Предчувствие грозящей опасности в моей довольно насыщенной неординарными событиями биографии еще ни разу не оказывалось ложным. Вот и сейчас, войдя в дом, постоянно находящийся под охраной десяти человек, буквально нутром ощущаю холодок от возможности нарваться на неприятности. В том, что ошибаюсь редко, пришлось убедиться буквально через секунду. «Да, на телохранителей надейся, а сам не плошай», — подумал я, разглядывая заминированный домашний тапочек.

Бросив беглый взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж, замечаю самого отважного из всех киллеров, нагло зыркающего вниз. Другие минеры, сделав свою работу, убегают куда подальше, а персидская тварь с завидным хладнокровием надеется полюбоваться результатом своей работы.

Вместо того чтобы менять туфли на домашнюю обувь, щедро украшенную автографом Педрилы из заднего прохода, улыбаюсь не менее гадливо, чем волосатая дрянь, глядящая на меня сверху вниз. Ничего, усатый выродок, сейчас тебе станет еще веселее, нарком хренов.

Проходя мимо мгновенно отскочившего в сторону кота, роняю крохотный пакетик, надежно перетянутый суровой ниткой, и, не оборачиваясь, направляюсь в свой кабинет.

Дверь еще не была отперта, а по дому раскатилось урчание вперемешку с визгом, лишний раз доказывающее испокон веков известную истину: мелко нарубленный корень валерианы плодотворно действует на мою нервную систему. Сейчас Педрила дожрет кошачьи колеса, заскачет боком и примется куролесить по всему дому, доводя до нервных припадков кухарку и Гарика. Жаль, Сабины нет, она если не у одного из многочисленных врачей, так в сауне. В прошлый раз кот так хорошо порезвился в ее гардеробе, что потом летал по дому впереди собственного визга с такой скоростью, словно Сабина его не шваброй гоняла, а активно смазывала персидский зад отечественным скипидаром.

Пусть говорят: кое-кто легок на помине, однако жена стала барабанить в дверь моего кабинета еще до того, как я успел полностью завершить культурно-просветительную программу под названием «Иехуизм». Это самое удивительное философское произведение из множества книг, которые я вынужден читать, чтобы соответствовать высокому званию торговца. Молодец, господин Гарин, вовремя отсюда сбежал, иначе не было бы ни тебя, ни этого воистину замечательного произведения.

— Ты опять за кота взялся? — Сабина принялась доказывать, кто у нас является первым заместителем Педрилы по части коллекционирования моих нервных клеток.

Я огорченно вздохнул и промолчал. А что прикажете делать? В прошлом году зашвырнул Педрилу в вольер Трэша, рассчитывал избавиться от этой персидской агрессии раз и навсегда. Ну и что? Сам видел утром: смоляное чудовище, которого я обхожу десятой дорогой, забилось в угол, поджав хвост, а Педрила нагло жрал из его миски. Вот и верь после этого, что немецкая овчарка способна надежно защитить человека.

Сабина по-своему поняла мою реакцию и принялась победоносно разворачивать наступление.

— Ты хоть замечаешь, что у тебя есть сын? — безапелляционным тоном заявила супруга.

— Регулярно. С риском для собственного здоровья.

— Боже, когда ты уже... Другие отцы с детьми гуляют, воспитывают их, а ты? Пистолет подарил — и вся забота. Может, ты заболел, если пару дней подряд торчишь в доме?

— Скажи спасибо Рябову. Если бы он мне здесь стрелу не набил, ты бы сейчас свои претензии высказывала нашей свадебной фотографии. Я, между прочим, как раз собирался пообщаться с Гариком.

Сабина расплылась в довольной улыбке по поводу вспыхнувших под ее влиянием отцовских чувств. На самом деле из двух зол я всегда делаю самый традиционный выбор.

Гарик с волшебным талисманом на груди встретил папу радостным воплем, достойным самого Педрилы.

— Папуля, — отчего-то не гадостно посмотрел на меня сынок, — давай боевичок включим.

Не иначе ребенок сегодня в мое отсутствие над кем-то хорошо поиздевался и свои удачные действия приписывает исключительно октябрятской звездочке.

— Какой боевичок? — приступаю к отцовским функциям. — Ты когда в последний раз читал? Еще все буквы помнишь или...

