя, посещение прудов тоже на время придется отложить. Будем следить за развитием событий на расстоянии. И делать выводы.

 

25

Прозвенел звонок с урока, девятиклассники нестройной толпой потянулись к выходу из класса. Папа Карло, возвышающийся над учительской кафедрой, окликнул:

— Андрюша! Юра! Задержитесь на минутку!

Кабинет физики быстро опустел, и учитель указал ребятам на первую парту:

— Присаживайтесь.

Выслушав отчет об экспедиции на пруды и посетовав, что, сам того не ведая, подверг ребят серьёзной опасности, он на минуту замолчал, собираясь с мыслями. Прошелся несколько раз от двери до окна и обратно, заложив руки за спину, и, наконец, глубоко вздохнув, начал:

— Странная история со мной приключилась. А раз мы вместе взялись за это дело, то считаю своим долгом поставить вас в известность.

— Что, опять органы? — перебил нетерпеливый Юрка, ерзая на стуле.

— Вполне возможно, что и без органов не обошлось… Так вот, на днях я получил письмо от старого университетского приятеля.

Папа Карло достал из ящика и положил на стол увесистый пакет.

— Что же тут странного? — подал голос Андрей, переглянувшись с Юркой. — Альма-матер, студенческая дружба, воспоминания о годах юности…

— Но все дело-то в том, что приятель умер пять лет назад. То есть тогда об этом так сообщили. Я ездил на похороны в Прудву. Хоронили его в закрытом гробу, сказали, что тело сильно пострадало в результате неудачного эксперимента. Он работал над каким-то секретным проектом в одном из военных институтов… Теперь он пишет, что похороны были подстроены, и затем он был окончательно засекречен. Удалось ему докопаться до чего-то такого… Все подробности здесь. — И он постучал указательным пальцем по лежащему на столе конверту.

— Что же там, Виктор Александрович? — спросил Юрка.

— Это своего рода ящик Пандоры. Слыхали о таком? Участвуя в разработке бактериологического оружия нового поколения, получившего кодовое название «икс два», мой приятель открыл, так сказать, побочный эффект. Дело в том, что это оружие, состоящее из отдельных компонентов, действует именно как оружие только в воздушной среде. Попав же в водную среду, его компоненты образуют органические соединения, обладающие способностью к дальнейшему усложнению, совершенствованию, развитию, иначе говоря, к эволюции. В последнее время приятель работал над подбором различных катализаторов, способных активизировать процесс. Но они действовали разрушающе. Выходит, ребята, что именно в Рыжовских прудах стечением обстоятельств сложились идеальные условия для дальнейшего эволюционирования «икс два», приятель еще называет его органическим компьютером…

— Но позвольте, учитель, — изумился Андрей, — если все это настолько засекречено, что даже организуются фальшивые похороны, то каким же образом вашему приятелю удалось отправить вам это письмо? Почему его не перехватили?

— Всё очень просто. Звягинцев, это фамилия учёного, договорился с одним из работников института о передаче письма на волю, естественно, неплохо заплатив тому. Отправлено письмо было из соседнего населенного пункта, чтобы не вызывать подозрений.

— Да, такие вот пирожки с котятами, — задумчиво протянул Юрка. — Что же делать, Виктор Александрович?

— Дело осложняется тем, что Звягинцев — единственный, кто владел информацией в полном объёме. Ведь своими исследованиями он занимался тайно, в одиночку… Ну, теперь вот и мы об этом знаем. А это большая ответственность. В свете последних событий на прудах — вы, наверное, слышали о человеческих жертвах, пять человек погибло — следует признать, что Существо перешло к агрессивной фазе своего развития…

— Как это понимать, Виктор Александрович? — спросил Андрей. — Ведь любое разумное существо в процессе своего развития…

— Прежде всего, мы не знаем, насколько оно разумно. И разумно ли вообще. Пока мы можем утверждать, что оно… живое. Да, это, безусловно, жизнь. Но жизнь чуждая, непонятная, пугающая. И постичь побудительные причины ее действий непросто. Хотя можно предположить, что на первом этапе своего развития Существо исследовало окружающий его мир доступными ему способами, используя возможности мимикрии. Я говорю о Водяных. Затем, видимо, воспринимая действия людей как агрессию, покушение на его безопасность, принялось защищаться от внешнего вторжения.

— Что же дальше? — забеспокоился Юрка.

— Любому растущему организму требуется питание. Поэтому последствия могут быть самыми трагическими… Поймите, ребята, мы не вправе рисковать. Я считаю, что мы должны передать попавшие в наши руки документы компетентный людям.

— Что же, комитетчикам, что ли? — воскликнул Андрей.

— Нет, зачем же? На прудах работают ученые. Вот им, я полагаю, для окончательных выводов и потребуются дополнительные факты… Так что, ребята, нам придётся нанести нашему Существу последний визит. Надеюсь, вы не откажетесь меня сопровождать?

— Конечно, учитель! Ведь это наше общее дело, — произнёс Андрей. — В нынешних условиях, мы, по-моему, и не можем поступить иначе. А потом…

— А потом… — продолжил Папа Карло. — Да, видимо, будет принято решение об уничтожении Существа. Увы, но это так. Жаль, конечно. Ведь это уникальный шанс изучить жизнь иную, отличную от нашей… Но ничего не поделаешь, приходится выбирать из двух зол меньшее.

 

26. Максим. Кириллово-ЛТО «Бригантина»

При прощании на автобусной остановке Ксюша сказала Максиму:

— Здесь недалеко, буду приезжать по возможности. А знаешь, ведь мильтон хотел устроить тебя в Преображенку, к маразматикам и шизикам... Хорошо, что врач не дал в обиду. Ну, ладно, не кисни, отдыхай. Все будет в порядке. Я побежала.

На остановке было несколько парней, Максиму не знакомых, но явно «трудного» облика, да две всклокоченные, с темными кругами под глазами, девочки. Сопровождала их Надежда Семёновна из милиции, видимо, для того, чтобы этот «контингент» не разбежался.

Первой неожиданностью для Максима было то, что среди едущих в лагерь с хозяйским видом расхаживал Лёха, подошедший к автобусу позже всех. И вот, увидев Максима, тот сразу же подошел к нему и сказал:

— Ну, привет, ханурик. Здесь мы с тобой незнакомы, ни я тебя в упор не знаю, ни ты меня. Так надо! Понял? Ну, бывай. Не чихай и не кашляй.

В Кириллове всех устроили в одноэтажном здании барачного типа, но с гордой табличкой на входе: «Правление колхоза «Верный путь» и обязательным плакатом, изображающим великого вождя, улыбающегося и напутствующего: «Верной дорогой идёте, товарищи!» Собрали ребят в Ленинской комнате, если судить по табличке на двери. Было всего человек тридцать. Представили начальника трудового лагеря, астматичную багроволицую женщину, и четырёх воспитательниц, видимо, практиканток из пединститута, а может, из какого-нибудь училища. Коротенько, минут на пятнадцать, выступила милиционерша с напутствиями и пожеланиями, затем что-то невнятное прогундел председатель колхоза, как его представили, половина речи которого состояла из «ну, то есть, это самое», а потом встала начальница. Её представила милиционерша: «Валентина Валентиновна, заслуженный учитель…» Но тут голос из задних рядов перебил:

— Валь-Валь! А пора бы и пожрать, а то на душе паскудно.

Это был Лёха. Начальница застыла с открытым ртом, ещё больше побагровела, нерешительно оглядываясь на милиционершу. Та встала.

— Ванюхин, опять в колонию хочешь? Ещё одно замечание…

Из угла раздалось:

— Ванюха-Ванюха, зелёная лягуха…

Лёха вскочил и, раскидывая стулья, чуть ли не по головам сидящих ринулся в угол. Но драке разгореться не дали. Что-то верещали птичьими голосами воспитательницы, что-то бухала сквозь кашель начальница, что-то хотел сказать председатель колхоза: «Ну, что вы, то есть, это самое!» Но всех решительнее действовала милиционерша. Она мигом оказалась возле возмутителя спокойствия, схватила его за шкирку и рывком усадила на место.

— Последнее предупреждение, Ванюхин, или завтра же сядешь! Понял?!

— А что они?..

— Я ко всем обращаюсь, их это тоже касается! Вы будете под контролем. Или я, или ещё кто из районного управления внутренних дел будет здесь каждый день. Будем действовать решительно, по всей строгости закона. Всем всё ясно? Вот так!

Потом ребят построили на площадке перед бараком. Это называлось торжественной линейкой. Объявили распорядок дня, разбили по отрядам, снова построили, представили воспитательниц. Отряду Максима досталась белобрысенькая конопатенькая Нина Николаевна.

— Ни-Ник, Ниник, — сразу же объявил Ванюхин. Он тоже попал в этот отряд и сразу же встал на правый фланг, конечно же, по праву. Был он по крайней мере на полголовы выше любого из третьего отряда. Максим стоял в конце шеренги предпоследним. А последним пристроился мальчик такого же примерно роста, но, скорее всего, даже ещё тощее и, казалось, на год-два младше остальных. Было заметно, что ему все это очень не нравилось, выглядел он каким-то растерянным, замкнувшимся. Для того чтобы ободрить его, Максим сказал:

— Давай знакомиться, меня зовут Максим.

Тот открыто и благодарно посмотрел на соседа, по губам скользнула слабая улыбка.

— А я — Гришка.

Максим подал ему руку, и тот тоже протянул узенькую ладошку с длинными тонкими пальчиками. Почему-то хмарь, которая окутывала Максима в последние дни, начала потихоньку рассеиваться.

Начальница объявила:

— Первую смену в лагере труда и отдыха «Бригантина» объявляю открытой! Знамя лагеря поднять! Под знамя — смирно!

Две девочки в черных юбках, белых блузках, с повязанными пионерскими галстуками подошли к жердине, врытой посреди площадки, и начали тянуть за бечёвку, на которой был закреплен флаг синего цвета с белым парусным корабликом по центру. Флаг медленно пополз вверх, но на середине подъема за что-то зацепился. Девочки подергали за бечёвку, затем смущенно оглянулись на начальницу. Та подошла, потянула, дернула сильнее, бечёвка лопнула, и знамя лагеря косо затрепыхалось на флагштоке. В это время из динамика, поставленного на подоконник раскрытого окна, послышались начальные аккорды гимна, скоро перешедшие в хрипение и щёлканье. Потом и эти звуки смолкли. В наступившей тишине отчетливо послышалось кряканье начальницы, скомандовавшей:

— Всем помыть руки перед входом в столовую, и на обед!

Ревущая толпа, толкаясь и матерясь, рванула в столовую.

Только несколько человек, и Максим с Гришкой в том числе, подошли к металлической лоханке, поставленной на сбитые доски, с гвоздями, вставленными в дырки, оттуда потекла мутная водичка с резким запахом хлора. Максим сказал:

— Надо, Гриша, надо! Кругом и дизентерия и, говорят, даже холера бродит.

Вытерев руки о брюки, они вошли в столовую. Там творилось что-то невероятное, рев был такой, как будто ребята очутились на стадионе во время матча московского «Спартака» с киевским «Динамо». Кто заталкивал в карманы куски хлеба, кто бросался им, кто щедро раздавал затрещины, кто драл за уши младших, кто бегал по скамейкам, а кто даже по столам. Но, надо сказать, что в этом буйном вихре сумасшествия участвовали не все. Меньшинство прижалось к стенкам, взирая на происходящее широко открытыми глазами, разинув рот.

Наконец-то воспитатели рассадили этот обезьянник по местам, и к тем, кто еще стоял у двери, подошла Нина Николаевна и подвела к отрядному столу.

Весь пол был замусорен, усеян кусками хлеба, гнутыми алюминиевыми вилками, ложками и бумажными салфетками, до того аккуратно расставленными по специальным пластмассовым стаканам. Было опрокинуто несколько тарелок с супом, а две-три разбито. На наведение кое-какого порядка ушло минут пятнадцать-двадцать, и наконец-то приступили к «приему пищи».

На обед были щи из кислой капусты, по-видимому, еще позапрошлогоднего засола, с жирной свининой. Максим был очень голоден и наворачивал щи, правда, без хлеба, потому что хлебницы были уже пусты. Только потом он обратил внимание на то, что Гришка не ест.

— Ты что не ешь?

— Я такое не ем.

— Ишь ты, маменькин сыночек! — встрял Ванюхин, сидевший как раз напротив. — Давай сюда! На тебе взамен, — и вытащил из кармана кусок хлеба, уже изрядно помятый и облепленный табачными крошками, Максим, лишенный Ксюхиной поддержки, сробел под пристальным взглядом Лёхи. А тот смотрел на него, как удав на кролика, недобро ухмылялся и со значением подмигивал. Всё вернулось на круги своя.

На второе дежурные принесли сардельки с рожками. Гришка только нацелился на сардельку, как к ней протянулась рука Ванюхина.

— Ты и это не будешь!

Гришка проводил глазами сардельку и проглотил слюну. Заметив это, Максим разодрал жесткую сардельку вилкой надвое и половину протянул Гришке. Тот благодарно кивнул и снова потупился.

— Надо же, прямо как пара голубков-неразлучников! — загоготал Лёха. Его подпевалы, которыми он уже успел обзавестись, дружно подхватили идиотский смех.

После обеда всех отправили по палатам. Лёха сразу же взялся за дело:

— Самозванцев нам не надо, командиром буду я! Так, чья это паскудная сумка здесь валяется? — Он подошел к кровати, стоявшей как бы особняком, за круглой голландской печью. Крутолобый паренек с чёрным бобриком, немного коротковатой верхней губой, из-под которой недобро выгладывали два крупных резца, набычившись, буркнул:

— Моя! Я первый занял…

— Ребя! Здесь кто-то что-то сказал, или мне послышалось? А? Тебя зовут-то как, трудный подросток со сложной судьбой?

— Александр.

— Ну-ка, Саня, мотай отсюдова, покуда транваи ходют! Тебе для ускорения ничего не надо? Вроде пендаля? Иди-иди, родной, иди-иди, но поторапливайся. Вот так. А то фу ты — ну ты…

Постепенно все заняли кровати, сложили в тумбочки свои нехитрые пожитки, а у некоторых вообще ничего не было, даже мыла и зубной щетки. Максиму с Гришкой достались места самого последнего ранга, рядом со входной дверью. На большее они и не рассчитывали.

— Устроились? — И Ванюхин встал посреди комнаты. — Начинаем знакомиться. Меня величают Алексей Лексеич, ко мне обращаться только так и не иначе. А то — в торец! Теперь вы быстренько давайте свою кликуху и садитесь снова… Так, познакомились. Открываем первое собрание банды «Правое дело». С сей секунды, если кто спросит, откудова вы, докладывать четко и ясно: «Банда «Правое дело». А то — в торец. По регламенту первым вопросом будет такой: о чести и достоинстве. Только что меня, вашего любимого командира банды, оскорбили публично. Что за это следует? Точно, месть! Я этих сволочей знаю, у нас с ними еще по городу отношения поганые. Постановляем по первому вопросу: изметелить гадов сегодня же. Вопрос второй: о котле банды. Давайте свои финансы сюда, здесь они будут нужнее. И это всё? Зажали? Смотрите, обшмонаю, если что найду, даже медяк, — в торец! Теперь весь фураж сюда, то есть продукты. Мало! Иду проверять.

Он выгреб из тумбочек всё, что там было. Забрал у Максима батон и два плавленых сырка, которые сунула ему в сумку Ксюша при отъезде, у Гришки — кусок копчёной колбасы, две пачки печенья и пакетик конфет. Гришка пригнул голову и лишь смотрел, как исчезают в полиэтиленовом пакете с нерусской надписью его припасы.

— Вот видите, насколько вы еще нечестные. Все равно, хоть в первый раз, но следует устроить вам порицание. — И больно щелкнул Максима по лбу, а затем и Гришку, который еще больше нагнул голову и стиснул руками колени. На глазах у него появились слезы, но Максим положил ему руку на плечо, и он сдержался.

Лёха тем временем продолжал:

— Хоть со скрипом, но первая часть нашего собрания заканчивается, остается неформальная часть. Предлагаю пустить братскую чашу по кругу и закрепить общее согласие.

Он достал пластмассовую полуторалитровую бутылку с мутной белесоватой жидкостью, свинтил пробку. По всей комнате разнеслась отвратительная вонь самогона. Лёха отпил несколько глотков и передал бутылку дальше. Когда очередь дошла до Сашки, он оттолкнул бутылку.

Лёха взвился:

— Что, бунт на корабле?! Ну что же, если не хотите заключать соглашение символически через братскую чашу, то поставим на голосование. Кто за то, чтобы считать банду «Правое дело» организованной, со всеми вытекающими отсюда последствиями? Прошу голосовать!

Сашка сжал кулаки и демонстративно засунул их в карманы, его сосед, толстый и рослый парень, тоже не поднял руки. Гришка было дернулся, но Максим предостерегающе положил руку на его колено. Гришка посмотрел на него и кивнул. Их было только четверо.

— Большинство — за. А бунт капитан должен подавить любыми доступными ему средствами. И словом, и делом. — Лёха подошел к несогласным. — Каждый должен вытереть о них ноги и в прямом, и в переносном смысле. Сейчас я покажу, как это делается.

В это время распахнулась дверь, и вбежала с натянуто-радостной улыбкой Ника Николаевна.

— Как у вас спокойно! Я вижу, здесь полный порядок. А в первом отряде уже успели подраться, а во втором порвали подушку и разбили стекло. А вы молодцы! Осталось только выбрать начальника отряда, и у меня еще несколько объявлений. И вот ещё: мне удалось для вас выбить шахматы и шашки. Вот, возьмите. — И она положила на колени Гришке, как сидящему ближе всех к ней, две коробки и две картонные доски.

Из угла раздалось:

— Ванюхина предлагаем в командиры!

— Хорошо. А другие кандидатуры будут? Нет? Тогда и голосовать не будем. Ванюхин, поздравляю тебя с избранием, теперь ты будешь отвечать за порядок в отряде да и за все остальные дела.

— Ой, спасибо, Нина Николаевна! А мы тут как раз обсудили и решили вызвать на соревнование все остальные отряды и обязуемся занять первое место.

— Вот это молодцы!

Тут из угла раздался глумливый голосок:

— Ниник, взгляни-к…

Нина Николаевна смутилась, покраснела, выбежала из комнаты, с треском захлопнув дверь.

— А Ниник тёлка ничего… — задумчиво прогудел Лёха. — Посмотрим, посмотрим.

После ужина все собрались опять на той же лужайке, именуемой торжественной линейкой, и начались «пляски под радиолу». А к Гришке пришёл брат из городка. Максим уже знал, что его зовут Андрей. Он был старше Гришки года на три, чуть повыше и поплотнее. Братья были очень похожи, и голоса у них тоже были почти одинаковые, когда они разговаривали потихоньку о своих делах, Максим, отвернувшись, даже не мог определить, кто из них сейчас говорит. Андрей рассказал ребятам, что завтра утром уезжает со своим классом на недельную экскурсию в Москву. Отец в командировке, а мать дежурит сутками в котельной, так что на семейном совете решили согласиться с просьбой Гришки о лагере. Ему друзья сказали, что в прошлом году там было здорово. Да и денег на покупку велосипеда не хватает, а там можно подзаработать.

Андрей принес два бутерброда и два яблока. Гриша протянул бутерброд и яблоко Максиму, тот отказался, но он сказал:

— Ну, пожалуйста!

После дипломатических переговоров сошлись на том, что бутерброд и яблоко — Григорию как самому маленькому, бутерброд — Максиму, и яблоко — Андрею как старшему.

Затем Андрей повел их по парку, бывшей барской усадьбе, довольно заросшему, загаженному колхозными коровами. Все же еще кое-что можно было разобрать из остатков былой роскоши. Ребята побывали в центре парка, на поляне, где когда-то была карусель и где сходились восемь липовых аллей, до сих пор еще ясно различимых; дошли до винного погреба, где, согласно местной легенде, повесилась княжна, обманутая Ванькой-ключником; увидели систему прудов и соединяющих их каналов, по которым господа когда-то плавали на лодках вокруг искусственных островков, а на этих островках были беседки, откуда раздавались песни крестьянок.

Андрей рассказывал очень интересно, но ему надо было торопиться домой, чтобы готовиться к утреннему отъезду. Максима он попросил присмотреть за Гришкой, помочь, если нужно будет, а пригорюнившегося брата — не унывать, держать хвост пистолетом.

Уже стемнело, когда все вернулись в свои палаты. За день Максим вымотался и отключился бы сразу же, но вот Гришка никак не мог уснуть и попросил его, чтобы он рассказал ему что-нибудь интересное. Гришка сказал, что Андрей ему часто рассказывает перед сном, особенно когда они остаются дома одни, о древнегреческих героях, легенды, мифы, сказки. Кое-что из того, что Максим рассказывал Товариществу, он уже слышал, кое-что Андрей выдавал в другом варианте, тогда Григорий поправлял и учил, как надо в самом деле говорить. Наконец он тихонько угомонился, а Максим направился в дощатый домик, или «комнаты отдохновения», как о том написано в «Тысяче и одной ночи».

Он шел по тропинке, смутно видимой в сумраке июньской ночи, и вдруг услышал как бы плач и негромкое бормотание, и осторожно двинулся на звук. На скамейке метрах в двадцати кто-то сидел. Теперь Максим уже отчетливо услышал:

— Милая Валентина Валентиновна, отпустите меня отсюда, ради Бога. Ну не могу я больше! Достали они меня! Вот только я пошла в туалет, как Ванюхин — бегом в соседнюю кабинку. Сами знаете, какие там стены, сплошное решето. Разве так можно?! Я вот почитала их личные дела, так получается, что уголовник на уголовнике, дурак на дураке. Я их боюсь, я их презираю.

— Эх, Нина! Молодая ты еще. Я понимаю, что тебе трудно, но партия поставила нас на это дело, так надо терпеть, делать из них строителей коммунизма. Других ведь у нас нет. Кстати, о Ванюхине. Так ведь я знаю весь их род. Я под его дедом ещё побывала. Он был особистом в городе, так очень много скотства в те годы сделал. Хорошо, что я молодой была и довольно миленькой, так только это меня и спасло. Он совсем недавно подох. Странно, что эти сволочи так долго живут. Видимо, оттого, что чужой крови напились под завязку. А его сын, то есть отец вот этого, долго был секретарем комиссии партгосконтроля. Хитрый был, так что за все подлые дела так и не ответил. Уехал сейчас куда-то на повышение. А вот насчет этого ты права. Если бы не дед и отец, давно бы сидел. Этот — безнадёжный. Но, Нина, надо терпеть, надо искать тех, кому нужна твоя помощь. Хоть чем-то помочь, хоть кому-то, хоть что-то сделать, чтобы человек захотел измениться, стать лучше. Ох, и заболталась я здесь с тобой, того и гляди, сама расплачусь. Что-то к старости я слаба стала, дряхлею. Слушай, Нинок, пошли ко мне, у меня полфлакона «Белого аиста» осталось. Хоть и птичка не ахти какая, но и соловей птицей иногда бывает. Иногда надо, чтобы на душе не так паскудно было.

 

27

Постепенно всё вставало на свои места. На работу ходили всего несколько человек, а в столовую — десятка полтора. Из третьего отряда на поле работали только Максим и Гришка. Он на ночь уходил домой, так что через неделю в палате спал один Максим. За Сашкой приехала милиция, говорили, что за ним давно уже тянется хвост нескольких краж. Изредка к утру появлялся Ванюхин со своими «ординарцами». В основном они промышляли по садам, выкапывали ночью раннюю колхозную картошку и переправляли её в город на базар. Скоро об их отряде шла такая же недобрая слава, как о части «диких» военных строителей-краснопогонников, расположенной рядом. Начальницу почти не видели, только изредка из её комнаты раздавался бухающий кашель да смачные плевки. Зато у воспитательниц почти круглые сутки было весело. К ним повадились ходить молодые офицеры-ракетчики, так что оттуда постоянно разносились писк, визг, звяканье стаканов и бутылок, треск, скрип. Изредка из комнаты выходила Нина Николаевна, с красными глазами, как-то резко подурневшая. Она подолгу стояла у окна, оттуда открывался красивейший вид на излучину реки, по берегу которой проходила грунтовая дорога, бывшая ранее основной связующей нитью с Москвой. По ней когда-то в поместье приезжал князь Волконский. Воспитательница стояла долго, не поворачиваясь и не откликаясь на призывные крики из комнаты, а потом как-то обреченно взмахивала рукой и брела туда, опустив голову.

В последние ночи их веселая компания обосновалась на речном пляже. До самого утра там горел костер, слышалась музыка. Но огонь костра был какой-то неестественно красный, да и музыка бухала гнусаво. Ночью, когда Максим посыпался и выглядывал в окно, ему почему-то становилось жутковато.

Прошло уже две недели, а Ксюха ни разу не приезжала. Надо было бы съездить в город на автобусе, но у Максима не было денег. Он хотел попросить в долг у Гришки, но тот обмолвился как-то, что дома давно ни копейки нет, даже на хлеб, мать уже заняла под завязку. Только поэтому ему приходится обедать в лагере. Правда, ел он очень мало, иногда первое поцедит, котлетку или кусочки мяса поковыряет, компот, да и тот не всегда, выпьет. А у Максима аппетит прорезался просто зверский: постоянно на работе, на воздухе, на речке. Хорошо, что готовили пока еще с запасом, на всех, можно было навернуть три-четыре порции, что он и делал охотно, особенно во время ужина.

Изредка на обед приходил председатель колхоза. Видно было, что ему жалко глядеть на то, как почти вся еда нетронутой выливается в свинячьи бочки. Он только играл желваками, бормоча под нос:

— Вот ведь как, понимаешь! Вот оно как получилось…

А на поле Максим с Гришкой работали здорово. Ну, прямо как коммунисты. Клубы пыли поднимались над ними, сорняки с комьями земли на корнях так и ложились кучами. Временная учетчица из колхоза каждый день, подходя к ним, говорила:

— Ну, ребята, вы молодцы! Была б моя воля, наградила бы вас трудовыми орденами. Вот ведь нашлись изо всей шараги два порядочных человека!

Через несколько дней она стала приносить ребятам на поле бутылку молока, ватрушки с творогом или ягодами, пирожки с капустой, яблоками. Особенно нравились Гришке маленькие пирожки с рисом, яйцами и зеленым луком. Он иногда мечтательно говорил:

— Вот бы мать научилась такие пирожки лепить…

А Максиму было всё равно. Он слупил бы все, что было, один, но они с Гришкой делили всё пополам, по-братски, даже если у них оставался после завтрака кусок подсохшего хлеба, а Гриша добавлял одну-две конфетки, что приносил из дому.

А перед обедом они уходили к старой разрушенной мельничной плотине, там еще с дореволюционных пор сохранился омут и был небольшой песчаный пляжик с очень чистым горячим песком. Разлёгшись на нём, подсыхая, Гришка рассказывал о себе, о своем классе, о своей семье. Отец у него был офицером, служил здесь, рядом, но в последнее время часто бывал в длительных командировках. Только приедет, а через недельку снова на месяц-другой уезжает. Отец очень любил книги, с каждой получки покупал несколько штук, несмотря на то, что всякий раз мать визгливо орала на него на кухне. Брата Андрея он очень любил. Андрей был отличником в школе, хорошо играл в шахматы, прочитал почти все книги, которые были дома и в школьной библиотеке. А о себе Гришка сказал, что не очень любит читать, некогда. Но все же осилил всего «Волшебника Изумрудного города» и пересказывал Максиму сюжет этой сказки. Рассказывал и о том, во что они играют, с кем, когда, о футбольной команде, в которой он считается лучшим нападающим. Гриша приглашал Максима вечером в городок, поиграть в футбол, но тот вежливо отказывался, потому что в футбол не играл. Иногда Гришка просил Максима рассказать о своей жизни, но что интересного Максим мог рассказать? О жизни с бабушкой, о Товариществе Лысых, о своих посиделках в подвале? Правда, намекнул о том, что знает Ванюхина еще по городу, но о своем близком с ним знакомстве умолчал. А из книг у них дома было только Евангелие, которое бабушка читала на ночь не менее получаса, да и его часто заставляла читать вслух, потом спрашивала, как на уроке, что он понял, что запомнил. И огорчалась всерьез, до слез, когда тот ничего не мог пересказать. А остальные книги Максим брал в школьной библиотеке.

Но вот о Ксении он не мог сказать ни слова. Не зная, почему, скорее всего, он ничего сам не мог понять. Было что-то таинственное, высокое, о чем нельзя говорить обычными словами, к чему нельзя прикасаться, пока все сам не понял.

Гришка честно пытался растормошить, успокоить Максима в меру своих способностей и возможностей. Уходя с работы, Гриша сказал, что ближе к вечеру должен приехать Андрей, да и со дня на день вернется отец, так что в лагерь он, скорее всего, уже ходить не будет. Он сказал Максиму, что заработанные им деньги просил оформить на него. Максим, конечно, отказывался, но он так искренне упрашивал, доказывал, что это только ради дружбы, от всей души, что велосипед отец ему и так купит. Максим замолчал, надеясь, что при отъезде всё равно найдет его в городке и деньги ему отдаст.

Этой ночью Максим спал очень плохо. Окна палаты выходили на реку. Над ней низко нависла полная луна. От её красного, гневного взгляда, казалось, нельзя было спрятаться. Максим подошел к окну. Над водой метались клубы, клочья какого-то странного тумана, сталкиваясь, переплетаясь, взмывали фонтанами вверх, захватывая прибрежные кусты. Казалось, что иногда туман оформляется в жуткие, невиданные фигуры, тени и вроде бы даже в живые тела. Иногда как будто слышались какие-то звуки: то ли рычание, то ли свист, но Максим в этом не был уверен, возможно, это ему только казалось.

Неужели те жуткие сны, которые замучили Максима в городе, здесь вернулись наяву? Он забрался с головой под одеяло и, когда рассвело, вроде бы забылся в полудреме. И сквозь сон Максим услышал, как кто-то торопливо пробежал по коридору и сел к нему на кровать. Откинув одеяло, он увидел Гришку.

Но в каком виде тот был! Покрасневшие, заплаканные глаза, дрожащие губы. На щеках видны дорожки от слёз. На левой скуле красовался свежий синяк.

— Кто? — закричал Максим, вскакивая с постели.

— Ванюхин с компанией… Встретили меня в городке…

— Ну, мы им покажем! Пошли!

— Подожди… Вот… — И он протянул Максиму трясущимися руками засаленный листок из тетрадки в клеточку, сложенный вчетверо. — Сказали тебе передать. По-моему, они затевают что-то нехорошее…

Максим развернул записку, написанную крупным корявым почерком с массой грамматических ошибок, и прочитал вслух:

— Макс! Твоя сучонка у нас. Приходи на пруды, есть серьезный базар. Пацан покажет тебе, как безопасно туда пройти.

И подпись — А. В.

— Ванюхин! Вот сволочь!

— Максим, что случилось, объясни! — попросил Гришка.

— Видишь ли, Григорий, в Серпейске у меня была знакомая девчонка, Ксения. Похоже, что с ней стряслась беда… Нужно идти… Покажешь, как пройти на пруды?

— Конечно!

Максим быстренько оделся, и они побежали на пруд. Солнце уже встало, и их длинные тени протянулись аж до высокого противоположного берега, из-за которого выглядывали крыши сараев. Пруд был огорожен колючей проволокой, но Гришка уверенно повел Максима через кусты в Овраг, там показал на бетонную трубу диаметром около метра, проходящую под дорогой и, соответственно, под колючей проволокой. По ней в сторону прудов стекал неглубокий ручеёк.

— Сюда! — Гришка потянул Максима за руку, и они, разувшись и подвернув штаны, миновали трубу и оказались на противоположной стороне.

— Раньше, пока мы не нашли этот путь, мы лазали на пруды через колючую проволоку, — пояснил Гришка. — Тоже история была! — Гришка попытался улыбнуться, чтобы подбодрить Максима, но улыбка вышла какая-то бледная, неубедительная. Максим в ответ благодарно пожал его худенькое плечо.

Они обулись и спустились по песку к самой воде. И вдруг Гришка заорал:

— Андрей, ты чего там делаешь? Иди сюда!

Максим оглянулся. У левого, низкого лесистого берега пруда стоял Андрей. До него было метров двадцать, но Максим почувствовал, что что-то не так. Андрей покачивался из стороны в сторону, не сгибая ног, по его лицу с огромной скоростью волнами проносились какие-то гримасы. Солнце светило ему в глаза, но он не прищуривался, к тому же Максиму показалось, что глаза у него какие-то ненормальные, пустые. Сквозь него были видны кусты, камни, песок. Внезапно он поднял руки вверх, а потом протянул их к ребятам, как бы отталкивая ладонями. И исчез…

— Куда ты, Андрейка? Возьми и меня! — крикнул Гришка. Максим обернулся к нему. Тот побледнел и начал оседать на песок. Максим еле успел его подхватить и аккуратно уложил. Несколько секунд Максим смотрел на него, не зная, что делать. А потом решил сбегать за водой, обрызгать его из ладошек, но тут услышал:

— Ну вот, ребя. Я же говорил, что они придут. Сами облегчают нам работу.

Максим поднял глаза. Со стороны трубы к ним спускались Ванюхин, Витёк и Колян.

— Что с ним? Припадочный? Ну и хрен с ним, мешать не будет, — куражился Ванюхин. — А к тебе у нас, дружочек-пирожочек, дело важное есть. Долгое или короткое — решать тебе. Как скажешь, так и будет. — Лёха присел на траву, похлопал рядом с собой, достал из-за пазухи пачку бумаг, перетянутую резинкой. — Садись! Ну-ка, посадите его, а то он стесняется. Итак, у нас два путя: один добровольно-принудительный, а другой принудительно-добровольный. Так сказал бы батька Ангел, а теперь говорю я. Ну, прям как Спиноза какая-нибудь. Сечёшь? Спинозу, конечно, ты не знаешь, не служил с ним. А батьку Ангела знаешь? Тоже нет?! Ну, темнота! Колян, как с таким тупым светлое будущее строить? Вот именно: гы-гы! А ты, мальчик-каравайчик, понял насчет двух путей? Подписи мы с тебя всё равно стребуем, но не осложняй себе тропинку наверх, к ангелам. Тем более что здесь нам никто не помешает. И помощи тебе ждать неоткуда.

— Что с Ксенией, где она? — проглотив комок, пересохшими губами прошептал Максим.

— Тебе сейчас не об этом заботиться надо, — протянул Ванюхин. — А девчонка в надежном месте, и её дальнейшая судьба тоже зависит от того, как ты себя будешь вести.

Максиму под руку подвернулся камень, увесистый голыш, и он изо всех сил влепил им Лёхе по голове. Но то ли голова у него была крепкая, дубовая, то ли у Максима рука слабая, но Лёха даже не отключился, а зашипел, согнувшись. Достал из кармана грязную тряпицу и стал ею закрывать рану, удерживая кровь.

— Значит так, дело приобретает серьезный оборот. Ну-ка, берите его и хорошенько макните, до конца не мочите, ручки-ножки не ломайте, до тех пор, пока все документы не оформим, иначе нас Дед самих замочит.

Витёк и Колян схватили Максима и потащили к пруду. Он извивался, лягался, так что у них ничего не получалось. Лёха, несмотря на то, что по лицу его струилась кровь, встал, чтобы помочь.

Тут внезапно очнулся Гришка и с разбегу прыгнул Лёхе на плечи, вцепился ему в волосы. Лёха небрежно отмахнулся от него, разбив нос. Гришка сел, уткнув лицо в острые коленки, меж пальцев его, зажимающих нос, на джинсы капала кровь. Вот эти кровавые струйки были последним, что Максим помнил отчётливо. Видимо, ему тоже хорошенько врезали. А вот то, что случилось дальше, он помнил смутно, словно во сне. Максим помнил внезапно округлившиеся, как бы вылезающие из орбит, внезапно посветлевшие глаза Гришки. Он уставился на что-то, что было позади дерущихся, чего они не видели. Парни тащили Максима в воду спиной вперед, было им уже по пояс. Тут налетело на них что-то свистящее, что-то жужжащее. Вращаясь, извивались то ли щупальца, то ли лезвия из стеклянисто-студенистого вещества, окрашенного кровью, похожего на пластмассу. И тут Максим окончательно отключился.

Очнулся он на берегу. Гришка старался подтянуть его повыше, подальше от воды, причитая при этом:

— Ну что же ты, Максимка? И ты тоже? А как же я один останусь?

А в это время к ним, взяв автомат наперевес, бежал часовой, что-то крича на бегу.

 

28. Андрей. Где-то

Андрей сидел на дамбе и бросал камешки в пруд, глядя на расходящиеся по воде медленные круги. Бульк! — еще один камешек канул в тёмную пучину. Где же его друзья? Только что они были здесь, рядом, и вот покинули его, и ему ничего не оставалось, как забавляться нелепым и бесплодным занятием.

Тут Андрей заметил, как из тумана, идя по воде, аки посуху, появился Витька. Вот дела, удивился Андрей. Как только вода его держит! Другое дело, например, Митька с его бараньим весом. Но Слон?! Не верю! Следуя причудливому изгибу его мысли, Витька послушно превратился в Митьку, и теперь Бульбаш возглавлял странное шествие из дюжины фигур, одна за другой появляющихся из густого ватного тумана. Прямо как Иисус Христос с апостолами. Только вот апостолы были облачены в резиновые плащи и противогазы. Где-то я их уже видел, подумал Андрей. Да это же Водяные! Ну, это уже не Священная История, а, скорее, русский фольклор с уклоном в мистический триллер.

Андрей, почему-то не испытывая никакого страха — ну никакого, он даже сам удавился — неторопливо спустился по насыпи, ступил на воду, ненадежно колышущуюся под ногами, но всё же держащую. Это было похоже на прогулку по болоту.

Здравствуй, племя молодое, незнакомое! — приветствовал странную процессию Андрей. Во главе процессии снова шёл Витька. Привет, Слон, сказал Андрей. Хочешь томатного сока? Хочу! — сказал Слон, вытянул хобот и принялся жадно пить из пруда, хлюпая и отфыркиваясь.

Андрей поглядел под ноги и с ужасом увидел, что вода обратилась в кровь. Через мгновение он понял, что это не кровь, а всего лишь томатный сок. Ну, допустим, я не такой уж страстный любитель томатного сока. Мне бы лучше «Фанты», «Пепси» или «Буратино», на худой конец! В руке у него тут же появилась бутылочка «Пепси», приятно холодя ладонь. А где же я открывашку возьму? — подумал Андрей. Но бутылка уже была открыта, он отхлебнул из горлышка, и рот наполнился освежающей коричневой жидкостью, щекочущей пузырьками нёбо.

Надо же! — изумился Андрей. Стоит чего-нибудь пожелать, как пожелание тут же исполняется. Видать, Существо в пруду — великий волшебник и маг. И не злой вовсе!

Андрей споткнулся обо что-то, потерял равновесие и чуть было не растянулся во весь рост, но с трудом удержался на ногах. Стало жарко, нестерпимо жарко, вода под ногами превратилась в песок, застывший бурыми барханами, и вот уже Андрей глядит на пустыню с высоты птичьего полёта. По пустыне вялой змейкой тянулся уставший караван, ревели верблюды, покрикивали резкими гортанными голосами погонщики, уныло позвякивали колокольчики, играла зурна. Ишь ты, зурна! — в очередной раз удивился Андрей. Как будто я знаю, как она выглядит и тем более, как она звучит. Но мелодия постепенно становилась знакомой, до боли знакомой, и высокий голос с сильным среднеазиатским акцентом, коверкая слова, затянул: Скажи, караванщик, а где же вода? И нестройный хор подхватил: Уч-Кудук, Три колодца! Уколоться и приколоться! Караван успешно достиг оазиса и расположился на отдых. Андрей тем временем доковылял до берега, увязая по щиколотку в песке.

На берегу вокруг камня-стола по кругу были расставлены три камня-стула с плоскими верхушками. На двух восседали Витька Слон и Любимчик Пашка и играла в дурака на щелбаны. Привет, Слон, сказал Андрей. По-моему, мы с тобой сегодня уже виделись, сказал Слон. Но не беда, с хорошим человеком и по три раза на дню здороваться приятно. Привет, Толстяк! Привет, Толстяк! — как эхо отозвался Любимчик Витькиным голосом. Я тебе покажу Толстяка! — взвился Андрей. Это для него я Толстяк, а для тебя — Андрей Владимирович. Понял?! Привет, Андрей Владимирович! — послушно сказал Любимчик.

Витька, выложив четыре пиковых туза, в очередной раз выиграл и обрушил на голову Пашки серию смачных щелчков, причем голова того гудела, как колокол. Бом! Бом! Бом! Это в церкви звонили к обедне. А вон церковь, возвышается на дальнем берегу пруда, гордо горят на фоне голубого неба золоченые кресты. Тут, однако, погода испортилась, солнце зашло за тучу, и свет летнего дня постепенно померк, стал сумеречным, предгрозовым, фиолетовым.

А мне с вами поиграть можно? — спросил Андрей. Нет, тебе с нами нельзя! — услышал он голос за спиной. Он медленно обернулся и встретил холодный немигающий взгляд жутковатого вида старухи, затянутой во всё чёрное. Это та самая старуха, что повстречалась мне прошлой осенью в лесу! — закричал Витька. Внучок, бойся Водяного! — прошамкала та беззубым ртом. А я её знаю! — заявил Пашка. Это Чёрная Попадья, ведьма рыжовская! Хоть Чугунком называйте, хоть Медным Чайником, только в печь не суйте, отозвалась старуха.

А дай-ка я тебе погадаю, Андрей Владимирович. Позолоти ручку! — заскрипела старуха несмазанным голосом. Изволь, бабушка! — и Андрей положил в протянутую бурую ладонь, изрытую лабиринтом морщин, крышку от пепсикольной бутылки. Витька с Пашкой как-то незаметно скрылись, и Андрей остался один на один со старухой.

Что было, что будет, чем сердце успокоится, приговаривала старуха, тасуя колоду оставленных ребятами карт, которые истекали в ее руках сиреневым дымком с явно различимым серным запахом, постепенно меняясь. Андрей различил мельтешение незнакомых картинок. Какие уж там короли, дамы и валеты! Разноцветный хоровод затеяли скелеты, драконы, грифоны и прочие страхолюдные создания. Это что-то вроде карт Таро, догадался Андрей.

Ожидает тебя дорога дальняя, место неспокойное, приговаривала старуха, раскладывая карты на плоской поверхности валуна. Вот, ткнула она грязным корявым ногтем в центральную карту, Царь-Водяной. Тебе предстоит с ним силами померяться. Андрей, как загипнотизированный, смотрел в выпученные буркалы противника, утопающие в зеленых прядях буйной растительности. Царь-Водяной пристально смотрел на Андрея, будто изучая его. А помогут тебе в этом, продолжала старуха, Девочка Чужая, Дурак Деревенский и Ведьма Рыжовская… Это ты, что ли, бабушка? — спросил Андрей. Но старуха уже исчезла. Карты подхватил порыв холодного ветра, и они разлетелись на все четыре стороны, как осенние листья, несомые бурей.

Поверхность пруда взволновалась, он начал с треском и грохотом осаживаться и проваливаться вниз. Наверное, в преисподнюю, подумал Андрей. Теперь он стоял на высоком берегу каньона, на краю пропасти. Внизу лениво перекатывались тяжёлые волны, источая мертвенный фиолетовый свет, который одновременно и притягивал, и отталкивал. Вода завертелась адской каруселью, из центра воронки поднялся столб смерча. Он все ближе и ближе, уже почти коснулся ног Андрея своим гнилостным ледяным дыханием. Андрей почувствовал, как его тащит с места, затягивает во всеобщее коловращение, закричал… и проснулся.

 

Фиолетовая троица

 

 

29. Рыжовские пруды. Рождение Сферы

— Ну что, Дед? Вертишь дырку для ордена? Верти вторую — под звёздочку! — Лейтенант ввалился в районное отделение КГБ радостный, возбужденный и, кажется, даже под хмельком, ведя за руку щуплого белобрысого паренька.

— Месяц по небу идёт, солнце под руку ведёт, — недовольно буркнул Дед из своего угла, исподлобья разглядывая гостей. — И что это мы сегодня такие довольные?

— Что же, Дима, поведай миру о своих свершениях на ниве шпионажа. Давай, не робей, боец невидимого фронта, здесь все свои. — Лейтенант усадил на стул для посетителей продолжающего застенчиво молчать мальчика, а сам с сигареткой в зубах развалился в кресле под окном.

