По отношению к моему эксперту Студенту я полностью дублирую рябовские заскоки под девизом «Безопасность — прежде всего». И правильно, второго такого специалиста не нанять ни за какие деньги. Конечно, в мире есть еще несколько человек, обладающих его познаниями, однако я сильно сомневаюсь, что любой из них согласится вести образ жизни Студента даже за миллион долларов в месяц.

Во-первых, этот миллион моему эксперту даром не нужен. Вслед за «во-первых» можно перечислять остальные его достоинства, вплоть до «в-сотых». Действительно, к чему Студенту большие деньги, если они ему вообще не нужны, как и многое другое, начиная от новой обуви и заканчивая женщинами. У него есть только одно постоянное желание: коптеть над произведениями искусства и скакать от радости встречи с очередными приобретениями моей команды. На этом все жизненные потребности Студента можно считать исчерпанными.

Спроси его, откуда попал в холодильник кусок колбасы или какого цвета рубаха украшает несколько распухший студенческий торс, тот недоуменно помахает ресницами и после экскурсии на кухню начнет с удивлением рассматривать собственное изображение в зеркале, чтобы ответить на подобные вопросы. Это еще что, до моего прошлого визита Студент был уверен: он до сих пор живет в Советском Союзе, и я сильно сомневаюсь, что в свой бесценный архив эксперт заложил сведения, из каких именно стран состоит сегодня его бывшая родина.

Зато на все вопросы, связанные с моей основной деятельностью, Студент дает ответы, резко увеличивающие продажную стоимость произведений искусства, которым весьма далеко до бесценных в больших кавычках шедевров, проходящих через руки Дюка. По части знаний выдающийся ученый доктор искусствоведения Студенту в подметки не годится, зато он умеет так важно раздувать щеки, что я уже несколько раз призадумывался о персональном подарке для Дюка в виде академической мантии. Студенту эта мантия нужна столь же остро, как и пресловутый миллион; потому стараюсь загружать его работой по маковку, чтобы он постоянно ловил от жизни высший кайф с собственной точки зрения.

Дверь в квартиру эксперта открываю собственным ключом; если Студент работает, от этого плодотворного процесса его можно оторвать только с помощью взрыва гигантского письменного стола. Если, конечно, эксперт обратит внимание на такую мелочь.

Охрана при нем постоянно, с той памятной ночи, когда я едва успел спасти жизнь Студента. Один узкоглазый тип собирался доказать Студенту: он тоже великий специалист в области искусства, правда, под названием боевое. Слава Богу, мне удалось в конце концов убедить его в обратном, оторвав от полемики с неподвижно лежащим экспертом.

Специалист он, между прочим, действительно был отменный, только я — далеко не супермен, всякие там «когти тигра» и прочие премудрости знаю весьма поверхностно. И пусть этот чернопоясный деятель, внедренный в мою команду кандидатом медицинских наук Колотовкиным, умел прыгать не хуже обезьяны и ломать доски голыми руками, я ему убедительно доказал: когда пуля попадает в глаз и выбивает стенку затылка, самому выдающемуся мастеру восточных единоборств можно рассчитывать на дальнейшее ведение боевых действий исключительно в виде мелко подрагивающих конечностей.

После моего выстрела тогда еще товарищ Рябов повел медицинский спор с кандидатом наук Колотовкиным, который попытался перехватить один из наших каналов. В результате научной дискуссии Колотовкин окончательно понял старую истину: даже доктору наук, а не то, что какому-то кандидату, вряд ли будет тесно в той самой персональной квартире под землей, которую только и мог гарантировать каждому советскому человеку к двухтысячному году великий нарколог Горбачев.

— Чем порадуешь, Игорь? — спрашиваю у руководителя своей поисковой группы, зайдя в комнату.

— Радовать — по части Студента, — предельно откровенно поведал Бойко. — Наше дело работать. Хорошо или очень хорошо — скоро узнаем. Но не раньше того, как гений покинет свою святая святых и обратит свой милостивый взгляд на нас, неразумных.

— Именно для этого ты меня вызвал?

— Почти.

— То есть?

— Студент может ответить на любой вопрос, кроме основного. Цена на товар несколько крутовата. Жаль, прошли те времена.

