Утром следующего дня в кабинет Брянцева неожиданно ворвался Неверов. Нарушая все служебные каноны, он еще от порога буквально выпалил подполковнику:

— Вы, конечно, слышали, товарищ подполковник? Его убили…

Брянцев ничего не понимал. Изменив своей многолетней привычке начинать рабочий день с посещения дежурной части, сегодня он был не в курсе событий. Кроме того, ум его был поглощен «делом Пустаевой».

Его интересовал подполковник в отставке Задоров, у которого ровно полгода назад умерла жена, смерти которой Пустаева тогда обрадовалась: «Наконец-то».

Что, собственно, они знали о Задорове? А ведь он вполне мог подойти на роль «доброго старичка», а его Ольга Николаевна — на «заковыку».

Подумав так, Брянцев еще вчера принял решение негласно разведать о Задорове все, что возможно, ведь суждения Бурлакова: «рохля» и Инны Яковлевны: «Если бы и знал, — перетерпел бы…» были слишком поверхностными.

Вспомнив, что во времена «застоя» сотрудники милиции хорошо обеспечивались жильем, Брянцев сообразил, что почти во всех многоквартирных домах города должны проживать сотрудники милиции и отделов внутренних дел. Он навел справки и вскоре выяснилось, что в доме двадцать четыре по проспекту 50 лет Октября живет не один, а даже два сотрудника их райотдела. При этом один из них, старший лейтенант Крупнов, в одном подъезде с Задоровым.

Это была удача. И тут врывается Неверов с сообщением об убийстве Бубнова. Новость была действительно из ряда вон выходящая — убит следователь.

Сначала на ум ему пришло, что, чего доброго, на него же и «повесят» еще и это преступление, но тут же сообразил: раз ему до этого не звонили, раз его не вызывал начальник, значит, тот все еще держит свое обещание: «освобождаю от всех других дел». Это соображение его несколько успокоило. Однако, сам по себе факт заставил задуматься: а не продолжение ли это «дела Пустаевой»?

— При каких обстоятельствах?

— В подъезде, ударом ножа или колющим предметом под ребро, когда он уходил не то от невесты, не то от любовницы.

— Версии?

— На почве ревности. Арестован давний ухажер этой дамочки. Она утверждает, что тот давно уже грозил убить и ее, и Бубнова.

— А что по этому поводу думаете?

— Боюсь даже думать, а говорить — тем более.

— И все же.

— Бубнов начал «копать» под Шапкиных… Нас пустил по следу Нины Алексеевны, а сам без всякой оперативной подготовки начал допрашивать сотрудников банка, в том числе его личную секретаршу — Верочку. Результат получил мизерный, а вы знаете, как чувствительны эти «новые русские» ко всему, что касается их, так называемой чести, достоинства и прочего «имиджа». И вот…

— Кто ведет дело?

— Следователь областной прокуратуры Михайлов.

— Это его версия: убийство из ревности?

— Его.

— Кто из наших включен в бригаду Михайлова?

— На меня с моими стажерами «повесили» и это дело, — уныло ответил Неверов.

— И чего же ты хочешь от меня? — переходя на «ты», спросил Брянцев.

— Пришел посоветоваться, как быть…

Брянцев на мгновение задумался. Потом опять нахмурился и сказал:

— Советую тебе старательно выполнять все указания следователя, ведущего дело, по крайней мере, не ты в ответе будешь за результаты. Что же касается Шапкина, то учти: мне с ним и раньше приходилось сталкиваться. Человек этот коварен, изворотлив и осторожен. И хотя, может быть, он и причастен к убийству Бубнова, но уверен: ни одного мало-мальски надежного факта против себя вам не даст.

Сразу после ухода Неверова явился Крупнов. Он весьма безуспешно пытался придать своему лицу, похожему на крысиную мордочку, выражение спокойной уверенности и значительности.

Зачем понадобилась Брянцеву «характеристика» на Задорова, — это, понятно, Крупнова не касалось. Главное для него состояло в том, что она понадобилась, и дать ее подполковник доверил ему, Крупнову.

Это означало многое, может быть, даже продвижение по службе… Поэтому в его бегающих глазах-бусинках (Брянцев не любил людей с такими глазами) постоянно вспыхивали огоньки самодовольства.

— Ну? — сухо спросил Брянцев.

— Странный человек этот Задоров…

— Чем же он «странный»?

