Ветер дул с моря. Стахов узнал об этом, не вставая с постели. Узнал по дребезжанью плохо закрепленного в раме стекла. Он приподнялся на локоть и посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали без четверти пять.

В голову снова полезли беспокойные, невеселые мысли. Вряд ли теперь его пошлют на полеты в таких сложных метеорологических условиях. А в том, что погода ухудшится, у него не было сомнений.

Вспомнилась та злополучная ночь во время летно-тактических учений, когда он летел последний раз на перехват контрольной цели. Тогда он не просто напутал. Он ещё и струсил. А это хуже всего. Правда, об этом никому не известно. Все решили, что он просто потерял ориентировку. Да так оно сначала и было. И виной всему звезды, которые он увидел, случайно посмотрев вниз, когда до цели оставались считанные километры и она уже легла светленькой точкой на экране его бортовой станции обнаружения и прицеливания. Вверху, над головой, тоже были звезды. Они окружали самолет со всех сторон. Стахову показалось, что он попал в огромный черный мешок, набитый звездами. И теперь ему не выбраться из этого чертова мешка.

Потеря пространственной ориентировки — что может быть страшнее для летчика в слепом полете? Это всё равно, что оказаться посредине густо заминированного поля. Один неверный шаг — и прощай жизнь.

Дело прошлое, и Стахов мог признаться самому себе: на какое-то мгновение ему стало очень страшно. Так страшно ему было впервые в жизни. Рука невольно потянулась к защитной шторке. Стоило только натянуть её перед лицом, как летчика вместе с сиденьем пулей бы выбросило из кабины. И он уже поднял руку, чтобы сделать это. Сделать, не посмотрев на приборы, без которых в слепом полете летчику просто невозможно обойтись.

И, только коснувшись пальцами красной скобы на шторке, Стахов вспомнил об иллюзиях, которые иногда возникают у летчиков в сложных положениях, из-за несовершенства вестибулярного аппарата или по каким-то другим причинам. Об этом тысячу раз предупреждал его врач. В таких случаях нельзя доверяться своим ощущениям, надо всецело положиться на приборы.

«Может быть, я лечу вниз головой и не замечаю этого из-за иллюзий?» — подумал Стахов и лишь тогда посмотрел на авиагоризонт.

Ракетоносец шёл с креном. Стахов выровнял машину.

— Ноль сорок пять. Ваше место? — спросил штурман наведения с командного пункта, увидев, что летчик отклонился от цели и перехват уже не может состояться.

— Возвращайтесь на точку!

Это было позорное возвращение. Происшествие не могло не повлечь за собою неприятных последствий для летчика.

…Незакрепленное стекло окна задребезжало сильнее. В этом дребезжании появилась какая-то ритмичность, словно пришедший с моря ветер решил исполнить для задумавшегося летчика некий мотив.

Стахов невольно снова приподнял голову и посмотрел в темный квадрат окна. Рука потянулась к настольной лампе, стоявшей у постели, и через секунду комната осветилась мягким розоватым светом. Он увидел прильнувшую к стеклу белобрысую голову в пилотке и руку, барабанившую пальцами по раме. Стахов прошлепал босыми ногами к окну и открыл форточку.

— Товарищ старший лейтенант, вас просят немедленно прибыть на стартовый командный пункт, — ворвались вместе с прохладным и влажным ветром слова посыльного. — Форма одежды — лётная. Не забудьте шлемофон.

Поеживаясь и зевая, Стахов натянул на себя кожаную куртку, сапоги и выбежал на улицу, где летчика ждала дежурная машина. Радость звенела в его душе — ведь не случайно ему велено было взять шлемофон.

Начинало светать. На фоне бледной светло-розовой полосы хорошо были видны стоявшие вдоль взлетно-посадочной дорожки приземистые остроносые самолеты с короткими треугольными крыльями, квадратное стеклянное строение командного пункта с флагштоком на крыше. А неподалеку стоял, тускло поблескивая полированными боками уже расчехленный двухместный учебно-тренировочный истребитель, Который летчики из-за спаренного управления называют «спаркой».