— Это точно. Теперь работу Пуссена за пятнадцать рублей не купишь, не приобретешь доску Иорданса в качестве картины неизвестного художника семнадцатого века в комке по цене двух бутылок водки.

— Сегодня всем трудно, — успокоил меня Бойко.

— Нам особенно. Нет, Игорек, я не шучу. Прозрачные границы уже начинают приобретать матовый цвет — вот что тревожит; переброска товара в Узбекистан обходится не дешевле, чем в Германию.

— Тише, вдруг Студент услышит слово «товар» и упадет от такого кощунства в обморок, — улыбнулся Бойко.

— Охрана на него жалуется. Вчера ребята вместо того, чтобы культурно выпить сто грамм под селедку, слушали его лекцию о мелкой пластике восемнадцатого века.

— Ну это ты врешь. Нет, я не о лекции. Чтобы Студент услышал, о чем мы говорим, когда карлует в своем кабинете — такого просто быть не может.

— Что такое карлует?

— Терминология моего водителя. Саша прикрывал Студента, когда я задействовал все наши силы. Несколько дней отсюда не выходил. Теперь, если я захочу его сильно наказать, то пошлю на экскурсию в музей — страшнее наказания воображение не подсказывает… Да, а «карлует» дословно означает — вкалывает, как папа Карло, стругая Буратину, как изволил высказаться Саша, доказывая свои глубокие литературные познания.

— Теперь ты врешь, — сказал Игорь. — Он скорее всего знает о папе Карло не из первоисточника, а кино видел.

— Не спорю. Однако ты упоминал о мелкой пластике…

— Есть интересная камея.

— А может инталия?

— Тогда пусть будет гемма.

— Отчего ты решил, что она интересная?

— Это следует хотя бы из поведения Студента. Думаешь, он просто так с ночи от дела не отрывается? Да, и еще у бабаньки этой имеется несколько холстов, один неподписной. За гемму она запела целых триста баксов. Говорила, она очень ценная.

— Цена, конечно, крутая.

— Пару лет назад я за триста баксов чемодан таких гемм мог взять и сдачи потребовать.

— Заплатил?

— За все про все полштуки. С ума сойти, такая растрата! Но не это главное. Заказанный товар приходит из Германии через два дня.

— Понял. Позвоню, конечно, но считай, таможня уже дало «добро».

— Ясно. Только как она «добро» дает — это тебе считать.

— Если начну вслух считать — у тебя уши попухнут. Думаешь, они твоей бабки дурнее? Времена, когда место стоило двести баксов, тоже в прошлом.

Бойко потянулся и заметил:

— Да, если несколько лет назад я сказал бы тебе: очень скоро мы начнем работать по ввозу с Запада, ты бы, наверняка, меня к психиатру направил.

— Нет, Игорек. В этом ты ошибаешься. Я ситуацию еще тогда просчитал. Существует множество произведений искусства, которые не могут выплыть на Западе ни при каких обстоятельствах. Зато наш наркобарон с удовольствием приобретет работу, пусть за ней Интерпол с высунутым языком гоняется. В этом я уже убедился. Наш деловар и таким манером доказывает свою крутизну при специфике работы.

Знаешь, Игорек, я попал в цвет, когда вспомнил, как Чингисхан демонтировал самые красивые в мире ворота и приказал установить эту громадину перед входом в юрту своей любимой жены. Кое-кому тешит душу не произведение искусства, чья цена подымается из года в год, а совсем другое. Вот вы ищите картинку по всему миру и еще сто лет рыскать будете, а она в моей двадцатикомнатной сакле висит, радуя глаз хозяина при виде гостей, цокающих языком: вах-вах, какой культурный человек, понимаем, почему дочку в самую престижную школу Англии определил…

Появление Студента прервало искусствоведческую дискуссию. Мой главный эксперт пронесся пулей мимо нас, на ходу расстегивая брюки.

— Обосрался от радости, — прокомментировал Бойко. — Я ведь тебе говорил — вещь редчайшая.

— Ну так сходи на кухню, скажи охране, чтоб зад ему протерли. Студент явно позабудет самостоятельно сделать это.

— Самое смешное, ребята в такое поверят безоговорочно. Недавно ему в постель девку уложили, так он управился за две минуты.

