Так уж случается, что, общаясь с разными людьми, я порой перенимаю у них кое-какие вкусы и привычки. Во всяком случае превратить свое обиталище в крепость явно навеяно общением с известным англоманом Березовским.

Он по-настоящему красив, этот двухэтажный старинный особняк, стоящий на берегу моря. Впрочем, я ведь антиквар, в старине разбираюсь, а потому, если честно, это ультрасовременный домик с декоративным фасадом в стиле «ретро», один в один, как его построил еще в прошлом веке архитектор Влодек.

Несколько лет назад особняк находился за забором двухэтажной дачи зимнего типа имени Леонарда Павловича Вышегородского, которую я после смерти тестя уверенно превратил в ту же самую крепость. Стоящий по соседству громадный старинный особняк постоянно действовал на нервы живым напоминанием: знаменитый ленинский принцип «Мир хижинам, война дворцам» отчего-то находит свое жизненное подтверждение именно за моим забором.

То, что остальной город медленно, но верно превращается в руины, было слабым утешением. Согласитесь, не так уже приятно пить кофе на террасе, глядя на облупленное донельзя здание с глубокими трещинами по всему периметру. Этот вид просто мог отрицательно сказаться на моем тонком вкусе. К тому же в голову постоянно лез навязчивый вопрос — как особнячок до сих пор не рухнул, что за чудо, кроме громадных бревен, подпирающих одну из стен, еще держит его на этом свете? Очень скоро до меня дошло: дом по соседству имеет сильные шансы разделить судьбу других памятников архитектуры и максимум через год этот дедушка современного зодчества скончается со страшным грохотом.

Еще ничего, если он ночью рухнет, днем в особнячке — настоящее столпотворение, столько людей погибнуть может, страшно представить. Тем более если это случится после зимы; крыша на особняке такая, словно ее в нескольких местах изрешетили осколки вражеских бомб, а на жаре трупы сильно стойкие исключительно по поводу запахов. В общем, для будущих спасателей работы непочатый край. Минимум пару дней за оградой станут крутиться, от дел отвлекать, запашок, само собой, но, глядишь, рухнувший особняк мой забор может порушить, а это сплошные расходы.

Чтобы сэкономить на грозящем ремонте ограды и спасти от неминуемой гибели старинный особняк вместе с его посетителями, я действовал, как положено настоящему гражданину, состоящему в обществе защиты животных от окружающей среды. Кроме людей, зверья в этом доме хватало. Старинный особняк с незапамятных времен занимала ветеринарная служба города, хотя именно ее сотрудники, а не их пациенты, придали внутреннему виду особняка полное соответствие с его фасадной частью. Даже если бы многочисленные собаки и кошки, которых волочили сюда со всех сторон города, одновременно нагадили в здании, хуже от этого оно бы не стало, учитывая состояние местной канализационной системы.

Чтобы доказать делом свою любовь к родному городу и тревогу по поводу судьбы архитектурных памятников, я предложил нашему мэру вариант — фирма «Козерог» для улучшения работы ветеринаров покупает или берет в аренду здание в другом месте, ремонтирует его, учитывая собачий профиль заведения, и начинает доблестные реставрационные работы по спасению шедевра зодчества. Мэр Пенчук, прошедший в свое время райкомовскую школу, тут же поведал: его главная забота — это народ. Если народ узнает, что кто-то купил разрушающийся особняк, он завоет так, словно заразился чумкой и теряет последнюю надежду вылечиться именно в этом здании. Зато когда особняк просто развалится, так народ протестовать не будет, он как-то успел попривыкнуть, что здания не вечны, а потому — черт с ним, нехай дома рушатся дальше, лишь бы какая-то богатая падла их не прибрала загребущими руками.

Я рискнул напомнить отставному райкомовцу, как на выборах специально поддерживал его противника, чтобы у того не осталось на победу ни единого шанса, а народ сам попросит переселить ветеринаров с морского берега поближе к нуждам людей.

Это же дело государственной важности, вдруг на кошку какого-то работяги срачка нападет, так он на своем производстве вместо того, чтобы обдумывать, как еще больше наработать для блага общества, начнет ронять себе на ногу фрезу от страшных переживаний по поводу домашних неурядиц. Мэр поведал мне: забота о человеке — прежде всего, даже если живот разболится не столько у него, как у близкого, однако народ до сих пор почему-то безмолвствует.

Народ сказал свое слово В горсовет и редакции газет посыпались письма и звонки трудящихся — до каких пор мы будем волочить своих любимцев за город, перегружая и так хреново работающий общественный транспорт? Где реальная забота о населении и социальная защита, независимо от его породы? Почему донельзя больные собаки гавкают в трамваях и пытаются бегать по головам пассажиров за кошками? Вдобавок, караул, куда смотрят народные избранники, завтра памятник архитектуры отправится по прямому назначению еще раньше, чем те, кто под эти памятники вовсе не стремится даже на самом престижном кладбище города.

После всего этого, идя навстречу пожеланиям трудящихся, руководствуясь прочими благими стремлениями по обеспечению достойной собачьей жизни народа вместе с другими делами по гуманитарной помощи от моей фирмы, ветеринарная служба перестала создавать проблемы общественному транспорту и переселилась в прекрасно отремонтированный, а главное оборудованный последними достижениями в области кошачьего здравоохранения дом, чуть ли не в самом центре города. К слову сказать, это здание, если бы не я, тоже имело все шансы грохнуться оземь со здешней силой.

Однако вместе со старинным особняком я приобрел головную боль. Да еще какую. Стройматериалы, рабочие, бульдозеры и краны были уже наготове вместе с дизайнерами, но разве все эти дела принесли столько проблем, как сосед, живущий за забором с противоположной стороны?

