Удача вцепилась в меня прямо-таки хищно — мне везло в подглядывании и подслушивании. «Лучше бы наткнуться на клад или выиграть кругосветный круиз», — привередничала я. Но прием заказов не производился.

Утром Варвара почти час отбивалась по телефону от Виталия Кропотова — отказывалась от свидания. Не знаю, какие биохимические процессы происходят в мозгу Виктора Николаевича Измайлова, но их высокое качество потрясает. Он посоветовал Борису Юрьеву, не мудрствуя лукаво, подкатиться к девушке вчера вечером после лекций. Неужели напористый лейтенант настолько убедителен в роли обольстителя, что Линева решилась перевести дурашку Виталика в запасные? И почему Измайлов настаивал именно на грубоватых ухаживаниях Бориса? Чего я не рассмотрела, не поняла в Варваре? На минуту во мне вспыхнул костерок женской солидарности: Вик слишком хорошо разбирался в девицах, оставить бы его с носом. Может, Варвара держит Кропотова на расстоянии, потому что он ей дорог? Знает красавица, что верный признак дешевки — торопливость.

Потом я остыла золой и принялась изображать наркоманку, которая к вечеру обязательно потеряет человеческий облик. Через четыре дня я освобождала угол, и был шанс, что Варварина бдительность в отношениях с принявшим дозу отрезанным ломтем притупится.

— Варя, — сердито буркнула я, обращаясь к ней, — твой Айболит не желает улучшить материальное положение? У меня жуткая депрессуха, ее одной таблеткой не снять. После обеда приму последнюю пару.

— Быстро прогрессируешь. Помогают таблетки? — ласково улыбнулась Варвара.

— Сразу ощущается, что «доктор прописал». Классное лекарство. Кстати, мне бы в запас его, а то скоро уезжать.

— Сделаем, Поля, не напрягайся.

— Сегодня?

— Послезавтра.

— Сдурела?

— Да не бушуй ты, я не палач, найду чем заменить. Спасибо скажешь.

— Ловлю на слове, знахарка.

Она ушла в универ. Я подняла с пола газету бесплатных объявлений. Варвара сгоняла за ней к открытию киоска, прочитала оглавление, уверенно отыскала нужную страницу, победно воскликнула:

«Наконец-то!» И снова сложила. Но в возбуждении подчеркнула ногтем искомый текст. Я обошлась бы и без ее подсказки. Запомнила: она трижды перелистнула после середины и уперлась пальцем в начало последней колонки. У меня сложилось впечатление, что Варвара любовалась собственным объявлением. Однако полковник Измайлов прозорливо велит мне оставлять свои впечатления при себе. Прав, как обычно. Газетный призыв гласил: «Требуется бригада квалифицированных строителей и специалист по разбивке парков. Трофимова».

Я была заинтригована. «Наша» ли это Трофимова? Если да, то почему Линева ждала, когда мать Леши обнародует потребность в строителях? Зачем мадам Трофимовой специалист по ландшафтам?

Родового поместья для полного счастья — не хватает? Бормоча: «Совсем оборзели, сколько же надо наворовать», я набрала указанный номер.

— Здравствуйте. Мой отец восстанавливал зеленые насаждения практически во всех сохранившихся усадьбах. У него своя команда натасканных помощников и обширные связи в питомниках, вплоть до канадских. Он поручил мне выяснить, что вы хотите. Нет, сам он очень занят.

Если предварительные сведения его заинтересуют, он с вами свяжется.

Я осторожничала. Лешина маман показалась мне дамой, которая гордится не потраченными, а сэкономленными на отборных профессионалах деньгами. Потому что никогда не нищенствовала.

— Наша дача расположена в роще, этакие стихийно выросшие березы и осины, — сказал неплохо поставленный женский голосе, который я вряд ли бы узнала. — Роща — остров, ее охватывают две дороги. Мы получили разрешение владеть ею как участком. Сломаем забор вокруг построек, обнесем свою земельную собственность новым. Тогда и понадобится ваш батюшка.

— Будете вырубать деревья или побережете природу?

— Жаль багряных осинок. Но мнение специалиста учтем.

— И каков размер будущего парка?

— Ориентировочно круг радиусом полтора километра.

Я подавила присвист. Как-никак притворялась дочерью аса от озеленения.

— Вообще-то не папин размах, но он и маленькие площади стильно облагораживает. Художник научен удовлетворять творческие прихоти. До свидания.

Она не заговорила об оплате — уровень. Но все-таки слегка поволновалась:

— Мы заинтересованы и в консультации, и в рекомендациях. Парк не велик, но ведь он частный, не общественный…

«Тебя только пусти в общественный парк, мигом приватизируешь, выделив самый неказистый кусок на отшибе для прогулок инвалидов, чтобы заполучить налоговые льготы, — подумала я. — Ишь, как легко роща на бумаге превратилась в непахотную пустошь или проселочную дорогу. Факиры, елки. Им без промахов фокусы удаются».

Однако упомянутый радиус меня раззадорил. Получалось, что дача, на которую пыталась проникнуть Варвара, притулилась с самого края березово-осинового оазиса. Идея, будто у Леши Трофимова среди дерев есть сторожка или землянка, растворила мое здравомыслие без осадка. Я даже не уговаривала себя подышать кислородом или возликовать от пестрого осеннего пейзажа. Просто двинулась на поиски убежища вновь «запропастившегося» Леши. Логика в рассуждениях, конечно, скромно присутствовала. Потрясенный гибелью Зины, Трофимов на моих глазах дважды забредал к Линевой за наркотиками и пропадал из дома. Варвара кинулась за ним на дачу в четыре утра, значит, хотя бы о направлении имела представление. Леша скрывал свое пристрастие от окружающих ради грядущей карьеры, следовательно, взлетал и падал в одиночестве. «Доля вероятности лучше ее полного отсутствия», — сказала я вслух, взбираясь на платформу. И купила билет «туда — обратно».

В пути меня поглотили воспоминания. Иногда в их утробе бывает страшно и противно, иногда спокойно и приятно.

На сей раз я чувствовала нечто среднее — то ли неполноценную тоску, то ли ущербную радость. Недавно мне довелось спросить у мамы: «Почему ты обращаешься к детству редко, а я часто? Неловко бывает. Ляпну в запале что-нибудь про шесть лет, люди зевают». — «Потому что тебе всего двадцать пять, — засмеялась мама. — К моему возрасту память обращается к сорока. Но тогда зевать будут не старые, а молодые». Она способна внушить, что я одна из многих, что ничего сверхъестественного со мной не происходит. Случается, я за это на нее злюсь. Но «ближе к теме».

В свой безмятежный первый десяток я прочитала рассказ американского писателя о женщине, которая получает дивиденды с акций городского парка. И хватает этой суммы лишь на пачку сигарет.

Бедняжка очень мается. Почему ее отец, жадное мурло, при закладке аллей и газонов купил так мало самых дешевых акций? А когда в парке заработали аттракционы и расцвела торговлишка, разобиделся на рок? Почему она не может избавиться от бесполезных бумажек и годами таскается за двумя долларами?

Но не психологические проблемы всколыхнули меня тогда. Возможность что-то где-то получать, тунеядствуя, в советском смысле слова, была невероятно привлекательной. Позже Виктор Николаевич Измайлов назвал мои попытки не зависеть от вывихов начальства и сограждан буржуазными замашками и добавил: «Они тебе идут». Мне повезло с полковником.

«С полковником… Ком… Ком», — отдалось эхом в затылке. Я долго шла по не исследованной в прошлый раз дороге — справа потертая щетка леса, впереди и сзади повороты. Заметила свежую колею, свернувшую в рощу, добрела по ней до широкого, глубокого и короткого оврага.

Или тут когда-то экскаватором почву рыли, а потом склоны поросли травой? Не важно. В яму спихнули белую «шестерку», закидали чем попало сверху, и она стояла на дне, будто гроб. «Могильщики в близлежащий карьер за песком на самосвале погнали», — храбро предположила я, сразу же струсила и обратилась сама к себе:

— Тебя либо вынесло на орудие убийства Зины Красновой, либо деревенские угонщики спрятали машину от участкового.

Меня не устраивала случайная встреча и с одним «совершенно озверевшим носорогом», не то что с несколькими.

Однажды мой бывший муж из русского новья привел в коттедж громадную белую собаку со складчатой приплюснутой мордой, на которой черная мочка носа смотрелась острым выступом. Зато тело у пса было идеальным — соразмерное, гладкое, и мускулы играли, как у чемпиона мира по бодибилдингу.

— Полин, он башку опустил возле калитки, а пьяный прохожий остановился и давай дифирамбы петь, мол, совершенство. Этот голову поднял и уставился на восхищенного зрителя. Мужик охнул, перекрестился и удалился галопом.

— А порода у сей прелести есть? Не о родословной спрашиваю.

— Боксер-альбинос. У него отец побеждает на всех выставках, правда.

— И не таких отцов матери-шлюхи обдуривали.

— Поля!

— Нравится он мне, нравится. Сколько ему?

— Пять месяцев, подрощенный, привитый…

Я пошатнулась. В год кобель беззвучно обещал сравняться ростом с пони. В сущности, на боксера он не походил. Чудовищный бульдог — мутант, это вернее.

Мы нарекли его Арчибальдом. Характер у пса тоже был бульдожий. Он спал сутками, но стоило приблизиться чужому, молниеносно вскакивал, дыбил шерсть ершиком на линии позвоночника и молча щелкал зубами. Держа нарушителя мертвой хваткой, Арчи поднимал на нас печальные бархатные глаза: «Рвать или опять отнимете?» Отнимали, разлив ледяной водой. Как-то мужу захотелось поиграть с «белочкой» в футбол. Минут пятнадцать пес стоял, не шевелясь, и с тревогой наблюдал за взбесившимся хозяином. И еще пятнадцать минут — исподлобья без тревоги. Я поехидничала и ушла в дом. Через пять минут ворвался мой центрфорвард — кроссовки, куртка, брюки в клочья, на щеке бордовые царапины от когтей. Следом за ним, повиливая всей задней частью туловища, с мячиком в слюнявой пасти несся шальной от удовольствия Арчи. С тех пор на калитке красовалась солидная табличка:

«Осторожно, во дворе совершенно озверевший носорог». А мы называли «озверевшим носорогом» всякого неуравновешенного, опасного человека.

Со своеобразной автостоянки я улепетывала, не чуя под собой ног. Удалившись в глубь рощи, не слишком добросовестно поискала шалаш Трофимова и с облегчением ринулась к просвету между стволами.

В городе я сразу направилась к Измайлову. Дважды повторила свой рассказ, опустив литературные и кинологические подробности.

— Вик, мне нужно было окопаться какой-нибудь палкой, замаскироваться ветками и караулить преступников, — запоздало сообразила я.

Измайлов представил себе процесс, изменился в лице и одобрил уже содеянное:

— Не нужно. Ты правильно поступила, детка.

— Но, милый, на объявление Трофимовой наверняка откликнулась прорва мастеров. Завтра они заполонят рощу и увидят машину.; Значит, сегодня ее надлежит спрятать.

— Разумно. А если не спрячут?

— Проверить?

Измайлов погрозил мне пальцем.

— Поля, мы с Балковым большие мальчики и возьмем проверку на себя. Кстати, готово заключение по твоим таблеткам. Ты приобрела ту самую гадость, которую употребляла Краснова и, похоже, Трофимов. Ступай, передохни, напутешествовалась.

