Вечер понедельника выдался еще отвратительнее, чем день. Потому что нашествию Виктора я предпочла бы присутствие слесаря. Виктор перехитрил меня, как невесту без места. В дверь позвонили, я увидела в глазок Нору, зазывно помахивающую бутылкой шампанского, и доверчиво открыла. Ввалились трое: Нора, Верка и Виктор.

— Тебя еще мент не ухайдакал? — Проявила заботу Верка.

— Виктору Николаевичу Измайлову я по-соседски помогаю адаптироваться к костылям, — твердила я, отступая под их напором. — Так получилось, что я назвалась груздем.

— Добрая? — прошипел Виктор. — Жалеешь не всех подряд, а кого жалко?

— Вить, по морде не желаешь? — осведомилась я.

— Я не хамлю. Мы о Славике пришли разговаривать.

— Поля, это тревожно, — предупредила Нора.

— Четверо нас осталось вместо пяти, — подныла Верка. — Десять негритят решили пообедать…

— А где маленький? Мы ему машинку притащили.

И Нора протянула большой пакет с пожарным автомобилем.

— Я на такую машинку три месяца зарабатываю, — отстранилась я.

— А мы скинулись, — утешила Верка. — Бери. В подъезде жить страшно. Пусть хоть дите, ангелочек, порадуется.

Я знаю: когда мужчина согласен делить славу щедрого дарителя с не имеющими отношения к подарку женщинами, у него серьезное замыкание и света в голове еще долго не будет. Но и сделать вид, будто потратиться на такую игрушку чужому ребенку — плевое дело, я тоже не могла. Поэтому я посмотрела на Виктора честно и благодарно. А он как-то посветлел лицом, в котором проявилось внеполовое томление. Вот этот взгляд и тревожит меня до сих пор, когда сынуля требует воды для заправки своего технического чуда.

Но каждый, проведший на этом свете пятнадцать первых, не худших своих лет, уже учен, что взгляд — это одно, руки — другое, а мозги задействуются только задним числом. Виктор сразу водрузил свои зажимистые клешни мне на плечи, и я разъярилась. Он не стал настаивать на объятиях. То ли пригрозил, то ли попросил шепотом:

— У нас довольно времени.

И принялся ухаживать за дамами. Вы наблюдали мужчину, полноценно ухаживающего за тремя дамами одновременно? Думаете, суетлив и порывист? Нет, размерен. Полагаете, говорлив, с подвижным взглядом? Отнюдь. Он сдержан и играет в гляделки до победного. Я старалась облегчить Виктору задачу и делать вид, что я не дама, а диванная подушка. Но он начинал изящно на меня облокачиваться. Тогда я притворилась королевой, и он принялся вести себя как король: супруге полупоклон, остальным шиш. Нора с Веркой возроптали, и я из женской солидарности перестала суетиться в воображаемых крайностях.

— Как поживает Славик? Почему не пришел? — спросила я.

— Ты чем с хромоногим ментом занимаешься? — ахнула Верка.

— Мы собрались это у тебя выяснить, — добавила Нора.

— Чем я с хромоногим ментом…

— Прости, где Славик, конечно, — поправилась Нора.

— Чем ни занимайся, а менты только спрашивают, — охладила я их следовательский пыл.

— И что спрашивают? — подал голос Виктор,

— Как гудели у тебя на дне рождения, — не стала лукавить я.

— И как же?

Напрасно я устроила выволочку Измайлову. Его обязанность — найти убийцу. И он собирал информацию. А эти господа занимались тем же, не имея на то прав. Измайлов обосновывал, почему я должна с ним говорить. Ребята не трудились, спрашивали наперебой. Ну и ну. Кроме того, подчеркивать чьи-то постоянные или временные физические недостатки дурно. «Хромоногий мент»…

— Так как же гудели? — приставал Виктор.

— Мы — люди случайно и едва знакомые. Доза у каждого своя. Работали по индивидуальным программам.

— Ты ему сообщила, что у нас с тобой программы совпали?

— Тебе померещилось, не выдавай желаемое за действительное.

— Значит, не сообщила.

— Ребята, где Славик? — отвернулась я от Виктора.

— Пропал Славик, — не выдержала простодушная Верка.

— Посадили?

— Поль, ты в своем уме? Если бы посадили, мы бы передачи собирали.

— А за что его сажать? — вдруг взбеленилась Нора.

— А почему он смылся? — отказалась миндальничать Верка.

— Я тебя в окно видела в час дня в субботу, — припечатала Нора Верку.

— Меня?

— Кончай юлить, — приказал Виктор. — Не запутывай коротких ниток. Не хватало, чтобы вы перегрызлись. Тебе будет больно, малышка, — обратился он ко мне.

— С какой стати?

— Я возвращалась совращать твоего Витю, — покаялась Верка.

— Дело житейское. А почему моего?

— А то чьего же? — выпятил хилую грудь Виктор.

— И как успехи, Верочка? — постаралась я выровнять тон.

— Ноль, — всхлипнула Верка.

— Не реви, какие твои годы, — насмешливо встряла Нора.

Не зря я трое суток «проваландалась», как любит говорить Верка, с милиционером. «Кто из вас всех врет?» — прикидывала я. И тут четко осознала, что прежде всего вру сама.

— Люди, хватит, — тихо призвала я.

— Да Поля своя баба, — поручилась Верка.

— Полина, Вера пришла развлечь меня, чем я очень тронут. В итоге мы постановили заменить секс вином. И она от меня совершила свое восхождение к трупу.

— От нее вином не пахло, — нерасчетливо брякнула я.