Это был единственный человек, которого, несмотря на уговоры Вохи, в отличие от других, не удалось отселить из опасной зоны. Дед с орденскими колодками на рваном пиджаке оказался шибко доблестным и стоял на защите нескольких грядок, словно сорт клубники с его огорода именовался «Сталинград». Ветеран войны грозил вспороть животы прорабов садовыми ножницами и обвинял их в развале Советского Союза, торжественно клянясь, что не позабыл диверсионных навыков, приобретенных под руководством товарища Ковпака. Кроме устных обещаний, он врезал залпом писем во все инстанции, вплоть до благополучно скончавшейся кормушки имени Народного контроля и напугал до смерти работяг, осмелившихся приблизиться к границе его трехсоточных владений.

Пенсионер вел себя еще наглее ленд-лорда, подрывал престиж родины на международном уровне, обзывая строителей недобитыми власовцами-бандеровцами, и эти турки испуганно разбегались, хотя по-русски хорошо понимали всего несколько коротких слов, с помощью которых воинственный дед в свое время строил коммунизм.

Когда ветеранское наступление по всем фронтам приобрело очертание грядущей победы, а на стройку зачастили комиссии с явно голодным блеском в глазах, я вызвал к себе Воху и объявил ему строгий выговор.

Андрей виновато опустил голову, а затем сказал, что он исправится сегодня же. Потому что дед имеет дурную манеру не только ежедневно отравлять жизнь вокруг себя, махать палкой и гавкать на иностранцев сильнее, чем все бывшие пациенты из особняка по соседству, но и купаться в море перед сном. Исключительно для успокоения нервов и чтобы набраться сил перед очередным рейдом по нашим тылам.

Так, в свое время Воха нырнул в одном месте, где плавал морской котик, и тому стало совсем неинтересно подыматься на поверхность моря. Наверняка этот дед тоже хочет отдохнуть на морском дне. Тем более, несмотря на его явно воинские навыки, он не окажет такого сопротивления, как утопший котик из спецподразделения морской пехоты империалистической Америки, нагло мешавшей строить социализм тем, кого оберегал Воха согласно интернациональному долгу по соединению пролетариев всех стран. Сегодня, понятно, американцы уже хорошие, а социализм продолжают строить исключительно диктатуры отнюдь не пролетариата, а потому террорист из-за забора, стоящий на пути прогресса, спасения архитектурного памятника и дальнейшего процветания родины, ничем не хуже того морского пехотинца.

В ответ на предложение Вохи, я сказал: «О пенсионерах, конечно, нужно заботиться, однако не до такой степени». И лично отправился к ветерану с двумя бутылками горючей смеси, твердо усвоив по дороге к его строению времен недоразвитого социализма, что Советский Союз будет восстановлен чуть позже этого особняка, в котором мы понаделаем коммунальных квартир для трудящихся, всех нынешних демократов перевешаем, замаскированных и явных власовцев-бандеровцев с прочими фашистами, прикрывающих свою спекуляцию словом «маркетинг», перестреляем, посадим, перевоспитаем и восстановим забор не только вокруг его дома, но и всей страны.

После второй бутылки дед согласился с моим планом действий по наведению порядка в общественно-экономической жизни, и вместо очередного неопознанного трупа в море на теперь уже моем участке появился отличный садовник. Ветеран получает солидную прибавку к пенсии. Его внучка поступила в институт, а домик стал соответствовать нынешнему дню. Дед с радостью на лице подстригает деревья с кустами и, как мне кажется, уже не мечтает, чтобы мой особняк сверху донизу был заселен рабочим классом из вчерашнего колхозного крестьянства.

Таким образом, я не только восстановил памятник архитектуры, приблизил ветеринаров ближе к нуждам народа, но и обеспечил жильем молодых специалистов из команды Вохи, поселившихся вместе с заместителем коммерческого директора в здании имени Леонарда Вышегородского и двух комнатах моего дома-крепости.

Ограду вокруг небольшого парка-сада ковали не турецкие работяги, прекрасно зарекомендовавшие себя на многочисленных новостройках Южноморска. Хотя один из мастеров-ювелиров по металлу точно турок-месхетинец, однако коллектив беженцев, поселившихся в Южноморске, воистину интернационален. Я стремлюсь поддерживать традиции, ведь прежде наш город привечал любого, независимо от его вероисповедания, национальности или цвета кожи, лишь бы он своим трудом увеличивал богатство общего дома под названием Южноморск.

Вот потому я пригласил этих мастеров с золотыми руками, заранее купил для их семей квартиры, помог получить гражданство и даже прописку, пожизненно обеспечил высокооплачиваемой работой. И они трудятся, да еще как, в то самое время, когда где-то далеко их соплеменники, воспитанные на чувстве единой семьи советского народа, только успевают молотить друг друга.

Раз дерутся, значит это кому-то выгодно. Кто-то же зарабатывал деньги или политический капитал, который в конечном итоге — те же самые бабки, когда мгновенно сбросившие оковы цивилизации дети разных народов, веками живущие бок о бок на одной земле, стали ожесточенно убивать друг друга. Но тогда старшина моего кузнечно-ювелирного цеха азербайджанец Рафик спас своего коллегу армянина Вардана, и теперь они снова вместе, здесь, на гостеприимной земле Южноморска. Мира вам, люди, и процветания, здоровья, денег и счастья детям — вот такая супернациональная идея пришла в голову, когда на моих глазах Вардан и Рафик выковали пробную металлическую лилию для украшения ограды, которая и без этих цветов — самое настоящее искусство, достойное продолжение традиций Востока и кастлинских мастеров.

С Рафиком, правда, пришлось повозиться, он меня все хозяином именовал, на «вы» обращался. Кто знает, может, традиция у них такая, но когда мастера-ювелиры завершили главные работы по отделке одного из подвальных помещений, о котором, кроме них, никто не знает, я не в виде благодарности, а исключительно для поддержания традиций фирмы чуть ли не в приказном порядке потребовал, чтобы все мастера обращались ко мне, как другие, исключительно на «ты».