Несмотря на воскресный день, на СКП было довольно многолюдно. У синоптической карты, натянутой на большой деревянный планшет, склонились командир части Турбай и метеоролог Дымов. Тут же, опершись о подоконник широкого окна, стоял с трубкой во рту командир эскадрильи, в которой служил Стахов, капитан Уваров. Высокий, сутуловатый, он молча пускал сизые струйки дыма и, казалось, думал о чём-то своем. Крупное скуластое лицо его было озабоченно.

— Погода идет отсюда, — докладывал Дымов, указывая на карту. — Сюда и нужно лететь.

Они не сразу заметили Стахова. Он поправил фуражку и, слегка щелкнув каблуками, доложил обернувшемуся Турбаю о своем прибытии.

— Наконец-то! — сказал Дымов, протягивая руку. — Извините, конечно, что побеспокоили в воскресенье.

Стахов вопросительно посмотрел на командира эскадрильи.

— Это я виноват, — сказал Уваров глуховатым раздумчивым голосом. — Хочу вместе с вами слетать на разведку погоды.

«Всё проверяют меня, — подумал Стахов. — Ну, да пусть». И в голове помимо его воли снова метнулось воспоминание о последнем полете во время летно-тактических учений, а вернее, о том, что было после этого полета, когда некоторые стали относиться к нему настороженно. Но Уваров первым тогда выразил Стахову своё доверие.

Турбай прикрыл темные, чуть навыкате глаза и некоторое время думал.

— Вот какое дело, — наконец проговорил он. — На море разыгрался шторм. Где-то в этом районе потерпел аварию и дрейфует сейнер, — он указал на карту. — Связи с ним нет. Нужно найти корабль и сделать над ним несколько кругов. Возможно, вам удастся визуально определить, что там произошло. А земля тем временем запеленгует ваше местонахождение и пошлет на помощь сейнеру спасательное судно. Ну и, конечно, о погоде в том районе нужно узнать как можно больше. Мы должны помочь рыбакам. Да и на побережье должны знать о шторме всё, чтобы заблаговременно принять нужные меры.

Турбай посмотрел на метеоролога из-под густых нависших бровей.

— У меня всё. Что у вас?

— Шторм — это враг, действующий по принципу: не ты меня, так я тебя, — сказал Дымов. — К шторму нужно подходить с меркой военного времени, как к очень опасному и коварному противнику. Нужно точно определить скорость ветра и направление его движения, интенсивность циркуляции воздушных потоков, барометрическое давление.

— Я готов к полету, — сказал Уваров.

— Я тоже, конечно, готов! — вырвалось у Стахова как-то по-мальчишески.

Спустя несколько минут летчики уже предстали перед врачом для медицинского осмотра.

Тот долго крутил Стахова перед собой, выслушивал, выстукивал. Стахов знал, что это делается не случайно. Ведь полет предстоял нелегкий. Летчик боялся, что врач придерется к чему-нибудь, и старался, что называется, «не дышать».

Уже рассвело, когда «спарка» Уварова и Стахова вырулила на старт и пошла на взлет.

Самолет с первых километров пути стало изрядно потряхивать. Над морем, которое клокотало и пенилось, сделалось довольно сумрачно, пришлось включить лампы подсвета приборов.

Лобовое сопротивление ветра настолько усилилось, что «спарка» резко снизила скорость. Ее кидало из стороны в сторону. А летчикам хотелось поближе подойти к штормовой зоне, только тогда можно было получить более точные данные о развивающемся шторме.

За самолетом наблюдали с командного пункта, время от времени приказывали менять курс. В одном из районов на истребитель обрушились потоки воды. Стахову показалось, что машина нырнула в морскую пучину и летит как-то боком.

«Ну нет, теперь я тебе не поддамся», — подумал он об иллюзии, сосредоточивая внимание на приборной доске. Он заставил себя думать только о показаниях приборов. И спокойствие не покинуло летчика. К этому спокойствию примешивалось лишь чувство досады за прошлый полет, за то, что он тогда, как какой-нибудь сопливый мальчишка, поддался мимолетному страху, выпустил из виду, что его полет мог проходить и над морем, что звезды внизу — отражение их в воде, только и всего!

Стахову почему-то вспомнилось на мгновение, как летчики окружили его со всех сторон, едва он выбрался из кабины. Он пристально вглядывался тогда в лица товарищей, стараясь выяснить, догадались ли они, что он не просто заблудился, а потерял пространственную ориентировку.