— Стахановец, пятилетку за три палки выполняет…

— Но главное, после своего сексуального подвига умчался в кабинет в одной майке.

— Тоже еще событие. Обычная манера поведения.

Студенту все-таки удалось удивить меня. Вернувшись в комнату, он заметил наше присутствие в квартире.

— Здравствуйте… Игорь, где ты разыскал эту гемму?

— Лишние знания отрицательно влияют на здоровье их обладателя, — отвечаю Студенту вместо Игоря. — Я тебе об этом сто раз говорил.

Студент нахмурился куда обидчивее овчарки Трэша при виде Педрилы, пожирающего собачий завтрак. Не идет из головы персидская скотина, от которой даже Трэш шарахается. С человеком, вооруженным пистолетом, овчарка не боится связываться, но Педрило ей кажется куда страшнее двух вооруженных двуногих противников.

— Студент, хочешь я тебе котика подарю? Рукой погладишь — стресс уйдет. Вместе с дурными вопросами.

— Вы своего кота имеете в виду? — отвлекается Студент от самой скользкой в моем бизнесе темы.

— Ты о нем знаешь? — искренне удивляюсь я.

Студент располагает сведениями о существовании Педрилы: мистика, помноженная на фантастику. О том, что Советского Союза уже нет — не догадывался, зато о появлении хвостатого террора осведомлен. С ума сойти, хотя лично для меня развал страны был гораздо меньшим бедствием, чем появление в собственном доме этой длинношерстной паскуды.

— Наслышан, — подтвердил мой главный эксперт под дикий хохот Игоря Бойко.

— Это ему ребята рассказывали. После того, как он утомился от лекции о мелкой пластике, — вытирая текущий глаз, поведал Игорь.

Вот что значит жизнь на виду. Не удивлюсь, если какой-нибудь мой партнер из Новой Зеландии, прежде чем перейти к делу, из традиционной вежливости начнет интересоваться здоровьем Педрилы.

— Да, слух о моем коте прошел по всей земле великой, — пробормотал я и перевел разговор в нужное русло, отвлекая Студента от потуг занести в свой каталог сведения, откуда Бойко выцарапал гемму:

— Так что это за дребедень дешевую притаскал тебе Игорь?

Все. Теперь Студент не станет отвлекаться на глупые вопросы. Сперва, конечно, глаза на лоб выпучит, начнет меня воспитывать: как вы посмели драгоценное произведение искусства дребеденью назвать, у меня от таких слов во рту пересыхает, а в животе сплошные позывы сбегать, откуда только что заявился.

Хороший руководитель обязан досконально изучить своих людей. Помню, я полотно не очень известного художника «вещью» назвал, так эксперта чуть кондрашка не хватила. Зато сейчас определение еще хлеще. Может, потому Студент таращил свои зенки куда сильнее и прежде, чем потащить меня за руку в свою святая святых, пару минут брызгал в воздух такими словами вперемешку со слюнями, мне покраснеть впору. Только вот одна загвоздка — краснеть я не умею.

— Смотрите, — ткнул в мою руку старинную лупу на резной рукоятке Студент, — и вы посмели назвать это уникальное творение таким словом?

Вещь действительно интересная, однако пора вернуть Студента в его обычное состояние. Я пристально посмотрел изображение амура у ручья и небрежно заметил:

— Мне кажется, она кем-то ретуширована.

Студент тут же позабыл о своих прежних высказываниях.

— Век создания можете определить?

— Приблизительно первый. До рождества Христова.

— А кому она принадлежала?

Я чуть было не брякнул: бабаньке какой-то, но вовремя понял, что имеет в виду Студент. Его уже не волнует, где именно раскопал гемму Бойко. Судя по кипе старинных каталогов и тетрадей, лежащих на столе, Студент времени зря не терял.

Действительно уникальную вещь продать нетрудно, но, если при этом поведать клиенту о ее истории, цена обычно возрастает. Минимум на двадцать процентов; бывали случаи, что и на триста.

