Двое телохранителей сидели у ворот загона, лениво подбрасывая на ладони палочки, и наблюдали за суетой. Горячим головам было тяжело на жаре. Отряд собирался в дорогу.

Сегодня утром прискакал гонец и сообщил, что в городе Тиа, куда лежит путь верных, паника и беспокойство. Сэиланн поблагодарила гонца и отправила его отдыхать. – Если немного поднажать – Эммале читала письмо вслух – можно уговорить их сдаться.

Тогда мы получим больше, чем если бы мы его захватили.

– Да – задумчиво произнесла Сэиланн. – Вот ты и пойдешь… А?.. То есть я говорю, что…

Она посмотрела на лицо подруги и спохватилась, что надо было объяснить как-нибудь еще. Но подруга уже успокоилась.

– Я возьму с собой Кайса – заявила она. – Тогда переговоры пройдут еще лучше. Он впечатляет даже лучше, чем крысы.

Новый парень по имени Кайс, сведущий в военном искусстве, был очень вспыльчив и неустойчив характером.

Телохранители сидели в тени широких деревянных ворот, и головы их, покрытые платками, медленно плавились, и языки ворочались так же медленно.

– Что они там делают, а? Нам еще не пора?

– Не-а, не пора. Сейчас их бешеная молния загоняет. Сиди пока.

– Ага…

Они посидели еще немного. Наконец один сказал:

– Слушай, а мне тут историю рассказали.

– Какую?

– А вот такую. Жил-был один господин в своей башне…

– Ну, и чего?

– Ну вот, жил он, жил… Да не торопись ты… Жил, и было у него две дочки.

– А жены, чего, не было?

– Не-а, не было. И вот забрел к ним один веселый странник, говорит – люблю твою дочку. Сил нет. И забрал.

– И чего?

– И забрал… А потом два года прошло, и еще один веселый странник приходит. Говорит, давай, я вторую дочку заберу. Люблю, не могу…

– Ну да… А чего…

– Ну, и забрал. И когда к нему пришел третий веселый странник, он взял его себе, нарядил в девичье платье, оставил у себя и сказал – теперь ты будешь моя дочь… Так морочился, что спали они в одной комнате, все боялся, что и эту дочь кто-нибудь утащит. И стали у них неведомым способом рождаться другие дочери. С тех пор в этом роду одни дочери остались, и не могут решить, кто из них старшая. Верно, заколдовали его.

– Слушай, чего ты шуткуешь, как солдат? Это ж не смешно.

– А-а, я не знаю… – Второй телохранитель смутился и подкинул палочки еще раз. Выпало девять.

Беготня прекратилась, и десяток птиц, несущих на себе гордых всадников, вылетел за ворота. Всадники были очень гордые, только немного потрепанные. Их ошпарило буйным потоком слов.

Эммале выглянула из-за бока огромного панта, которому поправляла сбрую, и зарычала:

– Не лениться! По седлам и вперед! Мы должны догнать Кайса!

Красно-пятнистого панта она выпрягла из повозки. Эммале не умела держаться в птичьем седле. Но кто бы ее за это упрекнул?..

Воины сразу же вспомнили, что они воины, в один миг оказались рядом и помогли санн вскарабкаться на ящерицу. Такой толстой, как панта, она никогда не была, но все еще не могла задрать ногу достаточно высоко. Вроде бы над этим полагалось смеяться, но никому почему-то не было смешно.

– Ну, поехали! – с высоты седла заявила Эммале. – Солнце уже высоко! И не так быстро! Эти сволочи быстро не бегают!

Всадники дружно вздохнули.

Город был похож на коричневую нашлепку сахара, венчающую коричневый клубень холма. Дорога вилась по коричневым полям под перламутровыми небесами, и в довершение картины сверху светило мутное солнце – в воздухе дрожал мираж полуденной жары, когда комок небесного света уже давно не в зените, а голова все еще гудит. Они воссоединились с двадцатью всадниками, опытными людьми, посланными в Тиа раньше, и двинулись вперед, пока не встретили двух разведчиков. Те расположились у городской стены и почему-то отдыхали. На вопрос, что за исключительные дела могут быть у них в виду всех башен на этой стене, а еще – почему их до сих пор не пристрелили, разведчики пожали плечами и пригласили уважаемую госпожу въехать в город самостоятельно.

Кайс кивнул.

