Ваб слишком поздно поднял тревогу, Когда Хоффман и Хропп вошли, они увидели, что Монбризон лежит на полу, возле кровати. Кровать была черной от крови, и под Монбризоном на полу тоже подсыхала кровь. Хропп содрал простыни, уложил Монбризона на тюфяк. Заглянул ему в глаза, потрогал запястье. И стал быстро перевязывать раны кусками разодранной простыни.

— Дурацкая затея, — сказал он Хоффману. — Таким способом очень трудно расправиться с собой. Уж лучше сплести веревку, привязать ее к кровати, да и всунуть голову в петлю, если хватит духу… А еще надежнее…

— Он жив? — перебил его Хоффман.

— Жив. Но потерял много крови. Изрезал и руки и ноги — искал, видно, вены покрупней…

— У него не было ножа… — сказал Хоффман и осекся. Поднял с пола бутылочный осколок. — Черт. Шампанское. За мой успех…

Хропп плеснул водой в лицо Монбризона. Открыл ему рот и тоже влил воды.

— Рене, вы слышите меня? — спросил Хоффман.

Хропп плеснул снова. Глаза Монбризона открылись, в них появился свет.

— Вы можете говорить? Зачем вы это сделали?.. Ваб почуял кровь, мы вовремя подоспели… Это бессмысленно, Рене.

— Все, — выговорили белые губы. — Все бессмысленно…

— Ему надо дать вина, много красного вина… — проговорил Хропп. — И вызвать врача.

— Врача не будет, — сказал Хоффман. — Будь с ним и сделай, что можешь.