Нет, теперь всё будет по-иному. И он ни на секунду не выпускал из поля зрения приборы, сличал их показания, анализировал. Словом, работал.

Где-то впереди всё время вспыхивали молнии и сильные грозовые разряды сотрясали воздух.

Пришлось выключить радио и радиолокационную аппаратуру, и теперь летчики могли полагаться только на себя. Работая, они следили за состоянием отдельных силовых узлов самолета, за плоскостями, которые тонко вибрировали.

Обследование нужного района продолжалось минут сорок. Летчики уже было отчаялись найти затерявшееся среди необозримых просторов моря крохотное суденышко, но на корабле заметили самолет, и вот темный полог неба вспороло несколько красных ракет.

Через минуту «спарка» уже сделала круг над тем местом, где дрейфовал сейнер. Уваров снова на некоторое время включил рацию и попросил запеленговать самолет.

Обнаружить, что произошло на траулере, летчикам не удалось, зато все указания метеоролога они выполнили успешно.

— Всё! — сказал наконец Уваров. — Двигаем на аэродром.

Стахов расправил онемевшие плечи и стал менять курс полета. Теперь ему хотелось как можно скорее попасть домой.

На мгновение он представил себе, как товарищи встречают их самолет. Что ж, ему не стыдно будет поглядеть в глаза однополчанам. После этого успешного полета Турбай, надо надеяться, допустит его к самостоятельным полетам в сложных условиях.

Впрочем, сейчас не время об этом думать.

Стахов сделал последний разворот, и в это время где-то над ухом так сильно грохнуло, что он невольно весь сжался и закрыл глаза. Но даже сквозь сомкнутые веки летчик почувствовал блеск молнии. А потом сделалось так темно, будто ему завязали глаза. Он даже не сразу заметил, как загорелась красная сигнальная лампочка на пульте управления.

— Внимание! — услышал Стахов голос Уварова. — Горит двигатель!

Стахов посмотрел в перископ и увидел выбивавшиеся из-под серебристой обшивки языки пламени, а за хвостом — полосу дыма.

Ему некогда было думать, отчего это случилось: от прямого ли попадания молнии в самолет (а в летной практике бывает и такое), или электрический разряд произошел где-то рядом и от сильного сотрясения лопнула топливная проводка. Возникшая при трении металла искра воспламенила горючее. Руки сами, почти автоматически, стали быстро выполнять одну операцию за другой, чтобы не дать огню распространиться дальше. Вот уже перекрыт кран доступа горючего, убран на себя рычаг управления двигателем, выключены насосы подкачки и перекачки топлива, погашена избыточная скорость за счет набора высоты, нажата кнопка включения огнетушителя.

За эти секунды Уваров успел передать на аэродром о случившемся.

— Беру управление на себя, — сказал командир эскадрильи.

«Что ж, это его право», — подумал Стахов. Будь он сам старшим на самолете, он поступил бы точно так же.

Стахов опустил ручку и как-то сразу почувствовал себя беспомощным. Теперь было так тихо, что летчики, наверно, могли бы разговаривать друг с другом, не прибегая к переговорному устройству. Где-то глубоко внизу под плотными облаками плескалось бушующее море.

Уваров положил машину на крыло, пытаясь скольжением сорвать пламя, оно тотчас же исчезло. Но как только самолет пошел по прямой, огонь снова выбился из-под обшивки. Уваров еще раз применил скольжение. Это не помогло. Языки пламени стали ещё длиннее.

«А вдруг взрыв?»

Самолет между тем вышел из облачности — внизу по-прежнему простиралось море.

— Надо покидать машину, — сказал Уваров. — Катапультируйтесь, Стахов. А я пока передам на аэродром наши координаты.

— Чего мешкаете? — спокойно спросил летчика Уваров через минуту, видя, что тот медлит. И это спокойствие тотчас же передалось Стахову. Он потрогал под собой резиновую надувную лодку и положил руку на рычаг выстрела катапульты. Всё это было делом двух-трех секунд.

Однако что-то (может быть, это можно было назвать интуицией) удерживало Стахова. Ему казалось, что Уваров найдет выход даже из такого трудного положения.