Отряд перестроился, защищая главную помощницу Сэиланн, и двинулся к воротам.

Ворота были распахнуты, а дорога разбита множеством повозок и волокуш.

Следы свидетельствовали о невозможном.

Они осторожно миновали глинобитный вал и первые дома. Улицы были широкими. Через несколько перекрестков все стало ясно. Молодой глава отряда нерешительно приблизился к Эммале и попросил совета, так как не верит своим глазам.

– Пустота есть пустота – равнодушно ответила ему предводительница и пожала плечами. – Трусят…

Подъехал Кайс.

– Что такое? Если в городе остались только солдаты, зачем здесь я? Напустила бы на них своих соломенных кукол!

– Я не понимаю… – Эммале похлопала по шее четвероногого панта. Он боялся птиц.

Кайс нахмурился.

– Так далеко мы еще не забирались… Наверное, и привычки у людей другие. Они могли отослать свои семьи и оставить здесь ополчение. Может быть, там засада. Я бы устроил засаду.

– Я ничего не чувствую.

Он щелкнул пальцами. Птицы прыгнули вперед, а панта вынужден был плестись сзади. Эммале сплюнула в пыль, направляя свою ящерицу вслед за остальными. Несколько всадников проскакали по соседним переулкам, которые очень даже могли скрывать квару затаившихся солдат.

Засады не оказалось.

Помедлив, Кайс отдал еще один приказ. Всадники рассыпались по улицам, погоняя птиц и отчаянно визжа. Дома смотрели на них белыми окнами. Квартал башен был пуст, и только слово главы удержало верных от того, чтобы начать грабеж.

Площадь была пуста.

Улицы, на которых должны были сегодня сражаться разъяренные горожане, опустели. Высланный вперед отряд вернулся с пустыми руками, потому что несколько стариков – не противник и не добыча. Немногих оставшихся детей трогать не стали.

На столе в доме главы города, в длинной комнате совета, где в пол и стены были вмурованы мозаичные квадраты красного и синего стекла, лежали огромный плод танна, уже начинавший разлагаться, связка ключей и пучок сухой травы.

Воины вышли на улицу и огляделись. Не было ни засады, ни переговоров, ни заложников, ни солдат. Не было никого.

Эммале, глядя на это, думала, что все бессмысленно. У города были стены. У города были колодцы. Город мог выдержать нападение вдесятеро большего войска. Но город опустел, и никто не будет рычать, потрясая копьями, кидать с крыш мусор, битые черепки и камни, орать, видя поднимающихся из подвалов многоножек и грязевых кукол, никто не будет плясать после победы, жечь костры и вопить от ярости.

– И кто им сказал, что мы отряд безумцев? – хохотнул Кайс. – Нам даже драться не с кем! Разведчики говорят, что ни одного отряда в окрестностях нет…

– Что такое? – развела руками в ответ Эммале. – Видишь? Эти люди знают о нас больше, чем мы сами! Смотрите! Все сбежали! Все сбежали!

И покатилась со смеху посреди пустой площади.

К вечеру в городе было полно народу, но Сэиланн распорядилась не занимать его, не располагаться в домах, не грабить лавки. Если не собираешься сидеть в осаде, зачем занимать такой город? Нужно было только отослать добровольцев за провизией и хоть каким-то материалом для каркасов палаток – пора обустраивать хороший лагерь. Если даже приказ кто-то и нарушит, много не награбят за один раз.

Добровольцы были поражены.

Свалка была не то чтобы огромная, но это была настоящая свалка.

По меркам Исха город мог считаться большим. Эммале поразило то, с каким ужасом люди, спасающиеся от неведомых вооруженных оборванцев, побежали за тридевять земель и оттащили на свалку все, от чего не смогли избавиться. Или увезти с собой. И ведь, главное, не бросили в домах, не оставили на улице, а свезли на ближний пустырь, где торчат какие-то древние обгорелые развалины! Что это за неуместные суеверия?

Верные немедленно разбрелись по пустырю и стали выхватывать из мусора под ногами всякие нужные вещи. Нужных вещей было множество. Правда, все они были какие-то громоздкие, например, длиннющий стол, огромная стойка для оружия или пробитая деревянная лохань для мытья. Лохань могла принадлежать знатному господину. Что они тут, все с ума сошли, даже высокородные?

– Осторожно! – крикнула Эммале. – Здесь могут быть ловушки!