При этом попросил слегка смутившегося мудрого мастера Рафика об одной услуге. Он ответил: «Конечно» — и чуть было снова не добавил это противное слово «хозяин». Я сказал ему вполне серьезно: если в моем отношении к людям засквозит хоть легкое пренебрежение или попрет из меня наружу совковое самодовольство большого начальника, смотрящего на других сверху вниз, пусть старый мастер изо всех сил огреет меня по хребту одним из тех прутов, что оказались лишними при подгонке ограды особняка. Моего дома. Моей крепости, система защиты которой была продумана до мельчайших деталей.

В лоб этот старинный особняк можно взять только танковой атакой после хорошего артобстрела, потому что постоянно торчащие здесь квартиранты всегда готовы оказать услуги хозяину исключительно здания. Открыть ворота с помощью дистанционного управления, нарубить дров для камина или приветствовать незваных гостей плотным автоматным огнем. Пусть даже эти гости большой оравой в бронежилетах припрут, вряд ли они станут здесь распоряжаться событиями. Я не для того с виду памятник архитектуры в крепость превращал, да и для дорогих гостей ничего не жалко, вплоть до пуль из титана.

Но если они с собой какую-то танкетку прихватят — тоже ничего страшного. Кто-то из квартирантов наверняка сумеет придавить кнопочки на небольшом пульте управления приятными сюрпризами, заложенными под аллеей, ведущей к дому, и вряд ли танкисты успеют удивиться, отчего они едут между небом и землей.

Только вот земные дела меня сейчас мало тревожат, если Гусь в небожители рвется. Нахал, что говорить, несколько лет назад с ножом и охотничьим обрезом себя вооруженным до зубов чувствовал, а теперь ему на мою голову вертолет потребовался.

Насчет вертолетов я давно задумывался, еще тогда, когда на чердаке дачи поселился Астроном, которого милиция активно разыскивала. Вовсе не за тем, чтобы присовокупить к его боевым наградам еще одну медаль, а за убийство и нанесение тяжких телесных повреждений, за то, что Астроном повел себя так, как его воспитывали перед отправкой умирать за чьи-то многомиллионные интересы под названием «интернациональный долг». И Астроном оплачивал долги, сделанные совсем другими людьми.

Вообще-то уголовников я никогда не покрывал, однако Астронома поселил в своем доме оттого, что он поступил исключительно как настоящий мужчина, не струсивший, не снесший оскорбления, не убежавший от пьяной толпы номенклатурных подонков районного пошиба. Нет, лучше пусть меня Рафик прутом огреет, чем начну вести себя подобно тем идиотам.

То, что он настоящий мужик, Астроном доказал последним днем своей жизни, но на его могиле салютов не было, никто не говорил, что в сердцах людей он останется навсегда, а подвиг его бессмертен. Все это ложь и словеса, кто о тех подвигах помнит, кому они были нужны? И могилы у Астронома нет. Я похоронил его по старинному воинскому обычаю после того, как мы вдвоем явились без приглашения на экстренное заседание фирмы «Ромашка» и перебили всех, начиная от директора, выпускника тамбовской академии, и заканчивая его охраной, половина из которых, подобно коллегам, в эту самую академию отчего-то не стремилась, несмотря на достойный ее образ жизни. Впрочем, мы с Астрономом их перевоспитали гораздо надежнее, чем все эти зоны-академии, кузницы кадров преступного мира, созданные словно нарочно для того, чтобы у ментов постоянно возрастал объем работы.

Астроном погиб в перестрелке, мне удалось выжить, свято место пусто не оказалось. «Ромашка» ушла в прошлое, но ее трудовые традиции продолжают другие фирмы. В частности, Гусь. Однако место Астронома с его чердачным оборудованием по слежке за чистотой воздуха вакантным не осталось. Больше того, с сегодняшнего дня там постоянно не один, два квартиранта отдыхают, в конце концов, мы с Рябовым постоянно подстраховываем друг друга, а на чердаке, кроме снайперовской винтовки «В-94», заряженной бронебойными патронами скромного противотанкового калибра, имеется не очень компактная, немного устаревшая штучка, с помощью которой за пару секунд из большого вертолета можно устроить маленький фейерверк. Я не для того столько сил и денег угробил на реставрацию архитектурного памятника, чтобы какие-то гуси бескрылые своими вертолетами могли испортить внешний вид беззащитного здания.

Гусь меня завтра убивать будет, значит впору из кабинета перебираться. Он же сам не прилетит, уже в своем логове зарылся. Пора и мне в подвал спуститься, которому нипочем даже ракеты «черной акулы». Пусть я сильно сомневаюсь, что гусята прилетят на таком вертолете, однако, как говаривает Сережа, береженого Бог бережет. Тем более в этот раз Рябов не возражает против повышенных мер безопасности, к которым я люблю прибегать.

Мой подвал — не гитлеровский бункер, конечно, но при большом желании из него можно выйти в стороне от дома, осмотреться в хорошо замаскированном гроте, где хранится небольшой запас денег, которые никогда не будут подлежать обмену, документы и легкие водолазные костюмы с аквалангами. А чтобы не шастать под водой с пустыми руками, есть возможность прихватить с собой даже небольшой автомат, слегка похожий на любимый Рябовым «Узи». В отличие от Рябова, я по поводу этого пистолет-пулемета «Узи» остаюсь при своем мнении, к тому же под водой он напрочь стрелять саботирует. Пусть наш «апээсик» всего на килограмм тяжелее, в море этой разницы особо не чувствуешь. Впрочем, что под водой, что на воздухе, он готов работать со скорострельностью пятьсот выстрелов в минуту. Во всяком случае инструктор, который натаскивал меня под чутким рябовским руководством, в конце концов остался доволен не только своим гонораром.

По поводу безопасности у Рябова всегда был пункт со сдвигом, хотя уже несколько раз его дрессура сказывалась на состоянии моего здоровья. После упражнений с автоматом Сережа примотал мою ударную левую к туловищу, и, хотя я вертел ластами ожесточеннее, чем русалка хвостом, о ведении огня с помощью одной руки не могло быть и речи. Может, наши конструкторы подговорились к своим изобретениям одноруких не допускать, что нож «Леший», что «АПС» на них явно не рассчитаны. Я, правда, пытался выяснить у Сережи: можно ли застрелиться из автомата, если у аквалангиста перебиты ноги? На тренировках Рябов командовал мной, как хотел, потому пришлось молча проглотить все ответные матюки и наловчиться плыть под водой так, как будто левую руку у меня уже отжевала акула, одновременно стреляя правой из четырехствольного подводного пистолета «Ланседжет».