Я взялась за ручку двери и оглянулась:

— Вик, Леша угробил Зину? «Шестерка» в семейных владениях — это улика против него?

— Возможно. Ты сильно растерялась, номер не запомнила.

— Обижаешь. Сняты номерные знаки.

Я люблю Измайлова классически, то есть не поймешь, за что. Но иногда на экране наших отношений появляется стоп-кадр, и на секунду приходит понимание, которое нельзя выразить ничем.

Это снова случилось. Полковник встал, подошел ко мне и, не распуская рук, тихо, серьезно сказал:

— Извини, пожалуйста. Спасибо тебе.

* * *

Передохни… Не выйдет, пока не переговорю с Вешковой. Юра просил не трепаться о нем, но вдруг Лилия Петровна сама проявит инициативу? Не будь он Загорским, я бы твердила себе: «Наркоман — пожизненный диагноз. Они патологически лживы, оторваны от реальности, не отвечают за свои выражения и поступки, свыкаются с собственной смертью, у них мозги набекрень…» Но сочетание Юриной фамилии и предсказания:

«Меня убьют наркотиками» было чересчур тревожным. Кроме того, словечко «это» со вчерашнего вечера, будто ватой, забило мне уши. Необходимо было выяснить, приходил ли он к Вешковой и намерена ли она что-то предпринять, пока Юру Загорского снова не затянула героиновая трясина. Как он сказал? «Я, это, торчал от того, что „героин“ и „герой“ однокоренные слова».

Лилия Петровна, как всегда, была не очень приветлива. И занята по горло. Ей снова предстояло куда-то бежать, где-то выступать, ломать чью-то косность и обращать кого-то в свою веру.

— Я заглянула спросить, получили ли вы международный гранд.

— Нет, Полина, но положенный срок рассмотрения заявки не истек.

— А на создание реабилитационного загородного центра благотворительные средства предусмотрены? Помните, вы рассказывали — если помещать туда наркоманов на несколько лет, процент излеченных резко возрастает?

— Тоже нет — центр дело дорогое. За него еще надо биться с чиновниками и растрясать спонсоров. Но у меня есть кое-какие наметки…

Кто бы сомневался. Однако, похоже, Вешковой было не до Юры. Она вскочила и стала сдирать с себя белый халат.

Женщина-стайер.

— Лилия Петровна, — решила добиться своего я, — Юра Загорский, к примеру, обойдется без этого центра?

— Давайте покурим, — неожиданно предложила она.

Но, куря, умудрилась переобуться, причесаться, покрасить ногти быстросохнущим бледным лаком. И, разумеется, произнести монолог.

Мальчик заглядывал к ней сегодня, принес устав, но она убегала на совещание, поэтому они успели лишь поздороваться. Юра «накушался», его желания преодолеть зависимость хватило бы на десятерых. Кололся он всего полтора года, а в последнее время вбил себе в голову, что вот-вот увидится с матерью и обязан быть в форме. То есть состояние мальчика Вешкову устраивало. Ее сердил Загорский-старший. Шесть месяцев назад Вениамин Кузьмич привел сына сдавать анализы на СПИД. Вируса в крови не обнаружили. Родитель был откровенен, внимал медицинским указаниям и горестно молил: «Только не официальный наркоучет. Я знаю, как у нас соблюдается конфиденциальность и чего стоит анонимность, только не учет…» Лилия Петровна переквалифицировалась в нарколога. Оформляя «Надежду», старший Загорский изводил Вешкову беспрерывными телефонными звонками и нудными разглагольствованиями. Живущая в быстром темпе, Лилия Петровна с трудом это выдерживала. Но сейчас, когда Вениамин Кузьмич ни с того ни с сего сделался высокомерен, она расстроилась.

— Я не нуждаюсь в его благодарности, Полина, — горячилась Вешкова. — У меня полно хлопот. Я отдала Юре все возможное — время, энергию. Но вы правильно заметили, реабилитируется парнишка в домашних условиях, сорваться легче легкого, нельзя прекращать контакты. А Загорский-папа вообразил, что дальше сам справится. Между нами, не у всех родителей дети становятся наркоманами, не заноситься бы Вениамину Кузьмичу.

— Лилия Петровна, ему хочется, что называется, избавиться от свидетелей.

Вы видели его униженным, раздавленным. Бывают такие люди: когда плохо, напролом лезут за помощью; когда хорошо, не узнают вчерашнего помощника на улице.

— Мне тоже много чего хочется, — сообщила Вешкова. — Полина, я опаздываю.

— Секунду! С чего вдруг Юра «заболел» матерью?

— Не вдруг. Он всегда тосковал по ней. Тоска — то, за что я его поддела, чтобы вытащить. А месяц назад он нашел ее фотографию. Вы не представляете, сколько он упустил на игле. Постепенно возвращается к интеллектуальной и прочей деятельности. Но еще долго будет неадекватен. Ему предстоит вспоминать, жалеть, раскаиваться, плакать. Не прав Вениамин Кузьмич, один он через муки сына не проведет.

Последнюю фразу она произнесла в своей обычной прохладно-отстраненной манере, и я вновь ощутила себя стоящей на ветру. Поэтому простилась со своим раздражителем без сожаления. И забористых проклятий полковника Измайлова в адрес сыщиков-любителей не вспомнила. А зря.

Если честно, меня устраивало то, что Юра просто неадекватен. Я ничего путного не могла для него сделать, но беспокойство торчало во мне гвоздем, и я постоянно ранилась. Лилия Петровна словно гвоздь вбила… Я не успела упорядочить свои разномастные мысли, раздался телефонный звонок. Непривычно взволнованная Варвара интересовалась, не смотаюсь ли я из квартиры. Но я слишком устала для шевелений.

— Отрубаюсь, — сказала я.

— Подожди минутку! — воскликнула Линева.

— Это сильнее меня.

— Подожди!

Видимо, она связывалась со мной из автомата на углу, потому что очень скоро поднялась, прислонила меня к стене прихожей возле аппарата и попросила:

— Поль, чтобы отвязаться от Виталия, я позволила ему позвонить вечером и не исключила, что позову в гости. Скажи потверже и связно, будто к тебе родичи из Орла приперлись.

— Связно не получится. Мне надо рухнуть.

— Рухнешь, рухнешь, крепись.

Подоспели переговоры с Кропотовым. Варвара коротко бросила в трубку:

— Пардон, Виталик, мне Поля все планы порушила, перенесем встречу на завтра-послезавтра.

Я подтвердила наличие в доме нескольких нетрезвых провинциалов. Виталий сник, даже бодриться не пытался.

Вероломная Линева еще раз вскользь пообещала ему рандеву, которое не сорвут и ее собственные мама с папой. Парню ничего не оставалось, кроме как согласиться. Я не стала дожидаться окончания болтовни. Упала на свой диван в одежде и замерла, мол, до утра пушкой не разбудишь. К моему изумлению, Варвара снова ушла, не выключив свет. Я протомилась с полчаса и только собралась взять книгу, как открылась дверь, и баритон Бориса Юрьева посулил Варюше приятный вечер. Меня бросило в жар, в самое пекло растерянности. Поленилась выбраться на улицу и неизбежно испорчу лейтенанту игру.

— Подружка? — спросил про меня Борис бередящим душу тоном неврастеника.

— Не грузись, она «колес» наглоталась. Это отключка, плавно переходящая в крепкий длительный сон, — пояснила Варвара.

— Модное состояние, — фальшиво рассмеялся Борис.

Будет жаловаться полковнику, что я своим присутствием гашу его трудовой энтузиазм и создаю нетерпимую обстановку. Предупреждать надо. Теперь пусть расхлебывает.

До чего же мужчины разные. Юрьев и Линева накрывали на стол в комнате. Но если Виталий недавно норовил избавить Варю от лишнего движения, то Борис ее не щадил: «Варенька, подай, нарежь, поставь, принеси, вскипяти…» Когда она понеслась к соседке за солью, этот садист больно ущипнул меня за бок и обозвал «помехой чертовой». Я скрипнула:

«Дурак». Потом ловко стянула с тарелки кусок сыра. Не ела ведь ничего, обошлась чашкой кофе на завтрак.

— Не вздумай чавкать, — пригрозил Юрьев.

Вернулась Варвара. Они пили ароматный коньяк и закусывали. Я глотала слюну и слезы. И упрашивала всевышнего заглушить урчание раздразненного сыром желудка. Поэтому не сразу поняла, что за моей спиной творится нечто неординарнбе. Не желающая превращать квартиру в траходром недотрога Варя Линева бурно приставала к ухарю Боре Юрьеву. А он, напредлагавшись ей любовных утех и сексуальных приключений, сопел и отбрыкивался. Больше всего мне хотелось повернуться к ним лицом и мельком взглянуть на порносцену.

Но я была обречена слышать шлепки эластичного материала по коже, треск раздираемых «молний», охи и ахи. Я нюхала запахи возбужденных молодых тел, перешибающие парфюм и густеющие над креслом, в котором они возились.

Почему-то вспомнилось, как я на слух определяла, что происходит в подъезде, когда на меня напали Леня и Саня.

Лейтенант Юрьев попал в незавидную передрягу. Поверил с моих слов в невинность Линевой, в ее крайнюю скованность рядом с мужчиной и принялся доказывать пылкость своих чувств разными вольностями. Думал вывести неприступную красотку из себя, заставить уворачиваться и болтать, болтать, болтать без умолку, чтобы отвлечь горячего ухажера от приставаний. Но она оказалась страстной умелой женщиной и предлагала менту при исполнении сложные и заманчивые услуги.

Я не знала, как спасти Борю. То, что мне предстоит погибнуть от его побоев, сомнений не вызывало. Но перед смертью я была не прочь попытаться искупить свою вину. Почему вину? Я же не сознательно ввела его в заблуждение относительно Вариного темперамента. Так он мне и поверил! Встать и походкой сомнамбулы проследовать в туалет? Захохотать? Или долежать этаким замшелым бревном с ушами до любого финала?

— Ты врал про безумную страсть, Костя? Зачем? — всхлипнула утомившаяся нас ильница Варвара.

Костя? А, Борис так представился.

— Нет, кошечка. То, на что ты опираешься, соврать не даст. Но меня нервирует посторонняя девица.

О, если опора тверда, мне лучше освободить помещение. Измываемся над мужиком на пару с Варькой. Как бы не подумал, что сговорились. Была не была.

Я застонала, сползла с дивана, махнула чью-то полную рюмку «Арарата», показала на Юрьева пальцем и дебильно хихикнула: «Человек привиделся». После чего скрылась в кухне, уронила табурет и распласталась на полу. Варвара мигом закрыла кухонную дверь на шпингалет и бросилась к Борису. Я скрестила пальцы на удачу — только бы у него усы не отклеились.

Надо отдать Линевой должное. На рассвете она, как бурлак-одиночка, отволокла меня в уют и тепло под одеяло.

Я кивнула на объедки:

— У тебя были гости?

— Окстись, Поля, с тобой коньяку надрались. Ты упала возле мойки и задрыхла.

— Ни фига себе. Очередной провал памяти. Нет, после таблеток пить нельзя.

— Перестань ты, оторвалась и радуйся, — сказала довольная румяная Варвара.