– Какие такие ловушки, санн? – отмахнулся пробегавший мимо верный. – Разве что провалимся во все это по колено.

Кто-то с энтузиазмом тащил за собой две длинные доски, кто-то – сунул под мышку моток веревки.

По развалинам носился мальчик лет десяти, громко крича: «Ой! Настоящие двери! Смотрите, у меня будут настоящие двери!»

Интересно, подумала Эммале. Куда это он собрался их пристроить? Сделает из палатки большой-большой шкаф с полками?

Она уже собиралась заорать во всю глотку, дескать – хватит таскать всякую ерунду! Проклятая деревенщина, бродяги! Но потом ей пришло в голову, что проще будет дать им успокоиться естественным способом. Половину этого барахла они бросят по дороге, а потом Сэиланн припечатает их какими-нибудь запоминающимися словами о вредности ненужных вещей.

Раньше Эммале не понимала, откуда это у нее. Теперь начинала понимать. Кроме того, если долго кочевать, негде оставлять всякое барахло.

С края площади донесся вопль. Эммале поспешила туда, а добежав, изо всей силы врезала по шее какому-то верному, зажимавшему в угол пожилого торговца.

– Ты что делаешь, зараза?

– Он вытащил свою жаровню, готовит жратву, а нам не продает, у нас денег нет – начал объясняться верный. – Стоит на ровном месте и варит, как дурак. Я, конечно, не воин и не колдун, но и у меня гордость есть! Влепил ему пару раз хорошенько.

Эммале мрачно посмотрела на парня, потом на торговца. Потом опять на парня. Торговец съежился.

– За… зачем это ты тут остался? И зачем вылез торговать, если торговать не собираешься? Ты дурак, никар? – вежливо спросила Левая рука Богини, стараясь не употреблять непонятных здесь бранных слов.

– Я вообще уезжать не собирался, уважаемая, – стал оправдываться он. – Все уехали, а я-то не боюсь! Я даже заработать решил. Только я думал, что у вас деньги будут, а у вас не то что денег нет…

– Ты идиот, – вынесла приговор Эммале. – Тимма! Ты у нас был вором?

– Ну, я, – разулыбался Тимма.

– Сэиланн говорит, что каждый вор должен заплатить в свое время.

– Так я же воровал, потому что голодал. Я не буду тянуть со свалки всякий шерех.

– Ну вот теперь и заплатишь. Бери черпак, становись и вари суп. А то люди скоро пойдут грабить дома. Вот и подходящая работа, и город удивится. А этот пусть уходит, он нам не нужен. Иди, дурак, возьми десять монет. У меня есть.

– А-а-а-а… А почему так мало?

– За наем жаровни – отрезала Эммале. – Жизнь я тебе сохраню бесплатно. Тимма, скажем им, пусть не грабят даже открытые лавки. Пусть все знают, что мы не за этим пришли.

Она знала, что говорила. Ни к чему грабить дома, когда в доме правящей семьи, в подвале, арсенал, и птицы в загонах бойни сидят некормленые, но вполне упитанные. Мелкое голодное зверье полезет из подвалов, требуя объедков, когда мы вернемся. А золото… Золото можно взять иным путем. Золото во многих связках бус отдадут честные горожане, чтобы вернуть себе город. И тогда армия богини уйдет.

Эту славную шутку придумал, как обычно, Кейма, зная, что войск поблизости мало, а в преддверии дождей люди захотят вернуть свои дома.

Если кто-то столь глуп, чтобы удрать из своего дома, пускай выкупает его обратно!

В белой длинной палатке было пусто – даже пол не стали настилать.

Сегодняшняя чехарда не коснулась учениц – их просто не отпустили. Странно, что не нашлось недовольных. Все пустые города одинаковы? Или не все? Этот город был пустой. На что там смотреть?

Эммале медленно шла вдоль ряда девушек, проверяя, как они справляются.

Все ученицы сидели, закрыв глаза и вытянув руки перед собой, туда, где должен был образоваться шарик мягкого света. Но Эн, новенькая, сидела с открытыми глазами, уставившись вдаль, куда-то сквозь белую ткань палатки. Ее шарик лежал перед ней на песке. Он казался плотнее, чем у других, и свет в нем почему-то не иссякал.

Эммале топнула ногой. Эн вернулась на землю и удивленно посмотрела на нее – мол, задание выполнено, чего вам еще желать?