— Поведением, естественно, — глаза-бусинки беспокойно бегали. — У нас, товарищ подполковник, дом большой — шесть подъездов. А наши два — первый и второй — отделяются от остальных разным уровнем высоты и деревьями, палисадниками. От дорог тоже палисадником и березами. Получается отдельный дворик. Вроде бы и немного — всего два подъезда, а людей без определенных занятий, или, как у нас принято говорить, «бозовцев», — порядочно. Тут и пенсионеры, безработные мужики и просто бездельники. Вот они и табунятся в этом дворике с раннего утра и до ночи. Режутся в карты, клянчат в долг без отдачи. Соберут на бутылку, и пошло-поехало: вспоминают былое, ругают правительство, рассуждают обо всем. А Задоров компании с ними не водит. А как умерла у него жена — вовсе затворником стал. Носа на улицу не показывает. Сидит один в трехкомнатной. Что думает — неизвестно, что делает — тоже. Все люди как люди, хорошие или плохие, а на виду. Он же особняком. Вот я и говорю: странный.

— Может быть, смерть жены переживает?

— Переживает. Это точно. Женщины наши во дворе говорят — до сих пор кое-когда плачет — заговорят с ним о покойнице, а у него сразу голос задрожит, махнет рукой и к себе уйдет. Но и это еще не факт, товарищ подполковник. Как вот вы оцениваете такой случай, который я наблюдал лично… — Круглые глаза Крупнова блеснули торжествующим огоньком. Он решил выбросить свой главный козырь, доказывающий его наблюдательность и проницательность тоже. — Получилось так, поругался я с женой. Ну, знаете, жизнь-то теперь не легкая. А ей хочется и то, и другое. Начала укорять, мол, другие-то могут, а ты? А я, и правда, товарищ подполковник, только в духе закона и порядка… Ну, я и ответил ей. Слово за слово и, в общем, поругались. Расстроился я и вышел на балкон прохладиться. Сижу, о Марусе своей думаю. А ночь, товарищ подполковник, просто чудесная. Тихо. Небо усыпано звездами. От леса тянет прохладой. Стал я успокаиваться. И вдруг слышу, дверь нашего подъезда хлопнула. Смотрю, а это старина Задоров вышел. Стук, стук палочкой и на дорогу. А там, оказывается, машина с погашенными огнями. Хлопнула дверца, вспыхнули фары и все — уехал наш безутешный в сторону улицы Металлургов. Как это понимать, товарищ подполковник?

— Когда это случилось? — не отвечая на вопрос, спросил Брянцев.

— Да позавчера. Двадцать второго мая, близко к полуночи. Информация была важной, но Брянцев решил не показывать вида. Увидев, что он так и не поразил подполковника загадочным фактом, Крупнов вроде бы полинял, сник.

— А так, — продолжал он уже без особого энтузиазма, — человек он тихий, во время войны был военным летчиком, имеет четыре ордена, в том числе три «Отечественной войны».

Теперь Брянцев уже почти не сомневался, что человек с палочкой, о котором рассказала Сереже Масленникову жительница того самого дома, около которого убийца Пустаевой раздавил ее золотые часики, никто иной, как «рохля» Задоров.

Брянцеву предстояло обдумать свои дальнейшие действия. «Брать» Задорова, предъявлять ему обвинение, было, пожалуй, преждевременно — свидетельская база еще слабовата, да и улики были косвенными. Надо было еще работать, работать… Стоило, конечно, и лично встретиться с ним, ну, скажем, под флагом: к нам поступили многочисленные жалобы на врача Пустаеву и вот… Да и с Ниной Алексеевной Шапкиной надо побеседовать, слова завещания довольно определенно указывают на то, что она «знает» о грехе подруги. В чем он состоит?

От размышлений его оторвал телефонный звонок. Звонила жена:

— Докладываю, товарищ подполковник, — пошутила она, — что сегодня вам стукнуло шестьдесят… — и она рассмеялась. — Эх ты, сыщик, сыщик… Такую дату у себя под носом просмотрел. Я еще утром поняла: забыл, напрочь забыл… Будь добреньким, уж хоть сегодня приди с работы вовремя. Хорошо?

У Брянцева появился предательский комок в горле. Он подумал: «А если бы у меня «залечили» мою Любушку… Что тогда?» И, пересиливая свою мгновенную слабость, ответил:

— Хорошо…