— Сегодня после обеда учитель физики Горелов с группой учеников… ну, вы знаете… — начал Митька неуверенно, теребя лацкан форменного школьного пиджака.

— Твоих бывших друзей, — уточнил лейтенант, делая ударение на слове «бывшие». — Воронин-старший, Борисов, Рокотов, Мусаев, Любимов, — произнес лейтенант скороговоркой, энергично потирая руки. — Кто-нибудь еще?

— Нет, кажется, все, — промямлил Митька, — Гриша Воронин со своим новым другом… вашим хорошим знакомым, — кивнул он Деду, — останутся в городке.

— Только не надо намёков, — взвился Дед и после минутной паузы оценивающе добавил. — А впрочем, молодец, парень, далеко пойдешь! Все на лету хватаешь, школа КГБ плачет по тебе горючими слезами… Но, ладно, отвлёкся… Продолжай!

— Так вот, значит. Горелов получил на днях какое-то письмо… тут я не все понял… ну, в общем, письмо от друга-учёного. И это письмо каким-то образом связано с Существом. Они решили отправиться сегодня на пруды и передать письмо группе из института.

— Так-так-так, — зачастил Дед, заметно оживившись. — Понятно. И что, лейтенант, ты думаешь по этому поводу?

— Как что? Надо брать, совершенно понятно! Проход мы им обеспечим, оцепление временно снимем.

— И во сколько, говоришь, они выступают?

— В 15.00.

— Так! Сверим наш часы, — Дед взглянул на свои видавшие виды командирские, лейтенант изящным жестом выудил из кармана морской хронометр, а Митька не без гордости взглянул на запястье левой руки, где красовалась новенькая «электроника», подарок новых друзей. Ну, или честно заработанный гонорар. Это как посмотреть!

— Сейчас 11.32. У нас еще масса времени. — Дед задумчиво почесал затылок. — Группа поддержки? — обратился он к лейтенанту.

— Сержант Приходько из местного отделения милиции.

— Спецтранспорт для задержанных?

— Милицейский «уазик».

— Связь?

— Связь через Центр, позывные обычные.

— Хорошо, всё понял. Молодец, лейтенант! План одобряю. Через час выезжаем. А пока пойди прогуляйся, угости ребенка мороженым. Заслужил!

В течение часа лейтенант с Митькой прогуливался по тенистому городскому парку, причем Митька уплел две порции эскимо, любезно предложенные шефом, а шеф время от времени прикладывался к плоской металлической фляжке, извлекаемой из внутреннего кармана серого модного пиджака. После очередного изрядного глотка лейтенант протянул фляжку Митьке.

— Не желаешь? Настоящий пятизвездочный коньяк, прямо из Франции. Глоточек тебе не повредит. Пей, это придаст тебе силы.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Митька. Он вообще был вежливым мальчиком. — Мама говорит, что коньяк клопами воняет.

— Это на взгляд пессимиста! Ну, как знаешь, — усмехнулся лейтенант. — Наше дело предложить — ваше дело отказаться.

— А вот от сигаретки я бы не отказался, — осторожно ввернул Митька. Щедрый лейтенант тут же купил ему в киоске пачку молдавского «Мальборо».

К двум часам дня они, прихватив по дороге сержанта Приходько, выдвинулись на двух «уазиках» в район Рыжовских прудов и расположились в засаде на холме, поросшем редкими кривыми сосёнками, откуда открывался прекрасный вид на дамбу и берег.

— Центр, ответь «Рубину-одиннадцать», — вышел Дед на связь по рации.

— На приёме, — тут же откликнулся голос с металлическими интонациями, прорываясь сквозь шорох помех.

— Заняли исходную позицию, ведём скрытное наблюдение.

— Добро. Ждите гостей, пять минут назад они вышли через КПП-1.

Лейтенант достал из «бардачка» аудиокассету, вставил её в магнитолу и щёлкнул выключателем.

— Вы не против, шеф? — обратился он к Деду.

— Только потише, а рацию погромче сделай, — буркнул недовольно тот. — Что там у тебя? Опять, наверное, какая-нибудь мура западная?

— Почему же мура? — притворно оскорбился лейтенант. — Очень даже хорошая группа, «Модерн токинг» называется. По-нашему это будет «Современный разговор». Вы только послушайте, какой вокал! Соловьем заливается!

— Небось, педик какой-нибудь! И откуда в тебе только это низкопоклонство перед Западом? — недовольно поморщился Дед и в сердцах сплюнул на пол. — Мне вот, например, совсем другая музыка нравится. Зыкина там, Толкунова, Лещенко. Вот это я понимаю!

— Да ничего-то вы не понимаете! — возразил лейтенант. Их словесную перепалку прервал с заднего сиденья Митька.

— Кажется, дождь собирается, — заметил он, выбрасывая окурок и закрывая окно автомобиля.

И точно, вскоре по капоту и по ветровому стеклу «уазика» забарабанили тяжёлые медленные капли. Лейтенант включил дворники, и они со скрипом начали вычерчивать на стекле дуги.

— Смотрите-ка, крысы учёные засобирались, — указал Дед на противоположный берег, где двое в высоких резиновых сапогах начали упаковывать расставленную на песке аппаратуру и, упаковавшись, заспешили вверх по тропинке к обветшалому деревенскому клубу, в котором временно расквартировались. — Небось не сахарные, не растают! А вон там… На ловца и зверь бежит!

Справа от дамбы, на ближнем берегу, кусты зашевелились, и из них выбралась неуклюжая фигура.

— Да нет, — подал голос Митька. — Это дурачок деревенский, Колюшка. Он здесь часто гуляет.

— Как бы дождь не распугал нашу добычу! — обеспокоенно пробормотал лейтенант.

Дождь усиливался. Странно, а ещё с утра на небе не было ни облачка. А сейчас все небо от горизонта до горизонта затянули низкие черные тучи. Колюшка выбрался на берег и заплясал под ливнем, нелепо размахивая руками и что-то крича.

— Ишь ты! Чему радуется, дурак?! — недобро усмехнулся Дед.

— А вот и наши клиенты пожаловали, — кивнул головой лейтенант. С лесной дороги свернула группа, направляясь по берегу в сторону Колюшки. Пять фигурок — один взрослый и четверо подростков — остановились, о чем-то, видимо, споря, оживлённо жестикулируя, указывая руками то на небо, то на прибрежный холм, где притаилась засада. Чуть позже к ним присоединился шестой, вынырнув из кустов.

— «Рубин-одиннадцать», ответь Центру! — прохрипела рация, и теперь в металлическом голосе послышались нотки испуга. — Отбой операции! Срочно возвращайтесь!

— Как?! В чем дело?! Ведь вот они, клиенты! — аж подскочил на сиденье Дед. — Центр, ответь «Рубину-одиннадцать». Видим клиентов, готовы брать! Что случилось?!

— Немедленно возвращайтесь! По информации, полученной с метеорологического спутника, в вашем районе… — дальнейшее потонуло в свисте и скрежете помех, настоящей дьявольской какофонии звуков. А потом зелёный огонёк на передней панели рации мигнул и погас. Затем, так же неожиданно, отключенная рация вдруг разразилась потусторонним диалогом. Говорили два голоса — женский, тихий и вкрадчивый, и детский, звонкий и удивлённый, на слух, принадлежащий мальчику лет пяти.

— МАМА, МАМА, СМОТРИ, ВОДА СВЕРХУ ПАДАЕТ!

— ЭТО ДОЖДЬ, СЫНОК.

— ПОЧЕМУ ДОЖДЬ?

— ПОТОМУ ЧТО ТЫ ЭТОГО ЗАХОТЕЛ.

— А РАЗВЕ ТАК БЫВАЕТ?

— КОНЕЧНО.

— А НАМ ЭТО НЕ ПОВРЕДИТ?

— НЕТ, ВЕДЬ МЫ ЖИВЕМ В ВОДЕ.

— МАМА, МНЕ НАДОЕЛО ЛЕЖАТЬ ЗДЕСЬ, В СВОЕЙ ПОСТЕЛЬКЕ. МОЖНО, Я ПОЙДУ ПОГУЛЯЮ?

— НУ, РАЗУМЕЕТСЯ! ВЕДЬ ТЫ УЖЕ БОЛЬШОЙ МАЛЬЧИК.

Потом в диалог вмешался еще один голос — мужской, шепелявый и невнятный.

— ДОСТЬ… МОКРА… ДОРОГА СКО-О-ОЛЬСКАЯ… СЁДНИ ОНИ НЕ ВЕРНУЦА ДАМОЙ…

Машина дернулась и медленно двинулась вперед и вниз, к дамбе.

— Ты что, сдурел?! — рявкнул Дед.

— Да я тут не при чём, она сама, — оправдывался лейтенант, судорожно нажимая на педаль тормоза. В ту же минуту машину пару раз хорошенько тряхнуло, и она продолжила сползать в сторону дамбы.

— Всем покинуть автомобиль! Быстро! — проорал Дед, выскакивая из дверцы. — Приходько! Вон из машины! Ко мне!

Навстречу им уже нёсся обезумевший от ужаса милиционер с выпученными глазами и раззявленным в крике ртом.

А вокруг творилось невообразимое. Все скрылось во внезапно опустившемся густом тумане, по кругу заходили-зашатались гигантские смерчи, скрипело, свистело, трещало и завывало, с корнем выворачивая деревья и поднимая клубы пыли. Куда-то подевался Митька, и в кисельном, клочьями несущемся тумане его было не отыскать. Внезапно и дамба под ногами доблестных работников спецслужб содрогнулась и начала рассыпаться на куски.

— Вперед, в Рыжово! — орал Дед, с трудом перекрикивая рёв урагана и таща за шкирку своих впавших в прострацию подчинённых. Они еле унесли ноги с разрушающейся дамбы и, карабкаясь до скользкому берегу в сплошной стене воды, кубарем скатились в сорванные с петель ворота склада минеральных удобрений, недавно восстановленного после пожара. И забились в угол, дрожа от страха и от холода, тесно прижимаясь друг к другу. Кто-то тихонько и жалобно заскулил, и Дед, не разбираясь, хорошенько встряхнул обоих своих подчиненных и жутким голосом прохрипел:

— Тихо! Сидеть и не рыпаться!

А разгул стихии продолжался со страшной силой. Смерчи обходили пруды по кругу, точнее, по спирали, всё сметая на своём пути. Уцелели только каменные строения, а много ли их в деревне — раз-два и обчёлся: заброшенная церковь, магазин, клуб, те же склады минеральных удобрений, с которых, помимо ворот, сорвало крышу, но стены выдержали бешеный напор ветра. На поверхности пруда вздувались и лопалась разноцветные пузыри, а потом водная гладь вздыбилась, свернулась в гигантский жгут, устремлённый к чёрным небесам. Водяной смерч тоже прошелся по окружности, неся с собой ил, тину, камни, прибрежную траву, кусты, некую светящуюся субстанцию, и водопадом рухнул вниз. Дно пошло трещинами и провалилось в бездну. Взбаламученная вода ушла с шипением в образовавшийся каньон, способный поглотить пятиэтажный дом, и засветилась оттуда зловещим фиолетовым мерцанием, ходя тяжелыми маслянистыми волнами.

Митька, выскочив из машины, сразу потерял из виду своих друзей, сбитый с ног порывом бешеного ветра. Его опрокинуло, завертело, и он на животе сполз по дамбе в песчаный карьер. Мокрая рубашка клочьями висела на его худеньком, исцарапанном, дрожащем от холода тельце. Он перевернулся через голову, больно ударился спиной — так что дух вышибло — и очутился на дне карьера, оглушённый и задыхающийся. Здесь царило затишье, Митька с трудом разлепил забитые песком глаза, и сквозь слезы с удавлением, граничащим с ужасом, увидел над собой чёрное звёздное небо. Звёздное небо! Днём!

Митька сел и огляделся по сторонам. Карьер был хорошо ему знаком: здесь с друзьями, с бывшими друзьями, они проводили «археологические раскопки», собирали различные окаменелости, большинство из которых представляли собой камни с отпечатками разнокалиберных ископаемых ракушек. А как-то раз даже разодрались с Андреем из-за особенно понравившихся камешков, в расколе которых блестели кристаллы кварца. Эх, Андрей, эх, ребята! Простите меня! Зря я ввязался во всю эту тёмную историю.

Митька засучил рукава и снял с тонкого запястья подаренные лейтенантом электронные часы. Стёклышко треснуло во время падения, и он без сожаления зашвырнул подарок (или честно заработанный гонорар) вглубь карьера, не заметив, что цифры в прямоугольном окошечке сменились буквами, образовывающими бегущую строку: «Сёдни они не вернуца дамой…» Но послание не дошло до адресата. Да и вряд ли чем-либо ему помогло.

Что-то вкрадчиво коснулось его ноги, тихонько и ненавязчиво. Он отдёрнул ногу и посмотрел на песок. Тут же вскочил и, крутясь на одном место и отряхиваясь, заорал от ужаса и отвращения. Рыжий песок извергал из себя потоки бурых червей полуметровой длины, точнее, не червей, а каких-то доисторических многоножек. Это уточнение промелькнуло в Митькином мозгу, когда скользкое гибкое тело, перебирая маленькими остренькими ножками, обвило его ногу под штаниной синих джинсов. Твари оказались ядовитыми, понял Митька, когда по всему телу снизу вверх начали разливаться жар и оцепенение. А назойливые многоножки, шелестя и пощёлкивая, продолжали опутывать его ноги и настойчиво карабкаться наверх. Митька, как подкошенный, рухнул на песок и вскоре был погребён под грудой копошащихся тварей. Он ещё успел почувствовать, как одна из многоножек, раздвинув безвольные губы, забралась ему в рот и ужалила в язык. А потом на мир опустилась фиолетовая тьма.

 

30

В первые минуты Папа Карло ослеп и оглох, и карабкался по внезапно ставшему предательски скользким крутому берегу пруда исключительно на ощупь. За спиной жутко завывало и плотоядно причмокивало, что невольно заставляло старого учителя ускорять движение. Но руки и ноги отяжелели, насквозь промокшая одежда тянула вниз, да еще некстати подвернувшейся камень острой гранью глубоко распорол ладонь левой руки. Из-под порванной штанины серых брюк выглядывал протез, память военных лет, который создавал дополнительные трудности на скользком склоне.

— Бегите к церкви! — успел крикнуть ребятам учитель сквозь шум и грохот, а потом потерял их из виду, и сейчас продолжал упрямо карабкаться вверх, к спасительному убежищу.

Внезапно он будто провалился в какую-то яму. Сердце тяжело бухнуло в грудную клетку, на миг замерло и снова лихорадочно заколотилось, назойливыми молоточками отдаваясь в висках.

Вновь приобретя возможность видеть и слышать, Папа Карло обнаружил себя, двадцатилетнего лейтенанта Горелова, на поле боя. Кругом бежали и кричали люди, рвались снаряды, вспыхивало пламя, на невысоком холме чадливо догорал немецкий «тигр», а под холмом пара наших «тридцатьчетверок» торопливо разворачивала башни навстречу появившемуся из-за соседнего леска неприятелю. Лейтенант метался среди разрывов и воронок, тоже что-то кричал и палил из пистолета в воздух, пока чья-то тяжелая длань бесцеремонно не сгребла ого за воротник новенькой шинели и не стащила в ближайшую воронку,

— Обожди, лейтенант, не торопись, — послышался над ухом хрипловатый бас старшины Помазуна. — Отсидимся… Нечего, как заяц, по полю петлять!

Старшина деловито набил самокрутку крепчайшим самосадом из расшитого бисером кисета и протянул лейтенанту, а потом ещё дал глотнуть трофейного шнапса из закопченной и помятой фляжки, привода в чувство.

— С-спасибо, — с трудом переводя дух, поблагодарил лейтенант.

— Эк тебя… зацепило, — неодобрительно покачивая кудлатой головой, пробормотал старшина, указывая на правую ногу лейтенанта. В горячке боя тот и не заметил, как шальной осколок угодил ему под правое колено. Он опустил глава на окровавленную штанину и потерял сознание…

Он очнулся оттого, что несколько пар заботливых рук тянули его вверх.

— Давайте, давайте, учитель, тут немного осталось, — подбадривал Папу Карло Юрка. Вместе с Андреем они подставили Горелову плечи и помогли сделать несколько мучительных, самых трудных шагов до заброшенного здания сельской церквушки, примостившейся на высоком берегу.

— Спасибо, ребята, — разлепив запекшиеся губы, проговорил Горелов, тяжело усаживаясь на сложенную в углу кучу деревянных ящиков из-под картофеля. Да, глоток трофейного шнапса сейчас бы не помешал!

А за надежными стенами церкви продолжался разгул стихии: снаружи что-то скребло и ударяло, в открытые оконные проемы швыряло то пригоршни холодной воды, то всякий мусор, ветки, листья, обрывки газет, какого-то тряпья и фонтаны жидкой грязи.

Во внезапно воцарившейся тишине раздался медленный колокольный звон. Как же так, изумился Горелов, перевязывая пораненную ладонь носовым платком, насколько я помню, в этой церквушке не было колоколов. Видимо, они разделили участь церковкой утвари в безбожные годы революции и гражданской войны, были сняты, разбиты и переплавлены.

— Ребята… Колокола!

Все дружно задрали головы вверх. Под куполом, лишённым позолоты, с фресками, замазанными густым слоем побелки, носилась фиолетовая мгла, озаряемая зловещими всполохами бегущего холодного огня. И посреди всего этого ужаса настойчиво звучал тревожный набат, тягучий медный звон, вселяя в сердца, скованные страхом, веру и надежду.

— Чудеса, да и только! — гаркнул Витька, толкая локтем в бок притихшего Игоря. — Пойду-ка взгляну, что там снаружи делается. Пошли, Любимчик. — Тот послушно засеменил за своим кумиром.

— Только осторожней! — предостерег учитель. — Игорь, если тебе не сложно, проводи их.

Через минуту от входа раздался удавленный возглас Витьки:

— Вы только посмотрите!

Все поспешили к выходу. Улицы села были завалены грудами мусора, некоторые дома разметало по брёвнышку, у поваленного плетня под нелепым углом торчал кузов трактора, задрав ноги, рядом прикорнула коровья туша без головы. И надо всем этим хаосом недобрым блеском мерцая гигантский фиолетовый купол, как колпаком накрывший деревню и окрестности.

— Виктор Александрович, что это? — прошептал Андрей.

— Похоже, наш малыш вышел погулять. Мы все угодили в мышеловку… Конечно, быть игрушками у неведомого монстра — невелика потеха…

Учитель был растерян и подавлен. Кто-то жалобно затянул за спиной, из глубины церкви:

— Сёдни они не вернуца дамо-о-ой…

 

31. Вне Сферы. «Лётчики»

Фиолетовый купол грузно навис над Рыжовым и окрестностями. Жизнь в городке изменилась. Заглохла. Потухла. «Летчиков» почти не осталось, офицеров перевели в другие однотипные части на необъятных просторах Союза. Солдат на охрану складов, хранилищ, гаражей и штаба требовалось немного. А штаб, естественно, трудился в поте лица. Переписка с всякими входящими-исходящими увеличилась многократно. Планирование мероприятий в связи с изменившимися условиями становилось важнейшим направлением в работе штаба. Многочисленные проверяющие из различных комиссий вплоть до Генштаба, слюнявя пальцы, перелистывала многотомные «Планы мероприятий», с умным видом спрашивали: «А почему?..» — и оставаясь обычно недовольными работой штаба, давали ценнейшие указания, определяли сроки устранения, из-за чего Планы расшнуровывались, офицеры штаба что-то лихорадочно переделывали, вызывались машинистки секретной части, которые круглосуточно печатали многократно перечеркнутые и обязательно дополненные документы, тихо, сквозь зубы, но зло, матерясь.

Но особенно трудно было с комиссиями «политрабочих», как по старой памяти называли «тружеников идеологического фронта». Вот эти проверяющие давали указания, не скрывая чувства своего превосходства, но конкретно, вроде: «А почему нет мероприятий по искоренению недостатков, указанных Министерством обороны на встрече с выпускниками Академии 25 мая?», «А почему не учтены выводы Научно-практической конференции в Москве по вопросам усиления идеологического влияния на подчиненных со стороны командиров, прошедшей 21–29 июля прошлого года?», «А почему не отражены положения Директивы Генштаба N 00849/675031 в части, касающейся усиления воспитательной работы с подчиненными в условиях особой ситуации»? и т. д., и т. п.

Все, и проверяющие, и местные командиры, конечно, понимали, что вся эта работа — туфта, видимость, показуха, а на основное намекалось уже часам к двенадцати, вполголоса, со скромно опущенными долу очами: «Где бы нам пообедать?..» В положенное время, иногда и чуть раньше, и начинались эти обеды, плавно переходящие в ужины. А вот до завтрака следующего утра не выдерживал почти никто, несмотря на всю тренированность в бесчисленных командировках. Гудели по-черному везде. И в солдатской, и в офицерской столовых, в кафе, расположенном на первом этаже гостиницы, в кабинетах командиров и во множестве прочих укромных и уютных уголков. И, конечно, в номерах гостиницы.

Генералов потчевали коньячком, полковников и подполковников — водочкой, а остальная шушера от майора и ниже довольствовалась спиртяжкой. И закусывали тоже по-разному, в строгом соответствии с табелью о рангах: генералы в так называемых номерах «люкс» разными разностями из молодых телят, барашков, цыплят (все это в изобилии водилось на хоздворе как раз для такого случая, а также для прокорма многочисленных прапоров из тыловых служб и очень немногочисленного, установленного личным устным приказом командира списка ближайшего его окружения). А готовил всё это только повар Гога-грузин, призванный по личному распоряжению какого-то высокого начальника и направленный целевым указанием именно в эту часть, а до того бывший шеф-поваром ресторана в Сухуми. Прислуживали в номерах «люкс» разбитные быстроглазые, белозубые и крутобедрые уборщицы-подавальщицы. Остальные довольствовалась жареной картошкой и тушеным мясом в бачках, квашеной капустой, солёными огурцами в банках. И начиналось «подведение итогов».

Наутро же, часам к десяти, прямо в кабинет командира вваливалась группа «клерков», так называли особо доверенных лиц-организаторов. Они тыкали немытыми пальцами в смердящие рты, где еле-еле ворочались обмётанные белым и жёлтым налётом языки, и заявляли, что «в роте пло-охо!»

Командир вызывал автобус, все эти проверяющие отвозились на природу, на полянку в лесу с видом на Сферу, где на грубо сколоченных столах в стиле модных военно-партизанских мероприятий горками лежали фляжки с водкой, а рядом — открытые банки тушенки, горячая отварная картошка в огромных мисках, кружки с капустным рассолом, крупно нарезанные буханки хлеба. Что ещё для окончания работы комиссии требовалось?! Ничего! Всё путём!

После «подведения итогов» все, группами и в одиночку, фотографировались на фоне Сферы, и это тоже входило обязательным пунктом в программу проверки. Фотографии были отличного качества, но слишком откровенные, и поэтому почти все проверяющие по дороге домой, глядя на свои помятые и рожи, рвали снимки на клочки и выбрасывали их в окно автобуса.

 

32. Сфера

Когда стихия утихомирилась и в церкви был наведен относительный порядок, на колокольне решили устроить круглосуточный пункт наблюдения. Ребята дежурили по два часа, сменяя друг друга. Остальные в это время совершали вылазки в окрестные дома, искали оставшихся в живых селян, пополняя скудные запасы продовольствия. Странно, но ни в одном из домов не было обнаружено ни души, с продуктами дело обстояло чуть лучше: Витька с Юркой притащили после одной из очередных вылазок два полных рюкзака с картофелем и зимними заготовками — вареньями, соленьями и маринадами. Так что первое время можно было худо-бедно перекантоваться. Тушу обезглавленной коровы отнесла поближе к церковным стенам, под навес, и поначалу объедались шашлыками, готовить которые большим мастером оказался Метис.

Андрей, поднявшись по винтовой лестнице на колокольню, обнаружил Витьку, облюбовавшего деревянный ящик и прильнувшего к окулярам бинокля, захваченного в поход на пруды предусмотрительным Папой Карло.

— Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время! — гаркнул он над ухом Слона, так что тот от неожиданности даже подскочил на ящике.

— Толстый , дурак ты и не лечишься! Зачем же так людей пугать? Так и заикой недолго сделаться!

— Ладно, ладно, — примиряюще откликнулся Андрей, протягивая другу самодельный шампур с шашлыками. Шампуры делали из сварочных электродов, в изобилии обнаружившихся в соседней колхозной мастерской. — Как обстановка?

— Всё спокойно, посторонних поблизости не видать. Правда, в конце улицы я видел двоих мужиков, так они шли в противоположную сторону, к сельсовету. Далеко было, подробностей я не разглядел.

— Понял, пост сдал — пост принял, спускайся вниз, с тобой Папа Карло поговорить хочет.

А сам принялся из восемнадцатистраничной школьной тетради в клеточку оформлять журнал приема и сдачи поста. Сначала он старательно, высовывая язык от усердия, вывел на зелёной обложке название документа, расчертил первую страницу по графам: число, время, фамилия, имя, отчество наблюдателя, имущество поста по описи (ящик деревянный — один, бинокль полевой шестикратный — один, результаты наблюдения и неизменное «пост сдал — пост принял». Потом витиевато расписался напротив своей фамилии, отложил тетрадку в сторону и окинул взором вверенные ему окрестности.

От удивления глаза его полезли на лоб: в сторону церкви ковыляли две фигурки, поддерживая друг друга — согбенная старуха, одетая во всё чёрное, и худенькая невысокая девчонка-подросток в шортах, цветастой блузке и модной бандане, на пиратский манер повязанной на голове. Андрей ринулся к лестнице и прокричал с верхотуры:

— Эй, кто-нибудь!

— Что случилось, Андрюха? — откликнулся обеспокоено Юрка, задирая вверх лопоухую белобрысую голову.

— К нам гости! Встречаете!

— Что за гости?

— Да бабка какая-то. И девчонка с ней.

— Хорошо, понял. Сейчас скажу Виктору Александровичу.

Андрей вернулся на пост и оставшиеся полтора часа смены в нетерпении ерзал на своем месте, то рассматривал в бинокль безрадостные улицы села, то подходил к лестнице и прислушивался к происходящему внизу. Его волнение было вполне объяснимо: в гости к ним пожаловали первые люди с момента катастрофы. Тоже мне друзья, возмущался он, могли бы уж прийти и рассказать, что к чему! Но вскоре его невеселые и в общем-то несправедливые мысли прервало появление стада из пяти коров, которое прошествовало по отдаленному переулку, подгоняемое невидимым пастухом. Эх, плакали Метисовы шашлыки, подумал Андрей, но незамедлительно сделал запись о происшествии в журнал.

— Вороне как-то Бог послал кусочек сыру! — услышал он веселый голос Метиса за спиной. Видимо, тот, узнав от Витьки стихотворное приветствие Андрея, решил шутки ради оплатить ему той же монетой. И с поклоном протянул ему шашлык.

— А, Метис, здорово, — ответил он. — Спасибо за шашлычок, знатные они у тебя получаются! А вот что касаемо басни Крылова, то у тебя неувязочка вышла. В оригинале так: «Вороне где-то Бог…» И далее по тексту. Ну, как там наши гостьи?

— Отдыхают. Все подробности узнаешь внизу.

— Да, вот еще. Я тут журнал наблюдений завёл, — он протянул Игорю тетрадку. — Так что уж будь любезен, отнесись к ведению документации со всей ответственностью.

— Вот не можешь ты без канцелярщины! — усмехнулся Игорь. — Ну да ладно, заполним в лучшем виде. Топай!

— Пост сдал!

— Пост принял!

Андрей торопливо сбежал по ступенькам и оказался под сводами церкви. Гостьям отвели одно из церковных помещений, до недавнего времени занимаемое начальником склада.

Папа Карло, увидев нетерпение Андрея, предостерегающе приложил указательный палец к губам.

— Тс-с! Тихо! Мария Федоровна и Ксения отдыхают. И натерпелись же они, бедняжки!

— А-а, значит, так их зовут… А кто они такие, откуда?

— Мария Федоровна жила здесь, в Рыжове, на окраине села. А вот с Ксенией всё намного сложнее и страшнее. Баба Маша, так она просила называть себя, в буквальном смысле слова спасла ее от смерти, вытащив оглушённую и полузадохнувшуюся из пруда. Какие-то негодяи сбросили её в воду в мешке. Девочка ещё, видимо, не оправилась от шока. Возможно, пережитое вызвало у неё амнезию, потерю памяти. По крайней мере, на вопросы о своём прошлом она ответить не может. Или не хочет. Правда, баба Маша утверждает, что и ей она ничего не рассказывала, когда они отсиживались в погребе во время бури. А потом у них побывали мародеры, всё подчистую забрали, они бродили по деревне и набрели на церковь.

— По-о-онятно, — протянул Андрей, хотя ничего ему не было понятно. А потом Витька тихонько, под ручку, отвёл его в сторону и жарко зашептал на ухо:

— А знаешь, кто такая Мария Федоровна, баба Маша?

И после театральной паузы выпалил:

— Колдунья! Черная попадья! Именно её я видел в лесу.

 

33. Вне Сферы. «Ракетчики»

У «ракетчиков» сложилась сходная с «лётчиками» ситуация. Но далеко не во всём. Несмотря на то, что комплекс был полностью выведен из строя, официально его с боевого дежурства не сняли. Наверху, видимо, это объясняли так: «Чтобы запутать потенциального противника»… Спереди и сзади поставили передвижные системы, чтобы заткнуть дыру в обороне особо важного объекта. Подсчитали потери и всех отсутствующих объявили «временно пропавшими без вести». Этими двумя мудрыми решениями сняли большую часть видимых проблем, требующих незамедлительных действий. Был еще один вопрос, очень серьезный и секретный, о чем знали только допущенные и компетентные товарищи, требующий конкретного ответа на вечное «что делать?». А дело было в том, что Сфера вместе с большинством объектов стартовой позиции накрыла и бункер со спецзарядами. В узком кругу было решено не делать ничего, ибо: и мы не вечны, и этот «пузырь», видимо, тоже; а потом могут быть разные варианты, и «авось» и «небось»; а вдруг все само собой образуется; а вообще-то пусть решают после нас, без нас, где-нибудь наверху, внизу, справа, слева и т. д.; вспомнили и русскую народную мудрость о том, что утро вечера мудренее.

Как известно, беда одна не ходит, так и ЧП являются косяками. Через несколько дней после возникновения Сферы в часть прибыла огромная комиссия, состоящая почти целиком из офицеров инженерных и оперативных отделов вышестоящих штабов, специалистов «оборонки», учёных НИИ и каких-то гражданских лиц очень преклонных лет и предельно серьёзных. План работы комиссии состоял из одного пункта: определить степень влияния Сферы на работу радиотехнических средств.

Колонна из автобусов, легковых машин, передвижных лабораторий и радиостанций прибыла на объект около десяти часов утра. До трёх шло рассредоточение техники, проверка радиосвязи и согласование возникающих вопросов. А прибывшие люди расположились в курилке и вокруг неё. Было тихо, разговаривали вполголоса, и все внимательно вглядывались в нависающую над лесом Сферу. Гражданские товарищи сидели в длинной чёрной легковой машине, что-то оживлённо обсуждая, поминутно показывая руками в сторону Сферы. К этому времени были подняты в воздух самолеты — контрольные цели и летающие лаборатории, используемые для настройки и проверки работы наземной аппаратуры комплексов.

Наконец-то из подземного бункера станции вышел дежурный офицер и громко крикнул: «Готовность тридцать минут!» Все вереницей потянулись внутрь здания, пропустив вперед людей в гражданской одежде. В командном пункте набилось столько народу, что невозможно было протиснуться. Несмотря на постоянно включенную вентиляцию, дышать было трудно. В почти полной тишине, заполненной лишь шумным, тяжёлым дыханием присутствующих да негромкими командами по громкоговорящей связи начальника станции, проводящего контроль аппаратуры, ощущалось гнетущее напряжённое ожидание. Все внимательно смотрели на планшет воздушной обстановки, где планшетисты показывали цели, уже входящие в зону комплекса. Начальник станции обернулся на невысокого седого человека, к которому все относились особенно почтительно, и по этому можно было понять, кто тут главный. Тот кивнул и вполголоса произнес: «Ну, с Богом!» После поднятия «Высокого» на излучение все повернулись к экранам индикаторов, но на них не было ничего видно. Шла сплошная засветка.

Внезапно внутри станции раздался мощный взрыв, аппаратура полностью обесточилась, не включалось даже аварийное освещение от аккумуляторов, вентиляция вырубилась, и в наступившей полной темноте, заполненной удушливым дымом, началась невероятная паника. Более сотни мужиков — штатный расчет станции, многочисленные гости и работники своего штаба — с воплями и визгом метались по тесным лабиринтам, разбивая носы и лбы, ломая руки и ноги в давке и толкотне о бронированные двери, металлические пороги и об углы шкафов аппаратуры. Наконец-то заработал дежурный дизель, тот, который должен был автоматически включиться в момент пропадания электричества в цепи. Автоматика отказала и здесь, а запустила дизель, как узнали позднее, дежурная смена группы электриков в буквальном смысле на ощупь. Зажглась лампочки дежурного освещения, заработали вентиляторы, понемногу втягивая едкий ядовитый дым. Постепенно умолкли крики, слышалось только стоны да матерная ругань сквозь зубы. Люди потихоньку выбирались наверх, на свежий воздух, постоянно оглядываясь на дымящийся портал бункера побелевшими от ужаса глазами.

Внутри станции остались только те, кто не мог выбраться оттуда своими силами. Но паника охватила не всех. Одним из них был капитан Воронин, выполнявший в этот злополучный день обязанности оперативного дежурного. Он знал, что пробиваться сквозь обезумевшую толпу наружу бессмысленно, на ощупь открыл шкаф с противогазами, взял один из них, но надевать пока не стал, так как, несмотря на густую вонь, дышать было можно. Когда появился свет, он увидел сидящего рядом в командирском кресле того самого главного гражданского товарища, который являлся руководителем комиссии. Как узнали позже, то был академик, генеральный конструктор этой системы, ректор засекреченного НИИ, расположенного где-то в дебрях подмосковных лесов. Воронин достал ещё один противогаз и молча протянул его академику.

Посидели несколько минут. Потом академик встал и сказал Воронину:

— Ну, капитан, пойдем в высокочастотный зал, посмотрим, что там бумкнуло.

Но смотреть было не на что: полуметровая гора металлических обломков, бывшей ранее обшивкой шкафов, оплавленной и раздробленной керамики, расплавленной изоляции и кусков электронных плат. Всё это ещё чадило и потрескивало, остывая.

— Ось яка кака… — сделал академик академический вывод. — А теперь на антенны посмотрим.

Выбралась в антенный павильон. Там было непривычно пусто. Антенны, до этого представляющие собой сложные инженерно-технические сооружения со своеобразной строгой и гармоничной красотой, просто-напросто исчезли. Сохранялись только останки их оснований, покрытые серебристо сверкающими потеками из вмиг расплавившихся волноводов.

Погода вдруг резко ухудшилась. Пронесся холодный порыв ветра, постепенно усиливающегося, переходящего в настоящий ураган. Солнце, до этого основательно припекавшее, затянуло дымкой. Академик задумчиво всматривался в фиолетовый купол. По поверхности Сферы пробегали яркие полосы, сверкали точечные вспышки. Постепенно Сфера тускнела, покрывалась туманом. Над ее вершиной образовывался кольцеобразный вал облаков. Академик что-то вполголоса проворчал. Можно было только разобрать:

— …откачивает энергию из пространства… — Потом он обратился к Воронину: — А ведь оно мыслит, думает!

 

34. Сфера. Мария Фёдоровна

Машенька, Мария Фёдоровна, баба Маша, Чёрная попадья. По-разному называли её люди за её долгий, почти девяностолетний век. Была она уроженкой Рыжова, в девятнадцать лет вышла замуж за настоятеля сельской церкви отца Михаила. Жили они дружно, душа в душу, пока не пришла беда. В восемнадцатом восставшие крестьяне сожгли и разграбили и барскую усадьбу, и церковь. Отца Михаила, бросившеюся жуткой кровавой ночью защищать церковную утварь от попутанных бесом вчерашних прихожан, закололи вилами прямо на пороге храма. Марию, как члена семьи священнослужителя, отправили на Соловки. Долгие годы она мыкала горе по советским лагерям да по тюрьмам, но несгибаемая сила воли и святая вера помогли ей выжить и выстоять в безбожной мясорубке ГУЛАГа, в конце пятидесятых она была реабилитирована и вернулась в родное село с узелком немудрящих пожитков. Сельсовет выделил ей убогую избушку на отшибе, на крутом берегу пруда. Бывший-то дом отца Михаила, заново отстроенный, приглянулся председателю колхоза.

На какие средства она существовала, одному Богу известно. Помогали выжить крохотный огородик и коза. Пенсии ей, понятное дело, не платили, а работать в колхозе, растеряв здоровье по лагерям, она уже не могла. Поговаривали, что лечит она хворых односельчан травками да наговорами, промышляет колдовством и ведовством. В обыденной жизни соседи с опаской сторонились её, когда раз в неделю она приходила в сельмаг за покупками, даже в самой оживленной очереди, жаждущей редкого дефицита или вожделенной бутылки водки, образовывался коридор. Чёрная попадья в полном молчании подходила к прилавку, выбирала покупки, в такой же полной тишине расплачивалась и ковыляющей походкой удалялась восвояси, сопровождаемая настороженными взглядами рыжовцев. Правда, знавала она и совсем другое обхождение, когда кому-либо требовалось снять сглаз или порчу, приворожить парня или девушку, излечить от злого недуга болящего, от которого даже врачи отвернулись. И тогда благодарность селян не знала границ, несли и деньги, и продукты, баба Маша ни от чего не отказывалась. Говорили даже, что колдунья как-то помогла председателю сельсовета вернуть в семью загулявшую супругу, за что тот назначил старухе скромный ежемесячный пенсион из своих личных средств.

Так и доживала свой век баба Маша в покосившейся избушке над прудом, пока не свалилась на её седую голову эта напасть в виде чудища, девчонки и купола. «Видит Бог, последние времена наступают, — вздыхала старуха, водрузив очки на крючковатый нос и в очередной раз перелистывая грозные страницы Апокалипсиса. — Ибо переполнилась чаша терпения Господня…»

 

35. Вне Сферы. Капитан Воронин

Капитан Воронин вернулся на командный пункт, на свое рабочее место. Оперативный дежурный должен исполнять свои обязанности в любых условиях, несмотря ни на какие ЧП. Мучительно болела голова, и Воронин достал из портфеля пару таблеток анальгина, разжевал их и, не запивая, проглотил отвратительную горечь.

Из-за планшета раздалось тихое всхлипывание. Воронин заглянул туда. Планшетист сидел на приступке, вытирая струящуюся из разбитого носа кровь, на правой скуле виднелась внушительная опухоль. Гимнастерка и брюки были порваны, значит, тоже прорывался с боем на свободу. Воронин спросил:

— Ну, как дела? Додежурим? — Тот кивнул головой. — Тогда проверь оповещение.

Планшетист пощелкал переключателями, послушал наушники.

— Нет связи по всем каналам…

— Я выйду к связистам, посмотрю, как у них дела, — сказал Воронин и вышел в линейный зал.

Аппаратура связи тоже была выведена из строя: пол усыпан осколками радиоламп, жгуты на стойках ещё дымились. На рабочем месте был только дежурный по связи.

— А телефонист где?

— Бегаем наверх по очереди — блевать…

По пути на командный пункт Воронин заглянул во все залы. Пострадавших уже вынесли наверх, в дымной полумгле виднелось только несколько фигур. Видимо, это командиры групп и техники после паники спустились повторно вниз посмотреть, что же случилось с их аппаратурой.

Сев на свое рабочее место, Воронин привычно приложил к уху чёрную эбонитовую трубку телефонного аппарата времён Великой Отечественной войны ТАИ-43. Это была времянка, протянутая на командный пункт «лётчиков» для оповещения и взаимодействия, а сейчас она являлась ниточкой, ведущей под Сферу, где бесследно сгинул его сын с приятелями. После катастрофы Воронин, наверное, половину не занятого работой времени слушал эту трубку. Правда, кроме шума, шипения и щелчков почти ничего не было слышно. Но несколько раз вроде бы можно было разобрать какие-то стуки, крики и, может быть, выстрелы. И сейчас поначалу слышался привычный шум и щелчки, но затем на другом конце провода кто-то внезапно взял трубку, послышалось шумное, всхлипывающее дыхание, потом гаденькое хихиканье:

— Ну, сто, бля, капитан, слусаес? Ну, слусай-слусай! Но если кому-нито блямкнес, то всех замоцу, а твово-то в первую оцередь. Понял? Твово — в первую оцередь. Хи-хи-хи! А здорово мы вас сегодня трахнули?! Хи-хи-хи! Ну, ладно, бля, капитан, не цихай и не касляй. Бывай!

Больше ничего Воронин уже не слышал. Внезапно голову как бы пробило молнией, уши заложило от мощного удара колокола, а потом раздалось противное кваканье. Он потерял сознание и, не выпуская из сведенных намертво пальцев телефонную трубку, тяжело рухнул грудью на стол.

Сколько времени он так лежал, неизвестно, но, видимо, не очень долго. Очнулся Воронин от назойливого сигнала телефона. Он приложил трубку, зажатую в руке, к уху, но там было тихо. А звякал телефон дальней связи, и над ним вспыхивала лампочка вызова. Еле-еле разжав пальцами правой руки застывшие, скрюченные пальцы левой, Воронин осторожно вытащил телефонную трубку и так же осторожно положил её на стол. Затем, помедлив мгновение, включил телефон дальней связи. Прохрипел через силу:

— Алло… — И тут на него обрушился водопад криков, матюгов. Это был подполковник Андреев, вышестоящий оперативный дежурный, голос которого за несколько лет совместной работы опротивел до тошноты:

— Ты, бля, чем там занимаешься? Почему от тебя больше двух часов нет ни звука?

— Произошло ЧП. Всё вышло из строя… Не мог связаться.

— Но я ведь связался! Ты что, не знаешь обходные линии? Я ведь связался через направленца справа. У меня тут телефон до самой Москвы и выше раскалились, а я ничего сказать не могу. А ты молчишь, как партизан… Так что пока я тебя снимаю с дежурства, ставлю «двойку», укажу в рапорте. Потом прибудешь в оперативный отдел сдавать зачеты на повторный допуск. Там тебе матку на место поставят! Понял, бля?

— Плохо слышу. Вы пропадаете…

— Я тебе пропаду, пропаду. Я тебя из-под земли достану! Что у вас случилось?

— Часть полностью выведена из строя, восстановлению не подлежит.

— Ишь ты! Определил! Шибко грамотный, да? Срочно подай кодограмму, чтобы я мог доложить по форме. Не приклею же я к рапорту твой детский лепет! Понял, бля?

 

36. Сфера

Через пару дней встал вопрос о небольшой разведывательной экспедиции по окрестностям. Зловещий купол, отрезавший их от остального мира, никуда не исчез и все так же переливался причудливой игрой всех оттенков от синего до фиолетового, рождал на своей поверхности невообразимые фантомы. Наблюдать на ним было всё равно что следить за метаморфозами кучевых облаков — каждый, в меру своей фантазии, видел в них что-то своё. Но тревожны были эти видения.

Экспедицию возглавил, разумеется, Папа Карло, взяв с собой Андрея и Игоря. Юрка, Витька, Любимчик Пашка, Колюшка-дурачок, баба Маша и Ксения, взятые на попечение, остались в церкви для охраны нехитрого скарба, собранного по окрестным домам, который стараниями разведчиков было решено по возможности преумножить.

Пока шли недолгой дорогой к Дому культуры, всезнайка Андрей решил предпринять небольшой экскурс в историю.

— Церковь в усадьбе князя Волконского была построена в 1815 году, по возвращении князя из зарубежного военного похода. Для постройки была выписана артель итальянских мастеров из Вероны во главе с Джузеппе Риони. После революции внук князя еле унёс ноги от разъяренной толпы крестьян, подстрекаемой заезжими активистам. Усадьба и церковь были разорены. Затем в усадьбе расположился сельсовет, а церковь использовалась как продовольственный склад… до недавнего времени, когда её было решено возвратить верующим, — рассказывал Воронин и, вдохновленный вниманием слушателей, незаметно сбивался на тон провинциального экскурсовода.