– Эн!

– Да, санн? Я вас внимательно слушаю.

Задание и вправду было выполнено. Поэтому Эммале только шумно вздохнула, чтобы не тратить силы на ругань, и устало спросила;

– Эн, ну куда ты смотришь?

– Прошу прощения, санн. Я считаю.

– Кого? Форра? Нитки? Дырки? Комаров? Ящериц? Что здесь можно считать?.. Что?..

– Людей, санн. В мире очень много людей.

– Зачем?.. – простонала Эммале.

Эн пожала плечами и опять уставилась в неизвестность. Ее богами были простые числа.

Ей хотелось бы точно знать, сколько именно людей на свете. Ведь если вспомнить, сколько человек ты видел за один день, а потом обойти страну, возможно, получится узнать, сколько в ней людей, но рассказывать об этом кому-то бесполезно. На свете вообще очень много таких вещей, о которых бесполезно рассказывать. Это называется тайна.

Люди странные и не всегда могут поддержать разговор об элементарных вещах. Поэтому Эн была с ними очень, очень вежлива.

За стенами палатки, где богиня прилегла отдохнуть, раздался какой-то шум. Шум был недобрый, но Сэиланн не испугалась. Нападать было некому, серьезную опасность учуяла бы даже самая глупая ученица, а все остальное… Эххххм. Все остальное…

Она поднялась с пола как раз вовремя. Негоже верным думать, что сэи любит валяться на полу. А сэи любит.

В палатку ввалилось несколько верных, которые тащили за собой человека в драных штанах и серой куртке с вышитым значком. Полог затрещал. Первый из бесцеремонных нарушителей уставился на богиню сияющими глазами и доложил:

– Мы поймали поджигателя!

Остальные тоже приосанились. Сэиланн пожала плечами. Когда наполовину спишь, начинаешь надеяться на глупых учениц рядом с твоей палаткой, не думаешь обо всем остальном. Если человек хочет причинить тебе вред, зачем ему подходить близко?

Этот урок надобно усвоить самой.

– Давайте его сюда. Он что, думал, что мы там расположимся, а в лагерь не уйдем?

Поджигатель был молод, стрижен, как солдат и, кажется, смел. Почему так? Не определишь с первого взгляда, смел человек или нахален. Хотя, если ты остался в городе, брошенном на растерзание, а потом решил поджечь дома – ты, наверное, и смельчак, и нахал. Нахал потому, что добрые граждане тебя не поймут, а то и намнут бока… А армия врага уйдет. Кто же тебе простит этот поджог?

Может быть, нам стоило грабить дома, рушить башни в квартале знати, а потом спать на мостовых? Больше было бы героев…

Так думала Сэиланн, смотря на побитого парня ничего не выражающим взглядом. У нее наконец появились взрослые мысли о том, как разделить трофеи на всех, никого не обидев, и она спешила их уловить, пока они не исчезли. Из этого следовало что-то очень важное, хотя она до сих пор ничего не понимала в армии. Что-то намечалось, вырастало, как стебель, и поджигатель был очень и очень некстати. Но ведь зачем-то его сюда привели…

– Сейчас она его… – прошептал один верный другому. – Пойдем отсюда.

– Да, да, уходите – махнула рукой сэи. – Идите вон. Говоришь громко.

Юноши поспешили убраться. Самый старший из них был сильно моложе поджигателя и не понимал, как это – он одними губами шепчет, а богиня слышит… Но богиня ведь все слышит!

Как только опустилось полотнище входа, мятежный горожанин и не подумал вести себя прилично. Он не поклонился богине, а, наоборот, вытащил из-за пазухи нож – как только из него не вытряхнули этот нож? – и бросился на нее с отчаянным воплем.

Сэиланн не обратила на него никакого внимания. Она отошла в сторону.

Он еще несколько раз пытался броситься на нее, но каждый раз сэи оказывалась где-то в другом углу шатра. Последний раз он даже не смог определить, какой это угол – правый или левый. Смотрел, ясно видел, но не понимал.

Еще он не понимал, где выход. Выхода не было.

Стража у входа переглядывалась, но не входила. Они слышали яростную ругань горожанина, но не слышали криков о помощи.

Горожанин проигрывал.