Подготовке с холодным оружием Рябов особого внимания не уделял, равных мне в этом искусстве Сережа не встречал, хотя покойный Вышегородский несколько раз орал в его присутствии, воспитывая зятя, что, по его мнению, моим основным призванием является автомат, а не мозги. Прав был старик, что и говорить, ум у меня до сих пор в дополнительных извилинах нуждается, иначе не стал бы собственноручно Пороха резать, а затем в подвал нырять.

Подойдя к громадному стеллажу с лежащими в специальных гнездах бутылками, прикасаюсь к шероховатой поверхности стилизованной под старину стены. Стеллаж пошел вперед, открыв проход в потайную комнату, откуда можно выбраться в тот самый только мне и Рябову известный грот. Зато попасть сюда, кроме меня, никто не сможет, волшебная стена реагирует на прикосновение исключительно моего большого пальца. Доведется его потерять, придется пользоваться запасными ключами. В виде матриц, хранящихся в трех разных сейфах. Без них в помещение за стеной не попасть, такой слой железобетона можно сносить исключительно аммоналом, но при этом ни один идиот не пробьется к заветной цели. С верхними этажами на голове это сделать затруднительно.

Мягкий неоновый свет залил небольшую комнату, я сел в простенькое пластиковое кресло, стоящее у крохотного столика, прикурив сигарету. Тишина и спокойствие, наверху такая круговерть, подумать не дадут. Сабина активно готовится к приему в честь дня рождения нашего главного сокровища. Он свои именины дважды празднует. Сперва так называемые взрослые, а на следующий день — детские.

В моем доме-крепости детские именины Гарик отмечал дважды в жизни — первый и последний. Что эти детишки натворили, вспоминать лишний раз неохота, такой погром устроили, словно смерч по этажам прошелся, разбитая ваза мастерской Сацума стала всего одной из незначительных деталей этого праздника.

Ваза — еще ничего, равно, как и добрая половина тереховского сервиза. Кто-то из Гарькиных гостей посчитал: многовато девять нитей основы на один сантиметр шпалеры «Борьба хищных зверей на водопое». Этот квадратный сантиметр двести лет назад неделю ткали под строгим присмотром художника Каравакка, мой сопливый современник с ним куда быстрее расправился.

В отличие от вазы, на гобелен я рукой не махнул, отдал его в реставрацию. Еще бы, таких настенных ковриков с весьма импонирующим мне сюжетом три штуки на весь мир. Так Студент поведал, полчаса тыкая пальцем в «Каталог предметов искусства, составляющих собрание князя Федора Ивановича Паскевича». Подумаешь, событие; не говоря о коллекции, князь свой каталог два года составлял, зато большевики за день управились, все разворовали, вплоть до пресловутой ковровой борьбы хищников.

До серебряного корчика семнадцатого века один из наследников продолжателя их славных дел добрался уже в моем доме. Сам видел, как сынок банкира Власова с этой посудой на голове вышивал. Ну и времена, бывший пролетарий Власов, рабочая косточка, вкалывавший на заводе в течение двух месяцев, прежде чем на четверть века приступить к партийной работе, просто был обязан объяснить сыну — нельзя всякую старорежимную гадость в руки брать. Может, из этой посуды какой-то царь-кровопийца водку лакал, а ты ее на свою башку примеряешь. Впрочем, насчет старого режима я преувеличил. Теперь старый режим — не царизм проклятый, а партия с направляющей ролью, которой банкир Власов служил верой и правдой. И даже сейчас, если вникнуть в суть, продолжает это дело.

После именинного разора я даже не обратил особого внимания, что у столика из тополя работы Стасова одна ножка не выдержала испытания временем и боевого задора Гарькиных гостей. В общем, тогда до меня окончательно дошло: свой очередной день рождения со сверстниками Гарик будет отмечать в моем ресторане. Остается надеяться, что до среды его успеют привести в нормальный вид для приема гостей по предварительной записи. Что поделать, жаль, конечно, загружать своих сотрудников дополнительной работой, но ведь дети — наше будущее, куда от этого деться, даже если после их веселья понадобятся малярные работы.

Но это мероприятие планируется на послезавтра. До него еще дожить нужно, потому что завтра Гусь попытается доказать, насколько, по его мнению, я задержался на этом свете. Однако он не первый такие выводы делает, да и о достойном ответе я позаботился давно, потому что каждое завтра готовится вчера.

Каким патриархально-спокойным было это вчера. Инженеры уже не шарахались при виде компьютеров, инфляция исчислялась тысячами процентов, а блатные считали себя вооруженными до зубов, располагая обрезами охотничьих ружей, допотопными наганами, антикварными автоматами «ППШ», а кто разживался «калашниковым» или «макаром», сконструированным полвека назад, тот вообще в королях ходил. Равно, как и обладатель «ТТ».

Насчет «ТТ» я немного погрешил; эта машинка, несмотря на возраст, до сих пор в чести. Не потому, что такими пистолетами армейские склады загружены под завязку, «ТТ», в отличие от того же «ПМ», хотя старше последнего, но с бронежилетом при стрельбе в упор справляется.

В моем арсенале есть несколько стволов, ставших сегодня излюбленной игрушкой японских гангстеров. Не китайские подделки под добрый старый «ТТ», а наше добротное оружие, прекрасно зарекомендовавшее себя на международном рынке из-под полы.

Все бы нам на иностранцев оглядываться, сам несколько лет назад так рассуждал, когда, кроме «макаровых», на вооружении моей команды была исключительно стрельба иностранного производства. Зато в ментовском музее так называемой боевой славы по местам разборок до сих пор хранится антикварный итальянский автомат, сконструированный Луиджи Франчи. Я его оставил в ресторане «Баркас» после того, как мы с Астрономом навоевались там до последней капли крови «Ромашки».

