После отставки Геннадия Новгородского борьбу с еретиками возглавил Иосиф Волоцкий. К его застарелой ненависти к «жидовствующим» прибавилось чувство личной ответственности. Стало быть, это ему суждено поразить еретическую заразу, которая едва не погубила Русскую православную церковь. Ради этого он не пожалеет ни себя, ни других! И не надо обманываться тем, что ряды «жидовствующих» поредели, а их влияние пошло на убыль. Поди знай, что придумают завтра эти христопродавцы, кого еще совратят в ересь, чем заморочат головы пастве? Нет, с ними нужно покончить раз и навсегда!

Момент для расправы был самый подходящий. С огромным трудом отбитая атака на церковную собственность сплотила духовенство. Теперь уже все иерархи, включая слабовольного митрополита Симона, поняли, наконец, какую угрозу представляют собой еретики, стоящие у трона. На стороне церкви был и наследник престола Василий Иванович, у которого имелись все основания ненавидеть еретиков. Наследник отлично помнил, как те проталкивали на престол его соперника Дмитрия-внука, как настраивали против него отца, как травили его мать Софию Палеолог. Ведь это по вине Курицыных и их соумышленников ему пришлось, спасая свою жизнь, бежать в Новгород после провала заговора Гусева. И теперь Василий Иванович торопился свести счеты с еретиками, причем для него предпочтительнее было бы сделать это еще до смерти отца, дабы не омрачать казнями начало своего уже совсем близкого воцарения.

Но последнее слово, как всегда, оставалось за государем…

Время безжалостно и к сильным мира сего. Здоровье великого князя ухудшалось день ото дня. Пора подводить итоги. Сорок три года единоличного правления (абсолютный рекорд среди всех русских правителей, включая советских генсеков) — и ни единого дня покоя! Блестящие успехи в государственном строительстве — и глубокая семейная драма, горькое одиночество, тяжкие болезни и мысли, мысли…

Зимой Иван III с сыновьями отправился на богомолье, объехал многие монастыри, всюду оставляя щедрые вклады. Чувствуя свою вину перед церковью, он готов был покаяться за то, что держал возле себя еретиков. Еще осенью между ним и Иосифом Волоцким состоялся такой разговор:

«Прости меня, отче, как митрополит и владыки простили меня, — вздыхал государь. — Я знал про новгородских еретиков. У меня Иван Максимов и сноху мою в жидовство свел».

«Мне ли тебя прощать?» — возразил Иосиф.

«Нет, отче, пожалуй, прости меня».

«Государь, — сказал ему на это Иосиф, — если ты подвигнешься на нынешних еретиков, то и за прежних Бог тебе простит».

По сути, Волоцкий предложил великому князю выбор: прощение вины перед церковью в обмен на головы еще уцелевших еретиков.

«А можно ли казнить еретиков?» — спрашивал великий князь.

В ответ Иосиф сослался на слова апостола Павла: «Кто отвергнется закона Моисеева, тот при двух свидетелях умрет. Колми ми паче тот, кто попирает Сына Божия и укоряет благодать святого Духа!»

Чувствуя, что государь колеблется, Иосиф усилил нажим, призвав в помощь государева духовника Митрофания, который то и дело напоминал великому князю данное им обещание «обыскати» еретиков. И все же великий князь медлил, то давая, то отменяя приказание начать розыск. Что скрывалось за этими колебаниями? Вряд ли это было человеческое сочувствие к людям, которые фактически выполняли его волю. Даже теперь, в полушаге от смертного одра, могучий мозг этого «русского Макиавелли» искал выгоду. Возможно, он хотел преподать сыну последний урок государственной мудрости. Нельзя ничего отдавать просто так. Все имеет свою цену, в том числе и головы еретиков, а раз так, церковь должна ее заплатить.

Итак, сделка состоялась. Об этом красноречиво свидетельствуют два высказывания Иосифа Волоцкого. Первое из них было сделано до расправы над еретиками, второе — после. Еще недавно Иосиф бесстрашно заявлял: «Царь Божий слуга есть… Аще ли же есть царь, над человеками царствуя, над собою же имати царствующа страсти и грехи… злейшие же всех — неверие и хулу, такой царь не Божий слуга, но диавол и не царь, а мучитель… И ты убо, такового царя или князя да не послушавши, на нечестие и лукавство приводяща тебя, аще мучит, аще смертью претит!» Проще говоря, Иосиф прямо призывал не покоряться неправедному царю. Но даже праведным царям надо поклоняться и служить «телесно, но не душевно и воздавать им царскую честь, а не божественную».

И вдруг во взглядах на царскую власть Иосифа Волоцкого, а вслед за ним и всего высшего духовенства, происходит радикальная перемена. Из первого среди равных светский государь превращается в сакральное существо высшего порядка. «Царь естеством своим подобен всем человекам, властью же подобен высшему Богу» — во всеуслышание заявил волоцкий игумен. С этого момента начинается обожествление русского самодержавия, имевшее далеко идущие последствия для церкви, для власти и для России в целом. Парадоксально, но факт: тот самый тезис о неподотчетности государя своим подданным, который выдвинули еретики, теперь прозвучал от имени ортодоксальной церкви. Такова была цена, которую церковь заплатила светской власти за головы «жидовствующих».