Я мгновенно осекся, окинув взглядом книжные полки. Куда подевалась его библиотека? Когда книга еще была страшенным дефицитом, я сделал ему такую подборку, о которой многие дети и сегодня мечтать не могут. Вместо книг в стеллаже аккуратными рядами стояли видеокассеты, наглядно доказывающие, что является подлинной культурой для подрастающего поколения.

А названия какие! «Кровавый кулак», «Улицы смерти», ну а что касаемо других прелестей, то слово «убийство» присутствует едва ли не на каждой третьей кассете. Стоит удивляться, что Гарик хочет заделаться таким же крутым, как герои этих фильмов? Тем более в реальной жизни чуть ли не каждый день телевизор сообщает: многие сюжеты из западных боевиков перетекают в жизнь исключительно на наших улицах.

— Твои фильмы — полное дерьмо, — слегка понижаю самомнение Гарика, искренне считающего себя самым умным на свете.

— Ну да. Так я тебе и поверил. А почему их тогда все смотрят? — рассудил сынок.

— Как и ты, от большого ума.

— Ты тоже их смотрел, — тонко намекнул на мои умственные способности Гарик. — Когда раненый валялся. Папуля, а было очень больно?

— Нет. Но мне гораздо больнее смотреть, как современная молодежь отходит от того, ради чего я жил, предает идеалы, которым поклонялся, — понес я наступательным тоном не хуже парторга, переквалифицировавшегося в мелкого фарцовщика. — Вот в наше время были фильмы, ты сейчас таких не увидишь. Жизненные!

— А фантастика? — полюбопытствовал сынок.

— Сколько угодно. «Котовский», например, или еще лучше, «Ленин в Париже». Рядом с той фантастикой твоим инопланетянам делать нечего. Подумаешь, какое-то «Вторжение», зато я видел «Солдаты свободы». Этот фильм сейчас ни за какие деньги не купишь.

— Не ври, — на всякий случай тронул свой талисман Гарик, — мама говорит: ты что хочешь, то и можешь купить. Что я, маленький?

— Нет, конечно. Но не продается вдохновение. Особенно тех режиссеров, которые снимали мою любимую фантастику.

— У меня тоже фильмы хорошие, — встал грудью на защиту халтурщиков заокеанского разлива мой наследник и неожиданно спросил: — А когда ты мне подаришь саблю? Мне еще один талисман надо!

— Обойдешься. Сабля, которая находится у моего письменного стола, необходима для работы.

Взгляд Гарика наглядно доказывал: он нисколько не сомневается, что его любимый папа использует саблю в качестве основного рабочего инструмента.

— А тебе пистолета мало? — решился выяснить кое-какие подробности ударного труда отца один из представителей нашей смены.

— Знаешь, Гарик, эта сабля помогает куда надежнее пистолета, — разоткровенничался я, не зная, как еще убивать время в ожидании Рябова. — Она является для меня наглядным примером воплощения в жизнь человеческой глупости из-за неумения делать правильный вывод. Вот почему очень часто принимаю решения, предварительно взглянув на эту дурацкую саблю, которая, на самом деле, представляет из себя огромную историческую ценность.

— Как это так может быть? — не понял Гарик. — Сабля — чтобы рубить. Это вся ее ценность. А если старинная — значит, дорогая. Ты меня опять дуришь.

— Нет, понимаешь, ты-то ее в ножнах видел. Но дело в том, что рубить этой саблей трудно. И тем не менее ее изготовили, даже имя дали — Зулькафар. А почему? Потому что так называлась любимая сабля пророка Магомета. Согласно древним письменным источникам, сабля пророка имела в конце два лезвия и обладала магической силой.

Вот и стали клепать их, двухвостых. Но тот, кто шел в бой с этой саблей, очень быстро убеждался: сабля действительно обладает магической силой по поводу отправки на тот свет ее владельца. И только потому, что такому же грамотному, как ты, переводчику попался в руки старинный документ. Нет ничего страшнее для дела, когда за него берутся любители, запомни это на всю жизнь. Вот он и перевел слова о полуторасторонней заточке оружия как два клинка на его конце. В свою очередь, оружейники стали изготавливать сабли, но если бы они хоть на минуту задумались, то поняли: такие клинки стоит отправлять исключительно на экспорт для вооружения потенциальных противников. В общем, эта сабля такое же дерьмо, как и твои боевики.

— Ну да, — снова встал на защиту западного искусства Гарик, — очень хорошие фильмы. Их смотреть интересно.

— Ты бы лучше читал, чем смотреть то, что тебя интересует больше всего на свете: эти драки и перестрелки, которых быть просто не может.

