Новгородский попик Самсонка не солгал: еретики действительно собирались в богатом московском доме Федора Курицына, превратившемся в штаб-квартиру ереси. Присутствие высокопоставленных лиц, а также явное благоволение со стороны великого князя служили приманкой для тех, кто хотел стать ближе к престолу. Здесь бывали богатые и влиятельные люди, иноземцы, придворные.
Ядро сообщества представляли два посольских дьяка (Федор и Иван Курицыны), личный переписчик великого князя (Ивашка Черный), секретари московского митрополита (дьяки Истома и Сверчок), настоятели главных придворных соборов (протопопы Алексей и Денис), духовник невестки великого князя (Иван Максимов), придворный астролог (Мартин Былица), бывший протопоп Софийского собора (Гавриил). Люди, как видим, либо сами облеченные властью, либо близко к ней стоящие. Впоследствии круг этих лиц расширится, пополнившись такими фигурами, как митрополит Московский и всея Руси (Зосима), настоятель древнейшего и богатейшего Юрьева монастыря (Кассиан), а также несколькими состоятельными московскими купцами (Игнат Зубов, Семен Кленов и др.). Так что попытки советских историков изобразить еретиков идеологами «антифеодального движения» вряд ли стоит всерьез оспаривать. Вполне очевидно, что этих людей соединяло нечто другое, нежели переживания о судьбах угнетенного крестьянства. Более того, как мы увидим в дальнейшем, при их непосредственном участии был сделан первый шаг по введению в стране крепостного права.
Бесспорным лидером еретического сообщества, как по своему интеллектуальному уровню, так и по сосредоточенному в его руках «административному ресурсу», являлся сам хозяин дома Федор Васильевич Курицын. Правой рукой Федора, его alter ego, то есть «другим я», был его родной брат Иван по прозвищу Волк, который также входил в число наиболее приближенных к великому князю людей. В качестве посла по особым поручениям Иван Волк много колесил по Европе, участвовал в важнейших переговорах, используя дипломатическую «крышу», занимался вербовкой русской агентуры среди иностранцев. Как личность Иван Волк во многом повторял своего брата. Он был таким же страстным книгочеем, знал несколько языков и пробовал себя в писательстве. В ересь Иван впал, вероятно, тоже под влиянием Федора. Забегая вперед, скажем, что трагическая развязка в судьбе Ивана Волка Курицына наступила в тот момент, когда он лишился старшего брата.
Салон Федора Курицына просуществовал как минимум десять лет. Первоначально «мудрования» еретиков вращались в основном вокруг религиозно-философских вопросов, но постепенно они все больше смещаются в политическую сферу, а само сообщество вольнодумцев превращается в подобие тайной ложи, тесно связанной с мощной дворцовой группировкой, образовавшейся вокруг Елены Волошанки.
До нас дошли немногие труды еретиков, но даже по ним складывается впечатление, что их деятельность была подчинена некоему единому плану. Сам Федор Курицын разрабатывал новое философское воззрение, которое должно было прийти на смену традиционному мировосприятию русского человека, покоящемуся на православных ценностях. Это мировоззрение изложено, а точнее сказать, закодировано Курицыным в его знаменитом «Лаодикийском Послании» — одном из самых загадочных литературных произведений русского Средневековья.
Первая часть «Послания» представляет цепочку афористических изречений, расположенных по определенной системе — каждая новая фраза начинается со слова, которым заканчивается предыдущая фраза:
Душа самовластна, заграда ей вера.
Вера — наказание, ставится пророком.
Пророк — старейшина, исправляется чудотворением.
Чудотворения дар мудростью усилеет.
Мудрости — сила, фарисейство — жительство.
Пророк ему наука, наука преблаженная.
Сею приходим в страх Божий.
Страх Божий — начало добродетели.
Загадку этих лаконичных строк пытались разрешить многие ученые. Больше всего вопросов вызывает первая строка: «Душа самовластна, заграда ей вера». У слова «заграда» есть два определения: преграда и защита. Если вера в Бога — это преграда души, то перед нами атеист. Если вера — это защита души, то перед нами человек, пытающийся найти свой путь к Богу. Но в любом случае очевидно, что идея «самовластия души» особенно дорога автору «Лаодикийского Послания». Эта идея была равно присуща и иудеям-караимам, и приверженцам каббалы, и гуманистам эпохи Раннего Возрождения. Все они считали, что душа человека не подлежит никакой опеке, над ней не должно быть чужой воли, мешающей ему думать и чувствовать, как ему хочется. Следуя этой идее, ее носитель рано или поздно должен был войти в противоречие с церковью, отрицая ее роль в качестве посредника между человеком и Богом.
Весьма красноречива и следующая фраза: «Вера — наказание, ставится пророком». По сути дела она означает, что устанавливает веру не Бог, а пророк; следовательно, Христос был пророком, а не Сыном Божьим. Пророку свойственны чудотворение и мудрость; сила мудрости — в жизни по-фарисейски, этому и учит пророк; рождающийся от его науки страх божий — начало добродетели: «сим вооружается душа». Что до «Поучения пророков», которые порождают «Страх Божий» — то это всего лишь способ держать в повиновении темную массу.
