Утром я встала, взглянула в зеркало и обнаружила, что даже бигуди у меня в волосах топорщатся как-то воинственно. Да, пришел день завоевания полковника, и моя виктория нетерпеливо ждала меня на втором этаже, будто подружка возле кинотеатра. Оружие я предпочла проверенное и безотказное — домашний торт. Это старое, привычное, надежное ружье против пистолетов и автоматов, то бишь фабричных кондитерских изысков с кремовыми букетами.

Я в своей худшей манере перед ответственным мероприятием явно перебегала по асфальтовой спортивной тропе, поэтому сразу договорилась с ногами: если они споткнутся в ходе доставки торта Измайлову, не получить им больше благородной тренировочной нагрузки никогда. Таким образом, остался сущий пустяк — испечь нечто необыкновенное. А поскольку оно без персиков из компота таковым не получается, я порысила в магазин.

На обратном пути меня подкараулило первое разочарование в виде прогуливающейся вдоль дома Анны Ивановны. Встречи с этой мегерой были не к добру. А когда она впервые за год ко мне обратилась, я и вовсе растерялась.

— У тебя слесарь недавно два дня краны чинил, — сообщила она мне.

Я молча кивнула.

— Качественно сделал?

Я опять молча кивнула.

— А мне, сучонок, вчера сменил везде прокладку, а вода как капала в раковины, так и капает. Ну, может, чуток пореже. Скажи, гад.

«Простительнее изменить мужу, чем стилю», — любит повторять не поладившая почему-то с Измайловым Настя. И я в третий раз молча кивнула. Тут из своего подъезда на белый свет выволокся незадачливый сантехнический Айболит.

— Постой-ка, голубь, я тебя с шести часов дожидаюсь, — рявкнула Анна Ивановна и стремительно двинулась на него.

Помочь голубю было невозможно. Сцена расправы меня не привлекала, поэтому я быстренько юркнула в раскрытую дверь.

Есть люди, которые совсем не ошибаются в повседневности. Зато в ситуациях жизненно для них важных могут переусердствовать и напортачить. А я при всей своей фантастической неловкости и рассеянности как раз в такие «шкурные» моменты бываю неспособна что-нибудь испортить. Поэтому торт мой по праву претендовал на титулы загляденья и объеденья, хотя к духовке я вообще-то приближаюсь не часто. Даже котенок не устоял — полакомился крошками. Не мог же в самом деле пышный красавец, источающий аромат ванили, иметь вкус сырой рыбы или мяса? Выложенные сверху дольки персиков удачно гармонировали по тону с моей самой короткой и узкой юбкой, так что пора было бросаться в атаку.

Заспанный Измайлов отступил без боя на целый свой костыльный шаг. Вероятно, мне не суждено понять, что особенного находят мужчины в сварганенных из подручных средств тортах. Но полковник сразу размурлыкался про кофе, румяное утро и счастливые сюрпризы.

— Ты чем ночью занимаешься, Измайлов, если спишь до одиннадцати?

— Думаю.

— Да, это серьезно.

Измайлов безостановочно просил добавки, но наконец и он застонал:

— Не могу больше.

Я убирала со стола в комнате, мыла посуду, а он скакал за мной, как привязанная консервная банка. Во всяком случае, шума от него было не меньше. Наступило время проявить неподдельный интерес к его работе. Или службе? Неважно.

— Как там со звонками? Раскопали что-нибудь?

— Жду Бориса с докладом, — довольно ответствовал он. — А ты вытираешь чашки и хмуришься.

Наблюдательный, не проведешь.

— Измайлов, займись со мной, пожалуйста, профилактикой преступной деятельности, — выпалила я.

— Это все, что нам по силам после завтрака?

— Правда, займись.

Я рассказала ему о встрече с Анной Ивановной.

— И что же в тебе я должен предотвратить?

— Я становлюсь злобной. Сначала потеряю жалость к людям, потом бросаться на них стану. Она мне про свою прокладочную беду говорила, а я думала: «Это тебе в наказание за все подлости». Как мелко, как пошло, раньше я такой не была. И слесарь, конечно, мерзавец. Мне за бутылку и деньги сделал — не придерешься, а над старухой за «спасибо» поиздевался. Мне бы на этом и прекратить думать. Так нет, бес вредности морочит. Анна Ивановна откуда-то знает, что я приводила слесаря, что ремонт занял два дня. А двоих в подъезде убили, она и не пронюхала. Почему так?