Такой она и примостилась в моей памяти — тоненькой, задорной, счастливой. Наверное, Борис Юрьев тоже воспринимал девушку отдельно от помойки, в которой она барахталась. Хотя бы ночью, когда обнимал и целовал в интересах расследования.

Это было то еще зрелище. Смущенно косящий в мою сторону полковник Измайлов, до крови изгрызший шершавые непослушные губы Сергей Балков и нахохлившийся секс-символ убойного отдела Борис Юрьев, устроившись на стульях вокруг составленных буквой Т столов, одинаково ссутулились задолго до моего прихода. Сергей усилием воли сдерживал истерику, но она вырывалась из него чуть визгливым хохотом, стоило ему приоткрыть рот.

Вышеупомянутый рот, по заверениям дантиста, был санирован. Балков четырежды (четырежды!) в год посещал зубного врача. Жуткая профессия: люди корчат из себя садистов, а на самом деле наши судороги и раболепные просьбы обойтись без применения бормашины вызывают у них лишь раздражение. Не хотела бы я так зарабатывать деньги.

Впрочем, однажды, нажимая на педаль пыточного агрегата и называя меня сестренкой, мне доказали, что журналистика против стоматологии то ли ништяк, то ли фуфло, то ли туфта, то ли все сразу.

Я поверила и собралась сигануть из кресла в окно с валиками за щекой и сырой пломбой. Спасибо доктору, пресек попытку пародирования Тарзана изысканным предложением:

— Сидеть, е-к-л-м-н!

Чуть погодя выяснилось: он подвизался в кооперативном кабинете на полставки. На полную же практиковал в пригородной колонии малолетних преступников, вот и употреблял смачные специфические выражения тамошних своих пациентов. К нему всегда образовывалась очередь из господ, которые сначала жаловались на непонимающих жаргонного описания их страданий медиков, потом говорили: «Не берет меня никакая заморозка, брат», а после удаления зуба без обезболивания жутко матерились, плевались кровью, затем светлели лицами и швырялись купюрами. Но я снова отвлеклась.

Итак, Балков не мог совладать с весельем. Полковник приказал ему молчать и вдруг тоже прыснул.

— Затравили, запинали, — сказал мне Борис.

— А зачем ты отрапортовал? Я бы о твоих похождениях умолчала.

— Неужели нельзя было избежать половых сно.., тьфу, интимных отношений при Полине? — укорил Юрьева Измайлов, по-моему, неискренне.

Неплохо, да? Без Полины вытворяйте, что пожелаете! Ну, Вик.

— У Бори не было выбора, — тем не менее заступилась я. — Варвара доставала его запрещенными приемами. Артачься он с толком, мы бы решили, что он импотент. Разве это добавляет авторитета милиции? А так и знакомая журналистка, и приторговывающая наркотой студентка уважают.

Измайлов подростково заалел выбритыми ланитами. Балков зашелся смехом, будто победил удушье:

— Не посрамил? Орел. Теперь Линева тебя из койки не выпустит.

— Поля, будь добра, выйди и ровно через десять минут войди в кабинет снова. Можно без стука, — распорядился Вик.

— Я слышала всякий мат.

— Такой вряд ли.

Я взглянула на полковника и сочла за благо удалиться. Послонялась по коридору. Приникла к двери. Вероломный Виктор Николаевич мирно журил или поучал Бориса. Это было гораздо любопытнее анонсированной ненормативной лексики. Когда, все-таки постучав, я переступила через порог, тема использования секса в сыске была почти исчерпана. Видимо, постановили, что расследование есть прерогатива мозга, а поскольку мозг контролирует в организме сыщика члены, ткани, клетки, то любая деятельность в конечном счете является мозговой.

— Выкладывай, маньяк, — благословляюще бросил Измайлов.

После столь бесподобно произнесенного слова «маньяк» ни мне, ни Балкову в голову не пришло бы продолжать прикалываться. Борис тоже приосанился: ни дать ни взять павлин, который не знает, что в его хвосте недостает перьев. Или знает и гордится недостачей.

* * *

…С Леней и Саней Юрьев провел пять невосполнимых часов своего земного срока. Все трое темнили — межведомственная разобщенность, то бишь, странно вымолвить, конкуренция в сфере раскрытия преступлений. Дурдом, в который слишком узкая специализация превращает что угодно. Поиграли в пятнашки.

Борис сознался — экспертиза уличила Зину Краснову в употреблении новых, занимающих коллег наркотиков. Парни повинились — до наркоакул никак не добраться, стоит ли пугать мелкую рыбешку. Дальше настала пора реверансов и уколов.

— Если бы вы установили личность лже-Загорского… О вычислении убийцы нашего информатора Славы мы и не помышляем, висяк…

— Если бы вы порадели и предоставили материалы о наркоторговцах, связанных с университетом… И берегли бы своих информаторов…

После превращения двух уравнений с неизвестными в одно совершенно неразрешимое гений из убойного отдела Борис Юрьев отловил Варвару Линеву на ступенях учебного суперзаведения и хмуро спросил:

— Девушка, как вас зовут?

Она не вскрикнула: «Ба, лейтенант, неисповедимы пути» — и т, д. Борис воспрял духом и принялся за работу. Час они пили в баре шампанское и танцевали на внушительном — сантиметров пять — расстоянии друг от друга. Потом Варвара три часа таскала лейтенанта по промозглым улицам. Погодка выдалась лихая, будто не сентябрь, а ноябрь агонизировал. Наконец красна девица пригласила «Костю» к камельку в виде бездействующих батарей.

— Но Полину выдворить не удалось.

О прочем вы осведомлены. Мы с Варварой очень замерзли, — буркнул Юрьев.

— Эскимосы признают согревание обнаженным телом идеальным способом спасения окоченевших. Кстати, я не была осведомлена о твоем визите, Боря.

— Поль, Линева открытым текстом предлагала тебе очистить помещение.

— Борь, я это помещение снимаю наравне с ней. И платит за него не милиция. Так что ее дело предложить, мое — отказаться.

Мы с Юрьевым вскочили и попытались выразительно жестикулировать.

— Не грызитесь, артисты, — пресек пантомиму полковник Измайлов. — Линева звонила домой один раз?

— Три, — неохотно поместился на сиденье Борис. — Но змея Полина не брала трубку.

— Меня не было, к Вешковой ходила, — защищалась я. — Юра Загорский беспокоит до икоты. Если он к месту и не к месту употребляет словечко «это», значит, наверняка колется… Но язык не повернулся в лоб спросить Лилию Петровну, предать мальчишку. Теперь жалею.

Ты уж извини, Боря, мне не до твоих подвигов.

— А напрасно, — проворковал Измайлов. — Оголившись, Юрьев повернул расследование на сто восемьдесят градусов. Он молодец. Вместо порицания я ему, пожалуй, выпишу премию. Ее не заплатят — не из чего. И все получится справедливо. Когда шиш равняется поощрению, человека простили.

Вот она, справедливость расфилософствовавшегося математика Виктора Николаевича Измайлова. Борис — любимчик, нет, по-старинному певуче и ярко — любимче. Поэтому Бореньку не грех премировать за своевременное снятие брюк.

Правильно Сергей Балков кривится.

Представляет, как бы его наущали общементовским нормам морали с этикой, окажись он витязем в Борисовой шкуре.

Я рванула на амбразуру в облике полковника. Он позже уверял, что «девочка элементарно соскучилась». Шутник. Даже животные не скучают «элементарно». На них академик Павлов высшую — высшую, елки! — нервную деятельность изучал.

— И как Боря повернул расследование? Превратил Варвару из девственницы в бабенку? Воистину сто восемьдесят градусов. На триста шестьдесят, прошу прощения, не получится, хоть тресни.

— Прощения просишь поздно, уже такой непристойщины нагородила, детка, — вздыбился Вик, забыв, что «детка» — обращение нашего «внутреннего пользования» — тоже соскучился. — Святость Линевой мы обсудим в мужской компании. До свидания.

— Не уйду, — заявила я. — Свечку не держала, но разницу между Вариными номерами с Кропотовым и Борисом заметила.

— Тогда сиди тихо, — снизошел полковник. И перекинулся на затертого Балкова:

— Сергей, напомни нам историю с самого начала. В черно-белом варианте, только нерасцвеченные факты. Ты мастак. Я пока сосредоточусь. Ведь Полина главное уловила, ведьма.

Последняя фраза была про меня, но не мне предназначалась. Обидно. Сейчас «ведьма» — комплимент и намек на отличные заработки, а не приговор к сожжению на костре.

Сережа Балков слегка отмяк. «Мастак» из прокуренных уст Измайлова дорогого стоило. Лейтенант умудрялся ладить и со мной, и с Юрьевым. Но в отличие от нас, антиподов по жизни, ему тяжело давался треп о том, что у людей расположено ниже шеи. Мы с Борисом тоже не собственные переживания смакуем, а всеобщие обсуждаем. Устно доказываем друг другу, дескать, не ханжи.

Для Сергея же теория спаяна с практикой. Не предвидится секса — не будет и досужей болтовни о нем, тем более с посторонними. Этим Балков близок Измайлову. Почему Вик держит парня в черном теле, а Юрьева распускает? Причем вряд ли Сережу простецкая тетка воспитывала в духе рыцарства. Скорее тренировала в скрытности и стеснительности. Получилось — враги объявят бахвалом, друзья иззавидуются и сглазят. Не получилось — заткнись в тряпочку.

Пока я тревожила тень его тетки, Сергей Балков извлек из нагрудного кармана пухлую записную книжку и, редко с ней сверяясь, заговорил. Менты немало сделали, помимо того, о чем мне рассказывали. Но по порядку.

* * *

Шестого сентября, около полудня, белые «Жигули» шестой модели, номера которых очевидцы не запомнили, сбили перебегавшую улицу на зеленый свет студентку четвертого курса биофака Зинаиду Краснову. И бесследно скрылись с места дорожно-транспортного происшествия. Поскольку в сумке девушки нашли блокнот с домашним адресом и ключи, то после проведения всех необходимых мероприятий на свежем воздухе решили заглянуть в квартиру, благо дом высился в пятидесяти метрах от перекрестка, а на машину мог вывести лишь случай.

Заглянули и лишний раз вспомнили, что инициатива наказуема. В кресле остывал, как выразился натуралист Балков, «свежеиспеченный труп мужчины».

Незаправленная смятая постель, мокрые полотенца в ванной, бутылка из-под шампанского, два стакана, две кофейные чашки, отсутствие признаков насилия на жирноватом теле усопшего героя…

С ходу решили, что девчонка и «папашка» позабавились, стареющего ловеласа хватил удар, юная шлюшка перепугалась, бросилась прочь и очутилась под колесами. Версия была такой удобной, что тянуло не перегружать загнанных экспертов-криминалистов, а составить отчет и заверить его в церкви.

Но порядочные трудоголики еще не перевелись, поэтому в лабораторию отправили немало материалов для исследования. Потолковали с соседями, разыскали хозяйку снимаемого жилья. Она держала на рынке несколько прибыльных галантерейных лотков и, по уверениям продавщиц, постоянно надзирала за ними. Отлучалась ненадолго в контору — крохотную комнатушку в административном здании, а потом вновь неожиданно выныривала из толпы.