Когда он сел на ковер, не выпуская из рук ножа, и уткнулся головой в колени, Сэиланн тихо подошла к нему и спросила:

– Может, ты выйдешь отсюда по-другому?

Они сидели на тюфяке, который кто-то пожертвовал богине с сегодняшней свалки, и пытались договориться. Ей было его очень жаль. Хоть один человек среди этих трусов, покидающих родные дома…

– Я Нинто. Я мастеровой. Механик. Я из Айдора.

– Механик? – Небо наконец всколыхнулось. Что-то всплыло на поверхность и закрепилось там, как драгоценное речное ожерелье из сказки, выбравшее себе жертву.

– Я делаю машины.

– Летающие машины? – уточнила Сэйланн. Никаких других машин она воочию не видела, поэтому спросила то, что видела.

Инженер потупился.

– Я все понимаю – на всякий случай уточнила богиня. – Особенно про эти ваши летающие бурдюки.

– Вы еще их не видели! – опять сверкнул глазами непобежденный Нинто. – Вы еще узнаете, на что они способны!

– И на что? – пожала плечами сэи. – Что бы они ни сделали, мы справимся.

– Если вы захватили наш город, это не значит, что вы захватили всю империю! Вы – враги науки и просвещения! Пока вы убиваете людей…

– А зачем убивать людей в городе? Мы захватили много городов. Потом мы их оставляем. Если они не оставляют нас, это их дело.

– Вы грабители!

– Сегодня мы ограбили огромную помойную яму – хихикнула Сэйланн. – Большая потеря. Мы убиваем только в бою или при штурме. Осадные машины, разбивающие стены, делали такие же механики, как ты. А когда приходят солдаты Его величества, они убивают всех. Они убивают людей, таких же, как вы, тех, без кого вам будет хуже, тех, кто умеет лечить, придумывает новые штуковины для механиков, диски для городской стражи, заговаривает дома от воров, уничтожает ядовитых стрекоз… Поэтому ваше благородное семейство уже согласилось дать нам золота, только бы не пришли солдаты.

– Вы силой уводите с собой невинных людей!

– Взрослые приходят сами. Детей нам приводят люди, которым они не нужны. Они морят голодом лишних детей. Вот скажи, почему вам не нужны ваши дети? Нам всегда нужны дети! – распалилась сэи, лишаясь последних остатков взрослости.

Через полмерки язык у горожанина отвалился бы сам собой, если бы не был так крепко пришит. А пришит он был крепко, потому что бедняга изо всех сил доказывал, что он прав. Он говорил так, что стены краснели. И тогда обиженная сэи, мысли которой стали мыслями ребенка, забыв о том, что она предводительница и глава своего народа, предложила сыграть в игру-на-жизнь, поставив на кон только что захваченный город. Ей было очень обидно.

На что он надеялся, она не знала.

Вечером, по традиции, в лагере разбирались самые запутанные и сложные дела, если они только были. Сейчас самыми запутанными оказались споры о том, кто у кого забрал сколько хлама. Кейма, как любой лесной побратим, решил задачу просто – он велел снести все спорное барахло в огромную гору, а после выдавать всем по жребию. На третьем жребии возникли недовольные.

Сэиланн, еще не пришедшая в себя после глупого разговора, мрачно смотрела на холм бессмысленных вещей. Ей хотелось поджечь все, что мешало продвижению верных к нужным ей городам. Она была очень зла.

– Кейма!

– Да, сэи.

– Сколько у нас в общей казне живых настоящих денег?

Кейма задумался. Добычу он еще не считал.

– Ясно… Эммале! Хватит ли у нас мелкой монеты, чтобы выкупить эту кучу барахла у наших верных?

– Хватит, сэи.

– Хорошо… Я оцениваю. Все это нужно сжечь, пока не начались драки.

– Но ведь драк нет… – растерянно прошептала подруга. – Что с тобой?

– Я зла – сказала Сэиланн. – Они мне мешают.

Она прошлась вокруг второй кучи, которая успела вырасти в небольшой холм.

– Что это?

Предмет, который она держала в руках, был похож на две составленные стеклянные чаши. В них плескалась вода, но горлышка или отверстия для воды у чаши не было.

– Она запаяна, сэи – сказал кто-то из глав отрядов. – Это водяной измеритель. Та часть, в которой нет механики.

– А это?

Она подняла деревянную птицу, украшенную золотыми полосками. Следом за ней по мановению руки прикатились по песку круглые деревянные колобахи.