В этой цепочке силлогизмов разум фактически противопоставляется вере. Чем разумней человек, тем меньше нуждается он в вере, и наоборот, расширяя сферу разума, он сокращает пространство веры.
Вторая часть «Лаодикийского Послания» — это уже упоминавшаяся «литорея в квадратах» — особая таблица, состоящая из двух рядов букв в алфавитном порядке. В ней даны грамматические комментарии, исполненные некоего темного смысла. Это своеобразная алфавитная мистика, имеющая сильный привкус иудейской каббалы.
Третья часть «Послания» представляет собой зашифрованную «простой литореей» подпись Курицына («Феодор Курицын диак»). Здесь он называет себя «переведшим «Послание», хотя никаких оригиналов этого литературного памятника до сих пор не обнаружено. И эти два обстоятельства — зашифрованная подпись и попытка скрыть свое авторство — наводят на мысль о том, что Курицын понимал еретический характер своего произведения и решил таким образом перестраховаться, поступившись авторским тщеславием.
Но Федора Курицына волновали не только и даже не столько общефилософские вопросы. Он глубоко задумывался о природе власти. Отзвуки этих размышлений слышны в «Сказании о Дракуле-воеводе», написанном им под впечатлением от поездки в Валахию.
Каким же увидел Дракулу глава еретиков Федор Курицын? В его описании Дракула — это «диавол на троне, он зломудр», но жестокость его может служить и для искоренения зла. «И только ненавидя в своей земли зла, яко кто учинит кое зло, татьбу, или разбой, или какую лжу, или неправду, той никако не будет жив. Аще ли великий болярин, иль священник, иль инок, или просты, аще и великое богатство имел бы кто, не может искупити от смерти, и толик грозен бысть».
В словах Курицына явственно чувствуется оттенок восхищение Дракулой, а также уверенность в том, что его свирепая жестокость с государственной точки зрения — вещь необходимая и даже полезная. Но тогда возникает вопрос: точно ли Курицын был гуманистом, каким его обыкновенно рисовали советские историки, или, подобно своему государю, он был просвещенным макиавеллистом, для которого политическая цель может оправдать любые средства ее достижения?
«Сказание о Дракуле-воеводе» — это не просто сборник анекдотов о средневековом садисте. Сажая людей на кол или вбивая им в голову гвозди, валашский воевода, по мнению Курицына, стремится установить в своей стране закон и справедливость. А если вспомнить, в какое время была написана повесть, то становится очевидным и ее политический контекст. В России, как и в Европе, заканчивались времена феодальной раздробленности. Наступало время централизованной власти, и жестокость оправдывалась этой властью как способ наведения единого порядка.
С годами философские размышления и вовсе отступают для Федора Курицына на второй план. Он уже не рассуждает о свободе, воле. Вольнодумец и еретик становится фактическим идеологом самодержавия. Именно Федор Курицын первым на официальном уровне озвучил идею божественного происхождения самодержавной власти русского государя. В 1488 году во время торжественного приема в честь имперского посла думный дьяк зачитал составленную им декларацию, начинавшуюся словами: «Мы Божию милостью государи на своей земле изначально от Бога».
С этого момента идея неподотчетности монарха своим подданным ляжет краеугольным камнем в фундамент русского самодержавия. Пройдет еще сто лет, и слова Курицына: «Без грозы немочно в царство правды ввести» сделает своим девизом внук Ивана III Иван Грозный, который будет строить свое царство на крови и далеко превзойдет в свирепости валашского воеводу. В письме английской королеве Елизавете Грозный попрекал ее заигрыванием с народом и гордо заявлял: «Наша власть от Бога, а не от многомятежного людского соизволения». Эта идея так глубоко внедрится в умы и всех последующих отечественных монархов, что даже последний царь Николай II написал в анкете: «Род занятий — Хозяин земли русской». При этом надо помнить, что монархия и самодержавие — это вовсе не одно и то же. Конституционные монархии, основанные на подчинении закону и монарха и подданных, оказались более жизнеспособны, нежели самодержавные, некоторые из них существуют и до сих пор.
Нет сомнений, что, разрабатывая идеологию русского самодержавия, Федор Курицын выполнял прямой заказ великого князя. Для Ивана III «божественное» происхождение его власти являлось не только подтверждением его высокого статуса в одном ряду с европейскими монархами, но и оправданием для любых беззаконных действий, в том числе клятвопреступлений, присвоения собственности своих подданных, бессудных расправ с неугодными.