Зато подруги Красновой, Варвары Линевой, на первой лекции в университете не оказалось. Это не сулило новых вариантов. Втроем порезвились, тем понятнее одеревенение дяди. Возраст-то анекдотический — «одной бутылки мало, одной бабы много». Потом девочки разбежались в разные стороны, и Зинаиде не повезло. Вопрос «Почему стол был сервирован на двоих?» не смущал. Кто-то мог не пить ни спиртного, ни кофе или вымыть свою посуду. Или Линева просто где-то шлялась, пока Краснова дарила и получала удовольствие. Но все-таки подступила нужда разобраться с отпечатками пальцев. Опытные сыщики знают — это конец иллюзии, будто первая же версия верна. В лучшем случае получится:

«Что-то в таком роде мы и предполагали». В худшем: «Подобного никто не ожидал».

Стоило перестать упираться в столб желаемого, как заблудились в чащобе действительного. Пусть уже одетого солидного мужика прижало до смерти. Так приберись быстренько, благо комната почти келья, и вызови неотложку. Инфаркты и в транспорте случаются, и в гостях у студенток. Причем вопреки расхожему мнению статистика отдает первенство транспорту. А двум современным девицам и в подъезд труп выволочь не слабо. Разбирайтесь потом менты, к кому бедняга поднимался. Малышки его и в глаза никогда не видели, у них только учеба на уме.

Словом, принялись ждать результатов экспертиз, как ждут неизбежных дурных вестей: так не хочется получить, что уж поскорее бы пришли. И вдруг к вечеру приплывает самотеком весть хорошая.

Варвара Линева признается в убийстве…

Красновой, хотя за рулем сбившей Зинаиду машины всем свидетелям мерещился мужчина, и взывает: «Вяжите меня, виновата!» Сыщики солидарны с психиатрами. Если человек признался, что ненормален, значит, нормален, но собою не доволен. Если заявил, что убийца, значит, не убивал, но рыльце в пуху. Бывает, конечно, у уставших жить и психопатов — являются с повинной. Но едва оклемаются от шока, сразу поворачивают оглобли в степь самообороны или невменяемости.

Варвара Линева предвосхитила выводы породнивших микроскопы и компьютеры специалистов, рассказав о раннем визите Леши Трофимова. Она как бы легализовала капсулу со снотворным из сумки Зинаиды — пользовалась подруга их общими медикаментами. Она свое незыблемое алиби в лице Виталия Кропотова продемонстрировала.

И вновь установились тишь да гладь.

Краснова предстала в воображении сыскарей особой, мягко говоря, неуравновешенной. Линева чистосердечным признанием загодя «отмазалась» от двух гробов. Получалось возвращение к первой версии: Зина тайно от Вари и Леши ублажала кобелей не первой молодости, однажды некто Загорский не выдержал…

Но в «убойщики» идут те, кто стремится вперед и не оглядывается назад. Они невозвращенцы по определению. Возвращаются ведь для того, чтобы переосмыслить и покаяться. Или заработать в знакомой обстановке. Когда Варвара всех угомонила, каждый, оказывается, не дремал и ковырял свой струп на ранке. Сергей Балков обратил внимание на то, что паспорт Загорского перед последним в жизни третьим документальным снимком был новехонек, будто принадлежал домохозяйке прежней формации — ни круизов, ни гостиниц с любовниками, незачем вынимать из шкатулки десятилетиями. На вкус Сергея мужицкое удостоверение личности подлежало засаливанию в карманах старых пиджаков и ополаскиванию в пивных лужицах.

Бориса Юрьева покоробило то', что нынешние невесты, шутя, представляют яд противозачаточным средством. Юрьев неутомимо искал спутницу жизни с внешностью перспективной фотомодели и внутренним миром состоявшейся монахини. Случается, запросы у парня великие, а зарплата мизерная. Именно он объявил откровения Варвары Линевой белибердой. И надулся, когда Измайлов возразил:

— Не мы, черт нынешних девок разберет. Их всегда один черт поштучно спьяну разбирал.

— Виктор Николаевич, детский сад это. Одна зелье в чашку высыпает, другая в салфетку отсыпает.

Собственно, Борис, несколько лет наблюдавший людей вблизи, с натяжкой, но верил всему. Кроме случайного появления совершенно незнакомого мужчины в аскетичной обители двух дев.

Оговорись Варвара, что мельком видела потенциального покойника, Юрьеву полегчало бы.

Странно, но в первое посещение, как выражаются чиновники, голубчик мой Виктор Николаевич Измайлов воспринял Варварины бредни серьезно. И перечил ей, и дальнейшими контактами с милицией грозил, но ничему не удивлялся.

Стремятся двадцатилетние фифы наперегонки покончить с собой? Ради бога. Приблудился к Зинаиде незнакомец, чтобы отбросить коньки? Не страшно.

Встретила Варвара перед попыткой отравления олицетворение собственной мечты — Виталика Кропотова? Пожалуйста.

Гораздо позже Вик сказал мне:

— С тобой свяжешься — будешь воспринимать любые выкрутасы представительниц противоположного пола как должное.

Что правда, то правда. Но Измайлов лукавил. Когда Варвара Линева после сна на диване в его кабинете вышла в круг света от настольной лампы с заколкой в зубах, усмирила волосы, а после зевнула, полковник сделал какие-то свои выводы.

Я утверждала, что она необыкновенно строга с мужчинами, сама Варвара отрекомендовалась синим чулком, а он предложил Борису роль не пастыря, но соблазнителя. Так я и не разобрала, что произошло с Виком. Наверное, влюбился, как Юрьев. Варенька обладала неукротимой женственностью. Ведь и Сергей Балков в итоге не устоял. Но об этом потом.

Заключения патологоанатома и других экспертов поставили ментов по стойке смирно, но эффект внезапности благодаря Линевой не состоялся. Сперма во влагалище Красновой и «пальчики» на бутылке от шампанского не принадлежали господину Загорскому. Но уже поведал о проведенном с Зинаидой утре Леша Трофимов. Загорский погиб от воздушной эмболии, а не по воле естественных причин. Паспорт липовый, жертва превратилась в лже-Загорского. Так предчувствовали, что придется распутывать, не разматывать, клубок. По мере возможности, разумеется. А ментовские возможности часто равняются шалой удаче, так что и дергаться нечего. Не переберись я к Варваре в запале журналистского расследования, гнули бы Балков с Юрьевым свою линию: дочка хирурга с помощью медсестры умертвила лично ей надоевшего дядечку и почти сразу отправилась на доклад к господу богу.

И смерть Славы воспринималась бы иначе, не переполоши я всех с наркотиками, не привяжись к Лене и Сане.

Сергей Балков моего вмешательства в ход расследования не замалчивал. В злонамеренности не упрекал, и на том спасибо. Но разве я в состоянии была этаким цитрамоном ликвидировать их мигрени? Почему шприц и жгут, потребные для внутривенной инъекции лже-Загорскому, пропали, а тот же паспорт нет? Почему открыто интересовавшегося Красновой и Трофимовым Славу «замочили» именно после гибели Зины и появления Лешиной мамочки на студенческом междусобойчике? Почему, в конце концов, убитый в жилище наркоторговки и наркоманки человек был снабжен удостоверением личности, некогда принадлежавшим создателю антинаркотической общественной организации? Само собой, парням Измайлова не у меня было занимать добросовестности. Но мое присутствие рядом с Линевой их подстегивало.

Убийство милицейского информатора и автора своеобразной версии ввоза и распространения таблетированных синтетических наркотиков семействами Красновых и Трофимовых стояло особняком. Вроде и увязывалось оно в общий узел, и тем не менее выпирало из него.

Неведомый парень передал приглашение для Славы на вечернюю прогулку в университете, а не оставил конверт у вахтера. Следовательно, в общежитии его знали. Но тогда не проще ли было бы условиться со Славой о встрече один на один? Ладно, способ доставки послания студента не удивил. Он отправился на рандеву, намекнув на прибыль. «Осведомительских» принципиально не брал.

Значит, не с наркотиками свидание было связано?

Напротив арки, за которой его зарезали, Слава купил семечек. Бабулька торговка опознать спутника юноши не бралась, зато уверяла, что они дружелюбно беседовали.

С лав а: Обожаю полугорелые семечки.

Его приятель: Стоит ли загружать карманы мусором?

Пенсионерка обиделась и громко возмущалась тем, что ее товар назвали мусором. Комментариев по поводу эпитета «полугорелые» не возникло. Через четверть часа бабка поспешила к телевизору и возвращения предполагаемого убийцы не застала. Усилиями почтальона и продавщицы семечек составили словесный портрет молодого человека, выманившего Славу: не достигший тридцатилетия славянин без особых примет в коричневой кожаной куртке и трикотажной шапочке, коими при желании можно выстлать пространство между домами города любой величины.

Не помню точно, у человека сердце екает, а у коня селезенка или наоборот.

Мне почудилось, что все мои внутренности этим согрешили, стоило Сергею Балкову сказать:

— Насчет белой «шестерки» в овражке на участке Трофимовых…

Машину землей не засыпали, но валежником закидали качественно. "Я не уверен, что в яме «Жигули», — протянул Сергей и виновато посмотрел на меня.

В роще трудились не на живот, а на смерть.

Обыкновенные работяги разбирали забор вокруг дома, вкапывали столбы, и этот аврал обещал отгородить дачу Трофимовых от внешнего мира в течение двух-трех дней. Сергей с Костей Воробьевым сунулись было к оврагу, но их вежливо и жестко попросили убраться.

Дескать, владение частное, нечего мотаться. Приезжала мадам Трофимова, наскоро обозрела поместье и отбыла с довольным видом. Вообще народу ишачило много. Воробьев притворился дачником, который размечтался нанять бригаду. Его послали к бригадиру, трезвому злому дядьке, который от подряда не отказался, наоборот, пытался радостно скалиться. Сказал: «Здесь закончим, и к вашим услугам…»

— Натуральные строители, — подытожил Сергей. — Один-два шатающихся возле оврага типа наверняка окажутся их «крышей». А возможно, недоверчивые хозяева своих людишек приставили. Дедку сторожу за всеми не углядеть.

Выходило, что я напрасно паниковала с машиной. Вряд ли Трофимовы затеяли бы постановку забора ради сокрытия сбившей Зину Краснову «шестерки».

Зачем прятать ее на участке? Вокруг лес.

Скорее всего прежнюю любимицу решили не волочь на свалку, а похоронить с почестями, как домашнее животное. У богатых свои причуды.

Я уже совсем приуныла, когда Балков неожиданно изрек:

— Саня пропал. Вчера утром поговорил с Леней и Борисом, выскочил за сигаретами — и с концами.

— Интересно, — насторожился Измайлов. — Алексей Трофимов исчез, коллега исчез. Ну первый-то затарился своей гадостью и балдеет. А со вторым что стряслось?

— Ребята из отдела по борьбе с наркотой тоже волнуются, Виктор Николаевич. Просили нас подключиться к поискам.

— Так подключайтесь, елки, — не выдержала я.

— Молчи, — велел Вик. — Не пора ли тебе вернуться домой, Поля? Дело принимает опасный оборот. Пока не пойму причины, но запахло жареным.

Я заявила, что купила билет в первый ряд партера и досмотрю спектакль оттуда. Тем более всего один день остался, суббота же. Я заикнулась о продлении своей командировки в логово Варвары, но Измайлов показал мне кукиш. Потом приказал:

— Сергей, вы с Полиной видели Кропотова, вам и компьютер в руки. Нарисуйте влюбленного экспедитора поподробнее. Воробьев покажет вашу картинку всем — свидетелям ДТП с Красновой, почтальону Славы, бабке с семечками.