В декабре 1504 года в Москве открылся Собор, целиком посвященный ереси. Большинство обвиняемых к этому времени были уже схвачены и ждали своей участи в застенках. Все они признали свою вину и покаялись в надежде на снисхождение.

Тяжело больной великий князь на Соборе только молчаливо присутствовал, от его лица фактически руководил судебным процессом наследник Василий. Главным обличителем ереси выступил Иосиф Волоцкий, который обрушил на понурые головы еретиков всю свою обличительную мощь, заклеймил отступников и потребовал для них смертной казни, невзирая на их вынужденное раскаяние. Ссылаясь на библейские примеры, грозный игумен доказывал, что против еретиков все средства хороши, включая хитрость и коварство. Только прижиганием огнем можно обезвредить язву, которая способна поразить все тело церкви.

Не все соборяне были согласны с Волоцким. Князь-инок Вассиан Косой от лица старцев Кирилло-Белозерского монастыря обратился к нему с Посланием, в котором упрекал Иосифа в том, что он руководствуется примерами Ветхого Завета, забыв о христианском милосердии. Фактически Вассиан обвинил самого Иосифа в «жидовствовании»: «Господь не велел осуждать брату брата, а одному Богу надлежит судить человеческие согрешения. Господь сказал: не судите и не судимы будете, и когда к нему привели жену, виновную в прелюбодеянии, тогда премилостивый судья сказал: кто не имеет греха, пусть первым бросит в нее камень. Если ты, Иосиф, повелеваешь брату убивать согрешившего брата, то, значит, ты держишься субботства и Ветхого Завета. Ты говоришь: апостол Петр Симона-волхва поразил молитвой, сотвори же сам, господин Иосиф, молитву, чтобы земля пожрала недостойных еретиков или грешников!» «Ты говоришь, что катанский епископ Лев связал епитрахилью Лиодора и сжег при греческом царе, — язвительно продолжал Вассиан. — . Зачем же, господин Иосиф, не испытаешь своей святости? Свяжи архимандрита Кассиана своею мантией, чтобы он сгорел, а мы тебя извлечем из пламени, как единого из трех отроков!»

Нил Сорский на Соборе отсутствовал, но его позиция известна. Осуждая еретиков и предавая их проклятию, старец Нил был противником их казни. На Соборе звучали и другие голоса, предлагавшие заточить еретиков в монастыри, не предавая их смерти. Но непреклонный Иосиф отвечал, что это будет благом для мирян и погибелью для тех монастырей, которые примут еретиков.

В итоге большинство Собора поддержало Волоцкого. Только что принявшие самоочистительные меры по борьбе с внутрицерковными злоупотреблениями, соборяне считали себя вправе не щадить тех, кого они считали врагами церкви. Сказалось и влияние «западного примера» — инквизиционные костры в это время горели по всей Европе. Только испанская инквизиция отправила на костер около 30 тысяч человек.

Еще в тринадцатом веке знаменитый богослов Фома Аквинский дал теоретическое обоснование казни еретиков: «Извращать религию, от которой зависит жизнь вечная, гораздо более тяжкое преступление, чем подделывать монету, которая служит для удовлетворения потребностей временной жизни. Следовательно, если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские государи справедливо наказывают смертью, еще справедливее казнить еретиков… Ибо, как говорит св. Иероним, гниющие члены должны быть отсечены, а паршивая овца удалена из стада, чтобы весь дом, все тело и все стадо не подвергались заразе, порче, загниванию и гибели. Арий был в Александрии лишь искрой, однако, не потушенная сразу, эта искра подожгла весь мир (Арий — основатель арианской ереси, отрицающей божественность Христа. — В.С.)»

Окончательный приговор Собора был страшен. Еретиков предали анафеме и приговорили публичному сожжению. Исполнение приговора возлагалось на светскую власть. Для большего эффекта решили устроить настоящее аутодафе по испанскому образцу сразу в двух городах, наиболее подверженных ереси — в Москве и Великом Новгороде.

27 декабря 1504 года, на третий день Рождества, при огромном скоплении народа на льду Москвы-реки состоялась казнь. В деревянном срубе, обложенном хворостом, ждали своей участи посольский дьяк Иван Волк Курицын, боярский сын Дмитрий Коноплев и бывший духовник государевой снохи Иван Максимов. Сначала объявили их вины, потом палач зажег хворост. Сруб окутался дымом и пламенем. Издавая звериные вопли, живыми факелами заметались казнимые, запахло горелым человеческим мясом. Когда все стихло, палач урезал язык Некрасу Рукавову. Его, захлебывающегося собственной кровью, увезли в Новгород. Купца Семена Кленова в железах отправили в Волоколамский монастырь.