— Откуда я знаю, кому она принадлежала? — откровенно признаюсь Студенту. — Может, она была в коллекции князей Гагариных, а в восемнадцатом году какой-то красногвардеец, прежде чем спалить их фамильное гнездо вместе со всем содержимым, включая какого-то Ван Эйка, сунул гемму в карман. Или вместе с другими шедеврами искусства она поступила в так называемый музей пролетарского искусства, а затем в «Антиквариат». Нет, здесь я ошибаюсь, эта контора работала только на заграницу, а гемма туда явно не попала.

Студент недовольно засопел. Еще бы, он тоже порой не может ответить на элементарный вопрос — куда это задевался Ван Дейк из Строгановского дворца после победы Великого Октября? Каким манером он впоследствии очутился вместе с прочими эрмитажными Гойями в Национальном музее Соединенных Штатов? На такие вопросы мне порой приходится самостоятельно искать ответы, потому что, в отличие от Студента, я очень давно засомневался в пресловутой чистоте чекистских рук, несмотря на проповедь их главаря по кличке Железный.

— Эта гемма находилась не в гагаринском собрании, — поведала ходячая энциклопедия изобразительных искусств. — «Амур у ручья» принадлежал генералу Хитрово. Он составлял свое собрание гемм в Италии и во Франции. Быть может, «Амур у ручья» был приобретен коллекционером в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре после пожара 1795 года. Я проверил данное предположение по каталогу Висконти «Греческая и римская иконография». Кстати, небезынтересный факт: заказчиком этого уникального каталога выступил император Наполеон. Однако, к сожалению, в нем упоминается лишь гемма из того же сардоникса, названная «Амур». Быть может, это «Амур у ручья», но вполне вероятно и другое предположение — автор имел в виду гемму «Амур-охотник», на которой изображен амур с луком в руках.

— А у нашего лук в руках отсутствует, — делаю глубокий искусствоведческий вывод, пристально глядя на гемму. — Что из сего следует?

— Из сего следует очередное предположение. Вполне вероятно, прежде, чем попасть в собрание Хитрово, гемма могла находиться в коллекции Гримани, которую он завещал Венецианской республике. В конце восемнадцатого века геммы, инкрустированные в стены сокровищницы Палаццо Дожей, были подарены французскому дипломату Лалеману. Позже Лалеман их продал. Одна гемма была куплена императрицей Жозефиной, остальные приобрел генерал Хитрово. Вполне возможно, что «Амур у ручья» в свое время достался коллекционеру и таким путем.

Студент смотрел на меня с видом заказчика антикварного каталога перед сражением при Ватерлоо. Какую-то информацию он явно приберегает на закуску, чтобы окончательно меня оглоушить — другой радости в жизни для Студента просто не существует. Я дарю ему эту радость, потому что отношусь к нему трепетно, словно к родному, а главное — любимому сыну. Много лет назад, когда по настоянию военной кафедры Студента выперли из университета, чтобы он получил возможность тупеть в рядах победоносной Советской Армии, я купил ему белый билет и дал возможность пожизненно заниматься любимым делом. Сколько миллионов в свободно конвертируемой валюте потеряла наша родина-мать из-за такого бережного отношения к своему сыночку, даже я не подсчитаю.

Во всяком случае эти миллионы Студент приносит мне, о чем слишком сожалеть не приходится. Как и о родине-матери. Хотя бы потому, что я всегда считал отчизну родителем противоположного пола. Папа-родина, этакий импотент от рождения. Все хочет, ничего не может. Ой, дорогие граждане, папа стремится, чтобы на страже вашей рассчастливой жизни стояла могучая армия, приложу все усилия, в лепешку разобьюсь…

Может, и приложит, но скорее разобьется, потому что у этого папы ласкового не стоит, ни в целом, ни в частности. Сколько ему ни давай на лечение в виде налогов — толку не будет. Куда ни кинь, всюду клин: от стафилококка в роддоме до места на кладбище. В общем, сплошная загадка природы; единственно, что у папы хорошо получается, несмотря на хроническое нестояние, так это трахать своих детей во все дыры. Такой вот феноменальный парадокс, в котором еще предстоит разобраться ученым.

Однако папины выкрутасы меня даже очень устраивают. О своих людях я вместо него привык заботиться на всю катушку, словно коммунизм в нашей стране победил раз и навсегда: от каждого по способностям — каждому по потребностям. Это мой главный принцип работы. Во всяком случае о Студенте позаботился еще в те годы, когда солдат кормили более-менее сносно и рыба, отбракованная зоофермами, корм песцам непригодный, в их котлах, как сегодня, не варилась.