А ты выясни о мальчике максимум.

— Не понял, — честно признался Балков.

Я не позволила уничижительному взгляду полковника отутюжить Сергея и тоже призналась:

— Не поняла. При чем тут несчастный Виталик Кропотов?

— То, что ты не разбираешься в мужчинах, Поля, меня радует. Но ты и в женщинах слаба. Линева вела себя с Борисом, как изголодавшаяся нимфоманка.

С Кропотовым же — сама скромность.

— Она его в мужья наметила.

— Если бы. Борис нам много рассказал, пока ты отсутствовала.

— Пошляк ваш Борис.

— Э, нет. Повторяю, наш Борис молодец. Варвара принеслась сюда создавать Кропотову алиби. Кто заподозрит едва познакомившихся влюбленных в сговоре? Не знаю постановщика душещипательного спектакля, но не дурак.

— Слишком умен. Зачем при мне было разыгрывать робость?

— При тебе, в этом соль. Вдруг милиционерам припрет тебя порасспросить.

Ты и выдашь трогательную повесть о первом посещении юношей возлюбленной девушки. А с Борисом Линева была собой.

— Какой вы проницательный, Виктор Николаевич.

— Да уж девушку от женщины отличаю, Полина Аркадьевна.

— Кхэ, — напомнил о своем присутствии Борис. — А мне что делать?

Ему, по замыслу полковника, надлежало вызвать Варвару Линеву на откровенность. Заставить ее говорить о себе и своих приятелях. Мне этого не удалось, вся надежда была на Юрьева в постели.

«Господи, какая тоска», — подумала я.

Измайлов смотрел на меня испытующе.

Наконец предупредил:

— Поля, если ты намерена поставить Линеву в известность о ведомственной принадлежности любовника, то лучше тебе собрать вещички и перебраться на собственную территорию.

— Непорядочно ведете себя, господа.

— Непорядочно. А она, продавая наркотики? И потом, пусть не ложится под первого встречного.

Вот тут Сергей Балков и пустил прозрачную слезу. Крепыш плакал, не таясь, и проклинал житуху, заставившую Варюшу так низко пасть.

— И его зацепила, стерва, — констатировал Измайлов. И зарычал:

— Балков, отставить, не стоит она твоих рыданий.

— Слушайте, уникумы! — завопила я. — Втроем втюрились в Линеву, так пусть хоть кто-нибудь из вас вытащит ее из этого дела. Не изображайте воплощенную совесть и ненависть к преступлениям. Вытаскивайте, елки!

— Вон, — негромко сказал Измайлов. — Деморализовать наши ряды я тебе не позволю.

Я выскочила из кабинета, саданув дверью. Казалось, за спиной рушились перегородки. Казалось, за спиной гибли люди.

Варвара собиралась на свидание с Юрьевым, танцуя и напевая. Этакий самодеятельный мюзикл.

— К Виталику намылилась? — мрачно поинтересовалась я.

— К нему, Поля, — легко откликнулась Линева.

Видела ее «Виталика» час назад в ментовке без усов. Оттуда и звонил, условливался о встрече. Варвара хандру расценила по-своему. Одарила таблеткой, пообещав завтра на дорожку еще подкинуть.

Я покорно закивала. Предложила деньги.

— После рассчитаемся, — отмахнулась Варвара.

Я не стала настаивать. Валялась на своем диване и размышляла. В сущности, мое двухнедельное журналистское расследование провалилось. Писать было не о чем. Вроде лезла в центр событий, а оказалась одинокой чаинкой на краю чашки. Как выражается Борис Юрьев, не туда гребла. Чаинка, елки, на веслах. Но мне почему-то упорно чудилось, что туда. Только времени не хватило достичь цели. Пока я формулировала эту цель в соответствии с интересами сыскарей, Варвара упорхнула. И через сорок минут.., вернулась. Грознее тучи. Любая туча пасовала.

— Что случилось? — изумилась я.

— Не пришел дружбан, — сказала Варвара, стягивая сапоги.

Наверное, случившееся после можно объяснить моей несусветной ревностью.

Каюсь, одну преступницу от пребывания на зоне я избавила.

— Говори, Варька. Про таблетки, про себя до них и после. Ты не такая, как остальные. Ты мне дозу даром всучила.

А вдруг я сегодня ночью исчезну, не расплатившись ни за нее, ни за квартиру?

С тебя шкуру спустят.

— Спятила, Поля?

— Нет.

— Я как раз хотела тебе посоветовать завязать. Ты еще толком не втянулась, видно же.

— Советуй.

Она обреченно принялась вязать из слов историю. Ее брата привезли из Чечни без обеих ног запущенным наркоманом. Пока однополчане парня навещали, никто ни о чем не догадывался. Но настал день, когда он признался пятикласснице Варваре, что не может без наркотиков. За четыре года она прошагала рядом с ним весь адский путь: от грамма к грамму, от анаши к героину. Родители до последнего дня думали, что сына изводят фантомные боли. А у брата с сестрой не хватало денег на дозу. Он орал среди ночи благим матом, мама и папа затыкали уши и проклинали себя, белый свет, властителей, бога. Не осталось никого и ничего не проклятого ими в этом мире. Во всех мирах. Он не выдержал отмеренных ему медициной пяти-шести лет.

Выехал однажды на лестничную площадку в инвалидной коляске, подкатил к верхней ступеньке… У него было много мужества в смерти. Поняв, что еще жив, он выбрался из-под груды металлических деталей и бросил свое изуродованное тело в следующий пролет. На кухонном столе лежала записка: «Ужасно не мочь даже прервать существование. Но я постараюсь. Я способен».

— Ненавижу таких, как Трофимов! — кричала Варвара Линева. — Он развлекается, а я в тринадцать лет валилась с каждым, кому приспичит, лишь бы раздобыть копейку. Не для себя! Ты думаешь, почему продавщицы в магазинах презирают пьяниц? Казалось бы, молись на них: обсчитаешь — себе прибыль, план выполнишь — почет. А они не сообразят, как можно трудом заработанные деньги тащить в винный отдел. И я не соображу.

Лишние эти банкноты? Так отдай их сиротам, инвалидам, больным. Отдай, скотина, позже сдохнешь.

— А Зина? — спросила я. — Провинилась перед тобой тем, что связалась с богатым Лешей? И много ли ты сиротам набросала? С каждой таблетки отстегиваешь или с десятка?

Варвара заревела белугой. Дескать, под машину Зинка сама угодила. Но если бы не перестала баловаться, все равно бы кончилось гибелью. Я более не сдерживалась:

— Кто окочурился в вашей квартире?

Зачем ты лжешь о Кропотове?

— Не знаю я дядьку, правда. Виталий поставляет мне наркоту. Мелким оптом.

Но из киношного зала он не вылезал, братишкой клянусь. Нам велели, то есть ему велели, придуриться влюбленными дебилами. Я без понятия, кто именно.

Ты мерзопакостная шпионка, Поля.

— Ты убийца, Варя. Не прикидывайся, будто тобой манипулировали. Садись и пиши на бумаге все от и до.

— Я люблю его, — заплакала Варвара.

— Кого? Кропотова?

— Иди ты. Костю.

Я заколебалась. Но добить ее не осмелилась.

— Твой Костя для меня мистер Икс.

— Здорово. А то бы и его в ментовку поволокли.

— Что ты разумеешь про ментовку?

У всякого из вас есть трогательная история о брате, друге, отце. Всякий из вас жертва обстоятельств. А Зину Краснову переехали. И очень велика вероятность, что не случайно.

— Сволочь.

— От сволочи слышу. Пиши.

Она написала. Я прочитала. Варвара вяло уточнила:

— Сколько ментов за дверью?

— Дура. Собирай манатки и беги отсюда. Еще есть шанс очухаться. Не получится — сядешь.

— Спасибо, Поля. Я впервые за много лет верю человеку на слово. Вот деньги для хозяйки, она будет здесь завтра вечером.

— Зачетку кинь. Я тебе оформлю академку, если все уляжется.

Она кинула. Вместе с адресом, где искать.

Я не дождалась конца совещания.

Возможно, сыщики решили не перекармливать Варвару сладким. Но почему бы не позвонить, не предупредить об отмене свидания? Измайлов Юрьеву запретил? Спал-то с ней, слава богу, не полковник, а Борис. Я бесилась. Уже за Варварой замок защелкнулся, уже я намучилась — имела или не имела право ее отсылать, а в душе все не прекращалась качка, тягомотное выматывание внутренностей и расплющивание наружности до полного отсутствия черт. Спать я завалилась, будто полупустой мешок.

И спала крепко.

Утром я сложила вещи в сумку и собралась везти ее домой, чтобы расплатиться вечером с хозяйкой и убраться налегке. Только взялась за дверную ручку, как раздался звонок. «Варвара вернулась?» — мотнулось от виска к виску недоумение. Но это была соседка, у которой Линева позаимствовала соль перед ужином с Борисом.

— Девчонки, у вас есть совесть? — спросила девица, типичная лахудра. — Сольца продукт недорогой, но я принципиально требую назад свою пачку. Одалживали ведь, не Христа ради просили.

Принципиальных раздражать не стоит, надолго заводятся. Я извинилась и вернула соль.

— С Зинкой кошмарно получилось, — не унялась соседка. — Я в Сочах прохлаждалась, возвращаюсь, а Варька мне ничего толком не сообщила. Соль схватила и айда.

— Зину сбила машина по пути в университет. Тут, на перекрестке.

— Жуть. Получается, она от меня прямо в морг сунулась?

— От тебя? — поразилась я.

— Ага.

И впечатлительная трепушка мне такое выдала… До поезда оставалось чуть больше трех часов, а у нее не получалось ровно подогнуть подол длинного платья.

Она назвала его «вечерним туалетом» и сделала небрежный жест — согнула и разогнула широкое запястье, словно кивнула ладонью. Девица решилась взывать о помощи. Позвонила Красновой. Зине явно хотелось нырнуть в горячую ванну, но отказать пропадающей соседке она не смогла. Минут пятнадцать сборов, и Краснова занялась подолом.

— Быстро справились, — поделилась девица. — Я наряд свой напялила, залезла на табурет, Зинка на мне все выровняла, и мы потрудились в две иголки. Чаю попили, надо же было ее отблагодарить принципиально. И она убежала на занятия.

В моей бедной голове создалась невероятная путаница.

— Она что, домой не заходила?

— Нет, сразу вниз поскакала. Я дверь не закрывала, кричала ей вслед: «Спасибо».

Обычно, когда меня ошарашивают по телефону, я плюхаюсь на пол, где стояла.

И при девице еле удержалась. У нее варился суп, нуждающийся в досаливании, о чем она весьма кстати вспомнила.

Я представила: вот Зина провожает Лешу Трофимова, включает воду, раздумывает, успеет ли убрать в комнате, пока наполняется ванна. Ее беспокоит соседка, призывает побыть портнихой. Зина пытается отбрыкаться. Наконец плюет на свои желания, одевается, причесывается, спешит на выручку к незадачливой отпускнице. И проводит у нее то время, за которое должна была бы послать на тот свет лже-Загорского. Менты в транс впали, когда выяснилось, что ей получаса на убийство не хватало. А ее вообще дома не было. Но мужчину все равно умертвили. Может, она и к соседке отправилась, потому что пришли люди. И Зина поняла — нежиться в кипятке с душистой пеной не придется, она помешает. Кому?