Несколько дней спустя запылали костры на Духовском поле в Новгороде. Здесь сожгли юрьевского архимандрита Кассиана, его брата Ивана Самочерного, Гридю Квашню, Дмитрия Пустоселова, Некраса Рукавова и еще нескольких еретиков, чьи имена остались неизвестными. Всего в Москве и Новгороде, по приблизительным подсчетам, сожгли 27 человек. Это была первая в русской истории казнь еретиков, совершенная по приговору Собора Русской православной церкви. И хотя по сравнению с многотысячными казнями еретиков в странах Европы число казненных было сравнительно невелико, но страшный прецедент был создан. По выражению философа Соловьева, «наша инквизиция отличалась от испанско-католической лишь дровами: если в католических странах людей сжигали на березовых дровах, то у нас — на осиновых».

Меры устрашения сделали свое дело. Ересь резко пошла на убыль, и вскоре о ней напоминали лишь слова анафемы, звучащие с амвонов всех русских церквей в неделю православия: «Новые еретики, не верующие в Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, и в Пречистую Богородицу, и похулившие все семь Соборов святых отцов. Касьян архимандрит Юрьева монастрыя, Ивашко Максимов, Некрас Рукавов, Волк Курицын, Митя Коноплев и их ереначальники в русской земле, и все их поборники и единомышленники, и развратники православной веры христианской, да будут прокляты!»

Но пройдет полвека, и беглый холоп Феодосий Косой, ставший монахом Кирилло-Белозерского монастыря, во многом повторит, только в еще более радикальной форме, основные постулаты ереси «жидовствующих». Косой учил, что Бог един, а не троичен, что Иисус Христос суть простой человек, что в храмы ходить не надо, ибо они «кумирницы», что кресты и иконы надо сокрушать, ибо они суть идолы, святых на помощь не призывать, постов не соблюдать, писаний отеческих не читать. Кое-что Косой добавил и от себя. Он предлагал всякую собственность «поделить по справедливости, а то у одного — хоромы, у другого — изба». Через много веков уравнительно-атеистические идеи Феодосия Косого повторят в своей массовой пропаганде большевики, и они найдут восторженный отклик не только у люмпенизированных «шариковых», но и в народе.

Были у еретиков и не столь радикальные последователи. Боярский сын Матвей Башкин усомнился в Святой Троице, а также в необходимости храмов и икон. Его современник игумен Троицкого монастыря Артемий, хоть и не отпал от православия, но тоже отрицал иконопочитание, не хранил поста и отказался проклинать «жидовствующих».

— В конце семнадцатого века в среде крепостных крестьян центральных губерний возникла секта субботников, в основу которой были положены ветхозаветные принципы в сочетании с иудаистской культовой практикой. Подобно «жидовствующим», «субботники» отрицали Троицу, отвергали иконы и кресты, праздничным днем считали субботу. В XIX веке в России насчитывалось около 30 тысяч субботников. Хотя после репрессий в годы царствования Николая I секта сильно уменьшилась, она существует и поныне, в основном на Кавказе.

Прямым следствием ереси «жидовствующих» стало изменение в Русском государстве отношения к евреям. Как пишет современная Еврейская Энциклопедия: «Резко отрицательное отношение к иудаизму и евреям в Московской Руси, неизвестное там до начала XVI века», повелось от этой борьбы с “жидовствующим”». Фактически в стране зарождается официальный антисемитизм.

При Иване Грозном был запрещен въезд в Россию еврейским купцам. На запрос по этому поводу польского короля Сигизмунда-Августа, царь ответил категорическим отказом, в котором содержался намек на ересь «жидовствующих»: «В свои государства Жидом никак ездити не велети, занеже в своих государствах лиха никакого видеть не хотим, а хотим того, чтобы Бог дал в моих государствах люди мои были в тишине без всякого смущенья. И ты бы брат наш, вперед о Жидех к нам не писал, они русских людей от христианства отводили, и отравные зелья в наши земли привозили и пакости многие нашим людям делали».

Евреи снова появились в России только при Лжедмитрии I, но после Смуты было объявлено, что Лжедмитрий П (тушинский вор) родом жидовин. И хотя в дальнейшем отношение к евреям русских государей время от времени менялось, события конца XV — начала XVI века стали служить историческим аргументом для тех их них, кто по каким-либо причинам вводил дискриминационные меры против евреев.

И напоследок еще одна любопытная гипотеза, связанная с ересью «жидовствующих». По мнению известного историка Зимина, после расправы над еретиками была спрятана «от греха подальше» великокняжеская библиотека, знаменитая «Либерея», в которой хранились и книги еретического содержания. В том, что эта библиотека некогда существовала, уверены многие ученые, а вот сохранилась ли она до наших дней — большой вопрос. Впрочем, как знать, возможно, где-то в подземельях Кремля и поныне лежат засыпанные землей окованные дубовые сундуки с редкими книгами, стоимость которых идет на миллиарды долларов…