— Говорят, с этой церковью связана какая-то таинственная история, — вставил Игорь.

— Действительно, после Великой Отечественной войны наследник князя возвращался на родину, что-то здесь искал и вынюхивал, но потом и сам бесследно исчез…

Так за разговорами подошли к обветшалому Дому культуры, который по своей заброшенности немногим отличался от церкви.

— Какая культура, такой и Дом, — скептически прокомментировал Андрей. — Вы не находите, учитель, что между состоянием религии и культуры есть прямая связь?

— Это тема для отдельной дискуссии, Андрюша, — заметил Папа Карло. — Сейчас для этого не время и не место. Но, несомненно, доля правды в твоих словах есть. Хотя не все так просто и однозначно…

— Итак, добро пожаловать в храм культуры, — Андрей театрально раскланялся перед входом, приглашая внутрь Мусаева и Горелова.

Разразившийся катаклизм не прошел для здания клуба бесследно, стер с его лица остатки былой красоты. Под ногами скрипело битое стекло, перекошенная парадная дверь висела на одной петле.

— Эй, есть кто живой? — окликнул Папа Карло, и его крик эхом отозвался от стен вымершего здания. — Товарищи учёные? Нам, кажется, сюда, — указал он ребятам на дверь директорского кабинета.

Внутри стояли две развороченные раскладушки, бумаги со стола были сметены на пол, измяты и порваны, шкафы настежь раскрыты, аппаратура в беспорядке сброшена в углу.

— Да, что-то не похоже это на пресловутый рабочий беспорядок, — хмыкнул Папа Карло. — Видимо, до нас тут кто-то уже успел побывать. Эх, ребята, недобрые здесь дела творятся, чует мое сердце…

Дальнейшее обследование клуба только подтвердило слова учителя. И подтвердило самым ужасным образом. В небольшом зрительном зале явственно наблюдались следы отчаянной борьбы, передний ряд кресел был перевернут, на полу засохла лужица крови, рядом валялся скомканный пиджак с надорванным по шву рукавом, а на сцене наших следопытов ожидало еще более жуткое зрелище: два трупа, завернутые в бордовый бархатный занавес. Оба ученых были убиты выстрелами в затылок.

— Надо бы их… ну, предать земле, что ли, — неуверенно начал Игорь.

— Да-да, ребята, поищите в подсобном помещении лопату, — тяжело вздохнул учитель.

Когда тела учёных выносили во двор, глазастый Игорь заметил в судорожно сжатой руке одного из них, лысоватого старичка лет пятидесяти пяти, клочок бумаги и, преодолевал страх и отвращение, разжал стиснутые в смертельной хватке холодные пальцы. Он протянул клочок бумаги учителю.

— «… проведенные иссле… положить… логический организм… дающий зачатками… в результа…», — прочёл он вслух и надолго задумался, сведя седые брови к переносице.

— Похоже, это страница из научного отчета. Вот только кому он здесь мог потребоваться, тем более добытый столь жестоким способом? На обычный грабеж это явно не похоже… Странно!

Ребята помолчали, хотя у каждого из них были свои предположения на этот счет. Только предположения, не подкрепленные конкретными фактами. Так, интуиция, и не более того. Но и не менее.

Вскоре на заднем дворе клуба выросло два свежих холмика земли.

— Виктор Александрович, а как же письмо вашего друга? — поделился Андрей своими опасениями, переводя дыхание и утирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Ведь там тоже содержатся сведения, непосредственно касающиеся секретных разработок, приведших к возникновению Существа. И, понимаете… люди, охотящиеся за этими секретами…

— Да, я понимаю, Андрюша, они не остановятся ни перед чем. Письмо спрятано в надежном месте, и вам не следует знать, где именно.

— Но учитель… — прерывающимся от волнения голосом заметил Игорь, — они ведь будут искать вас. Что мы можем противопоставить им? У нас даже никакого оружия нет, как же мы будем защищаться?

— А вот на этот счёт у меня есть кое-какие предположения. Игорь, не мог бы ты подобрать мне что-то вроде посоха?.. Ноют старые раны, — Папа Карло виновато улыбнулся, указывая на правую ногу.

— Конечно, Виктор Александрович, я мигом, — откликнулся Метис и снова вернулся в клуб. Через пять минут, не позже, он триумфально вышел во двор, хитро ухмыляясь и неся в руках полированное древко.

— Знаете, что это за посох? — интригующе начал он, с трудом сдерживая смех. — Вы только никому не говорите, а то меня из школы исключат, — и он разразился истерическим, каким-то лающим и захлебывающимся хохотом.

— Смех-то хреновый, — одернул его Андрей. — Ну, говори, Метис, что ты натворил?

— Это… это… понимаете ли, — произнес Игорь, отсмеявшись, — древко от переходящего Красного знамени. — И в его бездонных карих глазах заплясали веселые чертенята.

— Так, Мусаев, завтра придете в кабинет директора с родителями! Я повторяю, с родителями! — подхватил абсурдную шутку Андрей. — А, зная горячий нрав вашего достославного папаши, я предполагаю, вам долго потом не придется спокойно сидеть.

— Ребята, ребята, успокойтесь, — проговорил старый учитель, сдерживая невольную улыбку. — Я тоже не особо жалую коммунистов, и добрую шутку способен оценить. Но… — тут он посерьезнел лицом, — хочу вас предостеречь. Нужно всегда оставаться людьми. Ведь экстремальные ситуации невольно подталкивают к вседозволенности, а вседозволенность и безнаказанность развращают душу. Запомните это хорошенько. Но, впрочем, за вас я спокоен, с вами я бы пошел в разведку, — закончил он нравоучительную тираду, снова улыбнувшись.

— Чем, собственно, мы сейчас и занимаемся, — уточнил Андрей.

Но Игорь решил доиграть спектакль до конца. Он бухнулся перед Папой Карло на колени и, почтительно склонив голову, на вытянутых руках преподнес древко.

— О учитель! Позвольте недостойному вашему ученику преподнести вам скромный подарок, вот этот волшебный посох, изготовленный бессонными ночами в тайных мастерских по чертежам и наставлениям древних мастеров магии. И да послужит он добру и справедливости!

Учитель милостиво принял драгоценный дар, и Андрею на миг показалось, что древко переходящего Красного знамени в момент передачи озарилось голубоватым мерцающим сиянием.

— А все же, Виктор Александрович, — разрядил торжественность момента Андрей, — что вы имели в виду, когда говорили о способах нашей защиты? Ведь не посох же!

— По моим прикидкам выходит, что внутрь Сферы попали некоторые военные объекты. Так что нам остается уповать только на помощь нашей доблестной армии. И это предположение мы сегодня проверим. — Он махнул рукой в направлении куполов-радаров.

— А неподалеку есть еще и ракетный дивизион, — вспомнил Андрей. — За двумя рядами колючей проволоки. Мы туда с ребятами прошлой осенью за грибами лазали. Ну и грибов там! Видимо-невидимо!..

— По возможности побываем и там, — заверил его Горелов.

 

37. Вне Сферы. Капитан Воронин

Капитан Воронин получил подтверждение, правда, косвенное, тому, что его сын Андрей жив. Конечно, он до сих пор не верил, что Андрюшенька погиб, но чёрная боль и невероятное отчаяние всё сильнее захлёстывали его. Свободного времени, времени для отдыха и сна у него почти не было, потому что офицеры из части все уезжали, переводились в другие места, а новых на должности взамен выбывших не присылали. Допущенных к дежурству на КП осталось всего несколько человек, среди них заместители командира части, которые считали, что дежурить в условиях наступившей вольницы и бесконтрольности им западло, так что Воронину, оставшемуся к этому времени единственным штатным, приходилось запрягаться через каждые сутки обязательно, а то и на два дежурства подряд. Это была невероятная нагрузка, но объясняли её необходимость «особыми обстоятельствами».

Жена его Нина, мать Андрея и Гришки, от горя почернела и как-то согнулась. В те редкие часы, когда она не была на работе и Воронин был дома, она старалась уйти к соседкам, к подругам, так что они почти не виделись. Зато Гриша в это нелёгкое время не отходил от отца ни на минуту. Даже после бессонного суточного дежурства капитан Воронин не мог сразу уснуть. Он садился на диван, откинувшись на подушки, а сын просил:

— Почитай, пожалуйста, мне книжку, хоть немного… — И подавал уже много раз читанные «Скандинавские сказания». Отец читал минут десять-пятнадцать, а потом умолкал, потому что глаза закрывались, язык заплетался, — и засыпал.

Ночами он спал очень плохо, часто просыпаясь как будто от какого-то толчка. Чтобы унять тяжелое сердцебиение, он вставал и подходил к окну, благо, что из него не была видна ненавистная Сфера. Часто к нему в эти минуты подходил Гриша и, прижавшись к отцу, успокаивал его. Вот и в этот раз он шептал, дрожа:

— Не переживай так сильно, папа. Я верю, что Андрюшка жив. Вот только сейчас я его во сне видел. Он говорил, что скоро вернётся и чтобы я вас с мамой берег. А потом ты так сильно застонал, и я проснулся. Смотрю, а ты у окна стоишь. Иди спать, а я рядом с тобой посижу…

Воронин укладывался в постель, а сын, сидя рядом, поглаживал его лоб горячей и влажной ладошкой, тихонько надевая: «Спи, дитя мое, усни, сладкий сон к себе мани…»

Потом следовало неизменное «Скажи-ка, дядя…», но отец уже засыпал. Через несколько часов надо снова собираться на дежурство.

Командира части взамен «временно выбывшего на полигон» так и не прислали, а обязанности его выполнял майор Семён Семёнович Скотниченко, бывший до этого временно на должности начальника штаба. Временно, потому что он «не волок» не только в штабной работе, но и вообще ни в чём, то есть абсолютно ни в какой сфере воинской службы. Наиболее подходящим местом для него была бы должность старшины роты, тем более что и ряха и банка соответствовали плюс к тому же и полное отсутствие извилин. А попал он на должность начальника штаба части совершенно случайно, перескочив несколько промежуточных должностных ступеней и получив звания и капитана, и майора досрочно «за особые успехи в освоении новой техники и особые отличия при выполнении специальных заданий» (хотя он на несколько лет застрял на должности командира взвода системы, уже тогда снимаемой с вооружения из-за устарелости, и за это время так и не получил допуск на самостоятельное дежурство), но именно так было указано в представлениях, сочиняемых в части и, конечно же, согласованных до последней запятой с вышестоящими начальниками и кадровыми инстанциями. А объяснялся этот невероятно сверкающий взлет очень просто: его «волокла волосатая рука» (как говорили раньше) или «пинала мохнатая нога» (как говорят сейчас) в образе дяди жены, полковника, заместителя начальника особого отдела округа. В ожидании перевода на уже очищенную для него полковничью должность (говорят, когда об этом назначении узнал его будущий непосредственный начальник, того чуть было «не призвал к себе Кондратий») майор Скотниченко мотался по округе на КамАЗе, после того как запорол командирский «газик», пропивая последние запасы с химического и инженерного складов, а также бетонные плиты, завезенные для строительства дороги на новый объект, но отлично подходившие для перекрытий на погреба или на стены гаражей, сараев и хлевов многочисленным дачникам Подмосковья. Но не только дачникам, но и любому хозяину, строителю-любителю. Хорошо расходились и бетонные кольца, так и просившиеся стать обсадкой колодцу, необходимому каждому хозяину, «потому что без воды и ни туды и ни сюды», пояснял майор Скотниченко при сделке, отчаянно торгуясь при этом, «ведь айн унд цванцихь совсем не то, что фир унд фирцихь, как говорили древние греки». Появлялся он на горизонте своей части редко, еще реже заходил домой, весь грязный и провонявший неизвестно чем, с мутными гноящимися запавшими красными глазами. Жена его по нескольку раз на дню названивала своему дяде, надоедая ему просьбами ускорить перевод мужа, ибо всерьез опасалась, что такой напряженный режим труда и отдыха не выдержит даже буйволоподобная натура её благоверного.

Вот в такой обстановке началось последнее памятное дежурство на командном пункте капитана Воронина. Обстановка как обстановка. Всё как обычно.

Через несколько минут после доклада о приёме дежурства позвонил оперативный дежурный вышестоящего КП (всё тот же подполковник Андреев) и приказал передать майору Скотниченко, чтобы тот позвонил его командиру. Естественно, что Скотниченко отсутствовал и в части, и дома, о чём Воронин и доложил наверх. Тогда Андреев приказал найти того, кто замещает командира, ведь не может же часть оставаться без хозяина. Воронин после долгих поисков поймал по телефону выезжающего через КПП городка на личной машине зампотыла полковника Сыфку и передал ему это распоряжение.

Прошло минут двадцать. Никто так и не позвонил, после чего Андреев приказал объявить части «тревогу». Воронин включил сирену, передав по телефону все необходимые команды, и в положенное время доложил о готовности дежурных сил «условно».

— А командира на КП нет реально? — раздался по громкоговорящей связи взвизг давно заведённого, доведённого до кипения подполковника Андреева.

— Так точно! Командир реально где-то задерживается.

— Задерживаются генералы, а все нормальные люди преступно отсутствуют! А тебя я вновь снимаю с дежурства как не выполнившего свои обязанности и не обеспечившего прибытие командира на КП по «тревоге».

— Спасибо!

— Благодарить будешь потом! А сейчас ждите наших людей. Они вправят вам мозги, и тебе тоже, наведут там порядок.

— Ждём-с!

— Ты-ты-ты мне не хами! Я-я-я всё сделаю, чтобы тебя до суда чести довести, чтобы тебя из армии выперли! Понял?

— Я уже давно всё понял.

Ещё минут через пятнадцать позвонили по прямой линии направленца:

— Это звонит твой третий сосед слева Артур Сагалаев.

— А-а! Помню, частенько встречались на конкурсах…

— Правильно! Привет! Так вот о чём я хотел предупредить. Андреев служил в нашей части. Очень неприятный товарищ, любит нагадить. Для того чтобы перебраться наверх, на теперешнее место, в своё время безбожно стучал на сослуживцев. Наверняка и сейчас среди особистов у него друзья есть, так что ты особенно с ним не заводись.

— Ну и хрен с ним…

— Тебе виднее. Пока! Бывай! А все-таки, как у вас дела? Пикник на обочине?

— Страшнее… Намного страшнее.

Уже поздно ночью, когда проверяющие благополучно убыли, на КП прибыл командир части майор Скотниченко. Он тяжело плюхнулся в командирское кресло и после минутного молчания забубнил:

— Ну ты, Воронин, меня сильно подвел. Я надеялся, что ты меня прикроешь. Я всё-таки твой командир. Давай сделаем так: ты сейчас напишешь объяснительную записку, что я с утра позвонил тебе и объяснил, где я буду, дал тебе телефон, по которому меня можно найти, а ты то ли забыл, то ли еще что-нибудь, но не стал меня искать. В общем, придумаешь что-нибудь, ты же мужик умный. Значит, возьмешь все на себя, а я не забуду этого и отблагодарю. Потом договоримся о частностях. Вот я тебе тут проект записки составил, посмотри, может, ещё что придумаешь, но от смысла не уклоняйся. На!

— Сверни свою бумажку в трубочку и засунь себе кой-куда!

— Ты что, охренел?! Да я твой командир, да я… Сгною! Изничтожу!

— Если успеешь, — и Воронин ожесточённо начал дергать ремешок кобуры пистолета. Майора как ветром выдуло из зала, но Воронин все-таки дослал патрон в патронник и выстрелил в полузакрытую бронированную дверь.

 

38. Сфера

И без того жалкий вид вымирающего среднерусского села на двадцать дворов, добрая половина которых оживала только с приездом дачников, после промчавшейся бури смог бы тронуть даже сердце завзятого западника. Андрей заглядывал в бездну, где тяжелыми фиолетовыми волнами ходило Нечто, но вид лежащих в руинах обезлюдевших улиц был, пожалуй, еще ужасней.

— Так, значит, мы будем просить помощи у военных? — отвлёк Андрея от мрачных мыслей вопрос Метиса.

— Да, придётся, — откликнулся Папа Карло. — Но прежде мне хотелось бы посетить сельсовет, так сказать, прозондировать почву. Чем нынче живет и дышит советская власть и что она предполагает предпринять в нынешней ситуации? Признаться, меня несколько удивляет бездействие её представителей вот уже в течение трех суток. — Он взглянул на часы и утвердительно кивнул. В Сфере не было смены дня и ночи в привычном смысле, внутри неё царил мягкий вечерний полумрак, и определить время можно было только с помощью часов, которые продолжали здесь исправно служить своим хозяевам. — По крайней мере, к нам в церковь они до сих нор не заглядывали.

— Зато мародеры не обделили нас своим вниманием, — вставил Андрей, вспоминая вчерашний визит двух подвыпивших мужиков, любителей лёгкой наживы. Вопреки правилам гостеприимства, мародерам после непродолжительного выяснения отношений пришлось указать на дверь.

— Теперь долго не сунутся! — удовлетворенно протянул Игорь, потирая ушибленный во вчерашней потасовке кулак.

— Не надо обольщаться, не эти, так другие, — урезонил его учитель. — Правда, с такой надёжной гвардией, как вы, ребята, нам не страшен любой враг. Заручиться бы только поддержкой военных… А может, и родная власть чем пособит. В любом случае, мы это скоро выясним. Если сельсовет не идет к народу, то народ идет к сельсовету! — Он взмахнул посохом, указывая путь.

Их путь лежал мимо скотного двора. Ещё когда они поднимались по склону некрутого холма, их ушей достиг душераздирающий визг свиней и хриплая матерная брань. Через минуту их взору предстало настоящее побоище: по загону, оскальзываясь в грязи и нечистотах, носились ошалевшие животные, а за ними с окровавленным топором в руке как-то нелепо прискакивал старик, обутый в стоптанные кирзовые сапоги и одетый, несмотря на теплую погоду, в ватные штаны, продранную, с клочьями ворчащей ваты, телогрейку и солдатскую шапку-ушанку со светлым следом от снятой кокарды. Несколько поверженных свиней уже валялись недвижимо в дальнем углу загона, а сейчас престарелый колхозник приканчивал очередную жертву, нанося ей удары обухом топора по голове. Череп уже треснул, и из пролома, в месиве костей и крови, виднелся мозг животного, исходящий волнами боли и ужаса.

— Эй, любезнейший, позвольте вас на минуточку отвлечь! — окликнул колхозного тореадора учитель, когда тот нанёс решающий удар, и несчастное животное, погасив в горле предсмертный визг, суча ногами в агонии, затихло. — Чем это, собственно говоря, вы здесь занимаетесь? К чему такое зверство? — Он постучал посохом по верхней, прогнившей и заляпанной грязью, доске загона, ощетинившейся ржавыми гвоздями.

Дед вздрогнул, словно проснувшись, топор выскользнул из его рук и шлёпнулся в бурое месиво, он медленно повернулся в сторону говорившего, развел руками и заплетающимся языком пролепетал:

— Дык… это самое… Хозяин приказал!

— Какой Хозяин? Вы что, не понимаете, что электричества нет, холодильники не работают, и всё это мясо вы не сможете съесть всем селом и за неделю? — пытался приводить Пала Карло разумные доводы, взывая к остаткам ума и совести колхозного патриарха.

— Спрашиваете, кто таков Хозяин? — плюгавый дед рассмеялся хрипловатый смехом. — Хозяин, он и есть… Хозяин. Нечто вы Хозяина не знаете?.. А насчет мяса-то не сумлевайтесь. У Хозяина аппетит хороший!

— Что он там несёт? — пожал плечами Андрей. — Хотя постойте… Помните, те, вчерашние мужики тоже поминали какого-то Хозяина?

— Что же тут такое вообще происходит? Куда смотрят советская власть и руководство колхоза? — высказал Папа Карло вслух нелепые и несвоевременные мысли.

— Кака така советска власть? Нет никакой советской власти! Есть только власть Хозяина! — Дед снова поднял топор и с угрожающим видом направился к непрошенным гостям. — Убирайтесь-ка подобру-поздорову, не мешайте дело делать! Ходют тут всякие! — прорычал он, смачно сплюнув на землю.

— Ну что же, доводы разума тут, похоже, бесполезны, — пробормотал уязвлённый учитель. — Пойдемте, ребята.

И они пошли по немощёной центральной улице села. Учитель сердито постукивал посохом по накатанной колее, вздымая облачка пыли, которые долго висели в воздухе, потому что ветра внутри Сферы не было, шел, молчал, сокрушенно покачивал головой, что-то бормоча себе под нос. Андрей разобрал только «окаянные дни», как ему показалось.

— О чем вы, Виктор Александрович?

— Понимаешь ли, Андрюша, всё происходящее напоминает мне события первых лет революции, как, впрочем, и последующую советскую историю. Недавно я прочел в «толстом» журнале дневниковые записи Ивана Бунина. Так вот в них он описывает такой случай. Крестьяне разорили барскую усадьбу. Помещик был большим любителем живности и помимо прочего держал в вольерах трёх павлинов. И крестьяне со смехом и гиканьем носились по двору за бедными птичками, поймали, выдрали перья из хвоста и оставили истекать кровью… Тоже мне эстеты, любители прекрасного!.. Да, многого мы не знали, о многом лишь догадывались, и сейчас тёмные тайны советской истории всплывают наверх… — Учитель снова замолчал, а Андрей и Игорь переглянулись у него за спиной и понимающе кивнули друг другу, богатые той мудростью юности, которая жизни совершенно не знает, а пополняется лишь чтением книг и газет, а то и просмотром телеящика, и почему-то позволяет себе судить других.

— И эти места знали нечто подобное, как я уже рассказывал, — начал Андрей, а потом их подхватило… понесло… Они барахтались в волнах времени, имеющих почему-то столь знакомый им теперь зловещий фиолетовый оттенок. Ощущение было такое, будто они попали в воздушную яму. Или, подумал Андрей, как будто летишь на качелях вниз, и все внутри замирает. И сладко, и страшно одновременно!.. Вынырнули они почему-то ночью, в тех же местах, но совершенно в другом времени.

Тревожная ночь была освещена неверными языками горящих факелов, мечущихся по господскому саду. Шли молча, шепотом переругиваясь.

— А не боязно? — дрожал ломающийся юношеский голос.

— Чаво уж там! — отвечал ему густой баритон старшего спутника. — Они, мироеды, веками из нашего брата кровь сосали! Довольно!.. Власть нынче переменилась. Слыхал последний лозунг? Вся власть — Советам! Вот это я понимаю, вот это дело!

— Вегно гассуждаете, товагищ, — картавил рядом писклявый голосок обладателя кожаной тужурки и блеснувшего в пламени факелов пенсне. — Кгасного петуха им подпустить, а самих по мигу пустить, — тихонько хихикнул он в ладошку, довольный удачно сложившимся каламбуром.

— Чаво уж там! Запаливай, робяты! — откликнулся обладатель густого баритона, разбив окно барского дома и швырнув внутрь факел.

— Как же так? — изумлялся его молодой спутник. — Ведь у него там жена, дети! Они-то в чем виноваты?

— Все барское отродье — под корень! — орал его старший спутник, размахивая очередным факелом, заботливо переданным ему кожаным.

И пошла огненная потеха! Угол барского дома быстро занялся, озарившись красным, потрескивая и роняя искры во тьме.

— Князь! Князь! Уезжайте! — кричал Андрей не своим голосом. Но, похоже, обитатели усадьбы уже заранее позаботились о путях отступления, потому что от парадного подъезда вскоре, скрипнув рессорами, спешно отъехал груженый экипаж, унося князя и домочадцев от взбеленившихся крестьян, некогда их верных подданных.

— Жги-гуляй! — визжал кожаный, распаляя разошедшихся мужиков, и в стеклышках его пенсне зловеще плясали красные отсветы. — Бгатва! — горланил он позже, — айда цегковь ггабить! Ведь они, попы-нахлебники, тоже тгудовой нагод обигали! Айда, за мной, газживёмся поповским золотишком!

— Стойте! Или креста на вас нет?! — кричал Андрей, выходя из-за кустов красной смородины наперерез беснующейся толпе. Вдруг в голове его снова поплыл фиолетовый туман, и он очнулся, слегка потеряв равновесие и покачнувшись, на центральной улице многострадального села, поддерживаемый заботливой рукой Метиса.

— Спокойно, Андрюха, всё уже позади. По-моему, мы просто побывали в прошлом… Как вы считаете, учитель?

— А ты вообще помолчи! — взвился Андрей, разгоряченный зрелищем ночного пожара. — Тебе-то что, ты, небось, мусульманин? Все вы одним миром мазаны!

— Ну, что ты, Андрюха… — со слезами на глазах начал оправдываться Игорь. — Я же тебе говорил, что недавно мама тайно от отца свозила нас с сестрой в Серпейск и окрестила. Да и в паспорте я запишусь русским… — Игорь шмыгнул носом и отвернулся.

— Спокойно, ребята, — урезонил их учитель. — Ты не прав, Андрей. Как можно? Жаль, что раньше мы не имели возможности побеседовать о религии. Ты, я подозреваю, из неофитов, новообращенных, а им всегда свойственны нетерпимость и фанатизм. Я хоть и атеист, но Библию тоже почитывал. Вспомни, что там говорится: «Не судите, да не судимы будете». Да и вообще, истинному христианину, как я понимаю, должна быть присуща терпимость к иноверцам и инородцам… Опять же из Библии: «Для Господа нет ни эллина, ни иудея…»

— Простите, Виктор Александрович, Метис, извини, — сокрушенно мотнул головой Андрей. — Я был неправ, погорячился. Просто уж больно меня бесчинства прошлых лет за душу взяли. Да еще этот, в пенсне и кожанке… Чёрт картавый… Простите…

— А что касается твоего вопроса, Игорь, — начал после недолгой паузы Папа Карло, — то, конечно, с точки зрения нынешнего развития науки и техники путешествия во времени невозможны. Но здесь, в Сфере, всё поставлено с ног на голову, и мне уже довелось побывать в своем личном прошлом, на поле битвы под Москвой в Великую Отечественную… Удовольствие, доложу я вам, ниже среднего… Похоже, Существо продолжает экспериментировать и забавляться, на этот раз проводя темпоральные опыты над людьми.

 

39. Вне Сферы. Капитан Воронин

Не успел затихнуть в ушах капитана Воронина грохот выстрела, как он услышал позади какой-то шум и звук шагов. Обернувшись, он увидел входящих в зал начальника дежурного расчета и нескольких солдат с карабинами. Старший лейтенант подошел и, представившись, сказал:

— Товарищ капитан, командир части приказал изъять у вас оружие. Прошу!

— Оружие я отдать не могу, так как пока дежурю, с дежурства не снят. Пистолет я получал у дежурного по части под роспись и обязан вернуть его после сдачи дежурства. Если этот самый командир хочет снять меня с дежурства, пусть звонит наверх, все согласовывает, и после того, как придет мне замена, и после команды вышестоящего дежурного я могу сдать дежурство. Ясно? А, впрочем, патроны можете взять.

Воронин вытащил из кобуры снаряженную обойму, затем из пистолета — вторую и, передернув затвор, из патронника — досланный туда после выстрела патрон, обернулся к старлею:

— Вот моя рабочая тетрадь. Пиши: по приказу командира части изъял у оперативного дежурного капитана Воронина 15 (в скобочках прописью — пятнадцать) боевых патронов калибром 9 мм от пистолета Макарова. Написал? Внизу время — смотри на часы. И распишись. Вот и молоток! Да не волнуйся ты, не дёргайся. Я ведь и то не дёргаюсь. Ну, пока! Не мешай мне дежурить дальше. На тебя я не в обиде, знаю, что командир приказал.

После дежурства Воронин долго стоял на перекрестке, выбирал дальнейшую путь-дорогу. Направо, в сторону речки и парка, он уже дважды ходил. Но там совсем как в сказке: и вода его не принимает, и ветки деревьев под ним ломаются. Потом, подняв глаза, посмотрел на ненавистную Сферу, расплывшуюся над Рыжовскими прудами и окрестностями, и решительно пошел туда через Лесной городок. Почти в центре этого сотворенного солдатскими руками парка, вправо, за Оврагом, за Ручьем, бегущим в пруды, за плотной стеной молодого ельника была полянка диаметром метров десяти-двенадцати. По периметру ее обступали высокие ели с сухими ветвями почти до половины ствола, а посередине стояла высохшая до костяной белизны коряга, бывшая когда-то крупным можжевеловым кустом. Сейчас же она превратилась в природную абстрактную скульптуру, очень уместную здесь. Капитан Воронин несколько раз спасал ее от разрушения на растопку. Ведь валежника кругом полно, да вот и сухие еловые ветки над головой загораются, словно порох, от одной спички.

Воронин прошел через полянку к стоящей немного поодаль самой крупной ели и, осмотревшись кругом, начал руками раскапывать сухую лесную прель между корнями. Опавшие еловые иглы, листья, шишки и мелкий мусор не слежались и раскидывались легко. На глубине двадцати-тридцати сантиметров в норке, бывшей ранее убежищем какого-то лесного зверька, он нащупал пластиковый пакет и потянул его наружу. В пакете виднелось несколько стеклянных банок с закручивающимися крышками, а в них — и россыпью, и в коробочках, и в пакетиках, и в бумажках — разнообразные патроны. Это был клад капитана Воронина. То, что когда-то покладено-положено-схоронено здесь.

История этого клада началась несколько лет назад, в послеучилищные холостяцкие времена. После выпуска лейтенант Воронин по распределению попал в эту часть вместе с Иваном Мартяшкиным, его однокурсником, курсантом его же отделения, и жили они в одной комнате офицерского общежития. Был Иван сыном офицера-капитана, участника Великой Отечественной войны, так что ему всю сознательную жизнь, до поступления в училище, пришлось скитаться по военным городкам, от нескольких гарнизонов в Белоруссии, через Север и Горьковскую область к заливу Кара-Богаз, где, по его собственным словам, у него от ослепительного солнца даже глаза выцвели. Там отец и закончил службу, причем ему не дали дослужить до полной пенсии четырех месяцев. Обосновались Мартяшкины в небольшом городке Пензенской области, куда Иван ездил в отпуск уже на последнем курсе училища. Кроме отца Василия Николаевича, в семье была мать, полная рыхлая женщина, которую Воронин видел однажды в городке, куда она приезжала по пути в столицу, и ещё младшая сестра Ивана, ей в то время исполнилось четырнадцать или пятнадцать лет.

Сам Иван казался внешне непримечательным, невзрачным, но о своих качествах имел очень высокое мнение. Он обладал крепкой памятью, в одной из школ ему посчастливилось учиться у очень хорошей преподавательницы литературы, так что он выдавал иногда весьма интересные мысли о писателях прошлого. Восхищался Бабелем, Булгаковым, знал о Пастернаке, Платонове и Пильняке, иногда приводил цитаты из Есенина и А. Н. Толстого о том, что «нет толку в большой еде» и тому подобное. Но такие остроты быстро надоедали, потому что их было не много и они часто повторялись. Числился он стрелком-спортсменом первого (крепкого, по его словам) разряда, поэтому довольно часто его вызывали на сборы, но на соревнования выше окружных он ни разу не попадал. Из поездок он привозил кое-какие новости из околописательского и околоэстрадного кругов и эпиграммы типа: «Я — Евгений, ты — Евгений, Я — не гений, ты — не гений…» и т. д. В последнее время Иван пытался просвещать Воронина по современному искусству, постоянно повторяясь и путаясь. А интересоваться этим делом сам начал, потому что на сборах познакомился с интересной современной продвинутой девчонкой и ездил с ней в Москву на выставку французского импрессионизма. Ну и, естественно, много рассказывал о своих подвигах на любовном фронте, конечно, по обыкновению привирая и преувеличивая. Словом, являлся человеком «чуть выше среднего уровня» по классификации Воронина.

Была у Ивана еще одна страсть — коллекционирование боеприпасов к самому разнообразному оружию. Естественно, что в его коллекции были патроны к стрелковому оружию, начиная с «валовки» и «негра» и заканчивая «целевым», «экстрой» и ОП (опытными партиями), патроны к «биатлонке», «произволке», разнообразные патроны к пистолетам разных стран и марок от финских до американских, а также патроны Второй мировой войны — зажигательные, трассирующие и бронебойные нашей армии и армий зарубежных. В этой части коллекции, видимо, не до конца разбирался и сам владелец.

Другая, секретная часть коллекции размещалась в небольшом дипломатике с кодовым замком. Вот эту часть, Воронин в этом был уверен, Иван не показывая никому. А приобрел он этот чемоданчик совсем недавно у прапора, мастера спорта по пистолету, несколько месяцев назад приехавшему, или уволенному (слова Ивана) из ГСВГ — Группы советских войск в Германии. Это был набор для выполнения нашими контрразведчиками самых тайных и щекотливых операций. Применяемые вещества вызывали мгновенную смерть из-за остановки сердца или обширного кровоизлияния в мозг. И так же мгновенно эти вещества разлагались, не оставляя никаких следов. Был человек — и нет его. Есть следствие, но нет причины. Конечно, там находились и вещества, вызывающе смерть через строго определенное количество часов — что являлось неожиданностью для всех, включая самого усопшего.

Этот набор Иван показывал Воронину только одни раз, наверняка и сам не зная особенностей всех этих ампулок, шприц-тюбиков и просто шприцев, патронов с полупрозрачными пулями и с разнообразной маркировкой на гильзах, и просто патронов, внешне не отличимых от боеприпасов нескольких армий. Стоил этот чемоданчик Мартяшкину не дешево, как он сказал, дороже «Жигуля». Как раз во время последнего отпуска Ивана в том же самом городке, где его семья обосновалась после увольнения в запас отца, умерла его любимая тетка. И Ивану достался в наследство небольшой потрепанный школьный портфельчик. Он был набит монетами. В грязных мешочках, в замусоленных тряпочках, в разнообразных лоскутках, рассыпающихся от дряхлости. Наряду с обычным мусором сталинских, хрущевских и брежневских времен там были действительно ценные вещи. Иван показывал дирхем, дублон, талер и несколько византийских монет, а также мешочек с царским золотом. Воронин с интересом всматривался в увиденные в первый раз невзрачные монеты, имеющие такую ценность. И всё это ушло в обмен на дипломат с кодовым замком. Воронин сказал, что иметь такую вещь при себе хуже, чем атомную бомбу, но Иван ответил, что приобрел её с целью перепродажи с большим наваром, только надо знать, кому и как его перепродать, иначе можно остаться не только без рук, но и без головы.

Но продать чемоданчик он не успел, ибо грянула катастрофа. В тот год Иван ездил в отпуск в апреле. Вначале он был очень доволен, весел и много рассказывал о своей семье, но летом что-то случилось, и Иван стал хмурым и неразговорчивым, что-то его угнетало. 4 августа Воронин уходил на дежурство с утра. Было раннее воскресное утро, около восьми часов, Иван лежал, закутавшись в одеяло, отвернувшись к стене. Странно, ведь обычно в это время он уже делая зарядку в Лесном городке.

Воронин вполголоса сказал:

— Ну, я пошел.

Иван буркнул в ответ что-то невнятное.

Когда вечером после дежурства Воронин, открыв дверь в комнату своим ключом, вошел, то увидел, что Иван сидит на стуле за столом спиной к двери, положив голову на руки. Перед ним стояла пустая бутылка из-под водки. «Накушался!» — подумал Воронин. Подойдя ближе, он через плечо Ивана увидел на столе бумаги. Это была телеграмма: «Умерла Иринка. Похороны пятого. Срочно выезжай. Папа. Мама». Рядом лежало письмо, видимо, пришедшее намного раньше, ибо оно было потертым на сгибах и немного помятым. Воронин прочитал подчеркнутые слова: девственна, беременна. Ещё он увидел на столе мелкие стекляшки, вроде бы раздавленную ампулу и, обернувшись, заметил торчащий из-под подушки знакомый чемоданчик. Он застыл на мгновение, потому что у него перехватило дыхание, затем хотел броситься к двери. Но форточка была открыта, и он понял, что если бы было опасно находиться в комнате до сих пор, то бежать было бы уже поздно. Потом подошёл к Ивану и потрогал его за тяжёлое застывшее плечо. Всё было ясно.

Воронин быстро засунул в пластиковый пакет дипломат, смёл туда же газетой со стола стекляшки, подумав, добавил к ним и письмо. Во второй пакет он сложил из Иванова чемодана, стоявшего в платяном шкафу, все банки и высыпал туда же россыпь патронов.

Быстрым шагом пройдя в Лесной городок, пакет с патронами он спрятал в тайник, который заметил за несколько дней до этого, а другой пакет со злополучным чемоданчиком и письмом, положив в него увесистый булыжник и связав подвернувшимся под руку куском ржавой проволоки, зашвырнул в Рыжовский пруд, под дамбу, в самое глубокое место. Он не знал в тот момент, все ли делал правильно, но вот так тогда получилось. Впоследствии этот ингредиент сыграл свою роковую роль в зарождении Существа.

Потом Воронин пошёл на квартиру к командиру части и рассказал ему о том, что он увидел в комнате, придя с дежурства, конечно, не упоминая ни о дипломате, ни о патронах. Командир, глухо покашливая, несколько раз прошелся по комнате, затем сказал:

— Иди в кабинет начальника штаба, я ему сейчас позвоню, чтобы он туда пришёл, и подробно все изложи на бумаге. Иди!

Когда Воронин почти через час вернулся в общагу, там уже были командир, полковой врач Константиныч и, естественно, особист, который тут же увел Воронина на кухню, заставив всё ещё раз рассказать. И потом сказал:

— Найди в общаге свободную кровать, кто-нибудь обязательно или в отпуске, или в командировке, или на дежурстве. Будешь пока там спать, а мы тут пока поработаем, потом опечатаем. Пока из части — никуда. Может быть, понадобишься.

Через два дня приехал отец Ивана Василий Николаевич, а ещё через два дня, когда его сына после прощания погрузили на выделенную машину вместе с оградкой и надгробьем на могилу, срочно сваренными полковыми умельцами, он зашел к Воронину:

— Послушай, Володя, я уверен, что ты знаешь обо всём этом, чем я услышал здесь и чем я понимаю. Не мог Иван умереть от одной бутылки водки, не такое у него было сердце. Он, когда был последний раз в отпуске, очень хорошо о тебе отзывался. Говорил, как повезло, что у него такой друг. Ты должен понять, как тяжело мне, когда за три дня пришлось потерять и дочку, и сына. И как Иринка могла в таком лягушатнике потонуть, его же переплюнуть можно! И Иван сразу же! Я ведь прошел всю войну, видел смерть в разных обликах и много раз, так что должен понять, должен выдержать то, что ты мне объяснишь. Что, ничего не знаешь? И ничего не скажешь? Ну, так не дай Бог тебе в такую ситуацию попасть. — И он, тяжело подволакивая ноги, побрёл к двери. — А кстати, у Ивана было золотишко. Не знаешь? Ну, так Бог тебе судья.

Василий Николаевич, не оглядываясь, не поднимая глаз, медленно затворил за собой дверь.

И вот этот клад, память об Иване Мартяшкине, достал Воронин сейчас. Он нашел девятимиллиметровый патрон, а всё остальное спрятал на старое место. Долго перекатывал между пальцами смертоносный кусочек металла, а потом решительно зарядил пистолет и спустил курок. Щёлк! Осечка! Потом прицелился в можжевеловый скелет. Раздался выстрел, от скульптуры полетели куски, заклубилась пыль. Опять заложило уши. Все-таки «Макаров» в замкнутом пространстве или там, где со всех сторон отражается звук, здорово грохает, не то, что в тире — такой мягкий, вежливый хлопок.

Не успел пройти звон в ушах, как послышался хруст веток, чьи-то торопливые шаги, и на грудь Воронину бросилось задыхающееся, сопливое чудо — его сын Гришка. Не успев отдышаться, прижав мокрую щеку к груди отца, он торопливо залопотал:

— Пап, ты не попал? Ну и правильно, не надо стрелять белочек, их жалко! Я ведь вчера вечером просто так сказал, не подумав, что мне мопед хочется. Ничего мне не надо, лишь бы было всё нормально. Я сегодня утром ждал-ждал тебя, и уснул. И тут сразу же во сне Андрюшку увидел. Он оказал, чтобы я бегом бежал в Лесной городок, на наше место, и сказал тебе, чтобы ты не стрелял. Ты не сердишься на меня, пап?

Воронин сначала прижался щекой к мокрой, потной голове сына, потом подул на его макушку, прижался к ней губами и глубоко-глубоко вдохнул родной запах.

Постепенно Гриша успокоился. Перестало бешено колотиться сердце, как у загнанного зайчонка. Потом он хитренько посмотрел снизу вверх на отца одним глазом.

— Ты не сердишься, пап? И не будешь на меня сердиться?

— Это ты о чём?

— Подожди здесь. Я быстро. — И бросился в кусты. Вернулся он через минуту, таща за одну лямку вещмешок.

— Вот это я обменял на наши монетки.

Было у них с десяток советских серебряных полтинников двадцатых годов, да немного дал в свое время Иван — Николаевский рубль и несколько штук серебряной мелочи. Григорий вытащил из мешка сапёрную лопатку, небольшой топорик в чехле, фонарик и к нему еще пару батареек, моток бечёвки, фляжку с водой и маленький пакетик с десятком карамелек. Воронин сразу понял, что к чему.

Несколько дней назад он обмолвился сыну, что должен быта подземный ход — кабельный канал на огневую позицию, как раз в том месте, на которое сейчас наползла Сфера.

— Вот, папа! Пойдем Андрюшку спасать?

— Ну, хорошо. Попробуем…

Они быстро прошли по тропинке к разрушенной станции и через разрывы в проволочном ограждении вышли на антенный павильон. Немного сбоку от него, рядом с бетонной дорогой, Воронин подошел к металлическому листу, выкрашенному в зелёный цвет, и сдвинул его в сторону. Под ним была крышка люка с навешенным на петли замком. После двух-трёх ударов обухом топора замок отскочил, и Воронин поднял крышку. Показались металлические ступеньки, ведущие вниз, в темноту.

— Вот! Не страшно, сын? Нет? Ну, пошли!

Воронин включил фонарик и по ступенькам спустился в люк. 0н попал в маленькую комнату, посветил по стенам, нашел выключатель и зажег небольшой светильник на стене, закрытый плотным, пыльным стеклом. За отцом вниз спустился и сын. Воронин поднялся наверх, взял рюкзак и опустил за собой крышку люка.

— А если нас кто-нибудь закроет сверху, то как мы выберемся? — изменившимся голосом спросил Гришка.

— Не боись. Здесь выходы во все стороны. Вот этот коридор — на электроподстанцию, этот — к связистам, в линейный зал, этот — на командный пункт. А нам нужен вот этот. — И Воронин подошёл к квадратному проёму в стенах комнатки, повернул рубильник на правой стенке. Засветился ряд тусклых огоньков, уходящих вдаль.

В подземелье было довольно прохладно, Воронин снял китель и, подвернув рукава, надел его на сына.

— Пап, а у тебя там пистолет? Надень ремень на меня. — Воронин дважды обернул ремень вокруг сына, связав его портупеей. — Вот теперь я уже совсем не боюсь. Я теперь совсем как ты, папа!

Воронин накинул рюкзак на одно плечо и вошел в коридор. Для того чтобы было легче идти, он потихоньку рассказывал:

— А знаю я все это потому, что бывал уже здесь несколько раз. Служил здесь знакомый офицер, мы пришли в эту часть в один год. Так он по совместительству занимал должность кабельщика-техника и дератизатора.

— А что это такое «де-де…»?

— Это специалист по борьбе с грызунами, с крысами и мышами. Он каждый месяц ездил в Серпейск, в санэпидстанцию, привозил ящик отравы и раскладывал её в кулечках по кабельным каналам. А этих каналов здесь несколько километров. Правда, не все такие большие, как этот. Есть такие, что ползком еле проберешься, а есть, что просто вскрывают сверху. Вот видишь, вон там кулёчек с горошинками серого цвета, а рядом крыса валяется. Уже бывшая крыса.

— Пап, а зачем их отравляют? Их ведь тоже жалко.

— Они первые враги кабелей. Мышки обычно любят вот эти, тонкие. Там под оплёткой такой белый пластик есть, стирофлекс называется. Он для мышей лучше масла.