Кто же явился, если Краснова даже не прикрыла постель? Не отнесла посуду из комнаты? Пустить и оставить в неприбранном до такой степени жилище было естественно лишь знакомых, своих. Либо они ввалились уже в ее отсутствие, разминувшись на пять минут. Но тогда не обошлись без ключей. Чьих? Хозяйкиных? Сама она крепила дисциплину лоточниц на рынке. Значит, передала…

Варвариных? Тот же вариант. Кропотов успел бы сбить Краснову, если бы у крыльца библиотеки запрыгнул в машину и погнал к перекрестку. Варваре надлежало инсценировать их пешую прогулку и посещение кинотеатра. Она выбросила в урну салфетку со снотворным, купила билеты. И здесь наваливались несуразности. Виталий показал Сергею Балкову два неразорванных билета. То есть Линева протянула билетерше оба, и та отодрала контроль. Но обычно душевная тетенька предлагает продать лишний, сдать в кассу. И запоминает эпизод. Сергея же уверили, что ничего необычного на дневном сеансе не было, «тянулись парочки».

Итак, Варвара передавала ключи кому-то третьему? Зная, что Зина дома и, возможно, с Лешей? Ведь теперь стало очевидным: Краснову расчетливо подставляли. На нее валили убийство лже-Загорского, на мертвую, разумеется. Полагали, менты покусают локти и отчитаются, дескать, попавшая под колеса студентка перед ДТП закачала человеку в вену воздух.

Я верила Варваре, соседке и бомжу.

«Шестерка» дожидалась именно Краснову. Но сидящему за рулем мерзавцу было невдомек, что Зинаида не стала ни свидетельницей визита лже-Загорского, ни невольной соучастницей, угостившей гостей кофе. Хотя вряд ли это изменило бы" ее участь. Варвара под присмотром Кропотова уже выбросила салфетку и через полчаса должна была зазубрить легенду о яде — противозачаточном. Все учли, даже роль подруге дали, когда Зина была мертва, на случай бурной, непредсказуемой реакции. Убедили, что Краснова передозировала наркотик. Истинную причину гибели Зины Варвара действительно выслушала в милиции. «Вдруг и способ убийства лже-Загорского подбирали под дочку белгородских медиков?» — подумала я. И тут мне сделалось дурно по-настоящему. Лилия Петровна Вешкова!

Ключи не первый год под рукой, врач со стажем, контакты с наркоманами. Слишком активные, не диктуемые специализацией, — это все отмечают. Профилактика СПИДа? Или поиск покупателей наркоты. Леня с Саней высказывались в том духе, что «колеса» рекламируют именно невозможностью заразиться через них вирусом иммунодефицита, Роскошествовать дальше в смысле потери минут, секунд даже, я себе не позволила. Вопя: «Юра! Загорский! Убьют не наркотики, а наркотиками!» — я рванулась к телефону и набрала номер юноши. Трубку снял мужчина и свирепо рявкнул:

— Отменяется вечеринка по поводу его дня рождения, передайте остальным.

— Это одноклассница. У Юрки мой учебник алгебры. Можно зайти забрать?

— Нет, я отправляю Юру на самолете к родне.

Голос доведенного до белого каления приставаниями желающих поздравить Юру ребят человека был мне смутно знаком. «Папаша, — решила я. — Заметил все-таки, что сын снова на игле, и гонит его приятелей взашей. Спрячет мальчика в клинику другого города от тлетворного влияния».

И опять со мной случился припадок сродни вчерашнему, когда я выдворила Варвару Линеву. Прав полковник Измайлов, не возьмут меня в милиционеры — эмоциями существую. Вместо того чтобы поехать к Загорским, поинтересоваться успехами их «Надежды» и разведать обстановку, я испугалась до паралича. «На самолете» — в смысле далеко и надолго? Или, как у наркоманов передозировка называется, — отлет? Не напрасно я провела две недели «в командировке».

Снова схватилась за трубку. Измайлов отсутствовал и дома, и в служебном кабинете. Наудачу я позвонила лейтенантам и нарвалась на Сергея Балкова.

— По воскресеньям тоже пашете?

— Поля, у нас неприятности. Юрьев куда-то запропастился. Вечером должен был встретиться с Линевой. Связь назначили на десять утра, а уже одиннадцать.

— Он не встретился с Варварой, Сережа. Она сорок минут мокла под изморосью и вернулась серая, сникшая, краше в гроб кладут.

— Ох черт!

Но я не в состоянии была сразу оценить — катастрофа. Саня, Борис, ментов убирали по очереди. Я принялась умолять Балкова прокатиться со мной к Загорским. На самый крайний случай, просто в подъезде покурить, пока я что-нибудь вынюхаю. Сергей растерялся. Измайлов ушел к начальнику отдела по борьбе с наркотой, лейтенанту отлучаться не рекомендовалось.

— Ладно, если я тоже вдруг запропащусь, пеняй на полковника.

Бесспорно, грязный метод. Шантаж.

Доложи Сергей Вику, что я помчалась к юному наркоману в растрепанных чувствах и мыслях без сопровождения, полковник его по стенке размазал бы. Я подличала, но остановиться не могла. В итоге Балков черкнул для Измайлова пару предложений о Борисе Юрьеве и сказал мне:

— Чур, не рассусоливать там. Бегом.

Самой не стоялось на месте. Мы с лейтенантом побили все рекорды, оказавшись у двери Загорских через полчаса ноздря в ноздрю. Запыхались. Слегка отдышались. Я принялась мучить звонок и одновременно пинать преграду ногой.

Из квартиры раздалось приглушенное бульканье. Оно было странным и непривычным, однако подняло Балкова в сыскарскую стойку.

— Сережа, в фильмах показывают ваши отмычки. Не стесняйся, отопри.

— У меня ничего подобного нет.

— Ломай!

— Не имею права.

Я начала бросаться на дверь. Психоз заразителен. Сергей крякнул, поднатужился и…

Юра Загорский с пеной на сизых губах пытался шевелиться. Или корчился в судорогах. Как мы с Сергеем не пришибли его дверью? Чудо. Пол вокруг мальчика был мокрым и липким. Он умирал.

Балков ловко повернул Юру на бок, я неверными пальцами запихнула в розетку отключенный телефонный шнур и вызвала «Скорую».

— Предупреди, что менты контролируют срок прибытия…

Я предупредила. Срок выбрали минимальный.

— Не довезем, круто ширнулся, — вздохнул молодой медбрат, возясь с капельницей. — По несколько раз в сутки маемся с наркоманами. Вы еще позвонили, другие уползают от подыхающего.

А минут на двадцать раньше нельзя было?

— Нельзя! — крикнул Балков.

Я впервые слышала его крик. Он забубнил в трубку какие-то объяснения.

Позвал меня:

— Поля, Виктор Николаевич на проводе. Я предупредил, что ты не в себе.

Вик был мягок и нежен. Чаровал нарочито ровным тоном. Я истерически сообщила ему:

— Его убили наркотиками, он предсказывал. Кто?!

— На идиотские вопросы не отвечаю, — вспылил Измайлов.

Я словно очнулась после обморока.

Нервные клетки у ментов были на исходе. Но Вик обуздал страсти и снова заговорил спокойно. Мне надлежало отправляться с Юрой в больницу и дожидаться в его палате дежурного милиционера.

Сергею дозволялось пошарить в ящиках и шкафах Загорских. Потом к телефону позвали доктора. Тот заявил:

— Не сам он себя колол, товарищ полковник. Доза лошадиная, я не видел таких рисковых. Вены у мальчишки сносные, должен был четвертью вколотого обходиться, а то и меньше. Разве что самоубийца. Но счеты с жизнью они чаще сводят, когда наркотика нет. А у этого — Клондайк. Да, главное, следы на запястьях и щиколотках, будто связан был крепко. Когда убедились, что загибается, развязали.

Я представила связывающую Юру… Вешкову… По извилинам не проходили мысли такого сорта. Вспомнились ее выступления о необходимости курсов, где наркоманов научат стерилизовать шприцы, оказывать друг другу первую помощь при передозировке. И организовала ведь она этот ликбез, заставила коллег проводить занятия бесплатно. Есть предел цинизму, даже моему. Я не рассказала Вику о своих утренних подозрениях, отнесла их к помутнению рассудка.

Меня заторопили — Юра уже лежал на носилках — белый, с заострившимся носом и черными веками.

— Жив? — спросила я.

— Пока жив. Поторопимся, у нас реанимационная машина. Скоро прояснится, не в рубашке ли малый родился…

Он не умер и через два часа, когда я выползла на улицу из клиники. Прогноз медики давали наихудший, но обещали «сделать все возможное».

Ветер дул студеный, дождь накрапывал настырный, и дико было смотреть на зеленые листья и клумбы с разноцветными астрами. Только теперь до меня дошло, что я забыла у Загорских куртку.

А в куртке деньги. Никогда доселе так не актерствовала. Меняла автобус на троллейбус, троллейбус на трамвай — больница находилась на краю света, и каждому озверевшему от скуки контролеру жалобно пела про ограбивших девушку хулиганов. Одной бесчеловечной бабе удалось меня высадить. От другой отбили тронутые моей придурью пассажиры.

Но на проезд никто не подал. Дорогой я не думала о преступлениях и преступниках. Дрожала и стремилась в тепло, изредка взбадривая себя словом «автопилот». Прохожие шарахались, автомобили рядом не тормозили. Измайлов не велел мне возвращаться в снятую квартиру, дескать, разберемся с хозяйкиной платой.

Но до сухого белья и плаща было ближе, чем до управления, каких-то полчаса рысцой.

Прозрение меня не посетило. Оно мне словно по физиономии врезало. Я зажмурилась, в потемках оказалось уютнее. «Чудовищно. Брежу от холода и голода, изгойство — я пространству. мой удел», — сказала — Пить надо меньше, — отозвался лощеный тип с кейсом. Поблагодарить его за совет сил не хватило. Пришлось прислониться к витрине дорогого магазина. Некто в черном высунулся из двери и погрозил мне.

— Накинь ливрею, потом играй пальцами, — выстучали мои зубы.

Я даром обеспечиваю прозрачность стекол фигурой, тру их, потому что качает, а он хамит.

Телефон мировых стандартов был рядом, но карточка тоже осталась в куртке.

В кармане джинсов завалялся жетон. Проклиная изыски городских властей старушечьим: «Людям жрать нечего, а они хреноты понавешали», я заметалась по асфальту. Причем краем забрезжившего над равнодушием сознания отметила, что про «жратву и хреноту» в нас с рождения заложено, а вовсе не от жизненных тягот ближе к смерти возникает. Мне необходимо было связаться с Измайловым и внятно сказать: "Сторож не признал Варвару. Откуда ей тогда известно о дыре в заборе дачи Трофимовых? — И успеть крикнуть:

— Позвони Лилии Петровне Вешковой и спроси…"

Я не успела даже сформулировать, что именно. Меня за шкирку вытащили из наконец-то обнаруженного в подворотне автомата обычной конструкции и поволокли к машине. Их было двое. Общий типаж — охранник, которому я порекомендовала облачиться в ливрею. Я во всю ивановскую завопила:

— Спасите, помогите!

Согласно рекомендациям спасителей-теоретиков надо было орать: «Пожар!»