Столь же очевидно проступает «государев заказ» и в трудах другого видного еретика — Ивана Черного. Черный был не простым переписчиком, по сути дела он формировал великокняжескую библиотеку. Его главным трудом стал «Еллинский летописец» — огромный хронографический свод, содержащий изложение всемирной истории от Навуходоносора до византийского императора Романа. Иван Черный не просто переписывал «Летописца», он фактически редактировал его, опуская одни тексты и выпячивая другие. На полях книги сохранились пометы, сделанные рукой Черного, так называемые глоссы, зашифрованные «пермской полусловицей» — старинной азбукой, непонятной для обычного читателя. В них, выражаясь пушкинскими словами, «то кратким словом, то значком, то вопросительным крючком» явственно проступает позиция переписчика.
Заказчиком книги был великий князь, о чем сам Черный пишет в предисловии. Обратим внимание, что сделан этот заказ был в 1485 году, когда Федор Курицын еще находился в крымском плену. Получается, что инициатором еретических «мудрований» в Москве был не Курицын, как принято считать, а сам великий князь! Выбор им «Еллинского летописца» был далеко не случаен. Свод являл собой апологию самодержавной власти, и вся история народов представлена в нем как результат деяний их правителей. Но этим задача переписчика не ограничивалась. Иван Черный заботливо вооружает великого князя теологической аргументацией в готовящемся наступлении на церковь. Кроме «Еллинского летописца» он черпает ее и в «Сборнике Библейских книг», в «Книге пророчеств», а также в сочинениях против монашества, где говорится, что «монахи отменяют законную женитьбу и пьюща и едуща жулят и младых детей гнушаются». Цель очевидна — скомпрометировать сам институт монашества и оправдать будущую секуляризацию монастырских владений. Стоит отметить, что в поисках аргументов против монашества Черный ссылается и на иудейскую традицию, по которой монашеское безбрачие считается неугодным Богу, ибо евреи обязаны продлевать свой род. Православные иконы и храмы государев писец уподобляет ветхозаветным кумирам и капищам, а православное духовенство — «лжепророкам». Бог для него — это любовь, и для того чтобы любить Бога, верующим не нужны посредники в лице церкви.
Своя «делянка» была и у Ивана Волка Курицына. Он переписал «Мерило праведное» — сборник религиозных поучений о праведных и неправедных судах, а также Кормчую книгу (сборник законов). Тем самым Иван Волк брал на себя разработку юридических отношений государства и церкви, а также норм светского права, которые позднее войдут в текст знаменитого «Судебника», ставшего первым прообразом Гражданского кодекса. (Кстати, свою подпись под переводом Иван Волк тоже зашифровал цифровой тайнописью).
Подобно своим единомышленникам Иван Волк Курицын не просто переводит первоисточник, он фактически редактирует его, причем делает это также тенденциозно. К примеру, обильно цитируя законы, воспрещающие церкви вмешиваться в дела государства, Иван Волк старательно пропускает те места, где говорится о недопустимости вмешательства государства в дела церкви. Все это удивительно напоминает ленинский декрет об отделении церкви от государства, лишивший церковь всяких прав, но предоставивший государству право грабить церковное имущество и массово расправляться с духовенством.
Таким образом, труды братьев Курицыных и Ивана Черного укладываются в довольно стройную государственную доктрину, которая должна была обосновать безграничную власть самодержца. Но тогда возникает резонный вопрос: можно ли считать «вольнодумцами» людей, которые действуют в интересах господствующей власти и разрабатывают ее официальную идеологию? Но «жидовствующие» не были и слепыми исполнителями чужой воли. Эти люди первыми ощутили ветер перемен и хотели поймать его в свои паруса. Патриархальная, вотчинная, православная Русь казалось им ветошью, которую надо выбросить за ненадобностью. И в этом своем рвении еретики-реформаторы были готовы поломать весь многовековой уклад жизни русских людей. В новом государстве, которое рисовалось Федору Курицыну и его единомышленникам, религия становилась сугубо частным делом, но церковь как общественный институт должна была перейти в полное подчинение светской власти.
Что касается великого князя, то он вряд ли был готов зайти так далеко. Впрочем, как опытный политик московский государь всегда руководствовался принципом: требуй больше, чтобы, отступив, получить по максимуму. Иван III собирался сильно потеснить церковь, подчинить ее своей власти, отнять земли, но он вовсе не собирался отказываться от традиционного православия, понимая, как много на нем держится в его государстве. Более того, великий князь старался выглядеть в глазах своего народа главным защитником православной веры. Шум вокруг ереси «жидовствующих» мог сильно повредить этой его репутации, именно поэтому великий князь постарался изобразить ересь чисто новгородским делом.
После собора 1488 года московские власти надеялись, что на этом скандал вокруг ереси уляжется, ан нет, из Новгорода снова пришли дурные вести. Вот уж воистину: «что может изойти доброго из Назарета?» Геннадий Гонзов продолжал трезвонить во все колокола, прямо называя еретиками людей из ближайшего окружения великого князя. Следовало срочно осадить вышедшего из повиновения архиепископа, но тут подоспели события, круто поменявшие весь политический расклад в столице.