— Как это не может? —удивился Гарик. —Я вчера крутил телевизор. Забыл, по какому каналу — «Байки из склепа»... Так сам видел — у нас взорвали одного дядьку. В машине. Точно как в кино. А ты говоришь, не бывает.

— Ну если у нас сегодня с тобой выдался такой необычный вечер, то запомни, на всю жизнь пригодится. Обращай внимание на детали, нет ничего на свете важнее мелочей. Порой из-за них... Ну да ладно... В общем, чтобы тебе было ясно, когда я видел в кино, как красная конница доблестно мчится на белых паразитов по деревенской улице... Слава Богу, конечно, что состояние дорог в деревне помогает режиссеру воссоздавать некоторые реалии времен гражданской войны. Однако он при монтаже фильма почему-то оставляет без внимания телевизионную антенну, маячащую на заднем плане.

— Так то наш фильм, они неинтересные. Там за весь боевик всего две машины разбиваются. И драки слабые. И людей стреляют, а из них кровь не течет, — сделал глубокий искусствоведческий вывод Гарик.

Чертыхнувшись про себя в адрес запаздывающего Сережи, беру под защиту только что охаянного отечественного производителя.

— А их фильмы? Советский милиционер Данко-Шварценеггер, в как ее...

— «Красная жара»! — подтвердил сынок свои глубокие знания и мое твердое убеждение — он достоин золотой медали. Еще бы, я в его школе такой ремонт закатил...

— С каким пистолетом там вышивает милиционер?

— «Стечкин», — снова проявил широчайшую эрудицию будущий студент того самого университета, которому мне приходится оказывать спонсорскую помощь.

— Все так думали, а кто поумнее, посчитал — это пистолет Подбирина. Слышал о таком?

— Нет, — почему-то не соврал Гарик, разомлевший от чересчур длительного общения с папашей. Если Сережа задержится еще на полчаса, я сегодня перевыполню годовую норму отцовских обязанностей по разделу воспитания.

— На самом деле советский милиционер был вооружен израильским пистолетом «Дизерт игл», что само по себе уже являлось фантастикой в квадрате... Да, Гарик, хорошо в кино. Там можно одновременно стрелять из пистолетов-пулеметов с двух рук. Или из «Калашникова», с одной руки, от живота. А как в этих фильмах герои палят из помповых ружей в закрытых помещениях! И хоть бы у одного из них после первого выстрела уши выскочили на затылок. Почти все револьверы за поясами носят, но при таком отношении к оружию постоянно выходят победителями из схваток почему-то с не отстрелянными яйцами...

— Папуля, я прямо на тебе торчу, — впервые чуть ли не с восхищением посмотрел на меня Гарик.

Что говорить, где-то в закоулках души мне стало приятно — в кои веки сынок посчитал: его папа не такой придурок, каким ему всю жизнь кажется.

— Книги бы читал, тогда знал, как правильно выражаться. Значит, тарч испытываешь? Так, между прочим, тарч — это небольшой круглый щит с прорезью для руки в кольчужной рукавице. Редчайшая вещь, я ее видел в коллекции Исаева. Можно работать двумя руками, одновременно прикрываясь щитом. А еще тарчем называется другой щит, гербовой, носитель изображения...

Я до того увлекся ролью просветителя, а главное, непривычно расслабился, что не заметил, как в приоткрытой двери улыбается Сабина. Редчайший случай семейной идиллии, вот что значит предвкушение второго отпуска за последние пятнадцать лет.

— Дорогая, как я понимаю, нас наконец-то осчастливил своим присутствием Рябов? — замечаю почти тем же сладким голосом, которым пользовался в салоне, разговаривая с прекрасной незнакомкой.

Гарик уразумел, что процесс его общения с любимым папой завершился, а потому сделал надлежащий вывод, шаря скептическим взглядом по книжным полкам, забитым видеопродукцией, пользующейся повышенным спросом из-за ее небывало высокого качества.

— Сережа в гостиной, — улыбнулась жена.

— Спасибо. Кстати, забыл сказать — прекрасно выглядишь, дорогая.

Сабина так благодарно-томно посмотрела на меня, будто в эту ночь могла рассчитывать на гораздо большее, чем во время предыдущей.

— Великолепно выглядишь, — повторился я отрываясь от тихого семейного счастья. — килограммов пять наверняка прибавила.

Фразу, которую Сабина отпустила мне вслед, я как-то слышал от Гарика. И почти с теми же интонациями.