Но уж слишком глупо посреди улицы.

Вопль: «Террористы!» кажется сейчас уместнее, но эффект все равно нулевой.

Некий хорошо разогретый спиртным парень, не замечая, что более трезвые граждане метнулись в подъезды, вступился:

— Мужики, вы че?

— Глянь, обкурилась и ломанулась из дома родного чуть ли не в трусах…

Видно, при желании джинсы и свитер, влажные от осеннего дождя, можно считать одними-единственными трусами.

— Че делают суки, — переметнулся на сторону похитителей мой защитник. — Я свою раньше тоже ловил. Теперь завязал, ша.

Пока он сокрушался, меня погрузили на заднее сиденье «раздолбанной трахомы», как выражался Балков. Где ты, Сергей? Ты бы им задал трепку. Я не успела рассказать тебе, что Виталий Кропотов был с Варварой в кино, где, исполняя чьи-то указания, репетировал показанную ею позже в управлении сцену. Многого не успела. Лишь повыбивавшись, я почувствовала, насколько замерзла и намаялась. Поэтому искренне предалась критике троих пассажиров и водителя:

— Паразиты, не могли раньше схватить? Обязательно надо было вдоволь полюбоваться на мои синеющие руки и губы? У, уроды.

— Не, под кайфом, не выдрючивается, — сказал тот, кто не покидал переднего кресла.

И обернулся. Я его в первый раз видела. Впрочем, остальных тоже. Подумала:

«Еще немного — и поверю, будто наркоманка». На секунду приободрилась: может, эти люди из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков? Кого еще может волновать, под кайфом я или нет?

Только почему они направляют стопы — елки, колеса! — за город? Когда-то меня насильно катали — правда, на иномарке — вместе с бессознательным, после удара кастетом в висок, Борисом Юрьевым. Господи, тогда и вялый Борин бок служил опорой.

Я не унижусь пред тобою.

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай, мы чужие с этих пор…

— Сбрендила? Стишки сочиняешь?

Уговариваешь себя гордость выказать?

Я потрясла головой. Она болела. «Выказать» — неплохо звучало. Нет, подонок, мне хотелось заставить вас говорить с шизонутой женщиной без церемоний.

Авось догадаюсь, чьи вы холуи. Как-то я пробовала неделю голодать, от шлаков избавлялась. И сделала открытие: если после продолжительной голодухи поесть, возникает состояние, похожее на приятное легкое опьянение. Оказалось, что с замерзшим и отогревшимся творится то же самое. Меня действительно неостановимо несло на треп и смех. Поэтому я пояснила:

— Не я сочиняю, Лермонтов.

— Тоже рано хлопнули…

Этого «тоже» мне было достаточно.

Я струсила. Но на последний протест четверостишием отважилась:

Получив твою меткую ярость,

Покачнусь и скажу, как актер,

Что я с бабами не стреляюсь,

Из-за бабы — другой разговор…

— Лермонтов? — встрепенулся детина слева от меня. На «баб» он реагировал слишком резво. — С тобой не соскучишься.

— Вознесенский, неуч. Его сейчас в школе проходят. — Я знала, необходимо набраться мужества и замолчать. Но не получалось. Чудилось, что закрыть рот означало умереть. И, злясь на себя, я все же произнесла:

— Кончу, говоришь, подобно Михаилу Юрьевичу Лермонтову?

Водила вдруг заржал во всю глотку.

Луженую, между прочим. Подействовало лучше поэтических цитат. Они недоуменно на него вытаращились и напряглись.

— Подобно мужику Лермонтову кончит.., охо-хо.., баба…

— Скот, — грустно и тихо сказала я. — Самое отвратительное в нашей гребаной жизни то, что я тебя поняла наравне с ними. А бывало, притворялась настоящей леди.

И настал момент жесточайшего испытания надеждой и разочарованием.

— Настоящая леди тоже все понимает, но делает вид, что ей невдомек. Вы нечто среднее между слабо натасканной леди и сильно зацикленной дурой, — подал глухой голос мужчина справа. Ото, он воспринимал человеческую речь.

— А вы — гибрид бесхозного умника и наемного убийцы. Добро бы вам платили, как второму. Наверняка, как первый получаете, — парировала я.

— Заткнись, — устало посоветовал он. — Тебя ждут не дождутся.

Я, конечно, заткнулась. Страшнее всего быть одной против многих. Если кто-то где-то ждет, уже есть смысл «сохранять лицо».

Стемнело. На неведомом повороте мне нацепили на глаза носовой платок и стянули сзади руки. Подумалось о Юре Загорском. Следы от веревок на щиколотках и запястьях, большое количество героина в вену. Славе — нож в сердце.

Лже-Загорскому — воздух в вену и в итоге — в сердце. У убийц был выбор. У меня не было.

* * *

Пахло деревьями и увядающей листвой. Под ногами шуршало, тропинка была ровной и упругой. Скрип двери, аромат тушенки, десять довольно широких ступеней вниз. Затхлость, запах терпкого пота, мочи, вскрик:

— Полина!

С глаз сняли платок и чувствительно пихнули в шею. Освещение было скудным — маломощная лампочка над входом. Мне навстречу, будто стремясь подхватить, дернулся Юрьев. Кивнул Саня.

Оба были связаны и сидели на цементном полу небольшого подвала. Рядом с Борисом лежали огромные валенки, остальное было прикрыто старым пледом.

У другой стены тоже валялось тело. Я с трудом узнала обросшего, бледного Лешу Трофимова. Парня опять ломало. Судя по хрипам вместо вдохов и выдохов, ему было совсем худо.

— Мальчики, вы живы, вот счастье! — обрадовалась я.

— Будем живы, пока Варвару Линеву не притащат, — мрачно сказал Саня. — Такой компанией и покинем мир.

— При чем тут Варвара?

— Нас всех вычислили, Полина. Когда узнали, что ты пишущая о нар коте и СПИДе журналистка, решили, будто Варвара тебя специально в университете подцепила. Она давно порывалась с крючка соскользнуть. Зинаиду жалела, пыталась разборки устраивать.

Я боялась, что нас подслушивают, поэтому об отъезде Линевой не заикнулась. Потерять шанс на лишний час из-за болтливости? Не на ту напали. Долго им придется Варвару искать. Парни же наперебой откровенничали. Саню изловили первым, когда он покупал сигареты.

Впихнули в машину, навалились, скрутили. Держали в другом подвале без пищи, сюда транспортировали лишь несколько часов назад. Здесь уже валялся отделанный до кровоподтеков Борис, доходил Леша и разлагался сторож. Вероятно, мы на даче Трофимовых. Младший хозяин кайфовал себе в какой-то землянке в роще, оттуда его и приволокли. «Надо же, угадала, но не нашла», — подумала я. Юрьева взяли на улице, когда он спешил на свидание к Варваре.

Только тут я вникла в сказанное о стороже и непроизвольно взвизгнула. Они неуверенно переглянулись, потом дошло, утешили, мол, к присутствию трупа быстро привыкаешь.

— Ты сядь к нему затылком, Поля, — посоветовал Борис. — Не на пол, ко мне на ноги. Женщинам на цемент нельзя, мать сестре говорила.

Я была тронута. Чтобы не разнюниться, спросила:

— А если полковник узнает? Я у тебя на коленях!

Он сумел засмеяться. Я храбро села на пол.

Мы договорились рассказать друг другу все. Выживет кто-нибудь, передаст по назначению. Начал Саня. Он предложил Лене потрясти мадам Трофимову.

Рассуждал здраво: не погибни Слава сразу после того, как записывал номер ее «Фольксвагена», можно было насмехаться над его теорией о банде Трофимовых — Красновых сколько влезет. Но после убийства идейного студента обстоятельства менялись. Еще Саня собирался заняться Лешей. Наркоман, за дозу мигом расколется, все семейные тайны выдаст.

— Меня тоже осеняло, что Зина впустила его со лже-Загорским Поэтому и в квартире оставила бардак, который они вместе с Трофимовым устроили, — поддержала я.

— Кто был за рулем «шестерки» мы догадываемся, — вставил Борис.

— Кропотов? — подсказала я.

— Леня, — едва проглотил мат Юрьев. — Меня изолировали, когда я предупредил коллег о контактах с Линевой.

Когда Леня узрел мои перекрашенные дохмы и усы. Саню сразу после того совещания умыкнули.

Обсудили вопрос, который я не смогла задать Измайлову. Откуда Варваре было известно про лаз? Постановили: то ли Леша за наркотики, то ли сторож за деньги позволяли кому-то из преступников тут ночевать. И виной неприветливости дедка была обычная подслеповатость.

— Кстати, Славу зарезал Виталик Кропотов, — сообщил Борис. — Серега и с фотороботом не мучился. Адрес был, ресторан, где этот жук экспедиторствовал, неподпольный. Отследил влюбленного и незаметно щелкнул фотоаппаратом. Еще днем показали его мордень всем, кому велел полковник. Виктор Николаевич гений. И парень из университета, и бабка с семечками в один голос подтвердили: «Он». Собирались его ночью брать. Ты с Балковым сегодня виделась?

У него в глазах блистала лютая тоска.

Я не посмела травить лейтенанта тем, что друг свободен и не может его освободить. Качнула челкой отрицательно. Борис протяжно вздохнул.

Пришел черед моего выступления.

— А ведь нас здесь всех сожгут, мальчики, — окрылила я Саню и Борю. — Лешке и Линевой постараются сохранить узнаваемость. Будто он в состоянии наркотического бреда обагрил руки нашей кровушкой по локти. Белая «шестерка» будет заманчиво приоткрыта в овражке.

То есть Алексей Трофимов — наркоторговец, наркоман и убийца. И совершил он все свои преступления на пару с Варенькой Линевой. А Зиночка Краснова использовалась в качестве ширмы. Пусть еще Кропотов участвовал. Тогда, если он не задержан, и его уничтожат. Как-то подзабылось, что Варвара ждала объявления маман Трофимова о найме строителей. А это — сигнал к оккупации рощи. Собрать нас в кучу неимоверно трудно, поэтому возят по одному.

— Поля, ты в шоке, — сказал Борис. — Балков и Воробьев обследовали рощу. Строители настоящие.

— Кое-кто из них, вероятно. Днем трудятся, а пара бандитов отгоняет любопытных от овражка. Ночью строители спят по домам, а шайка собирается на даче.

— Погоди, Поля, — вскинулся Саня. — Каркаешь ты мастерски. Только зачем Трофимова с Линевой жечь, если они…

— Так не они. Ту же Варю газетное объявление Трофимовой попросил отслеживать Кропотов, самому недосуг. Но их следующими после Красновой предложат в убийцы. Менты умные, сообразили, что Краснову подставили. Может, сойдутся на том, что свихнувшийся от наркоты Трофимов всех нас сюда пригласил, порешил, подпалил дачку и сам сгорел. Леня — выродок, согласна. Мы умрем, а он речь над закрытыми гробами произнесет. Ты женат, Саня?

— Нет.

— Других родственников на надежном милицейском плече приголубит.

Как же вы не разобрались, что вас предает свой?

Вместе с Саней понурился и Юрьев.

И вдруг встрепенулся:

— Не томи, Полина. Все-таки характер у тебя ужасный.

— Извините, мальчики. Глупо помирать из-за мента, а не уголовника, сорвалась. Вас сюда заперли по приказу Лени.