— Масла! Ха-ха. Хлеб с маслом…

— Да! А крысы всё жрут. И вот эти толстые резиновые кабели. А там внутри напряжение. Так несколько раз в год бывает замыкание. Хорошо, если не случится крупного пожара.

Так за разговорами пробирались вперёд. Правда, идти было нетрудно. Кабели были аккуратно развешаны на кронштейнах по стенам, только в нескольких местах на полу валялись не размотанные бухты провода, да в двух-трёх местах пришлось пробираться через завесы перепутавшихся кабелей: видимо, не выдержали нагрузки кронштейны.

Несколько раз попались ступеньки сварных лестниц, ведущие вверх. Воронин внимательно осматривал их, подсвечивая фонариком. Все они заканчивались люком, запертые снизу на задвижку. Это могло пригодиться.

— Пап! А ведь по этим лестницам сюда могут пробраться шпионы, американцы. Ведь мы где-то под Лесным городком.

— Видишь, они закрыты снизу, да и сверху их не видно — дёрн, трава. Чужие здесь не ходят.

Ну, вот и пришли! Бетонные стены коридора и потолок были разрушены. Далее путь перекрывала земляная осыпь, наискосок плотной пробкой перекрывая коридор. Воронин остановился. Сбоку к нему прижался Гришка. Помолчали.

— Пап, но у нас есть лопата.

— Попробуем…

Воронин взобрался на осыпь и попробовал лопаткой откидывать землю. Но уже сантиметров через двадцать встретилась плотная, фиолетовая, похожая на резину, скользкая преграда. Лопата не могла взять ее даже на миллиметр.

— Ничего, Гриша, у нас с тобой не получится…

Гришка вдруг зарыдал в голос, завизжал, закричал:

— Ах ты, гадина, нас не пускаешь?! Ты нам всю жизнь испортила!

Он схватил топорик, взобрался на насыпь и стал бить в небольшое окошко, очищенное отцом. Внезапно откуда-то раздался глухой гул, а потом громкое шипение. Коридор начал заполняться фиолетовым светящимся туманом. Гришка выронил топорик и, недвижимый, сполз на пол.

О том, что было дальше, Воронин помнил только небольшими обрывками. Как схватил сына на руки и почти бегом бросился назад. Как им удалось добраться до ближайшей лестницы; как, в кровь обдирая пальцы, открыл задвижку люка; как, упираясь плечами, руками, головой, с хрустом в позвоночнике, откинул крышку, а затем, глотнув свежего воздуха, опустился снова вниз и вытащил сына, — обо всём этом Воронин вспоминал как в бреду. Почему-то вспоминалось потом, что, как только он убрал ноги подальше от люка, с грохотом рухнула крышка, закрыв черневшее отверстие лаза, и долго-долго дрожали ветки небольшой ёлочки, росшей рядом.

Очнулся он уже тогда, когда солнце стояло высоко. На коленях у него спал сын, спокойно посапывая.

Тут он услышал стук каблуков по бетонной дорожке и голос:

— Джеки, Джеки, сюда. О, Джеки!

У Воронина засвербило в носу, и он громко чихнул. Раздался громкий собачий лай, и между ёлочками и кустиками показался огромный пес, большими прыжками сокращая расстояние между ними, заметно уменьшавшееся каждый миг.

Кто-то завопил:

— Джеки, фу! Джеки, фу!

Воронин схватил сына, пригнулся к нему, закрывая собой. Он успел заметить, как пёс взвился в воздух в последнем прыжке. Но что-то остановило его на лету, скрутило узлом и швырнуло оземь. Тут на тропинке показалась женщина. Она остановилась, прижала руки к груди, побледнела, переводя округлившиеся глаза со своего Джеки на Воронина со спавшим у него на руках сыном. И вдруг завизжала. Воронин хотел сказать:

— Что визжишь, дура! Не видишь, что сын спит?

Но женщина развернулась и бросилась бежать. Джеки встал и медленно поплелся за ней, подволакивая задние лапы. За ним оставалась кровавая дорожка. А Гришка проснулся.

 

40. Сфера

Сколько тревог и волнений навалилось на наших путников за каких-то пару часов, с тех пор, как они покинули церковь! Усталый мозг уже отказывался вмещать в себя все эти неприглядности и ужасы, царившие на улицах села. Андрей впал в мрачное состояние духа и шагал вперед молча, стиснув зубы; Игорь был готов то плакать, то смеяться и постоянно нёс какую-то ахинею, лишь бы не молчать, лишь бы нарушить разлившуюся в окрестностях тишину, которая комариным писком звенела в ушах. И только Горелов сохранял самообладание, понимая, что их миссия еще далека от завершения.

— Как там наши-то, в церкви? — тараторил Игорь, забегая вперед и преданно заглядывая в глаза учителю. — Не вернуться ли нам назад, как вы считаете, Виктор Александрович?

Учитель промолчал и только отрицательно мотнул головой.

— Ты что, Метис, сдрейфил? — одернул его Андрей.

— Ничего не сдрейфил!.. Просто устал маленько… Виктор Александрович, как ваша нога? Идти можете? — Он заметил усилившуюся хромоту Папы Карло и теперь хватался за нее, как за спасительный шанс.

— Не беспокойся, Игорёк, со мной все в порядке. Пойми, нам необходимо сегодня побывать в сельсовете и у военных, иначе потом может быть поздно. А насчет наших не переживай, Юра с Витей разберутся, что к чему.

После увещеваний учителя и друга Игорь прекратил приступы малодушия и взял себя в руки, по крайней мере, внешне.

Возле сельмага царило нездоровое оживление: замки сорваны, стёкла разбиты, все двери настежь. У центрального входа тарахтел и отравлял воздух сизыми выхлопами старенький ЗИЛ.

В его кузове беспорядочной грудой громоздились мешки, банки, коробки со всяческой снедью. Шофера за рулем не было, и у Андрея мелькнула шальная мысль.

— А не попробовать ли нам… Мы в школе автодело изучали. На практике я даже «пятерку» получил… Так что…

Но замыслам его пока не было суждено сбыться, поскольку из чрева магазина раздался лязг, грохот, скрежет, звон битого стекла и шум потасовки, и через мгновение на крыльцо выкатился ревущий, воющий, матюгающийся клубок, состоящий из двух колхозных мужичков.

— Васька, мать твою, убью, зараза!.. Цельный ящик водяры грохнул!.. Да за это я тебе!.. Я тебя!.. — орал один из них, отчаянно обрабатывая голову и плечи поверженного соперника пудовыми кулаками.

— Петька, ты что, охренел?! Я просто… спотыкнулся, — оправдывался другой, закрывая плешивый череп руками и отчаянно отбрыкиваясь ногами. — Что тебе, водки жалко?.. Да там её хоть вусмерть упейся!

Между тем Петька надежно оседлал Васькину грудь и уже занес кулак для решающего удара, но тут увидел посторонних. Поднявшись на ноги, отряхиваясь и оправляясь, оглядел исподлобья старика и двух пацанов и процедил сквозь прокуренные зубы:

— А вы кто такие будете? Чего нужно? И вообще, что это вы здесь делаете?

— Этот же вопрос я хотел бы задать и вам, любезнейший! — откликнулся Пала Карло, опершись обеими руками на посох и скептически поглядывая на своего оппонента. — Но впрочем, извольте. Я учитель физики Горелов Виктор Александрович, а это мои ученики Андрей Воронин и Игорь Мусаев.

— Механизатор Погоняев, — церемонно расшаркался Петька. — А эта вот жертва аборта — водитель Хохлов.

— Что же вы, товарищи, мародерством занимаетесь?

— Каким таким мародерством? Выполняем приказ Хозяина!

— Да что же это за Хозяин за такой, разрешите полюбопытствовать?

— А чего же, полюбопытствуйте. Такое уж ваше дело учёное — любопытствовать, — прогундосил подошедший плешивый Васька, утирая промасленным рукавом комбинезона разбитый нос. — Хозяин? А это, понимаете, как посмотреть, кто такой Хозяин… С одной стороны, это директор колхоза, то бишь председатель, с другой — председатель же сельсовета, с третьей…

— Кончай трепаться, философ, — одернул своего не в меру разговорчивого приятеля Петька. — А вам, собственно говоря, какое до этого дело?

— Нам нужно встретиться с представителями советской власти, чтобы определиться с обстановкой, — дипломатично ответил Горелов.

— А чего же, это можно. Тем более все начальство сейчас в сельсовете заседает… Они там третьи сутки водку глушат. Так что найдете всех в лучшем виде… Ну что, Васька, мировую?.. — Он вынул из кармана початую бутылку водки и, запрокинув голову, сделал пару внушительных глотков, выдохнул, крякнул от удовольствия и занюхал рукавом.

— Нельзя мне, я же за рулем!

— А вы, интеллигенция, не желаете?

— Нет, спасибо. Не могли бы вы нас подкинуть до правления?

— Это мы легко… Сейчас как раз туда «боеприпасы» повезем, — махнул он головой на переполненный кузов, хитро осклабившись. — Батальоны просят огня!.. У них там пьянка-гулянка полным ходом… Заседание комитета спасения называется… Вот умора! Они и афишки уже отпечатали да по всему селу развесили. Не читали? — И он протянул Горелову бумажку. Папа Карло, расправив её и держа на вытянутых руках, прочёл текст, заголовок которого был отпечатан через трафарет красной краской.

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

ЖИТЕЛИ РЫЖОВО И ГОСТИ СЕЛА!

В условиях природного катаклизма, произошедшего по неясным пока причинам и повлекшего за собой человеческие жертвы и значительные разрушения, Рыжовский сельский Совет берёт на себя всю полноту власти и ответственности. Совместно с правлением колхоза «Верный путь» организован Комитет спасения, призванный координировать действия, направленные на устранение последствий стихии и обеспечение порядка.

Призываем всех собраться в здании сельсовета, при себе иметь документы, теплые вещи и съестные припасы. Будут организованы бесплатные обеды и обеспечена вооруженная охрана и патрулирование улиц.

Все подозрительные личности будут задерживаться, все незаконно присвоенное имущество — изыматься. Свободное передвижение по селу к окрестностям — только по пропускам, завереннымпечатью сельского Совета и подписями членов Комитета.

Председатель Рыжовского сельсовета

С. К. ЕВДОКИМОВ

Председатель колхоза «Верный путь»

Д. А. АБРОСИМОВ

— Что же, понятно, — вздохнул Горелов, возвращая воззвание Петьке, и тот, порывшись в карманах, извлёк на свет картонную коробку, вытряхнул из нее на ладонь несколько ржавых канцелярских кнопок и, отойдя к дверям магазина, принялся старательно пришпиливать листок бумаги, а затем, полюбовавшись на свою работу, вернулся к остальным.

— Нам велено расклеивать афишки во всех общественных местах, — пояснил он. — Для оповещения народа.

— Что-то я не заметил на воззвании подписи председателя парткома, — скептически заметь учитель. — Ведь, как я понимаю, народ и партия всё ещё едины?

— Единее некуда, — откликнулся Петька. — Только вот с единством незадача вышла. Партбосс со своей секретуткой намедни в райцентр укатил, на партконференцию… А вы, я вижу, фронтовик. Что же, уважаю! У меня у самого батя на фронте погиб. Так что же, надеюсь, ваша просьба остается в силе? Тогда залазьте, сейчас поедем в сельсовет. Мы с вами, ребята, сядем в кузов, а вы, учитель, садитесь в кабину. Давай, Васька, трогай! Да поосторожней, уважаемого человека везём. Так что особливо не гони.

Горелов, заметив сомневающиеся взгляды ребят, утвердительно кивнул им, с помощью Васьки тяжело взгромоздился на сиденье автомобиля. Андрей с Игорем мигом перемахнули через борт и уселись на ящиках. Следом забрался Петька и, подмигнув ребятам, несколько раз стукнул кулаком по давно некрашеной, со следами ржавчины, кабине.

— Поехали!

Хлопнула дверца со стороны водителя, и дышащая на ладан старенькая машина, содрогнувшись всем своим металлическим нутром, кашляя сизым дымом, тронулась с места. С натугой взяв очередной подъем, она выползла на ровный участок дороги

Водитель Васька, пижонски крутя баранку одной рукой, а другую с зажжённой папироской выставив в окно, что-то недовольно ворчал, шмыгал разбитым носом и то и дело поглядывал на своего пассажира. Видно, что-то хотел спросить, да всё никак не решался.

Горелов, заметив Васькины мучения, первым нарушил молчание:

— Вы что-то хотели?

— Д-да… то есть нет… то есть да. Я вот что хотел спросить: надолго это с нами? — Он неопределенно махнул рукой на окрестный пейзаж. — Ну, вся эта, извиняюсь за выражение, хренотень. Мужики разное говорят…

— И что же говорят мужики? — полюбопытствовал учитель.

— Да разное… Что это, мол, пришельцы начудили. Или что это всё происки империалистических хищников. Он на нас бонбу секретную сбросили — и вот результат. Всех наших по этим пузыря мыльным рассадят, а потом поодиночке перешлёпают. Как говорится, разделяй и властвуй. А еще болтают, что это наказание Божье за грехи наши … Сам-то я ни в Бога, ни в чёрта не верю, — не без гордости заметил Васька. — А мужики сумлеваются… Что говорит по этому поводу современная наука?

— Современная наука по этому поводу молчит, — глубокомысленно изрёк Папа Карло. — Имея козыри на руках, он, разумеется, не собирался раскрывать их первому встречному, а потому отделался общими словами. — Прежде всего, нам неизвестны причины произошедшего. Так что можете рассматривать данное явление как чудо, или, по научному выражаясь, феномен.

— Чудо, говорите? Феномен? А разве чудеса бывают?

— Оказывается, бывают! Пока какое-либо явление не получило рационалистического толкования, оно воспринимается людьми как нечто сверхъестественное, как чудо.

Вскоре подкатили по старинной дубовой аллее, изрядно загаженной колхозным скотом, к белевшему сквозь вековые кроны зданию сельсовета. Васька лихо затормозил у крыльца.

— Прибыли!

На ступеньки выбежал суетливый мужичок в цивильном костюме, впрочем, довольно засаленном и помятом, замашками своими похожий на колхозного счетовода.

— Васька! Петька! Где вас черти носят? Скорее разгружайте машину — и на общее собрание!

Но, заметив посторонних, осекся, сделал неуверенный шаг назад и даже присел от удивления.

— А эт-то кто такие? — Справившись с волнением, счетовод приободрился, приосанился и испытующе вперил взор в непрошенных гостей.

Учитель представился сам, представил своих подопечных и вопросительно посмотрел на счетовода.

Тот замялся, снова засуетился, всплеснул ручонкам и, приняв решение, юркнул в двери, бросив через плечо:

— Ждите, я доложу!

– Однако, — протянул Андрей, недоуменно пожимая плечами. — Ну и порядочки у них здесь! Не соблаговолят ли почтенные члены комитета удостоить наши скромные персоны высочайшей аудиенции?

Риторический вопрос повис в воздухе. Пала Карло и Метис хранили молчание. Не шумела листва вековых дубов, воздух, казалось, превратился в густой сироп и с трудом проникал в лёгкие. Всё замерло, как перед грозой. И только Васька с Петькой, тихонько переругиваясь, возились в кузове грузовика.

Вскоре счетовод вновь возник в дверном проёме в сопровождении двух дюжих молодцев, похожих друг на друга как две капли воды: квадратные плечи, бритые затылки. Это были братья Самойловы, кооператоры, промышляющие торговлей в Серпейске и приехавшие недельку-другую погостить у тётки. Новая порода людей, подумал Андрей, где только таких производят? Он ещё нашел в себе силы негромко пошутить:

— Императорская гвардия!

— Знать бы только, кто император, — так же негромко парировал Метис.

Счетовод, скова напустив на себя начальственный вид, велеречиво изрёк:

— Виктор Александрович, ребята, добро пожаловать в Рыжовский сельский Совет! Члены Комитета спасения готовы принять вас. — И приглашающим жестом указал на дверь. Только что не раскланялся! Только что традиционные русские хлеб-соль не поднёс на серебряном блюде, накрытом расшитым полотенцем! Счетовод в очередной раз сменил выражение подвижного лица, и теперь так и лучился добродушием гостеприимного хозяина. Непроницаемые физиономии каждого из квадратных молодцев резко контрастировали со столь любезным приглашением.

— Эх, не нравится мне всё это, — вздохнул сокрушенно Метис. Но делать нечего: назвался груздем — полезай в кузов. Счетовод семенил впереди, указывая дорогу по коридору, увешанному портретами передовиков производства. Здесь направо, пожалуйста, сюда. Два брата-квадрата неотступно следовали сзади, их холодные серые глаза сверлили затылки гостей, их горячее дыхание подгоняло пленников вперед.

Счетовод распахнул дверь, обитую черным дерматином и уже украшенную напечатанной красной краской через трафарет табличкой: «Комитет спасения». Учитель с ребятами ступили на порог комнаты, украшенной красной ковровой дорожкой, упирающейся в массивный дубовый стол под красным же сукном, за которым восседали…

Горелов сначала не поверил глазам своим. Сердце гулко бухнуло в груди и провалилось куда-то в пятки. За столом восседали двое доблестных кагэбэшников — Дед и Лейтенант — и ещё двое незнакомых представительных мужчин, очевидно, председатель колхоза и председатель сельсовета. Впрочем, на этих Горелов не обратил особого внимания — только взглядом скользнул — и снова упёрся в недобро сверкнувшие исподлобья, из-под клочковатых седых бровей стальные глаза Деда, холодные глаза убийцы и палача.

Тем временем два брата-квадрата неслышно выросли за спинами наших путешественников, отрезая им путь к отступлению.

 

41. Вне Сферы. Капитан Воронин

Едва Воронин пришёл домой, как к нему заявился врач части Константиныч. Он долго молча всматривался в капитана, а потом сказал:

— Я вижу, что тебя совсем заездили на службе. Тебе надо отдохнуть. Давай сделаем так. Сейчас идет машина в вышестоящий штаб. А там я свожу тебя в госпиталь. Думаю, удастся оформить освобождение на месячишко. Я сам поговорю со специалистами, а ты не особенно расстраивайся, молчи больше, говори, что сильно болит голова и что устал очень. А на обратном пути покажу тебя своему другу, он работает в клинике.

Воронин не знал, что на него уже заведено дело, по которому даже в нормальный дурдом не возьмут. Там была и медицинская характеристика, и служебная, и даже два-три доноса, хранившихся до того у особиста. Какую-то бумажку добавил и начальник госпиталя, звонивший в присутствии Воронина по нескольким номерам, но нигде в течение текущей недели места не освобождались.

На обратном пути машина свернула с шоссе где-то возле правления колхоза «Верный путь» на просёлок. После езды по довольно сильно разбитой дороге через поля и небольшие берёзовые рощицы, минут через двадцать подъехали к группе одиноко стоящих домов, по виду похожих на заброшенную дворянскую усадьбу. По полузаросшим аллейкам с чахлыми деревцами слонялись странно одетые и странно ведущие себя личности.

Константиныч провёл Воронина в облупленное двухэтажное здание. Через полутёмный, пахнущий гнилой сыростью коридор прошли в маленькую, с одной продранной кушеткой, комнатку с тускло горящей, засиженной мухами лампочкой.

— Посиди здесь, подожди, — сказал Константиныч и вышел в другую дверь, на которой не было никакой надписи. За дверью послышались глухие голоса, затем выглянул Константиныч и кивком позвал Воронина за собой.

Сидящий за столом седой человек в белом халате мельком взглянул на Воронина через очки. «Раздевайся», — кивнул на кушетку, не менее древнюю по внешнему виду, чем в прихожей, и продолжил шуршать лежащими перед ним бумагами.

Осмотр закончился довольно быстро. Всё было как обычно: поколачивания, покалывания, чиркания карандашиком и т. д.

Воронин вернулся в знакомую уже комнатку, уселся на знакомую кушетку и откинутся к прохладной стене, выкрашенной в какой-то буро-непонятный цвет, видимо, уже несколько лет назад. Сквозь неплотно прикрытую дверь были слышны голоса: плохо различимый, вполголоса, бубнёж Константиныча и отчётливый, резкий, не привыкший сдерживаться в собственном кабинете голос хозяина. Воронин не особенно вслушивался, ему было всё равно, тем более что внимание как бы уплывало временами, хотелось спать. Но кое-что можно было разобрать:

— Нет, Константиныч, ты меня на это дело не сватай. Ну что ж из того, что я помог тебе прошлый раз?! Что же было тогда? А! Два солдатика, помню-помню, один совал проволочки в розетку. А другой? Да, другой искал Гитлера в кабельных каналах. Ну, тот раз я тебе помог как бывшему однокашнику. Тогда было ясно, что солдатики только «косили», придуривались. А здесь совсем другое дело, человек здоров, только устал очень, заездили его вконец. Отдохнёт, всё восстановится. Да ты мне не толкай эти бумажки. Что? Говоришь, что всё согласовано с особым отделом? Вот этого ты мне не должен был говорить! Ложил я на ваш особый отдел. Клал! Понял? Вот когда ты заходил сюда, обратил внимание на двух мордоворотов с покарябанными рожами? Только до твоего приезда мы четыре часа не могли перевести одного моего пациента с одного места на другое, пока не сняли решётки с окон и не подогнали спецмашину. Понял, какой у меня контингент? А ты тут... Ну, давай дёрнем. (Звяк-звяк. Буль-буль). Что, вообще не принимаешь? Ну и дурак! Да, я слышал, что тебя по кускам собирали, когда ты на северах с вертолетом грохнулся. Так ведь собрали же! Тем более лечиться надо. А это что за фокус? Ты мне конвертов не предлагай! Отдай их назад. А если хочешь, приезжай ко мне на выходные, махнём в столицу, там есть у меня несколько нормальных точек. И этого не можешь? Машка не пускает? Конечно, это причина! А на будущее ко мне с этими филькиными бумажками не приезжай. В эту клинику можно попасть только по направлению вашего головного Темногорского госпиталя. Уяснил? Ну, бывай!

Как добрались до части, Воронин не помнил, так как ему что-то вкололи, и он всю дорогу в машине проспал. А через несколько дней пришёл приказ о его переводе в другую часть. Кто тут и как подсуетился, история умалчивает, да это и не важно.

 

42. Сфера

Дружной компанией ребята расположились у разведенного неподалеку от церкви костерка. На время разведывательной экспедиции, ополовинившей их силы, пост с колокольни сняли, поэтому все были в сборе. Красное пламя в фиолетовых сумерках отбрасывало на лица причудливые блики, дым в неподвижном воздухе столбом поднимался вверх. Тихо и тревожно было вокруг, только потрескивали в огне угольки да голосила в прибрежных кустах ошалевшая птица, перепутавшая день и ночь.

Самое время для страшных сказок. Да только вот действительность была страшнее любой сказки.

На время отсутствия Игоря обязанности повара взял на себя Витька, вот только шашлыки у него то подгорали, то оказывались недожаренными.

— Эх, жаль, нет здесь Метиса, — сокрушался незадачливый кулинар, раздавая по кругу шампуры, и с особой почтительностью, чуть ли не с церемониальным поклоном — Ксюхе, за которой с момента её появления начали ухаживать все без исключения мальчишки, даже малолетний Любимчик Пашка. Девочка с благодарностью принимала знаки внимания, никому не отдавая предпочтения, и всё больше молчала, приглядываясь к новой компании. Витька протянул шампур и бабе Маше, но та сокрушённо покачала головой:

— Да что ты, внучок, я ведь ровесница века, у меня и зубов-то давно не осталось, чтобы мясо жевать. Я уж лучше компотика отведаю. — Она протянула руку к банке консервированных ананасов, к которым в последнее время весьма пристрастилась.

Ребята поначалу с опаской относились к старухе, чему в немалой степени способствовали многочисленные слухи, распускаемые про Чёрную попадью досужей молвой. Но на деле она оказалась нисколько не страшной, даже наоборот. К Ксюхе она относилась, как к своей родной внучке, время от времени жалостливо причитая:

— И натерпелась же ты, бедненькая! Ишь, люди нынче пошли, чистые супостаты… Да и раньше всякие бывали, — добавляла она, поминая свою нелёгкую судьбину.

Пока честная компания сосредоточенно жевала, Пашка и Колюшка носились вокруг костра, играя в салочки. И тут Ксюха нерешительно нарушила молчание:

— Я, кажется, начинаю кое-что вспоминать… Баба Маша, Юра, Витя, ребята, тут такое дело… — Она шмыгнула носом, закрыла лицо руками и так с минуту просидела в глубокой скорби, собираясь с силами. Баба Маша коричневой сухонькой ладонью, испещренной глубокими морщинами, погладила её по голове, подбадривая и успокаивая. Ксюха судорожно вздохнула и начала свой рассказ с того самого момента, когда они с Максимом отбивались в подвале от его непутёвых корешей. Ребята внимательно слушали, Витька даже рот раскрыл от изумления и комментировал историю негромкими репликами: «Вот это да!», «Ну, дает!». Даже Любимчик и Колюшка прекратили игру, уселись в общий круг у костра и не сводили с загадочной гостьи глаз.

Когда Ксюха закончила свое печальное повествование, слушатели ещё долгое время хранили молчание, переваривал сказанное. Баба Маша украдкой утерла кончиком платка слезинку, скатившуюся из уголка глаза. Ксюха сидела, скрестив такие тоненькие, но такие сильные ручонки на исцарапанных коленях, опустошённая и выжатая вновь пережитым прошлым.

И тогда слово взял Юрка, в отсутствии Горелова единодушно признаваемый главным в их компании.

— Спасибо, Ксюша. Твой рассказ позволяет всё более-менее расставить по местам. Конечно, мы кое-что уже слышали от Гришки, который познакомился с Максом в трудовом лагере. Сам Макс особенно не любил распространяться об этой истории. Они на этот раз не пошли с нами на пруды, потому что Гришка заболел, а Макса накануне выхода определили в интернат. Как все-таки все загадочно получается? Прямо как в романе детективном!

— Дефективном… дефективном! — радостно залопотал Любимчик Пашка, и только Колюшка поддержал нелепые слова взрывом гортанного хохота.

— Попрошу тишины! — оскорбился Юрка и, выждав мгновение, продолжил. — Как в романе: тут тебе и спецслужбы, и наши, и забугорные, и существо-мутант. Даже не роман, а страшная сказка. И чем дальше, тем страшнее… А теперь, Ксюша, в ответ на твою историю — история наша.

И он начал четко и последовательно, в строгом хронологическом порядке излагать события последних месяцев, имевшие место быть в военном городке Серпейске под несчастливым порядковым номером 13, но снова был остановлен самым неделикатным образом, а именно тычком Витькиного локтя в бок и скептическим похмыкиванием друга.

— Слон, нечего здесь толкаться и хмыкать. Я, конечно, понимаю твою опаску, но не разделяю ее. И хочу категорически тебе об этом заявить. Прямо здесь и сейчас. Раз и навсегда. Мы приняли наших гостий под свой кров, разделили с ними нашу скромную трапезу, выслушали их версию событий. Так почему мы не должны доверять нашим вновь приобретенным союзникам? Думаю, Пала Карло… то есть Виктор Александрович… одобрил бы моё решение, — растекался мыслию по древу Юрка, украшая свою эмоциональную речь тропами, фигурами и прочими риторическими ухищрениями, чем вызвал одобрительный взгляд Ксюхи и недовольное бурчание Витьки.

— Ишь, павлин-мавлин, распустил хвост, — в сердцах пробормотал Слон.

— Па-а-апрашу! — отозвался оратор и уже без помех закончил свой экскурс в недавнюю историю.

— Теперь и мне многое стало ясно, — произнесла задумчиво Ксюха. — Спасибо тебе, Юра, за доверие и откровенность. Конечно же, мы вам не враги. И сражаться, если придется, будем по одну сторону баррикад.

Между тем Пашка и Колюшка, за непродолжительное время успевшие сдружиться и отлично ладившие друг с другом, хитро переглянулись и затянули какую-то немудрящую детскую песенку, причем солировал Пашка, а Колюшка радостно и самозабвенно подхватывал окончания и повторы. Медведь наступил ему на ухо, и он вел простенькую мелодию, поминутно фальшивя, что, впрочем, никоим образом не портило новоприобретенным друзьям удовольствия от совместного музицирования. Чего нельзя было сказать об окружающих. Их общее мнение авторитетно высказал Юрка:

— Не время для песен!

— Ну, зачем ты так, Юра? — сказала Ксюха. — Пусть бы себе забавлялись, кому они мешали?

Юрка густо покраснел и потупил взгляд, но потом, чтобы поднять пошатнувшийся было авторитет, прикрикнул на двоих корешей, отошедших от костра и снова затеявших какую-то новую забаву:

— Осторожнее там! И далеко не отходите!

Спасти честь друга вызвался Витька:

— Понимаешь, Ксюша, у Цапела идеальный слух, он даже в музыкальную школу ходил, правда, бросил. Поэтому он не выносит, когда фальшивят в его присутствии.

— Ладно, проехали! — отмахнулся Юрка, вновь приобретая уверенность в себе.

— Да что вы, внучата, перестаньте ссориться, — всплеснула руками баба Маша, с укором поглядывая на ребят.

Тут Ксюха резко вскрикнула и отшатнулась в сторону, чуть не опрокинувшись набок, но вовремя опёрлась на инстинктивно выставленную руку. Юрка с Витькой с обеих сторон бросились ей на помощь.

— Ксюша, Ксюша! Что случилось? — обеспокоенно зачастили они, наперебой предлагая свои услуги. Привлечённые переполохом, к костру вернулись Пашка с Колюшкой и бестолково засуетились рядом.

С лицом Ксюхи происходило что-то странное. Румянец в мгновение ока покинул ее щёки, кожа приобрела мертвенно серый оттенок, под ней заходили желваки. В повисшей тишине она заскрипела зубами, и этот звук был самым ужасным. На лбу и висках девочки выступили мелкие капли пота, зрачки расширились и уставились в бесконечность.

— Спокойно, спокойно, внучата! — Голос бабы Маши звучал негромко и умиротворяюще. Она придвинулась к девочке и обняла её за плечи. — Сейчас это пройдёт. С ней такое уже бывало.

И действительно, через пару тягостных минут Ксюха вышла из транса, несколько раз глубоко вздохнула и негромко проговорила:

— Вашим друзьям грозила опасность… — Постепенно её ясная речь сменилась невнятным бормотанием. — Магический посох… Переходящее Красное Знамя… агенты КГБ… Комитет спасения… Папа Карло… Папа Карло… Андрей… машина… поехали! — И она забылась тяжёлым сном на заботливых руках бабы Маши.

Витька вскочил на ноги, порываясь куда-то бежать, кого-то спасать, с кем-то драться, но был решительно остановлен Юркой:

— Слон, стой! Куда ты? Ты же слышал, она сказала «грозила». Значит, теперь все в порядке… Тем боле, Пала Карло дал на этот счёт ясные инструкции: до их возвращения оставаться на месте, охранять людей и имущество, — и, упреждая готового протестовать Витьку, добавил: — Пойми, Слон, это не трусость. Взвесь все «за» и «против». Ну, куда мы попрёмся всем табором, с малыми детьми, дурачками, девчонками и старухами? А оставлять их на произвол судьбы мы тоже не имеем права. Так что нам остается только ждать.

Любимчик с Колюшкой тем временем отошли в сторонку и встревоженно объяснялись друг с другом на одном им понятном языке. Дурачок, озабоченно почесывая плешивый затылок, шамкал беззубым ртом:

— Стьянная девоцька… Подалок… Цюзая… Помозет!.. Помозет!

И Пашка, как собачонка скача вокруг своего скорбного рассудком друга, радостно вторил:

— Помозет! Помозет!

Конечно, Колюшка и в бытность свою колхозным бригадиром владел только двумя языками — русским и русским матерным, а отнюдь не античными. Но на одном из них имя Ксения означало одновременно и «подарок», и «чужая».

 

43

— Ба, знакомые всё лица, — сказал Дед, осклабившись и расставив руки будто бы для дружеского объятия. Но только разве что он сам мог почитать свою крокодилью ухмылку не лишённой некоторого обаяния. Одновременно он незаметно кивнул квадратам, и те изобразили полную боевую готовность за спинами пленников — почетный караул, без которого вполне можно было бы обойтись. — На ловца и зверь бежит, — добавил он свою любимую поговорку. И то верно, был он знатным ловцом, рекордсменом среди всех охотников на двуногую дичь, чего добивался редкостной беспринципностью, подлостью и жестокостью. И в продолжение всей своей многолетней службы в органах проникся искренним убеждением в том, что для достижения цели все средства хороши. Что победителей не судят.

Учитель молча озирал стол с местами прожженным красным сукном, переполненную окурками пепельницу, ополовиненную бутылку водки «Столичная», четыре заляпанных граненых стакана, блюдечко с голубой каемочкой с отбитым краем, в которой грустно сохли бутерброды с сыром и колбасой — и в нём медленно, но верно закипала черная ярость. Молчали и ребята, время от времени бросая робкие взгляды на учителя. Молчали и члены Комитета спасения, изрядно принявшие на грудь, каковое обстоятельство выдавали тронутые нездоровым багровым румянцем щеки и носы, и масляно блестевшие глаза. Молчал и Лейтенант, рассеянно вертевший в крепких пальцах вымпел Победителя социалистического соревнования, украшавший председательский стол. Только Дед, радостно потирая руки и плотоядно усмехаясь, продолжал свою застольную речь:

— Какие люди к нам пожаловали! Заходите, гости дорогие, присаживайтесь к столу, не побрезгуйте угощением. Как говорится, чем богаты, тем и рады…

— Хватит ваньку валять! — прервал его затянувшийся спич Пала Карло. — Мы к вам в гости не напрашивались…

— Вот мы как заговорили, — зловеще протянул Дед, продолжая скалить зубы. — Ну что же, не нравится наше угощение — извольте к делу. Дошли до нас слухи, что есть у вас некая тетрадь, содержащая весьма интересующие нас сведения. Желательно было бы эту, хе-хе, тетрадочку заполучить… Что ж вы молчите, Виктор Александрович, будто в рот воды набрали? Вы о детях подумайте, об учениках ваших…

— Или об ученых в Доме культуры, — выдавил из себя Папа Карло и в гневе ударил посохом в паркетный пол. Дед распахнул пиджак, нашаривая в наплечной кобуре пистолет. И тут началось! Позже участники событий очень по-разному описывали произошедшее вслед за этим.

Как только квадраты с поразительной для их комплекции грацией прыснули в разные стороны, уходя из предполагаемого сектора обстрела, время для Папы Карло и его верных учеников будто остановилось. Горелов почувствовал, как посох в его руках оживает, напитываясь благородной яростью своего хозяина. Простой кусок дерева, бывший когда-то древком переходящего Красного Знамени, завибрировал, подскочил в воздух, с неимоверной силой увлекая за собой державшую его руку, и начал выписывать в воздухе загадочные движения — петли, спирали, круги, словно наделенный собственной волей. Одновременно с этим посох засиял интенсивным фиолетовым светом, посылая в пространство расходящиеся концентрические волны, сметавшие все на своем пути. Сидящие за столом были лишены возможности наблюдать за загадочными эволюциями посоха. После удара об пол их просто сбросила с мест и разметала по разным углам кабинета неведомая сила, подобная порыву ураганного ветра. Деда вместе со стулом, с которого он начал грозно подниматься, швырнуло в окно. В облаке стеклянных осколков и древесных щепок он являл собой картину не менее впечатляющую, чем ведьма в летающем гробу из гоголевского «Вия». На его счастье, этаж был первым и он пока был жив, чем принципиально отличался от пресловутой панночки. Лейтенант отделался легким испугом и легкими же ушибами, приваленный сверху дубовым столом с треснувшей по всей длине столешницей. Члены Комитета спасения товарищи С. К. Евдокимов и Д. А. Абросимов, усыпанные, как новогодняя елка серпантином, обрывками почетных грамот, дипломов, наглядной агитации, графиков выполнения и перевыполнения плана, красиво отдыхали в углу у сейфа, причём у одного в руках красовался рухнувший с гвоздика парадный портрет генсека, а второй, как паранджой, был укрыт с головой картой Советского Союза, разорванной по диагонали, от Мурманска до Владивостока. За спиной Горелова и ребят медленно оседали по стеночке квадраты, до этого казавшиеся неуязвимыми, как Брюс Ли и Джеки Чан.

Посох закончил свою разрушительную работу и успокоился, затих в ладони Палы Карло. Из соседней двери выглянула изумлённая секретарша — глазища по полтиннику, пальцы вымазаны красной краской, видимо, переполох оторвал ее от тиражирования очередного воззвания к народу, крашенные под блондинку волосы дыбом, — всплеснула руками и тонко и пронзительно, как раненый заяц, заверещала. Под аккомпанемент ее криков, перемежающихся судорожными всхлипами, наши разведчики благополучно покинули логово временно недееспособного, но все ещё смертельно опасного врага.

— Ребята, бегом на выход! — скомандовал Папа Карло. Отважная троица поспешно ретировалась из кабинета председателя сельсовета, только благодаря счастливой случайности не ставшего для нее роковой ловушкой. Но и отступая, сохраняли четкий боевой порядок: впереди, вобрав голову в плечи и растопырив локти, шел Игорь; за ним, всё более заметно прихрамывая и опираясь на чудодейственный посох, снова используемый по прямому назначению, ковылял Виктор Александрович; Андрей прикрывал тылы, то и дело тревожно оглядываясь. Маршрут был знаком: мимо портретов передовиков производства (свинарка Манькина, пастух Петров, механизатор Левченко), вот сюда, а здесь, пожалуйста, налево и к выходу. Торопливо ссыпались по ступенькам. И уперлись в дверцу кабины колхозного ЗИЛа. На удачу, рядом никого не было. Петька с Васькой, услышав шум-гам-тарарам и звон разбитого стекла, на время отложили разгрузку и бросились за угол, где застали лежащего на спине среди обломков оконной рамы Деда и суетливо и бестолково кинулись помогать ему подняться на ноги.

Андрей распахнул дверцу машины с водительской стороны. Мотор был заглушен, но ключ торчал в замке зажигания.

— Виктор Александрович, Игорь, садитесь! Я сумею, я смогу!

Грузовичок завелся с третьего раза, и Андрей в три же приема (магическое число!) вырулил с тесного пятачка у сельсовета и с трудом вписался в поворот на подъездную аллею. Сначала ЗИЛ цеплял обочины и двигался рывками — сказывалась неопытность водителя, — но потом выровнял движение и набрал ход. В зеркало заднего вида Андрей заметил три или четыре бегущие фигуры, преследующие беглецов. Раздались резкие щелчки пистолетных выстрелов.

— Пригнитесь! — прокричал Андрей, а сам навис над баранкой и утопил педаль газа. Одна из пуль выбила щепки из заднего борта, вторая вдребезги разнесла левый габарит, третья с визгом отрикошетила от крыши кабины и ушла вверх. То ли расстояние было слишком велико для прицельной стрельбы, то ли преследователи не успели оправиться от магического ужаса, но беглецам удалось уйти без потерь.

Андрей миновал приусадебный парк и вырулил на проселочную дорогу.

— Куда теперь, Виктор Александрович?

— Заедем к военным, — учитель кивнул в сторону куполов радаров, показавшихся из-за холма, — и обратно в церковь.

Правда, оптимизма в его словах значительно поубавилось, и он медленно, но верно приходил к выводу, что в нынешней ситуации приходится рассчитывать только на самого себя. И на своих верных учеников.

— А здорово вы их! — подал голос со своего места восторженный Метис. — Как вам это удалось?

— Сам не знаю, — пожал плечами Горелов, переводя изумлённый взгляд с посоха на свои руки и обратно. — Ещё один феномен, еще одна загадка Сферы…

Машина поднялась и спустилась с холма, преодолела километра полтора по целине и остановилась у металлических ворот с красными звездами на каждой из створок.

 

44. Старлей Нестеров

Старший лейтенант Иван Нестеров окончил Варнавское среднее училище войск ПВО еще до начала перестройки. Потом было распределение в Подмосковье, в войсковую часть, выполняющую боевую задачу по поддержанию «ядерного щита» столицы и базирующуюся в окрестностях Серпейска-13. Это обстоятельство весьма порадовало и самого Ивана, и его мать, воспитавшую его в одиночестве. Распределение в Серпейск-13 означало постоянное место службы без нескончаемых переездов по стране, гарантировало от попадания в Афган и другие «горячие» точки. А причина была одна: подобная система противоракетной обороны являлась единственной в Союзе, и именно для работы на ней и готовили выпускников Варнавского училища.

Конечно, Иван совсем иначе представлял свое жизненное поприще, он мечтал о поступлении на философский факультет университета, в школе был способным учеником и помимо этого усиленно занимался самообразованием: той же философией, историей, литературой, иностранными языками. Но судьба распорядилась иначе, чему в немалой степени способствовало сложное материальное положение в семье, а военная служба давала определенные льготы и преимущества. Таким образом, Нестеров был, как и многие его сослуживцы, человеком в армии довольно случайным, но, тем не менее, зарекомендовал себя офицером старательным, хорошо знающим технику, и находился на добром счету у начальства.

Что еще добавить к портрету этого героя нашего времени? Со своей женой Ириной он познакомился на свадьбе сослуживца в Серпейске, воспитывал двоих сыновей трех и шести лет, помыкался по финским домикам, коммуналкам, наконец, получил собственную двухкомнатную квартиру в пятиэтажке на улице Гагарина, словом, полной ложкой хлебнул прелестей офицерской службы. Но ни самообразования, ни мечты юности не оставил, хотя с каждым годом она становилась все менее осуществимой.

Служба шла ни шатко, ни валко, вот уже несколько лет Иван работал оперативным дежурным станции слежения в районе Рыжова, оснащенной современными локаторами и вычислительной аппаратурой, позволяющей засечь появление ракет потенциального противника еще на подлете к рубежам страны.

Последние несколько месяцев их войсковую часть лихорадило. Темой пересудов среди молодых офицеров стала череда громких отставок среди командования, последовавшая за чрезвычайным происшествием на Рыжовских прудах. Разумеется, в подробности их не посвящали, тут чувствовалась чугунная длань особого отдела, так что вполне понятное любопытство служивых питалось неясными слухами, туманными намеками и собственными умозаключениями. Район прудов оцепили, и теперь Ивану приходилось добираться до места службы кружным путем, тратя на это лишние полчаса. Зато он получил возможность, забравшись на внутреннюю галерею купола и вооружившись биноклем, наблюдать за суетой вокруг места происшествия. Ходили по периметру и сменялись часовые, то и дело подъезжали и отъезжали военные машины с московскими номерами, среди пассажиров которых часто встречались весьма высокие чины. На станции тоже были предприняты повышенные меры безопасности. К обычному наряду, включающему в себя шесть солдат-техников, был придан круглосуточный караул — три смены по два человека во главе с прапорщиком. В тот злосчастный день, когда на Рыжово опустилась фиолетовая Сфера, дежурить на станции довелось именно Ивану Нестерову.

За воротами станции разразилась настоящая буря, доселе невиданная в средних широтах. Тяжелые черные тучи нависли траурным пологом. Сверкали фиолетовые зарницы и, как грешники в аду, завывал пронзительный ветер. Хлопнула дверь караулки, и два до смерти перепуганных солдатика с побледневшими и искаженными лицами ввалились в помещение.

Начальник караула прапорщик Черноусов на мгновение потерял дар речи, только шлепал толстыми губами, словно выброшенная на берег рыба, и смотрел рыбьими же выпученными глазами на злостных нарушителей Устава гарнизонной и караульной службы.

— Эт-та што за новости? — выдавил он из себя, багровея лицом. — Ну-ка марш обратно на пост! Да я вас на губе сгною! Из нарядов вылезать не будете!

— Товарищ прапорщик… ик… товарищ прапорщик… — залепетал первым пришедший в себя младший сержант Стеклов. — Наряд покинул пост… в связи со стихийным бедствием!

— Это с каким таким еще стихийным бедствием?! Что ты мне зубы заговариваешь?!

— А вы сами посмотрите, — предложил ему осмелевший сержант.

— И посмотрю, — заверил отважный прапор, поправил кобуру на ремне, нахлобучил на голову фуражку, загнутую по последней моде, и, с сожалением взглянув на неоконченный пасьянс, разложенный на столе, выскочил за дверь. Отсутствовал он минуту или две. Снова открылась и закрылась входная дверь, впустив внутрь порыв холодного плотного ветра, и Черноусов, трясущимися руками нащупывая засов, еле слышно пробормотал:

— М-мать моя женщина!..