— Поля, когда ты была у Виктора после убийства, ты ничего странного не заметила? — вдруг спросил Измайлов.

— Кроме трупа? Ничего. Ой, не напоминай, иначе меня наизнанку вывернет.

— Я надеюсь, не тортик тому причиной?

— Неблагодарный.

— Полина, как часто ты сама с собой разборки устраиваешь и упрекаешь себя в мелочности и пошлости?

— А что?

— Оптимизму не способствует.

— Это мое. Я к людям редко пристаю с результатами самоистязаний. Так, накатило что-то.

— Молодчина. Я уже было о твоем мальчике забеспокоился. Сыновьям нужны нежные, но уверенные в себе матери.

— Уверенность в себе должна на что-то опираться, полковник.

— На костыли, к примеру, — улыбнулся он.

С ним было легко. С ним не было нужды притворяться более мужественной, чем я была. И более красивой, умной и решительной тоже.

Мои сладостные внутренние рулады прервал звонок в дверь. Явился Борис Юрьев, тщательно созданный природой для того, чтобы мешать нам с Измайловым настраиваться друг на друга. Вот у нас говорят: «Явился — не запылился». С неодобрением роняют, мол, надо же, как быстро и беспроблемно ты до нас добрался. По-пластунски не полз, о колючую проволоку штаны не рвал, ров с тиной не преодолевал, через горящий обруч не прыгал. Стоит усложнить полосу препятствий, беззаботный гость. А ведь только представить себе: вваливается пыльный, черт знает в чем вымазавшийся Юрьев… Как славно, что ни чистого, ни грязного вчера его не было. Иначе несчастному полковнику и обнять бы меня не удалось.

Измайлов постоянно спрашивает: «О чем ты задумалась?» Надо ли посвящать его в мои упражнения с пословицами и поговорками? Вряд ли. Эх, не быть мне объективно оцененной, что, впрочем, к лучшему.

— Мрак, Виктор Николаевич, — тем временем обреченно признавался Юрьев.

— Сейчас тебя Полина тортом угостит, рассияешься, — распорядился Измайлов.

Похоже, стряпня — единственное, что Юрьев считал во мне приемлемым. Наблюдая за его расправой с тортом, я убедилась: когда уплетаешь за обе щеки, за ушами действительно трещит.

— Балкову оставь кусочек, — проворчала я.

— Он сегодня сюда не успеет, — отмахнулся Борис и съел остатки.

Измайлов, слопавший в три раза больше, чем Юрьев, с тоской смотрелся в глянец опустевшей тарелки. Все-таки в молодых подвижных мужчинах есть что-то инстинктивно-хищное. Я вообразить себе не могу женщину, слопавшую у начальника все до последней крупинки да еще и упрекнувшую: «Хорошо, но мало».

— Докладывай, — велел Измайлов.

Борис покосился на меня, дескать, при ней прикажете распинаться?

— Пусть поприсутствует. А то она пытает себя вопросом, почему главная подъездная сплетница Анна Ивановна всевидящим своим оком не заметила убийцу.

Я и не обиделась на то, что он недавно проигнорировал мой риторический вопрос. А он и не проигнорировал. Чуткий.

— Потому же, почему и секретарша ничего не услышала, — объяснил Юрьев.

Девушка подтвердила, что ее руководители несколько раз, взяв трубку и буквально тут же вернув ее на рычаг, менялись в лицах и позволяли себе грубые восклицания. А потом уединялись где-нибудь и бурным шепотом совещались. Однако просил их к телефону приятный мужской голос, не теряющий звучности на вежливых словах «будьте любезны» и «пожалуйста». Она представления не имела, что говорил мужчина Коростылеву, Артемьеву и Ивневу. И не могла поручиться за то, что мужчина был один и тот же, а не десяток разных.

— Сергей все-таки по магазину работает, Виктор Николаевич, — без энтузиазма отчитался Борис. — А я объехал и опросил конкурентов, аж семь штук. Но мог бы и семнадцать, и тридцать семь. Зацепиться не за что. Даже перебежчиков от Ивнева в другие фирмы нет.