А меня? Измайлов не говорил, что я журналистка. И Борис тоже. Так, Саня?

— Точно! — потрясенно воскликнул он. — Точно, это мудилы в машине говорили. Я решил, будто Ленька без меня дознался.

Сказать могла только Лилия Петровна Вешкова, с которой мы неожиданно столкнулись в квартире. И только подруге своей, хозяйке квартиры, Марии Ивановне Бердиной. Сгонять на моторе с рынка к Зине удобно. Примелькалась везде, лотки в разных концах, продавщицы полагают, что она сейчас других проверяет или в административный корпус завернула. А то и наблюдает за ними из укрытия. Пару часов урвать легко. Юра Загорский говорил, будто его папа вплотную приблизился к торгующим наркотиками людям. Его заманили в ловушку.

Юная порядочная Зина должна была свидетельствовать о порядочности намерений, предложить кофе. А потом погибнуть под колесами. Весьма символично, таблетки тоже на жаргоне именуются «колесами». Итак, Загорского убили изощренно.

— Лже-Загорского, — автоматически поправил Борис.

— Нет, Боря, настоящего Загорского, отца Юры. Мотаясь под дождем, я фантазировала. И ты попробуй. Кому он доверился настолько, что пришел с визитом? Кто украл у него в Волгограде паспорт, который он, по его словам, принес домой, чтобы или удержать, или потерзать? Кто сохранил? Балков заметил, что документ почти новый, будто им не пользовались много лет.

— Друг? — подавленно спросил Борис.

— Отключись ненадолго от подлости Лени, елки!

Жена, которая сначала не захотела переезжать к нему, затем вышла замуж и отослала семилетнего Юрика к отцу. Но позже перебралась, преуспела в челночном бизнесе, не брезговала продажей наркоты, матерела. Вероятно, Юра мельком увидел ее в городе, отсюда его навязчивая идея о встрече с мамой. Все принимали это за нарушение психики наркотиками, но он правда встретил мать.

Загорский-старший медленно и верно двигался по цепочке, пока не наткнулся на звено — бывшая жена, мать Юры. Хотел упросить пощадить сына. Не получилось.

Сообщник Марии Ивановны Бердиной владел паспортом Загорского, благо был похож на него. И стал играть его роль. Загорский соответственно после того, как его умертвили, стал лже-Загорским, сомнительной личностью, мертвым неопознанным телом. Юру то ли запутали, то ли посулили свидание с мамой, но главное, начали снова обильно кормить наркотиками. Ограничили контакты с Вешковой. То-то она жаловалась, что Загорский зазнался и почти не обращается к ней, как бывало раньше.

Меня подвел совет Лилии Петровны обратиться к отцу Юры. Мертвому?! Когда она проболталась Бердиной, что интервьюировавшая ее журналистка и соседствующая с Варварой Полина — одно и то же лицо, догадаться о провокации труда не составило. Я и попала в список на умерщвление.

— За рулем сбивших Зину «Жигулей» мог оказаться и подставной Загорский.

Хотя менту Лене проще было выбраться на «замаранной» машине, — закруглилась я. Потом предупредила:

— Это не финал. Передохну, в горле першит.

Пауза была долгой.

— Боря, можно я об тебя спину погрею? — спросила я.

— Пожалуйста, — разрешил Борис и не удивился. — Обопрись, мы не йоги, мебельными валиками избалованы.

Ни он, ни Саня не задавали основного вопроса. В курсе ли Измайлов? Есть ли у нас крохотная надежда спастись, если затянутся поиски Варвары Лицевой?

— Я так хотела, чтобы полковник выяснил у Вешковой, употребляет ли Мария Ивановна Бердина слово «лебезить».

От слов отвыкнуть тяжелее, чем от табака. Юрину мать звали Марией Ивановной.

Снова воцарилась тишина. Не выдержал импульсивный Борис:

— Полковнику сообщила?

— Не дали, мерзавцы. Зато на меня напоролась соседка Зины, которая может доказать — Краснова не убивала гостя. Лилия Петровна Вешкова рано или поздно не признает в папаше Юры господина Загорского. И смерть мальчика от передозировки насторожит ее.

— Откуда сведения про мальчика? — спросил Саня.

— Я ему «Скорую» вызывала. Был плох. Слишком. Дверь ломал Сергей Балков. Молитесь, чтобы Юра выкарабкался.

— Все-таки ты виделась с Серегой? — прохрипел Юрьев.

— Не без того.

— Пойду стукну мрази, — застонал Саня. — Пусть дадут воды.

— Не стоит, потерпим, — отказалась я.

— Пойду…

С ревом: «X.., ты отсюда выйдешь!» благовоспитанный Борис Юрьев вскочил на ноги. И саданул Сане каблуком в солнечное сплетение. Но затекшая конечность подвела, удар получился слабоват. Хорошо, что Саня тоже провел часы в утомительной позе и не ожидал от Бориса такой прыти. Юрьеву удалось, не мешкая, повторить удар — по челюсти.

— Теперь я тебе спутаю и ручонки, и ножонки, падаль, — пообещал Борис и немедленно осуществил свое намерение.

Руки Сани и впрямь были просто сложены на пояснице. Он не был связан.

* * *

Ближе к рассвету на пороге нашей тюрьмы возник Виктор Николаевич Измайлов. Лешу Трофимова сразу устроили в машине неотложки. Мы с Борисом склонились над сторожем с пробитой, перевязанной рубашкой Юрьева головой:

— Спасибо, дедушка. Как вы вынесли? Мучились, но не шелохнулись. Покойник и покойник.

— Я же разведчик, детки, — прошептал старик.

И умер. С тех пор я усвоила, как трудно плакать без слез.

Поднятый Саня костерил меня самыми жуткими проклятьями. Я их ему мысленно вернула, мне чужого не надо.

— Зачем ты хватал трубку, когда убивал Юру Загорского? — вклинилась я в краткий промежуток. — Забыл, что и на старуху бывает проруха?

— Затем! Сопляк наприглашал толпу отморозков. Они бы ломились в дверь и переполошили весь подъезд. Кто же мог представить, что ты к пацану вяжешься?

Одноклассницей притворяешься. Идиотка.

— Соображаю я неплохо, Саня. Деда прикончили, потому что от него не скроешь, что ты приехал сюда сам, нигде тебя не держали. Он поверил, что вы охраняете стройматериалы, грибы вам собирал и жарил, суетился: «Сынки, сынки…» Вы отправляли его на боковую и притаскивали в подвал сначала Лешу, потом Бориса.

— Никому нельзя доверять, — сплюнул Саня. — Поручил им партизана, так убить не сумели. Живучее, блин, поколение.

Сергей Балков ударил его, связанного. И после не каялся в содеянном.

Голос Сани я узнала практически сразу. Этот дядя не желал отдавать мне учебник алгебры. Затем он слишком напирал на виновность Лени, накручивал Бориса. Обычно менты не допускают и мысли об измене своих до последнего.

А у Сани не было ни фактов, ни доказательств. Ему бы помалкивать, но уж очень приспичило выведать, что мы раскопали по убийствам, пока он прикидывался похищенным. По-настоящему он оплошал, когда назвал не только мою профессию, но и объединил в тему статьи наркотики и СПИД. Не познакомься я с Вешковой, о «чуме двадцатого века» в тексте появилось бы несколько скупых строк. Даже ложь (дескать, в их отделе снабдивший меня сведениями и завизировавший свою часть сотрудник персонально сообщил ему об этом) не прошла бы. Я в милиции о СПИДе и не обмолвилась, только о наркотиках. Ссылка на треп бандюг в машине была вообще смехотворной. Позволь они себе подобное, он сам расстрелял бы их.

Но преувеличивать своих заслуг нечего. Спасли нас дед сторож, удача, сохранившая ему фронтовое мужество и стойкость. Когда «труп» погладил меня по руке, я окаменела и поэтому не совершила глупости. Перочинный нож разрезал веревки. На мгновение показалось, что он воткнется мне под лопатку. Но путы спали, и режущий предмет очутился в моей вспотевшей ладони. Надо было предупредить Бориса Юрьева. Размер помещения не позволял перешептываться.

Тогда я вспомнила детскую игру. Один выводит на спине буквы, другой «читает». Я не прислонялась к Борису, а рисовала на нем послание. Дело многотрудное, кисти-то вывернуты. Он не сразу понял, что происходит. Поняв, внимал телом, хотя признавался потом — было щекотно. И неприятно — я поранила его, освобождая. Не слишком глубоко.

— Чуть кисть не отпилила, — ворчал он по пути домой.

Наверное, Саня дождался бы в нашем обществе привоза Варвары и выслушал свежие новости от нее. Да сообщение о том, что Юру Загорского отправили в клинику, заставило его торопиться.

— Поля, Линева пропала, — буркнул Сергей Балков. — Стыдоба тебя расстраивать, но он вас морочил. Успели закопать девчонку в лесу.

— Я его морочила. Варвара вчера вечером выслана на родину. Не от избытка ума, каюсь. Просто мне не нравится, что вы все к ней неровно дышите. Ее письменные показания я от греха запечатала в конверт и кинула в почтовый ящик соседки.

Они захохотали разом. Немного нарочитый хохот становился все беззаботнее, все искреннее.

— Как вы нас нашли? — спросила я, довольная тем, что взбучка за самоуправство отменяется.

— Мы по-деревенски кумекали, — заскромнкчал Измайлов.

Они «пасли» Виталия Кропотова — на работу, с работы. Они упорно слонялись возле его дома. Часов в одиннадцать вечера парень отправился пройтись.

И почти сразу перед ним распахнулась дверца «раздолбанной трахомы». Машину довели до двора, тройку мужчин — до двери нашей с Варварой в недавнем прошлом квартиры. На звонок открыла хозяйка, Мария Ивановна Берлина. Сказала:

— Ни той, ни другой нет. Деньги обе на тумбочке бросили. Чья-то сумка стоит с собранными вещами.

— Новенькая у нас, случайно на улице подловили. Жди Варвару, — приказали ей. — Без этой курвы фейерверка не будет.

Колю Воробьева, некогда возмущавшегося количеством Варвариных ошибок, оставили у подъезда. Измайлов погнал свою собственную «девятку» за «трахомой». Виталия Кропотова подбросили на дачу Трофимовых. Прочие снова колесили в городе. Далее Сергей Балков залег на опушке, Вик на огромной скорости помчался за ОМОНом. Пока прибыли, пока разобрались с небольшой, но отлично вооруженной охраной дачи и участка, встретили и взяли прибывших без Варвары ездоков, рассвело.

— Жаль деда, — сказал Сергей. — А Юра будет жить. Ему еще лечиться и лечиться, но жить будет.

Я всплакнула, теперь слезами.

— Блестящая работа, детка, — похвалил меня Вик. После каждого дела, в которое я влезаю, мне снятся эти слова. Но расщедрился на них Измайлов впервые.

И вдруг я застеснялась:

— Я была поводырем слепой и глухой удачи. Вы бы и без меня справились.

— Верно, — улыбнулся Борис Юрьев. — Без тебя, без меня и Юры Загорского, Варвары и Трофимова. — И хитро добавил:

— Только на коленях у меня ты так и не посидела.

— Что? — прищурился полковник Измайлов. — Вы чем в подвале занимались?

Ты к чему ее склонял перед смертью?

«Это тебе за увлечение Варей Линевой», — подумала я.

Над городом разгоралось утро.