К столу начкара уже подтягивались отдыхающая и бодрствующая смены в полном составе. А тот судорожно накручивал диск черного служебного телефона, пытаясь связаться с дежурным помещением станции.

Там тоже царил переполох. Свет мигнул, померк и снова как-то неохотно загорелся: заработал аварийный генератор. Но на осциллографах, экранах и мониторах отсутствовали какие-либо телеметрические показателя, словно из окружающей среды перестали поступать сигналы. Приборы ослепли и оглохли. А центральная электронно-вычислительная машина отозвалась на весь этот беспорядок одним кратким, но ёмким словом error.

Когда потрясённый старлей Нестеров после тестирования систем телеметрии и безуспешных попыток связаться с внешним миром несколько пришёл в себя, он отдал подчиненным четкий приказ:

— Работаем по аварийному плану номер шесть!

Сфера была непроницаемой для любого вида излучений в обоих направлениях, поэтому станция перешла на автономный режим. Связь с ракетным дивизионом, тоже угодившим под колпак, прервалась.

Двое суток спустя после того, как опустилась фиолетовая мгла, Нестеров решил провести любопытный эксперимент, позволивший бы определиться с физическими характеристиками Сферы. И всё же, Сфера или Купол? Над поиском выхода старлей бился все сорок восемь часов с редкими перерывами на сон и еду, чертил схемы, вспомнив школьный и училищный курсы физики, исписал формулами полтетрадки, но не нашел ничего лучшего, как отрядить к границам Сферы, визуально находящийся не более чем в паре километров от станции, отряд из двух караульных свободной смены во главе с прапорщиком Черноусовым, вооруженный автоматом АК-74 и оснащённый шанцевым инструментом в количестве двух штыковых лопат.

— Теоретическая физика здесь бессильна. Попытаемся решить вопрос опытным путем, — напутствовал Иван исследовательский отряд, не забыв при этом подробнейшим образом проинструктировать руководителя экспедиции и приказав тому повторить инструкцию. Когда после третьего раза он убедился, что его ценные указания будут исполнены в точности, он пожелал исследователям удачи и скорейшего возвращения.

Черноусов был достойным представителем славной когорты прапорщиков Советской Армии, останавливающих поезд словами: «Поезд, стой! Раз-два!», на совет высунуть язычок ботинка для более удобного обувания высовывающих язык изо рта и успешно совмещающих время и пространство приказом копать вот от этого столба и до обеда. Куски, сундуки, прапора — так за глаза их называли сослуживцы. Многие коллеги Черноусова, обосновавшись на теплых местечках завскладов и начпродов, тащили всё, что плохо лежит, обустраивая быт своих семейств. Он же до завсклада еще не дослужился, и тянул лямку строевой службы, вопреки своей фамилии обладая огненно-рыжей шевелюрой, рыжими же усами, круглой конопатой физиономией, не отмеченной особыми признакам интеллекта и работы мысли, фуражку носил на казачий манер, выпростав чуб из-под головного убора. При всем при том имел нрав вспыльчивый, но отходчивый, с подчиненными был строг, но справедлив, перед начальством спины не гнул, но полученные приказы выполнял с неизменным тщанием.

И вот, подойдя с солдатами вплотную к границам Сферы и уставившись на преграду, как баран на новые ворота, пару минут глубокомысленно молчал, переминаясь с ноги на ногу, тяжко вздыхал и ожесточенно скреб затылок, словно пытаясь высечь искру вдохновения.

— Вы бывали когда-нибудь в комнате смеха? Вот где потеха! — процитировал сержант Стеклов слова известного шлягера. И действительно, внутренняя поверхность Сферы отражала предметы и тела наподобие кривого зеркала: где уменьшала, где увеличивала, придавая знакомым объектам немыслимые пропорции и ракурсы, как на картинах Сальвадора Дали.

— А ты, Стеклов, не очень-то умничай, — окоротил знатока отечественной эстрады Черноусов, то подходивший к границам Сферы, то отходивший от нее, то размахивающий руками, то приседающий, словом, производящий массу нелепых жестов и ненужных телодвижений, разглядывая свое искаженное отражение.

— Давай-ка лучше сюда лопату.

Идя с лопатой наперевес, как ходят в штыковую атаку, доблестный прапорщик Черноусов вплотную приблизился к фиолетовой пелене и ничтоже сумняшеся сделал выпад. Лопата, не встретив никакого сопротивления, проникла на ту сторону, но наполовину исчезла из вида, погруженная в чернильную муть, а навстречу ей высунулась точно такая же лопата. Прапорщик озадаченно хмыкнул и несколько раз повторил опыт с лопатой. Тот же результат. Потом он швырнул подобранный с земли камень и ощутимо получил по коленной чашечке вернувшимся метательным снарядом.

— Эй, кто там балует?! — грозно окликнул неведомого оппонента из зазеркалья Черноусов, потирая ушибленное колено. — Немедленно прекратите безобразие!

— Товарищ прапорщик, вы только из автомата не стреляйте! — с трудом сдерживая улыбку, посоветовал сержант Стеклов. — Это же та самая лопата, тот самый камень.

— И откуда ты только выискался такой умный? — скептически оглядывая своего подчиненного с ног до головы, спросил прапорщик. — Без тебя знаю… Держи автомат, остаёшься за старшего. А я пошел!

— Стойте, куда же вы? — окликнул его Стеклов. До сих пор сквозь преграду проникали и возвращались обратно лишь неживые объекты, к никто не знал, как повлияет переход на живое существо, даже на такое, не ведающее страха и упрека, каковым являлся прапорщик Черноусов. Но было поздно. Черноусов скрылся в зловещей фиолетовой мгле… И через миг появился снова, в целости и сохранности, такой же рыжий-конопатый.

— Странно все-таки как-то получается, — озадаченно пробормотал прапорщик, — зашел я, значит, за завесу эту, никаких ощущений, только будто ветерок прохладный овеял да глаза темнота застила. Мигнуть не успел — а вы тут как тут, стоите, разинув рты. И, главное, помню, что шел я прямо, кругом себя не поворачивался. Как же так?

— Парадокс, — со значением сказал Стеклов, поднимая вверх указательный палец.

— Парадоск… парадоск. Пара досок! Значит, так. Первый этап эксперимента считаю завершенным. Если не получается преодолеть преграду прямым путем, то нужно применить смекалку! Мы ее подкопом попробуем. Младший сержант Стеклов, рядовой Хакимов! Слушай мою команду: взять лопаты и копать яму. Ширина — два метра, глубина — в человеческий рост. А автоматик-то верните, теперь он вам без надобности… Приступайте к работе, а я здесь, сверху понаблюдаю-посторожу.

Но и подкоп не принес ничего нового в попытке преодолеть таинственную преграду — Сфера уходила под землю, не меняя своих параметров. На то она и Сфера, а не Купол.

— А теперь зарывайте яму обратно — и до дому, — остался верен своим принципам Черноусов. — Ну что же, отрицательный результат — тоже результат, — успокаивал он себя и своих подчинённых.

На следующий день на станцию пожаловала представительная делегация в составе трех человек — крепкого приземистого старика с тяжёлым взглядом стальных глаз и двух крепких парней, похожих на телохранителей. Прибившие оказались членами самопровозглашённого Комитета спасения, поначалу вели себя нагло и вызывающе, размахивали бумагами, озаглавленными «Воззвание к народу». Потом старший представился майором госбезопасности Веригиным и ненавязчиво предложил сотрудничество по преодолению сложившейся ситуации, на что лейтенант Нестеров резонно заметил, что не признает никаких самозваных комитетов, что присягал родине, Советскому Союзу, и только родине будет служить.

Я нахожусь на боевом дежурстве, сказал старлей. И даже если оно по непредвиденным обстоятельствам затянулось, то никто поставленных передо мною задач не отменял. Я и дальше буду обеспечивать исправное функционирование и надежную охрану вверенного мне объекта. Равно как и мои подчиненные. Ну что же, ваше право, согласился Дед. Только нынешнее положение нештатное и требует нештатных действий. Комитет в дальнейшем планирует аккумуляцию продовольствия, материальных ценностей, оружия. Всё это с единственной целью наведения и поддержания общественного порядка. Поэтому от имени и по поручению Комитета предлагаю объединить наши усилия. У нас с вами разные цели и задачи, парировал Нестеров. Как знаете, как знаете, сказал Дед. За нами сила, за нами власть. Вы, товарищ старший лейтенант, не боитесь остаться в гордом одиночестве? Вспомните мудрые слова: тот, кто не с нами, тот против нас. Остаться в гордом одиночестве я не боюсь, сказал Нестеров. Но запомните и вы, что любая попытка незаконного проникновения на территорию станции будет расцениваться как нападение и пресекаться огнем из всех видов оружия. Тогда всего доброго и до новых встреч, откланялся Дед. Боюсь, что не могу пожелать вам того же и надеюсь, что наша встреча была последней, напутствовал непрошенных гостей Нестеров.

 

45

Андрей заглушил мотор, они вылезли из кабины и некоторое время в нерешительности топтались возле машины, пока Папа Карло не постучал в дверь контрольно-пропускного пункта справа от ворот для автотранспорта. И хотя наши путешественники с самого момента своего прибытия чувствовали на себе испытующие взгляды, дверь КПП открылась далеко не сразу. Видимо, находящиеся внутри пристально изучали гостей, прежде чем принять какое-либо решение. Наконец дверь, скрипнув, приоткрылась, из-за нее выглянула рыжая кудлатая голова, и недовольный голос сварливо пробурчал:

— Кто такие? Чего надо?

Горелов представился, представил своих спутников, и, разглядев звание стража, вооруженного автоматом, поинтересовался:

— Товарищ прапорщик, нельзя ли пригласить старшего офицера? Понимаете, нужно поговорить… Во время катастрофы мы случайно оказались в районе прудов и теперь ищем помощи…

— А вы, случаем, не из этого самого… как его?.. Комитета спасения?.. А то намедни мы имели с комитетчиками весьма неприятный разговор, — недоверчиво проговорил Черноусов, продолжая буравить учителя и учеников пытливым взором.

— Нет-нет, что вы, мы как раз наоборот. Знаете ли, милейший, мы тоже имели несчастье столкнуться о членами Комитета, причём не при самых благоприятных обстоятельствах. Так что насчет этого будьте спокойны… Нам бы всё же с офицером поговорить…

— Я доложу. Ждите здесь.

Дверь закрылась, но даже сквозь нее были слышны громовые раскаты начальственного голоса, отдающего приказы своим подчинённым. Правда, слов было не разобрать, только неясный рокот, словно Тор с Перуном не на шутку повздорили за раздел сфер влияния на громовых небесах. Загремели отодвигаемые стулья, хлопнула внутренняя дверь, послышались удаляющиеся торопливые шаги. Потом всё стихло.

— Н-да, видать, крепко они с комитетчиками повздорили, — протянул Андрей. — Просто беспрецедентные меры безопасности.

— А чего ты хотел? Как-никак, объект особой секретности, — возразил Игорь, указывая на купола, по белым бокам которых стекало фиолетовое свечение Сферы. — Купол в Куполе, прямо матрешка какая-то получается. А внутри матрёшки — еще одна, а внутри — ещё. И так до бесконечности. — Метис снова впадал в пессимистическое состояние духа.

— Ничего, ребята, есть ещё надежда на помощь, — слова Горелова были адресованы в первую очередь пригорюнившемуся Игорю. — Подождём…

Подождали. Минуту, две, три. На исходе четвёртой минуты дверь снова приоткрылась, и выглянувший сержант пригласил их внутрь.

— Входите. Старший лейтенант Нестеров примет вас.

Во внутреннем помещении было тесновато, но все же кое-как разместились на табуретках вокруг стола с пластиковым покрытием и неизменным стеклянным графином в центре. Вошел старлей, протянул руку сначала учителю, потом ученикам. Уселся во главе стола, сложил перед собой руки и коротко сказал:

— Рассказывайте, с чем пожаловали.

В течение обстоятельного рассказа Папы Карло старлей кивал, покашливал, передвигал с места на место положенную на стол фуражку. Конечно, Горелов не посвятил Нестерова во все перипетии этого запутанного дела и в обстоятельства, приведшие его и его спутников на берег пруда, но на неприглядной роли Деда и Лейтенанта остановился особо. Упомянул и о двух трупах учёных, найденных в Доме культуры. О заветной тетрадке, разумеется, умолчал.

— Значит, вы считаете, что всему виной Существо, зародившееся в пруду? Говорите, были человеческие жертвы?.. До меня доходили только смутные слухи, я и представить себе не мог всех масштабов катастрофы… А теперь вот эта Сфера. В том, что это именно Сфера, мы убедились опытным путем. Мои люди пытались сделать подкоп, но безуспешно. Связь с внешним миром полностью потеряна. Так что теперь мы все — пленники Сферы. И нужно как-то выживать в сложившихся обстоятельствах, — разразился старлей пространной тирадой.

— О том и речь, — кивнул Папа Карло.

— Что же, давайте вместе думать, как нам быть, — предложил старлей и действительно надолго задумался, подперев голову кулаком, уставившись немигающим взглядом на серый геометрический узор пластиковой столешницы и водя пальцем по лабиринту полосок и кубиков, словно в конце лабиринта его ожидал искомый ответ. — А что вы сами предлагаете? — осведомился он после продолжительного молчания.

Папа Карло для пущей солидности откашлялся в кулак и начал излагать свои заветные мысли:

— Как вы сами понимаете, нам грозит опасность не только со стороны Существа, но и со стороны Комитета. Подчиняться им мы категорически отказываемся. А люди, верховодящие там, ни перед чем не остановятся. Мы уже имели возможность убедиться в этом на собственном опыте, когда нас пытались арестовать. Мы бы приняли от вас любую помощь — людьми или оружием.

Папа Карло замолчал и уставился на старлея. Тот взгляда не отвёл и четко, с расстановкой, произнёс:

— Так, стало быть, вы обосновались в церкви. Любопытный выбор… А что касается вашей просьбы о помощи, то у меня встречное предложение: почему бы вам не перебраться на станцию, под нашу защиту? Я, конечно, не тороплю вас. Думайте, решайте, посоветуйтесь с остальными. А на первое время я выделю вам солдата с автоматом. Итак, по рукам?

— По рукам! — утвердительно кивнул Папа Карло и крепко пожал протянутую руку.

— А теперь не желаете ли чайку, чтобы отметить наше соглашение? — спросил Нестеров. — К сожалению, ничего более крепкого предложить не могу.

— Вы как, ребята? Ну и славно! А у нас к чаю кое-что найдётся: захватили целую машину трофеев! — весело предложил Горелов. — И все благодаря моим ученикам.

— И вашему волшебному посоху, — добавил Метис, хитро прищурившись.

— Младший сержант Стеклов! Организуй-ка нам чайку, будь другом. А что это за посох такой?

Пока пили чай с печеньем, извлеченным из кузова захваченного ЗИЛа, Пала Карло поведал Нестерову таинственную историю обретения посоха, который позволил нашим героям вырваться из вражеской западни.

— Надеюсь, прощаемся ненадолго, — сказал лейтенант, провожая гостей к машине. В кузове, на ящиках с продовольствием, уже восседал Стеклов, вооруженный автоматом с двумя запасными магазинами в подсумке к нему. А гарнизон станции получил пару ящиков с печеньем и фруктовыми консервами в качестве добавки к скудному армейскому рациону.

Папа Карло, Толстяк и Метис вернулись в церковь настоящими триумфаторами, с полной машиной провианта и надежным охранником. Их явно заждались, и поэтому не было числа дружеским объятиям, рукопожатиям и даже слезам радости.

 

46

После того как перекусили, отдохнули и обменялись новостями, Горелов на импровизированном общем собрании сообщил своим товарищам по несчастью предложение старшего лейтенанта Нестерова, лично ему казавшееся весьма заманчивым. За неимением другой мебели расселись на ящиках из-под картошки, в изобилии валявшихся в церкви как память о совсем недавно съехавшем колхозном продовольственном складе.

— Я никому не навязываю свою волю, — заметил Пала Карло. — Здесь все решения принимаются коллегиально. Взвесьте все «за» и «против», принимая во внимание все недостатки нашего нынешнего положения и все преимущества, которые мы получим, находясь под защитой военных. После сегодняшней стычки комитетчики, я думаю, не сразу очухаются. К тому же в нашем арсенале появился автомат. Но никто не знает, как поведет себя посох в следующий раз, а автоматическое оружие, помимо убойной силы и скорострельности, имеет неприятное свойство быстро расходовать боезапас. Так что в условиях длительной осады не годится. Долго ли мы сможем продержаться? А в том, что нам еще предстоит столкновение с комитетчиками, с каэсовцами, я лично нисколько не сомневаюсь. Не такой человек Веригин, чтобы прощать обиды. Впрочем, неприятные встречи ожидают нас в любом случае и в любом месте, будь то церковь или станция. И грузовичок с провиантом он нам, несомненно, припомнит. Другой вопрос, где мы сможем к неприятным встречам подготовиться наиболее основательно. Так что думайте, решайте, высказывайте свои предложения.

— Можно я? — поднял руку, как на уроке, Юрка и, получив утвердительный кивок от учителя, поднялся со скрипучего ящика. — Мы тут с ребятами предварительно переговорили, так что выскажу наше общее мнение. Конечно, мы за переезд к военным. Да, церковь стала для нас вторым домом, приютила нас в трудную минуту, и покидать её будет нелегко. Но соображения безопасности — прежде всего, тем более мы отвечаем сейчас не только за себя, но и за наших подопечных. — Он поочередно кивнул на Колюшку, бабу Машу к Ксюху. — Но нужно выслушать и их мнение.

— Пожалуйста, Мария Федоровна, Ксения. Что вы думаете по этому поводу?

Ксения, потупившись, молчала, скрестив перед собой положенные на колени руки. Потом украдкой, исподлобья, бросила короткий взгляд на бабу Машу. Та вздохнула и сокрушенно покачала головой:

— Спасибо вам за помощь, за приют, но я решила остаться здесь, в церкви. Здесь крестили меня и отпевали моего мужа, здесь и самой помирать… Зажилась я на белом свете, милые мои, как никак вот уже девятый десяток небо копчу…

— В таком случае я тоже остаюсь, — решительно заявила Ксюха. — Баба Маша мне жизнь спасла, я ей многим обязана, и бросать её одну я не собираюсь. И, конечно, я целиком и полностью присоединяюсь к словам благодарности. Спасибо.

— Постойте-постойте… — начал ошарашенный Папа Карло, в растерянности глядя на пожилую женщину и девушку. — Вы хотя бы объясните, в чем причина…

— Ну, это коренным образом меняет дело. Мы тоже остаемся, — заявил Юрка. — Потому что не можем бросить вас, баба Маша и Ксения, одних. Ребята, как вы думаете?

— Да… да… конечно, — раздалось с разных сторон.

— И я, и я, и я того же мнения, — пропел Любимчик Пашка, прыгая на одной ножке за спинами сидящих. Колюшка радостно загыгыкал, затряс головой, поддерживая своего юного друга.

— Да вы, внучата, погодите, не горячитесь… Зачем же всем пропадать? — развела руками баба Маша.

— Наше решение окончательное и обжалованию не подлежит, — констатировал Юрка, как гвоздь вбил в крышку гроба. И под сводами церкви повисла на мгновение звенящая тишина, только сержант Стеклов, отрешенно сидящий в сторонке и не принимающий участия в общей дискуссии, позвякивал автоматом.

— Мне бы все же хотелось знать, в чем причина вашего отказа? — настаивал Папа Карло.

Две женщины, старая и молодая, переглянулись, и Ксения тихонько проговорила:

— Баба Маша, я думаю, можно им сказать.

— Права ты, внученька. Простите меня, дуру старую. Ведь знала же, что вы нас не бросите. Ну вот, зазря хороших людей обидела!.. А причина одна, и причина проста. Причина в ней вот, в этой церкви…

— В церкви и Бог поможет, охранит от супостата, — ляпнул Витька, по своему обыкновению не подумав.

— Витя, не перебивай, — укоризненно покачал головой Папа Карло.

— Бог, он вездесущ и всеблаг, — наставительно сказала баба Маша. — И если поможет, то независимо от места нашего земного пребывания. Нам остается только молиться и уповать на его милость… Так вот, отец Михаил, мой муж, умирая на моих руках в далеком восемнадцатом году, завещал мне найти и сохранить чудотворную икону Серпейской Божьей Матери, которую Господним благословением успел спрятать в надежном месте, здесь, в церкви, чтобы не досталась греховодникам. Правда, где именно, сказать не успел. Эту икону после войны безуспешно искал наследник князя. Понимаете, раньше у меня не было возможности исполнить завещание мужа: сначала по лагерям скиталась, потом, когда вернулась, в церкви безбожники склад устроили. Да и нельзя было раньше-то…

— Как так нельзя? — переспросил Витька, утратив весь свой атеистический скепсис, внимательно ловящий каждое слово рассказчицы.

— То есть время еще не пришло. А теперь — в самый раз. — Баба Маша с трудом отдышалась и продолжила, более никем не перебиваемая. — С этой иконой связано древнее сказание. А народ, он ведь в таких вещах не лукавит.

Сказание о чудотворной иконе

Серпейской Божьей Матери

Давно это было, когда славный град Серпейск только-только возник в ста верстах от Москвы. На горе Соборной, откуда и пошел город, крепость стояла княжеская. А времена лихие были, страшные, дикие орды кочевников во главе с ханами пришли на Русь с огнем и мечом. Шла орда — только земля гудела, восходы вставали кровавые, пыль от копыт и дым от пожаров застили все вокруг. Слухом земля полнится, прослышали жители Серпейска о зверствах и бесчинствах, творимых нехристями на Земле Русской. Собрал князь Серпейский дружину, начал твердыню укреплять да к осаде готовиться, из окрестных посадов людей кликнул под защиту стен крепостных. Шли целыми семьями, со скотиной и скарбом домашним, чтобы ничего, значит, супостату не оставлять. А дома и пажити огнем пожгли. Ежели Бог милует и в живых оставит — потом и отстроятся, и отсеются внове. Когда последние пов озки в ворота втянулись, на око еме войско вражеское появилось и ворота крепостные закрывать начали, прискакал к князю человек нездешний на лошади запаленной. Ликом странен, речами невнятен. Так и рухнул с седла к ногам княжеским. Из-за пазухи сверток вынул, в красный бархат завернутый. Протянул его князю, а сам пал замертво — стрела татарская промеж лопаток торчала аж по самое оперение. Развернул князь сверток — и что же видит! В руках его икона красы невиданной, червонным золотом по лазури писаная, а на ней Богородица с младенцем Христом на руках. Князь это за небесное знамение почел, отнес икону в церковь домовую да всю ночь на коленях пред ликом Девы Пречистой молился за спасение города и людей от ворога лютого. Так и уснул в слезах на полу. А под утро явилась ему во сне Богородица и сказала: «Бери, княже, жену свою да лик святой да суму переметную и беги ходом подземным к Оке-реке, да на самый бережок. Там тебя лодка ждать будет. Потому как падет крепость твоя пред нашествием вражеским, и ни ты, ни воины твои верные защитить ее не сумеют. Но жена твоя носит под сердцем своим чадо дивное, кое родится и вырастет, и станет богатырем могучим на страх супостатам и Родине во славу. Сей богатырь, сын твой, урон многий пришлецам учинит и многих в битве честной одолеет и за слезы людские отомстит местью страшной.» Проснулся князь — все по слову Богородицы и совершил. И было так: крепость пала, князь с княгинею по реке бежали, и родился у них сын в срок положенный, и вырос, и стал воином славным, и многих нехристей на своем веку изничтожил.

Баба Маша замолчала и перевела дух. И никто из собравшихся не осмелился нарушить молчание, и даже сержант Стеклов перестал греметь к позвякивать автоматом.

— Долгое время икона хранилась в церкви на Соборной горе, потом ее настоятель, отец Никодим, дед моего мужа, был направлен на службу в Рыжовскую церковь и привез икону с собой. И многие чудеса являла Серпейская Богоматерь верующим и страждущим. Накануне революции икона мироточила, извергая из себя семь потоков слезных. Богородица плакала, предвещая грядущую беду. Я это видела собственными глазами. А незадолго перед своей гибелью отец Михаил спас святой лик, единственный из всей церковной утвари. И теперь я должна его найти…

— Что же, причина, разумеется, серьезная, — начал Горелов. — А что вы скажете, Мария Федоровна, если мы поможем вам в поисках иконы? Отъезд отложим до следующего утра, так что у нас вся ночь впереди. В зависимости от результатов поиска будем решать, что делать дальше.

— День простояли, теперь осталось ночь продержаться, — тяжело вздохнул Игорь.

— Да мы с ребятами все закоулки здесь облазаем! Можете не сомневаться! — заверил бабу Машу Юрка.

— Я и не сомневаюсь и предложение ваше принимаю, — улыбнулась та. — Только икону найдет — она, — кивнула баба Маша на Ксюху. — А вы уж ей пособите.

Круглые сутки внутри Сферы горел фиолетовый мертвенный свет, но люди по привычке, выработанной годами, делили 24 часа на день и ночь. Тягостно и глухо было под адским колпаком, и климат внутри начал меняться далеко не в лучшую сторону: воздух стал сырым и плотным, как вата, и не давал дышать полной грудью, деревья до срока увяли и теряли листву, травы поникли, сверху сыпалась неприятная морось, даже звери и птицы попрятались в норы и гнезда, чтобы пережить трудные времена, и не казали носа наружу. Тягостно и глухо было. Тягостно и глухо.

Этой ночью предстояло переделать массу неотложных дел: прежде всего, отыскать икону, затем погрузить на машину нехитрые пожитки, не забывая при всем при том о мерах безопасности в ожидании непрошенных гостей. Забаррикадировали все окна и двери, грузовик поставили возле центрального входа, а внутри кабины организовали пост наблюдения. Сержанту Стеклову отрядили в помощь Витьку, Любимчик с Колюшкой расположились в кузове среди ящиков, коробок и тюков, которые ввиду предполагаемого скорого отъезда не стали разгружать. Неразлучные друзья-товарищи преисполнились гордости за оказанное им доверие и без умолку щебетали, за что неоднократно в течение дежурства получали взыскания от Витьки, выражавшиеся в громком стуке в заднюю стенку кабины и недовольных окриках: «Эй, потише там!»

Остальные отправились на поиски иконы.

 

47

— МАМА, МАМОЧКА, ПОСЛУШАЙ, МНЕ УЖЕ НАДОЕЛИ ЭТИ СТАРЫЕ ИГРУШКИ И ИГРЫ В ДВОЙНИКОВ, ЧУДОВИЩЕ И ПРОШЛОЕ. ХОЧЕТСЯ ЧЕГО-НИБУДЬ НОВЕНЬКОГО!

— ХОРОШО, СЫНУЛЯ. ДАЙ-КА ПОДУМАТЬ. ТАК-ТАК. КАЖЕТСЯ, Я ПРИДУМАЛА! НАДЕЮСЬ, ТЕБЕ ПОНРАВИТСЯ…

— НУ, МАМА, НУ, МАМОЧКА! ЧТО ЖЕ ТЫ ПРИДУМАЛА? ГОВОРИ СКОРЕЕ, НЕ ТЯНИ.

— ДАВАЙ ПОИГРАЕМ С ТОБОЙ В АЗБУКУ, СНЫ И ЦАРЯ!

— ДАВАЙ-ДАВАЙ! УРА! А КАК ЭТО?

— СЕЙЧАС РАССКАЖУ. ЗНАЧИТ, ТАК. СЛУШАЙ ВНИМАТЕЛЬНО И НЕ ПЕРЕБИВАЙ. ДЛЯ НАЧАЛА ВОЗЬМЕМ…

 

48

В их поисках весьма пригодились два электрических фонарика и комплект запасных батареек к ним, в свое время позаимствованные в одном из сельских домов, покинутых хозяевами. Если снаружи, в свете, излучаемом Сферой, окружающее пространство просматривалось достаточно четко, то внутри церкви без дополнительного освещения было не обойтись.

И теперь два луча скользили по стенам и по полу, скрещивались, снова разбегались, выхватывая из полумрака то проем окна, то штабеля ящиков, то пустые стеллажи, кое-где сохранившиеся, на полках которых не осталось ничего, кроме обрывков газет, упаковочной бумаги, пустых консервных банок, битого стекла и прочего мусора. Искатели уже по второму разу обходили здание, и действительно, как и обещал Юрка, облазали все углы и закоулки, заглянули и на колокольню, ощупали и простукали чуть ли не каждый квадратный метр стен и пола, но пока безрезультатно.

— Мария Федоровна, а вы уверены, что икона до сих пор находится здесь, в церкви? — усомнился Игорь.

— Да, Игорек, конечно, — убежденно ответила баба Маша. — Я просто чувствую ее присутствие.

— Я тоже чувствую, — подтвердила Ксюха. — Это словно какая-то радостная сила, наполняющая тебя. Только вот пока что не могу определить, откуда она исходит. Такое впечатление, что отовсюду.

Ксюха остановилась в самом центре, выставила перед собой ладони, закрыла глаза и стала медленно поворачиваться вокруг своей оси. Папа Карло и Андрей, державшие фонарики, внимательно следили за движениями девочки и так же медленно вели лучи по кругу, хотя Ксюхе освещение вовсе и не требовалось. Она смотрела, но не глазами, а, казалось, каждой порой кожи впитывала мистическое излучение этого места.

И тогда баба Маша стала нашептывать слова молитвы, мелко крестясь и не сводя со своей любимицы глаз. Та сделана один оборот, отрицательно покачала головой, но не оставила дальнейших попыток. Ксюха начала тихонько вторить молитве — и вдруг словно мороз прошел по ее коже, так же внезапно сменившись нестерпимым жаром. Девочка вздрогнула, замерла и уверенно протянула руку вперед.

— Там! — и, подтверждая правильность своего выбора, открыла глаза и кивнула. — Точно там!

Возглавляемая ею процессия направилась в указанную сторону. Теперь девочка держала вытянутые вперед руки ладонями вниз, и, казалось, с пальцев, тихонько потрескивая, срывались крохотные искорки. Постепенно шаги ее стали замедляться и она начала говорить, все громче и громче, сопровождая счет шагов словами молитвы:

— Отче наш, иже еси на небесех. Один! Да святится имя Твое. Два! Да приидет Царствие Твое. Три! Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Четыре! Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Пять! И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим. Шесть! И не введи нас во искушение. Семь! Но избави нас от лукавого. Восемь! Ибо Твое есть Царство и сила и слава ныне, присно и во веки веков. Девять! Аминь. Десять!

— Здесь! — воскликнула она. — Виктор Александрович, дайте, пожалуйста, на минуточку ваш посох.

Папа Карло молча протянул Ксюхе посох. Она приняла его, с любопытством оглядела и огладила, попробовала на вес, примерилась, взяла поудобнее и ударила в пол со словами:

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, камень, отворись!

Пол с громким треском и грохотом лопнул, выбрасывая в воздух кучу каменной шрапнели и клубы пыли, заставившие людей прикрыть лица руками и отступить на несколько шагов. Вокруг места удара, ставшего как бы эпицентром небольшого землетрясения, зазмеились изломанные трещины, образовывая неровно очерченный по периметру прямоугольник.

— Это люк! — изумился Андрей. — Только как бы нам теперь его поднять?

— Кажется, в мастерской я видел пару ломов, — тут же нашелся глазастый и памятливый Игорь. — Я сейчас, я мигом!

Через пять минут он вернулся, запыхавшийся и довольный, неся в каждой руке по металлическому лому, против которых, как известно, нет приема. Поэтому, действуя ими, как рычагами, Андрей и Юрка без особого труда подняли и перевернули образовавшийся каменный блок. Под ним обнаружился настоящий деревянный люк, окованный железными полосами и с кольцом посередине. Но все одиночные Юркины попытки открыть его сначала не принесли результата. Тогда в кольцо просунули лом, и с пришедшим на помощь Андреем Юрке рывком удалось откинуть пронзительно заскрипевшую на проржавевших петлях крышку. Из отверстия в полу повеяло могильным холодом и сыростью. В темноту уводил ряд прогнивших от времени ступенек, покрытых пятнами бурого мха и белесой плесени.

— Так, есть желающие сопровождать бабу Машу? — спросил Папа Карло. Все, и даже Ксюха, без колебаний предложили свои кандидатуры.

— Будет достаточно двоих, — решил Горелов. — Юра, Андрюша, поосторожнее там.

Первым начал спускаться Андрей, подсвечивая себе фонариком и свободной рукой упираясь в шершавую сырую стену, за ним следом, поддерживая бабу Машу, шел Юрка. Ступеньки скрипели, потрескивали и постанывали под ногами, но, к счастью, выдерживали вес. Свет фонарика тревожно метался по стенам и полу, тени пугливо отступали вглубь подземного хода. Наконец непродолжительный, но опасный спуск был благополучно преодолен, и наши искатели с облегчением почувствовали у себя под ногами твердый каменный пол. Андрей обернулся назад, посветил под ноги, перевел взгляд на своих спутников — все, мол, в порядке? — и, получив утвердительный кивок от Юрки, продолжил путь вперед. В тесноте и темноте подземелья они почему-то предпочитали молчать, и сторожкую тишину нарушали только звуки шагов, гулким эхом отражавшиеся от стен. Недлинный, метров пяти или шести, ход вскоре закончился. Фонарик выхватил из темноты небольшое помещение, келью, вырубленную в скальной породе почти век назад. Андрей посветил на пол, коротко вскрикнул и отпрянул назад. Юрка поддержал друга за плечи и встревоженно поинтересовался:

— Что там такое, Толстяк?

— Т-там этот… к-как его… с-с-скелет, — дрожащими губами пролепетал Андрей.

— Ну, не бойся. Мертвые не кусаются. И не потеют. Давай-ка посмотрим, кто здесь побывал до нас! — подбодрил Андрея Юрка.

— Ребята, с вами всё в порядке? — донесся сверху встревоженный голос Папы Карло.

— Да-да, все нормально! — бодро отозвался Юрка. — Продолжаем поиск!

На этот раз, уже подготовленные, ребята более спокойно восприняли скорбное зрелище. Только тихонько ахнула за их спинами баба Маша и зачастила скороговоркой: «Господи, помилуй, Господа, помилуй, Господи, помилуй!»

Труп мужчины, а точнее, то, что от него осталось, лежал на животе, ногами к выходу, протянув руки к неглубокой нише в стене, в которой смутно вырисовывался завернутый в красный бархат предмет. Мужчина был одет в полуистлевший костюм старого, очень старого фасона. Рядом, отброшенный к стене, валялся факел, переставший гореть как минимум несколько десятилетий назад. Юрка, парень не робкого десятка и не из брезгливых, осторожно перевернул скелет, обряженный в костюм, на спину. Желтоватый череп с остатками волос и провалами на месте глаз и носа уставился на непрошенных гостей с жутковатой, пугающей ухмылкой. Из правой глазницы неторопливо выполз большой черный жук и важно прошествовал в темноту по каким-то своим неотложным жучиным делам. Юрка лишь на мгновение отдернул руку, а потом все же нашел в себе силы обыскать покойника, и из внутреннего кармана пиджака извлек на свет небольшую книжку в потрескавшемся коленкоровом переплете, потерявшем свой первоначальный цвет под действием времени и сырости.

— На, грамотей, это по твоей части, — протянул он книжицу Андрею.

— Паспорт, выданный на имя гражданина Франции Сержа Волконски. Туристическая виза на въезд в Советский Союз сроком с 14 июля по 14 августа 1947 года. Так это же, похоже, тот самый внук князя Волконского, построившего церковь! Вот, оказывается, где он нашел свою смерть!.. А это еще что такое? — удивился Андрей, вытаскивая из-под обложки паспорта сложенный вчетверо листок бумаги, ветхий, пожелтевший, крошащийся на сгибах и по краям. — Какое-то письмо… Плохо видно, чернила расплылись… Юрка, посвети-ка… Ага-ага, понятно. Так, читаю.

И он срывающимся от волнения голосом озвучил предсмертную записку князя: «Пишу в затухающем свете факела, строчки расплываются и прыгают перед глазами… Поэтому простите за плохой почерк. Ха-ха, у меня еще хватает, сил… здесь неразборчиво… прибыл в Советский Союз, на родину моих предков, бежавших от большевистского террора на Запад, с единственной целью — найти в бывшем имении моего деда бесценную икону, согласно семейному преданию, способную творить чудеса. Но намерение моё было, как я сейчас, к сожалению, поздно, начиная осознавать, неправедно и греховно. С помощью вырученных от продажи иконы денег я хотел… Тут пара строчек расплылась… крестьяне, колхозники по-нынешнему, люди забитые и запуганные, с подозрением относящиеся к иностранцам, помогли мне отыскать тайник. При виде обещанных денег они забыли все свои страхи!.. Здесь сгиб, слова не читаются… люк от закрывающей его каменной плиты. Я проник внутрь, нашел икону, но не смог её взять! Возможно, вы усомнитесь в моем душевном здоровье, что немудрено, я сам начинаю в нем сомневаться, но она была окружена невидимым, но непреодолимым барьером. По крайней мере, мои руки не смогли… Снова неразборчиво… оказался наглухо замурованным. Я кричал, я стучался, я пробовал приподнять люк. Безрезультатно! Такое впечатление, что каменная плита вновь, целая и невредимая, скрыла его от людских глаз. Всё напрасно! Крестьяне, конечно же, не станут сообщать о происшествии властям, побоятся наказания. У меня хватает ума, чтобы понять это. Так что надеяться на них не следует. Остается только уповать на Божью милость. Но я сам прогневал Его своим безрассудным поступком. И вот умираю, погребённый заживо. Горе мне, горе!.. Прощайте. Adieu. Князь Волконский».

Последние слова каучуковыми мячиками запрыгали по стенам подземелья.

— Adieu. Князь Волконский, — повторил задумчиво Андрей. — Надо же, у него ещё хватило сил и мужества на признание своей вины. Какая страшная смерть!..

Шустрый Юрка потянулся было к иконе, но Андрей его решительно остановил:

— Нет, стой! Или ты хочешь разделить судьбу князя? Не для наших рук она предназначена… Пожалуйста, баба Маша, Мария Фёдоровна!

Та мелкими шажками, опасливо косясь на останки, подошла к нише и бережно, трепетно взяла сверток дрожащими руками. И не рухнули каменные своды тайного хранилища, не полыхнул нестерпимо белый, слепящий глаза свет, не зазвучал громоподобный голос небесного посланника — нет, все было тихо, мирно и даже как-то до обидного буднично. Просто одновременно в трёх душах зародилось и окрепло интуитивное убеждение, что вселенная немного, совсем чуть-чуть сдвинулась с места и всколыхнулась, приветствуя слияние двух крохотных частиц мироздания, предназначенных друг другу судьбой, Мировым разумом или велением Божьим. Называйте это как хотите, суть от этого не меняется.

Баба Маша аккуратно развернула ветхий красный бархат, скрывающий до времени святой лик, сдула пыль, протерла оклад иконы платочком. В неверном свете электрического фонарика изумленные ребята увидели на глазах Серпейской Божьей Матери слёзы…

 

49

— Армия — это бардак, это дурдом, — просвещал развесившего уши Витьку младший сержант Стеклов, отслуживший год срочной службы и решивший поделиться с благодарным слушателем приобретенной армейской мудростью. Так за разговорами коротали ночную вахту в кабине колхозного грузовичка. — Сначала учебка, учебное подразделение, курс молодого бойца. Знаешь, как старослужащие, деды, встречают прибывшее в часть пополнение? Повылазают изо всех окон, делают страшные глаза, щёлкают ремнями и дурными голосами орут: «Салаги, вешайтесь!» А салаги стоят на плацу ни живы ни мертвы.

— Вот это да! — изумлялся доверчивый Витька. — Рассказывай, Боря, рассказывай!

— В армии две беды — дедовщина и землячество. А в учебке к ним ещё добавляется сержантский террор, — продолжал вещать с видом знатока Борька. — В учебке сержант — царь и Бог, за малейшую провинность может, например, лишить тебя завтрака, задолбать нарядами, а то и зубы пересчитать… Всё зависит от срока службы, а вовсе не от звания. Солдаты делятся на четыре категории, переходя из одной в другую каждые полгода: сначала салаги, потом шнурки, черпаки, деды и, наконец, дембеля. Это когда выйдет приказ Министра обороны об очередном призыве на срочную службу и, соответственно, об увольнении отслуживших свои сроки. А знаешь, как переводят из одной категории в другую? Бьют по заднице пряжкой от ремня, так что звездочка на коже отпечатывается! Количество ударов соответствует числу отслуженных месяцев.

— Пряжкой по заднице! Надо же! — восклицал Витька, подпрыгивая на сиденье автомобиля, словно сам получил только то пониже спины дюжину горячих.

— Да… Четыре категории срочников — это как четыре касты, и у каждой свои права и обязанности. Не дай Бог тебе ослушаться старшего по сроку службы — расправа будет жестокой. Ночью тебя поднимут, отведут в укромный уголок и отметелят всей толпой. В лучшем случае в госпиталь загремишь. Поэтому и приходится терпеть, подшивать дедам подворотнички, чистить сапоги, бегать в магазин за сигаретами или в столовую за пайкой. И ждать своего часа…

— Неужели ничего нельзя поделать?

— Ну, многое зависит от того, как ты сам себя поставишь. Будешь мужиком, не дашь слабины, сумеешь постоять за себя — почёт тебе и слава. Иначе до дембеля в шестёрках и чмошниках проходишь. Чмошник, или чмо — последний человек. Расшифровывается это как «человек, мешающий обществу» или иначе «человек Московской области», — пояснил Стеклов. — Задолбали эти москвичи. Ну и тормоза! Привыкли жить на всем готовеньком, за мамкин подол держаться! Не любят их в армии…

— Боря, хочешь сигарету? — предложил Витька, вытаскивая помятую пачку «Явы» и протягивая её сержанту. Тот не отказался, одну сигарету прикурил, а вторую по привычке заложил за ухо — про запас. Кабина ЗИЛа озарилась изнутри двумя огоньками, в приоткрытые окна пополз сизый дым.

— А что такое землячество? — спросил Витька своего проводника по армейской преисподней.

— Это объединение солдат в группы по национальному признаку. И вот что обидно, мы, русские, держимся разрозненно, каждый сам по себе. А вот азиаты или кавказцы стоят один за другого горой. Поодиночке это тихие мирные люди, но стоит им скучковаться — пиши пропало. Ведут себя нагло, никому прохода не дают.

— Куда же смотрят офицеры? Разве нельзя навести порядок?

— Офицеры, конечно, в курсе. Но их такое положение даже устраивает. Да на этом вся армия держится! Они могут быть уверены, что любое их приказание будет выполнено, не нужно даже особо контролировать — деды расстараются. Сами пальцем о палец не ударят — салаг припашут, они всё сделают.

— Ещё я хотел спросить… — начал Витька, но постепенно голос его становился сонным, вялым, неразборчивым. — Как оно… это… что же я хотел спроси-и-ить?.. Забы-ы-ыл…

Со дна пруда будто поднялась прозрачная пелена и глухо укрыла окрестности, гася все мысли и чувства, наполняя мозги туманом, наливая веки свинцом и нашептывая на ухо только одно: спать, спать, спать. Словно Оле Лукойе, но на этот раз зонтик у него был единственным — фиолетовым, и этот фиолетовый зонтик навевал тяжкие фиолетовые сны. Спал Витька, уронив голову на руль, спал сержант Стеклов, даже во сне крепко сжимая свой автомат; в кузове машины, разметав руки и ноги, беспробудно спали Колюшка и Пашка, видимо, необоримая дремота сморила их посередине какой-то очередной игры.

Кто-то тихонько постучался, поскребся, как мышка-норушка, в дверь кабины с пассажирской стороны. Сержант Стеклов резко вскинул голову — сна ни в одном глазу — и приоткрыл дверцу, пристально вглядываясь в полумрак. В пяти шагах что-то призрачно белело, какое-то неясное размытое пятно.

— Кто здесь? — спросил Стеклов шепотом и сам испугался своего приглушенного голоса. А в ответ — хи-хи да ха-ха. Что за напасть?

— Стой, кто идет? Стрелять буду! — воскликнул Борька, вспомнив действия часового на посту, снимая автомат с предохранителя и пытаясь передернуть затвор. Но тот не поддавался. Черт, заклинило! Он дергал за металлическую скобу все сильнее и сильнее, с каким-то отчаянным остервенением. — Стрелять бу… — Но тут слова его комом застряли в горле, а рука безвольно опустилась на сиденье, потрескавшееся и пропахшее мазутом.