— Ты не сказал главного, — выразительно смотрю на Студента. — Я до сих пор в неведении, кто создал это произведение искусства?

— Пока не определил. Это очень трудно, — попытался доказать Студент, что и ему не все бывает ведомо.

— Конечно, — охотно соглашаюсь, помня о стиле его работы. — Тем более ты не поведал о еще одном варианте.

Студент ошарашенно посмотрел на меня.

— Не удивляйся. Я сейчас хожу на курсы повышения квалификации гадалок, колдунов и хиромантов при профсоюзе ассенизаторов, — признаюсь ему в причине своей проницательности.

Мой главный эксперт недовольно засопел, однако его тут же прорвало:

— Действительно, у меня есть еще одно предположение. Вполне возможно, эта гемма принадлежала лорду Гамильтону, а до него — самому Рубенсу.

— Ты не прав, поставив какого-то Рубенса выше самого лорда Гамильтона. Дворянское собрание тебя не простит.

Студент начал задыхаться, однако слушать лекцию на тему «Великий Рубенс, обычный лорд Гамильтон и невозможность их сравнения» в мои планы не укладывалось.

— Работай дальше, — откладываю лупу в сторону, поднимаясь из старинного кресла, наподобие того, что стоит в моем домашнем кабинете.

Чтобы Студент не таил обиды, встретив меня в следующий раз с видом главного персонажа картины «Мучения Святого Антония», нарочито небрежно бросаю напоследок:

— Через несколько дней тебе предстоит встретиться с живописными произведениями, не уступающими в своей художественной ценности этому «Амуру».

Все, теперь за самочувствие Студента можно не переживать, от возмущения он лопаться не будет. Совсем наоборот, станет сладострастно предвкушать очередное свидание с прекрасным. Я перед первой в своей жизни встречей с женщиной в неформальной обстановке так блаженно не дрыгался, как он при одном упоминании об очередных поступлениях. Игорь Бойко сейчас тоже испытывает предоргазмное состояние, хотя и по другому поводу. Иначе отчего он терпеливо ждал моего возвращения из кабинета Студента, чтобы я поведал о Наполеонах, Жозефинах, Лалеманах и других предшественниках его бабаньки?

Не спорю, может, эти сведения и заинтересуют Игоря. Однако догадываюсь, его гораздо больше интригует мой вывод после научных рассказов Студента.

— Хорошо поработал, Игорек. Холсты доставишь вместе с германским поступлением. Хотя бабке ты явно переплатил, такие деньги, с ума сойти.

— Это точно, — с напряжением выслушивает предисловие Бойко, и я, бросив взгляд на «Сейко», говорю то, ради чего, собственно, он усиленно делал вид, как соскучился по мне:

— Премия твоей команды за эту довольно дешевую гемму — пять тысяч долларов. В случае если она не пополнит мое личное собрание, к сумме плюсуется один процент от сделки.

По дороге в офис я принял решение: в моей личной коллекции вряд ли найдется место для амура, торчащего прорву лет у ручья. Стоимость подобной вещи на сегодняшний день определить непросто, однако опыт есть. Я не Студент. Спроси его о каком-то полотне, все скажет, вплоть до того, что определит имя автора, пусть картина значится в престижном каталоге как работа неизвестного мастера. Зато спроси его о цене любого произведения искусства, ответ будет однозначен. Студент начнет виться джейраном возле своего гигантского стеллажа с архивом, проповедовать дурным голосом: этой картине нет цены. Она прямо-таки бесценна — и все тут.

Однако я давно убедился — всему на свете есть цена, даже если не подкреплять этот вывод некоторыми достижениями «Сотби». Там порой такие вопли случались из-за нашего Министерства культуры. Так это раньше было. Зато теперь вместо одного Министерства имеется пятнадцать его бледных копий, потому прежний одинокий вопль иногда переходит в групповой вой. В общем, караул, это бесценное произведение живописи стоимостью в двести двадцать тысяч фунтов стерлингов пару лет назад исчезло из костромско-сумгаитско- и так далее музея. Снимайте с продажи, вертайте взад.