Жаль, конечно, старинной вещи, однако, если честно, отдаю предпочтение другим предметам итальянского антиквариата. Тем более вместо брошенного грязного ствола Франчи у меня другой имеется. Той же фирмы. Не автомат, правда, а охотничье ружье. Только отчего-то эта шестизарядка — гражданский вариант армейской винтовки «СПАС» — приобреталось не для охотников-любителей, а для нужд Федерального Агентства Правопорядка. За кем федералы полюют на российских полях — их дело, а мне такое ружье явно пригодится для гусиной охоты. Надежная штучка, двойная система предохранителя: стоит отпустить пистолетную рукоять у откидного приклада — и спусковой крючок тут же блокируется. Хочешь картечью бей, хочешь пулей, а главное этого Франчи, как предшественника, бросать необязательно, гладкий ствол баллистической экспертизе не поддается. Кроме такого явного преимущества перед грозным нарезным оружием, у ружья полно других достоинств. Разве можно из гладкого ствола вести поединок с людьми в бронежилетах, да еще с расстояния, превышающего сотню метров? Бред да и только, скажут те же эксперты и федералы. Однако у меня другое мнение. Если патроны вместо свинцовой дроби снарядить стальной, то ультрасовременный «броник» легко превращается в сито. При этом, конечно, палить нужно с дистанции до пятидесяти метров, но как быть, если у противника автомат, прицельно пуляющий на гораздо большее расстояние? Ничего, у меня на этот случай еще одно ноу-хау имеется. Под названием «Зенит».

Это не широко известный фотоаппарат, а специальный патрон, о существовании которого мало кто подозревает Он был разработан в свое время исключительно для охотников-любителей. С кремлевской пропиской. Тихий звук при выстреле, минимальная отдача, но разве это главное? Такой пулей со стабилизатором из гладкого ствола можно спокойно лупить медведей-лосей на расстоянии, превышающем триста метров. И не только их, но и гусей в бронежилетах. Оптика, правда, хорошему результату не помешает. Есть у меня и прицелы, причем такие, о которых кремлевские мечтатели могли только догадываться. Самый настоящий «Гепард» — это вам не разрекламированная оптика, которую можно приобрести даже на любом из расплодившихся везде и повсюду блошиных рынков. С теми прицелами все ясно — кухонная сборка, прибор характеристикам не соответствует, при втором выстреле он норовит скончаться быстрее противника.

Другое дело «Гепард», снабженный лазерным целеуказателем с красной точкой в окуляре прицела. Он значительно уступает в размерах менее надежным приборам; в «Гепарде» применен фотокатод из арсенида галлия, а следовательно, дальность видения возрастает до пределов мечтаний ночного охотника. С приборами ночного видения у меня тоже все в порядке, даже очки имеются, с виду обыкновенные противосолнечные, однако о таких федералы думать не смеют. Равно, как и генерал, который мне карабин подарил.

Карабин — он ведь для звериной охоты. Дорогой, как отметил Вершигора. К чему на него дешевый прицел цеплять? «Гепард», в отличие от МЦ ручной сборки, всего-навсего три штуки зелени стоит. Да и не нужен мне карабин, единственное оружие, сведения о котором имеются у ментов из разрешительной системы, для гусей ружьишко фирмы Франчи в самый раз будет. Тем более я левша.

По такому поводу Рябов однажды меня револьвером одарил. Вообще-то мне пистолеты больше нравятся, однако даже плечевая кобура для левши — и то проблема. Вот он, Сережкин подарок, лежит отдельно на полочке — «Сингл Экшн Арми». Самый настоящий антиквариат фирмы знаменитого Кольта — подлинное изделие страны мускатных орехов с клеймом «Хатфорд» на казенной части. Это чуть ли не единственный случай в мировой практике, когда револьвер выпускался именно под левую руку. И что интересно — для тех же федералов.

Только не российских, а американских. Не для Агентства Правопорядка, Россия и правопорядок сейчас понятия плохо совместимые, а специальная разработка для солдат федеральной кавалерии. Так, по крайней мере, Сережа пояснил. Устав предписывал кавалеристам перезаряжать револьвер в седле, держа его в левой руке с поводьями. Потому дверца оружия и находится справа. Иначе его перезарядить просто невозможно. Однако я сказал Рябову — за подарок, конечно, спасибо, но такой револьвер для меня не подходит. А как же иначе? В кавалерию меня примут; в седле держусь не менее уверенно, чем за рулем автомобиля, только, боюсь, придется устав нарушать. Ведь как ни крути этот кольт в седле, он опять-таки удобен исключительно для правши. На земле — другое дело, может мне и сгодиться.

Просто обидно. Почему пистолеты выпускаются с упором для большого пальца в расчете исключительно на правшу? Явная дискриминация, минимум двадцать процентов населения планеты свободно владеет другой рукой, а уж если речь заходит о поединках, то тут у левши перед правшой преимущество явное, не зря один великий мастер фехтования с детства из своего сына искусственного левшу лепил. И вылепил на погибель противникам. Добро бы только преимущество в поединках, а сколько среди нас выдающихся людей. Кто паровоз придумал? Точный ответ до сих пор не ясен, зато блоху подковал именно Левша. Так что мне после всего этого перед праворукими иноземцами преклоняться? Ни за что. В былые годы приходилось, а теперь — дудки. Сегодня наши левши развернулись, сама жизнь заставила вояк бегать к ним. Прежде всякие спецназы и ментов автоматы Калашникова с «макарами» устраивали, о большем, чем «Стечкин», и не задумывались, а как столкнулись с таким-то вооружением против оснащения криминалитета, с ходу к левшам побежали. Когда-то генералы цедили оружейникам: да спрячьте ваши изобретения, кому они надо? Есть «калашников», который весь мир покупает, а большего, чем «макаров», ментам и не требуется. Они и так его всем личным составом Советского Союза два раза в год используют.