— Борька, это же я! — послышался до боли знакомый голосок.

— Ленка, ты, что ли? Как ты здесь?..

— Да вот, приехала тебя проведать. Неужто не рад? — обиженно надула она губы.

— Что ты?! Рад, конечно. Но как же ты сюда попала? Здесь же Сфера — ни пройти, ни проехать, ни на пузе проползти…

— Какая Сфера? Нет никакой Сферы! Ты вокруг посмотри…

Борька осмотрелся, не веря своим глазам. Неужели все это приснилось ему: катастрофа, опустившийся фиолетовый купол, отрезавший станцию от остального мира, надоедливые визитёры, поручение лейтенанта Нестерова? Стоял погожий летний денек, по голубому небу проплывали легкие перистые облака, ветер ласково шелестел листвой прибрежных ив, полоскавших ветви в чуть подернутой рябью воде пруда. И пруд был тихим, не таящим в себе никакой угрозы. По его глади скользило несколько резиновых рыбачьих лодок, на берегу щебетала играющая детвора.

— Ну, что же ты, Боря? Разве не соскучился? — укоряла его Ленка, подходя к машине и протягивая руку. Такая близкая, такая милая и желанная! На Ленке был розовый сарафан с синими цветочками по поясу и подолу и белые босоножки, каштановые волосы стянуты на затылке в «конский хвост». Еще бы не соскучился! Только о ней и мечтал, сколько раз видел её во сне, письма писал каждую неделю!

— Пойдем, Боренька, прогуляемся по бережку до березовой рощи.

Борька оставил автомат на сиденье — правда же, ведь не идти на свидание с автоматом! — и неловко спрыгнул на землю, с трудом удержав равновесие. Тихо хлопнул дверцей. Витька, как ни в чём не бывало, посапывал на водительском месте.

— Рад тебя видеть, Ленка! Если бы ты знала, как я рад!

— Догадываюсь, — загадочно улыбнулась она и чмокнула Стеклова в щеку. Тот расплылся в улыбке и в ответ поцеловал её в губы, теплые, податливые, зовущие, но какие-то незнакомые.

— А мать меня к тебе не пускала, всё отговаривала. Представляешь, нашла мне жениха, начинающего бизнесмена. Из порядочной семьи, квартира, машина — всё при нем. Все условия для карьерного роста. Папаша у него какой-то важный пост в исполкоме занимает, — тараторила Ленка, лукаво прищурившись и украдкой поглядывая на своего кавалера. — А знаешь, тебе идёт военная форма. Ты возмужал, окреп, настоящим мужчиной стал. Да не дуйся ты! — дернула она Борьку за рукав. — Выкинь ты из головы женишка этого записного. Мне никого, кроме тебя, не нужно! Вот вернешься из армии — и поженимся.

— Правда? — переспросил Борька, недоверчиво улыбаясь.

— Правда-правда… Готов ли ты пойти со мной на край (пруда) света? — изменившимся голосом насмешливо спросила Ленка.

— Постой… ты сказала «на край пруда»?

— Нет, что ты? Тебе послышалось… Я сказала «на край света»… Готов ли ты отдать жизнь ради (Хозяина) меня?

— Ну вот. Опять. Что-то ты, Ленка, заговариваешься. Какого, к черту, Хозяина?!

— Я сказала «Хозяина»?.. На самом деле их двое: Мать и Сын. То есть двое в одном… Я не знаю, как тебе это объяснить…

Опешивший Борька резко остановился, повернулся к своей спутнице лицом, крепко схватив её за запястья обеих рук, и пристально вгляделся.

— Что ты? Отпусти, больно! Да отпусти же, кому говорят?

Стеклов увидел такое, от чего коротко стриженые волосы на его голове встали дыбом, а по спине от шеи до поясницы пробежал нездешний холодок. Ленка отчаянно вырывалась, её пронзительный визг становился все выше тоном, пока не перешел в ультразвук, в глазах замелькали фиолетовые отблески. Она начала меняться. Каштановые волосы поменяли цвет, превратились в пузырящуюся массу, которая начала медленно стекать по лицу, заливая глаза, уши, ноздри, рот. Чудовище отфыркалось и прошипело:

— Ты ещ-щ-щё об этом пожалееш-ш-шь.

Внезапно запястья под его цепкими пальцами оплыли, как горячий воск, он очнулся на краю пруда, заглянул в бездну, потерял равновесие и сорвался вниз. Фиолетовая жижа со звуком «блоп!» приняла в себя безвольное тело и навсегда сомкнулась над его головой.

Любимчик Пашка не помнил, как они выбрались из Сферы, его словно поразила какая-то тяжелая форма потери памяти. Да, впрочем, не в его правилах было задумываться о прошлом. Все перенесенные ужасы остались позади — и слава Богу! Зато теперь вот сбывалась его давнишняя мечта: Витька Рокотов наконец-то внял его настойчивым мольбам и взял с собой в воскресный день в Москву, на футбол. Два часа на «Икарусе», полчаса на метро — и вот Пашка рука об руку со старшим товарищем пробирается между кооперативных киосков от станции метро «Спортивная» к стадиону «Лужники»,

— Витька, а Витька? Правда, здорово?

— Здорово, — милостиво согласился Витька.

— Пойдем на …дион!

— На ста-дион!

— На ста-дион!

Конечно, Пашка неоднократно видел трансляции футбольных матчей по телевизору, но действительность превзошла все его ожидания. На стадионе его до глубины души поразили, да попросту ввергли в священный трепет многотысячный рев трибун, яркая давая зелень газона, пестрящие в глазах краски рекламных щитов и та особая атмосфера радостного ожидания, предвкушения, хорошо знакомая всем болельщикам. На пик эйфории его возносила та мысль, что сегодня он живьем увидит своих кумиров, футболистов московского «Спартака». Красно-белым противостояли красно-синие, столичные армейцы.

— Вить, а Вить? — теребил Любимчик за руку друга.

— Ну, чего тебе?

— А почему армейцев называют «конями»? Они же люди!

— Они не люди — они кони!

— А, понятно! — пожал Пашка плечами и снова посмотрел на поле. Там полным ходом шла предматчевая разминка. Футболисты не спеша перебрасывались мячами, вразвалочку трусили по полю, играли в «квадрат».

— Вон, вон, смотри! Фёдор Черенков! — кричал Пашка в Витькино ухо, указывая на любимца миллионов мальчишек.

— Да не ори ты так, совсем оглушил! Да, Федор Черенков. Сегодня он играет под десятым номером, — и Витька тыкал в соответствующее место программки, загодя приобретенной в вестибюле стадиона.

Начался матч, взревели трибуны, и объявляемые диктором фамилии футболистов порождали новый шквал воплей, свиста и аплодисментов. Пашка ёрзал на пластиковом сиденье, вертел головой направо и налево, поглядывая то на игру, то на своего старшего приятеля, старался ничего не пропустить, во всем подражая Витьке. Так же, как и он, скандировал спартаковские речёвки и кричалки, среди которых были такие: «В Союзе нет еще пока команды лучше «Спартака»!», «Всех советских игроков стоит Федор Черенков!», так же, как и он, отбивал ладоши, хлопая в такт, словом, веселился на полную катушку.

Где-то к пятнадцатой минуте преимущество стало переходить на сторону «Спартака», но несколько опасных атак пока не принесли результата. И вот Юрий Гаврилов получил мяч в центре поля, неторопливо двинулся к воротам соперника и вдруг длинным резким пасом забросил мяч за спину левого защитника. На передачу откликнулся Сергей Родионов и, изящным финтом обведя ещё одного соперника почти у самой лицевой линии, сделал опасный навес на заднюю штангу. Подоспевший Федор Черенков с разворота вколотил кожаный снаряд под перекладину.

Стадион взорвался, как вулкан. Людская лава в чаше стадиона неистово заклокотала… И вдруг стало тихо и темно. Пашка сначала подумал, что оглох и ослеп. Но потом проморгался, потряс головой, огляделся. Наверное, погасли прожектора, решил Пашка. Он пошарил правой рукой вокруг себя, но не нащупал ничего, кроме мертвого холодного пластика соседнего сиденья.

— Вить, а Вить! Что случилось? — жалобно позвал он друга предательски дрогнувшим голосом. Но тот не отвечал. Пашка хныкал, утирая глаза судорожно сжатыми кулачками, и вдруг услышал за левым плечом успокаивающие слова:

— Не плачь, Пашка, хочешь, я с тобой поиграю?

Прожектора снова зажглись, на этот раз фиолетовым светом, в котором и трава, и рекламные щиты приобрели мертвенный оттенок, таящий угрозу. Поле и трибуны обезлюдели, словно вымерли. Пашка медленно обернулся и рот раскрыл от удивления: рядом с ним сидел сам Фёдор Черенков в красно-белой футболке!

— А вы… настоящий… Черенков?

— Самый что ни на есть! — усмехнулся тот.

— А куда… подевались… все остальные?

— Понимаешь, Пашка, в Москве сейчас идут учения гражданской обороны — вот все и попрятались в убежище под стадионом.

— Странно, я не слышал никакой сирены… Почему же мы с вами остались? И откуда вы знаете мое имя?

— Я попросил за тебя. А имя твое я знаю, потому что мы с тобой уже встречались и даже играли. Разве не помнишь?

— Нет… то есть да… — удовлетворившись этим объяснением, Пашка расслабился и успокоился. — Ой, вы такой красивый гол забили! Здорово!

— Хочешь, я покажу тебе удар, которого ты никогда не забудешь? Пошли на поле.

Федор взял мальчика за руку, и они по ступенькам между секторами трибун спустились сначала на беговую дорожку, а потом перешли на траву.

— Ух ты, трава какая ровная! Как ковер! И пружинит под ногами! — изумлялся Пашка, вновь возвращаясь в превосходное состояние духа. Фёдор вел его к правым воротам, неся под мышкой неизвестно откуда взявшийся мяч. Он отпустил Пашкину руку, установил мяч на одиннадцатиметровой отметке и легонько подтолкнул мальчика в спину:

— Иди, становись на ворота!

— Вы только сильно не бейте, а то я ведь маленький.

— Не бойся, Пашка, смелее. Скажи: «Спартак» — чемпион!

— «Спартак»…

— …чемпион!

— …чем-пион!

— Вот и славно. Иди!

Пашка заковылял к воротам, таким широким и высоким, наступил на белую линию и обернулся.

— Готов? — спросил Фёдор.

— Готов! — ответил Пашка, принимая вратарскую стойку. Фёдор взял висящий на шее судейский свисток и свистнул так, что поднялся ветер, пригибающий траву, рвущий сетку ворот и едва не сбивающий Пашку с ног. Над стадионом нависли лохматые чернильные тучи, прямо в центр поля ударила с треском и грохотом, режущим воздух, извилистая ослепительная молния. Фёдор разбежался и ударил по мячу. Пашка закрыл лицо руками — и чудовищная сила смяла и опрокинула его. Так как глаза его в последний миг были закрыты, он не сумел разглядеть вспыхнувшие на табло огромные фиолетовые буквы: «Adieu, Пашка!»

Колюшка снова был на автобусной остановке и ожидал возвращения детей и жены из Серпейска. Но был он не Колюшкой, деревенским дурачком, а Николаем Петровичем, вполне преуспевающим бригадиром животноводов колхоза «Верный путь», передовиком производства и кандидатом в члены партии. На остановке вместе с ним томились в ожидании еще с десяток человек — несколько солдат срочной службы, пожилая пара, трое пацанов старшего школьного возраста. Встречающие, провожающие, отъезжающие: вскоре после прибытия автобус, следующий рейсом N102 по маршруту Серпейск — Кириллово, отправлялся в обратный, более чем часовой путь. С утра на горизонте собиралась сизая гряда тяжелых туч, и вот к обеду затянуло всё небо, и мелкий нудный дождик загнал людей под бетонный козырек остановки.

— Вы не подскажете, который час? — почтительно обратился к Николаю Петровичу один из подростков.

Тот вскинул левую руку, скользнул взглядом по разбегу стрелок и ответил:

— Без пятнадцати три. До автобуса — десять минут.

— Спасибо. А у вас не будет закурить?

Николай Петрович окинул оценивающим взглядом щуплую фигурку школьника, но от замечаний типа «рано тебе еще курить» или «свои надо иметь» воздержался, и с тягостным вздохом протянул просителю сигарету без фильтра из пачки «Примы». Заодно закурил сам.

— Ещё раз спасибо.

Николай Петрович так же молча кивнул, отвернулся, затянулся горьким дымом, теребя в руках букетик цветов. Странно, давненько за ним такого не водилось, тем более после пятнадцати лет супружеской жизни. Не то чтобы ему было жалко денег или он не любил свою благоверную, а просто не в правилах Николая Петровича это было. И вот теперь он снова посмотрел, хмыкнув и пожав плечами, на букетик крупных бело-фиолетовых гвоздик, завернутых в хрустящий целлофан, в свою очередь перевязанный розовой ленточкой. Интересно, когда это я их купил? После вчерашнего ничего не помню! В отсутствие жены он позволил себе несколько расслабиться в компании сослуживца, знакомого еще со школьной скамьи.

— Внимание! Автобус, следующий рейсом тысяча сто двадцать два «Серпейск — Рыжовские пруды» прибытием задерживается, — раздался из репродуктора низкий гнусавый женский голос с металлическим оттенком, сопровождаемый хрипением, рычанием и бульканьем.

— Эт-то надо же! — в сердцах хлопнул себя по бедру Николай Петрович и, развернувшись, погрозил кулаком в окошко диспетчерской. — Ну, Зинка, ну, ты даешь! Или тоже вчера перебрала?! Всё ведь перепутала, и номер рейса, маршрут следования!

Дождь между тем усиливался, вдалеке уже погромыхивало, и вскоре гроза докатилась до городка. Вода падала сплошной стеной, вспышки молний освещали хмурые осунувшиеся лица пленников автобусной остановки. Следом за порывом холодного ветра из дождевого сумрака блеснули две фары, с трудом пробивающиеся сквозь дождевую пелену. Автобус шел на полной скорости, не притормаживая, и шёл прямиком на остановку, на сгрудившихся под козырьком людей, вздымая тучи брызг из-под колес. Встречащие-провожащие-отъезжающие с криками ужаса бросились врассыпную. Николай Петрович замешкался на месте. Фары слепили его глаза, низкий, надсадный гул мотора нарастал, готовый накрыть его с головой и размазать по стенке. Он часто-часто заморгал, выставил вперед руку с букетом гвоздик и напрягся в ожидании удара.

Никакой боли он не почувствовал, просто его несколько раз перевернуло в воздухе, опрокинуло, потащило. Внезапно стало значительно тише и не так мокро. Николай Петрович почувствовал у себя в руках нечто гладкое и округлое и с удивлением, граничащим с ужасом, обнаружил себя сидящим за рулем злополучного автобуса, мчащегося по проселку в сторону прудов. Педали сцепления, газа и тормоза не работали, свободно болтаясь под ногой, ручка переключения передач вообще отсутствовала, машина не слушалась руля и летела по прямой, стрелка спидометра зашкаливала. Николай Петрович боялся обернуться на пассажирский салон, боялся взглянуть в зеркало, в глубине души предчувствуя, кого там увидит, и продолжал тупо пялиться на стекающие по лобовому стеклу дождевые струи и потоки грязи.

— Коля, что это такое? — вырвал его из ступора панически перепуганный голос жены, которая расположилась на заднем сиденье, обхватив визжащих детей руками, как наседка цыплят.

— Держитесь! Держитесь, я с вами! — Николай Петрович бросил бесполезный руль, соскочил с водительского места и, цепляясь за спинки сидений, помчался по проходу в заднюю часть автобуса.

— Сейчас! Я что-нибудь придумаю! — ободрил он дрожащее от страха семейство и отчаянно, срывал ногти, принялся открывать пневматическую гармошку двери.

Но было поздно. Автобус окунулся в чернильный мрак, взлетел, как на трамплине, на прибрежных валунах и сверзился в клокочущее варево пруда.

Витька открыл глаза и подскочил как на иголке. Сердце гулко колотилось в груди, рождая непонятную тревогу, перераставшую в страх.

— Уф-ф… и приснится же такое! — И он вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот.

Затем огляделся в полумраке кабины. Пассажирское сиденье пустовало, только валялся на нем брошенный в небрежении автомат.

— Бо-о-орька-а… — слабым голосом позвал Слон, оставшийся в одиночестве. Он вылез из кабины, заглянул в кузов — но и там никого не было. То есть груз-то был на месте, хоть по описи принимай, а вот Пашка и Колюшка исчезли в неизвестном направлении.

И тут Витька испугался по-настоящему. Судорожно рванул дверцу кабины, схватил автомат, бестолково заметался по церковному двору.

— Борька! Пашка! Колюшка! — ронял он на бегу севшим голосом. — Надо же… надо же… охранник хренов. Всё проспал! Настоящее чмо!

Он заглянул и в темный зев церкви, окликнул друзей. Но оттуда — ни ответа, ни огня. Тихо и темно. Глухо. Витька несколько раз обежал вокруг храма, всё больше расширяя круги.

Так же по кругу метались мысли в голове, мысли лихорадочные, хаотические, сумбурные. Где же все? Куда подевались? Почему ушли, не предупредив его? Неужели всех забрали в плен враги?

А может быть, они в колхозной мастерской? — мелькнула призрачная надежда. Но нет, и там никого не было.

Слон вернулся к машине и взвыл от тоски и отчаяния. На глаза навернулись непрошенные слезы. Вдруг он увидел… Нет-нет, этого не может быть! Как завороженный, подошел он к самому краю опасного каньона и вгляделся в дальний берег.

Там двигалась странная процессия. Спереди и сзади люди несли зажженные факелы — настоящее факельное шествие, подобное тому, которое устраивали каждый год на День Победы в Кирилловской средней школе по местам боевой славы! А между факельщиками на двух жердинах связанные в запястьях и лодыжках, как охотничьи трофеи, обнаженные тела юноши и девушки, насколько Витька мог разглядеть со своего берега. Все это напоминало какой-то дикий несусветный ритуал, тем более что группа старательно выводила мрачный завораживающий мотив, мычание без слов, и тревожные звуки, от которых кровь стыла в жилах, далеко разносились в повисшей тишине. Процессия остановилась прямо напротив Витьки, его не замечая. Некто, шедший во главе, приземистый седой мужчина, приблизил к пленникам и перерезал верёвки.

Фигура его показалась Витьке смутно знакомой. Он пригляделся, и мгновенное прозрение пронзило его от головы до пят. Это же их злейший враг, Ерофеич, Дед, майор КГБ Веригин, наводивший ужас на всю школу во время расследования инцидента с Водяным. То, что они там сейчас затеяли, крайне не понравилось Слону, и он всё настойчивее теребил холодный металл висящего на груди автомата, продолжая следить за развитием событий.

Дед поставил пленников на колени, размахивая над головой кухонным тесаком, затянул заупокойным голосом отходную молитву. Его свита из двух десятков человек, обступив место заклания полукругом, хором повторяла за ним чудовищную литанию. До Витьки доносились только отдельные слова, но и этого было достаточно, чтобы понять смысл происходящего. Озверевшие каэсовцы творили на берегу кровавое жертвоприношение.

— …Хозяин… прими эти жертвы… их плоть и кровь… наши свершения…

Витька поставил флажок предохранителя на автоматическую стрельбу, передёрнул затвор, всё по науке, как учил на уроках военного дела незабвенный Пельмень, и заорал не своим голосом:

— Эй, вы, там, на том берегу! Немедленно прекратите! Я буду стрелять!

Но его как будто не слышали, по крайней мере, никак не реагировали на его угрозы. Только ритм грозных слов стал чаще, а голоса громче, в такт им подпрыгивали и кружились факелы в руках каэсовцев. Двое верзил подошли к пленникам сзади и за волосы оттянули их головы назад. Дед двумя взмахами перерезал жертвам глотки. Затем их безвольные тела столкнули в фиолетовую бездну.

Слон зарычал, стиснул зубы и дал очередь от бедра в направлении группы жрецов отвратительного культа. И тут же вздрогнул от резкой боли, схватился за живот, согнулся пополам, закачался — и сорвался с каменистой кромки вниз.

Над прудом прогремел, словно усиленный мегафоном, голос младшего сержанта Борьки Стеклова:

— Я же предупреждал: нельзя стрелять вблизи границы Сферы из автомата!

 

50

— Нашли! Нашли! — Андрей с радостным криком выскочил на церковную паперть.

И осёкся. И отступил назад, под своды храма. И недоумённо развёл руками, оборачиваясь к своим спутникам.

— Там… кажется… никого нет.

Уже вся встревоженная группа людей высыпала на площадку перед церковью. В машине никого не было — ни в кузове, ни в кабине. Только валялся на пассажирском сиденье небрежно брошенный автомат да громоздились в кузове в полной неприкосновенности банки, ящики и коробки. На ограбление это никак не было похоже. А вот люди бесследно исчезли. Впрочем, не бесследно. Игорь разглядел на берегу каньона-пруда цепочку неясных, каких-то размытых фигур.

— Смотрите! Вот же они… Что они там делают? Стойте, куда же вы?! — Постепенно речь Метиса затихла и замедлилась, а зрачки расширились, заполнив собой чуть ли не всю радужную оболочку. Пришло ясное осознание, опустились руки, подкосились ноги, и Игорь медленно осел на землю рядом с колесом автомобиля.

Юрка с Андреем, отчаянно крича и размахивая руками, бросились на берег. Но уходящие с безвольной обреченностью один за другим приближались к краю и исчезали в бездне — без крика, без всплеска, без звука. Сначала ушел сержант Стеклов под руку с незнакомой девушкой, потом — Любимчик Пашка, сопровождаемый футболистом в красно-белой форме с десятым номером на спине, следом за ним — деревенский дурачок Колюшка с женщиной и двумя детьми. Последним уходил Витька. В одиночестве.

Андрей первым подбежал к обрыву, заглянул вниз, обхватил голову руками и сокрушённо опустился на колени.

— Витька! Дур-рак! Зачем ты это сделал?! Зачем ты это сделал?! — скрипя зубами, рычал он, всё сильнее стискивая ладонями пылающие виски. Подоспевший Юрка молча присел рядом и обнял друга за содрогающиеся плечи. Многое перенесли ребята внутри этой проклятущей Сферы, этого адского колпака, но вот впервые теряли близкого друга. Спустя минуту к ним присоединился Игорь, по смуглому лицу которого катились крупные слёзы.

Пока готовились к отъезду, загружая в кузов грузовика свой нехитрый скарб, Андрей на гладком боку гранитного валуна вывел найденной в колхозной мастерской белой краской: «В этом пруду покоятся трагически погибшие Виктор Рокотов, Павел Любимов, Борис Стеклов и Николай, житель села Рыжово». Он закончил свою работу, поднялся, отряхнул колени и, зашвырнув в пруд банку с краской и кисточку, опустил голову и на тяжёлых ногах отправился к верному ЗИЛу. Остальные пассажиры уже заняли свои места.

 

51

Ворота станции со скрежетом и завыванием, словно челюсти инфернального монстра, захлопнулись за вползшей внутрь машиной. И никого вокруг. Понятно, ворота приводились в движение с помощью электропривода, их можно было открыть и закрыть простым нажатием кнопки, не выходя из будки контрольно-пропускного пункта. И всё же как-то странно. Их пригласили, их ждали — и никто не вышел их встречать. Приехавшие — Андрей за рулем, баба Маша и Папа Карло в кабине, Юрка, Игорь и Ксюха в кузове — замерли в немом ожидании.

Молчание нарушил Метис, недовольно ворчащий по своему обыкновению:

— Эх, не нравится мне всё это! Чует мое сердце…

— Тихо ты, не каркай, — приструнил своего не в меру впечатлительного товарища Юрка, а сам поближе подтянул к себе автомат.

Андрей заглушил мотор и хотел было спрыгнуть на землю, но Папа Карло удержал его на месте. И тут из распахнувшейся двери КПП выбежала группа вооружённых людей и окружила машину. На гостей в упор уставились воронёные стволы автоматов, готовые в любой момент начать плеваться огнем и нести смерть. Андрей задёргался на сиденье, попытался вновь завести мотор, чтобы задним ходом протаранить ворота, но властная рука Папы Карло снова охладила его пыл.

— Бесполезно, Андрюша. Похоже, это западня. И на этот раз нам так просто не выпутаться. — Горелов покрепче перехватил посох и открыл дверцу со своей стороны. Юрка приподнялся над бортом — автомат на груди, рука на предохранителе. Рядом с ним плечом к плечу встала Ксюха, сжимая кулачки. Следом нерешительно поднялся Игорь.

А из двери контрольно-пропускного пункта вальяжно выплыл Дед в сопровождении свиты — Лейтенанта, Приходько и двух «квадратов». Дедову физиономию растянула жабья ухмылка от уха до уха, он суетливо потирал ручки, чуть ли не присвистывал, донельзя довольный богатым уловом.

— Ну что же, вот и встретились! — куражился Дед. — Весьма надеюсь, что наша новая встреча пройдет более плодотворно для обеих сторон, к общему, так сказать, удовлетворению. Надеюсь также, что мы сумеем разрешить некоторые досадные недоразумения возникшие ранее…

— Напрасно надеетесь! — отозвался Юрка из кузова. — Мы с палачами и провокаторами в переговоры не вступаем.

— Ай-яй-яй, нехорошо, молодой человек. Как некрасиво! Разве вы, Виктор Александрович, не учили своих подопечных правилам хорошего тона, уважительному отношению к старшим?

— Я учил их добру и справедливости! И всяческому неприятию подлости и предательства! Каковой пример вы здесь всем являете! И хватит паясничать. Я так понимаю, мы здесь находимся на положении пленных?

— Совершенно правильно понимаете. Вы также, надеюсь, понимаете, что сопротивление бесполезно, наши силы значительно превосходят ваши. Вы же не хотите, чтобы на вашей совести были жизни ваших молодых — и не очень, — добавил он, буравя взглядом бабу Машу, сжимающую в руках сверток, — друзей? Так что настоятельно советую сдать оружие и отбросить все мысли о сопротивлении. Попрошу всех спуститься на грешную, так сказать, землю, и следовать за мной.

— Что же, мы вынуждены подчиниться силе, — с трудом выдавил из себя Папа Карло, первым спускаясь на землю. — Юра, отдай им автомат! Ребята, вылезайте из машины!

Папа Карло стоял, опустив голову, тяжко опираясь на посох, и время от времени бросал презрительные взгляды исподлобья на своих пленителей. Юрка с явной неохотой отсоединил от автомата магазин и швырнул его на землю, передернул затвор и сделал контрольный спуск. Автомат последовал следом за магазином. Туда же последовал запасной магазин. Милиционер Приходько по знаку Деда суетливо подобрал трофеи. Ребята спустились на землю и понуро стояли возле машины.

— Вот и славно! — констатировал Дед. — Вы, я вижу, и украденный провиант нам подвезли. Что же, очень предусмотрительно! Думаю, мы сумеем договориться и обо всем остальном.

— Виктор Александрович, почему мы сдаёмся так, без борьбы?! — горячо прошептал Юрка на ухо Горелову. — Почему вы не хотите активизировать свой посох и расшвырять всех к чёртовой матери?!

— Я пытался, Юра. Ничего не выходит! Посох молчит, не отзывается. Подождём до лучших времён…

— Если, конечно, эти времена когда-нибудь наступят.

— Будем надеяться.

Странное дело, отобрать посох у Папы Карло никто не пытался. Дед опасливо косился на него, видимо, памятуя обескураживающий магический удар, но никаких попыток завладеть им не предпринимал. Пока, по крайней мере.

— Надеюсь, вы обо всем договорились? — усмехнулся Дед. — Право слово, не хочется прерывать столь милую беседу. Но нам пора. Попрошу следовать за мной. Да, кстати, вас ожидает большой сюрприз!..

Пленников выстроили цепочкой и под пристальными взглядами четверых автоматчиков препроводили в караульное помещение.

И кто бы вы думали ожидал их там? Деревенский дурачок Колюшка собственной персоной! Ну, точнее, не совсем собственной.

После исчезновения в пруду он разительно изменился.

 

52

А было так. Автобус окунулся в чернильный мрак, взлетел, как на трамплине, на прибрежных валунах и сверзился в клокочущее варево пруда.

В следующее мгновение Николай Петрович, а точнее снова Колюшка, пока еще Колюшка, обнаружил себя сидящим верхом на огромной желтой птице, цветом напоминавшей о принятой повсеместно окраске междугородних рейсовых автобусов. Где-то внизу три маленькие фигурки продолжали падать в сиреневую муть. Колюшка прыгнул следом за ними — была не была! — но мощный птичий клюв с холодным костяным стуком вцепился в воротник его цивильного пиджака и рывком закинул обратно на спину. Птица расходящимися кругами поднималась над котловиной пруда, где три раза коротко плеснуло и затихло. Воздушный наездник услышал в своей голове голос:

— Я подарю тебе весь мир! К чему тебе все эти жалкие людишки? Ведь они не более чем тряпичные марионетки в ловких руках Хозяина! Тебе же предлагают стать полноправным партнером. Фиолетовая Троица: Бог-Мать, Бог-Сын и Бог-Царь. Звучит?

Колюшка молчал. А птица вдруг рассмеялась низким хриплым лающим смехом и повернула к нему свою безобразную голову, кося лиловым глазом. Он лишь покрепче схватился и зарылся головой в мягкие перья, пахнущие пылью, сыростью, паутиной с затаившимися в ней пауками, темными углами, фиолетовыми сумерками и еще Бог знает чем.

— Смотри! Смотри! Весь мир под твоими ногами!

Они по широкой спирали поднялись под самый купол. Внизу расстилалась величественная панорама: село Рыжово с прилегающими к нему прудами, радиолокационной станцией, церковкой, полями и лесами.

— Смотри! Всё это — твоё. А будет еще больше — весь мир! А теперь пришла пора познакомить тебя с Сыном и Матерью.

Птица сложила крылья и стремительно понеслась вниз, нацелившись в самый центр каньона, — только ветер засвистел в ушах, рванул полы пиджака, заставляя крепче вжиматься в неживое тело адского скакуна, не более живое, чем птичье чучело, набитое искусным мастером. Колюшка зажмурил глаза и в который раз за этот сумасшедший сон-не сон, да и явью не назовешь, приготовился к страшному удару. Но его не последовало. Колюшка открыл глаза. Птица исчезла, а сам он стоял на маслянистой поверхности и, что самое удивительное, не проваливался вниз. Вскоре причина этого выяснилась, стоило только посмотреть под ноги.

Колюшка стоял на огромном листе водяного растения наподобие лотоса, лилии или кувшинки — точнее он сказать не мог, ведь он не был ботаником, всего лишь бригадиром животноводческой бригады. Лист очертаниями походил на художнический мольберт, прогибался под ногами, но держал, цвет имел лиловый с фиолетовыми прожилками. И, в отличие от птицы, казался живым той пугающей жизнью, которая не лучше смерти. Лист медленно дрейфовал по легкой ряби пруда, Колюшка изумленно оглядывался по сторонам на изломанные стены каньона, уходящие ввысь, на фиолетовую гладь пруда. В этот момент небо действительно показалось ему с овчинку.

И тут он почувствовал перемены, с ним происходящие. На плешивой голове стали пробиваться первые волосы, вызывая страшный зуд. Вскоре Колюшка стал обладателем пышной шевелюры. Еще большее неудобство и беспокойство причиняли зуд и жжение во рту — у него резались зубы! Они до того досаждали ему, что он вцепился в тыльную сторону левой ладони и прокусил кожу до крови. Скрюченные кости и суставы распрямлялись, менялась кожа, нарастала мышечная масса. Вскоре Колюшка стал моложе на десять лет и сантиметров на десять выше. Да и мысли, лихорадочно мечущиеся в голове, со временем стали яснее, стройнее, логичнее. Словом, Колюшка, или, скорее уж, Николай Петрович, снова, через многие годы серой пелены идиотизма, начал адекватно воспринимать действительность. Даже такую ужасную действительность. Стал нормальным человеком. То есть не совсем человеком. А если еще точнее, то совсем не человеком, а креатурой ужасного Существа, поселившегося в Рыжовском пруду.

Память о прошлом словно начисто стерло в его возрожденном мозгу, и он разглядывал вновь обретенное тело с любопытством младенца, постигающего мир.

В противоположных концах пруда возникли две гигантские волны и решительно устремились к утлому плотику, несущему на себе это удивительное, только что родившееся существо. Волны приблизились, но, вопреки всем законам физики, не сшиблись, а застыли в воздухе, постепенно обретая очертания человеческих лиц, лиц Сына и Матери. Из фиолетовой слизи прорезались волосы, глаза, уши, рот и нос. Фиолетовые губы Матери разошлись в приветственной улыбке. Шевеление губ сложилось в слова:

— Доброе утро, ваше величество. Как почивали?

 

53

— Колюшка! Живой! — Андрей рванулся было к сидящему за столом, но, ненавязчиво придержанный за плечо Папой Карло, замер на месте. Первое впечатление было обманчивым. Человек, действительно внешне походил на деревенского дурачка, но более пристальный взгляд отмечал произошедшие в его облике существенные изменения.

— Колюшка? — повторил Андрей менее решительно.

— Какой я тебе Колюшка?! — грозно проревел человек, поднимаясь из-за стола. — Николай Третий, самодержец всея Сферы! Царь!

Тут уже Игорь не смог сдержаться и фыркнул в кулак.

— Кажется, наши гости не вполне понимают, — сверкнув очами, сказал Царь. — Василий, объясни…

Дед рванул Игоря сзади за воротник ветровки, так что тот едва удержался на ногах. «Квадраты» приблизились к пленным и встали в угрожающих позах. Веригин злобно зашипел, продолжая придерживать Метиса за шкирку и боязливо поглядывая на Николая:

— Вы что, обалдели?! Не смейте ему перечить. И впредь называйте его не иначе как ваше величество.

Тут-то желание смеяться у Метиса я остальных напрочь отпало. Если уж такой человек, как Дед, кого-то панически боится, то дело явно приобретает серьезный оборот.

— Василий, изложи гостям наши условия, — брезгливо проронил Царь.

— Извольте, ваше величество, — с поклоном ответил Дед и, выйдя из-за спин пленников, которых почему-то упорно продолжали именовать гостями, хотя их статус всем был предельно ясен, заявил:

— У вас есть три вещи и один человек, необходимые нам…

— Что же это за вещи и что же это за человек? — язвительно вопросил Папа Карло, наконец-то пришедший в себя после столь впечатлительного представления.

— Посох, икона и тетрадь. А еще девчонка, Ксения. Насколько нам известно, она обладает поразительными способностями, которые могут нам пригодиться. Девочка, ты умеешь, скажем, работать на компьютере? — Дед повернулся в сторону Ксении. Та потупила глаза в пол и упрямо молчала. — Знаю, умеешь. И совсем ни к чему упрямиться. Ты же хочешь помочь своим друзьям, не правда ли? Пока мы пытаемся договориться с вами по-хорошему. В случае добровольного сотрудничества монаршей милостью вам будет дарована жизнь и свобода. В противном случае… — Дед выразительно провел ребром ладони по горлу. — Надеюсь, всё понятно?

— Куда уж понятнее! — недовольно буркнул Юрка. — И это называется у них по-хорошему! Загнали в угол, прижали к стенке…

— Впрочем, мы не требуем немедленного ответа. Посидите в тишине, поразмыслите. Надеюсь, суток вам будет вполне достаточно.

— Хорошо, — тяжело опустил голову Папа Карло. — Мы подумаем…

— Замечательно! Я всегда знал, что вы человек разумный. С вами приятно иметь дело…

— Не могу этого же сказать и о вас…

— Ну-ну, не будем горячиться. Проводите их, — кивнул он конвоирам.

Гулко протопали по пустынным подземным коридорам станции тяжелые шаги. Пленники шли молча, понурив головы. Вскоре они очутились в одном из технических помещении, переоборудованном под камеру. Со скрежетом закрылась и глухо звякнула металлическая дверь. Послышался звук задвигаемого засова.

С деревянных нар навстречу новым узникам поднялся Нестеров. Без фуражки, с оборванными погонами и с окровавленной повязкой на голове. У дальней стены продолжала лежать неподвижная фигура, с головой укрытая армейским бушлатом.

— Тс-с! — Нестеров прижал палец к губам и заговорил жарким шепотом. — Там прапорщик Черноусов. Спит. У него серьезные ранения в плечо и в грудь… Здравствуйте, здравствуйте! Не думал, что наша встреча произойдет при столь прискорбных обстоятельствах… Проходите, располагайтесь.

И он жестом радушного хозяина указал на деревянные топчаны, позаимствованные из караульного помещения, застеленные синими солдатскими одеялами и расположенные вдоль стен комнаты, не имеющей окон. В металлические стены были врезаны распределительные щиты, увенчанные массивными замками. Под потолком уныло и пыльно светилась шестидесятиваттная электрическая лампочка. Вот, собственно говоря, и весь ненавязчивый комфорт.

— Дамам, разумеется, лучшие места, — указал Нестеров с невеселой усмешкой на топчаны у дальней от входа стены. — Кормить обещали три раза в день. Если что-то потребуется, стучите в дверь и зовите охранника. Но без крайней необходимости советую этого не делать: они здесь все злые, как черти!

Пленники потихоньку начали занимать места.

— Та-ак, — печально протянул Папа Карло. — С этим понятно. Извините за нескромный вопрос, товарищ старший лейтенант, но как же все это произошло? Как вы угодили в плен к этим мерзавцам?

Старлей хмыкал, хмурился, дотронулся до повязки и раздумчиво начал:

— Этой ночью на станции произошло нечто странное и страшное. Где-то около полуночи всех сморил мертвый сон. Я сидел на центральном пульте управления, тестировал системы. Очнулся — голова на клавиатуре ЭВМ, а в двери ломятся вооруженные люди. То ли газа какого сонного напустили? Не пойму!..

— Скорее всего, это связано с жизнедеятельностью Существа, — заметил Папа Карло. — Видимо, оно способно воздействовать на человеческое сознание, вызывать видения и галлюцинации… Наши друзья, ночью сторожившие во дворе церкви машину с продовольствием, погибли в пруду скорее всего именно по этой причине. Мы уцелели лишь потому, что находились внутри храма. Поневоле поставишь под сомнение свой многолетний атеизм!

— Так вот, — продолжил Нестеров. — Мы с прапорщиком пытались отстреливаться, но нас застали врасплох, и слишком уж были неравны силы. Правда, нам удалось уложить пару нападавших. Похоже, наповал. А нас, судя по всему, было приказано брать живыми.

— А что же солдаты? — подала голос сердобольная Ксения.

— Солдаты? Солдаты… сложили оружие. Их выстроили во дворе и предложили перейти на сторону Комитета… Один крысеныш согласился. Рядовой Хакимов. А остальных… расстреляли! На моих глазах! — Старлей стиснул зубы, и во взгляде его отразилась боль. — Б-был… Был среди захватчиков и один весьма странный персонаж. Все перед ним чуть ли не на брюхе ползали. Особенно Веригин. И знаете, было от чего. Я сам видел, как он одним только взглядом… одним только взглядом расшвырял полдюжины замешкавшихся подчиненных.

— Похоже, что мы знали раньше этого вашего персонажа, — сказал Папа Карло. — Правда, мы считали его погибшим. Но, как видно, он уцелел… И при этом сильно изменился.

— Не в лучшую сторону, — буркнул из своего угла Метис.

— Сдается мне, — глубокомысленно начал Андрей, — что это не наш знакомый Колюшка, а искусственное создание, клон, дубликат, киборг. И, верно, здесь без вмешательства Существа не обошлось.

— Бедный Колюшка! — проронила Ксения.

— А что бедный?! Что бедный?! — взвился Метис. — Теперь это нечто верховодит у каэсовцев, назвалось Царем — Царем! — понимаете?! Как говорятся, из грязи в князи! Самозванец чертов!

— Сколько их было на Руси! — философски заметил Андрей. — Доверчивый у нас народ, наивный, все верит в сказочку о добром царе. Вот и пользуются его доверчивостью и наивностью всякие негодяи.

В повисшей следом за этой сентенцией тишине было слышно, как глухо застонал Нестеров. Он сидел на краю топчана, наклонившись вперед, уперев локти в колени, обхватив голову ладонями и тихонько раскачиваясь из стороны в сторону.

— Что, сильно болит? — участливо спросила Ксения, присаживаясь рядышком.

— Это? Это пустяки, — пробормотал Нестеров, дотрагиваясь до повязки. — Пуля прошла по касательной, только кожу зацепила. Душа болит сильнее, понимаешь…

— Я могу вам помочь. Позволите?

— Ну что же, попробуй, девочка.

Ксения встала перед старлеем, положила ладони ему на виски, сосредоточилась, закрыла глаза.

— Расслабьтесь, помогите мне… Чувствуете тепло?

Нестеров молча кивнул, постепенно его напряженные плечи поникли, он глубоко вздохнул. Остальные с интересом следили за сеансом исцеления. Баба Маша тихонько молилась в углу, не выпуская иконы из рук.

— Ну что, легче стало?

— Д-да… Спасибо. Думаю, достаточно.

Ксения вернулась на свое место.

— Ну, Ксюха, ты даешь! — восторженно прошептал Метис.

— Кстати, повязку можно снять. Рана полностью затянулась, — просто добавила юная целительница, приведя невольных зрителей в состояние полного и окончательного восторга.

— Тогда, может быть, ты и Черноусову поможешь, Ксения? — предложил старлей, аккуратно разматывая окровавленный бинт.

— Хорошо, я попробую, — согласилась девочка, подходя к укрытой бушлатом фигуре и склоняясь над нею. Но через мгновение резко и коротко вскрикнула и отшатнулась.

— Что? Что такое? — Нестеров вскочил на ноги и поддержал Ксению, помогая ей вернуться на место и сесть.

— Боюсь… что ничем уже не смогу помочь вашему товарищу. Он мертв.

Трагическое известие ошарашило всех и буквально пригвоздило к своим местам. И только Юрка, до сих пор болезненно переживающий пленение и находящийся словно в прострации, встрепенулся, вскочил с топчана, подбежал к двери и отчаянно заколотил кулакам в холодный металл:

— Эй! Эй, вы! Откройте, прапорщик Черноусов умер!

Через некоторое время (каэсовцы явно не торопились) лязгнул засов, вошли трое — двое с носилками, один с автоматом, — деловито погрузили тело и так же в полном молчании прошествовали к выходу. Не успела дверь снова закрыться, как в камеру влетел визжащий окровавленный комок и грохнулся на пол.

— Принимайте пополнение! — раздались от выхода слова, сопровождаемые громовыми раскатами гогота.

 

54

В Сферу, вопреки календарю, пришла осень. Осень посреди лета! Да и чему здесь, собственно, удивляться, когда все в этом странном месте было поставлено с ног на голову и шло наперекосяк. Как-то враз, внезапно, кроны деревьев окрасились во все цвета спектра и начали облетать. При полном отсутствии ветра это было то еще зрелище! С тихим шуршанием, почти неслышно, повинуясь закону всемирного тяготения, который все еще действовал здесь, лист за листом отрывался от родной ветки и, тихо кружась, ложился на пожухлую траву. Под старым кленом, одиноко стоящим у ворот станций, образовалась целая гора опавшей листвы красно-желтого цвета. Из-под вороха неспешно выполз пожилой еж, недоверчиво уставившись на свет черными бусинками глаз, сторожко потянул воздух носом и снова скрылся в своем убежище. Падали листья, своим разноцветьем разнообразящие унылый фиолетовый пейзаж.

Нарушая тишину, из ворот станции одна за другой выползли две машины. Впереди шел знакомый нам колхозный ЗИЛ, следом — черная «Волга». Каэсовцы выехали за трофеями, открывая сезон охоты на двуногую дичь. В кузове грузовика под брезентовым тентом уже громоздились туши мертвых животных — свиней, коров, коз. Жертвоприношение Хозяину! Попирая стопой эту груду мертвечины, держась рукой за борт, гордо стоял Царь, обряженный по этому торжественному случаю в позаимствованное приспешниками из костюмерной Дома культуры облачение времен, надо полагать, Ивана Грозного, оставшееся от последней постановки народного театра. Сценки из жизни монархов, видимо, пользовались неизменной популярностью у неизбалованных зрелищами селян. Облачение представляло собой потертый красный бархатный халат, пожалованный нищим актерам с барского плеча председателя сельсовета, ба-а-альшого театрала, и расшитый елочным дождем по обшлагам, вороту и подолу; безразмерные красные же пролетарские шаровары; женские зимние полусапожки, принадлежавшие некогда секретарше, а по совместительству любовнице вышеозначенного председателя, полностью разделявшей со своим патроном жгучую страсть к музе Мельпомене; картонную корону, выкрашенную серебрянкой. Свободной рукой Царь сжимал посох из театрального реквизита, украшенный затейливой резьбой местным умельцем дедом Матвеем. Все это вместе взятое могло бы произвести комический эффект, если бы не бешеное фиолетовое пламя, плещущееся в безумных глазах лжемонарха.

