В то время, когда Иван III плел сложную международную интригу, в его собственной семье разыгрывались воистину шекспировские страсти. София Палеолог и Елена Волошанка продолжали ожесточенную борьбу за право наследования русского престола. Великий князь оказался перед страшным выбором. Объявляя наследником внука Дмитрия, он обрекал на гибель жену и нажитых с нею детей, а если престол наследует Василий, та же участь ожидала сноху и внука. Год за годом великий князь откладывал решение, но бесконечно тянуть было нельзя. Он старел и должен был успеть подготовить преемника, который сможет достойно продолжить его дело. Понимая, что наступает критический момент, Елена Волошанка и все ее могущественные союзники усилили нажим.

Первый сигнал о том, что чаша весов склоняется в сторону Дмитрия-внука, прозвучал во время поездки государя в Новгород. Сопровождавшие великого князя братья Курицыны уговорили его взять с собой Дмитрия, а сына Василия и жену оставить в Москве. Однако великой княгине вскоре удалось отыграть преимущество, воспользовавшись свадьбой ее дочери Елены и литовского великого князя Александра. Но противная сторона снова активизировалась и вернула утраченное преимущество.

Наконец, осенью 1497 года Иван III сделал выбор, объявив о том, что намерен торжественно венчать внука на царство. Узнав об этом, сторонники Василия решились на отчаянный шаг. Возник заговор неких «безрассудных молодых людей» во главе с боярским сыном Владимиром Гусевым, которые уговорили Василия бежать из Москвы в Вологду и захватить хранившуюся там казну, чтобы оттуда начать борьбу за престол. Тем временем другие заговорщики должны были убить Дмитрия-внука. Ходили слухи, что за этими людьми стояла великая княгиня Софья и что к ней приходили какие-то «лихие бабы с зельем». Узнав о заговоре, великий князь пришел в неистовую ярость. Все заговорщики были схвачены и казнены. «Лихих баб» утопили в Москве-реке. С этого времени, как пишет летописец, Иван III «стал беречься жены», видимо, допуская, что она может отравить его самого. Во дворце еще более сгустилась атмосфера подозрительности и лютой ненависти враждующих группировок.

4 февраля в Успенском соборе состоялось первое в русской истории «венчание на царство». По велению государя митрополит Симон возложил на четырнадцатилетнего Дмитрия мономаховы бармы и шапку. Незадолго до коронации на великокняжеской печати впервые появился двуглавый орел. Елена Волошанка запечатлела момент своего торжества. По ее рисунку и под ее доглядом лучшие мастерицы-вышивальщицы вышили знаменитую пелену, изображающую торжественный выход Ивана III со всем семейством во время коронации 1498 года. На ней изображены сам великий князь, его сын Василий и внук Дмитрий, тогдашний наследник престола. Себя Елена поместила в центре композиции, рядом с митрополитом, потеснив даже самого государя.

В лагере еретиков царило ликование. Все складывалось наилучшим образом. Великий князь отдалился от жены, зато питает явную слабость к молодой снохе и души не чает в своем внуке. Он ничего не предпринимает без совета с братьями Курицыными, а также с Патрикеевыми и Ряполовским. Во главе Русской православной церкви поставлен вполне управляемый митрополит Симон. Льстивые толпы придворных спешат засвидетельствовать свою преданность юному престолонаследнику.

Эта эйфория, вероятно, притупила бдительность партии Елены Волошанки, допустившей грубый кадровый просчет. Еретики не смогли воспрепятствовать двум вроде бы не самым важным, а на самом деле, ключевым назначениям. Придворным врачом Ивана III стал уже знакомый нам по геннадиевому кружку Николай Булев, принадлежавший к партии Софьи Палеолог, а духовником великого князя стал единомышленник Иосифа Волоцкого игумен Андроникова монастыря Митрофаний.

Еще одним успехом «жидовствующих» стало участие их лидера Федора Курицына в составлении общерусского Судебника 1497 года. Этот свод законов стал, безусловно, крупным шагом в создании правовой базы единого Русского государства, но это был шаг в строго определенном направлении. В судебной практике появился новый термин: «лихое дело» — преступление против правопорядка, то есть против нарушения воли государя. Резко ужесточились карательные функции власти. Кстати, Федор Курицын в том же 1497 году написал свое «Сказание о Дракуле воеводе», и, похоже, кое-что почерпнул оттуда для Судебника по части устрашения подданных. Кроме того, впервые вводился термин «поместье» для обозначения особого вида условного землевладения, выдаваемого за выполнение государевой службы. Но, самое главное, Судебник 1497 года стал первым законом, положившим начало закрепощению крестьянства. Отныне крестьянин мог уйти от своего хозяина только в строго определенный срок, а именно в Юрьев день (26 ноября), после завершения сельскохозяйственного сезона и выполнения своих обязательств в пользу землевладельца. Тем самым, Федор Курицын и его соумышленники в очередной раз проявили себя приверженцами самодержавной вертикали власти, а вовсе не теми либеральными гуманистами, какими их обычно изображали советские историки.

Фактически еретики оказались всего в одном шаге от своей цели — высшей государственной власти. Воспитанный и опекаемый ими Дмитрий-внук в любой момент мог стать правителем огромной страны. Случись так, и русская история могла повернуть в другое русло.

И вдруг все рухнуло.