Я не «Сотби», который мечтать не может о моих трудовых свершениях со многими нулями — до того реальная обстановка на папе-родине способствует этому бизнесу. И дурных воплей при продаже никогда и ниоткуда не возникнет. Крадеными шедеврами не торгую из принципа. А зачем? При отношении к культуре в нашем обществе этого и не требуется.

Сегодня экскурсионная шара по поводу санаторных отдыхающих уже в прошлом, а загонять население в музеи с помощью дубин никто не догадался. Кто в этих музеях бывает? Может, они скоро немного перепрофилируются и в сокровищнице живописи Южноморска какой-то меценат, вроде Гуся, бар откроет, чтобы музей на плаву был.

Интересная идея: каждый, кто потопает в бар, должен купить входной билет в заведение имени Восточного и Западного искусства. А то, что меценат свою пивнушку назовет «Пьяный Вакх в гостях у Гогена», не сомневаюсь. Музейщики таким образом будут сохранять прежний профиль, согласно инструкции, а экскурсанты повышать свой тонус жизни и уровень культуры, бросая жадный взор на закуску с натюрморта Калфа после очередной рюмки коньяка. От классического искусства так может аппетит разыграться, только успевай ненарисованные деликатесы заказывать. И, конечно же, среди них будет фирменное блюдо «Ромштекс имени Франсиско де Эррера-младшего» или «Отбивная а-ля Репин». Вряд ли кулинарам и посетителям, ведущим себя подобно людям, запечатленным на полотне Фрогонара «Гуляки», ведомо, что живописец Репин был вегетарианцем. Впрочем, наши ребятки что хочешь сожрут. Хоть сухорукого мясоеда, хоть блюдо «Амур с крылышками в собственном соку».

При желании здесь можно и салон организовать. Естественно, исключительно для удовлетворения культурных потребностей населения. Видите замечательное полотно «Нимфа в объятиях Пана», если хотите, можете сами на время Паном стать. А вы уже пан, господин то есть, сто раз пардон, но наши нимфетки все равно наготове. Хотите таких умелых, как на гравюре Хогарта? Или требуется что-то вроде «Юдифи в палатке Олоферна»? Только просьба не трогать холст руками и учесть — нынче невинность живой Юдифи вам в полторы штуки зелени станет. Что поделать, цены на произведения искусства растут постоянно, а триста долларов за нетронутую девочку — такое два года назад было. Сами догадываетесь, с тех пор наш уровень жизни донельзя повысился, потому и привозные бабаны вдвое дешевле отечественной клубники. Это в Америке доллар — деньги, а у нас сами понимаете. Так что заказать изволите? Будет сделано, а пока насладитесь искусством нашей танцовщицы, выступающей точно в таком виде, как «Фрина на празднике Посейдона» с полотна Семирадского.

Не знаю, что там у них будет со всеми этими Фринами, Клеопатрами и прочими венецианками отечественного разлива по брюлловским мотивам, но Игорева бабанька с геммой не продешевила. Даже наварила на доверчивом Бойко. Еще года три назад она бы максимум десятку за амура клянчила. Кому, скажите, этот амур нужен, кроме меня, естественно? Никому. Вон таможенники понавытаскивали из лоховских чемоданов ценные иконы и другие вещи, попутно объясняя без переводчиков: это раньше вы могли все, что угодно, тащить от себя в Белоруссию через Украину на Туркмению. Теперь мы вам заграница. Такая, как Австралия или даже Эстония. А потому ваша фамильная айка вовсе не наследство сыну, эмигрировавшему в Козлодойск по распределению после техникума, а самая настоящая контрабанда. Изымаем икону, согласно закону. Можете подавать жалобу в Международный суд в Гааге…

Ну изъяли, а что дальше? Склады таможни антиквариатом забиты под завязку, некуда складировать другую контрабанду в виде безакцизного ящика водки и сомнительных «Самсунгов» рязанского производства в районе Бердичева. Таможенники визжат громче контрабандистов, у которых они отобрали антикварную контрабанду: куда девать эту прорву досок, картин и прочих подсвечников?