– Это игрушка! – встрял Кейма. – Игрушка для детей богатых родителей. Родители покупают такие, чтобы все видели, что и дети у них хорошо живут.

Сэи удивленно осмотрела игрушку.

– А дети этим играют?

– Играют – удивился Кейма. – Но ты же знаешь. Дети со всем могут играть, хоть с углями. Я – играл.

– Хум… Значит, не все бесполезное… – подвела итог сэи. – Слушайте меня. Сжигать я это не буду.

Люди дружно выдохнули.

– Каждый получит только то, что он сможет назвать! – определилась она. – И не больше! Не смейте таскать с собой гору бесполезных вещей! Прокляну. Прокляну и сожгу! Или выгоню из лагеря, в Аар-Дех, к солдатам, сдаваться добровольно! Выстраивайтесь!

Испуганные, но обрадованные верные становились в ряд, с которым уже начинал управляться Кейма.

Сэиланн пошла к палатке детей, рассеянно гладя птицу. Вещь это или не вещь? А если вещь, то стоит ли ее сжечь?

Ее сомнения развеял младший сын, который с радостным визгом бросился к ней и выхватил птицу из рук. Она подумала, что так не воспитаешь мужчину. У нее было слишком много дел, чтобы бить их палкой или хоть в чем-то наставлять их, как наставляют мальчиков, а остальные подлизывались к ним, кормили, объясняли непонятное и не гоняли от кухни. Мальчики росли, не опуская глаз, а это вредно.

Хотя, может быть, если она богиня – ей можно все-таки не бить детей? Ей никогда это не нравилось. Все ей пеняли на то, что деревня должна ее кормить – значит, надо при людях выполнять какие-то правила. Она и забыла, как бывает иначе.

А сейчас она всех кормит, вот так! Он сжала кулак. Не буду бить.

Не буду. Вырастет мужчина, может быть, не воин, но разбойник, как Кейма. Или еще мастер…

Нет. Мастеров можно заставить работать за еду. Мастера не живут сами по себе, если плохо умеют остальное ремесло, если их некому кормить. Точно так же, как слабые колдуны. Но старое ремесло – хорошее ремесло. Колдун должен быть сильнее всех, тогда его никто корить не станет. Взрослых надо бить. И крепко.

А если я умру?

Я могу умереть? Боги тоже умирают.

Размахивая птицей, сын сделал круг и подбежал к ней опять.

– Мама, а почему ты богиня?

Сэйланн только фыркнула. Но сын не отставал.

– Раз ты богиня, то мы должны тебя слушать. А откуда ты берешь свои наставления, богиня, а? А не слушать можно?

Мама посмотрела на него, и он попятился.

– Не твое дело, песчанка. У меня есть Закон – помотала головой Сэиланн. – Его слушают все, чтобы жить можно было по-разному, а важное – делать всем вместе. А ты иди, займись делом. Тебе уже шесть лет, и ты должен работать как можно больше. Иди в птичник убирать помет за форра. Не отвлекай меня.

– Не пойду – сказал он, наклонив голову. – Это как пыль на дороге вытирать. Всегда еще больше будет.

Она потрепала его по голове, как пернатого. Вроде бы никто не видит, значит, можно и так. А хоть бы и видели. Пусть все за мной повторяют.

Сын позволил себе еще один вопрос.

– А Закон позволяет спать посреди дня? Почему ты спишь посреди дня?

– Я богиня! – надулась Сэиланн. – Мне можно, а тебе пора работать. Но я работаю все время, ночью, днем и когда надо, а ты только днем. Я и во сне делаю больше, чем все. Беги.

Он побежал, сверкая пятками, воздев золотую птицу над головой, как отрядный флажок.

Сны богини в этот раз были темными, мутными, и один из них являл собою человека – именно так. Сон в форме человека, сидящего посреди другого сна. Как бы научиться описывать свои сны так, чтобы другие понимали?..

Он сидел и записывал на тростниковой бумаге слова, и среди них были такие;

«Есть три безопасных дела – работа, любовь и созерцание».

Сэиланн подошла поближе и присмотрелась. Здесь она понимала буквы.

Человек вырвал закапанный чернилами листок, начал новый.