Зато теперь искусство оружейников очень даже потребовалось, причем в срочном порядке. Против оснащения их спецназов в руках наших гангстеров погоном и «макаром» много не навоюешь. Даже я это понял, с генералом встретился от имени шейха — коллекционера новейших достижений российской стрельбы в ограниченном миллионом долларов количестве. В результате располагаю не только уникальным охотничьим карабином, но и более дешевыми штучками. Вот они, последние достижения потомков Левши, в строгом порядке, заботливо смазанные маслом, хотя здесь поддерживается постоянная температура. Слегка похожий на «узи» ОЦ-22, пистолеты-пулеметы «Клин», «Бизон», пулемет для бесшумной стрельбы «Кипарис», малогабаритные пистолеты и револьверы «Малыш», «Грач», «Гном», «Удар». Только вот гусят привечать таким оружием не след. Равно, как и четырехствольным пистолетом «Оса» с электровоспламенителем, я ведь в «Аладине» под металлиста работал, потому впору выбрать что-то из милого семейства револьверов «Никель», «Кобальт» или «Титан». Ручной пулемет «Кастет» для их зубов слишком жирно. Чего мне еще потребуется? Фонарик «Маглайт», передатчик «Кенвуд», несколько ножиков — в обязательном порядке. Вот он, пояс с шестью метательными ножами, лежит на красивом удлиненном кейсе, содержимое которого мне тоже не подходит все по той же леворукой причине.

«Гроза» из кейса предназначена исключительно для правши. Не оружие, а наконец-то сбывшаяся мечта террориста, осуществленная на модульном принципе. В аккуратных гнездах футляра лежат оружейные части, которые можно собрать по желанию хозяина. Хочешь малогабаритный автомат с рукояткой для удержания левой рукой — пожалуйста, не подходит — снимай эту рукоять, держись за обрезиненный корпус глушителя, он заместо цевья будет, ставь снайперский прицел — и пали одиночными. Если снайперская винтовка не устраивает, нехитрая операция — и в руках пулемет, который за полминуты можно превратить в гранатомет. Ох, как бы он мне пригодился, однако и без меня есть кому пользоваться стрелково-ракетным комплексом.

Не люблю револьверов, но один точно придется взять, тяжеловат, правда, однако для приготовления гусиных потрошков придется попотеть. Чего там еще? Костюмчик, отнюдь не питательный крем для лица, гранаты брать не стану — это самый настоящий бандитизм вручную швыряться, а вот «броник» пригодится. Три килограмма лишней нагрузки, однако гусята своими «парабеллумами» его не расковыряют. Да что их пистолеты, даже новейший пистолет-пулемет «Клин» и то пасует против бронежилета «Грань».

Однако глупо считать себя умнее других. Как гласила одна закрытая справочка, на вооружении этой группировки и стрелковое оружие имеется. Потому придется корсетик приодеть, зря что ли покойный Порох меня пидаром нарек? Пусть его ребятам будет приятно, как их уже зарытый в только гусям известном месте Порох был прав в своих подозрениях по поводу моих пристрастий.

Значит так, питаю это самое пристрастие к дамскому туалету под названием «Корсет», своеобразному нагруднику с пластинами-вкладышами, одеваемого на бронежилет. Теперь пусть гуси палят по мне из «ТТ» и «калашниковых»… Какие там пули? Расположенный поверх пластин слой весьма интересного материала сглотнет не только их, но и осколки, возникшие при столкновении пуль с «Корсетом».

Все отобранные сувениры по поводу завтрашней гулянки я тщательно протер, освобождая от смазки, набил подсумки боеприпасами и, радостно предвкушая предстоящий праздник, поднялся наверх. День рождения сына, в конце концов, счастье какое, наследник растет, розовая мечта жизни моего покойного тестя. Со временем дело перейдет к нему, как и было договорено со стариком. Я сдержу слово и уйду на покой, хотя слабо представляю, что это такое.

Впрочем, об этом рано, не потому, что покой мне только снится. О нем я вовсе не мечтаю. Пока главное — пережить завтрашний день.

Хорошо, что мы с Костей поссорились, иначе они бы с Гарькой весь дом перевернули уже в половине третьего. Я ведь прием на четырнадцать часов не случайно назначил, в конце концов это — всего лишь детские именины. Жаль, отпраздновать такое важнейшее событие не придут Саша с Мариной, но их отсутствие, в отличие от Кости, именинник как-то переживет.

— Дорогая, — обращаюсь к супруге, руководящей расстановкой столов в зале, куда при большом желании влезет расширенный совнарком ордена тамплиеров трехсотлетнего созыва, — я тебя поздравляю.

— Удивительно, как ты среди дня дома оказался? — поблагодарила меня жена и тут же настроила свою шарманку на излюбленную мелодию. — Ну, как ночку провел? Доскакался, уже нет сил дальше по сукам гладью…

— Дорогая, ты абсолютно права, — мгновенно соглашаюсь с Сабиной. — Это было на берегу моря… Стиль баттерфляй на водной глади мне демонстрировали бляди. Потом я их всех перетрахал. По три раза…

— Ясно, — процедила Сабина, подозрительно глядя на меня. — Пушкина он с ребенком читает, выводы…

— Выводы как нельзя проще, — искренне радуюсь, что жена не стала уподобляться неизвестно куда подевавшемуся Педриле, уничтожающего мою нервную систему надежнее тротила. — Я ведь начал с поздравления. Так вот, мне кажется, Гарик будет золотым медалистом.

— Серьезно?

— Можно подумать, ты меня не знаешь.

— В том-то дело, что знаю, — уже не дуется Сабина. — Дорогой, зачем ты хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле?

— Форма защиты от твоих беспочвенных обвинений. Если бы я не выдумал, что ночью был у девочек, ты бы до сих пор развивала свою излюбленную тему. Я даже сегодня дома остался, а ты…

Сабина с нежностью прильнула ко мне; как же, такой примерный семьянин. Жди, дорогая, когда бы не требование Рябова после очередной бессонной ночи, ты бы меня сейчас здесь только с миноискателем могла выпасать. И так скажи спасибо, что я ближе к рассвету домой добрался, больше того, задрых рядом с тобой, а не в кабинете.