Между тем самолет резко накренился и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, стал скользить вниз, к бушующим волнам. Стахова прижало к спинке сиденья. Он видел, как ветер срывал с гребней волн белую пену. «Не успею выпрыгнуть!» Сердце замерло, а на лбу выступил противный липкий пот.

«Теперь уже всё», — решил Стахов, но в это время самолет снова перешел в планирование.

Уваров все так же спокойно сидел в своем кресле.

Стахов снова посмотрел в перископ. Пламя больше не показывалось из-под обшивки.

— Почему не прыгнули? — послышался голос Уварова.

— Не успел.

Пламя могло снова показаться в любую минуту. Командир решил идти на риск. Он заметил в стороне, почти у самого горизонта, узенькую каменистую гряду. С высоты она была похожа на спину выплывшего на поверхность моря кита. Не раздумывая, Уваров направил туда самолет. Ему хотелось спасти машину, её уникальные приборы, и он был теперь всецело поглощен заботой о том, как посадить самолет на один из этих пустынных, затерянных среди волн островков, не пролететь мимо, не промазать при вынужденной посадке на фюзеляж.

Грозовая зона между тем осталась в стороне. С каждым километром слабее чувствовалось её дыхание. И вот, наконец, из-за низких лохматых туч выглянуло солнце, море заиграло тысячами ослепительных искорок.

Стахов так напряженно вглядывался вперед, что у него даже стучало в висках. Острова, теперь это хорошо было видно, образовались из окаменевшей лавы, намытой гальки и песка.

Для вынужденной посадки с убранными шасси был пригоден только один из всей гряды. Но и его длина вряд ли превышала триста метров. Впрочем, «пригоден» не то слово. Инструкция разрешала посадку с убранными шасси только на мягкий грунт, иначе мог произойти взрыв. Но у потерпевших аварию не было другого выхода.

Летчики постарались не упустить во время посадки ни одной мелочи: своевременно выключили все тумблеры, сняли с плечей ремни парашютов, открыли кабину и убрали перед самой землей щитки. Если самолет пролетит мимо острова и сядет на воду, они смогут быстро выбраться из кабины и надуть резиновые лодки.

…Удар при посадке был таким сильным, что Стахов стукнулся лбом о приборную доску и потерял сознание.

Когда он очнулся, то увидел, что лежит на камнях в нескольких метрах от самолета. На лбу мокрое полотенце.

Подошел Уваров. В руках он держал подшлемник с водой. Тряпкой служил смоченный в воде рукав от его нижней рубашки.

— Лежите, — сказал он почти шепотом, увидев, что Стахов намеревался подняться с ложа, устроенного из камней и разостланных парашютов. — Вставать нельзя. Сейчас я перевяжу вам голову.

Он окунул тряпку в воду, отжал её и осторожно подложил под затылок.

— Спасибо, — сказал Стахов, почувствовав вдруг прилив нежности к этому угловатому молчаливому человеку с седеющими висками, и сжал ему руку.

«Может быть, и отец мой был таким же, — почему-то подумал вдруг Стахов, — скромным, внимательным, сильным». Но Стахов не помнил отца. Отец погиб на фронте в сорок первом. Тогда Стахову было только два года.

— Сообщить на аэродром о месте посадки невозможно, — сказал Уваров. — Радиостанция вышла из строя. Но уверен, что нас уже и без этого давно ищут.

Стахов чуть приподнял голову и осмотрелся. Поверхность острова напоминала ему панцирь огромной черепахи — она была изрезана щелями, заполненными водой. На самом высоком месте торчал железный ржавый стержень. Это была труба — основание радиомачты, на которой когда-то крепился блок метеоприборов и автоматический радиопередатчик. Он задумался над тем, почему сняли автомат «робинзон» с этого острова. Моллюски и морские звезды, которых он увидел на берегу, навели его на мысль, что во время сильных штормов остров частично затопляется водой.

Правда, где-то он читал, что у островов, имеющих небольшие размеры и расположенных далеко от материков, максимальные приливы не превышают одного-полутора метров. Это успокаивало, но ненамного: прилив мог увеличиться и за счет шторма.