На нем было написано:

«Никто не может помочь другому отразить нападение, кроме как встав с ним рядом»

Сэиланн задумалась. Почему так? Можно ведь и издалека помочь, выстрелить или молнию пустить… А безопасно ли созерцание? Смотря что созерцать будешь. Неправильно это.

Человек обернулся.

– Я правильно написал? – лихорадочно спросил он. – Правильно? Так говорил мне мой учитель…

– Нет, не так… – Сэиланн села на корточки рядом с ним, как было в те редкие дни, когда она учила чему-то мальчиков. – Говорил-то он красиво. Но в бою не так. Учитель, наверное, никогда не сражался. Давай подумаем, как надо.

Разбудил ее громкий крик и звуки начинающейся драки.

Сэиланн проснулась и вышла из палатки. Как раз напротив нее, на утоптанной площадке, где обычно занимались воины, скандалили два человека – один, вроде бы, старейшина, носивший расшитый золотом старинный пояс, а второй – какой-то разъяренный бородач.

– А это дураки из соседней деревни, сэи – объяснил кто-то. – У них тяжба. Им сказали, что город пустой, так они пришли сюда. Думают, мы поселимся здесь на веки вечные в башнях и будем ими править. А мы любуемся.

Вокруг уже прыгали любопытные дети, стояли зеваки, а некоторые взрослые кружились в священном танце, не обращая внимания на вопли. Скоро сюда пол-лагеря сбежится – проворчала Сэиланн и подошла к спорщикам. Самой величавой походкой.

Они не обратили на нее внимания, и это было ужасно смешно.

– Я не отнимал у тебя землю! – кричал старейшина бородачу. – Я сделал один шаг на берег ручья. Если берег будет весь твой, чью воду будет пить мой сад? Я старейшина, и дед мой был старейшиной, и отец! Неужели тебе не хватает моего слова, что я не беру чужого?

– Вот вы и притесняли и деда моего, и отца! – рычал бородатый, вцепившись в жилет противника. – Если наш надел лежит рядом с вашим, обязательно нужно откусить кусок, а, тварь?

– Какой позор! – хихикнул кто-то рядом с Сэиланн. – Здесь простой человек может взять и побить кого угодно! Он же простой человек, да?

– Не очень-то – сказала Сэиланн, не оборачиваясь. – Это же его сосед. Где это видано, чтобы соседи в праздник друг друга не колотили?

В толпе уже хохотали вовсю.

– И что здесь? – спросила Сэиланн, подойдя к драчунам и ухватив бородатого за рукав.

Старейшина немедля сделал попытку упасть лицом в пыль. Сэиланн поймала его, слегка ударив по подбородку.

– Если ты не будешь стоять прямо, я не увижу твоего лица, – объяснила она. – Ну-ка, стой, как человек.

Бородатый поднял его в воздух и немного потряс.

– Эй, отпусти его! – рассердилась Сэйланн.

– Прости – извинился бородач. – Большой дурак, аж убить хочется.

– Ты тоже не больно-то умный… – проворчала Сэиланн. – Так что у вас там проросло, где не положено расти?

– Я не отрезал твоей земли себе, не отрезал! – продолжал жаловаться старейшина, когда его поставили на землю.

– Отрезал! От ручья до дороги, хитростью отнял! Пройти негде, везде твоя земля! Свет еще не видывал такой наглости! – тут бородатый добавил несколько слов, которых не знала и Эммале.

– Вся деревня подтвердит, что этого не было!

– Не верю! – крикнул бородатый. – Ты нашел мне жену, с которой я двадцать лет живу плохо, хуже, чем кочевник со змеей! И я еще должен тебе верить? Крыса!

Кочевники захохотали снова.

Бородатый не обратил внимания на них, а продолжал орать, сжимая кулаки:

– Ты решил, крыса, что старший сын уйдет с караваном в Исхет, и где он теперь? Нет у меня старшего сына! А сейчас ты хочешь отобрать у меня мой последний кусок земли? Еще мой дед владел этим наделом и никому его резать не давал!

– И все они ссорились из-за земли? – хихикнула Сэиланн. – И отец, и отец отца твоего отца?

– Да, сэи! – крикнуло несколько веселых голосов из толпы. – А при чем тут мы?

– А кто кому виноват? И удавалось ли отбить обратно? Вы же так за всю жизнь не разберетесь!

– Да вся жизнь так и проходит! – поплакался старейшина.