— Дорогой, сходи к Федору Игнатьевичу, принеси цветы, — деловым тоном скомандовала мне супруга, развивая успех на семейном фронте.

Разве я когда-то отказывался от работы по домашнему хозяйству? Тем более от встречи с самим Федором Игнатьевичем, который стал для Сабины еще главнее массажистки и персонального врача, ежегодно выискивающего при ней мешок новых болезней. Федор Игнатьевич, бывший противник, а ныне садовник, постоянно таскает Сабине какие-то цветы в живом и отварном виде для поддержания красоты в доме и слабого организма моей супруги. Я бы на месте Феди ее раз и навсегда горячей смолой напоил, однако это только с нами ветеран был таким военным, от вида Сабины он постоянно бледнеет и торчит на ней, как вилка в заднице.

Выйдя в холл, я мгновенно отскочил в сторону и занял круговую оборону, успев заметить самого грозного врага на своем жизненном пути. Однако рыжая скотина отчего-то не удосужила меня пристальным вниманием. Педрило лениво зевнул и взглянул на меня, как румынский парламентарий на гея. Неподалеку от Педрилы степенно прогуливалась такая же волосатая тварь пепельной окраски. Наверняка этот персидский выродок подмогу вызвал, самостоятельно со мной справиться ему не по когтям, решил я, но внезапно вынырнувший с улицы Гарик доказал, что мой вывод был ошибочным.

— Скейт купил, — сынок продемонстрировал мне пятидесятидолларовый кусок пластика на роликах. — Папуля, он тебе нравится?

— Конечно. Да, хочу тебе еще один подарок сделать.

— Какой? — обрадовался Гарик.

— Можешь опять смело ходить в школу.

Выражение лица Гарика изменилось настолько, что мне пришлось срочно засомневаться в необходимости среднего образования и ремонте школ.

— Чтоб она уже сгорела! — сын рассудил в точности, как его папаша много лет назад.

— Я не против, — откровенно признаюсь Гарику.

В самом деле, если школа сгорит, значит в срочном ремонте она нуждаться не будет.

— Гарик, а эта тварь откуда взялась? — указываю рукой на лениво потягивающуюся пепельную котяру.

— Это тебе не просто так, — поднял для важности палец Гарик, — она знаешь какая… Породистая. Еще больше нас.

— То есть?

— То есть, то есть, — моя недогадливость привела юбиляра в состояние легкого раздражения. — Я в свою метрику смотрел. Там ты и мама. А у нее даже прабабушки пишутся.

— А так это кошка? — наконец-то догадался я.

— Ты что, тупой? Конечно. Ее тетя Света принесла. Такое имя, я не выговорю. Педрило будет с ней гулять. А потом тетя Света мне даст котика. Или сто баксов.

— За сто баксов сам с ней гулять можешь.

— Папуля, они же не просто гуляют, а трахаются, — просветил меня сынок и угнал наверх.

Выйдя из дому, я понял — вот где деньги зарыты. Завести, что ли, сто кошек, это какие же урожаи зелени можно собирать. Ну, Педрило, альфонс паршивый, за сто долларов трахается. А у нас почему-то все наоборот, мужики за дам платят. На черта эта тетя Света, корова жирная, сюда свою кошку притаскала? Да за сто баксов трахнуть ее кошку стояла бы очередь мужиков без хвостов. Кругом один разврат, ума не приложу, как при таком окружении сохраняю душевную чистоту и супружескую верность.

Эту самую верность мне удалось сохранять еще целых двадцать минут. Осень выдалась на удивление теплой; розы как назло распускались ежедневно, и Федя тут же от души угостил меня свежезалепленным вареньем из их лепестков с крепким чаем, настоянным на мелко нарубленных малиновых ветках.

Вместе с нами за столом чаевничала его внучка, ставшая студенткой исключительно благодаря воинским подвигам деда за моим забором. Передав садовнику просьбу жены, я налил себе вторую чашку чая и спокойно рассматривал изображение молодого Феди, висящее в рамочке на стене, с головы до сапог в орденах и медалях.

Когда садовник услышал имя моей жены, он встрепенулся, словно под его окном заявился израненный трубач и заорал: «Инвалиды и убогие, ветераны и пенсионеры, все бойцы побиты, айда на борьбу с буржуинами!»

— Сейчас сберу, — выскочил из-за стола героический защитник несуществующей страны. — Ты здеся сиди, я по-быстрому. Десять минут!

— Поспешность нужна при ловле… — начал я, однако Федя по-боевому рявкнул:

— Соплив еще отцов учить. Сиди здеся, я тебе категорически говорю. Ирка, дай ему варенья!

Стоило садовнику выскочить за дверь, как я неожиданно для самого себя спросил у его внучки:

— Ира, ты мне дашь?

В то время, когда я поступал ее в институт, Ира, помнится, смотрела на меня, словно я был не кем-нибудь, а старшим сержантом или даже ротным командиром ее доблестного деда. Однако сейчас девушка предельно откровенно поведала мне почти по-пушкински:

— Всем давать — поломается кровать.

Не люблю, когда из слов собеседника можно сделать двоякий вывод. Потому и пробормотал:

— Нам кровать без особой надобности.

С той стороны, где несмотря на прохладную погоду, продолжали тянуться к неласковому солнцу цветы наверняка открылась ничего не значащая картина — мы с Ирой у распахнутого окна. Дед доблестно трудился, что-то бормоча под нос, и осматривал каждый цветок с таким чекистским подозрением, словно любая из роз могла оказаться диверсанткой, засланной на его огород для порчей и вредительства. Действуй в том же духе, Федя, подумаешь, десять минут, Наполеон гораздо быстрее управлялся, мне есть с кого брать пример. Давай, дедуля, внучка тоже уже дает. Время пошло!