— Борис, ты чего-нибудь странного в квартире Артемьева не заметил? Гнетет какое-то впечатление, никак не разберусь, — так же, как меня, огорошил Юрьева Измайлов.

— То, что для вас странное, для нас никакое, — обобщил Юрьев, вероятно, прошлый опыт.

— Дрянь дело, если ты подлизываешься, а не перечишь.

— Подниматься к Артемьеву будем? — дипломатично по отношению к себе воздержался от комментариев Борис.

— Обязательно.

— Виктор Николаевич, дайте мне время убраться из дома, — попросила я. — Вы там будете топать, разговаривать, а я только-только приучила себя к тому, что за стенкой никого нет и быть не может.

— Уважим просьбу дамы? — спросил Измайлов.

Будто бы Юрьев мог отказать. Он, обрадованный тем, что я, очевидно, не готовая расщедриться еще на один торт, исчезну, неприлично оживился:

— Да, Виктор Николаевич, пусть ка… Пусть идет. Мне все равно надо с вами следовательские идеи обсудить. Парень новенький, нервничает…

— Полина, до свиданья, — перебил его Измайлов.

— Угу, до скорого. Я буду готова через час.

— Так долго собираешься?

— Для сборов туда, куда я хочу наведаться, час — не долго.

Я постаралась произнести это мечтательно, но получилось разочарованно. Пусть. По приятельницам я понесусь, по приятельницам. А они у меня мастерицы перемывать не только кости, но и все, что под костями и на костях. Словом, я не пыталась расшевелить в Измайлове ревность. Так и быть, пусть посекретничает с Борисом. Не забыть бы позже выяснить: если существует некий следователь, то тогда кто Измайлов, Балков, Юрьев?

Я забыла, каюсь. Не до того мне было после возвращения.

Я увлеклась нанесением визитов настолько, что добралась домой в девять вечера. В подъезде ни одна лампочка не горела. Когда опять успели вывернуть, паразиты? Ну, хоть бы через этаж ликвидировали освещение, много ли нам, жильцам, надо. Я иногда ловлю себя на мысли, что чем-то существенно отличаюсь от остальных людей. Я бешусь, когда подолгу нет автобуса, меня на части раздирает от возмущения. А другие стоят с отсутствующим видом, не ругаются, не выпускают пар, не хватаются за обломки кирпичей. Неужели они никуда не опаздывают? Я не терплю, когда в магазине продавщица болтает со знакомой, а очередь томится и не ропщет. Или с лампочками… Десятки людей поднялись по темной лестнице, трогали выключатель, чертыхались. Их собственные или чужие дети могли перепугаться и расшибиться, в подъезде два убийства, между прочим, случились. Хоть бы кто-нибудь почесался ввернуть недорогую стекляшку взамен украденной. Нет, добрались до своих крысиных нор, и чудненько. Выжидают, вдруг сосед дурнее окажется, вдруг разорится, сэкономив остальным?

В таком состоянии призывов справедливости я никого и ничего не боюсь. Папа говорит, что редко били. Как бы то ни было, я подлетела к своей двери, довольно скоро вставила ключ в замок и, думая только о том, куда запихнула пакет с лампочками, вошла. Сквозь матовое зеленое стекло комнатной двери пробивался вожделенный свет. Секунду я испытывала удовлетворение вырвавшегося из кромешной тьмы человека, а потом резко и твердо себя образумила: «Прекрати ухмыляться, кретинка. Когда ты уходила, специально проверила, все ли светильники выключены. А вот дверь была открыта, чтобы котенок мог воспользоваться своим туалетом в прихожей. У тебя незваный посетитель. И он не торопится тебе навстречу с извинениями за вероломное вторжение». И тут я неожиданно вспомнила навязчиво повторяемый Измайловым вопрос о странном в квартире Виктора. И чью-то попытку проникнуть в квартиру Верки или Славы. И непонятно как оказавшийся у Виктора мой фужер. И Славу, зачем-то старающегося меня оболгать…

Мне стало страшно. Только что беспокоилась о соседских детях и не трусила. Стоило неведомой опасности замкнуться на мне, как я моментально затряслась. Но трясясь, я пятилась, пока не оказалась на лестничной площадке. Я беззвучно заперла дверь на ключ. И, озираясь, будто могла хоть что-нибудь рассмотреть, начала пробираться к Измайлову.