Бородач перестал орать и сверлил соседа тяжелым взглядом. Наверное, убьет. И спрячет тело так, чтобы не нашли. Или просто изобьет, тоже плохо. А таких споров тысячи.

– Ладно – отмахнулась сэи, которой это все начало надоедать. – Идите вон.

– Как так…

– Вон. Вон, вон, скучные какие – заявила сэи и начала кружиться, подобрав покрывала и глядя в небо.

Верные схватили обоих под локти, готовясь выкинуть из лагеря. Старейшина пустил слезу.

– Сэи, и я сам, и мои дети, и мои внуки не знают, как поделить землю. Если ты этого не сможешь, то и никто не сможет! Скажи нам, ты можешь разрешить наш спор?

Сэиланн покачала головой. – Мне неинтересно! Вы смешные, но мне не смешно! Пускай он лучше тебя убьет, а я на это посмотрю.

– Но ведь ты же небесного рода! – взвыл старейшина. – Ты знаешь, как!

Сэиланн вздрогнула и задумалась.

Небесного рода…

Сначала была какая-то девочка, которую кормили в разных дворах, не пуская в дома. Наконец в один дом пустили, и там была какая-то тощая черная женщина – черная одежда, закопченный потолок, пепельно-смуглое доброе лицо, грязные руки.

Ей кричали «Ты без матери!»

Потом была девочка постарше, которая приходила в дома, искала спрятанные и потерянные вещи. На улице в нее могли кинуть грязью, но она не знала, что это плохо. Потом начала понимать.

Потом была женщина – лекарка и та, которую нельзя допускать к себе. Она всегда стояла на пороге, больше не входя в дома честных людей. Как из девочки получилась женщина, она запомнила хорошо, но это было как бы и не с ней. Потом у нее появились дети, но дети – это понятно. Они получились умные. Умнее прочих.

А что было раньше, она не помнила.

Может быть, и в самом деле ее кто-то потерял? Может, ее уронили с неба? Небо часто кажется низким, а потом поднимается выше. В конце концов, никто ничего о небе не знает. А потом не знали, куда она упала. Или оставили там, потому что забыли. Вот она и ходила по дворам, вот она и искала приюта, и никто ее не брал к себе, кроме деревенской сахри…

Это вполне могло быть правдой.

Она оглянулась и увидела, что все ждут.

– Да, – тихо сказала Сэиланн. – Я – небесного рода. А теперь мы сделаем вот так…

И она крепко взяла за руки обоих соседей, пошла к указанному месту и уверенно провела линии раздела, как когда-то, она видела, делали в ее деревне, заботясь не о владельцах, а о посевах; она же и без всяких рассказов точно знала теперь, что, у кого и где растет.

Женщина небесного рода не может этого не знать.

Она бы легла спать в жару, вернувшись после полудня, но появился Нинто, разъяренный и взъерошенный. Он пробовал найти огниво и играть с ним то ли у дома, то ли у палатки, она и этого-то не поняла – но начисто забыл, как разжигают огонь, и никто ему не мешал, только смеялись; и поэтому все-таки пришел, надеясь снова выиграть город.

Сэиланн, вспомнив, что этот человек ее обидел, была воплощением гнева за желтой доской. Через несколько мерок механик понял, что удача его покинула, и, может быть, пожалел о несправедливых словах. Но условия игры были неумолимы.

Он молча встал из-за доски, опустился на колени и откинул волосы с шеи. Две жизни проиграв, о третьей не просят.

Богиня смотрела на него прозрачными глазами.

– Где ты работаешь? – неожиданно спросила она. – Здесь нет мастерской для ваших бурдюков.

– В Айдоре. Там их много. Их делают в Айдоре и в столице.

– Иди со мной.

Она потянула его за руку, заставив подняться с колен, и потащила за собой в палатку, надеясь на то, что голова у него еще варит. Может быть, он окажется полезным для безусловно правильного дела? Оно же безусловно правильное.

– Я не предатель! – донеслось из палатки. – Я на таких не работаю!

– И я никого не предаю, когда защищаю своих людей… А ваши высокородные предали всех, в ком есть искра… Я не прошу тебя их предавать. Даже их. Только выслушай меня внимательно. Отыгрывая первую проигранную жизнь, ты выполнишь первое мое желание – придешь в комнаты управляющего, важно, как хозяин, и передашь ему вот это письмо и вот эту вещь. А чтобы отыграть вторую…