— Я признателен тебе за ревность. Но это все проделки «Дирола» с ксилитом и карбамидом.

— Ваши дела. Одно интересно: ты, Витя, мне доверяешься или полковнику Измайлову?

— Я пошла спать, — крикнула Нора. — У вас тут свои разборки.

— А я в уборную, — заглушила ее Верка.

Они обе упорхнули. И Верка не вернулась. Мы с Виктором сидели визави.

— Зачем тебе безногий мужик? — проникновенно полюбопытствовал Виктор.

— А зачем мне мужик с ногами? Чтобы бегал по Веркам и Норам?

— Полина, издавна мужчины предлагали руку и сердце. Я предлагаю тебе всего себя последний раз. Не говори сейчас пошлостей вроде, какой раз будет после последнего. И не признавайся мне в нелюбви. У меня есть бутылка настоящего французского коньяка. Если ты согласна, приходи в гости. Я не стану тебя спаивать и насиловать. Я просто буду знать, что пригубил коньяк с любимой женщиной.

В подобных случаях мужчин нельзя заводить оскорблениями. Можно лишь терпеливо и постепенно их выпроваживать.

— Витя…

— Я буду ждать.

— Витя, я не пойду к тебе ночью.

— Тогда завтра.

— Завтра в десять завалится слесарь. У меня авария.

— Если ты решишься, я пригоню сюда сотню высококвалифицированных слесарей.

— Витя…

— Оставь за мужчиной последнее слово. Тогда я, возможно, засну.

— …

— Вот за это я тебя люблю, Поля.

Я закрыла за ним дверь и сказала:

— Вот за это я тебя ненавижу.

Во вторник я проспала до половины десятого. Нужна мне реклама всяческой ерунды. Они, владельцы и заказчики, все умные. Пусть сами себе и пишут. А то как выгибаться, так горазды, а как слово в текст вставить, так пас. Вчерашний визит ребят мнился бредом. Машина, правда, краснела за нас на видном месте, но в доме было столько дареных игрушек. Я едва успела умыться и одеться, как забарабанили в дверь. Слесарь.

— А, граф Калиостро от водопровода. Дерзайте.

Была бы честь предложена. Он подступил к крану, как заказывали, дерзновенно. А я принялась шарить везде в поисках сигарет. Напрасно. И тогда я установила, что слесарь послан мне в качестве наказания за грехи. Вчера я не могла из-за него вовремя попасть к Измайлову. Сегодня — в табачный киоск. Черт бы его побрал. Поэтому, когда в половине одиннадцатого он сообщил, что не захватил нужных прокладок, я взорвалась:

— Опять? Вы намерены еще на сутки оставить меня без горячей воды?

— Ага, — испытал он жертву на прочность.

— Я пожалуюсь вашему начальству.

Сама знаю, каким пустым звоном звучат и для господ слесарей, и для их начальства наши жалобы, но удержаться от угроз не смогла, сотрясла воздух.

— Сейчас я сгоняю за прокладкой, ждите, — вдруг смилостивился слесарь.

Видимо, у него возникли какие-то реминесценции со вчерашней бутылкою.

— День, два, три ждать? — вцепилась я в него.

— Сказал, сегодня сделаю.

— Идет.

И он испарился. Я, конечно, курю. Но никогда ни у кого не прошу сигарету. Мне стыдно признаваться в том, что я не могу перетерпеть без табака любое время. Даже от этого зависеть мне неприятно. Поэтому я не воспользовалась отсутствием слесаря, чтобы сбегать, например, к Верке. Я воодушевила себя: «Работай, негр, работай, солнце еще высоко». И с отвращением тронула клавиши своего многострадального компьютера.

— Предприятие предлагает качественную сантехнику, трубы и запорную арматуру по самым низким в регионе ценам…

Все одно к одному. И зачем я окрысилась на менеджера этого самого предприятия, заявив, что рекламировать унитазы в стихах безвкусно? Святое для заложников слесарей дело делают люди. Сейчас я их воспою! Сейчас я им такую рекламку сооружу! Я не успела расстараться. Вернулся эксперт по сантехнике. Живьем. Он мне не только Измайлова кормить, не только курить, он еще и работать мне не дает. Сколько времени прошло? Минут десять, пятнадцать? А разило от него… Да не водярой. Он прошмыгнул к рабочему месту. Я осталась ждать. Прошло еще минут тридцать, которые без сигарет показались тридцатью часами. Забавно, но, когда у меня есть сигареты, я обхожусь без них подолгу. Слесарь возник на пороге ванной и изготовился к торжественному рапорту. Тогда-то и раздался жутчайший женский вопль. Я рванула к входной двери, слесарь за мной.

На лестничной площадке билась в конвульсиях Верка.

— Не могу больше, — выжала она. — Что они все, сговорились дохнуть?

Квартира Виктора была распахнута настежь. Со второго этажа весьма кстати неслись Бажов с Юрьевым. Помню, Сергей запихнул нас в мою прихожую и ворвался вслед за Борисом в квартиру Виктора. На сей раз Верке и рассказывать было нечего. Она спускалась по лестнице и соблазнилась заглянуть к Виктору. Дверь была прикрыта, но не заперта. Виктор валялся в густой луже крови вокруг головы. Ее затошнило, она выскочила и упала, схватившись за перила. Тут подоспела я.

Бедолага слесарь даже протрезвел. Он таращился на нас почти осмысленно и равномерно-безостановочно спрашивал:

— Чего у вас творится? Чего?

— Заткнись, — заорала Верка. — Христом Богом прошу, заткнись.