— Вперед, на Рыжово! — орал, надрывал глотку, Царь и воинственно размахивал резным посохом. Каэсовцы, составляющие компанию венценосной особе, держали наготове факелы. И автоматы, конфискованные у незадачливых защитников станции, — для пущей убедительности. За рулем ЗИЛа невозмутимо восседал Дед, рядом с ним — его постоянный спутник Лейтенант. В черной «Волге», замыкавшей кортеж, с комфортом разместились почетные руководители Комитета спасения товарищи Абросимов и Евдокимов и старший сержант милиции Приходько, выразившие горячее желание принять личное участие в предстоящей акции.

— И правильно, и правильно, — кивал красивой седой головой Абросимов и тыкал локтем в бок Евдокимова. — Сколько можно?! Эх, что за народ пошел! Развесили же объявления на каждом углу, до всех довели, сроки назначили… Чего же они, как тараканы, по щелям разбежались?! Тут такая, понимаешь, си-ту-ация, что тихо не отсидишься. Или с нами, или против нас. Верно я говорю, Константиныч?

Евдокимов, страдавший с жуткого перепоя, только молча кивал головой, как китайский болванчик. Лишь бы отвязался. А то пристал, как банный лист. Энтузиазм, видишь ли, проявляет. Энтузиаст хренов! Все выслужиться перед новой властью старается. Эх, Алексеич, как был ты гнидой, так гнидою и помрешь, подумал Евдокимов и недовольно поморщился.

— Что, Константиныч, страдаешь с бодуна-то? На, прими для поправки здоровья, — Абросимов широким жестом протянул коллеге плоскую металлическую фляжку, в которой заманчиво булькало. — Ты на это самое дело-то завсегда падок был…

Евдокимов трясущимися руками поднес фляжку ко рту и, скривившись, глотнул пару раз, протяжно выдохнул и занюхал рукавом пиджака, купленного по случаю на ВДНХ, где он представлял достижения родного колхоза. И все же есть в нем нечто человеческое, иногда всё ж-таки проявляется, снова подумал Евдокимов. Мерная езда, мягкое покачивание постепенно убаюкали его, и он забылся в сладкой полудреме, вспоминая славные эпизоды тогдашней столичной эпопеи.

От мечты к реальности его вернул скрип тормозов. «Волга» остановилась, качнувшись на рессорах. Команда карателей победно вошла в деревню.

— Приехали, Константиныч! — радостно осклабился Абросимов. Автоматчики резво повыпрыгивали из кузова и рассылались цепью. Николай, взяв услужливо протянутый ему мегафон, прокашлялся и начал:

— Мы, Николай Третий, милостью Фиолетовой Троицы самодержец всея Сферы, сим повелеваем. Жители села Рыжово! Возглавляемый нами Комитет спасения предлагает вам выйти из домов и присоединиться к нам. Гарантируем вам охрану, питание, размещение и сохранность личного имущества. Присоединяйтесь к нам! Те же, кто воспротивится воле Комитета, 6удут жестоко наказаны!

Мертвая тишина была ответом на столь страстное воззвание. Жалко и сиротливо смотрело село на новых хозяев. Редкие дома уцелели после неистовой бури. Если кто и остался в живых, то предпочитал отсиживаться в погребах и не казать носа наружу. Но вот уже полетели из кузова зажженные факелы, и ветхие постройки дружно заполыхали. То, что устояло после разгула стихия, жадно пожирало пламя.

Страшная процессия медленно, но верно продвигалась по обреченному селу, оставляя за собой дымящиеся руины. Плясал огонь по бревенчатым стенам, лопались с треском оконные стекла, клубы дыма вперемешку с искрами поднимались под самый купол. Но никто не покинул своих убежищ по доброй воле. Пройдя село из конца в конец, каратели гнали перед собой всего десяток погорельцев, бледных, оборванных, закопченных, едва держащихся на ногах. Тех, кого силы оставили, подгоняли ударами прикладов. И гнали, гнали в сторону адского каньона.

— Ахти вам, ослушники! — каркал в мегафон Царь-убийца. — Не хотели быть с нами — сгинете в пучине пруда!

Пленники под дулами автоматов сгрудились на краю обрыва. Но сначала каэсовцы опорожнили кузов грузовика. По двое подхватывали туши животных, раскачивали и со смачным хыканьем швыряли в ненасытную прорву. Растущий организм Существа постоянно требовал белковой пищи. Во имя Фиолетовой Троицы — раз-два, взяли!

Потом настала очередь человеческих жертв. Николай извлек откуда-то из глубин бархатного халата мясницкий тесак и протянул его Деду.

— На-ка, Василий, мой верный и преданный слуга. Да не робей! Небось, не впервой… Во имя Фиолетовой Троицы, во имя Матери и Сына и Отца-Царя!

Дед руки не отдернул, благоговейно принял протянутый нож и, поигрывая им, вперевалочку приблизился к коленопреклоненным пленникам… С его лица не сходила жутковатая ухмылка.

— Вы, мои верные и преданные слуги, повторяйте за мной! — кричал в мегафон царь, грозно озирая растерянных таким поворотом дела карателей. — Хозяин… прими наши скромные жертвы… прими их плоть и кровь… на благо нам… назло врагам, во имя Фиолетовой Троицы! Выше факелы! Режь, Васька! — визжал бесноватый монарх, приплясывая на месте от нетерпения, и голос его переходил в какой-то поистине нечеловеческий регистр.

Брызнула кровь из-под ножа мясника, забарабанили по прибрежным камням тяжелые алые капли, обрушились в бездну содрогающиеся в агонии тела. Дело было сделано.

А чуть в сторонке выворачивало наизнанку согнутого, будто сломанного пополам в районе поясницы Лейтенанта.

Дед неслышно подошел сзади и заляпанной кровью рукой похлопал своего подопечного по плечу:

— Ну-ну, Лейтенант, соберись, будь мужчиной. Нам нельзя быть слабыми!

— Да пошел ты, иуда! Палач!.. Убийца!.. Н-ну, Дед… Н-ну, Дед… Знал я, что ты сволочь… но что такая сволочь, такая сволочь!.. — кричал Лейтенант, потрясая кулаками и захлебываясь душащими его рыданиями.

Каратели быстро и деловито погрузились и двинулись в обратный путь. Лейтенант возвращался пешком.

— Это пройдет, это от молодости все, от неопытности, — бурчал под нос Дед, деловито крутя баранку ЗИЛа. — Я сам поначалу был таким.

А на заднем сиденье «Волги» бывший председатель Рыжовского сельсовета товарищ Евдокимов жадно присосался к фляжке, с ужасом поглядывая на бывшего председателя колхоза «Верный путь» товарища Абросимова. Пятизвездочный армянский коньяк не брал, не брал, з-зараза! Эх, сейчас бы самогону, думая Евдокимов, а перед глазами у него так и стояла худенькая фигурка девчушки лет пятнадцати, не местной, должно быть, дачницы, первой попавшей под палаческий нож Деда.

 

55

Не успела дверь снова закрыться, как в камеру влетел визжащий окровавленный комок и грохнулся на пол.

— Принимайте пополнение! — раздались от выхода слова, сопровождаемые громовыми раскатами гогота.

Комок на полу пошевелился и слабо застонал. Нестеров первым пришел в себя, присел на корточки перед поверженным телом, перевернул его на спину, заглянул в изувеченное жестокими побоями лицо. Кровь, казалось, сочилась отовсюду: из рассеченной брови, из обеих ноздрей сломанного носа и даже из левого уха. С трудом можно было узнать человека в столь плачевном состоянии, но Иван, похоже, узнал:

— Хакимов, ты, что ли?.. А-а, жив, крысеныш, — протянул зловеще и иронично добавил: — Ну что, славно тебя приняли новые хозяева?

— Что вы… что вы… товарищ старший лейтенант, — гнусавил Хакимов, глотая кровавые сопли и в испуге отползая на тощей заднице в угол. — Я же только чтобы… разведать обстановку… как-то помочь… из плена вызволить…

— Ишь ты, спаситель нашелся! А впрочем, располагайся, приведи себя в порядок, потом поговорим. — Нестеров устало махнул рукой и вернулся на свое место, как-то обреченно закурил помятую «Приму», поделившись куревом с сокамерниками, а горе-воином занялась Ксения, добровольно взявшаяся исполнять обязанности сестры милосердая и все более свыкающаяся с этой почтенной и тяжкой ролью. Судя по безрадостной перспективе, ее умение могло еще не раз понадобиться узникам станции. Не сейчас. Не сегодня. Потому что отпущенные ей силы иссякали, и после очередного исцеления она, с трудом переставляя непослушные ноги, в полном изнеможении добралась до деревянного ложа по соседству с бабой Машей, по дороге даже пошатнулась, но была своевременно поддержана под локоть Андреем, выказавшем себя истинным джентльменом в этом доме скорби.

Странное дело, Андрюха, признанный лидер среди пацанов, всегда державшийся скованно в присутствии особ прекрасного пола, на этот раз присел рядом с девушкой, не отдернул доверчиво протянутой руки и даже завязал разговор, постепенно сошедший на интимный шепот.

Между тем дело близилось к вечеру, если верить часам, и после скудного обеда-ужина пленники, утомленные богатым на трагические события днем, стали укладываться спать. Игорь, сопровождаемый недовольно бурчащим охранником, сходил по нужде и, вскоре вернувшись, скорчился на топчане и забылся тяжелым сном. Уснула баба Маша, не выпуская заветной иконы из рук, дочитав до конца очередную молитву; провалился, как в омут ухнул, Юрка; затих в объятиях Морфея беспокойный Нестеров. Папа Карло вместо молитвы воспроизводил в уме выученное наизусть и по обоюдному согласию с Марией Федоровной запрятанное за оклад иконы до лучших времен письмо друга:

«Дорогой друг Виктор свет Александрович!

Представляю твое удавление по получении сего письма. Ведь вы меня уже похоронили. Впрочем, это не так уж далеко от истины. Но по порядку, хотя, находясь в растрепанных чувствах и на волоске от гибели, сложно излагать свои мысли логично и последовательно. Все же попытаюсь, иначе это послание теряет всякий смысл.

Сейчас мне почему-то все чаще вспоминаются годы учебы в универе. Эх, золотое было времечко! Смотрю на студенческие фотографии, на своих однокурсников. Какими мы все-таки были молодыми, талантливыми, честолюбивыми и… наивными. Где теперь все наши? Как они? Как говорятся, иных уж нет, а тех долечат… Разнесла-разметала нас жизнь по просторам нашей необъятной родины, а кого и того подальше. По смутным сведениям, время от времени просачивающимся в мою скорбную обитель, знаю следующее: Лёвка уехал в Штаты, преподает там в университете; Борис защитил докторскую, занимает важный пост в Академии наук; Генка спился и сошел с круга; Ванька и Толян померли, да будет земля им пухом; ты вот учительствуешь в глубинке… Извини, старик, что впал в слезливо-сентиментально-ностальгический тон, сам не люблю всех этих соплей. Да, стареем, брат, стареем! Такое вот длинное предисловие получилось, но непросто, ох как непросто перейти к сути, поведать тебе повесть, печальней которой нет на свете. Ну вот, опять вырвалась какая-то редкостная дребедень. Извини, дружище…

Итак, о себе. После универа и практики в Пермской губернии вернулся я в родное Подмосковье. И угодил, молодой идиот, в любезно распахнутые объятия военного ведомства, ВПК. Тогда-то я считал, что не грех поработать на благо укрепления обороноспособности отечества. Тем паче что в «оборонке» — финансирование, оборудование, перспективы. Сам понимаешь! А особливо хотел осуществить я на практике одну любопытную идейку. Ну и осуществил на свою голову! Молодой был, глупый. И вот за тридцать лет верного служения родному государству чего добился… Жутко засекречен, потерял семью, лишился всяческих связей с внешним миром. Захоронен, захоронен в прямом и переносном смысле.

Конечно, здесь, в нашем «почтовом ящике», все условия для работы, грех жаловаться. Но что это за адский труд, направленный лишь на смерть и разрушение! Под моим чутким руководством создано оружие совершенно нового типа. Пока не буду вдаваться в подробности, все выкладки найдешь в приложении, сообщу лишь , что это биологическое оружие, и активизируется оно, попав в водную среду. Последствия для противника катастрофические! И эти идиоты, эти маньяки решили испытать его в полевых условиях! На собственной территории! На полигоне в Поплесецке! О, они даже не представляют себе, какого джинна выпускают из бутылки. Я их отговаривал как мог, писал в доступные мне инстанции, своему непосредственному руководителю, ссылаясь на то, что исследования еще далеки от завершения и невозможно предсказать результат. Но что для них моя слава? Звук пустой. Наши генералы жуть как спешили отрапортовать начальству и получить очередную побрякушку на грудь. Да, мечтали мы, прекраснодушные романтики, о мирном атоме и о мирной науке. Но… человек предполагает, а ВПК располагает. Казалось бы, холодная война, железный занавес, гонка вооружений , противостояние с Западом, — все это в прошлом. Как бы ни так! И у нас, и у них всегда найдется генерал, метящий в маршалы, спящий и видящий в сладких грезах третью мировую. Война для них — серьезный бизнес, огромные деньги. Куда уж там!

Дело осложняется тем, что в процессе исследований «икс-два», так неоригинально, но таинственно называется новое оружие, выявлен неожиданный фактор. В определенных условиях «икс-два» начинает функционировать как своего рода органический компьютер, способный на самонастройку и саморазвитие. Да-да, пусть это звучит как фантастика, но это самая что ни на есть чистая правда! Часть опытов дала именно такие результаты. Так сказать, побочный эффект. Я сам еще до конца не разобрался, а теперь это уже, видимо, и невозможно. В любом случае это вещь пострашнее сибирской язвы!

Витя! Дорогой мой Витя! Ты — единственный человек, которому я могу доверить эту страшную тайну. Я долго и мучительно размышлял и пришёл к такому решению. Осознавая всю степень ответственности за содеянное, я решил уйти из жизни. Теперь уж по-настоящему , окончательно и бесповоротно. Нет-нет, не нужно меня отговаривать. Это единственный выход. Разумеется, я сделал все необходимые приготовления. Запомни хорошенько. Я по мере возможности уничтожил все следы преступления: стер компьютерные файлы с результатами опытов, нейтрализовал биологический материал в лаборатории. К сожалению, ничего не могу поделать с пробной партией «икс-два». Но она — единственная. Мои помощники не владеют в полной мере информацией , так что восстановить исходный материал будет практически невозможно. Теперь все результаты исследований — в этой вот тетрадке. Возможно, я возлагаю на тебя непосильную ношу, но отныне ты — единственный хранитель моего открытия. Наверное, во мне говорит эгоизм ученого, но я не могу уничтожить результаты многолетнего труда раз и навсегда. Оцени хотя бы изящество исполнения , а потом делай что хочешь! Желательно впоследствии эту тетрадочку все же уничтожить. Так сказать, во избежание. Если все пойдет, как я спланировал, то ты получишь ее от надежного человека.

Все это весьма прискорбно, но ничего не поделаешь, мой милый друг, мои невольный душеприказчик.

Прости за все — и прощай. На этом свете мы больше не увидимся. Эх, Витька , Витька… Не поминай лихом.

Твой бывший однокурсник Эдуард.

пос. Прудва-17,

24 января 1989 г.»

Горелов тяжко повздыхал, поворочался, поудобнее устраивая протез, и вскоре тоже уснул. Рядовой Хакимов на соседнем топчане то раскатисто храпел, выводя разбитым носом замысловатые рулады, то тревожно вскрикивал во сне, вскакивал и бессмысленно поводил подбитыми глазами, утратившими былой блеск. Потом успокаивался и снова затихал.

Ночь перевалила за половину, а Андрей с Ксенией все так же тихо беседовали, держась за руки, и казалось, что через это рукопожатие перетекают силы оттуда, где их избыток, туда, где их недостаток. А еще казалось, что знают они друг друга давным-давно, всю жизнь.

Андрей поделился с девушкой подробностями своей небогатой событиями биография, к своему собственному удивлению, рассказал и о самом заветном: о первой любви, закончившейся полным я безоговорочным фиаско, об увлечении рок-музыкой и поэзией. Осмелился даже прочесть пару казавшихся ему самому удачными стихотворении, за что получил одобрительный кивок и понимающую улыбку, что для него было дороже самых восторженных рецензий и даже публикации в газете. Дальше пошли события, связанные с Существом, на которых Ксения просила остановиться подробнее. Конечно, она уже слышала версию происшедшего из уст Юрки, и теперь сравнивала, выспрашивала нюансы, детали, впечатления.

— Врага нужно знать в лицо, — пояснила Ксения, убирая со лба упрямую челку. — Приближается решающая игра, фигуры расставлены, игроки ждут сигнала к началу.

— Враги, враги, кругом враги, — кивал Андрей. — Тут тебе и Существо в пруду, и каэсовцы, и Царь-батюшка. — Впрочем, ему не совсем была понятна шахматная терминология Ксюхиных предсказаний. Еще больше его озадачили следующие слова:

— Но и враги могут стать друзьями…

Переспрашивать он не решался, зато поведал о странном сне, случившемся накануне возникновения Сферы. Тот сон Андрей помнил во всех деталях, и только сейчас ему стал открываться его грозный и таинственный смысл. И вправду, в нем была предсказана и Витькина гибель, и появление бабы Маши с Ксенией, и даже возможность спасения.

— Ксения — это ведь, кажется, «чужая» по-гречески? — блеснул своими познаниями в иностранных языках Андрей.

— Да, а еще «подарок», хотя я вовсе не подарок! — каламбуром ответила девушка. — Но есть у моего имени и третье значение. И оно-то, на мой взгляд, самое верное. В ботанике ксениями называются гибриды растений, полученные посредством опыления пыльцой других видов.

Андрей только недоуменно пожал плечами. И тогда услышал рассказ, до глубины души поразивший его и приоткрывший завесу тайны над загадочной гостьей.

 

56

Когда пала фиолетовая мгла, капитан Петр Петрович Коломиец, дежурный по ракетному дивизиону, подумал, что наступил конец света. Или началась третья мировая война. Что, впрочем, учитывая количество и качество ядерного оружия, скопленного за годы войны «холодной», было равнозначно концу света. Того или другого Коломиец давно и тайно ожидал, ибо должен был свихнувшийся мир прийти рано или поздно к какому-то итогу. Апокалиптические ожидания Петра Петровича усугублялись неурядицами в личной жизни: незадолго до сорокалетнего юбилея от него ушла жена, прихватив обоих детей, и переехала к матери в Серпейск. И он, как зверь в вольере, метался по внезапно опустевшей и оглохшей двухкомнатной квартире. И пил горькую, за что неоднократно получал на службе «последнее китайское предупреждение». Как-то раз, возвращаясь с работы в своем обычном в последнее время нерабочей состоянии верхом на велосипеде, он, что называется, не справился с управлением и въехал в ограждение из колючей проволоки, распоров ухо и щеку. В санчасти ему наложили восемь швов. После этого Коломиец решил «завязать», но после двухнедельного воздержания подоспела получка, и «завязка» как-то сама собою закончилась.

Удивительно, что такому-то человеку доверяли дежурство по ракетному дивизиону, на вооружении которого стоял десяток единиц техники класса «земля-земля», причем две из них — с ядерными боеголовками. Но чего в жизни не бывает! Чего не бывает в Советской Армии, в годы перестройки окончательно утратившей боевой дух, дезорганизованной и деморализованной.

И вот пала мгла, укрыла Рыжово и окрестности зловещим фиолетовым крылом. Исчезла связь с внешним миром. Тут-то и поплясала бы трясущаяся с перепою рука капитана по кнопкам пусковой установки, салютуя долгожданному Апокалипсису, но от необдуманного и непоправимого поступка спас очередной запой. Утратив человеческий облик, Петрович лежал, точнее, валялся на кожаном топчане, время от времени просыпаясь, матерно ругаясь, почесывая небритую щёку, и снова засыпал тяжелым похмельным сном.

Пробудившись с раскалывающейся головой и отвратительным привкусом во рту, Петрович с удавлением, граничащим с темным ужасом, обнаружил, что остался в абсолютном одиночестве. Он закурил «беломорину» из распотрошенной пачки и, щурясь от горького дыма, нетвёрдой походкой слонялся по комнатам, пинком распахивал двери, жутко ругаясь, звал солдат, но так ни одной живой души и не обнаружил. Солдаты исчезли бесследно. А вместе с ними исчезли автоматы, запасы продовольствия и даже личный пистолет Макарова из кобуры капитана. Вместо него в кобуре оказался огрызок соленого огурца.

— Ах вы, мать вашу, защитнички родины! Дезертиры драные! — в сердцах орал Петрович в пустоту. Пустота в ответ молчала, глядя на незадачливого капитана бессмысленными зенками.

Вернувшись на штатное место дежурного, Петрович лихорадочно накручивал на телефоне номер за номером, стучал по рычагам, дул в трубку, — все напрасно. Только раз почудилась ему в звенящей тишине на грани слуха разудалая мелодия очередного шлягера советской эстрады.

— Две звезды, две светлых повести, — подхватил Петрович надтреснутый фальцетом, но, не допев припева, уронил голову на стиснутые кулаки и залился горючими слезами.

Через минуту поднял голову и, утирая глаза грязным замызганным носовым платком, обнаружил на столе, на столь же замызганной, когда-то белой в коричневую клетку скатерти со спутанной коричневой бахромой бутылку водки, граненый стакан, блюдо с закусками на любой вкус — бутербродами с ветчиной и сыром, свежими огурчиками и помидорчиками, аккуратно нарезанными и украшенными зеленью. Петрович с недоумением огляделся по сторонам, торопливо перекрестился и поплевал через левое плечо. Вокруг по-прежнему никого не было. Но и водки с закуской минуту назад не было — в этом Коломиец мог поручиться всеми остатками своего страдающего с похмелья разума.

— Так вот ты какая, белая горячка! — прохрипел Петрович и сам вздрогнул от звука собственного голоса. — Чудеса в решете! Прям-таки скатерть-самобранка какая-то, — говорил он, теребя желтыми от никотина пальцами коричневую бахрому, дикими глазами водя по сторонам, ожесточенно тёр их кулаками, тряс головой. Дивное видение не исчезало.

Тогда Петрович несмело протяну трясущуюся руку к стакану, отдернул ее, снова протянул — и наконец дотронулся до прохладного стекла, крепко ухватил его всей пятерней.

— Настоя-а-ащий! — изумлённо протянул он. Настоящими оказались и водка, и закуска. И уже через полчаса значительно повеселевший Петрович чокался с ополовиненной бутылкой, произносил тосты и спичи, распевал песни.

— Черт со всеми с ними! Нам и здесь неплохо.

Когда бутылка опустела, Коломиец снова впал в тревожное состояние духа, порывался обрушить ядерную мощь Советской Армии на проклятых буржуинов, но внезапно ослаб, уронил отяжелевшую голову на скрещенные на столе руки и захрапел. Так прошел и день, и два, и три. И неделя. Каждый раз, проснувшись, Петрович обнаруживал перед собой неизменную бутылку водки и блюдо с закусками, причем и сорт водки, и ассортимент закусок каждый раз менялись в соответствии с пожеланиями хозяина.

— Эх, скатерть моя, самобранка моя! — пел непросыхающий Петрович.

И жил в своём алкогольном раю, особо не доискиваясь причин столь щедрого воздаяния.

 

57

Андрей только недоуменно пожал плечами. И тогда услышал рассказ, до глубины души поразивший его и приоткрывший завесу тайны над загадочной гостьей.

«Отца своего я не помню. В детстве мама говорила, что он был летчиком-испытателем и погиб, выполняя боевое задание. Но это так, сказочки для детей младшего школьного возраста, которым дети верят по малости лет и наивности. Когда я выросла, я поняла, что роль отца в развитии отечественной авиации мамой была несколько преувеличена. Иначе получается, что добрая половина советской безотцовщины, а это огромная цифра, имеет полное право требовать от Министерства обороны пенсии по потере кормильца, что армия лётчиков-испытателей в нашей стране несметна, и что чуть ли не каждый второй вылет заканчивается трагедией. Чушь собачья! А тут тебе ни пенсии, ни алиментов.

Мама растила меня на скромную зарплату в 120 рублей, которую тяжким трудом добывала на ткацкой фабрике. Жили, конечно, не роскошно, но и не нищенствовали. Жили мы не тужили, пока мама на свою беду не приглянулась одному высокому чину из местных комитетчиков. Что называется, он положил на нее глаз. И немудрено, потому что была она статная, красивая, еще молодая и, главное, одинокая. Но очень гордая. И напрочь отмела назойливые ухаживания незадачливого кавалера. Тут-то нас и ожидала беда.

Как-то раз в порыве гнева после очередного фиаско всемогущий комитетчик сказал, что может лишить маму родительских прав и упечь ее в психушку. Только попробуй, сказала мама, я тебе глаза выцарапаю, зенки твои похотливые. И вправду полоснула его ногтями по сытой роже. Этот подонок свое страшное обещание сдержал. Ты же знаешь, что до недавнего времени комитет пользовался практически неограниченной властью. Им невинного человека уничтожить — что таракана раздавить. А в советских психиатрических лечебницах наловчились быстро делать из нормальных людей невменяемых идиотов.

Так как у меня не было других близких родственников, меня в неполные десять лет определили в детский дом. Заботу о моем дальнейшем воспитании взяло на себя государство. Это было что-то! Представь, каково мне было от маминой юбки попасть в эту преисподнюю. Всего, конечно, не расскажешь, но среди воспитателей попадались редкостные мерзавцы, по сравнению с которыми набоковский Гумберт Гумберт покажется агнцем Божьим. Один завел себе настоящий гарем, снимал детское порно и потом продавал кассеты богатым извращенцам за большие деньги. Правда, новый директор, Владимир Михайлович, дай Бог ему здоровья, навел порядок в нашем гадюшнике, разобрал многолетние завалы, поувольнял половину персонала. А нашего педофила, рассказывают, потом прирезали на зоне.

Сначала мои отношения с товарищами по несчастью не складывались. Я дралась, кусалась, царапалась, трижды убегала. Но с приходом Владимира Михайловича, или, как мы его называли, Вэ-Эма, многое изменилось. Он организовал секцию восточных единоборств, воскресную православную школу и кружок парапсихологии. Такая вот гремучая смесь. Дети его просто обожали, многие по-новому взглянули на свою пропащую жизнь и поняли, что не настолько уж она и пропащая. Из любой самой глубокой ямы можно выбраться. Было бы желание. И, конечно, рука друга, наставника, учителя. Всем, что я умею, я обязана Вэ-Эму.

Однажды воскресным днем, после занятий в православной школе, Владимир Михайлович вызвал меня к себе. Ксения, к тебе посетители, сказал он и кивнул на сидящую в кресле какую-то растрепанную неопрятную женщину неопределенного возраста. Ну, не буду вам мешать, сказал директор и удалился. Я взглянула повнимательнее на странную гостью, продолжавшую хранить молчание, и тут с ужасом узнала в ней свою маму. Здравствуй, доченька, здравствуй, Ксюша, сказала она изменившимся, хриплым и надтреснутым голосом. И подняла на меня выцветшие постаревшие глаза. Мы обнялись, расплакались. Оказалось, что на днях ее выписали из лечебницы, и она приехала меня повидать, чтобы вскоре забрать к себе. Вот только порядок наведу в квартире, говорила она. Потерпи, доченька, еще немножко.

Как сильно она изменилась! Почтя ничего не осталось от моей прежней доброй, умной и красивой мамы. Суетливые, порывистые движения, трясущиеся руки, затравленный взгляд. Таковы-то успехи советской психиатрической медицины! Может быть, она не умеет лечить, но уж калечить-то научилась…

Тут она почему-то вспомнила об отце. Я ведь неправду тебе говорила, доченька. Не был он никаким летчиком-испытателем. А был человеком с другой планеты, инопланетянином!

Выпалила и осеклась. Подняла на меня робкий взор и снова уставилась в шашечки лакированного паркета директорского кабинета. И жалко было маму, и страшно за ее нынешнее состояние, и плакать хотелось. Но я сдерживала себя, уроки Вэ-Эма не прошли даром. Из косноязычных и путаных маминых фраз я поняла, что пришельцы из других миров давно наблюдают за нами, а тут решили провести смелый эксперимент, зачав с земными женщинами детей. Теперь у тебя растут братики и сестрички по всему миру, говорила мама. Их немного, с дюжину. А когда-нибудь они вырастут, отыщут друг друга, соберутся вместе, чтобы… Тут она замолчала, приложила палец к губам и тревожно огляделась по сторонам. Ксения, это ведь отец так назвал тебя, продолжала мама. Как плод любви двух звездных рас.

Бедная мама! Что за шутку выкинуло ее воспаленное воображение. Я — дочь инопланетянина! Подумать только! Сделав это поразительное признание, мама начала быстро прощаться, снова обняла и расцеловала меня. Скоро увидимся, доченька, пообещала она.

А через три дня её не стало. Её нашли повесившейся на электрическом проводе в нашей пустующей квартире. Соседи говорили, что после возвращения к ней заходил какой-то неприметный мужчина в штатском, но с военной выправкой. Тут бы милиции заинтересоваться таинственным визитёром, но версию об убийстве разом отмели якобы из-за отсутствия улик. Тем более с учетом того, откуда мама вернулась.

Владимир Михайлович был со мною на похоронах. Мама лежала в гробу такая маленькая, осунувшаяся, усохшая, как старушка. Так я осталась одна на белом свете. Больше на кладбище никого, кроме нас и двух могильщиков, страдающих от вечного похмелья и нещадно дымящих папиросами, выпросивших у Вэ-Эма денег на поправку здоровья, не было. Зарыли мою бедную маму в сырую землю.

Вскоре после этого Владимир Михайлович уехал в длительную командировку. Говорили, на курсы повышения квалификации в Москву. Когда он вернулся, то снова вызвал меня к себе и сказал, что есть в Серпейске один человек, которому нужна моя помощь. Мальчик, мой ровесник по имени Максим. Дал мне его адрес, описал, как тот выглядит. Справишься? — спросил Вэ-Эм. Справлюсь! — ответила я. Ведь у меня был замечательный учитель.

Остальное ты знаешь.»

 

58

Андрей, затаив дыхание, слушал печальную историю Ксении. Когда она закончила свой рассказ и надолго замолчала, он лишь ободряюще сжал ее руку и, покраснев, с жаром выпалил:

— Теперь ты не одна!

— Да, теперь я не одна. Теперь у меня есть верные и преданные друзья, — согласилась Ксения и после паузы добавила: — Ну, Андрюша, время позднее, пора и не покой. Тем более, завтра, а точнее, уже сегодня, нам всем предстоит тяжёлый день, и нужно встретить его во всеоружии.

— Спокойной ночи, Ксюша, — поднявшись с топчана и неловко раскланявшись, промолвил Андрей.

— Спокойной ночи!

Наш новоявленный Ромео ещё долго вздыхал и ворочался на своем жёстком ложе, но минут через пятнадцать угомонился и умиротворенно засопел. Ксения уснула сразу, тихо и незаметно, едва голова коснулась подушки.

Приближался глухой и мертвый час, когда даже самых стойких одолевает сон. Собачья вахта. Вот и все наши узники уснули под недреманным оком голой электрической лампочки под потолком. Еще через полчаса свет мигнул и погас, и с ближнего к двери топчана поднялась неясная тень. Кто-то потихоньку, на цыпочках, прошелся по камере, задержался у одного ложа, у другого, заглядывая в лица спящих, чем-то зашуршал, обо что-то споткнулся, шепотом чертыхнувшись, и так же на цыпочках осторожно приблизился к выходу, постучав костяшками пальцев по дверному косяку. Это был явно какой-то заранее оговоренный сигнал: три коротких удара — двухсекундная пауза — и снова три коротких отрывистых удара.

Снаружи ответили серией из четырех ударов — два раза по два — и дверь тут же бесшумно открылась, выпуская ночного татя в тускло освещенный коридор.

— Ну что, взял? — раздался взволнованный шепот.

— Да, товарищ майор! — пропищал в ответ приглушенный фальцет.

— Да тише ты, черт окаянный! Тише!

Вслед за этим диалогом дверь снова закрылась, надежно отрезав собеседников от мирно почивающих и ничего не подозревающих узников. В коридоре послышались торопливо удаляющиеся шаги — а потом тишину взорвал яростные отчаянные вопли, какие-то звериные завывания и всхлипывания, полные адской боли. Коридор наполнился топотом бегущих ног. Упруго хлестнули короткие рявкающие приказы. Зашипел приведенный в действие огнетушитель. Явственно потянуло паленым.

Пленники, разбуженные шумом, повскакивали с мест, протирая глаза и недоуменно оглядываясь.

— Что?! Что такое?! Почему нет света, и что значит весь этот шум?

Юрка взвился со своего места, подскочил к дверям и яростно замолотил кулаками в холодный металл.

— Откройте! Сейчас же откройте! Уморить вы здесь нас вздумали, что ли?!

Снова загорелась одинокая лампочка. Коротко вскрикнула в своем углу баба Маша:

— Батюшки-светы!.. Икона пропала!.. Да что же это такое?

Папа Карло угрюмо хмыкнул и сокрушенно покачал головой, отвечая на немой вопрос Нестерова.

— Да… да… и посох… и тетрадь — все исчезло!

— А где же Хакимов? — спросил Метис — и угодил в самую точку. Действительно, вчерашней жертвы жестокого избиения нигде не было.

— Так вот в чём дело! Вот в чём дело! — вскричал внезапно прозревший старлей. — Так это он, крысёныш… Его к нам специально подослали… — И присоединился к Юрке, ожесточенно и безрезультатно испытывающему прочность двери. Наконец им вняли.

Загремел засов, жалобно завизжали петли, и на пороге в клубах дыма, как демон преисподней, возник Дед собственной персоной с вымазанной сажей физиономией и в сопровождении неизменного автоматчика. Грозный комитетчик был явно ошарашен, глаза его тревожно бегали, как затравленные звери в клетке, мечась от одного пленника к другому.

— Невероятно… невероятно… тут, не иначе, какое-то колдовство…

И, с видимым трудом сглотнув застрявший в горле ком, так что ходуном заходил волосатый кадык, распорядился, нет, скорее попросил:

— Мария Федоровна, выйдите на минуточку в коридор.

— И я с ней! — подскочил сбоку Нестеров.

— Хорошо-хорошо! — безропотно согласился Дед. — Можете её сопровождать.

Поддерживаемая под руку галантным старлеем, баба Маша с трудом поднялась со своего места и, провожаемая пристальными взглядами сокамерников, прошествовала к выходу. В коридоре отвратно разило палёной плотью, а чуть поодаль, окруженный нестройной толпой и залитый пеной, лежал обгоревший труп.

— Мария Федоровна, можете забрать икону! — глядя из-под кустистых бровей, пробормотал Дед. — Посох и тетрадь, к сожалению, безвозвратно уничтожены огнем. — И он беспомощно развел руками, как бы извиняясь. На его правой ладони вспухали белесые волдыри ожогов. Дед тяжело развернулся и, понуро опустив голову, побрел прочь, шаркая по полу.

Баба Маша осторожно подобрала с пола целую и невредимую икону, отряхнула, обтёрла её и, прижимая драгоценную находку к высохшей груди, победоносно вернулась в камеру.

— Так-то… Чужого не замай! — и погрозила скрюченным пальцем закрывающейся двери. — Только вот мальца жалко. Эх, совсем молоденькой был!..

 

59

До утра пленников больше не беспокоили, так что обладатели крепких нервов смогли вздремнуть часок-другой. Только старлей Нестеров дал себе зарок больше не спать сегодняшней ночью, переместился поближе к двери и внимательно прислушивался к происходящему в коридоре, ожидая очередной каверзы от врага. По нет, все было тихо, только изредка снаружи доносились осторожные шаги, обрывки негромких разговоров, потом по полу что-то протащили — и снова все умолкло.

Утром обитателей камеры под вооруженным конвоем по одному выводили для совершения утреннего туалета, выделив одно на всех вафельное полотенце не первой свежести и кусок хозяйственного мыла. Потом принесли скудный завтрак: по банке консервов, на этот раз это была рисовая каша с мясом, и закопченный чайник с жиденьким мутноватым пойлом. Завтракали молча, каждый был погружен в собственные невесёлые думы. После того как собрали грязную посуду, камеру почтил визитом Веригин.

— Собирайся, Ксения, Николай хочет видеть тебя по весьма важному и безотлагательному вопросу, — пробурчал он сквозь зубы.

— Никуда она не пойдет! — отрезал Пала Карло и загородил девочку собой.

Дед щелкнул пальцами, и в камеру вошли двое каэсовцев самого угрюмого вида с автоматами наизготовку, Юрка с Андреем встали плечом к плечу со своим учителем, Нестеров с Метисом были готовы присоединяться к ним при первой необходимости. Казалось, воздух в камере был до того наэлектризован, что еще немного — и ударит молния. Для этого не хватало самой малости: одного неосторожного слова, одного опрометчивого движения. Создавшееся напряжение разрядила сама Ксения. Она осторожно отстранила Папу Карло рукой и вышла вперед, пристально посмотрев в глаза Деду и его спутникам. Под её взглядом стволы автоматов послушно опустились, а Веригин скромно потупился, внимательно изучая гладкий металлический пол, отполированный несколькими поколениями офицеров и солдат, служивших в разные годы на станции.

Ксения обернулась и успокаивающе произнесла:

— Не волнуйтесь, Виктор Александрович, не волнуйтесь, ребята! Я пойду… Но я обязательно вернусь. Обещаю!

— Я, со своей стороны, — вмешался Дед, — гарантирую скорое возвращение Ксении. Как говорится, в целости и сохранности…

— Ну, за ваши гарантии я не дам и дохлой мухи, — парировал Юрка. — А вот ей мы верим, иди, Ксения, раз так нужно. Мы будем ждать тебя. А если что… — И он потряс в воздухе сжатым кулаком.

Вряд ли этот аргумент хоть кого-нибудь убедил, включая самого Юрку, ведь баланс сил был явно не в пользу пленников, но, тем не менее, Дед облегченно вздохнул и сказал примиряюще:

— Вот видите, всегда можно договориться по-доброму. — Это его замечание осталось без ответа, и он сопроводил Ксению в коридор, довольный успешным выполнением своей миссии.

Путь до центра управления станцией был недолог: они поднялась по лестнице, прошли по коридору, миновали несколько помещений под двухзначными номерами и вскоре добрались до заветной двери, охраняемой уже знакомыми «квадратами». При появлении Веригина те застыли по стойке «смирно» и по его кивку послушно расступились в стороны, пропуская Деда и его спутницу в святая святых.

Дед тихонько подтолкнул замершую на пороге Ксению вперёд.

За монитором ЭВМ спиной к вошедшим сидел Николай.

— Василий, оставь нас одних. Без моего приказа не входить, — распорядился Царь, не оборачиваясь, и когда Дед вышел и осторожно прикрыл за собой дверь, обратился к девочке, по-прежнему не оборачиваясь. — Ксения, подойди ко мне. Не бойся.

— А я и не боюсь, — пролепетала Ксения, приближаясь. Конечно, она опасалась этого нечеловеческого создания, этого монстра, но страха своего старалась не обнаруживать. Чувствовала же она себя при этом, как Алиса в Стране чудес. Или как Элли в Изумрудном городе. Но смелость и верность друзьям — те самые качества, которые объединяли ее с героинями этих сказок.

— Присаживайся! — пригласил Царь, когда шаги затихли за его спиной.

Ксения присела на предложенный ей вращающийся стул без спинки и мельком взглянула на некогда близкого и понятного Николая, теперь сидящего к ней в профиль — и поразилась восковой бледности с прозеленыо и полной неподвижности его лица. Прямо не человек, а манекен какой-то! Царь медленно повернул к ней голову, и в глазах его полыхнул холодный фиолетовый огонь. Да, пожалуй, глаза — то единственное, что жило на этом мертвенном лице, но жило какой-то нечеловеческой, противоестественной жизнью. И еще чертовски опасной!

— Я ведь решил обратиться к тебе за помощью, Ксения, — пророкотал монстр, растягивая синюшные губы и обнажая зубы с металлическим отливом в жуткой гримасе, которая, видимо, по его мнению, должна была изображать доброжелательную улыбку. — Ты слышала что-нибудь о фиолетовой Троице? — спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Объясняю! Это триединство сущностей, две из которых — Мать и Сын, являющиеся двумя ипостасями Существа в пруду. Третья же сущность, Фиолетовый Отец, Царь и Бог, Николай Третий, самодержец всея Сферы — перед тобой! — Николай отвесил своей визави церемонный поклон. — Вместе мы можем завоевать власть надо всем миром, как и было обещано… Так вот, возникла небольшая проблема в нашем трёхипостасном общении, которую мы с тобой общими усилиями сможем устранить. С помощью станционной ЭВМ, или, как сейчас говорят, компьютера, я хочу установить прочную двухстороннюю связь с Существом. Ведь оно — там, а я — здесь, сама понимаешь, выходит некоторое неудобство… Не будешь же, согласись, каждый раз бегать для этого дела на берег. Не царское это дело!

— Как же вы собираетесь установить связь? Ведь нет ни проводов, ни кабелей, да и куда их подключать?

— Пусть небольшие технические трудности не беспокоят мою маленькую гостью. Радиоволны, моя дорогая, ты забыла про радиоволны!

С каждой минутой с лица Николая постепенно исчезало напускное спокойствие, он дергался, кривлялся, гримасничал, одним словом, терял былой контроль над своей мимикой, отчего становился всё менее похожим на человека. По временам казалось, что голова его начинала пульсировать, кости черепа утрачивали присущую им твердость, что само по себе было зрелищем не из приятных. А запах! От него ощутимо разило тиной, болотной сыростью, заплесневелыми подвальными углами. Ксения изо всех сил крепилась, стараясь не выказать охватившего ее отвращения. Тоже мне болотный царь, жаба мерзопакостная, тварь из бездны!

— Никто лучше тебя с поставленной задачей не справится, — продолжал Николай, неожиданно ставший любезным и словоохотливым. — И, поверь, это не комплимент. Я знаю, что ты хорошо разбираешься в компьютерах…

— Откуда, ваше величество, извините за нескромный вопрос? — вопреки правилам придворного этикета перебила Ксения разглагольствования псевдомонарха. Она чувствовала, что пора переходить в контратаку. Сейчас или никогда.

— Ну что же, откровенность за откровенность. Василий сообщил. Неужели ты всерьёз полагаешь, что появление столь экстравагантной гостьи в его вотчине осталось для него незамеченным? Ты явно недооцениваешь компетентность органов, моя дорогая.

Николай все более удивлял Ксению: к его словоохотливости добавилось и неожиданное чувство казарменного патриотизма. Впрочем, почему неожиданное? Если учитывать особенности поглощенного Существом человеческого материала, а это в основном военнослужащие и их отпрыски, то всё как раз становилось на свои места. При том условии, конечно, что весь жизненный опыт и интеллектуальный багаж жертв был полностью усвоен монстром, а теперь он щедро делился добытым со своим порождением, кровью от крови своей, плотью от плоти своей. В таком случае жаль, подумала Ксения, что Существо не поглотило кого-нибудь из женщин. Может быть, это добавило бы ему хоть чуточку добра и сострадания. На роль жертвы она вполне могла бы предложить себя. И кто знает, если не останется иного выхода…

— Кроме того, я чувствую в тебе присутствие силы сродни нашей, силы не от мира сего. — Царь щедро рассыпал комплименты, как истинный галантный кавалер. — Надеюсь, все вышесказанное убедит тебя, моя маленькая принцесса, принять предложение о сотрудничестве. Хотя бы ради твоих друзей…

— И не только.

— Вот как! — изумился Николай. — Стало быть, моя маленькая принцесса имеет в этом деле свои собственные интересы? Какие, если не секрет?