Ира перегнулась через подоконник, я пристроился сзади нее, однако, в отличие от девушки, зорко следящей за действиями деда, старался резко не вмешиваться в трудовой процесс. Внучка садовника наглядно доказывала — трудовая отдача молодежи достойна славных дел не только отцов, но и более старшего поколения.

— Дедушка… — срывающимся голосом проповедовала Ира, обращаясь в сторону спины передвигающегося на корточках ветерана. — Левее… Еще чуть-чуть. Давай… Еще… Хорошо…

— Не учи ученого, — отозвался Федя. — Чевой хорошего ты здеся углядела? Слева, говоришь? Рановато, опосля сберу.

— В самый раз… — не согласилась с родственником Ира. — Ну давай посильнее…

— Где я тебе ее возьму? Стебель у всех слабоват, погода все-таки.

Федя развернулся и взглянул на любимую внучку, нежно смотрящую на него. Ира положила подбородок на ладони, упершись локтями в подоконник, однако, в отличие от верхней части туловища, его нижняя половина, скрытая стеной дома, работала с изумительной частотой. Мне даже не нужно было шевелиться, а потому я, попыхивая сигаретой, веско дал ценное указание садовнику:

— Ты кончай это дело, а то простудишься.

— Погоди, — явно разделял мысли внучки Федя, — еще маленько осталось. Пару чайных — и все.

Федя окончательно выполнил просьбу жены, когда мы с Иришкой решили выпить по чашечке чая.

— Отличное варенье, — заметил я. — Сама делала?

Ира с блестящими исключительно от похвалы глазами молча кивнула головой.

— В институте как? — интересуюсь разницей между средним и высшим образованием и с ходу пытаюсь разобраться без студенческих подсказок. — Стипендию наверняка не платят.

— Второй месяц… — пожаловалась Ира.

Девушка хотела что-то добавить, но в это время на пороге комнаты появился ее родственник.

— Смотри какие, — потряс цветами под моим носом садовник и гаркнул: — Кончай здеся курить! Ирка, окно закрой! Холод напускаешь!

— Ничего веник, — оценил я красоту цветов, и садовник попер на меня еще решительнее, чем немецкий танк на Курскую аномалию.

— Молчать, сопляк! Ишь, таку красу веником обгавкал. Вот смотрю я на тебя и мерекаю. Как за такого байструка Сабина Леонардовна вышла?

Когда садовник произнес имя моей второй половины, его мужественное морщинистое лицо отчего-то сразу напомнило выражение морды Педрилы, наблюдающего за своей хвостатой невестой.

— Ошиблась Сабинка, — сказал я, принимая букет.

— Вот и говорю, — обрадовался Федя, — такая женщина, а живет с тобой. Разгильдяй! Опять ночью где-то шемонался, рыло наглое! А она, бедная, все в окно глядит.

Я чуть было не подумал: Сабина вела себя у окна, подобно супругу, тем более, квартиранты в доме постоянно, молодые здоровые бугаи, разве я был когда против, чтобы ей кто-то уделил повышенное внимание? Да нет, это вряд ли, жена отчего-то не хочет найти зама по моей части. Ничего, потом локти кусать начнет, когда климакс в двери постучит. Тук-тук… Ну точно как садовник.

— Ладно, Федя, не выступай, — говорю примирительным тоном.

— Что ладно? Бери цветы и дуй к жене, лишенец. Попался бы ты мне! Я б с тебя человека сделал! Только армия с вас их сделать может. Бездельник! Ты б у меня с сортира не вылазил, зубной щеткой очко драил!

— Дедушка… — попыталось стать на мою защиту подрастающее поколение, однако я решил полагаться исключительно на свои силы:

— Спасибо, Федя. И на добром слове тоже. Ирка, на тебе стольник, конфет купи, или чего там еще дети любят?

— Бери, бери, — ободрил слегка смутившуюся внучку садовник. — Он хочь разгильдяй, а добрый, сволочуга. Чевой там дети любят? Всякую дрянь, гадость иностранную…

Я выскочил за дверь, чтобы не присутствовать при воспитательном процессе, и гордо понес перед собой букет цветов. Ишь, красавицы-розочки, недолго вам осталось. Сабина бесценная, жена дорогая, вечером вам всем капут устроит, поголовно в распыл пустит, чтоб питательную маску, страшную до отвращения, на своем и без того свежем лице сотворить. Туда вам и дорога, цветы запоздалые. Одно расстройство на душе — отчего это я до кота равенством не вышел? Ему платят за резку, а у меня все наоборот. Зря, что ли, Сабина в свое время орала: у нас вообще все не как у людей? «Волгой» меня попрекала, говорила, я и в этом выделиться хочу, другие-то на «вольвах» и «мерседесах» разъезжают.

В развитие автотранспортных рассуждений, я увидел отъезжающие в сторону ворота и вышедших из флигеля охранников, мимо которых проехало несколько машин, остановившихся непосредственно возле стен моей крепости. Не знаю, кто именно находится в джипах, но в головной машине явно Джеймс Бонд. Ошибиться я не могу, только агент № 007 разъезжает на «Золотом глазе». В этом году американцы о бондовских приключениях очередной фильм сняли с одноименным названием, мне его Гарик демонстрировал, когда я с дыркой в плече бездельничал. Один в один даже цветом этот «БМВ Z-3» как в кино. Классическая форма родстера, внутри бортовой компьютер, автоматическая климатическая установка, но главное, за пять секунд авто с акульими жабрами на крыльях развивает скорость до ста километров в час.

Вот теперь можно быть спокойным за свою дальнейшую судьбу. Что мне всякие-разные гуси, Арлекины, таинственные Петровичи, шаровики Педрилы и отважные старлеи? Да я теперь на всех плевать хотел, с места не сдвинусь, собственный зад оберегая. К чему это, если ко мне пожаловал не кто-нибудь, а человек, уничтожающий всех негодяев планеты в течение полувека.

— How are you Mr. Bond? — здороваюсь я и протягиваю ему предназначавшийся Сабине букет цветов.