«Не случайно же отсюда убрали метеорологическое оборудование», — подумал Стахов.

— Если ветер повернет в сторону острова, волны слижут нас с этих камней в одно мгновение, — сказал он с грустной усмешкой.

— Постараемся быть похитрее волн, — ответил Уваров. — Снимем с самолета трос управления и привяжем его к железной трубе, что вмурована в камень. Думаю, она может служить надежным якорем, пока мы не снимемся… — Он вдруг бросился к воде

Стахов, забыв о боли, приподнялся со своего каменного ложа и стал смотреть ему вслед. Минут через десять Уваров вернулся, держа небольшую морскую черепаху.

— Вылезла на берег погреться на солнце. — И вдруг брови его сомкнулись: — Почему вы встали? Надо обработать рану на лбу. И вообще вам лучше немного полежать.

— Не беспокойтесь, товарищ капитан, чувствую себя вполне бодро. Да и обстановка для лежания неподходящая. Я люблю болеть с комфортом: чтобы тишина, белые простыни, цветы. Давайте-ка посмотрим, что можно сделать из вашей черепахи, учитывая, что у нас есть керосин и зажигалка.

С молчаливого согласия обоих они решили особенно не рассчитывать на сравнительно небольшой неприкосновенный запас питания, который находился на борту самолета, а использовать «подножный» корм. Ведь неизвестно, сколько им предстояло пробыть на острове.

Сняв один из многочисленных бачков, имевшихся на самолете, они сделали керосинку. Стахов принялся за приготовление супа.

Усердно пережевывая черепашье мясо, Уваров рассказывал о своих исследованиях на острове:

— Растительности нет никакой. Кое-где в углублениях камней скопилась дождевая вода. Её надо собрать немедленно. Питаться будем крабами, рыбой. Её можно наловить в запруды. Это я умею. Ну, а вы будете чинить радиостанцию, не так ли?

Вместо ответа Стахов вдруг засмеялся. Уваров испуганно посмотрел на старшего лейтенанта.

— Что с вами?

— Ничего. Продолжайте. Просто мне пришла в голову мысль, что мы похожи на Робинзона и Пятницу.

— Не совсем. Даниэль Дефо создал для них лучшие условия. На острове, где они жили, водилась всякая живность. Они ели жареное мясо, пили ключевую воду, молоко и даже вино, питались сочными фруктами. И вообще жили, как на курорте. Ну, да не будем отчаиваться. Мы же люди другой формации. И то, что было бы не по плечу Робинзону… — он не договорил и поднялся с места.

Стахов тоже встал, стараясь не морщиться от боли.

— Надо укрепить самолет, — сказал Уваров, кинув быстрый взгляд на товарища. — Я буду снимать с самолета трос. А вы всё-таки полежите. Это не просьба, а приказ.

— Слушаюсь, — ответил Стахов. — Только разрешите мне сначала собрать из щелей в камнях дождевую воду.

— Да, это надо сделать засветло. Возьмите шприц для промывки двигателей, им будет очень удобно работать.

Лишь поздно ночью смертельно усталые летчики позволили себе отдохнуть.

Суровую решимость выражало осунувшееся лицо Уварова, когда он сел в кресло и закрыл фонарь. Как командир, он решил первым нести вахту. Шум прибоя теперь доносился слабее. Вода к этому времени заметно поднялась. Волны перехлестывали через каменный барьер и докатывались чуть ли не до самолета.

Первая ночь на острове прошла без происшествий. Когда Стахов проснулся, в кабине было светло, стекла приборов ярко блестели на солнце.

По берегу в засученных по колено брюках и без рубашки бродил Уваров. Вид у него был удрученный — в сделанные им запруды не попало ни одной рыбы.

Стахов выбрался из кабины. С отшлифованных волнами скал каскадами спадала в море вода — отлив ещё продолжался.

Обойдя остров, он нашел на рифе, вдававшемся в море, колонию ракушек самых различных размеров и окрасок.

Стахов присел на корточки перед бирюзовой раковиной. «На безрыбье и рак рыба, — подумал Стахов. — Во всяком случае, это будет некоторым дополнением к нашим галетам и шоколаду».