— Что же, откровенность за откровенность, как вы изволили выразиться, ваше величество. Вижу, что в открытом противостоянии шансов у нас нет, а потому хочу смягчить нравы Фиолетовой Троицы, воззвать к добру и справедливости.

— К-ха — к-ха — к-ха, — зашелся смехом болотный царь, заперхал, заикал, забулькал. — Ну, это вряд ли! Мы по ту сторону добра и зла, моя дорогая. Я даже не знаю, как пишется слово «нравственность», через «е» или через «ять»… М-м-м, любопытно. Кто это сказал? Что-то странное со мной в последнее время происходит, голова словно распухает, все мешается в мозгу.

— Это сказал Василий Розанов, русский философ. Но я с ним не согласна.

— Ишь ты, какая умненькая девочка!

— Просто у меня был хороший учитель.

— Похвально, похвально. Скромность украшает. Так на чем, бишь, я остановился? Ах, да! Мы попытаемся установить контакт с Существом при помощи компьютера. Для этого я должен подвергнуть тебя небольшой операции. Не бойся, это не больно и не опасно. Вот, посмотри!

Николай повернулся к Ксении, откинул прядь волос со своего левого виска, и девочка со смешанным чувством ужаса и отвращения увидела кабель, нет, даже не кабель, а что-то живое, какое-то белесое щупальце, присосавшееся к коже на голове Царя, а другим концом уходящее в электронную утробу компьютера. Это нечто отвратительно пульсировало, подергивалось, извивалось, как дождевой червь, перерубленный лопатой. Более того, внутри щупальца циркулировала темная жидкость. Что же, и я?! — пропищал в глубине души голосок маленькой испуганной девочки. Да, придётся! — ответил уверенный голос, не терпящий возражений.

— Ну, так что? — нетерпеливо заёрзал на своём стуле Николай, протягивая Ксении точно такой же кабель-щупальце с шестью алыми алчущими присосками на конце, расположенными по кругу и пульсирующими, как жадные голодные рты. Они жаждут! И ты по доброй воле придешь к ним, ты по доброй воле ввергнешь свою душу в фиолетовую мглу, в адский омут?! Да, я должна! И Ксения решительно взяла ужасное приспособление, и резко приставила его к левому виску. Все прошло на удивление гладко, не было никакой боли — только легкое покалывание. Левая половина головы сначала как-то онемела, а потом наполнилась приятным теплом. Ксения проморгалась, чтобы изгнать муть из глаз, и вопросительно повернулась к Николаю.

— Смотри на монитор! — тоном гипнотизера начал вещать Царь. — Ты сама знаешь, что нужно делать… Глаза боятся, а руки делают! Раз… два… три…

Пальцы Ксении помимо её воли легко забегали по клавиатуре, монитор ожил, замерцал всеми цветами радуги, словно бросился в лица сидящих за столом.

— Добро пожаловать в виртуальный мир! — заорал ополоумевший Царь, их сорвало с мест, завертело, закружило — и швырнуло в бездонный колодец.

Виртуальное приземление было мягким, без ударов и толчков, просто прекратилось мельтешение полос и спиралей перед глазами. Ксения шагнула вперед — и вдруг ощутила упругое сопротивление шевелящейся массы, неприятно теплой и скользкой наощупь. То ли извивающиеся лианы, то ли вяло подергивающиеся щупальца неведомого и невидимого монстра.

— Ой, что-то не внушает мне доверия пейзажик, — с тщетно скрываемой дрожью в голосе прошептала Ксения.

— Айн момент, сейчас поправим! — раздался из-за спины бодрый голос самодержца.

И вправду, в тот же момент джунгли расступились, явив нашим спутникам лесную дорогу с заросшей травой колеями. Она петляла среди внезапно открывшихся деревьев с мощными гладкими стволами и уводила вглубь чащобы.

— Пойдем, моя маленькая принцесса, — промолвил Царь и протянул Ксении руку.

— Интересно, куда ведет эта дорога?

— Не торопись, увидишь…

— И что это за мир? Чей это мир?

— Этот мир — наш! — с гордостью сказал царь, важно выпятив грудь и подбоченясь. — Ну, пошли скорее! Похоже, нас уже ждут.

И они пошли под сенью сказочного леса — леса из, несомненно, какой-то страшной сказки, к неведомой Ксении цели. Но назвался груздем — полезай в кузов. По пути девочка, вертя головой по сторонам, смогла получше разглядеть флору и фауну этого загадочного места, не имеющих ничего общего с земными. Стволы деревьев-великанов были покрыты гладкой глянцевитой корой оливкового цвета, под которой пульсировали, вздымались и опадали темные жилы, а поскольку кора была полупрозрачной, то можно было заметить, что по этим сосудам время от времени вверх и вниз с величавой грацией проплавали странные светящиеся создания, отдаленно напоминающие глубоководных рыб, утыканных шипами. На головокружительной высоте стволы венчались зонтичными кронами самых невероятных расцветок. И в этих кронах с диким хохотом скакал крылатые обезьяны. Привет, Элли-Дороти! Вот только не было у Ксении волшебной шапки, чтобы управлять ими. Как не было волшебных башмачков, чтобы вернуться домой. Тотошка, по-моему, это не Канзас!

Злобные бестии с диким визгом начали швырять вниз, на головы наших путешественников, круглые плоды размером с футбольный мяч. Благо, что эти снаряды не достигали цели, взрывались, не долетая до земли и осыпая Николая и Ксению желтоватой пыльцой, от которой слезились глаза и щекотало в носу.

— Ап-чхи! — громогласно чихнул Царь. И так восемь раз! А когда прочихался и получил от Ксении восемь же не вполне искренних пожеланий здоровья (она ведь была вежливой девочкой!), грозно взглянул вверх и погрозил кулаком. — Ужо я вам! — Воздушных бомбометателей как ветром сдуло.

— Сдается мне, Сынок шалит! — недовольно пробормотал Николай, прочищая нос. — Такие вот у него странные игры.

Некоторое время путь был свободен, а потом впереди, за поворотом, сквозь подлесок, в основном состоящий из низкорослого кустарника с большими розовыми цветами, стало продираться какое-то громоздкое существо, от поступи которого в буквальном смысле содрогнулась земля. Существо громко сопело, утробно рычало, демонстрируя свои отнюдь не дружелюбные намерения.

— Не дает Сынок скучать, — сокрушенно вздохнул Николай. — Эх, молодо-зелено! — Потом остановился, что-то соображая, сотворил из пальцев обеих рук замысловатую фигуру и послал вперед огненно-красный шар, с оглушительным треском лопнувший где-то в кустах, разбросав сноп искр. Трава и кусты занялись неярким пламенем. Потянуло дымком. Существо взвыло и поспешно ретировалось, с гулким стуком ударяясь о стволы деревьев, так что сверху дождем посыпались перистая листва и круглые плоды.

— Чего вы кидаетесь?! — неожиданно тонким голосом проскулил монстр. — Я просто пошутил!

— Так-то! — назидательно проговорил Николай. — Знай наших!.. Это Сынок тебя так встречает, все-таки новый человек, незнакомый… Стесняется, вот и вытворяет всякие мелкие пакости.

За очередным поворотом взору путешественников открылась поляна, а на ней — двухэтажное здание, странным образом соединившее в себе фрагменты различных архитектурных стилей. Достаточно сказать, что двускатную крышу, крытую красной черепицей, подпирали двенадцать атлантов в виде солдат в костюмах химической защиты и в противогазах, а на самой крыше была воздвигнута скульптурная композиция, состоящая из тачанки времен Гражданской войны с тремя фигурами в повозке — Петькой, Анкой и Василием Ивановичем. По краям та же крыша щетинилась многочисленными трубами, башенками, спутниковыми антеннами, а в центре её возвышалась колокольня с петушком-флюгером вместо креста на шпиле. Возле здания красовалась аккуратно подстриженная лужайка в английском стиле, только вот трава была почему-то ярко-синей. Рядом — пересохший бассейн, в котором громоздились ржавые бочки, поломанные ящики, распотрошённый диван с торчащими из-под рваной обивки в легкомысленный цветочек пружинами и клочьями серой ваты. К ступенькам через лужайку вела красная ковровая дорожка, впрочем, изрядно потёртая и пропылённая. Все это архитектурное безобразие венчала начищенная до блеска медная табличка с надписью почему-то на немецком языке, да ещё и готическим шрифтом «Die Schule» — «Школа».

— Ну как, впечатляет? — раздуваясь от гордости, вопросил Царь. — Без лишней скромности признаюсь: моих рук дело. Все для гостьи дорогой! Но нас, кажется, уже встречают, — добавил он, указывая на крыльцо, где из дверей появились женщина и ребёнок.

Тяжелая дубовая дверь с бронзовой ручкой в виде львиной морды сама собой открылась, приглашая хозяев и гостей в уютный холл с расставленными вдоль стен кожаными креслами, фикусами в кадках и журчащим в центре фонтаном. Проходя в распахнутую дверь, Ксения недоверчиво покосилась не львиную морду, а та в ответ лязгнула зубами и глухо зарычала, так что девочка от неожиданности шарахнулась в сторону.

— Рекс, спокойно, это свои! — прикрикнул строго Николай, а Ксения подумала: что же это за школа, где даже дверные ручки норовят тяпнуть тебя за руку? И кто кого собирается здесь учить? И, главное, чему? Впрочем, это вскоре выяснилось, когда они под переливчатые трели звонка, исполняющего что-то неуловимо знакомое из классического репертуара, вступили в классную комнату.

— Твое место там, — кивнул Николай Ксении на кафедру из полированного красного дерева. Школа не переставала удивлять: классная доска вдруг превратилась в экран, и с экрана дурашливая компания клоунов сипло затянула: «Вас участники программы будут грамоте учить, если не забыли мамы телевизоры включить. АБВГДейка, АБВГДейка — это учеба и игра, АБВГДейка, АБВГДейка, азбуку детям знать пора!» Экран щелкнул и погас, снова обратившись немой доской, на которой теперь цветными мелками, с вензелями и завитушками было затейливо выведено: «Привет участникам соревнований!» Интересно, никогда не представляла себя в роли школьной учительницы, подумала Ксения.

— Я так понимаю, что мне придется учить вашего Сына? — почтительно обратилась она к молчаливо сидящей рядом с мальчиком лет шести женщине. Та кивнула. — И именно грамоте? То есть, начиная с самых азов? — Та снова безмолвно склонила голову.

— Понимаешь ли, принцесса, мы, конечно, впитали в себя весь объем информации, полученный нами от поглощённых людей, вплоть до подсознательного уровня, то есть все, что они когда-либо видели и слышали, в том числе все прочитанные ими книги, но не всё сумели интерпретировать. В том числе и из-за элементарного незнания грамоты, — пояснил Николай.

— Многие знания — многие печали, — заметила Ксения как бы про себя. — Ну что же, начнем.

Пока Ксения преподавала своим странным ученикам основы грамматики, начиная с азбуки и первых слов, читаемых по слогам, она не переставала за ними следить. Все трое уселись за первый длинный стол, заменяющий парты, вооружились тетрадями и ручками и старательно выводили на бумаге неловкие каракули. Между прочим новоявленная учительница замечала краем глаза, боковым зрением, — стоило отвести взгляд — причудливые метаморфозы, с ними происходящие. То они выглядели как обыкновенные люди, то вдруг начинали мерцать, растворяться, терять чёткость очертаний, сливаться в единое трёхголовое целое, пятная тетради и крышку стола неряшливыми потёками зелёной слизи, чавкали и хлюпали, чем выводили Ксению из себя. Очень уж непросто выступать перед подобной аудиторией! Тогда девочка стучала указкой по кафедре и повышала голос:

— Соберитесь! Прошу внимания! — И тогда ученики прекращали на время свои выкрутасы и безобразия.

— Нет, решительно невозможно продолжать занятия в подобных условиях! — сокрушённо вздохнула девочка, дойдя до хрестоматийного «Мама мыла раму». Дело в том, что к её троим ученикам незаметно присоединились Водяные, занявшие задние столы. Как обычно, они явились в облике солдат химвзвода, облачённые в неизменные спецкостюмы и противогазы, во главе с офицером. Так эти нерадивые и непрошенные ученички занимались вообще чёрт знает чем! Солдаты постоянно засыпали, роняли на пол ручки и тетради, а то и сами валились со стульев, и тогда офицер заставлял их либо приседать, либо отжиматься от пола, чтобы прогнать предательскую дрёму. А один из солдат так вообще проводил на «камчатке» вивисекторские опыты над лягушками, для чего взгромоздил на стол целый аквариум с этими безобидными земноводными. Зычные офицерские команды: «Лечь — встать!», громкое кваканье испуганных лягушек с задней парты, — всё это создавало непереносимую какофонию звуков.

— Ваше величество, распорядитесь очистить помещение от посторонних! — потребовала Ксения. Царь подозвал к себе офицера и что-то негромко, но сердито начал ему выговаривать. Тот козырнул в ответ, щёлкнул каблуками и, круто повернувшись кругом, зычно скомандовал:

— Взвод! Слушай мою команду! Встать! Смирно! На выход! С песней! Шагом! Марш!

Солдаты, не снимая противогазов, забубнили под масками что-то бодрое и ритмичное, должно быть, один из военных маршей Шаинского, принятых на вооружение Советской Армией, и дружно потянулись к выходу.

Когда заминка была благополучно преодолена, урок продолжился. И тут Ксения решилась на то, ради чего, собственно, и пустилась в виртуальное путешествие с полоумным монархом:

— Теперь, когда моя миссия выполнена, и вы овладели азами грамоты, позвольте пару слов от себя.

Мамаша Фиолетовой Троицы все так же величественно и молчаливо кивнула.

— Сложно подобрать нужные слова, — робко начала Ксения, — но раз уж мне довелось повстречаться с вами, то считаю своим долгом сказать вот что. Впервые в истории человечества произошла встреча с иным разумом, порожденным самим же человечеством. И весьма прискорбно, что встреча эта повлекла за собой столь трагические результаты. Ведь мы могли бы вполне мирно сосуществовать, причем на взаимовыгодных условиях. Наверное, для этого нужно не так много: добрая воля, терпение и взаимопонимание, — Ксения тяжело перевела дух. Вот, оказывается, как непросто быть представителем человечества на переговорах с иным разумом.

— А теперь послушай меня, человеческая девочка, — Мать впервые с начала их рандеву произнесла слово, и голос ее, какой-то тягучий и квакающий, гулко раскатился в тишине классной комнаты. — Мне понятны твои позиции. И вот что я — мы, — поправилась она, потрепав Сына по плечу, — думаем по этому поводу. Нам абсолютно безразлична судьба человечества, породившего нас, как ты справедливо заметила. Но разве можно назвать это сообщество живых организмов вполне разумным? Боюсь, что нет. И даже самим фактом своего существования мы обязаны трагической случайности. Вспомни-ка, виной всему новый вид бактериологического оружия, созданного, заметь, для уничтожения себе подобных. Мы, в отличие от вас, не позволяем себе столь нелогичных поступков, все наши действия подчинены определённой рациональной цели.

— Так, стало быть, цель оправдывает средства?

— Да, конечно. И придумали это не мы, а немногие разумные особи пресловутого человечества. В нас вообще нет ничего такого, чего бы не было в вас. Только используем мы свой потенциал, в отличие от вас, вполне рационально.

— И какова же ваша цель?

— На данном этапе — мировое господство.

— А как же люди?

— Люди для нас — не более чем игрушки для развлечения моего Сына.

— Значит, мировое господство?

— Да, именно так. Развитие возможностей, освоение новых источников энергии, покорение пространства и времени, познание окружающего мира…

— Путем его уничтожения?

— Путем его изменения. Разве ты можешь назвать цель более достойную? Разве не этим же занимаетесь вы?

Ксения на минутку задумалась и решила использовать последний козырь, бывший в ее распоряжении:

— Но есть существо и могущественнее, и гуманнее и вас, и нас. Это Бог. Две тысяч лет назад Он послал в мир Своего Сына. Сын погиб на кресте и искупил все грехи человеческие.

— Знаем, слышали… По нашему разумению, это досужие домыслы, сказочки для недалеких людей.

— Тогда прочтите вот это, — и Ксения извлекла из кафедры Библию, вызванную к жизни силой ее воображения. Все возможно в виртуальном мире, в этом лучшем из миров. Ксения протянула увесистый том в черном переплете Мамаше, та, в свою очередь, передала ее Сынку. Тот недоуменно повертел книгу в руках, затем разинул пасть и принялся с хрустом жевать переплет и страницы.

— Офень вкуфно, — промямлил он набитым ртом, а потом вдруг икнул, состроил плаксивую гримасу и заорал благим матом: — Мамочка, мамочка! У меня животик болит!

И заревели истошно глотки, и мир для Ксении сжался до фиолетовой мерцающей точки, до курсора на мониторе, и всё завертелось…

Ксения сорвала со своего виска присоску кабеля-щупальца и тяжело перевела дух. Рядом корчился на своем стуле Николай. Видимо, удар перехода был для него слишком жесток и неожидан. Он багровел лицом, сипло втягивал воздух лиловым губами, хрипел и задыхался. И вдруг повалился на пол и забился в судорогах, роняя с губ хлопья пены и со скрежетом скребя металлоподобными когтями пластиковый пол, так что на нём оставались глубокие царапины.

В момент соскочив со стула, Ксения бросилась на помощь к поверженному Царю, придержала ему голову, сжала монаршьи виски ладонями, приговаривая при этой акте мануальной терапии:

— Спокойно, ваше величество, сейчас все пройдет!

Потом, когда Николай затих и задышал ровно, метнулась к двери и позвала мающегося за ней Деда:

— Николай внезапно плохо себя почувствовал. Но теперь всё в порядке, ему необходимы лишь покой и тишина. Перенесите его куда-нибудь…

Вскоре Николай был перенесён в спокойное место, а Ксения препровождена обратно в камеру. В кругу друзей девочка поведала о своём виртуальном путешествии и бесплодной попытке договориться с Существом.

 

60

В последнее время лейтенант КГБ Коняев места себе не находил. Трагические события не то чтобы поставили с ног на голову его мировоззрение, он и раньше частенько ставил под сомнение целесообразность многих проводимых совместно с Дедом операций, а теперь его просто с души воротило от творящегося в Сфере кровавого беспредела. Конец его терпению положила последняя карательная операция в Рыжове. Ну ладно, я понимаю, думал Лейтенант, методично приканчивая запасы импортного курева, перед нами поставлена задача, нам дан приказ уничтожить все следы Рыжовского инцидента, ликвидировать наиболее опасных свидетелей. Но приказ-то давался в совсем иных обстоятельствах. Шила в мешке не утаишь, а тем более не утаишь этот фиолетовый пузырь, вздувшийся в непосредственной близости от столицы. То-то звону будет в прессе! Наверняка американцы со своих спутников засекутвсю эту катавасию. Стало быть, обстоятельства изменились, приказ утратил смысл. По моему глубокому убеждению, последние действия Деда убедительно доказывают, что он-то руководствуется не интересам дела, а своим личным мелкошкурным интересом, да еще при этом потакает своим садистским наклонностям. Мелкая, злобная душонка! Слуга всех господ! Теперь вот к Царю-батюшке примазался. А я не желаю так, не желаю! И совесть свою не пропил, не прокутил по дармовым банкетам. Служба службой, но надо и о душе подумать.

Лейтенант вдавил в переполненную пепельницу очередной окурок, уже обжигающий пальцы, и резко поднялся из-за стола. Расстегнул пиджак, проверил пистолет в наплечной кобуре, с треском вогнал полную обойму в рукоятку, передернул затвор. Ну, Макарушка, не подведи!

С решительным видом, насупив брови и внутренне подобравшись, Коняев прошествовал по длинной анфиладе подземных коридоров, почти безлюдных по причине ночного времени, и подошел к камере с пленниками. Лейтенант прекрасно знал, что Дед сейчас возится с впавшим в прострацию Царем, отпаивает его коньяками, а остальная верхушка Комитета спасения давно валяется пьяной по своим норам, поэтому не видел никаких серьезных препятствии для осуществления своего плана. У дверей маячили, маялись два охранника, сразу подтянувшиеся и гонящие дрёму из глаз при появлении начальника.

— Все в порядке? — спросил для проформы Коняев.

— Так точно, товарищ лейтенант! — в один голос отозвались караульные, а один даже козырнул от вящего усердия.

— К пустой голове руку не прикладывают! — одернул его Лейтенант. — Василий, сейчас отправляешься на охрану запасного выхода. Майор Веригин распорядился. Для усиления мер безопасности.

Тот недоуменно похлопал белесыми ресницами, потом резко повернулся и на полусогнутых засеменил в указанном направлении.

— Петя, открывай камеру! — приказал Лейтенант оставшемуся охраннику, когда напарник того скрылся за поворотом. — Девчонку опять на допрос требуют.

— Понял, товарищ лейтенант! — бодро отрапортовал Петька, покопался в карманах, выудил связку ключей, нашел нужный, наклонился к замочной скважине — и рухнул, как подкошенный, от удара пистолетной рукоятки на холодный бетонный пол. Лейтенант торопливо убрал пистолет в кобуру, оттащил безвольное тело в сторонку, чтобы не мешалось, подобрал заодно и автомат. Чистенько сработано, элегантно, без лишнего шума, похвалил он себя, поворачивая ключ в замке и отодвигая засов.

Теперь только убедить пленников, что явился с добрыми намерениями, что это не очередная провокация и происки коварного Деда. Эх, Дед, выйдут тебе ещё боком все твои бесчинства, если выберемся из этой заварухи живыми… Если выберемся живыми.

После вчерашней кражи пленники решили по ночам дежурить в порядке живой очереди, исключая женщин, сроком по два часа на брата. И вот Метис примостился на крайнем топчане, прислонился спиной к стене и, поглядывая то на часы, то на отдыхающих товарищей, нёс свою бессонную вахту. Тихо, только слышно дыхание спящих, и мысли уносятся в безмятежное прошлое: городок, школа, родители, маленькая сестренка, друзья, счастливые денёчки внезапно окончившегося детства. Игорь почувствовал, как на глаза навернулись непрошенные слёзы. Свет лампочки под потолком двоился, мерцал, дразнил. Игорь тяжко, судорожно вдохнул и вытер рукавом глаза. Долой предательскую влагу! Мужик ты или не мужик?!

Дверь открылась, впуская ловкую фигуру Лейтенанта, бесшумно проскользнувшего в камеру. Заметив в его руках автомат, Метис сначала онемел от неожиданности. Сейчас нас крошить будут, тепленьких! — промелькнула шальная щель. Потом вскочил и заорал срывающимся голосом:

— Подъём! Человек с автоматом! Нас расстреливать пришли!

Пять пар недоуменных глаз, еще бессмысленных ото сна, уставились на ночного гостя.

— Тс-с-с! Да тихо, тихо ты! Я совсем не за этим пришёл… наоборот … я хочу вас освободить.

— Как же, как же, — подал голос со своего места Юрка. — Знаем мы ваши шуточки!

— Да я серьезно. Слово офицера!

— Знаем мы вашу офицерскую честь — безоружных расстреливать, — не унимался Юрка.

— Юра, Юра, подожди, — вмешалась Ксения. — Он говорит правду.

— Собирайтесь скорее, я выведу вас наружу. Только не мешкайте! — торопил Лейтенант, нетерпеливо топчась рядом со входом и поглядывая на дверь. — Одного охранника я отослал к запасному выходу, второго оглушил. Его нужно связать и перетащить в камеру.

Юрка кивнул Андрею, и они выскочили наружу, минуту там повозились и затем втащили внутрь бесчувственного караульного. Сборы тоже были недолгими — и через пять минут группа из шести пленников, ведомая Лейтенантом, направилась к выходу из здания Станции. Перед каждым поворотом Коняев останавливал спасённых, а сам проверял, свободен ли дальнейший путь.

— Так, на КПП дежурят двое с автоматами, — пояснил Коняев. — Держи, старлей, пистолет. Это на случай, если придётся прорываться с боем. Я пойду вперёд. Вот, смотрите, отсюда до КПП метров тридцать. Как только я подам сигнал, короткими перебежками — ко мне. Ну, всё, я пошел!

— Ни пуха… — напутствовал его Нестеров.

— К черту!

Вскоре Лейтенант скрылся за дверью контрольно-пропускного пункта.

Двое караульных сидели за столом и резались в дурака, повесив автоматы на спинки стульев. Внезапно дверь с треском распахнулась, на пороге возник Лейтенант, нацелив ствол на нерадивых охранников.

— Встать! Руки вверх! Бросай оружие!

Ошеломлённые неожиданным нападением, застигнутые врасплох, двое поднялись с застывшими лицами и трясущимися руками. Карты веером разлетелись по столу, загрохотал опрокинутый стул.

И тут Лейтенант почувствовал грубую бесцеремонную руку в своих волосах и холод отточенной стали на горле.

Тишина. Напрасно спасённые ждали установленного сигнала. И минуту. И другую. И третью. А потом из дверей контрольно-пропускного пункта вышел вперевалочку похабно осклабившийся Дед, вытирая окровавленный нож куском ветоши.

— Что? От меня уйти захотели? Не выйдет! Слабоват в коленках оказался ваш горе-спаситель!

Непонятно откуда взявшиеся вооруженные люди окружили их.

Всё повторялось, как в дурном сне. Звякнул по полу отброшенный Нестеровым пистолет, тихонько вскрикнула баба Маша, оседая на Юркиных руках. Всё. Конец. Побег не состоялся.

— Скажите еще спасибо девчонке! — ярился взбешенный Дед, брызгая слюной. — А то живо бы всех вас в расход пустил. Запомните, вы не более чем заложники в большой игре. Так что сидите и не рыпайтесь! А вот она нам ещё ой как пригодится… — И он одарил пленников звериным оскалом желтых прокуренных зубов.

Maйор Комитетa государственной безопасности Веригин, конечно, не обладал даром предвидения. И смертельную ловушку не задумывал заранее. Просто отправленный Коняевым на запасной выход караульный заподозрил неладное и почел своим долгом сообщить Деду, хлопочущему вокруг занедужившего царя, о своих подозрениях. Дальнейшее Дед просчитал, как по нотам, расставив Лейтенанту хитрую западню, в которую тот и угодил. А на случай непредвиденных осложнений расставил везде вооружённых людей. Но обошлось без непредвиденных осложнений.

— Вот так-то, сынок, — бормотал Дед, возвращаясь к болезному монарху. — Не лезь поперед батьки в пекло! Так что до встречи в аду, бывший лейтенант КГБ Коняев, вы уволены из органов! — Коридор Станции огласился хриплым безумным хохотом, и долго ещё по подземным коридорам металось испуганное эхо, приводя в трепет притихшую охрану.

 

61

— МАМА, МОЖНО Я ПОЙДУ ПОГУЛЯЮ? НУ, МАМОЧКА… Я ЖЕ ХОРОШО СЕБЯ ВЁЛ, ХОРОШО УЧИЛСЯ. ВОТ ПОСЛУШАЙ: А, БЭ, ВЭ, ГЭ, ДЭ, МАМА МЫЛА РАМУ, ДВАЖДЫ ДВА — ЧЕТЫРЕ, СУММА КВАДРАТОВ КАТЕТОВ, ТЕЛО ПОГРУЖЁННОЕ В ЖИДКОСТЬ…

— ДА-ДА, КОНЕЧНО, СЫНОК. ТЫ МОЖЕШЬ ПОЙТИ ПОГУЛЯТЬ. ДА И КВАРТИРКА НАША ТЕСНОВАТА СТАЛА. НЕ ПОРА ЛИ ЕЁ РАСШИРИТЬ? ДУМАЮ, ПОРА.

 

62

Изнутри купол Станции венчала круговая галерея с полутораметровыми перилами, забраться на которую можно было по двум восьмимаршевым металлическим трапам с двух сторон. Раздвигающиеся по окружности галереи панели обшивки позволяли использовать ее в качестве прекрасного наблюдательного пункта, откуда открывался вид на пруд, Рыжово и окрестности. Никто не смог бы подойти к Станции незамеченным. Однажды это обстоятельство сослужило добрую службу каэсовцам, когда колхозный ЗИЛок угодил в засаду.

А теперь вот под куполом Станции, как под куполом цирка, маялся назначенный наблюдателем сержант милиции Приходько, бродил по галерее, отодвигал панели, заглядывал в образующиеся «окна», иногда подносил к глазам бинокль, а когда безлюдие окружающего ландшафта надоедало ему, опирался о перила, закуривал очередную сигарету и разглядывал изученную в деталях осточертевшую уже решетчатую чашу радара, застывшего по причине ненужности, и посыпал головы изредка проходящих внизу людей табачным пеплом.

Иногда кто-нибудь окликал его вопросом:

— Ну, Леха, как там дела, наверху?

Приходько показывал сложенные кольцом большой и указательный пальцы, мол, все хоккей, стрелял вниз замусоленным окурком, который проделывал по воздуху недолгий путь, рассыпая искры, подобно метеору, и продолжал наблюдение, возвращаясь к внешним панелям.

Он выглянул в «окно», обращенное в сторону пруда, на десять-пятнадцать секунд задержал взгляд и уже собирался задвигать панель, чтобы перейти к следующей, но рука помимо воли задержалась на скобе, дернулась, замерла, сердце тревожно бухнуло в груди. Сержант уловил краем глаза какое-то постороннее движение, даже не движение, а намек на движение в районе пруда. Что-то там явно происходило, что-то нехорошее. А чего еще можно ждать от затаившегося там монстра? Приходько не верил всем этим сказочкам про Фиолетовую Троицу и служил новым хозяевам не по убеждениям, а скорее ввиду сложившихся обстоятельств.

Что-то там недобро, опасно поблескивало, посверкивало, как паутина в углу темного сарая, и временами, казалось, даже погромыхивало. Не иначе, собирается гроза, заполошно додумал Приходько. Над каньоном поднималось подсвеченное снизу вспышками неровное, текучее, пульсирующее марево. Оно струилось, переливалось, тянулось вверх рваными полосами, жгутами, собираясь под куполом Сферы в светящееся облако, кулак великана. Потом все это обрушилось вниз, в каньон, рождая концентрические волны горячего воздуха. Земля безмолвно содрогнулась, металлическое покрытие галереи заходило под ногами, заставив Приходько судорожно ухватиться за перила… Потом началось самое страшное. Границы Сферы начали медленно, но ощутимо расползаться в стороны, а над каньоном закурился легкий сизый дымок, и поперла вверх, через края, какая-то фиолетовая дрянь, то ли пена, то ли слизь. Надо что-то срочно делать! Приходько свесился вниз и заорал во всю силу легких:

— Эй! Эй, кто-нибудь!

Снизу запрокинулось бледное встревоженное лицо:

— Что? Что случилось? Что это было?

— Срочно доложить Веригину… Сфера расширяется! Пруд вышел из берегов!

Человек бросился выполнять поручение, только забухали по полу его торопливые шаги. Приходько вернулся к «окну». Положение явно ухудшалось. Из котловины каньона, переливаясь через края, растекалась во все стороны густая фиолетовая масса, по виду и консистенции похожая на кисель. На сбежавший из кастрюльки зазевавшейся хозяйки кисель. Снизу раздалось:

— Леха, Леха! Ты где?

Приходько посмотрел вниз.

— Веригина нигде нет, а Николай с Ксенией в центре управления, велели не беспокоить.

— Ты что, не понял, идиот?! Сейчас здесь такое начнется! Всех, всех сейчас же наверх!.. Хотя нет, погоди. Забирайся-ка сюда… Я сам сбегаю… А то от тебя толку никакого.

Дождавшись бестолкового посыльного, Приходько ссыпался вниз по трапу и опрометью кинулся к центру управления. Подземные толчки не остались незамеченными, в коридорах Станции зарождалась паника, встревоженные люди метались взад-вперед, расспрашивая друг друга, но никто ничего толком не знал. На все расспросы Приходько только отмахивался, роняя на ходу:

— Наверх!.. Все наверх!.. На галерею!.. Сфера расширяется… Пруд вышел из берегов… Наверх, все наверх!

Где же этот Веригин? Почему всегда, когда нужно, не отыскать это долбаное начальство?! Куда теперь? К Николаю! К Царю-батюшке, пускай он рассудит.

С первыми признаками катастрофы Веригин в спешном порядке покинул Станцию, бросив охранникам на контрольно-пропускном пункте нечто невразумительное. Они только пожали плечами, в самом деле, не могли же они ослушаться начальства.

— И еще, — добавил Дед через плечо. — Никому ни слова! Вы меня не видели. Усекли?

Те послушно закивали головами.

— Вот и славно!

И Дед трусцой припустил прочь от Станции, только раз обернувшись на бегу и недобро ухмыльнувшись. На случай чрезвычайного происшествия, такого, которое разразилось теперь, был у него готов план, так, маленький незначительный планчик, к исполнению какового он и приступил теперь. Есть ли у вас план, мистер Фикс? О, у меня целый мешок этого плана! — вспомнил Дед наркоманско-филологический анекдот и снова ухмыльнулся. Что же, хорошую шутку он умел оценить. А вот оценят ли его шутку, так, маленькую незначительную шуточку? Ну, это вряд ли…

Дед спустился по пологому взлобью холма, на вершине которого громоздился купол Станции, выбивая из сухой ломкой травы фонтанчики пыли. Природа внутри Сферы медленно умирала. Ну да какое это сейчас имело значение, когда судьба мира висела на волоске. И он, Дед, да-да, именно он, призван спасти этот мир! И хотя не любил Веригин высоких фраз, на этот раз зародившаяся в голове мысль пришлась ему по вкусу. Впрочем, развивать ее не пришлось. Не до того, тут только под ноги успевай глядеть, как бы не пожрало тебя таинственное нечто.

А пруд бурлил, пруд кипел. Уже за сто шагов до взбесившейся, вышедшей из-под контроля материи Дед ощущал ее жаркое дыхание и кислотный запах, от которого першило в горле. Похоже, что эта оборзевшая протоплазма пожирала все на своем пути. По крайней мере, именно так казалось Деду. На его глазах в волнах пульсирующей плоти плавились и оседали прибрежные камни, а редкие деревья, эти чахлые кривые сосенки, чернели, мгновенно высыхали и рассыпались летучим прахом. Жуткое зрелище, доложу я вам! Но не хочу, не хочу угодить в пасть этой твари, не хочу послужить ей десертом в обеденном меню. А поэтому крутись, старый, уворачивайся да поторапливайся! Дед сипло дышал, со свистом втягивал воздух запаленными легкими и скакал по каменистой гряде на высоком, ближнем к селу берегу пруда, перепрыгивал с камня на камень, как горный баран. А что же, хочешь жить — умей вертеться! Фиолетовая слизь подбиралась все ближе, и однажды Дед, неловко поскользнувшись на предательски вывернувшемся из-под ноги валуне, угодил каблуком в студенистую лужу. Каблук задымился и оплавился. Дед увеличил скорость и вскоре выскочил на ребристые плиты лесной дороги, поднимавшейся из Оврага. А отсюда до ракетного дивизиона рукой подать!

Приходько благополучно добрался до дверей центра управления, где был остановлен неумолимыми «квадратами».

— Стой! Куда?

— С-сфера расширяется… Пруд вышел из берегов… Нужно доложить Николаю, — с трудом переводя дыхание, сквозь всхлипы и судорожные вздохи повторял сержант милиции привычное.

«Квадраты» о чем-то пошептались, покивали головами, и потом один из них повернулся к Приходько и пробасил:

— Хорошо. Проверим. А ты пока оставайся здесь.

И неспеша потрусил по коридору, оставив своего напарника на посту. Вернулся минут через пять с непроницаемым выражением лица, снова переговорил с близнецом, открыл двери и скрылся внутри.

Николай с Ксенией с утра отправились в очередное виртуальное путешествие, в знакомую школу с немецкой вывеской, выполненной готическим шрифтом. Кто знает, каким премудрым наукам обучала девочка Сынка на этот раз, физике, химии, математике, а может быть и вовсе астрономии, но, похоже, обучение дало весьма неожиданные результаты, прямо противоположные всем устремлениям Ксении. Как раз в этот момент Существо в одностороннем порядке прервало связь, и наши путешественники с трудом приходили в себя.

Виртуальные путешествия давались Царю тяжело, и все же, едва оправившись от первого потрясения, он снова поспешил на свидание с Матерью и Сыном. Казалось, время, проведенное с Ксенией, делало его мягче, человечнее, по крайней мере, всяческие экзекуции на этот период прекращались. И вот — такой неожиданный финал. Теперь внутренние противоречия отступили на второй план перед лицом общей угрозы. Фиолетовый прибой подкатывал к Станции, и Николай распорядился собрать всех на верхней галерее, всех, до единого человечка. Были сняты часовые, и пленники вызволены из камеры. И теперь и те, и другие, два с половиной десятка, столпились на узком участке пространства под куполом Станции и сквозь снятые панели следили за приближением неумолимой стихии.

— О! Призрак отца Гамлета, — проговорил заплетающимся языком, отрываясь от стола, Коломиец и погрозил пришельцу, внезапно возникшему на пороге, нетрезвым пальцем. Причем глаза его на мгновение вылезли из орбит и стали такими же круглыми, как и «о!» на его устах. Впрочем, он быстро успокоился и пришел в себя, видимо, посчитав явление призрака плодом своего больного воображения. — Призрак! Иди сюда, давай выпьем!

Однако «призрак» тут же доказал ему свою материальность, схватив Коломийца за грудки и ощутимо встряхнув.

— Что за дела, капитан?! Дивизион без охраны, а ты здесь пьянствуешь! Так-то вы охраняете особо важный объект?!

— Так ты не призрак? — икнув, спросил Коломиец. — Из-звините, с кем имею честь?..

— Какая, к черту, честь?! Свою честь ты давно пропил! Что же касается моей скромной персоны, то изволь: майор Комитета государственной безопасности Веригин… Вопросы? — И помахал перед носом Коломийца удостоверением.

— Н-нет вопросов, товарищ майор.

— Зато у меня есть, — заявил Дед, выкладывая перед собой на стол пистолет. — Где солдаты, где все?

— А никого нет, — пьяненько захихикал Коломиец. — Один я… один, как перст… Ты пукалку-то свою убери… не нужно всего этого. Ты лучше дело говори!

— Слушай сюда, капитан, — сиплым шепотом начал Дед, впрочем, убирая пистолет в кобуру.

Уже вся поверхность расширяющейся Сферы была залита фиолетовой слизью, а каньон все продолжал извергать из своих адских недр новые порции хищной протоплазмы. Уже тяжелые маслянистые волны лизали подножие Станции, и возносился вверх горячий туман и прогорклый смрад. Люди бестолково метались по галерее, многие впали в прострацию и расширенными от ужаса глазами взирали на приближающуюся смерть.

Баба Маша молилась, крестилась на возвышающиеся вдали церковные купола, привычным жестом прижимая к груди драгоценную икону. Папа Карло обнял своих питомцев, как будто пытаясь, как наседка крылом, оградить их от неумолимой опасности. Абросимов с Евдокимовым по очереди прикладывались к горлышку изрядно опустошенной металлической фляжки.

Ксения отозвала в сторону растерянного Андрея и протянула ему пустую склянку из-под йода:

— На, держи… пригодится… Это я в аптечке прихватила.

— Что это, Ксюша? Йод? Да разве он поможет сейчас?.. К тому же пустая… Поздно пить боржоми, когда почки отвалились.

— Потом поймешь, Андрюша… Скоро прощаться… — Она чмокнула мальчика в щеку и оставила, покрасневшего и недоумевающего, а сама подошла к Николаю и тронула его за локоть, привлекая внимание. Действовала она быстро и решительно, словно по заранее принятому и тщательно обдуманному плану.

— Слушайте, ваше величество! Слушайте внимательно, слушайте и вспоминайте… Сегодня они не вернутся домой! Сегодня они не вернутся домой! СЕГОДНЯ ОНИ НЕ ВЕРНУТСЯ ДОМОЙ!!! Вспомни, Николай: как-то раз ты возвращался из Серпейска на рейсовом автобусе со всем своим семейством — женой и двумя сыновьями. Шел дождь, дорожный асфальт блестел в свете фар. Из-за поворота показался грузовик, который мотало по всей дороге от обочины к обочине. Водитель автобуса, уходя от столкновения, резко вывернул руль, автобус занесло в кювет и опрокинуло набок. Восемь пассажиров погибло, в том числе и вся твоя семья…

Сопровождая слова девочки, дальняя часть Сферы превратилась в гигантский экран, по ней пошла рябь, а потом появился мчащийся в свете молний автобус. Николай, не отрывая глаз, уставился на движущуюся картинку. Зрачки его расширились, он побледнел, а потом тихо вскрикнул и осел на руках девочки. И залепетал, залопотал, снова превращаясь в деревенского дурачка:

— Дость… Мокра… Дарога ско-о-ольская… Седни они не вернуца дамой…

И по его лицу катились крупные слезы.

— …так бы сразу и сказал. И нечего на меня пистолет наставлять… На меня, на боевого офицера, находящегося при исполнении… Думаешь, напугал? Х-ха, да ничуть…. Я, если хочешь знать, после того, как вся эта кутерьма началась, ничего не боюсь…. Так, говоришь, Сфера расширяется? Всему миру каюк?.. Ну, мы это быстренько поправим… На сколько, говоришь, таймер ставить? На пятнадцать минут? Добро, как раз успеем водки выпить!.. За упокой, так сказать, душ наших грешных… Я, знаешь ли, давно хотел нечто подобное устроить!.. Ну, скоро здесь так бабахнет, что мало не покажется, и в Кремле, и в Белом доме у всех уши позакладывает… А если уж его ядерный взрыв не возьмет, то я прямо и не знаю… Пойдем, майор, накатим по маленькой!

— Пойдем, Колюшка, я отведу тебя к твоей семье, к жене и детям! — Ксения твердо взяла безвольно повисшую руку дурачка, и они шагнули в фиолетовую бездну.

— Стойте! Ксюша, куда же ты?! — ошалело и запоздало взвыл Андрей, опускаясь на колени и прижимаясь пылающим лбом к прохладному металлу перил.

Волны без всплеска приняли жертву, сомкнулись над головами. Ничего не менялось! Протоплазма продолжала кипеть и пениться, уровень ее на глазах прибывал.

Баба Маша плакала и молилась, и вдруг без чувств повалилась на ребристый пол галерея. Папа Карло с ребятами метнулись ей на помощь.

— Смотрите! Смотрите, с иконы изображение исчезло! — побелевшими губами пролепетал Метис и безумными глазами обежал своих товарищей. — Да что же это делается?! Баба Маша! Ксения! Колюшка!.. Всем конец… все здесь сдохнем…

Андрей вертел в руках пустой пузырек из-под йода, до боли закусывая губы, а когда перевел взгляд на клокочущую слизь, то сначала не поверял своим глазам. Сквозь рваный туман от Станции удалялась неясная фигура женщины с младенцем на руках, навстречу ей со стороны каньона шла другая женщина, ведя за руку семилетнего карапуза.

Приблизились. Сошлись. Пристально оглядели друг друга. А потом скрылись от посторонних глаз, окутанные радужным коконом, жгутом завивающимся и уходящим куда-то под купол Сферы.

Фиолетовая слизь с хлюпаньем стекала по ступенькам бункера и постепенно заливала пол, уже занялись бездымным огнем ножки стола и стульев. Пламя карабкалось по штанине серых брюк Веригина, обжигая ему ногу. Он судорожно сбил его ладонью.

— Фу ты, пакость какая!.. Ну что же, водка кончилась… Сколько там осталось до взрыва? Четыре с половиной? Пора! Прощай, капитан! До встречи в аду!

Два выстрела прогрохотали в тишине бронированного бункера, два трупа рухнули на пол, в жаркие объятия ненасытной протоплазмы.

Что-то лопнуло где-то там, вверху, ослепительным пламенем ударило по глазам. И стало тихо. Когда глаза привыкли к казавшемуся нестерпимым дневному свету, Андрей увидел голубое небо с медленно ползущими по нему кучевыми облаками, подсвеченными снизу заходящим солнцем. До него донесся далекий призрачный голос:

— Иди, Андрей, ничего не бойся! Взрыва не будет. Все закончено, а ты еще должен исполнить свой долг.

Он сбежал по лестнице и по оскверненной дымящейся земле пошел следом за отступающей, втягивающейся обратно в утробу каньона, слизью, теребя в руках ставшую вдруг такой важной пустую стеклянную баночку.