Как куда, безвозмездно передавайте в музеи и церкви, мудро советует им папа-импотент. Только нехай музеи с церквами предварительно гонят налог на добавленную стоимость добра по поводу моего хронического нестояния. С деньгами у папы напряженка — армия скулит, врачи воют, энергетики без света сидят, ученые челночат, а смертность никак не превысит рождаемость раз и навсегда. Так у музеев тоже денег нет, чтобы даже не стоимость какого-то шедевра, а эндээс этот вонючий, неизвестно по какой причине взявшийся, оплатить.

Хорошо, давайте я вам оплачу, уже согласен. Почем сегодня прибавочная стоимость на контрабанду? Ладно, заверните. Прибавлю еще десять процентов в виде премии за хроническую глупость папы. Нет, «спасибо» мне не надо, я за папины маразмы еще двадцать лет назад был готов пансион положить, однако идеальные условия для работы, в отличие от прочих граждан, он тогда создавал мне совершенно бесплатно. С помощью дефективных инструкций, исходивших из Министерства культуры. Вроде той, что запрещала музеям давать больше пятисот рублей пусть даже за картину Тициана, это не говоря уже о так называемых культовых предметах, которые комки не брали на комиссию.

Зато я очень даже брал и про себя говорил: благодарю, дорогой придурковатый папа, за отсутствие конкуренции с твоей стороны. И сейчас беру, по старой памяти. Амур — ведь в конце концов где-то возле божков отирался, значит, вполне предмет ненужного нам культа. А теперь нам культы эти срочно потребовались? Извините, дорогие атеисты, культовые причиндалы мне нужнее. Я их приобретал в те годы, когда из ныне чудом уцелевших контрабандных икон сбивали кормушки для коров. Хотя, если честно, «Амур у ручья» вряд ли пополнит мою личную коллекцию.

Зато знаю, кому он точно пригодится, а сведения, раскопанные Студентом, увеличат стоимость геммы минимум на пятьдесят процентов. Представляю, какую радость подарю клиенту не только с помощью амурных видов в изобразительном искусстве, но и сопутствующим рассказам о его происхождении. Уникальная вещь, предельно откровенно поведаю своему пациенту, раньше украшала Палаццо Дожей, у мадам Наполеонши купить ее башмалы не хватило, зато у генерала Хитрово нашлось лишних пару копеек. Кстати, гемма когда-то принадлежала Рубенсу, а потом лорду Гамильтону, пока не досталась господину Лалеману. Вы еще не созрели? Ладно, поведаю о главном. Палаццо Дожей с Лалеманами — тоже еще событие, зато эта гемма хранилась на даче самого Лемельмана, врубаетесь, кто ее имел? Основатель самой первой пирамиды всесоюзного значения, рядом с которой «МММ» может показаться горкой в детской песочнице.

Клиент, конечно, обрадуется не только таким рассказам, но и самому главному. Он ведь откровенно признался — основное для него в произведениях искусства, чтобы они были небольших размеров. Я так себе понимаю, чемодан с коллекцией постоянно под его рукой, гемма «Амур у ручья» много места в нем не займет. Это не статуя «Леда и лебедь», изваянная с молчаливого согласия Дюка одним выдающимся скульптором, пропившим свой талант задолго до начала создания этого двухтонного шедевра, главным достоинством которого является постамент.

В офисе меня ждал очередной сюрприз. Возле двери моего кабинета сидела госпожа Ланда. Очень давно, когда мы расстались, я уговаривал себя — это к лучшему. Мне не доведется видеть, как под напором лет расплывается ее точеное тело, выцветают голубые глаза, тускнеют золотистые волосы. Однако судьба свела нас снова, и, только глядя на нее, я окончательно понял, как изменился сам за ушедшие годы. Оленька, милая, мне не нужно от тебя никаких благодарностей, и те чувства, которые я испытывал по отношению к тебе, давно сгорели в коротком пламени мгновенно прожитых долгих лет. Просто я отдаю долги оставшемуся в прошлом парню, которому по-настоящему обязан, выдерживая таким образом давным-давно выбранную линию поведения. Я привык платить даже по самым мелким счетам, твердо усвоив — все крупные неприятности начинаются из-за небольших глупостей. И, быть может, только поэтому продолжаю оставаться на плаву, а самое главное — в списке живых.