Наскоро позавтракав содержимым ракушек, они принялись за работу, Стахов стал ремонтировать радиоаппаратуру, а Уваров продолжал крепить самолет и, чтобы утяжелить машину, заливал баки, из которых выработалось горючее, водой.

Нелегко было Стахову найти неисправность. По ходу работы он вспоминал премудрости радиотехники, которую изучал в своё время в школьном кружке, а потом в военном училище. Он разбирал один узел за другим, соединяя контакт за контактом.

Время от времени к нему подходил Уваров. Его скуластое лицо было мокрым от пота. Спрашивал своим глуховатым голосом, как идет дело, не нужна ли помощь.

Стахов отмалчивался.

Уваров кивал головой и снова брался за работу. Стахов заметил — Уваров очень устал, но не подавал виду, даже улыбался. Ему это было нелегко, если учесть, что улыбался он вообще очень редко — уголками губ или глазами.

…Несколько часов пролетели, как одно мгновение. Стахов позволил себе передышку, чтобы немного размять онемевшие от неловкого сидения ноги. И тут он увидел, что остров уменьшился в размерах. Волны с грохотом обрушивались на каменистые берега, всё ближе и ближе подбираясь к самолету. Пена срывалась с гребней волн и перелетала через фюзеляж. Взгляд старшего лейтенанта невольно упал на часы. Без четверти три. Он поднял голову — всё небо на горизонте было закрыто тяжелыми тучами. Они надвигались на остров.

Стахов бросился помогать Уварову, таскавшему к самолету крупные камни. Они не прекратили работу и тогда, когда над островом разразился ливень. Только подобравшаяся к самолету вода заставила их забраться в кабину. Для большей надежности они загерметизировали её.

Скоро сделалось темно, как ночью. Волны время от времени стали перекатываться через самолет. Он то и дело сотрясался от ударов.

— Не снесет нас в море? — спросил Стахов. — Нет ничего глупее, чем погибнуть так нелепо.

— Не должно. Мы крепко зацепились за камни. Впрочем, всё будет зависеть от того, сколько продлится шторм.

Всю эту ночь летчики не сомкнули глаз. Иногда они, подловив момент, когда очередная волна, только что разбившись о самолет, катилась дальше, на секунду открывали кабину, чтобы «хлебнуть» свежего воздуха.

К утру море стало утихать. Вода вокруг «спарки» уже не бурлила так сильно. У Стахова зародилась маленькая надежда на благополучный исход. Он теперь уже меньше прислушивался к каждому треску в самолете, реже озирался вокруг, освещая карманным фонариком обшивку кабины.

— Как думаете, командир, ищут нас? — спросил Стахов Уварова, когда стало совсем светло.

— Я в этом не сомневаюсь! — быстро ответил тот. — Думаю, что нам недолго уже осталось здесь загорать.

Стахову сделалось стыдно за свой вопрос. Он замолчал и взялся за дело. Сначала очистил стекла кабины от грязи и ила, а затем снова принялся за починку радиоаппаратуры. Наконец первая неисправность была устранена. В приемнике послышались голоса людей, потом музыка. Музыка наполнила его сердце тихой грустью о доме, о товарищах, с которыми он был не очень-то дружен раньше.

Приемник как-то связывал их с внешним миром. Ежевечерне, забравшись в кабину, они на несколько минут включали приемник, чтоб послушать последние областные известия. Включать чаще нельзя — энергия аккумуляторов была на исходе.

Однажды они услышали сообщение, которое сильно взволновало их. Потерпевший аварию сейнер был взят на буксир и успешно выведен из опасной зоны. На берегу в населенных пунктах своевременно приняты все необходимые меры предосторожности. Жертв нет. Всё ценное вывезено из зоны затопления. Но об Уварове и Стахове — ни слова.

— Либо считают нас погибшими, либо ищут, — сказал Стахов.

— Ищут. Не сомневаюсь, — ответил Уваров.

После этого сообщения они долго сидели молча, каждый думал о своем.

…Прошла неделя. Рана на лбу Стахова уже зажила, и он всё свободное время посвящал поискам пищи. Дело это было не простое: море кишело рыбой, раками, моллюсками, но поймать их голыми руками никак не удавалось.

И тогда летчики решили заняться подводной охотой.

Стахову уже приходилось во время отпуска плавать под водой и нырять с маской и дыхательной трубкой, однако о подводной охоте у него были самые смутные представления. Уваров же подводным спортом и вовсе никогда не занимался. Но тем не менее они, не откладывая дела в долгий ящик, с жаром взялись мастерить нужное снаряжение. Не умирать же им было с голоду.

Из рулевой тяги сделали гарпун, из очков — подобие маски, для этого пришлось заделать в них дырочки для воздуха стеарином, которым была залита коробка с бортпайком. Гофрированная трубка от кислородной маски должна была заменить летчикам дыхательную.

Маленький островок оказался огромной горой, уходящей своим основанием в неведомые глубины моря. Стахову даже жутко сделалось, когда он повис над темневшей внизу бездной.

Летчик поплыл к рифу. Здесь подводные берега были более отлогими, со множеством расселин, из которых тянулись темно-зеленые водоросли. На фоне темнеющей воды виднелись стаи мелких серебристых рыбешек. Бить их острогой — что стрелять из пушки по воробьям.

Целых пятнадцать минут пробыл Стахов в студеной воде, но ни одной рыбы не подстрелил. Они уплывали раньше, чем он приближался к ним со своим гарпуном.

Выбираясь на берег, он увидел камни, облепленные темными двухстворчатыми продолговатыми раковинами. Это были съедобные моллюски мидии. Ну что ж, это тоже пища.

Не повезло и Уварову, впервые спустившемуся в подводное царство. Он был так потрясен всем увиденным, что забыл об охоте. А потом потерял гарпун. Пришлось делать новый. На этот раз Уваров вместо алюминиевой трубки взял железную. Гарпун из неё получился увесистым, а стало быть, обладал и большей пробивной силой. Наконечник для гарпуна он сделал из трехгранного напильника, а к другому концу привязал длинный, тонкий и довольно прочный электропровод.

Наконец повезло. Дважды уже они добывали к обеду жирных бычков. А один раз попался крупный морской окунь.

А жизнь шла своим чередом. Ежедневно Стахов возился с передатчиком. Должен же он заставить его заговорить. Перебирая контакт за контактом, летчики всё-таки обнаружили неисправность в аппарате. И вот в эфир полетели радиограммы. Одна, вторая, третья. Ответа не было. Значит, их не слышат. Удивляться было нечему: «садились» аккумуляторы.

«Надо поскорее убираться отсюда, пока мы совсем не ослабли, — подумал Стахов впервые за всё время. — Даже на аварийных резиновых лодках. Надо плыть, плыть и плыть, пока не доберемся до трассы, где ходят суда. Бортового пайка, конечно, может не хватить. Ну что ж, будем питаться планктоном, как питался француз Бомбар, который провел в океане на обыкновенной надувной резиновой лодке более шестидесяти суток.

Он поделился своими мыслями с Уваровым.

— Бомбар вылавливал планктон мелкой сеткой и пил в небольших дозах морскую воду, — сказал Стахов. — Мы воспользуемся для ловли планктона парашютом.

— Здесь нас найдут быстрее, — ответил Уваров. — Да и самолет покидать не хотелось бы.

— А если нас уже не ищут?

— Ищут, Юра. Обязательно ищут. Но как помочь поискам? Мне вот пришла в голову мысль: пока ещё аккумуляторы не «сели» окончательно, попробовать связаться с землей через ионосферу. В этом случае должна значительно увеличиться дальность передачи.

Решили дождаться двух часов ночи. В это время на земле снижалась интенсивность радиопередач и увеличивались шансы на то, что их услышат.

Но это не понадобилось.

В полдень издалека донесся рокот мотора. Летчики встрепенулись, подняли головы и увидели в стороне летевший над самой водой вертолет. Нужно было чем-то привлечь внимание пилота. Но как это сделать? Уваров стал раздеваться. Он привязал нижнюю рубашку к гарпуну и начал размахивать ею.

Вертолет продолжал лететь стороной.

Стахов предложил Уварову облить рубашку керосином и поджечь. Через минуту клубы черного дыма поднялись над островком.

Вертолет развернулся и стал приближаться. Вот он повис над островом. Дверь откинулась, и вниз упала веревочная лестница.